Донатас Банионис. Волны Океана Соляриса

– Вместе? А как? Где?

Решили сделать снимок на балконе. У Донатаса, оказывается, был фотоштатив, на который он и установил фотоаппарат. Выбрав режим съемки, быстро присоединился ко мне. Вспышка. Мгновение нашего пребывания в этом мире запечатлено. Что-то со временем забудется, А К ЭТОМУ ФОТОСНИМКУ Я БУДУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ И В ГРУСТИ, И В РАДОСТИ. Донатас стоит вполоборота, смотрит в объектив, я рядом…

У меня оставалось девять дней визы, и я сказала Донатасу об этом.

– Чем будешь заниматься? – спросил он.

– Помою окна, выполню твои поручения, на прогулки сходим с тобой.

– Ты потом сможешь приехать? – Без визы не смогу.

– Люди хотят быть вместе, и кто им это может запретить? – ворчливым тоном произнес он свою речь.

НЕОБЪЯСНИМО. ОТНОШЕНИЯ СКЛАДЫВАЛИСЬ САМИ СОБОЙ. Я и представить себе не могла, что увижу Донатаса. Так получилось. Наверное, благодаря моему неугомонному характеру, стечению обстоятельств и провидению. Если бы не велопутешествия по Европе, открывшие для меня границы, я не попала бы в Вильнюс, если бы не запечатленный памятью образ Криса Кельвина, не решилась бы побеспокоить Донатаса. Если бы…

Помню, как на мои причитания а если бы… Донатас сердито ответил: «Есть реальность, нужно исходить из нее. Об остальном и говорить нечего».

Я не переставала удивляться случившемуся, благодарить судьбу за встречу.

…На мытье окон на двух балконах его квартиры у меня ушло часа два. Балконы были заставлены пластиковыми ящиками с землей, и я решила съездить на рынок купить цветы. Посадила их в ящики для цветов. Потом приготовила обед. Донатас радуется, что я занимаюсь такими делами. Ведь это внимание к его жизни. Пытаюсь представить, что можно чувствовать, приближаясь к 90-летию? Трудно заботиться о себе, хочется теплоты со стороны окружающих людей, общения. Достойная жизнь пожилого человека, в чем она? В душевном равновесии, покое? Живешь ли на самом деле или доживаешь в таком случае? Думаю, в силу своего характера, желания жить, а не существовать он чувствовал, что нуждается в поддержке. За стенами соседней квартиры иногда слышались разговоры, звучала музыка. Часто квартира пустовала, и нетрудно было определить: есть кто-то за стеной или нет. Становилось тихо. Донатас сказал, что там сейчас живет его внук, а сын обосновался за городом.

…Утром я побежала на зарядку. Пробежалась вдоль набережной, потом повернула к парку и к двухэтажному зданию вблизи парка. Как мне объяснили – в нем когда-то находилась киностудия. Выбитые в окнах стекла, покосившиеся двери наводили на грустные размышления. Можно жалеть людей, животных, если они беспомощны и страдают, но испытывать жалость к разваливающемуся дому по крайней мере глупо. Меня как магнитом тянуло сюда. У этого дома есть душа. И он помнит о тех временах, когда в нем кипела жизнь. Я через окно забралась в одну из комнат дома. Переступая через разбросанные на полу раскрытые коробки с сохранившейся в них кинопленкой, какие-то металлические предметы, попыталась пробраться к двери комнаты. За дверью – темнота. Прикосновение к артефактам киноиндустрии почему-то навеяло воспоминания о фильме Андрея Тарковского «Сталкер». Возникло ощущение катастрофы. Казалось, брошенные вещи – это символы прощания с ушедшей эпохой, знаки безжалостного равнодушия к прошлому.

Фильм «Сталкер», увиденный на закате советской эпохи, стал для меня проводником в тонкий мир человеческой души. Поскольку я была типичным продуктом своего времени и своего общества, с атеистическим подходом к вопросам бытия и к тому же училась на историческом факультете института и добросовестно штудировала исторический и диалектический материализм, воспринимала мистические, сакральные вещи поверхностно. Господствовали догмы официальной идеологии, и учитель, преподающий историю, должен был твердо придерживаться их. В сознании, как мне думалось, полная ясность: природа – причина самой себя, вначале была материя, слово – вторично по отношению к ней, а социализм – самая справедливая социальная система в мире, и хорошо, что я в ней пребываю. Глобальные перемены в обществе, с таким финалом, как распад страны, перевернули жизнь и все представления о справедливости. Обещания нового рая на земле так и остались всего лишь обещаниями. Наступило время рыночных отношений, беспредела и полного равнодушия власти к судьбам людей: потерпите, не спешите, не пройдите, не смотрите, не бегите, не хватайте, не ищите, не рыдайте. Одним словом, бедствие для простого человека. Но мы и это перетерпели. Правда, в стране, которая стала для меня новым местом жительства, удалось пережить этот непростой период без гражданского противостояния и той криминализации общества, которая наблюдалась в лихих 90-х на всем постсоветском пространстве. А что же происходило с историей? Снова крайности. Не со всем тем, что переосмысливалось и переписывалось тогда в истории, можно было согласиться, да и сейчас тоже, но для себя я сделала выводы: ничего больше не принимать на веру, смотреть на все происходящее с единственным критерием его оценки – благополучие людей, во всех его смыслах, духовных и материальных. Революции, из века в век борьба идеологий. История метит палачей, а пули предназначены народу, и не очень-то верится в возможность в будущем справедливого мирового порядка.

Свободно говорить о будущем, как никто другой, могут люди, пишущие фантастику. Что-то сбывается в их предсказаниях, что-то нет… пока не сбывается. Высадка человека на Луну, появление искусственных спутников Земли, лазерного оружия, роботов, электронных книг, социальных сетей… и многого другого в нашем мире было предсказано. Но не хотелось бы, чтобы люди дожили до такого времени, когда в бедах человечества, наряду с наукой и техникой, было бы обвинено искусство. Ведь оно вызывает в человеке эмоции, душевные волнения, и у всех светлых чувств есть противоположные им – темные. Вспомните рассказ Рея Брэдбери «Улыбка», фильм «Эквилибриум».

Во многих произведениях писателей-фантастов прогнозы относительно будущего неутешительны, преобладает пессимизм: деградация, гибель человечества, превращение человека в роботизированное бездушное существо. При таких высоких темпах развития науки и техники, непредсказуемых по своим последствиям замыслах и экспериментах по изменению природы человека опасность самоуничтожения людей велика. Клонирование, человеческое бессмертие в виде оцифрованного мозга… или виртуальность, оцифрованная система вещей, созданная с помощью компьютеров, изменяя которую человек может испытывать ощущения и переживания? Хорошо это или плохо? Есть реальность, в которой сегодня ученые создают завтрашний день человечества. Остановить процесс познания? В человеческой природе заложено созерцать мир и о нем размышлять. Чаще всего в критические для людей моменты осознаются и жизненные приоритеты, и способы решения проблем. Пока гром не грянет… Человечеству, чтобы объединиться, нужна общая беда. И это не мною сказано. Воздержусь от сетования на времена. Жизнь постоянно обновляется, то, что сегодня удивляет, со временем становится нормой. Когда последние люди реальности уйдут, знания о ней могут быть спрятаны «за семью печатями», ради порядка и спокойствия жителей планеты, которые будут воспринимать иллюзорное как необходимое и понятное. Может быть, такое и будет. В виртуальном мире уже живут, общаются. Там чувствуют. Но я не понимаю этих чувств, и в силу того, что отношусь к поколению, прожившему большую часть своей жизни без Интернета, и потому, что могу оценивать свое прошлое, сравнивая его с настоящим. Вспоминаю осеннее поле у стен Сторожевского монастыря, недалеко от Звенигорода, пруд «Соляриса». На поверхности воды застыли серебристые листья, упавшие с деревьев, растущих на берегу пруда. В воде, как в зеркале, отражаются небо, деревья, монастырские стены и башни, купол собора… дальний лес на возвышенности… Дотрагиваюсь рукой до воды. Иду по тропинке через поле к лесу, ощущая сыроватый запах травы, прохладу воздуха, движение ветра. Вижу исчезновение за горизонтом солнца, изменение цвета облаков. Приближаются сумерки. Я чувствую жизнь.

Если исходить из главной на сегодня тенденции мирового развития – глобализации, – будущее людей зависит от того, кто и как будет управлять этим глобализированным миром: интеллектуалы-аристократы, умные машины, богатая или техническая элита, кто-то еще. А может быть, люди сумеют переломить ход истории и сохранить свои национальные государства и культуры, то человеческое разнообразие, что глубинно и уникально? Больше всего вызывает тревогу проблема утраты человеком духовности, того, что делает его ответственным за судьбу планеты. Природа не бездонная кладовая, люди же в обществе потребления остановиться не могут. Вещи порабощают человека. Быть сверхпотребителем становится престижным. Желания. Без них жизнь – пустыня. Согласно же буддистским учениям, человек без желаний – совершенное существо, ни к чему и ни к кому не привязанное, начисто лишенное способности страдать и потому счастливое. Герой Александра Кайдановского в фильме Тарковского «Сталкер» – проводник в аномальную Зону, возникшую, возможно, после посещения Земли представителями иной цивилизации. В Зоне люди существовать не могут. Это территория непредсказуемости и воздействия на человека той инопланетной энергетики, которая заставляет его исповедоваться, пробуждает совесть. Как в «Солярисе». Есть в Зоне комната, предположительно, исполнения сокровенных желаний, ради осуществления которых Писатель и Ученый совершают с проводником свое опасное путешествие. Никто из них так и не решился войти в нее. А если осуществится подспудное, ничтожное? Как будешь жить тогда? Что стоит твой выбор, если исполнение желания зависит не от тебя самого и придется его выпрашивать? И действительно ли существование такой комнаты? Думаю, это определялось верой. Для Сталкера – жизнь без Зоны бессмысленна. Переступить через себя, приспособиться к несовершенному миру он не может. Выше личного счастья для него – потребность пробуждать в людях уверенность в своих силах на пути к изменению, духовному совершенствованию. Зона – мир без людей. И неизвестно, вернется ли рискнувший заглянуть туда человек или погибнет. Там нет внешних вызовов. Они внутри человека. Борьба с собой. Что будет с героями после?.. Победит материализм, как отметил один из кинокритиков.

«Зона уже существует где-то рядом с нами. Это не территория, это та проверка, в результате которой человек может либо выстоять, либо сломаться».

 Андрей Тарковский.

Бог слепил человека из глины, и остался у него неиспользованный кусок.

– Что еще слепить тебе? – спросил Бог.

– Слепи мне счастье.

Ничего не ответил Бог и только положил человеку в ладонь оставшийся кусочек глины.

– Жизнь – сложная штука, – говорил Донатас. – Ты не улыбайся, не улыбайся, в ней всякое бывает!

– Что ты имеешь в виду?

– Как получилось, что мы встретились?

– Ты у меня в мыслях был. Твое творчество. Мысли и материализовались.

– Такое может быть.

– Свыше?

– Неожиданные повороты судьбы.

– Спасибо «Солярису»!

И мысль становится явью. Вот и все. Правда, у Лема написано: «…и слово становится плотью».

«Солярис» изменил мое мировосприятие. Неясное, непонятное в картине не оттолкнуло, не вызвало недоумения. Возникло осознание причастности к пронзительной таинственности мира. Запомнились глаза Донатаса на всю жизнь, словно он заглянул в твою душу, и ты поняла, как больно терять, больно уходить и возвращаться. Для меня «Солярис» – это фильм о возвращении человека к своей сущности в условиях Контакта с неземным Разумом… На Земле мы, люди, в трагические моменты пытаемся выжить с помощью психологической защиты. Вытесняем из сознания, прячем пережитое глубоко в душу, живем дальше. А там, на Солярисе, Крис Кельвин лицом к лицу сталкивается со своей совестью. Ему нужно измениться, чтобы понять, что ищет его душа. Переживания Криса, соприкасающегося с необъяснимыми для него явлениями Космоса, врачуют его душу. И нет ни поражений, ни побед, обретения утраченного.

Он уходит от внутреннего одиночества к той, без которой жизнь не имеет смысла. Язык не поворачивается назвать Хари матрицей, она воспринимается как духовное существо, потому что любит. Почему своей героине Лем дал имя Хари? Случайность? «Хари» в индуизме означает – «уносить», «освобождать». И на мой взгляд, в этих определениях образ той жертвенно любящей Хари, которую можно назвать человеком. Чувство любви дает нам силы для противостояния одиночеству и страху смерти, для преодоления своего несовершенства и эгоизма… притягивает ко всему светлому. Представим на мгновение, что люди не способны любить. СРАЗУ ЖИЗНЬ ТЕРЯЕТ СМЫСЛ. В этом материальном мире все бренно, преходяще, космос недоступен, загадочен, и что гадать о его сущности-предназначении. Важен только любящий человек. Сегодня уже не провожу параллели между Донатасом и его героем. И в то же время Крис Кельвин для меня неотделим от его личности. Строгий, целеустремленный, здравомыслящий, сдержанный – Донатас. Крис Кельвин мягкий, растерянный, опустошенный, уставший от когда-то терзавших его переживаний. Он ищет на Солярисе научные истины, а обретает совсем иные – нравственные. Он любит. И ему все равно, что скажет наука устами Сарториуса о его чувствах. Почему режиссер пригласил на эту роль Донатаса? Сколько раз задавали ему этот вопрос! Ответа, как он сам говорил об этом, не нашел. Я не провидец. Но может быть, в дневнике одной из актрис, вспоминающей о режиссере, есть ответ? Речь шла о другом фильме. В нем предполагалось на главную роль пригласить известного зарубежного актера. И фраза, сказанная тогда о том актере, – «взгляд, у него есть взгляд», – разве не дает разгадку тайны притяжения к образу, созданному Донатасом? У НЕГО ЕСТЬ ВЗГЛЯД. Взгляд человека, способного раскрыть глубочайшие переживания и мысли людей. Тарковский выбрал Донатаса Баниониса и победил.

Незримым исполнителем роли Криса Кельвина остается в памяти озвучивший Донатаса Владимир Заманский. О том, что эта роль озвучивалась не Донатасом, а другим актером, я узнала из публикаций о съемках картины. В титрах фильма такой информации не было. Не знаю, встретились ли они в жизни, не спросила об этом у Донатаса, но «Солярис» соединил их творчеством с человеком удивительного миропонимания.

Вероятно, я не скажу что-то новое, вспоминая рассказ Донатаса о «Солярисе», все же… попробую. Встреча с Тарковским казалась ему необъяснимой, счастливой случайностью. К 48 годам за его плечами были роли в фильмах «Никто не хотел умирать», «Мертвый сезон», «Красная палатка», «Король Лир», «Гойя». А также такие прославившие его театральные работы, как Тесман в пьесе «Гедда Габлер», Вилли Ломен в «Смерти коммивояжера», Бекман в «Там, за дверью». Первая встреча с Тарковским произошла в одном из павильонов «Мосфильма» во время кинопроб на роль Кельвина. На роль Хари пробовались несколько актрис. По словам Донатаса, «…Наташа была очень естественна, не играла, а проживала жизнь Хари. Чувствовалось, что это самая близкая к персонажу актриса, понимающая суть поведения своей героини». Решение Тарковского о том, что Хари будет играть Наталья Бондарчук, определило судьбу этой роли. Съемки картины проходили в соответствии с графиком, поэтому Донатас не прерывал работу в театре. Если разделить фильм на две части: земную жизнь Кельвина и космическую, то, как он вспоминал, замысел режиссера в сценах на Земле ему был более понятен, чем в сценах на станции. Работая с Тарковским, он не переставал удивляться точно выверенному режиссером знанию того, каким должен быть фильм: «Трудно было. Но я не говорил Тарковскому о своем непонимании тех или иных моментов роли. Старался выполнять все его распоряжения, просьбы. Следовали точные указания: куда нужно подойти, в каком направлении смотреть, сколько времени молчать».

Насколько я понимаю, приглашение на роль Кельвина актера школы Мильтиниса с ее установками на жизненность и предельно глубокое погружение в психологию человека, усвоенные Донатасом правила полного подчинения режиссеру, привитые актерам этой школы, привели к поразительному эффекту правдоподобия в картине на фантастическую тему. Как убедительно показал он эмоциональный мир Криса Кельвина, будучи по природе, как сам говорил, логиком.

…Прогулки доставляли нам обоим радость. Мне хотелось, чтобы Донатас больше времени проводил на свежем воздухе, ему же вдвоем было веселее и спокойнее. Во время прогулок мы присаживались на скамейки, чтобы он мог отдохнуть. Было ясно: пройти расстояние даже до магазина, который был за километр от его дома, ему уже трудновато. Но от прогулок не отказывался. Старость не обязательно приходит, когда тебе за шестьдесят или семьдесят лет. Можно состариться гораздо раньше. От потери смысла жизни, несбывшихся надежд, одиночества. Когда же Донатас подошел к рубежу, за которым пришло нежелание покидать свой дом? 2010 год? Тогда он отказался от поездки в Петербург. Приглашение было по случаю открытия в Александровском парке его именного кресла… Два года, как умерла его жена…

Старость! Я не чувствовала ее приближения. Когда-нибудь повернусь спиной к будущему, а в лицо будет смотреть прошлое. А впрочем, если пофилософствовать, можно сказать, что в реальности нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – есть движение одновременности. «Не считая краешка текущего мгновения, – писал Кароль Ижиковский, – весь мир состоит из того, что не существует». Это высказывание я записала на одной из стен своей квартиры, удивляясь тому, что мысли, которые бывает трудно выразить словами, уже кем-то в словах определены.

Каждый человек на Земле есть решение чьей-то проблемы… Спокойно прожить жизнь – вот что сегодня кажется самым невероятным приключением… А может быть, мы вообще здесь только для того, чтобы впервые ощутить людей как повод для любви.

Глава 3

– Нужно что-то делать, – сказал Донатас.

– О чем ты?

– О визе.

– Для того чтобы мне дали визу, необходимы твое приглашение и основание для приглашения.

Донатасу было все равно, какое будет в прошении основание для моего въезда в страну, ЛИШЬ БЫ ДАЛИ ВИЗУ.

– Напишем, что мы с тобой работаем над книгой о моем творчестве в кино.

– Разве я справлюсь? – наивно спросила я у него.

– Попробуешь.

Думаю, не поверил, что я решусь на такое, но разрешил сделать копии фотографий для книги, скопировать письмо Андрея Тарковского к нему. В верхнем левом уголке письма поставлена дата – 6 февраля 1973 г. «…Прочел я тут в газете (не помню, в какой именно) твое интервью – рядом с Бондарчуком и Куросавой – и растрогался. Большое спасибо, что не забываешь…»

Как хорошо, что тогда не было Интернета и потому в руках можно было подержать этот бесценный лист бумаги. Лист с напечатанными на пишущей машинке словами о премьере «Соляриса» в Москве, в кинотеатре «Мир», о том, что народа было много, картину приняли очень хорошо, а для заграничного проката пришлось сократить ее на 12 минут, изъять кое-какие длинноты, и о том, что все жалели, что не было Донатаса… у него же самого разыгрался страшнейший грипп… что, может быть, скоро он запустится с новой картиной… и что передает привет жене Донатаса, Оне…

Я готова была часами слушать его рассказы о съемках в кино, о театральных работах. К авангарду в театральном искусстве Донатас относился скептически. Не могу назвать себя знатоком театра, но я также придерживалась консервативных взглядов в этой сфере. Без поисков нового нет развития, и все равно никакая зрелищность не заменит мне психологический театр, в котором ничто не отвлекает от человеческих переживаний. Удивить или взволновать, что важнее?

…Полдня мы посвятили решению проблемы с визой. Донатас кому-то звонил, записывал номера телефонов.

– Возьми ручку и листок бумаги. Запишешь, что нужно будет сделать. Будешь сама разговаривать.

Он позвонил и передал мне трубку телефона. Мне объяснили, куда обратиться, как оформить его прошение, и мы с Донатасом подготовили необходимые для этого бумаги. Я оставила ему копию паспорта. Так он узнал, сколько мне лет. Фактически пенсионерка. Не было во мне солидности и степенности этого возраста, и со стороны такая дружба могла вызвать недоумение. Что общего между ними?

– Все получится, – успокоила я его. – Пойдем лучше погуляем.

Погода в этот вечер была великолепная. Жара спала. Чувствовался слабый ветерок. Во дворе одного из домов мы нашли скамейку и присели на нее. Клумбы с цветами как-то скрашивали унылый вид двора. Так как на прогулки Донатас всегда брал с собой фотоаппарат, то и на этот раз тоже не обошлось без фотографирования. Чтобы сделать совместный снимок, пришлось обратиться к мужчине, ремонтировавшему машину в гараже. Донатас взглянул на него, как бы проверяя, узнал ли тот его. Но мужчина не выказал ни удивления, ни восторга, просто смущенно улыбнулся ему. Мне показалось это трогательным. Все-таки он привык к вниманию к себе и невольно ждал его со стороны окружающих. Не потому, что упивался своим величием. В такие годы важно, чтобы тебя помнили. Важны добрый взгляд, улыбка, добрые слова со стороны людей…

Наверное, закономерно, что представления у зрителей об актерах складываются на основе сыгранных ими образов. И закономерно, что в жизни человек будет таким, как и все люди, со своим характером. Таким ли я его представляла? Человек, нуждающийся в заботе. Здесь уже не думаешь о его актерском таланте. За его видимой простотой скрывались сложность и глубина личности, наблюдательность, острый ум. Чувствовались в нем сила воли и глубоко спрятанная ранимость. Я не сразу поняла его. Строгость – и тут же мягкость, доброта. Честность в общении и осторожность, осмотрительность. Называть иногда прорывающуюся раздражительность у человека преклонных лет характерным поведением, думаю, неправильно. Это уже неконтролируемое, физическое состояние. Изменения в организме и в мироощущении. ПОТОМУ ЧТО ЖИЗНЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ОГРАНИЧЕННЫ. Попробуйте днями не выходить из своей квартиры, пить лекарства, вслушиваться в звуки на улице и в соседней комнате, осмысливая прожитое. Что вы почувствуете? То, что впереди, всего лишь до какой-то черты… Все те записки с номерами телефонов, именами людей, которые он прикреплял к книжным полкам, столу, свидетельствовали – память уже подводит. Удивляться тут нечему. В таком возрасте это нормально. И он нашел выход из этого положения, обеспечив себя нужной информацией в записках-подсказках. НЕ ПРОСЯ НИ У КОГО ПОМОЩИ…

Его старости я не замечала. Красивый, обаятельный, с живыми грустными глазами. Мне все в нем нравилось. Как он смотрит, ходит, встает с дивана, раскачиваясь для того, чтобы было легче подняться. Как одевается, читает газету, разговаривает по телефону. Я не обращала внимания на то, что он что-то забывает: была ли почта в воскресенье, принял ли таблетки утром, распечатаны ли и подписаны фотографии? Сколько раз спросит – столько раз и отвечу. Донатас смирился с моими зарядками по утрам и вечерам, с тем, что читаю по ночам книги, смотрю его фильмы. И что у меня нет сумок и я пользуюсь рюкзаком. И нет платьев и юбок. Вместо них брюки, рубашки, свитера. Платья мне были не нужны. Я постоянно ездила на велосипеде и одевалась в соответствии со своим образом жизни. Так мне было удобно. Но мне захотелось выглядеть женственнее, и тогда я купила несколько нарядов. Почувствовала в них себя обновленной, а через какое-то время заскучала в этих платьях и с облегчением заменила их привычной для меня одеждой.

Если тебе дорог человек, то и многое, что его окружает, становится для тебя дорого: страна, язык, на котором он разговаривает, места, где он жил и работал. У меня возникла такая мотивация к изучению его родной культуры, что я начала собирать книги, журналы, читая которые запоминала имена, события, названия достопримечательностей и их описание, и в общем-то в чем-то могла поддержать разговор на эти темы. У Донатаса была большая пухлая папка с географическими картами, и постепенно я стала ориентироваться в районах его страны.

«Нет здесь ни гор, подпирающих облака, ни каскадов грохочущих… Поле, словно огромный шелковый ковер в темно– и светло-зеленую клетку; по полю смешно петляет дорога, пропадая где-то в оврагах; у дороги крест, а рядом береза стоит и плачет. Далеко на горизонте синеет лес. Приблизься к нему – и он таинственным шепотом поведает тебе старую-престарую легенду».

Слова Микалоюса Чюрлениса о Литве поэтичны, наполнены любовью к родине. Он будто странник в пространстве и времени своей родины, живописи и музыки. В музее Чюрлениса в Каунасе я побывала в те же советские времена. Картины художника, его вселенная чувств и мыслей, печали, мудрости и любви… и даже безумия, как утверждают некоторые исследователи его творчества, загадочно-тревожны, космичны… Свет и тьма… земля, море, небо, лес, кресты, дороги, звезды, тишина и звенящий поток красок, бесконечность… Чтобы мы, обычные люди, могли заглянуть за пределы видимого, прикоснуться к тайнам необъяснимого, гении открывают нам над этими тайнами завесу, рискуя быть непонятыми… Мы заглянули в тот мир и ушли, а они остаются там навсегда.

Я не видела документальный фильм Робертаса Вербы о Чюрленисе, узнала о фильме, просматривая список киноработ Донатаса. В доме у себя нашла набор открыток, которые я когда-то купила в Каунасе. «Соната солнца», весны, моря, пирамид… Вселенная представляется мне большой симфонией, люди – как ноты… Любовь – это мгновение блика всех солнц и всех звезд».

Слова Чюрлениса.

Я пыталась освоить на литовском языке приветствия, формулы вежливости. По вывескам, табличкам на домах в городе запоминала новые для себя слова. Иногда смотрела вместе с Донатасом телевизионные передачи, вслушиваясь в незнакомую для меня речь… Как-то спросила его о смысле текста на литовском языке на открытке с автографом, подаренной им мне год назад. Донатас передал в нескольких словах его суть, объяснил, что это народная мудрость, а потом добавил: «Я уточню!»

Когда между друзьями нет единодушия, согласия – их труд идет насмарку. СОГЛАСИЕМ МАЛОЕ СТАНОВИТСЯ ВЕЛИКИМ, а неединодушием, несогласием и великое слабеет. Его уточнение отличалось от сказанного им ранее незначительно. И меня поразила такая дотошность Донатаса в вопросе о смысле текста. Согласие, единодушие. Все его творчество было в единомыслии с теми, кто творил РАДИ ЧЕЛОВЕКА.

Можно привести разные определения творчества: процесс создания нового, способ бытия человека или, если говорить об искусстве, образно-чувственное осмысление действительности. Из всех видов искусства В МОЕЙ ЖИЗНИ ОСОБОЕ МЕСТО ЗАНИМАЛО КИНО. Оно оказало влияние на формирование моих романтических идеалов в молодости, было окном как бы в другую, иллюзорную реальность. Братья Люмьер, предрекая гибель своему детищу, полагали, что кино не просуществует и четверти века, а оно не только пережило своих создателей, но и стало средством изменения человека. Каким образом? В фильме Аллы Суриковой «Человек с бульвара Капуцинов» это убедительно показано. Мое взросление пришлось на 60-е годы прошлого века. Мир в то время воспринимался целостно, представления о добре и зле у большинства из нас были четкими, отношение к жизни возвышенным. Наша семья, да и многие другие семьи жили скромно. Невольная свобода от вещизма давала возможность сосредоточиться на духовном. Более всего завидуя обладателям томика стихов Пастернака или Цветаевой, зачитываясь поэзией Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулиной, мы верили в Мечту, Справедливость, Дружбу и Любовь. Читающее книги поколение. Художественная литература выходила миллионными тиражами, а книг не хватало. На фоне всех других дефицитов тех лет сегодня это не кажется странным – данность времени. Можно порассуждать о книжном буме и моде на книги, о причинах дефицитов в стране, о негативных тенденциях в развитии советского общества. Но, сравнивая те времена и современные, приходишь к выводу, что в сегодняшней массовой культуре преобладает информация, прославляющая ценности мира потребления, и в первую очередь деньги, ради обладания которыми можно забыть о морали. Во времена моего взросления уже были сняты Калатозовым «Летят журавли», Тарковским «Иваново детство», Чухраем «Сорок первый», Жалакявичусом «Никто не хотел умирать», Кончаловским «Первый учитель». Казалось бы, фильмы созданы за «железным занавесом», а они были приняты и поняты и по другую его сторону – как искусство о человеке и для человека. «Солярис», «Зеркало», «Сталкер» Андрея Тарковского воспринимались как особенные фильмы, загадочные. Они восполняли те пустоты в сознании и в душе, о которых я и не подозревала. Пустоты незнания себя. Я возвращалась к его фильмам снова и снова. «С каждой минутой прощаться нет сил. День уходил, уходил, уходил. Дом, как ребенок, в объятиях снов, слышатся звуки чьих-то шагов. Из капель молочных, на сером столе, жемчужины ночь собирает во сне. Да в Зеркале-памяти – прошлого тень, рукою матери стерт этот день».

О чем это я? «Зеркало» — чужая исповедь, а видишь личное, и в той простоте обстановки дома, где многие вещи узнаваемы, и в житейских разговорах людей, в окружающей человека природе… «Хочу, чтоб в настоящем было рядом то прошлое, что нянчило меня. Мы смотрим друг на друга странным взглядом, как в Зеркало, при белом свете дня».

«Тарковский молчит, никогда ничего не объясняя. Те, кто обычно комментирует свои произведения, не подают ни малейшей надежды». Ничего не объясняя… Так сказал Акира Куросава. Не могу уловить мысль… не объясняя. Музыку, живопись, поэзию в фильмах Тарковского воспринимаю как объяснение в любви к этому миру… «Вот и лето прошло, словно и не бывало. На пригреве тепло. Только этого мало…»

Шведский актер Эрланд Юзефсон, сыгравший в двух последних фильмах режиссера: в «Ностальгии» и в «Жертвоприношении», назвал Андрея Тарковского Великим пессимистом. Великий пессимист для меня тот, кто поднялся над обыденностью, отверг простые человеческие радости, а потом отдал все силы на то, чтобы вернуть их. Нажил себе врагов, потерял друзей, покинул родину и заглянул в Бездну познания. В таком случае Великий пессимист разве не философ? Думаю, что любое направление в философии, рассматривающее проблемы жизни человека на Земле, не способно укрепить нас в стойкости перед встречей с Неведомым. Когда-то наши предки в бессилии перед природой для своего спасения совершали обряд жертвоприношения Неведомому и Всесильному, веря в оберегающую силу такой жертвы. А если речь идет о спасении человечества, готов ли каждый из нас на жертвы? Пока есть надежда на спасительный исход, она станет последней истиной на земле и твоей верой.

Герой фильма Тарковского «Жертвоприношение», Александр, встречает свой день рождения в кругу семьи. Все как всегда, торопиться некуда, и нет сомнений, что завтра может быть по-другому. Но время беспечности истекло. Что бы вы делали, зная, что до конца света остается минута, час, сутки? Молились бы, просили прощения у тех, кого обидели, простили бы непрощенных, признавались бы в любви тем, кому не успели сказать этого? Или бы отдали самое дорогое, что у вас есть, неизвестно Кому, ради одной надежды на то, что Завтра все будет по-прежнему. Разве наша суетность, невнимание к близким, нетерпимость к людям другой культуры и ментальности не есть путь к катастрофе? Тарковский внимательно всматривается во все, что видит. Нет мелочей. Красота – сила, безобразие – боль и сожаление об утерянной красоте. Оно имеет такое же право на существование, как и прекрасное. Последний свой фильм «Жертвоприношение» Андрей Тарковский снял в Швеции, на острове Готланд. Он назвал его самым загадочным в своем творчестве. Но что означали слова режиссера о фильме: «…Я его боюсь»! Предчувствие беды? Последний. Грустно сознавать это. Чтобы напомнить людям о хрупкости мира, изначальной его духовности, силе Слова, был выбран остров. К понятию «остров» с детских лет относилась трепетно. Для меня оно было символом странствий и перемен. Большие и малые острова, безлюдные и обжитые, скалистые, со скудной растительностью и покрытые лесами, сколько их на планете! Единственным островом в моей жизни, на котором я побывала, объехав его на велосипеде, был Эланд. Неизвестная и далекая Швеция здесь приблизилась ко мне настолько, насколько я смогла разобраться в увиденном. Швеция ассоциируется у меня с именами детских писательниц Астрид Линдгрен и Сельмы Лагерлёф, музыкальной группой АББА, с именами драматурга Августа Стриндберга и актрисы Греты Гарбо, и конечно же вспоминается Ингмар Бергман. Вблизи Готланда, за узким проливом, есть маленький остров Форе. Здесь жил и снимал свои фильмы великий режиссер, здесь и место его упокоения. Хотя я и планировала поездку на Готланд, просмотрела информацию в Интернете об острове, мне не удалось побывать там.

Погружаясь в эстетику фильмов Бергмана, начинаешь воспринимать Швецию как страну пессимизма и разочарования. Бергмановские герои постоянно размышляют о своей жизни, ищут выход в разрешении психологических проблем и чаще всего не находят его. Нельзя сказать, что за десять дней путешествия по острову я нашла этому подтверждение. Доброжелательность шведов – это то, что было определяющим в общении с нами, затем уже можно говорить об их сдержанности и спокойствии. Но чтобы прийти к однозначным выводам, надо просто пожить среди людей, а тогда и разбираться со своими мыслями. Швеция – одна из немногих стран мира, в которой проблемы материального благополучия людей и правового порядка в обществе решены основательно. Ученые рассуждают о так называемом «шведском социализме», а статистика констатирует, что наибольшее количество самоубийств в Европе приходится на эту благополучную страну. Что заставляет человека сводить счеты с жизнью, если есть все условия для того, чтобы жить по-человечески? Потеря того самого смысла жизни. Читала, что европейцы по пятам ходили за Тарковским, внимая каждому его слову, снимая на камеры каждый его шаг. Это напомнило мне об американском фильме «Форрест Гамп». Герой фильма, потеряв интерес ко всему на свете, надевает кроссовки и бежит по дорогам Америки. К нему присоединяются такие же, не знающие, что делать со своей жизнью, горемыки. Бег по крайней мере дает им силы почувствовать себя живыми и не стоять на месте, в буквальном и в переносном смысле этого слова. Творчество Андрея Тарковского, несомненно, являло для западных кинематографистов возможность не стоять на месте, возможность дальнейшего развития гуманистического искусства. «…Не верю ни в какие кризисы, которые якобы потрясают искусство. По существу, искусство всегда потрясается, но не кризисами, а развитием… Я сторонник искусства, несущего в себе тоску по идеалу. Я за искусство, которое дает человеку надежду и веру, – писал Андрей Тарковский. – Творчество – есть как бы доказательство духовного существа в человеке».

Как появляются в нашем мире личности, способные осознавать вневременные, внесистемные ценности жизни? Почему им трудно жить, творить? Философы, ученые, поэты, писатели, художники… не сумевшие принять сиюминутные выгоды за блага, как правило, становятся изгоями, а те, кто приспосабливается к обществу, теряют возможность реализации в себе того, что предназначено им свыше. Творящие по велению души редко идут на сделки с совестью. Это все равно что убить себя.

В своих фильмах Тарковский сохранил приверженность к поискам ответов на вопросы, одинаково волновавших человека любой системы, будь то капитализм или социализм. Не случайно из тридцати двух замечаний, высказанных представителями Госкино по фильму «Солярис», говорят, было и такое: «Непонятно, какая общественная формация существует в «Солярисе». Судьбы созданных творений, да и их творцов тогда были в руках людей либо убежденных в своей миссии служения социализму и не допускающих инакомыслия, либо приспособившихся к системе, использующих ее в своих интересах. Как говорил в одном из интервью Донатас, сопротивление диктату чиновников от культуры способствовало появлению незаурядного искусства. «Чтобы жить честно, – писал Лев Николаевич Толстой, – надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и бросать, и вечно бороться и лишаться…» Рваться, путаться, биться, ошибаться в современном информационном обществе опасно для психического здоровья, внушают нам психологи. Такие установки в поведении людей, по-моему, рождают бесчувственность, размывают границы между добром и злом. И что делать? Выдержать прессинг информации, темпы и ритмы современной жизни трудно. Как результат этого – фобии, стрессы, хроническая усталость… равнодушие.

В фильмах Андрея Тарковского герои рассуждают о назначении человека, его ответственности за содеянное, о смысле человеческой деятельности в Космосе и на Земле, о вере, искусстве, добре и зле… Поэтические образы природы в его фильмах отражают настроение человека, ищущего духовную опору в чем-то непреходящем, вечном. В техногенном обществе многие из нас давно перестали ощущать себя рожденными в природе людьми, утратили связь с природой, связь с жизненным источником мудрости и доброты. Можно прочитать десятки публикаций на эту тему и пропустить мимо души сказанное, но достаточно посмотреть на картину Питера Брейгеля «Охотники на снегу», и ты увидишь, как неразрывно здесь единство людей и природы, их родство. В «Охотниках на снегу» художник воспроизводит нидерландскую деревню XVI века, а мне видится что-то свое, близкое-близкое. Столько снега и столько свободы для птиц в безграничном небе, уходящем в Космос. Человек не может быть выше этого. Пройдя мытарства скитаний, Андрей Тарковский так и не вернулся домой, умер на чужбине. Сколько людей из-за уязвленного самолюбия или бессилия перед обстоятельствами, устав бороться с этими обстоятельствами и собой, погибнут или отойдут в сторону от проблем, не решив их! Крис Кельвин, Андрей Горчаков, Александр – страдающие и не умеющие быть счастливыми герои его фильмов. Выстраданное дает прозрение, цена которому одиночество, смерть, безумие. Говорят, от добра добра не ищут. Если у тебя есть отчий дом, близкие, родные люди – не считай себя несчастным.

Свое последнее пристанище Андрей Тарковский обрел в Париже. Здесь он жил, здесь хранят память о нем. В трагическое для него время финансовую и моральную поддержку ему оказали Марина Влади и ее муж врач-онколог Леон Шварценберг. В Париже был создан Международный институт искусств имени Андрея Тарковского, а на улице Пювиде-Шаванн, на стене дома номер 10, в котором он прожил несколько месяцев, при поддержке парижской мэрии в 2006 году была установлена памятная доска. Обо всем этом можно прочитать в публикациях о режиссере. Первые дни января 1987 года. Газета «Юманите» публикует сообщение. «Похороны советского кинематографиста Андрея Тарковского, находившегося во Франции в изгнании с 1984 года, состоялись вчера на православном кладбище в Сен-Женевъев-де-Буа после отпевания в русской церкви на улице Дарю».

«Не хочу быть рядом с кем-то… Я хочу лежать на открытом месте в Тарусе…» Андрей Тарковский.

30 лет – 34 – 40 – 44 – 47 – 51 – 53 года… Семь фильмов были сняты им в эти годы жизни… а еще был «Каток и скрипка», короткометражный.

Утверждают, что каждому человеку время жизни отмерено, судьба определена. Кто-то успевает и за короткий срок реализовать себя, кто-то нет. Кому-то жить до глубокой старости, кому-то умереть в расцвете лет. Все или не все сказано Рафаэлем, Моцартом, Лермонтовым, Андреем Тарковским, Василием Шукшиным, Александром Вампиловым, Надей Рушевой? Гениальная личность внутренне ощущает и сколько отпущено времени жизни, и ЧТО нужно успеть сделать во что бы то ни стало. У каждого из нас свой Тарковский: творец, истинно русский художник, великий пессимист, реалист и собиратель снов, не утоливший жажды, живший на кресте, вечно ищущий… для кого-то и бездушный интеллектуал. Мне трудно представить, как, снимая такие глубокие фильмы, можно было возвращаться потом в реальную жизнь? На тот уровень отношений с людьми, в которых редко кто сможет принять тебя сомневающимся и ошибающимся человеком.

КИНО… КИНО… КИНО… настоящий праздник, когда у тебя в руках билет на киносеанс. Не помню, чтобы кто-нибудь разговаривал во время демонстрации фильма, отвлекался… абсолютная погруженность зрителей в кинодействие, все интересно: и зрелищные, и серьезные картины. Путеводителем в мир кинематографа были журналы «Искусство кино» и «Советский экран». Они давали такую основательную информацию, что, читая их, я невольно приобщалась к системе кинознаний. Желание запоминать и оценивать фильмы, актерскую игру, впитывая в себя смысл увиденного, не иссякает у меня до сих пор. Знаменитые актеры воспринимались нами, зрителями, небожителями, о них создавались легенды, и их личная жизнь вызывала интерес. Немногим из них удавалось сохранить в тайне свои романы, сохранить семьи, и потому верность и преданность в их среде вызывали безграничное уважение. И у Донатаса были свои симпатии. Но он смотрел в будущее, не теряя головы. ОДНА ЖЕНА НАВСЕГДА. Она знает о тебе все. В семье любая зависимость естественна и необходима, здесь ты на своей территории любви и родства, такой, какой есть и никто не обратит внимания, куда ты поставил тапочки или положил рубашку.

…В 1999 году 15 декабря Балтийский дом поздравлял Донатаса Баниониса и Ону Банионене с его 75-летием и их золотой свадьбой. Свидетельство о золотой свадьбе им вручал актер Игорь Дмитриев. В свидетельстве было указано, что брак зарегистрирован на Петровской набережной в доме номер 2. Этот символический документ я увидела в одной из папок Донатаса. Он разрешал мне их просматривать. В январе 2008 года не стало Оны. Четыре месяца оставалось до их бриллиантовой свадьбы. Когда из семейной пары человека пожилого возраста уходит из жизни женщина, хранительница семейного очага, традиций дома, для мужчины, как утверждают психологи, жизнь разрушается до основания и его связи с миром постепенно обрываются. Семейные праздники, общение с друзьями воспринимаются с ощущением тоски по близкому человеку, часто с чувством вины за какие-то моменты споров, недоразумений, вины за поступки, о которых никому не расскажешь. Его независимый деятельный характер не позволял ему мириться с новыми жизненными обстоятельствами. Он почувствовал себя не готовым к тому, чтобы о чем-то просить близких людей, понимая, что у них своя жизнь, работа… Он никому не хотел мешать жить. Почему я оставляю за собой право так думать? Были между нами разговоры, из которых я поняла, что ему хочется выговориться, поделиться своими переживаниями.

Сегодня я уезжаю домой. Но у меня есть 15 ГРАММОВ НАДЕЖДЫ. 15 граммов веса тех бумаг, которые дают мне возможность получить новую визу… и снова увидеть Донатаса. Утро пробуждения, завтрак, наши разговоры – все для меня значимо. По странному совпадению, уезжала я в день, когда ровно год назад встретилась с ним. На числа я иногда обращаю внимание. Есть в моей жизни эти повторяющиеся цифры, связанные с радостными или печальными событиями. Как тут не задуматься? Мистика, думаю, проявляется там, где в нее веришь, и лучше не замечать мистические вещи, чтобы не тревожиться раньше времени и не притягивать к себе неприятности.

– Приеду домой, позвоню тебе. Береги себя.

– Буду.

Донатас загрустил. У меня на душе тоже было невесело. На письменный стол в кабинете Донатаса я незаметно от него положила игрушку, озорных котят, держащихся друг за друга. Увидит их, может быть, улыбнется.

…Пересекаю границу. Мыслями я уже дома. Так соскучилась по своим мальчишкам! А Нео? Хоть бы не потерялся.

Котенок появился у меня три года назад. Подарил его мне Максимка. Нео был очень пугливым, потом перестал бояться людей. Отправляясь на прогулку на велосипеде, я усаживала его в рюкзак, и мы путешествовали. Из рюкзака выглядывала любопытная мордочка рыжего существа, и люди, проезжавшие мимо на машинах, с удивлением смотрели на нас. Я называла его космической радостью и воспринимала как нечто необыкновенное, чудесное.

Нео ждал меня. И что теперь делать с ним из-за моих поездок? Не посадишь же в рюкзак и не повезешь в другую страну? Хоть плачь, но придется попросить родственников приютить его.

…Вечером позвонил Донатас:

– Ты уже дома?

– Дома.

– А что делаешь?

– Уборкой занимаюсь. Завтра поеду к детям.

– А ко мне когда приедешь?

– Через два дня начну оформлять визу. Возьму на месяц в школе отпуск за свой счет и, если не передумаешь, приеду.

– Ты что, сдурела? Передумаю? Я жду.