Шансон как необходимый компонент истории Франции

Барт ван Лоо

Шансон как необходимый компонент истории Франции

Издание осуществленно при поддержке фламандского литературного фонда «Flemish Literature Fund»

© 2012 De Bezige Bij Antwerpen en Bart Van Loo

© И. Гривнина. Перевод, 2014

© ООО «ИД «Флюид», 2014

* * *

Longtemps, longtemps, longtempsAprès que les poètes ont disparuLeurs chansons courent encoredans les ruesLa foule les chante un peu distraiteen ignorant le nom de l’auteursans savoir pour qui battaitson coeurParfois on change un mot, une phraseet quand on est à court d’idéeson fait la la la la la laLa la la la la la’Charles Trene, L’âme des poètes, 1951Потом, потом, потом,Когда уйдут поэты в мир иной,Песни их поплывутНад землей.Мы их поем, не зная, ктоИх написал и для кого,Ради когоБилось сердце его.Часто меняем то слово, то фразу,А если забыли,Поём все разом: ля-ля-ля, ля-ля-ля…Ля-ля-ля, ля-ля-ля.Шарль Трене, «Души поэтов»

Афиша

«Песни – лучшие моментальные снимки кусочков времени, совершенно незаменимые для историков».

Жан-Жак Гольдман

Из которой следует, что на этой планете существует множество песен, написанных не на английском языке, только все об этом давным-давно забыли. Что ж, придется напомнить вам о них.

Осень 1989 года. Мне шестнадцать лет, и я совершенно потерял голову. Потому что в Бельгию приезжает Билли Джоэл. И у меня есть билеты. На мой самый первый большой концерт. Я крутил на проигрывателе его пластинки, я подпевал всем его песням. Так что главное событие 1989 года – не падение Берлинской стены, а приезд Билли Джоэля. Дитя своего времени, я был полностью погружен в мир англосаксонской музыки. Не только Билли Джоэл, но и Dire Straits, Pink Floyd, The Rolling Stones, Лу Рид, The Doors, Брюс Спрингстин, Джексон Браун, Fischer Z, Supertramp и Talking Heads сопровождали мою юность. Но, как ни странно, именно тогда, в 1989 году, картина моего мира резко изменилась.

В одно прекрасное утро мой замечательный учитель Франс Герман Гёденс достал из своего красного портфеля белую кассету. И этот его жест полностью поменял мою жизнь. Мои товарищи по классу еще дремали, а я проснулся.

«Moi, je n’étais rien et voilà qu’aujourd’hui / je suis le gardien du sommeil de ses nuits / Je l’aime à mourir»[1].

Что это? Голос, гитара, объяснение в любви, какие средневековые трубадуры могут с этим сравниться. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это было впервые по-французски. Mon coeur s’emballe[2]. Прошло совсем немного времени, и полный набор песен Франсиса Кабреля занял почетное место в моем шкафу. Мягкая, сладострастная романтика Je l’aime à mourir, как мне теперь кажется, попалась мне как раз вовремя, Je l’aime à mourir заняла место в моем сердце. И находится там до сих пор. В песнях заключена немереная сила, против которой вряд ли можно устоять. Вы слышите знакомую мелодию – и вмиг переноситесь в прошлое. Оказывается – чтобы вернуться в прошлое, достаточно послушать старые записи; даже печенье «Маделейн» не действует с такой силой.

Je l’aime à mourir всякий раз возвращает меня в раннюю юность. Время, полное надежд, романтики и увлечений. Эта песня дает надежду, что я не вовсе растерял качества, присущие молодости, раз она может привести меня туда, где найдутся и другие сокровища, не уступающие первым. Раз уж Кабрель пишет такие песни, должны найтись и другие французы, способные предложить товар не хуже, да? Из любопытства я стал обходить магазины, торговавшие пластинками и дисками. И новый мир открылся передо мной. 1989 год, мне шестнадцать лет, и этот новый мир потряс меня.

Поиски шли с трудом. Молодежь в основном увлекалась The Who и новыми дисками Элвиса Костелло или Тома Уэйтса; и ни у кого, совсем ни у кого в коллекции не было французов. Так что совета спросить было не у кого. Взрослые отмахивались, явно не понимая, что мне нужно. Радио молчало на всех языках: и по-английски, и по-фламандски. Случайно я наткнулся на Жака Бреля. От Кабреля он отличался лишь двумя буквами, и я решил, что этот, должно быть, неплох. Но тут начались трудности. Жака Бреля сперва надо было научиться понимать. Брель подобен хорошему вину: с годами букет его становится лишь богаче. Пока ты молодой остолоп, можно обратиться к кому-нибудь за помощью, которую едва ли найдешь, но я упорно продолжал поиски.

К счастью, несмотря на трудности, я добыл текст «Вальса на тысячу четвертей» (La valse à mille temps). Каждый вечер я пытался спеть его по памяти, или, лучше сказать, par coeur[3], но даже с текстом в руках у меня ничего не получалось. Быстрая, четкая дикция Бреля приводила меня в замешательство. Позже я узнал, что он придумал эту манеру исполнения во время опасного спуска на лыжах в какое-то французское ущелье. Не слишком часто так живо ощущаешь, как реальная ситуация проступает сквозь конкретный результат. Каждая строфа безупречно вписывается в новый поворот, от каждого рефрена – мурашки по коже. Благодаря песне La valse à mille temps мне открылась суровая реальность творчества Бреля. Бог мой! Брель стал для меня солью, без которой нельзя обойтись, его поэзия, по-моему, идеальна, а ритм музыки разрывает сердце.

Так я парил на крыльях юности от одного открытия к другому. Жан-Жак Гольдман, Жорж Брассенс, Стефан Эйхер, Шарль Трене, Доминик A, Борис Виан…

Семью годами позже я сам стал учителем. И при всякой возможности давал своим ученикам послушать французский шансон.

«Если бы не было тебя» (Si tu n’existais pas) Джо Дассена я использовал во время урока грамматики. Чтобы показать своим ученикам, что французские песни выдерживают испытание временем.

Когда мы слушали вместе эту песню, я не смог сдержаться и стал потихоньку подпевать, пританцовывая. Так возникла идея втянуть учеников в более активное участие. Не на этом ли строятся все планы обучения? Ритмическая грамматика и расширение набора слов, мурлыкая под нос песенку, заполняешь клеточки тестов по проверке словарного запаса, с песенкой встречаешь пасхальные праздники. Список длинный. Из песенки «Контролер на станции Сирень» (Le poinçonneur des Lilas) Сержа Генсбура они узнают все о контролерах на общественном транспорте, о билетах туда и обратно, а заодно – об игре слов и неудачных шутках, и на всю жизнь влюбляются в гениального enfant terrible французского шансона. И, конечно, мы слушали Франсиса Кабреля, а вы как думали?

Я ясно давал им понять, что французская песня принадлежит не одной Франции. Шансон и шансонье появляются откуда угодно. Жак Брель и Арно явились из Бельгии, Далида, Жорж Мустаки и Клод Франсуа – из Египта, Шарль Азнавур – сын армянских эмигрантов, а Серж Генсбур – вообще еврей из России; у Ива Монтана и Сержа Реджани в жилах течет итальянская кровь; Сильви Вартан – болгарка по крови, а Стефан Эйхер – швейцарец.

Мне хотелось, чтобы мои ученики поняли, что на этой планете существует не только рок на английском языке, но и другая музыка.

Это не имеет отношения к политике, здесь нет никакого снобизма или педагогических предпочтений. Только мое убеждение: французский шансон – путеводная звезда, которая приведет нас в мир истинной красоты.

«Я не забыл ничего»

А мельница жизни крутится без остановки. Карьера учителя осталась позади, моя французская трилогия Eten! Lezen! Vrijen! (Есть! Читать! Любить!) – тысяча страниц текста – стоит передо мной на полке. А ведь я давно собирался написать книгу об истории Франции, да такую, чтобы она читалась, словно захватывающий роман, связанный с общим европейским прошлым. Но как быть с шансоном? Эта корь так и не прошла и должна быть запечатлена на бумаге. Так в один прекрасный день обе идеи сошлись в одной (моей) голове.

У французского шансона две ипостаси. С одной стороны, он занят историями из жизни маленького человека. Жильбер Беко, спрашивающий себя после любовного разочарования: Et maintenant, que vais-je faire[4], Кристоф, мечтающий о медсестре, красавице Алине, жаждет назвать ее имя всему миру. Жак Брель поет трогательную песню у могилы своего друга. Эдит Пиаф, поющая о пьянящей любви («Жизни в розовом свете» – La vie en rose). Франсуаза Арди, воспевшая тоску «Всех мальчиков и девочек моих лет» (Tous les garçons et les filles de mon âge), жаждущих любви.

С другой стороны, шансон не чужд большой истории, войнам и революциям. «Марсельеза» написана в беспокойную ночь 1792 года, она привела революционную Францию к великой победе, а двумя веками позже побудила Сержа Генсбура выступить на конкурсе с регги-номером.

«Вишневые дни» (Le temps des cerises), надрывающий душу плач о кровавом мятеже 1871 года. Жак Брель и Шарль Азнавур своими «Брюссель» (Bruxelles) и «Богемой» (La bohème) создали саундтрек для музыкального обрамления belle époque.

Шарль Трене в «Седьмой шоссейной дороге» (Route Nationale 7) воспевает пятидесятые годы, когда на автомобилях начали ездить в отпуск. Лео Ферре и Серж Генсбур рассказывают со страстью «И вдобавок» (C’est extra) и легкомыслием «Ты любишь… но не меня» (Je t’aime… moi non plus) о начале сексуальной революции.

Рассказ о французском шансоне не ограничится историей, он затронет и духовную составляющую человеческой жизни. В нем будут любовь и грусть, смерть и свобода, революция и война. Рядом с обычными людьми, вроде вас или меня, встанут Карл Великий, Луи XIV и Шарль де Голль. Обо всем этом я расскажу.

Быть может, такое старомодное занятие, как чтение книги, поможет возродить традиции французского шансона, столько раз объявлявшегося умершим. Может быть, вы вспомните медленное, тягучее «Конечно» (Évidemment) Франс Галль, веселые летние вечера в компании Мишеля Фюгена с его «Красивой историей» (Une belle histoire) или Клода Франсуа, отчаянно выкрикивающего «Александрия Александра» (Alexandrie Alexandra). А может быть вы, сидя в автомобиле, заплачете, слушая «Нет, я ничего не забыл» (Non, je n’ai rien oublié) Шарля Азнавура.

Ощутите ли вы необоримое желание пуститься в пляс, слушая «Марсиа танцует» (Marcia Baila) в исполнении группы Les Rita Mitsouko? Откроете ли неожиданно для себя красоту Шарля Трене, Иветты Гильбер и Барбары, о которой вы даже не подозревали? А может быть, вы помчитесь в магазин, торгующий дисками (не виртуальный!), и проведете там несколько часов, захваченные магией неведомых вам прежде волшебников – Эдди Митчелла, Даниэль Балавуан, Доминик A, Самми Декостер и, конечно, – Франсис Кабрель.

Bart van LooLa Madeleine, лето 2011

На Радио Клара (бельгийская радиостанция, где исполняется классическая и современная музыка) я много лет веду серию программ, посвященных шансону, их можно послушать на сайте www.klara.be в любое время. Кроме того, по заданию EMI я составил двойной CD-альбом с саундтреком к этой книге: там пятьдесят известных и менее известных французских песен, представляющих, так сказать, хребет моего рассказа.

Увы, имеется слишком много материала, который не поместился в эту книгу и вряд ли появится на радио. Этот материал размещен на сайте www.bartvanloo.info. Там вы найдете клипы, редкие фильмы и старые песни, расположенные в том же порядке, в каком они встречаются в моей книге.

В этой книге я часто цитирую песни по-французски. Там, где я не пересказываю содержание песни, дается подстрочный перевод. Иногда я использую уже существующие переводы Вийона, Аполлинера, Дю Белле, Поттье и Бреля.

Хочу поблагодарить своих первых читателей: Крис Ловерис и Ролли Смиитс. Мои любовь и бесконечная благодарность Коралайн Солье, которая познакомила меня с работами Даниэль Балавуан, Эдди Митчелла и Сержа Реджани и мужественно старалась не замечать моей любви к Франсису Кабрелю.

Вступление

«А я о том вам расскажу,Чего не знает молодежь».Шарль Азнавур, «Богема»

Из которого мы узнаем, как Франция стала Францией, шансон – шансоном, и в котором упоминается множество великих имен.

От Хлодвига до Мадонны

Или как Франс Галл разбирался с наследством Карла Великого, пока не настала очередь Сержа Генсбура, а также о том, что проделали Лео Ферре и Серж Реджани со средневековым поэтом Франсуа Вийоном. Главные роли исполняют также Жорж Брассенс, Жак Брель, Джо Дассен, Рено и Эдит Пиаф. Неожиданно появляются также Боб Дилан и Vae Victis.

Мне было лет девять, я полагаю. Нас было пятеро. Моя сестра, трое мальчишек Донкерс, живших по соседству, и я. Мы пели, держась за руки: «Surlepoodaminjoo ooniedaanse toesaanroo». И трещали как сороки. Не то чтобы мы знали, что означают эти слова, мы даже не старались правильно произносить их. Мы просто весело танцевали на мостике, перекинутом через ручеек Рутбейк.

Sur le pont d’Avignon[5] – песенка, с которой, пожалуй, началась история всех подтанцовок в мире. Мы понятия не имели о том, что Аминьоо, – увы, именно так мы произносили название французского города Авиньона, – прославился благодаря театральным фестивалям, гуляющим на свободе павлинам – и мосту. Еще меньше нас интересовало, почему французские дамы и господа демонстрировали свои таланты на мосту.

А ответ прост. В Средние века, да и позднее, в городах просто не было места для плясок и пения. Париж, к примеру, был застроен весьма плотно. Дома и домишки, трущобы и сараи, церкви и городские стены образовывали архитектурный хаос, перед которым меркнут знаменитые «средневековые» бельгийские городки.

Все эти мысли проносились у меня в голове, пока я стоял у парижского моста Пон-Нёф – отца всех мостов. Я стоял на правом берегу, лицом к Сене; пятки мои покоились на Луврской набережной, а пальцы ног упирались в край моста. Хорошее место. Если как следует посмотреть, перед тобой развернется добрая половина французской истории. А если как следует прислушаться к музыке, звучащей у тебя в голове, – услышишь бесчисленные фрагменты песен. Здесь я и останусь стоять. Только псих может уйти с такого места.

Мой взгляд задержался на одном из памятников, который в богатом монументами Париже можно было и не заметить. Слева от меня, на берегу Сены, светятся башни Консьержери, обратим на них внимание. Они создают фон для самого живописного места – острова Сите, который, как дефис, соединяет левый берег Сены с правым. На нем когда-то стоял замок Мерови нгов. Хлодвиг I был первым французским королем, это он объявил Париж столицей и потому заслужил почетное место в истории франкских – позднее французских – королей.

Хлодвиг заложил основы франкского государства, которые после него укрепляли Карл Мартелл и Карл Великий. В 486 году Хлодвиг победил Сиагрия, последнего предводителя римлян в Галлии, и, таким образом, впервые расширил свои владения. Затем, в 493 году, он женился на бургундской принцессе Клотильде и благодаря этому браку прирезал приличный кусок к своему государству. Клотильда исповедовала католицизм, а Хлодвиг поклонялся германским богам, то есть был язычником. Ей никак не удавалось обратить мужа в свою веру, он упорно держался за традиции, в которых вырос. Но в один прекрасный день 496 года, во время битвы с германцами при Толбиаке, возле Кёльна, войска Хлодвига оказались в очень трудном положении. Призывы к богу Водану не помогали. И Хлодвиг, отчаявшись, воскликнул: «Бог моей жены, если ты мне поможешь победить врага, я перейду в христианство». После чего – выиграл битву и… стал католиком.

В 1996 году, ровно через тысячу пятьсот лет после битвы при Толбиаке, французская группа Vae Victis, вдохновленная его приключениями, создала поразительную песню «Хлодвиг». Vae Victis – пионеры Rock Identitaire Français – патриотического течения в музыке, занимающегося распространением всего истинно французского; большинство ее последователей – националисты и ультраправые. Солистка, выступающая в роли Клотильды, выкрикивает в экстазе: «Мой красавец, языческий воин, ты – мой муж, а Франция – наше дитя». Вряд ли, однако, эта песня возмутит старого воина настолько, что он перевернется в гробу.

Замок Меровингов исчезнет, но из пепла Замка Хлодвига, словно феникс, поднимется новый, средневековый дворец. Я смотрю теперь на него, вернее на ворота, через которые проезжали французские короли: от Хьюго Капета (который первым был коронован на французский трон в 987 году) и Людовика Святого до Филиппа Красивого, хорошо знакомого фламандцам, так как именно от них он получил хорошую взбучку в битве при Грюнвальде. В наши дни все еще можно посетить залы XIV века и полюбоваться винтовой лестницей, по которой через несколько дней после поражения 11 июля 1302 года поднимался бедняга Филипп, с трудом сохранявший присутствие духа после того, что сотворили с ним фламандские мужланы.

Менестрели взбирались на возвышение из черного мрамора (часть которого сегодня встроена в стену), чтобы развлечь и утешить короля. Трубадуры с юга поют на окситанском языке, их коллеги, менестрели с севера, используют французский. Их изысканные песни неизменно повествуют о любви к недоступной женщине, которую поэт уговаривает изменить мужу. Из-за повторений рефренов и строф песня превращается в настоящий шансон. И среди знати встречаются стихотворцы, а некоторые и поют сами, но большинство нанимает профессионалов. Постепенно возникает разница между авторами (трубадурами) и исполнителями. Некоторые артисты совмещают в себе автора и исполнителя, это – предшественники Жака Бреля, Лео Ферре и Жоржа Брассенса, трех классических шансонье двадцатого века, – композиторов, поэтов и исполнителей одновременно.

Менестрели разносили по свету песни о любви, ублажали знать мелодекламацией, так называемыми chansons de geste, воспевающими героев балладами, среди которых наиболее известна «Песнь о Роланде» (вторая половина одиннадцатого века). Очень возможно, что в проклятое лето 1302 года Филипп Красивый утешался как раз этим героическим рассказом о катастрофе, приключившейся с Карлом Великим. Примечательно, что сама легенда возникла не по следам событий, а, собственно, на основе самой эпической поэмы. В ней нет героического описания сражений, кровь не льется рекою с ее страниц; зато ей не откажешь в некотором изяществе.

Надо признать: неизвестный поэт проявил недюжинный талант, развернув на 138 строф описание смерти истекающего кровью Роланда. Тяжело раненный герой трубит в рог, призывая на помощь, с такой нечеловеческой силой, что от напряжения череп его взрывается и мозги оказываются снаружи. Этот предсмертный зов передается от скалы к скале; так описание чистого, громкого звука музыки впервые вошло во французскую литературу.

Рог Роланда сделан из клыка слона и по-французски называется просто: olifant (слон). В Musée de Cluny (Национальный музей Средних веков), расположенном неподалеку от Латинского квартала, выставлен такой древний рог. Он висит на стене, рядом с большим гобеленом, на котором флейтисты и лютнисты пытаются исполнять средневековые мелодии, но нам их не услыхать.

«Этот чертов Карл Великий»

Краем глаза я вижу белый носовой платок и руку, которая держит его. Мужчина вытирает пот со лба, тихонько напевая какой-то знакомый мотив. Я поворачиваю голову вправо, мужчина уже исчез из виду, но передо мной – возвышающиеся над крышей Консьержери башни собора Парижской Богоматери, места служения епископа Парижа. Перед собором гордо высится каменный рыцарь, оседлавший боевого коня, – Карл Великий. Carolus Magnus. Charlemagne.

У Мерови нгов, правивших после Хлодвига, ушло меньше трехсот лет на то, чтобы потерять реальную власть. Историки в один голос называют их слабыми королями. Власть в конце концов захватили их разбогатевшие мажордомы, основавшие династию Каролингов. Это название восходит к имени Карла Великого, «деда Франции», как его иногда называют. Те, кто вздумает изучить историю наших южных соседей, должны начать с этого императора, которому удалось не только покорить значительную часть Европы, но сделать много хорошего для расцвета культуры, время его правления принято называть Ренессансом Каролингов.

М-да… Безжалостный убийца, обладавший отменным вкусом. Герой, поощрявший развитие искусств, пример, вдохновлявший впоследствии многих великих французских королей, от Людовика Святого (возглавившего крестовый поход, – но построившего небесной красоты церковь Сент-Шапель) и Франциска I (воина, не слезавшего с коня, но успевшего воздвигнуть замок Шамбор, в строительстве которого принимал участие Леонардо да Винчи) до Луи XIV (ведшего непрерывные войны, но содействовавшего расцвету литературы и построившего Версальский дворец).

В 842 году внуки Карла поделили между собою его огромное наследство. Самое важное соглашение о наследстве в европейской истории было закреплено договором – так называемой Страсбургской клятвой.

Pro deo amur et pro christian poblo et nostro commun salvament… – Так начинается знаменитый текст, который все еще выглядит как латынь, но считается почему-то первым официальным документом, написанным на французском языке. Людовик II Немецкий почтительно обращается к подданным Карла Лысого на их родном языке. Именно владения Карла Лысого после множества приключений станут Францией. Карл получил блестящее воспитание, он знает иностранные языки. Дед внимательно следил за обучением внуков. Говорят, что именно он придумал школы. Легенда, пережившая века, придала карьере молодой Франс Галль международное значение. Потому что остроумный рефрен в песне «Чертов Шарлемань» (Sacré Charlemagne, 1964) написан вовсе не Артюром Рембо или Полем Верленом, но вдохновлен «отцом французов»:

Qui a eu cette idée folleUn jour d’inventer l’école?C’est ce sacré Charlemagne!Кому взбрела в бошку дурацкая мысльЗачем-то придумать школы?Чертову Шарлеманю!

Этот «чертов Карл Великий» совсем сошел с ума и придумал школы, поет Галль. Как упрямая уховертка, не боящаяся темноты, эта песня проникает в ваши уши, и остается там навсегда. Более двух миллионов проданных экземпляров. Школьники поют ее даже в Японии. А в городишке Овиллер-ле-Форж, во французских Арденнах, улицу перед местной школой назвали улицей Sacré Charlemagne.

Из текста следует, что с 1964 года многое поменялось. В песне говорится о том, что император «оставил для забав нам лишь четверг и воскресенье». На самом деле французские дети в ту пору по воскресеньям ходили в церковные школы – изучать Священное писание, но в качестве компенсации им сделали выходные по четвергам. В 1972 году четверг поменяли на субботу, но до сих пор французские школьники (а еще – бельгийские и голландские) в среду учатся по полдня. Неудивительно, что французы долгое время воспевали четверг как лучший день недели. Именно поэтому Джо Дассен, современник Галль, в рефрене песни «Раз уж мы вдвоем» (Il était une fois nous deux, 1976), одной из лучших его песен о любви, поет: «знаешь, ведь это был четверг». Четверг – свободный день, а свобода – это радость.

Сомнительно, чтобы семнадцатилетней Франс Галль пришлось долго ходить в школу после первого успеха. Через год она выиграла конкурс Евровидения, исполнив песню Сержа Генсбура «Восковая кукла, говорящая кукла» (Poupée de cire, poupée de son). Так, через двенадцать веков после Карла Великого, девочка из Галлии снова завоевала Европу. Но подобно Карлу, неожиданно решившему сделать столицей своей империи не Париж, а маленький Аахен, Галль, несмотря на свое говорящее имя и французское подданство, мужественно представляла на Евровидении Великое герцогство Люксембург, одну из самых маленьких стран Европы. А вскоре после этого устроила в своей стране жуткий скандал, выступив с очередной песней Генсбура.

«Леденец-сосалка» (Les sucettes) – мастерская работа со скрытым подтекстом – прием, применявшийся даже средневековыми поэтами и всегда вызывавший неудержимый смех. «Анни любит леденцы» поет наивная Галль, «из-за леденцов ее подушка пахнет анисом». Трудно поверить, но все же это так: девятнадцатилетняя Галль не знает другого, вполне известного взрослым значения слова sucette. И вот миллионы взрослых французов слышат воркование невинной принцессы: «когда сладостный анис попадает Анни в горло, она на седьмом небе». Но Генсбуру мало, он добавляет двусмысленности: «Анни получает свой леденец за несколько мелких монеток…» Текст состоит, собственно, из цепочки намеков. А потом кто-то решился открыть истину наивной Франс Галль, и бедная девочка жутко разозлилась. Но поздно, дело сделано: вся Франция поет и хохочет. Свобода – это радость, думал, должно быть, старый добрый Серж. Какой мерзавец этот Генсбур, думала, должно быть, она, считая себя виноватой в том, что не разглядела двойное дно. И решила никогда больше не петь злополучную песенку. Позже журналисты спрашивали Галль, почему она не исполняет этот шансон, и она отвечала: «Я стала слишком стара для этой песни».

«Нас пять повешенных, а может – шесть»

Здесь, на тротуаре Пон-Нёфа, жизнь течет своим чередом. Люди проходят, и, раз у моих ног не положена шапка для сбора милостыни, они машинально относят меня к обычным чудакам, а не к живым статуям, сшибающим подаяние с совестливых прохожих. Впереди слева я вижу настоящую статую. Всадника на коне.

Это – печально известный Этьен Марсель. В 1357 году он возглавил народное восстание против Карла V, который, перепугавшись, покинул дворец и нашел защиту в Лувре. Знаменитому Четырнадцатому июля 1789 года предшествовало множество забытых попыток переворота. Пока что французские короли надолго перебираются в Лувр.

А старый королевский дворец передается так называемому concierge[6], откуда и пошло современное название здания – Консьержери: туда переезжает суд, совмещенный с тюрьмой. В этой тюрьме побывали многие прекрасные люди. Мария-Антуанетта, к примеру. Вполне возможно, что и Франсуа Вийон гостил там. Вийон, кажется, единственный средневековый поэт, которого до сих пор читают. В 1455 году он убил священника, был пойман, но освобожден благодаря заступничеству друга. С того времени жизнь его проходит между свободой и тюрьмой. В конце концов, в 1463 году, его приговаривают к повешению.

В ожидании казни (в последний момент отмененной) он пишет «Балладу повешенных» (La ballade des pendus, 1463). Из окна камеры ему виден другой берег Сены; там, где сейчас – площадь перед ратушей и памятник Марселю, он видит раскачивающиеся на виселице трупы. Ему чудится, что они обращаются к нему и ко всему человечеству.

Vous nous voyez ci attachés cinq, six:Quant de la chair, que trop avons nourrie,Elle est pieça dévorée et pourrie […]Puis çà, puis là, comme le vent varie,À son plaisir sans cesser nous charie,Plus becquetés d’oiseaux que dés à coudre.Ne soyez donc de notre confrérie;Mais priez Dieu que tous nous veuille absoudre!Нас пять повешенных, а может – шесть.А плоть, немало знавшая услад,Давно обожрана и стала смрад. […]Качаемся, круженью ветра в лад,Точь-в-точь наперсток, остов наш щербат —Сорочье племя всласть повеселилось.Не будьте глухи, брата молит брат,Молите Бога, чтоб нам все простилось!

Это стихотворение будет вдохновлять великих поэтов двадцатого столетия. Я не знаю, которая версия предпочтительней: устрашающая – Лео Ферре, 1980 года, или более гуманный вариант – актера и певца Сержа Реджани 1968 года. Слышен барабанный бой. Звучит труба. Последнее приветствие. Затем раздается голос Реджани.

«Вы, дети человеческие, что пережили нас, / помяните нас мирно и тихо, / помяните чистосердечно».

Ферре вещает замогильным голосом, Реджани сопереживает. Ферре старается достичь наибольшего эффекта. Его голос сопровождается мелодичными звуками. Он не поет, он читает, этот безумный рэп звучит все быстрее, быстрее, словно бесноватый верующий молится воображаемому Богу. Возможно, он просто превыше всего ценит талант Вийона, его Frères humains[7] ближе к поэзии, чем к песне, именно поэтому я предпочитаю слушать «Балладу повешенных» в исполнении Реджани.

«Куда ж ты делся, прошлогодний снег?»

Так я стоял, вспоминая «Балладу о повешенных», и смотрел влево, пока у меня не заболела шея. Я стал крутить головой, чтобы ее размять, поглядел наверх – и водостоки собора Парижской Богоматери радостно продемонстрировали мне свои страшные, оскаленные рожи.

Собор заложил Папа Александр III в 1163 году, но только в шестидесятых годах четырнадцатого столетия Раймонд дю Темпл осмелился завершить наконец строительство. Недавно отреставрированный фасад выглядит почти как при постройке. Вот только раньше скульптуры, украшающие собор, были раскрашены. Вдобавок они, к сожалению, всего лишь жалкие копии. Ибо все статуи королей были разрушены во время Французской революции безграмотными бунтовщиками, считавшими, что они разрушают изображения французской знати. Хотя на самом же деле то были цари и мудрецы древней Иудеи. Но этого уже не поправишь.

Так что собор встретил XIX век, находясь в самом жалком состоянии. Но благодаря поразительному успеху романа Гюго Собор Парижской Богоматери (1831) ситуация поменялась. После публикации романа началась полная реставрация собора, на которую у архитектора Эжена Виолле-ле-Дюка и его каменотесов ушло семнадцать лет. С тех пор, как пела Эдит Пиаф в известном шансоне «Собор Парижской Богоматери» (Notre-Dame de Paris, 1952), снова, как в старые времена, «старый шпиль вонзается в серое небо Парижа».

Самому знаменитому писателю Франции понадобилось 650 печатных страниц, чтобы увековечить «блестящую симфонию в камне», а праматерь всех певиц через сто двадцать лет после него справилась с той же задачей при помощи трехминутного шансона. В нем подчеркивается величие собора, вокруг которого «Париж свернулся улиткой». Парижские округа защищают его снаружи, как раковина защищает улитку.

Поклонникам «истинной» готики не нравится работа Виолле-ле-Дюка. Они проклинают время, уничтожившее раскрашенные скульптуры. Куда подевалось старое доброе время? – сокрушаются они. Во французском языке есть прекрасное выражение: Où sont les neiges d’antan? – «Куда ж ты делся, прошлогодний снег?», прилетевшее из «Баллады о дамах минувших времен» (Ballade des dames du temps jadis, 1461) бессмертного Франсуа Вийона, проведшего свою юность под сенью собора, в ту пору еще довольно молодого.

Считается, что стихи знаменитого поэта-разбойника были положены на музыку еще при его жизни, хотя на самом деле доказательств этому нет. То, что Боб Дилан считает Вийона источником вдохновения, несомненно, свидетельствует о непреодолимой музыкальности его стихов. Французский певец Рено, много чего перенявший от Дилана, выводит Вийона на сцену в шансоне «Мое любимое кафе» (Mon bistrot préféré, 2002), где есть намек на сомнительные времена девяностых, когда вполне успешный шансонье топил свой успех в алкоголе и терял контакт с внешним миром.

В песне фигурирует кафе, где наливаются абсентом Рембо с Верленом, «негромко сплетничая о Вийоне, который шляется где-то неподалеку со своими друзьями-бандитами». Короли французского шансона тоже не забыты. Рено с удовольствием вводит Жака Бреля, Лео («анархиста») Ферре и «принца со своей неизменной трубкой», великий пример для подражания – Жоржа Брассенса. И мы вспоминаем знаменитую афишу шансона – черно-белое фото Жан-Пьера Лелуара. На ней Брель и Ферре курят сигареты, а Брассенс держит в поднятой руке трубку. Рено поет шансоны Брассенса – из уважения к нему, а Брассенс в 1953 году создал простую и строгую версию «Баллады о дамах минувших времен» Вийона. Мелодия кажется простой, но, как утверждают знатоки, очаровательная простота Брассенса чертовски сложна.

«Куда ж ты делся, прошлогодний снег?»

Как-то раз я увидел Нотр-Дам во время снегопада. Незабываемое зрелище. Идея написать «Снегопад в Льеже» (Il neige sur Liège, 1963) пришла в голову Брелю именно на площади Нотр-Дам. Согласитесь: слово «Льеж» понадобилось ему только для рифмы со словом neige (снег). «Снег кружит между небом и Льежем, не понять, то ли город до крыш занесен, то ли он поднимается в небо.» Замените Льеж на Нотр-Дам, и вы поймете, что за неописуемая иллюзия возникает у счастливого туриста, попавшего в Париж зимой, когда он добирается до бронзового, несокрушимого Карла Великого. Но хватит пялиться на фасад, заходите внутрь и садитесь на скамью, лучше всего ранним утром, когда поля уже оделись в белое, а Париж еще не почернел от толпы. Сядьте на заднюю скамью, под самым большим органом Европы. И вы увидите самых ярых почитателей Марии, какие только могут быть. Тридцать семь ее изображений представлены в соборе. А в одной из ниш вас ожидает небывалая Мария – вооруженная до зубов. Но поглядите на бронзовую табличку и успокойтесь: это – Жанна д'Арк.

Раз я стал свидетелем упоительной сцены: девочка читала вслух табличку у изображения Жанны д'Арк: «Родилась в Лотарингии. Сожжена живьем в Руане».

Она нахмурилась, взглянула на мать, и та спокойно, по-английски, объяснила ей, что Жанна была наказана за то, что слышала голоса ангелов. А потом взяла дочь за руку и спокойно сказала: «Послушай, как они поют псалмы. Словно хор ангелов, не так ли?»

О том же пишет Поль Клодель, слушавший пение в соборе в канун Рождества 1889 года: «Я стоял у второй колонны справа, возле ризницы. Детский хор пел псалом, – позже я узнал, что это был Магнификат. У меня сердце замерло, кровь закипела – и я уверовал».

Музыка может совершать чудеса: юный посетитель церкви сделался знаменитым религиозным автором. И не он один узрел свет истины в этом соборе. Под пение здешнего хора здесь, в 1804 году, Наполеон был коронован как Император Франции ошеломленным Папой Пием VII.

Но крепче всех связан с этим собором любимый король французов, Анри IV. Гугенот, произнесший сакраментальную фразу: «Париж сто ит мессы», отрекшийся от своей веры и обратившийся в католицизм в 1589 году.

Франция со времен Хлодвига считалась «старшей дочерью церкви» и продолжала ею оставаться до самой Французской революции. Вслед за стремлением к завоеваниям и любви к культуре в духе Карла Великого католицизм дополнял святую троицу французского королевского дома. Однако Анри IV не только спас Францию от гибельных религиозных войн и способствовал веротерпимости, он, сам того не подозревая, сыграл важнейшую роль в возникновении и развитии французского шансона.

От религиозных войн до каменного моста

Или о том, как Жак Дютрон и Франсуаза Арди сшиблись лбами из-за Анри IV, как песня протеста родилась в XVII веке, на мосту Пон-Нёф, и о том, как Жорж Брассенс, Лео Ферре и Анри Сальвадор воспели прошлое Франции. С важными ролями для Бориса Виана, Эдит Пиаф, Лео Ферре, Наны Мусхури, Рено, Ридан, Сержа Генсбура, Жюльетт Греко, Ив Дютель и Ива Монтана. А также с удивительными явлениями Баудевайна де Гроота, The Pogues и Маргарет Тэтчер.

Ветер играет моими волосами. Французский флаг полощется над крышей Института Франции на том берегу Сены, справа от моста Пон-Нёф. Именно оттуда Французская Академия следит за качеством французского языка. В 1986 году это благородное собрание наградило серебряной медалью Ива Дютеля за сентиментальный гимн французскому языку, – «Родной язык» (La langue de chez nous).

Кое в чем французские культурные инстанции проявляют особое рвение: они желают диктовать гражданам единственно верный путь употребления слов и выражений родного языка. В чем-то они правы, но зачем премировать Дютеля за объяснение в любви, составленное из набивших оскомину клише: «Этот красивый язык с богатым словарным запасом, вобравший в себя в процессе создания страны различные диалекты, язык, в котором слышна музыка, чувствуется запах трав, козьего сыра и хлеба».

В восьмидесятые годы французские дети росли на его песнях. Пластинка «Ив Дютель поет для детей» (Yves Duteil chante pour les enfants, 1980) издавалась с иллюстрированным альбомом. Дети выросли, и многие из них с удовольствием вспоминают веселые мелодии, такие как «Маленький деревянный мостик» (Petit pont de bois).

Гораздо труднее воспринимать слащавые песенки, написанные им для взрослых. Но подросшие детки этого не замечали, продолжая дарить Дютелю свою любовь. Вызывающая тошноту песенка «За руку с ребенком» (Prendre un enfant, 1977) была немедленно переведена на голландский, хотя ни острого словечка, ни шутки вы от Дютеля не дождетесь.

Тем не менее вся Европа, преклонив колени, молится на него. Да что Европа! Одна из самых востребованных в мире певиц кантри, американка Джоан Баэз, исполнила ее в 1981 году. Но абсолютной чемпионкой следует признать Нану Мусхури. Эта дама перевела Prendre un enfant, кажется, на все европейские языки, вы можете послушать ее Taking a child by the hand, Gib einem Kind deine Hand, – ну, и так далее.

Мусхури заработала все свои миллионы, исполняя успешные французские песни в переводах на иностранные языки. В Париже она поет по-французски, в Афинах – по-гречески, в Берлине – по-немецки… а в Сеуле – по-корейски! Мелодия ее греческой песни «Жить без твоей любви» признана в Южной Корее мелодией века! Вместе с Петулой Кларк она является самой высокооплачиваемой исполнительницей всех времен: в ее репертуаре более 1400 песен. Вдобавок она – чемпион по продажам дисков, наравне с Мадонной и Селин Дион. Это большое достижение, если принять во внимание, что красавица Нана десятилетиями прячется за колоссальными очками и напяливает на себя платья, добытые из бабкиных сундуков. Собственно, это даже вызывает уважение, когда сравниваешь ее с блестящими, гламурными конкурентками, уже полвека наступающими ей на пятки. Зато из всех языков, на которых Мусхури исполняет свои песни, главным остается французский, хотя по происхождению она – гречанка.

«Когда, в какое время года?»