Помоги проекту - поделись книгой:
Заговор Пацци
Об этих трагических событиях рассказал в 8 книге «Истории Флоренции» прославленный Никколо Макиавелли.
К 1470-ым гг. среди итальянских государств сложились две сильные враждующие группировки. В одну входили Папская область и Неаполитанское королевство. Возглавлял ее папа римский Сикст IV, тот самый, по чьему повелению была возведена позднее названная его именем Сикстинская капелла. Во вторую группировку входили Флоренция, Милан и Венеция. Ее лидером являлось семейство флорентийских банкиров Медичи, возглавлявшееся молодым энергичным Лоренцо Медичи.
В те времена главным экономическим соперником Медичи оказался другой богатейший флорентийский банкирский дом – Якопо Пацци и семи его племянников[11]. Им-то и вознамерился передать Сикст IV ранее принадлежавшую Медичи должность депозитария Апостолической палаты (управителя папской казны). Дело в том, что сразу после восшествия папы на престол Лоренцо Медичи попросил оплатить векселя его предшественников. Сикст IV отказался рассчитываться за долги других пап. В отместку Медичи отказали в крупном кредите племяннику (а возможно и внебрачному сыну) папы графу Джироламо Риарио. Обиженный Сикст вступил в сговор с Пации на условии, что они станут депозитариями Апостолической палаты только после убийства Лоренцо и Джулиано Медичи. Подчеркну, что прокручивание папской казны приносило Медичи их основной доход (треть от общих годовых поступлений) – в частности, это были доходы от торговли индульгенциями и финансы, собиравшиеся со всей Европы для организации крестовых походов. Так что удар был сильнейший. Синьория (правительство) Флоренции, находившаяся в руках сторонников Медичи, наоборот, всячески препятствовала политическим амбициям семейства Пацци.
Один из племянников Якопо – Франческо Пацци, прозванный за малый рост Франческино – возглавлял римский филиал банка Пацци. Именно он и вел переговоры с Сикстом IV. Медичи обвинили Франческино в государственной измене и отыгрались на его брате Джованни, лишив огромного наследства его жену. После такого публичного грабежа мстительный Франческино обратился за поддержкой к графу Джироламо Риарио, мечтавшему завоевать Флоренцию и сделать город столицей его собственного государства. Риарио рассматривал семейство Пацци как временных союзников, от которых он впоследствии намеревался избавиться.
Еще в 1474 г. умер архиепископ Пизанский Филиппо Медичи. Сикст IV назначил на его место личного врага семьи Медичи и верного человека семьи Пацци – Джованни Сальвиати, свойственника графа Риарио. Он стал третьим главой заговора. Не надо думать, что архиепископ – это стареющий дебелый монашек в рясе. Сальвиати относился к монахам-воинам, каковыми были монашествовавшие крестоносцы, считался отличным наездником, великолепно владел мечом и кинжалом, побывал во многих сражениях и славился своей физической силой.
Далее заговорщики обратились за помощью к самому Сиксту IV: папа не только благословил их на убийство Лоренцо и его брата Джулиано Медичи, но и привлек к заговору Якопо Пацци и римского кондотьера – командира отряда наемников – Джан Батисту де Монтесекко. Поначалу «…старый банкир осторожничал. Он не хотел рисковать, пока Святой престол оставался в стороне. К тому же один из его племянников, Ренато, славившийся здравым смыслом, убеждал его, что Лоренцо своей беспечностью запутал все дела и вскоре обанкротится. Надо было только немного подождать: с богатством и кредитом Медичи потеряли бы и власть в государстве». Только Сикст IV сумел втянуть старика Пацци в рисковое дело переворота.
В кратчайший срок к заговору примкнуло несколько флорентийских юношей, недовольных властью Медичи.
В пизанском университете учился 17-летний Рафаэлло Риарио-Санзони – внучатый племянник Сикста IV и племянник Джироламо Риарио. В конце 1477 г. папа возвел юношу в кардинальское достоинство. Заговорщики поспешили пригласить новоиспеченного кардинала во Флоренцию. По законам того времени правитель города обязан был публично приветствовать знатного гостя, чем и задумали воспользоваться убийцы, чтобы покончить с братьями Медичи одним ударом. Само собой, Санзони тоже вовлекли в заговор: свита его состояла из заговорщиков и переодетых папских гвардейцев.
Войска неаполитанского короля Фердинанда I и папы римского Сикста IV под различными предлогами окружили со всех сторон земли Флоренции. Они должны были перекрыть пути бегства сторонникам дома Медичи после переворота, а заодно поддержать заговорщиков вооруженной силой. Сигналом для вторжения определили известие о гибели Лоренцо Медичи.
В середине апреля 1478 г. молодой кардинал Риарио-Санзони прибыл во Флоренцию. Заговорщики не сомневались, что ловушка захлопнулась. Медичи о заговоре не подозревали.
Переворот был назначен на воскресный день 28 апреля 1478 г. Утром кардинал Санзони намеревался отслужить мессу, после которой было назначено пиршество. Братьев Медичи предполагалось посадить между заговорщиками и обоих разом убить. Но утром выяснилось, что накануне Джулиано повредил на охоте ногу и в застолье участвовать не будет. И тогда заговорщики допустили роковую ошибку – они решили убить братьев в конце мессы прямо в кафедральном соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. Едва услышав об этом, кондотьер де Монтесекко отказался проливать кровь в священном месте. А ведь именно на него возлагалась задача устранения Лоренцо. Пришлось поручить столь сложное дело случайным людям.
Разболевшийся Джулиано решил было и в мессе не участвовать. Помимо раны его томило тяжелое неясное предчувствие. Франческо Пацци и юноша Бернардо Бандини явились к нему в дом и с трудом уговорили пойти в церковь. По дороге Пацци, как бы шутя, дружески ощупал свою жертву и убедился, что на Джулиано нет обычных лат и он безоружен.
В соборе, когда присутствующие стояли на коленях и священник произнес заключительные слова мессы: «Domine, non sum dignus…» – «С миром изыдем…», убийцы набросились на братьев Медичи. Бандини одним ударом кинжала поразил Джулиано насмерть. А вот убийцы Лоренцо струсили, лишь поцарапали ему горло, после чего убежали. Храбрый Бандини попытался убить и Лоренцо, но того закрыл своей грудью управляющий банка Медичи – Франческо Нори. Последнее позволило Лоренцо перепрыгнуть через внутрицерковные заграждения и по хорам убежать в северную ризницу, где он забаррикадировался с двумя своими сторонниками за тяжелыми бронзовыми дверями.
«Среди переполоха, вызванного этими трагическими событиями, когда казалось, что самый храм рушится, кардинал (Рафаэлло Риарио-Санзони. –
В тот час, когда случились кровавые события в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре, уверенный в успехе дела архиепископ Сальвиати с вооруженным отрядом в 30 перуджинцев явился в Палаццо Веккьо, где заседала синьория Флоренции. Попал он как раз на обеденное время. Чтобы не вызывать подозрений, большую часть своего отряда Сальвиати оставил в канцелярии, а сам в сопровождении своих братьев и нескольких флорентийских юношей-заговорщиков направился к гонфалоньеру справедливости (титул главы синьории) Чезаре Петруччи. Он сослался на срочное поручение Сикста IV, которое придумал в последнюю минуту. Без подготовки архиепископ понес такую чушь, что Петруччи мгновенно догадался о дурных намерениях гостей и с воплями выскочил из кабинета. Архиепископ не знал, что двери канцелярии в Палаццо Веккьо являлись тайной ловушкой: они мгновенно захлопнулись и отрезали главарей-заговорщиков от наемников.
Тем временем колокола синьории забили тревогу и подняли на защиту города все его население. Возмущенные убийством в соборе, флорентийцы приняли сторону Медичи. В течение нескольких часов Пацци были разгромлены. Захваченного в плен Франческино Пацци отвели в Палаццо Веккьо, где вместе с архиепископом Сальвиати сбросили с петлей на шее в окно. Наемников перебил подоспевший народ. Всего в тот день погибли 262 человека. Трупы заговорщиков, после продолжительных измывательств, выкинули в реку Арно.
Членов семейства Пацци либо казнили, либо заточили в темнице крепости Вольтерры. Главу банкирского дома Якопо Пацци и его самого разумного племянника Ренато после пыток повесили. Через месяц труп Якопо выкопали дети и сделали его предметом своих забав. Поизмывавшись над покойником, они выбросили его в Арно, и по мере того, как останки плыли вниз, их вытаскивали на берег другие поощряемые родителями дети и глумились над ними. Приходится признать, что у людей Позднего Средневековья закономерно отсутствовало какое-либо представление о гигиене. Более того, иначе они видели и понимали смерть, другие представления были у них и о запахах, и о гниении плоти. Люди жили в мире постоянных, омерзительных для цивилизованных землян XXI в. вони и гниющих останков. Так что никто не счел благоразумным оградить своих детей от возни с разлагающимся трупом. Как итог, в низовья реки приплыли разодранные детскими руками ошметья плоти, но и их не стали хоронить, а оставили на съеденье рыбам. Все это делалось в угоду Лоренцо Медичи.
Имя Пацци было запрещено употреблять в официальных документах; гербы Пацци были уничтожены; флорины с гербом семьи, отчеканенные банком Пацци, были переплавлены. Реабилитировали семью Пацци лишь в 1494 г., вскоре после кончины Лоренцо.
Обезглавили и отказавшегося от участия в убийствах Джан Батисту де Монтесекко. Предварительно кондотьера подвергли жестоким пыткам, во время которых он выдал всех организаторов заговора, назвав его вдохновителем Сикста IV.
Джулиано Медичи с великими почестями был погребен в церкви Сан-Лоренцо. Позднее над могилой по проекту Микеланджело Буонарроти была возведена пристройка – Новая Сакристия (ризница) или Капелла Медичи. Там же в 1492 г. упокоился и Лоренцо Великолепный.
Убийце Джулиано – Бернардо Бандини удалось сбежать. Он добрался до Константинополя и «нашел там убежище, но ненадолго: год спустя Лоренцо добился у Мехмеда II его выдачи, и 29 декабря 1479 г. он был повешен на оконной решетке Барджелло. Там его видел и зарисовал Леонардо да Винчи» (Иван Клулас).
Сикст IV и неаполитанский король, едва узнав о неудаче заговора, объявили Флоренции войну. Папа отлучил вождей флорентийцев от церкви и предал их проклятию. Те в ответ созвали всех проживавших на флорентийских территориях священников и обязали их править службу как обычно, а Сикста IV и его окружение публично обвинили в организации убийства в храме Божьем. Правда, в июне 1478 г. с миром и даже почестями отпустили в Рим натерпевшегося страха за месяцы плена кардинала Риарио-Санзони.
Уже через год все помирились перед лицом общей смертельной опасности – к Италии приближалось воинство турецкого султана. Единственным итогом случившейся трагедии оказалось установление во Флоренции почти на пятнадцать лет личной диктатуры Лоренцо Великолепного Медичи.
Первый из Великих Моголов
Династия владык самого богатого государства Индии и одного из богатейших государств в мировой истории с легкой руки англичан получила название Великие Моголы (от перс. названия «мугул» – «монголы»). Сами они называли себя Гуркани, поскольку вели свой род одновременно от Тимура и Чингисхана, а Тимур, когда породнился с Чингизидами, взял себе прозвище Гуркани – «зять» (перс.). Но еще забавнее то, что Моголы считали себя и были на самом деле тюрками, к монголам они имели весьма отдаленное отношение.
Государство Великих Моголов во времена своего расцвета занимало территорию всей Индии вплоть до Бенгалии, почти всего Афганистана и Пакистана. Относительно богатств Моголов, достаточно вспомнить, что помимо прочих бесчисленных сокровищ им принадлежали самые большие алмазы Индии – знаменитые «Кохинур» и «Великий Могол» и самый дорогой в истории Павлиний трон, который впоследствии стал символом Персии. О сокровищах Агры слышали все.
Основатель династии и державы Великих Моголов Захир ад-дин Мухаммед Бабур был сыном правителя Ферганы Омара Шейха мирзы и наследовал отцу в возрасте одиннадцати лет. Омар Шейх погиб в 1483 г. весьма странным образом: большой любитель голубей, он кормил своих птиц в голубятне, располагавшейся на краю обрыва, когда неожиданно произошел обвал, и Шейх рухнул в пропасть.
Поначалу все смиренно приняли власть нового правителя, и Бабур показал себя достойным владыкой. В тринадцать лет он предпринял первый, хотя и неудачный поход на охваченный гражданской войной Самарканд. Захватить главный центр Средней Азии и столицу Тимура Бабуру удалось только через год, вскоре после того, как ему исполнилось четырнадцать лет. Причем необходимо отметить, что он и в самом деле командовал войском, а не был скромным придатком при опекунах-военачальниках.
Пока мальчик воевал, а затем осваивался в Самарканде, в Фергане назревал заговор. На беду, у Бабура не было средств, чтобы платить своим воинам, и после взятия города большинство из них разбежались, оставив полководца почти без войска. В довершение всех бед от нервного перенапряжения Бабур тяжко заболел – у него отнялся язык и началась горячка.
Когда весть о его болезни дошла до Ферганы[12], местные беки поспешили объявить правителем младшего сводного брата Бабура – двенадцатилетнего Джахангира. Заодно они разорили столицу Ферганы город Андижан и убили несколько близких свергнутому повелителю людей. В феврале 1498 г. возмущенный Бабур выступил в поход для подавления мятежа. Но едва он покинул Самарканд, как местная знать отказалась признавать его власть. В Андижан же юношу не пустили приверженцы Джахангира. Как позднее написал сам Бабур: «Дурака и оттуда выгнали, и туда он не попал».
Борьба за Фергану шла несколько лет, пока в 1500 г. братья не поделили владения между собою пополам. На следующий год Самарканд был захвачен предводителем кочевых узбеков Мухаммадом Шейбани-ханом, который сыграл важнейшую роль в дальнейшей судьбе Бабура и государства Великих Моголов.
Примерно в то же время случилась и забавная интрига, сделавшая правителя Бабура выдающимся поэтом, классиком узбекской литературы. В 1499 г. он женился на своей двоюродной сестре Айше султан-бегум, но долгое время общался с нею очень редко и только по настоянию матери, которая вынуждена была периодически закатывать сыну шумные скандалы по этому поводу. Дело в том, что Бабур страстно и безответно влюбился платонической любовью в некоего юношу из торговой лавки. Целыми ночами правитель одиноко бродил за городом и сочинял стихи во славу своей любви, а при встречах с юношей днем пугался, впадал в философский катарсис, немел и смущался. Самое забавное, что эти припадки неизменно случались с Бабуром и тогда, когда юноша приносил ему товары, купленные в лавке. Вскоре пути их разошлись, но по признанию самого поэта, безымянный слуга торговца до конца дней оставался для него Идеалом, одновременно Бабур стал одним из самых жестких и последовательных обличителей гомосексуализма.
Многолетнее противостояние Шейбани-хана и Бабура завершилось для последнего катастрофой: Шейбани захватил не только Самарканд, но и Фергану. Под конец у Бабура оставалось около 200 воинов, да и те вооружены были только палками. Бабур и его семья превратились в полунищих скитальцев. Бывшему правителю шел двадцать четвертый год.
По ту сторону гор Гиндукуша находился Кабул, в котором до 1501 г. правил дядя Бабура – Улугбек-мирза. Наследовал ему маленький мальчик Абд ар-Руззак-мирза, у которого почти сразу отобрал владения Муким, сын владетеля Кандагара. Поскольку земли эти многие годы принадлежали Тимуридам, Бабур перешел в 1504 г. Гиндукуш и без сопротивления занял Кабул, на долгие годы сделав его своей столицей. Мукима он отпустил восвояси.
По мере того, как Шейбани-хан завоевывал земли Тимуридов, царевичи рода собирались при дворе Бабура и становились его соратниками. В знак своего главенства в роду, правитель принял в 1507 г. титул падишаха.
А в 1510 г. Шейбани-хан начал войну против могущественного персидского шаха Исмаила I из династии Сефевидов. Тогда же он был разгромлен и убит. Тело его расчленили и отправили кусками в разные области Персии – для всеобщего обозрения. Из черепа побежденного Исмаил повелел сделать кубок и покрыть его золотом.
С Бабуром же Исмаил затеял сложную политическую игру: шах предложил ему вернуть все завоеванные Шейбани-ханом земли на условии принятия Бабуром ислама шиитского толка! Все Тимуриды были убежденными суннитами. Но Бабур согласился и с помощью персидских войск вернул себе земли, утраченные десять лет тому назад. Зря радовался падишах. Население его страны было суннитским, и менее чем через год он был изгнан из родных мест навсегда, а в 1514 г. Бабур чуть не погиб в результате суннитского заговора его приближенных.
Многие историки придерживаются того мнения, что именно авантюра с принятием шиитства и очередная потеря Самарканда подтолкнули Бабура отказаться от покорения родного севера и обратить взоры на Индию.
Главный, пятый поход на Индию Бабур начал 17 ноября 1525 г. Он намеревался разгромить могущественного делийского султана Ибрахима Лоди и перенести из Кабула в Дели свою столицу. 21 апреля 1526 г. произошла знаменитая битва при Панипате, в которой решилась дальнейшая судьба Индии, Афганистана и Пакистана. Ибрахим погиб в бою, были убиты 20 тыс. индийцев, остальные разбежались. На плечах беглецов Бабур с ходу занял Дели и Агру.
Мать делийского султана Байда и его семья укрывались в Агре. Старая султанша сделала вид, будто примирилась со своею участью: она даже сама принесла Бабуру ключи от города. Победитель обошелся с семьей султана милостиво, только единственного сына Ибрахима Лоди взял в заложники. Остальных членов семейства выслали из столицы, однако поселили их неподалеку в пригороде.
Месть Байды не заставила себя долго ждать. Сам Бабур описал эти события в своей книге «Бабур-наме».
«В пятницу (21 декабря 1526 г. –
Когда кушанье накладывали, наши несчастные бакаулы чем-то отвлеклись; [повар] положил на фарфоровое блюдо тоненькие ломтики хлеба, а на хлеб высыпал меньше половины яда, находившегося в бумажке. Поверх яда он наложил мяса, жареного в масле. Если бы [повар] высыпал яд на мясо или бросил в котел, было бы плохо, но он растерялся и просыпал больше половины яда в очаг.
В пятницу вечером во время послеполуденной молитвы подали кушанье. Я сильно налег на блюдо из зайца, жареной моркови тоже уписал порядочно; из отравленной хиндустанской пищи я съел только несколько кусочков, лежавших сверху. Я взял жареного мяса и поел его, но не почувствовал никакого дурного вкуса. Потом я проглотил кусочка два вяленой говядины, и меня начало тошнить. Накануне я тоже ел вяленое мясо и у него был неприятный вкус; я решил, что меня сегодня тошнит по этой причине. Вскоре меня опять затошнило; пока я сидел за дастарханом, меня два или три раза начинало тошнить и едва не вырвало. Наконец, я увидел, что дело плохо и поднялся. Пока я шел до нужника, меня еще раз чуть не вырвало; в нужнике меня обильно стошнило.
Раньше меня никогда не рвало после еды, даже при попойках меня не тошнило. В сердце у меня мелькнуло сомнение. Я приказал задержать повара и велел дать блевотину собаке и стеречь ее. На следующее утро незадолго до первой стражи собака почувствовала себя очень плохо, брюхо у нее как будто раздулось. Сколько в нее ни кидали камнями, сколько ее ни ворочали, она не подымалась. До полудня собака была в таком положении, потом поднялась – не умерла.
Несколько телохранителей также поели этой пищи. Наутро их тоже сильно рвало, одному даже было очень плохо; в конце концов, все спаслись:
Пришла беда, но все прошло хорошо.
Господь снова дал мне жизнь; я как будто вернулся с того света и снова родился от своей матери. Я был болен и ожил, и теперь, клянусь Аллахом, узнал цену жизни.
Я приказал Султан Мухаммеду Бахши схватить повара; подвергнутый пытке, он одно за другим подробно рассказал все, как упомянуто.
В понедельник, в день дивана, я приказал вельможам, знатным людям, эмирам и вазирам явиться в диван. Те двое мужчин и обе женщины тоже были приведены и допрошены. Они со всеми подробностями рассказали, как было дело.
Чашнигира я велел разрубить на куски, с повара приказал живьем содрать кожу; из женщин одну бросили под ноги слону, другую застрелили из ружья, третью я приказал заключить под стражу. Она тоже станет пленницей своего дела и получит должное возмездие… Так как та злосчастная старуха совершила столь великий проступок, то… было приказано отобрать у нее ее деньги, вещи, рабов и рабынь…» Позднее Байду отправили пленницей в Кабул, но по дороге она бросилась в воды Инда и утонула.
В начале декабря 1530 г. старший сын и наследник падишаха Хумаюн тяжело заболел иерсиниозом (кишечная болезнь, близкая чуме). У постели умирающего сына Бабур просил Аллаха забрать его жизнь, но сохранить сына. Хумаюн выздоровел. Бабур скончался от той же болезни 26 декабря 1530 г.
Конец императора алхимиков
Рудольф II Габсбург был внучатым племянником императора Карла V и двоюродным племянником испанского короля Филиппа II. Отец его, император Священной Римской империи Максимилиан II, отправил одиннадцатилетнего сына на воспитание ко двору Филиппа II. Там мальчика отдали под надзор иезуитов. Сурово-клирикальная, но одновременно высокоинтеллектуальная и преисполненная любви к искусству, литературе и мистике атмосфера, сложившаяся вокруг испанского короля, оказала на подростка неизгладимое впечатление. От природы обладавший глубоким умом, сильной волей и интуицией, Рудольф вырос убежденным католиком и мистиком. При этом особую роль в его умственном настрое сыграла живопись Иеронима Босха – любимого художника Филиппа II. Картины Босха полны загадочной и эффектной алхимической символикой. И Рудольф на всю жизнь проникся идеями алхимии и астрологии, посвятив себя и все свои огромные возможности поиску философского камня.
Будучи старшим мужчиной в имперской ветви Габсбургов, с осени 1572 г. он начал поэтапно занимать монаршьи престолы: сперва в Венгрии (большая часть страны была тогда завоевана Османами), в 1575 г. стал королем Богемии (Чехии), в октябре 1576 г. – эрцгерцогом Австрии, а в ноябре того же года был избран императором Священной Римской империи. Так во главе почти всей Центральной Европы оказался интеллектуал-мистик, перед которым стояло решение двух жизненно важных и чрезвычайно сложных задач: организация общеевропейского отпора турецкой агрессии и противостояние быстро распространявшемуся протестантизму.
Испанский король был настоящим абсолютным монархом, его воле беспрекословно подчинялись все. В империи отношение к императору было совершенно иное, и это изначально чрезвычайно угнетало Рудольфа II. Не повезло ему и в том, что из пяти родных братьев лишь один Эрнест, с которым Рудольф обучался в Испании, поддерживал старшего брата. Остальные четверо относились к императору враждебно. Особенно выделялись третий по старшинству брат Матиас (Матвей) – человек агрессивно честолюбивый, жаждавший высшей власти – и младший брат кардинал Альбрехт VII Австрийский[13], который всю жизнь подвязался на высших должностях при испанской короне.
Когда Рудольф II занял лучшие из доступных имперским Габсбургам престолы, Матиас почувствовал себя несправедливо обделенным, однако сил тягаться с императором пока не имел. В 1577 г. гордец принял тайную делегацию католиков из Южных Нидерландов, и на следующий год был неожиданно для всех призван штатгальтером этих враждебных Испании территорий. Однако молодой человек, рассчитывавший на власть, оказался под гнетом анархически настроенной аристократии. Продержался штатгальтер недолго, и в 1581 г. несолоно хлебавши, вернулся домой.
Впрочем, не только ссора с нидерландцами заставила Матиаса перебраться в Вену. Жесткий конфликт Рудольфа II с личным окружением и имперской аристократией в первые же годы его правления тяжко отразились на здоровье монарха. Особенно повлиял на него провал указа 1578 г. о том, что католичество повсеместно является господствующей и обязательной религией – население его откровенно проигнорировало.
Рудольф II заболел. Диагноз поставить не удалось, но в том, что это было сильнейшее нервное расстройство, ныне не сомневается никто. Предположительное выздоровление относят к 1581 г. Но с этого времени император навсегда стал человеком замкнутым, подозрительным, раздражительным и очень вспыльчивым. Он постоянно ожидал либо отравления, либо сглаза. Распространялись слухи, будто Рудольф II безумен, поскольку унаследовал болезнь прабабки Хуаны Кастильской, и Матиас поспешил домой в расчете заполучить хотя бы одну из корон брата.
Тем временем (точнее – в 1583 г.) Рудольф перенес свою резиденцию из Вены в Прагу – подальше от семьи Габсбургов, венского двора и аристократов. Там император окружил себя алхимиками, гадалками, астрономами-астрологами, магами, живописцами и поэтами. В перестроенном дворце в Пражском Граде он собрал огромную коллекцию живописи, скульптуры, учредил Кунсткамеру с собраниями древних рукописей (в их числе была таинственная рукопись Войнича), драгоценных камней и минералов, монет и всяких редкостей, составил неслыханно большую для того времени библиотеку.
Поделиться книгой: