Никола Тесла. Прометей ХХ века

Вот тут, похоже, репортер таки наступил великому изобретателю на любимую мозоль. Тесла вскочил с кресла, сбросив плед, его мертвенно-бледное лицо покрылось красными пятнами, и он стал, расхаживая перед журналистом, язвительнейшим тоном пояснять, что всегда был непреклонен в своем отношении к теории относительности и прочим современным теориям.

– Если бы я скоропалительно опубликовал собственную динамическую теорию гравитации в начале века, – негодующе доказывал Тесла, – мне, конечно же, пришлось бы поступиться собственными принципами. Однако в этом случае я, без сомнения, встретил бы самое пристальное внимание и, возможно, получил бы всеобщее признание как создатель новой общемировой парадигмы. Более того, моя теория в случае опубликования, скорее всего, оказала бы решающее влияние и на релятивистские построения Эйнштейна. Силовое поле, которое я упоминаю как необходимое условие для объяснения движения любых небесных тел, могло бы способствовать устранению необходимости в классическом абсолютном эфире, который и устранила теория Эйнштейна. Обе теории можно было соединить, результатом чего стало бы построение всеобщей единой концепции всех сил, действующих в природе, и на ее основе объяснение всех загадок микромира элементарных частиц.

Я вполне мог бы так строить свои рассуждения, чтобы согласовать динамическую теорию гравитации с постулатом о том, что у материи нет никакой энергии, кроме получаемой из окружения. На основе этого было бы уже не трудно создать интегральную парадигму, включающую современное мнение о том, что материя целиком состоит из энергии и может обращаться в нее. Здесь я давно хотел сделать важное дополнение о том, что при обращении материи в энергию энергия возвращается в окружение, откуда она и черпается во время образования частиц…

Тесла как подкошенный рухнул в свое кресло, вытирая белоснежным платком бисеринки пота. Швырнув платок в мусорную корзинку, он тут же обратился к новому стакану горячего молока, изредка покачивая головой и бросая осуждающие взгляды на О’Нила. В свою очередь журналист также залился краской смущения и, попросив самым вежливым образом несколько раз прощения у изобретателя, на что тот только примирительно фыркнул, предложил прочитать еще один свой отрывок:

«Более столетия назад рухнули два столпа знания классической науки – учение о пространстве и примитивный атомизм. До этого классический атомизм насчитывал полуторатысячелетнюю историю, возникнув в мыслях античных философов Левкиппа и Демокрита. Главными его чертами была неделимость элементарных элементов окружающей природы – атомов, которые впоследствии стали полностью описываться классической механикой Галилея – Ньютона. Для классической механики характерно описание частиц путем задания их положения в пространстве и скоростей и зависимости этих величин от времени. Опыт показал, что такое описание частиц не всегда справедливо, в частности, оно неприменимо для описания микрочастиц. Квантовая механика делится на нерелятивистскую, справедливую в случае малых скоростей, и релятивистскую, удовлетворяющую требованиям теории относительности. Впервые новая физика наступающего XX века заявила о себе в работе 1900 года немецкого физика Макса Планка, посвященной теории теплового излучения. Существовавшая в то время теория теплового излучения абсолютно черного тела приводила к катастрофическому противоречию. Чтобы его разрешить, Планк предположил, что свет испускается не непрерывно (как это следовало из классической теории излучения), а определенными дискретными порциями энергии – квантами.

После открытия Планка возникло логическое противоречие: для объяснения одних явлений надо было считать, что свет имеет волновую природу, для объяснения других – корпускулярную. Ситуацию усугубили исследования величайшего новозеландского физика-экспериментатора Эрнеста Резерфорда. Резерфорд прославился своими исследованиями радиоактивности и фактически положил начало ядерной физике. Помимо своего огромного теоретического значения его открытия легли в основу атомной энергетики. Резерфорд показал, что внутренняя структура атома состоит из массивного, положительно заряженного центрального ядра и движущихся по орбитам вокруг него легких, отрицательно заряженных электронов. Но по классической физике электроны в своем движении должны были бы излучать энергию и мгновенно падать на атомное ядро!»

Выслушав журналиста, Тесла неопределенно пожал плечами и, бросив косой взгляд на его блокнот, заметил:

– Между прочим, первые свои трубки с откачанным воздухом я применил в качестве расщепляющего средства для атомных структур еще задолго до опытов Рентгена, открыв при этом действие всепроникающего Х-излучения. Я был занят сугубо изобретательскими задачами и принял как должное существование сверхжестких электромагнитных лучей, а когда прочитал статью Рентгена, тут же послал ему мои старые фотографии внутренней структуры живой и мертвой материи. – Тесла расхохотался смехом, напоминающим одновременно карканье старого ворона и уханье филина. – По-моему, нашего германского физика едва не хватил удар! Во всяком случае, он еще долго слал мне письма и телеграммы, пытаясь узнать, как я на десятилетие раньше не только открыл, но и всячески использовал его лучи. – Изобретатель опять довольно рассмеялся.

Парадоксы электрического эфира

Он стал создателем роботов – механизмов, берущих на себя труд человека. Он дал нам все основные составляющие современной радиосвязи, изобрел радар за сорок лет до того, как его впервые применили во Второй мировой войне. Он подарил нам освещение на основе неона и других газов, а также люминесцентное освещение. Он открыл высокочастотный ток, с помощью которого совершаются электронные чудеса в индустрии и медицине, подарил нам дистанционное радиоуправление.

Дж. О’Нил. «Гений, бьющий через край»

Изучив за долгое время все научные данные более чем на половине десятка языков и не найдя ни малейших указаний на эту истину, я считаю себя ее первооткрывателем. Формулируется же она так: нет в материи иной энергии, помимо полученной ею из окружающей среды.

Я кратко упомянул об этом в 79-ю годовщину своего рождения, однако с тех пор я лучше понял смысл и значение своих открытий. Это полностью относится к молекулам и атомам, к величайшим небесным телам и ко всей материи во вселенной в любой фазе ее существования от самого образования до конечной дезинтеграции.

Н. Тесла. Лекции

Повелитель электрического эфира

Октябрьской ненастной ночью 1937 года Тесла, преодолевая потоки ледяного ливня, спешил на площадь нью-йоркского собора св. Патрика для выполнения ритуала кормления голубей. Пытаясь перейти какую-то стрит или авеню, изобретатель немного замешкался, обходя бурный поток сточных вод, и в этот момент из пелены дождя вынырнул таксомотор, отбросив его обратно на тротуар… Надо сказать, что Тесла просто панически боялся врачей, поэтому, отдав распоряжения о кормлении голубей, а это он считал важнейшим делом своей жизни, он скрылся со своими переломанными ребрами и ушибом позвоночника в глубине гостиничного номера. Купание в ледяной дождевой воде также не прошло даром, и через несколько дней изобретатель впал в горячку воспаления легких. С громадным трудом редким близким удалось уговорить его на визиты врача и прием лекарств. Болезнь протекала очень тяжело, сказывался преклонный возраст изобретателя, и лишь ранней весной 1938 гола Тесла поднялся с постели.

Как только болезнь отступила, изобретатель ощутил в себе редкий прилив сил, вызванных долгим творческим простоем, и тут же позвонил Свизи и О’Нилу. Свизи оказался в длительной командировке на Ниагарской гидроэлектростанции, где он описывал работы по ее дальнейшей модернизации, полностью изменившие облик этого детища Теслы. А О’Нил у себя в редакции мучился над научным обзором новых методов применения рентгеновских лучей и с готовностью вызвался посетить выздоравливающего.

Закутавшись в плед перед горячими батареями парового отопления (изобретателя все еще знобило после перенесенной тяжелейшей болезни) в своем номере на тридцать третьем этаже отеля «Нью-Йоркер», Тесла радушно встретил журналиста. О’Нил с любопытством огляделся, но не увидел ничего нового: все тот же полумрак частично зашторенных окон, через которые просачивается фиолетовый свет раннего весеннего вечера, слабо освещая заваленный бумагами и папками письменный стол. Изобретатель долго выслушивал новости из мира науки, техники и политики, которые принес ему репортер, живо интересуясь подробностями и часто перебивая вопросами. Наконец, удовлетворив свой информационный голод, Тесла с улыбкой осведомился у О’Нила о его дальнейших творческих планах. Литератор с энтузиазмом стал рассказывать о подготовленной им серии статей, посвященных изобретениям, разработкам и проектам Теслы; при этом он посетовал, что никак не может составить заключительной части, которая содержала бы теоретические воззрения изобретателя. Прихлебывая горячее молоко, из которого практически и состоял весь его рацион питания, Тесла внимательно слушал репортера. Немного подумав, он резко взмахнул рукой, как бы отсекая последние сомнения, и тут же закряхтел от боли в не заживших полностью ребрах:

– Дорогой Джон, пожалуй, вы правы, и наступил тот момент, когда следует открыть читателям те ответы на многие загадки Мироздания, которые я нашел на своем жизненном пути! Когда-то я считал, что перекрою рекорд долгожительства предков, подойдя вплотную к полуторастолетнему возрасту! Затем, прожив первую половину века, я понял, что пыль, грязь, смог и микробы большого города дадут мне возможность только повторить стодвадцатилетний рекорд моего прапрадеда. Ну а теперь, после последнего инцидента, я вижу, что и столетний рубеж может оказаться для меня непреодолимой чертой…

Итак, начнем с последнего десятилетия прошлого века, когда я приступил к интенсивным практическим исследованиям генерации, утилизации и воздействия на живую и мертвую природу высокочастотных токов. Экспериментируя с импульсами высоких напряжений, я сразу же стал глубоко размышлять над проблемой природы электрической материи и энергии. Вскоре мысли об океане волн электрической энергии, заполняющей Вселенную, привели меня к новому физическому образу мирового электрического эфира.

Тут я должен сделать небольшое отступление и рассказать об одном талантливом экспериментаторе в области эфирных волн и животного электричества. Это был выдающийся русский ученый Яков Оттонович Наркевич-Иодко, популярность которого современники сравнивали с популярностью Пастера, а его основное удивительное изобретение – «электрография» – привлекло к себе внимание не меньше открытия Х-лучей Рентгеном. Круг проблем, интересовавших исследователя, был широк: от изучения явлений атмосферного электричества и его влияния на растения до разработки и применения электротерапии и электромассажа для лечения больных. Академик Наркевич-Иодко был членом-сотрудником Императорского института экспериментальной медицины в Петербурге, членом-корреспондентом Главной физической обсерватории Петербургской Академии наук, членом-сотрудником физического отделения Физико-химического общества, членом Географического общества, членом-корреспондентом Парижского медицинского, физического, астрономического, магнетического обществ и общества электротерапии, членом Итальянского медико-психологического общества и пр. и пр. и пр.

Проблемы, которыми занимался ученый, были сложными, особенно для науки конца XIX века, так как еще не был открыт электрон и не получила широкого распространения электромагнитная теория Максвелла. В условиях царской России, где многие талантливые ученые были учеными-одиночками, не нашлось научных учреждений, которые могли бы реализовать идеи, заложенные в его работах. Видимо, поэтому его имя было незаслуженно забыто. Однако был человек, который на всю жизнь запомнил слова академика Наркевича-Иодко:

«Все, что находится над или под землей, окружено со всех сторон электрическими явлениями… все мы плаваем в пространстве, в котором постоянно происходят электрические явления. <…> Каждая живая сущность по сути своей близка электрической машине, которая, с одной стороны, вырабатывает электричество и отдает его в окружающую среду, с другой – поглощает электричество из окружающей среды. <…> Более того, электрические явления неразрывно связаны с жизнедеятельностью клеток и составляют существенный компонент физиологических процессов».

Этим человеком и был ваш покорный слуга…

С Наркевичем-Иодко меня познакомил в сентябре 1891 года на Международной выставке в Париже профессор Стокгольмского университета Вильгельм Бьеркнес.

Как сейчас помню, с каким вниманием я слушал лекции Бьеркнеса об опытах Герца и распространении электромагнитных волн в пространстве. Особенно меня заинтересовала работа осциллятора Бьеркнеса, который генерировал разнотипные электромагнитные колебания, и резонатора для их усиления. Именно тогда у меня и возникла догадка, что так называемые волны Герца не только вызывают поперечные колебания, существование которых предположил Бьеркнес, но и содержат продольные вибрации. Эти вибрации напоминали звуковые волны, то есть «волны, распространяющиеся посредством попеременного сжатия и расширения электрического эфира». Именно данная концепция сыграла решающую роль в создании беспроводных линий связи, над которыми я трудился все последующие десятилетия.

С русским ученым меня сблизили идеи регистрации загадочных процессов поглощения и испускания электричества человеческим организмом. Наркевич-Иодко подробно рассказал мне о разработанных им «электрографических методах регистрации энергии, испускаемой живым организмом при воздействии на него электрического поля». Поделился он и информацией об уникальных исследованиях по фиксации электрических разрядов посредством фотографии, проводимых русскими учеными А. Д. Лачиновым и Н. Н. Хамонтовым. Обсуждая применение электрографического метода к живым организмам, Наркевич-Иодко убедительно показал, что физиологические процессы сопровождаются электрическими явлениями. Описал он и свои опыты по электрографии в специально оборудованной лаборатории, снабженной электростатической машиной большой мощности и расположенной в собственном имении.

Особенно меня поразили многочисленные снимки, полученные по оригинальной методике. Ее суть была в следующем: один из полюсов вторичной обмотки катушки Румкорфа соединялся с расположенным на высокой башне изолированным от нее металлическим стержнем, направленным в атмосферу, другой – с металлической пластинкой, которая помещалась в пробирку с подкисленной водой. Взяв в руку электрод-пробирку, Наркевич-Иодко другой рукой на мгновение прикасался к светочувствительной пластинке, которая после проявления служила негативом для фотографии.

Я тогда совершенно восторженно отнесся к исследованиям первого русского электрофизиолога и долго горячо убеждал его продолжать пионерские исследования. Не побоюсь сказать, что Наркевич-Иодко вполне серьезно отнесся к моим соображениям и уже в 1892 году сделал несколько обширных сообщений с демонстрацией фотоснимков на ученом совете Санкт-Петербургского института экспериментальной медицины и перед участниками конференции по электрографии и электрофизиологии в Санкт-Петербургском университете. На следующий год русский ученый провел лекционный тур по ведущим университетам и научным центрам Западной Европы, побывав в Берлине, Вене, Париже и Флоренции, где он не только рассказывал о своих экспериментах, но и демонстрировал первые в мире электрограммы.

Однако коллеги Наркевича-Иодко, восхищаясь электрографическими работами автора, не смогли перейти от простого описания уникальных электрографических снимков к их физической интерпретации. И лишь в самом конце XIX века благодаря некоторым моим исследованиям стало ясно, что в основе метода электрофотографирования при помощи электрических разрядов лежит явление «естественной эманации лучей корпускулярного электричества» или, говоря современным языком, эмиссия холодных электронов. Сегодня электрофизики считают, что на тех давних высокочастотных фотографиях, сделанных Наркевичем-Иодко и мною, отображались энергетические процессы, изменяющие работу выхода электронов с поверхности растений, животных и человека. При этом разница в работе выхода электронов с различных участков коры или кожи объекта и приводила к неоднородности в распределении эмиссионных токов.

Однако если электрография всего лишь демонстрировала «вездесущую природу эманации электрической сущности мирового эфира», то именно мне посчастливилось открыть использование электричества для диагностики и лечения болезней. Одновременно очень важное практическое значение информации, содержащейся в электрографических картинах, раскрыл и Наркевич-Иодко. На основании своих исследований он сделал вывод о том, что форма «электрофотографий» существенным образом зависит от здоровья человека и его эмоционального состояния. Он предложил использовать электрографический метод для ранней диагностики различных болезней. В то же время исследования, проведенные ученым вскоре после его триумфального европейского турне, подтвердили правильность мнения Наркевич-Иодко о положительном влиянии дозированного воздействия электрического тока на организм человека. Свои опытные процедуры лечения различных патологий организма, таких как язвы и сыпи, Наркевич-Иодко проводил с использованием искусственного и атмосферного электричества. Один из его первых методов электротерапии, основанный на локализации электрического воздействия определенной величины с использованием электродов различной формы, был даже успешно опробован в Римском Институте физиологии и получил название «Система электрических токов Иодко».

Замечу еще, что меня с русским изобретателем сближала и модная в те времена тема регистрации электрических сигналов на расстоянии. В 1890 году Наркевич-Иодко применил для регистрации грозовых разрядов сконструированный им прибор, представляющий собой своего рода радиоприемник. Основной частью этого уникального прибора была телефонная трубка, позволяющая регистрировать атмосферные электрические разряды на стокилометровом расстоянии. Для детализации и расширения экспериментальной базы Наркевич-Иодко не ограничился экспериментами по приему сигналов, возникающих при атмосферных разрядах. В 1891 году на заседании физического отделения Русского физико-химического общества он с успехом демонстрировал возможность регистрации с помощью телефона электрических разрядов, создаваемых катушкой Румкорфа. Хотя внешне эти опыты напоминают опыты по регистрации радиосигналов, прибор, использовавшийся Наркевичем-Иодко, не являлся радиоприемником в современном понимании этого слова, так как действие его было основано не на регистрации электромагнитных волн, а на явлении электромагнитной индукции.

Вы, конечно, помните, Джон, – тут речь изобретателя в очередной раз прервал приступ тяжелого кашля, – как я вам рассказывал о создании прогревающих СВЧ-приборов, которые вмиг могли бы вылечить мой кашель… Увы, сегодня мне недоступны плоды многих моих же изобретений… – Тесла горестно вздохнул и припал к чашке с горячим молоком. Восстановив прерывистое дыхание, он продолжил: – Тогда, экспериментируя с высокочастотной техникой, я соприкоснулся с крайне любопытным явлением. Выяснилось, что если между двумя пластинчатыми электродами, создающими высокочастотное тысячегерцовое электромагнитное поле, расположить какой-нибудь предмет, то он начнет светиться, излучая во все стороны коронный разряд. Если там же расположить фотопластинку, на ней останется изображение этого предмета в световой ауре.

Я назвал свой метод газоразрядной визуализацией, считая его дальнейшим развитием обычного фотографирования свечения предметов в высокочастотном поле. Проводил ли подобные опыты Наркевич-Иодко, сказать трудно, но вот то, что он первым в мире с помощью своего электрографического метода фиксации коронных разрядов выяснил, что живые организмы дают совершенно иное свечение, чем неживые, сомнения практически не вызывает. До меня доходили сведения, что русский ученый настойчиво пытался разработать способ медицинской диагностики по степени свечение человеческих органов, ставя форму охватывающего их ореола в прямую зависимость от внутреннего состояния. Любопытно было бы узнать, что же получилось у него в конечном результате. – Изобретатель умолк и погрузился в свои мысли. Воспользовавшись паузой, журналист поспешил поделиться известной ему информацией:

– А вы знаете, что сегодня в различных медицинских центрах конструируют диагностическое оборудование, основанное на анализе электрической ауры человеческого тела и его органов? Недавно я делал репортаж о новых лабораториях Центральной клиники Манхеттена и видел снимки переливающейся ауры. Мне они чем-то напомнили солнечную корону во время затмения. Врачи, показавшие мне изображение ауры пациентов, настойчиво пытаются выработать методы графического анализа для долговременных прогнозов динамики состояния больных…

Видя, что Тесла никак не реагирует на его слова, О’Нил решился задать давно мучавший его вопрос:

– Скажите, а правда ли, что вы в свое время исследовали электрическую ауру посмертных изменений в теле человека? Об этом до сих пор ходит столько невероятных слухов…

Изобретатель рассмеялся сухим старческим смехом и, подвинувшись к журнальному столику, раскрыл папку с фотографиями и рисунками.

– Вот смотрите, Джон, еще тридцать лет назад я создал модель электрической ауры человеческого организма. Тогда я разделил ее на три части: ауру опорно-двигательной системы мышц и скелета; ауру внутренних и внешних органов (сердца, легких, глаз и т. п.) и ауру «эфирно-духовной эманации высшей нервной деятельности».

После всестороннего исследования электрических ореолов вокруг живых организмов я просто не мог не перейти к изучению мертвых тканей. Биологи считают, что когда все активные процессы жизнедеятельности прекращаются, в теле начинается медленный распад, появляются трупные пятна, мышечное окоченение, а затем – расслабление и полное разложение.

Вот здесь меня и поджидало открытие, которое, как я знаю, до сих пор вызывает споры в ученом мире. Дело в том, что уже в самых первых опытах, проведенных в Нью-Йоркском анатомическом театре, мне удалось открыть самую настоящую «электрическую загробную жизнь». Помещая в высокочастотное поле своего резонансного трансформатора мертвые органы, я в течении девяти дней уверенно констатировал «электроэфирную ауру полностью живого организма». Даже недельной давности омертвевшие ткани незначительно отличались своей «колебательной активностью яркости и цветности газоразрядного свечения» от контрольного теста на положенную рядом руку экспериментатора. Разумеется, как вы правильно заметили, те опыты произвели шокирующее впечатление и очень быстро обросли самыми невероятными слухами, шлейф которых до сих тянется в «сенсационных разоблачениях» ваших коллег.

Изобретатель скептически скривил тонкую нить бесцветных губ и достал из папки газетные вырезки.

– Вот посмотрите на эту писанину: «…аура, в принципе возникающая вокруг любого тела, помещенного в высокочастотное электромагнитное поле, превратилась в световой электромагнитный фантом, существующий вполне самостоятельно вблизи мертвого тела-носителя и улетающий куда-то прочь на десятые сутки после смерти…». Более того, часто встречаются совсем уж досужие выдумки, связывающие поведение фантома с характером смерти. В них совершенно бездоказательно утверждается, что если человек умер от старости, кривые электромагнитной активности его клеток ведут себя спокойно и постепенно затухают к исходу третьих суток, а вот если смерть была катастрофически неожиданной, то клетки еще долго проявляют активность, причем в зависимости от времени суток…

Конечно же, читая свои общепопулярные лекции, я не мог пройти мимо загадочных «волновых аур электрического эфира». Описывая это необычное явление, я сравнил его в рамках существовавшей научной терминологии с «кистями сияющего перистого электрического разряда в вакуумированных трубках». При этом я убедительно демонстрировал общее сходство свечения ауры вокруг кисти собственной руки и внутри особой электронной вакуумной колбы, которую я назвал аудионом. Вы наверняка знаете, что этот многоэлектродный электронный прибор считается законным предшественником всех радиоэлектронных вакуумных ламп, получивших широкое распространение в последние годы.

После этой демонстрации я обычно переходил к рассказу о том, как в лабораторных условиях удается записывать изображения «живых» и «мертвых» «электроэфирных аур» на фотографические пластинки. Между прочим, подобным образом мне удалось получить и самые первые изображения Х-лучей, впоследствии названных «рентгеновскими».

От свечения в своих вакуумированных трубках я переходил к удивительным замкнутым стоячим волнам электрического эфира. Я их описывал как клубни призрачного вещества, горящего без потребления материи и даже без химической реакции. Возможно, эти поразительные образования являлись областями локализованной и закрученной электромагнитным полем холодной плазмы.

Вот на основе подобных опытов я и предлагал модель ауры как «зачаточного» плазмоида, возникающего аналогично свечению в вакуумированных трубках и не локализующегося из-за своей «сцепленности с верхними слоями живой и неживой материи». Здесь стоит вспомнить и еще одно замечательное открытие – скин-эффект: явление сосредоточения высокочастотных токов на поверхности проводников.

Вы только представьте себе, Джон, – изобретатель мечтательно прикрыл глаза, предавшись воспоминаниям. – Сцена, освещенная светящимися газовыми трубочными лампами. Часть из них сделана из уранового стекла и фосфоресцирует разными цветами. Разноцветные тени прыгают по загадочным приборам… Изогнутые особым образом лампы оригинально подсвечивают предметные штативы и лабораторные столы, на которых переливается «живая» и «мертвая» аура стоячих волн электрического эфира. Сходство люминесцентного света и высокочастотного коронарного излучения было просто поразительным, наглядно демонстрируя правоту моих теоретических построений…

Затем я обычно переходил к опытам с беспроводными безэлектродными лампами, индуктивно подключенными к высокочастотному источнику питания. Эти газоразрядные устройства я изобрел в самом начале экспериментирования с вакуумированными баллонами, открыв очевидный факт, что при пониженном давлении газы проявляют чрезвычайно низкую проводимость и начинают светиться в переменном электрическом поле.

И вот тут я, – изобретатель сделал несколько широких жестов и тут же скривился от боли в заживающих ребрах, – начинаю быстро двигаться по сцене, демонстрируя, что такие лампы можно свободно перемещать в пространстве, и заключенное в них переливающееся свечение на расстоянии совершенно неотличимо от ореолов аур вокруг округлых симметричных предметов. Скажу вам откровенно, Джон это наводило буквально мистический ужас на зрителей…

Впрочем, – Тесла достал еще одну газетную вырезку, – вот фрагмент репортажа корреспондента респектабельной «Бостон Глоб»:

«…Ловкие пальцы гениального изобретателя выбрали на лабораторном столе какое-то приспособление, и Тесла стал давать пространные объяснения с восторгом внимающей публике:

– Это подключенная лампочка, висящая на одном проводе… Я сжимаю ее, и характер свечения внутреннего переливающего пламени резко меняется. – Изобретатель берет влажную губку и подносит к металлическому цоколю лампы – раздается шипение – видно, что металлический ободок мгновенно раскаляется в поле индукционных токов.

– А здесь присоединенная к подводящему напряжение проводу другая лампа, – продолжает наш электрический маг. – Если я дотрагиваюсь до ее металлического цоколя, она заполняется великолепным многоцветным фосфоресцирующим сиянием. А вот теперь, – продолжает Тесла, – я стою на изолированной платформе и привожу свое тело в контакт с одним концом вторичной обмотки электрического реактора… и вы видите потоки света ауры электрического эфира, охватывающие мои руки…

Еще раз, я присоединяю эти две пластины из металлической сетки к концам обмотки электрического реактора. Разряд… принимает форму сияющих потоков».

В конце каждой своей лекции я демонстрировал наиболее зрелищные эффекты, когда большие колеса переливающихся аур повисали в темноте, омываемые невидимыми потоками высокочастотной энергии. Затем над головой добровольца возникал пляшущий огненный нимб, а холодное свечение тусклого голубого оттенка охватывало конвульсивно подрагивающие в такт электрическим колебаниям трупные мышцы…

Вы знаете, Джон, я, как и мой друг Марк Твен, всегда любил всяческие розыгрыши и театральные эффекты. И вот когда напряжение застывшей аудитории достигало предела, я жутким свистящим шепотом в полной тишине эпатировал экзальтированную публику страшными рассказами об оживающих под накатом резонирующих волн электрического эфира мертвых клетках. Светящимся жезлом я обрисовывал двигатель, работающий лишь на одном подводящем проводе, и тут же предрекал, что так же смогут заработать в потоке эфирной энергии не успевшие окончательно омертветь трупные органы. Дамы падали в обморок, а зачарованные мужчины, гордившиеся своим здравым смыслом и неподверженностью обману, с изумлением слушали мои рассуждения о моторах, работающих совсем без проводов, и о встающих на поле боя солдатах, облученных потоком резонансных волн электрического эфира. Я с упоением говорил об энергии эфирной среды, буквально переполняющей просторы Вселенной и поддерживающей живительные процессы в органической природе, предрекая, что когда-нибудь человек будет свободно использовать ее для борьбы со старением и смертью…

Скажу вам, Джон, прямо, если бы я в те времена забросил все другие задачи и посвятил себя исключительно проблемам атомной физики, то мы бы сейчас имели уникальные энергетические установки, черпающие практически бесконечную энергию из глубин вещества. Конечно, – изобретатель глубоко вздохнул, – наверняка это привело бы и к созданию еще одного вида смертоносного оружия, наподобие описанного Гербертом Уэллсом в романе «Освобожденный мир». – Тесла выбрался из кресла и, придерживаясь рукой за бок с ноющими ребрами, кособоко добрался до книжной полки. Выбрав томик сочинений Уэллса, он опять расположился в кресле и, хитро поглядывая на репортера, процитировал:

«Мы не только сможем использовать уран и торий; мы не только станем обладателями источника энергии настолько могучей, что человек сможет унести в горсти то количество вещества, которого будет достаточно, чтобы освещать город в течение года, уничтожить эскадру броненосцев или питать машины гигантского пассажирского парохода на всем его пути через Атлантический океан. Но мы, кроме того, обретем ключ, который позволит нам наконец ускорить процесс распада во всех других элементах, где он пока настолько медлителен, что даже самые точные наши инструменты не могут его уловить. Любой кусочек твердой материи стал бы резервуаром концентрированной силы».

И вы только представьте себе, Джон, эти слова настоящего провидца были написаны в 1912 году! Без ложной скромности скажу, что только я мог тогда понять всю глубину выводов этого замечательного английского романиста, тем более что пришел к ним за пятнадцать лет до этого. Но это еще далеко не все, вы только послушайте, как Уэллс описывает атомное оружие! – И Тесла продолжил чтение:

«…Обеими руками он вынул большую атомную бомбу из ее гнезда и поставил на край ящика. Это был черный шар в два фута в диаметре. Между двух ручек находилась небольшая целлулоидная втулка, и, склонившись к ней, он, словно примеряясь, коснулся ее губами. Когда он прокусит ее, воздух проникнет в индуктор. Удостоверившись, что все в порядке, он высунул голову за борт аэроплана, рассчитывая скорость и расстояние от земли. Затем быстро нагнулся, прокусил втулку и бросил бомбу за борт… Полыхнуло ослепительное алое пламя, и бомба пошла вниз – крутящийся спиралью огненный столб в центре воздушного смерча…

Когда он снова поглядел вниз, его взору предстало нечто подобное кратеру небольшого вулкана. В саду перед императорским дворцом бил великолепный и зловещий огненный фонтан, выбрасывая из своих недр дым и пламя прямо вверх, туда, где в воздухе реял аэроплан; казалось, он бросал им обвинение. Они находились слишком высоко, чтобы различать фигуры людей или заметить действие взрыва на здание, пока фасад дворца не покачнулся и не начал оседать и рассыпаться, словно кусок сахара в кипятке».

Какая ужасающе правдивая и в то же время примитивная картина, – с болью в голосе проговорил изобретатель. – Когда-то я искренне верил, что мое умение получать чрезвычайно высокие напряжения очень пригодиться для «расщепления атома». Даже сегодня ученые с трудом получают потенциалы в миллионы вольт, тогда как я еще сорок лет назад оперировал напряжениями в сотню миллионов вольт. В начале девяностых годов прошлого века я наивно считал атомы своеобразными биллиардными шарами, закутанными в кокон силового поля. Затем я пришел к сложной модели, включающей ядро и последовательные слои силовых оболочек. Эта схема, которую мои ассистенты, – изобретатель улыбнулся, – называли «Атомной луковицей», была несравненно удачней последующей (через пятнадцать лет!) картины атома Резерфорда – Бора, состоящего из небольшого сложного ядра, окруженного вращающимися вокруг него электронами. Вообще говоря, – Тесла презрительно хмыкнул, – считать электроны шарами, вращающимися вокруг шара ядра, так же глупо, как и представлять атом неделимым бильярдным шаром, популярным в восьмидесятые годы XIX столетия. И расщепленный атом Уэллса мне также напоминает подобный расколотый шар, – изобретатель снова раскрыл книгу:

«Впервые за всю историю войн появился непрерывный продолжительный тип взрыва; в сущности, до середины XX века все известные в то время взрывчатые вещества представляли собой легко горящие субстанции; их взрывные свойства определялись быстротой горения; действие же атомных бомб, которые наука послала на землю в описанную нами ночь, оставалось загадкой даже для тех, кто ими воспользовался. Атомные бомбы, находившиеся в распоряжении союзных держав, представляли собой куски чистого каролиния, покрытые снаружи слоем неокисляющегося вещества, с индуктором, заключенным в герметическую оболочку.

Целлулоидная втулка, помещавшаяся между ручками, за которые поднималась бомба, была устроена так, чтобы ее легко можно было прорвать и впустить воздух в индуктор, после чего он мгновенно становился активным и начинал возбуждать радиоактивность во внешнем слое каролиния. Это, в свою очередь, вызывало новую индукцию, и таким образом за несколько минут вся бомба превращалась в беспрерывный, непрекращающийся огненный взрыв. <…>

До сих пор все ракеты и снаряды, какие только знала история войны, создавали, в сущности, один мгновенный взрыв; они взрывались, и в тот же миг все было кончено, и если в сфере действия их взрыва и летящих осколков не было ничего живого и никаких подлежащих разрушению ценностей, они оказывались потраченными зря. Но каролиний принадлежал к бета-группе элементов так называемого „заторможенного распада“, открытых Хислопом, и, раз начавшись, процесс распада выделял гигантское количество энергии, и остановить его было невозможно. Из всех искусственных элементов Хислопа каролиний обладал самым большим зарядом радиоактивности и потому был особенно опасен в производстве и употреблении. И по сей день он остается наиболее активным источником атомного распада, известным на земле. Его период полураспада – согласно терминологии химиков первой половины XX века – равен семнадцати дням; это значит, что на протяжении семнадцати дней он расходует половину того колоссального запаса энергии, который таится в его больших молекулах; в последующие семнадцать дней эманация сокращается наполовину, затем снова наполовину и так далее. Как все радиоактивные вещества, каролиний (несмотря на то, что каждые семнадцать дней его сила слабеет вдвое и, следовательно, неуклонно иссякает, приближаясь к бесконечно малым величинам) никогда не истощает своей энергии до конца, и по сей день поля сражений и области воздушных бомбардировок той сумасшедшей эпохи в истории человечества содержат в себе радиоактивные вещества и являются, таким образом, центрами вредных излучений…».

Выражение крайнего недоумения не сходило с лица О’Нила все время, пока изобретатель цитировал чудовищные картины будущего. Видя, что репортер ерзает на месте от нетерпения, Тесла легким кивком поощрил его вопросы.

– М-м-мистер Тесла, – журналист даже слегка заикался от волнения, – вы же знаете, что я довольно искушенный литератор и очень люблю творчество Уэллса. Но только сейчас я понял, как прочитанное вами стилистически диссонирует с остальными фантастическими произведениями этого поистине великого писателя. Скажите, пожалуйста, мистер Тесла, а нет ли и вашего здесь вклада?

– А вы, Джон, весьма проницательны, даже слишком, – изобретатель опять разразился своим каркающим и ухающим смехом. – Похоже, что я сильно недооценивал журналистскую догадливость… Вы совершенно правы, все было именно так, и сейчас я, уже не боясь насолить мистеру Уэллсу, почивающему на лаврах на заоблачном писательском Олимпе, могу рассказать все.

Дело в том, что вскоре после выхода его замечательнейшего романа «Первые люди на Луне» на меня обрушился град звонков, писем и телеграмм от заинтригованных писателей, просивших рассказать о моем способе межпланетной радиосвязи. Легко отослав их к своим публикациям в различных научных и научно-популярных журналах, я еще раз перечитал отрывок романа Уэллса, где он описывает некоего вымышленного ученого, построившего приемник межпланетных сигналов на основании моих схем и… схем Маркони. Поняв, что читатели будут в очередной раз введены в глубокое заблуждение, я написал мистеру Уэллсу обширное послание, в котором подробно обрисовал положение с приоритетами и реальными вкладами русского гения Попова и вашего покорного слуги в открытие радио и телерадиоуправляемых систем. Конечно же, мне пришлось осветить и неблаговидную роль нашего итальянского «коллеги», фактически укравшего идею беспроволочного телеграфа из открытых статей Попова и развившего ее с помощью моих патентов и других талантливых инженеров в свои радиопередатчики. Что тут ни говори, а вклад Маркони в радио – это просто хитроумие беспринципного дельца, интеллектуального воришки и жулика, да и просто… безграмотного афериста, ну да это совсем иная история…

Вскоре я получил ответ от великого романиста, полный извинений за допущенные смысловые ошибки. К сожалению (и это я прекрасно понимал с самого начала), писатель не мог изменить текст, продав права на рукопись одному известному издательству, получив гонорар и уже полностью истратив его (образчик чисто английского юмора). Тем не менее он просил проконсультировать его по «атомному проекту» для его следующего фантастического романа. Мне эта идея показалась забавной и даже интересной в плане развития творческого воображения, и я немного пофантазировал на тему «перманентного атомного заряда». Я даже направил писателю вымышленное патентное описание этого ужасного оружия, правда, с категорическим условием полной анонимности. – Тесла опять раскрыл томик Уэллса. – Вот послушайте, Джон:

«Когда целлулоидная втулка разрывалась, индуктор окислялся и становился активным. После этого в верхнем слое каролиния начинался распад. Этот распад не сразу, а постепенно проникал во внутренние слои бомбы. В первые секунды после начала взрыва бомба в основном еще продолжала оставаться инертным веществом, на поверхности которого происходил взрыв, – большим пассивным ядром в центре грохочущего пламени. Бомбы, сброшенные с аэропланов, падали на землю именно в этом состоянии; они достигали поверхности земли, все еще находясь в основном в твердом состоянии, и, плавя землю и камни, уходили в глубину. Затем, по мере того, как все большее количество каролиния приобретало активность, бомба взрывалась, превращаясь в чудовищный котел огненной энергии, на дне которого быстро образовывалось нечто вроде небольшого беспрерывно действующего вулкана. Часть каролиния, не имевшая возможности рассеяться в воздухе, легко проникала в кипящий водоворот расплавленной почвы и перегретого пара, смешиваясь с ними и продолжая с яростной силой вызывать извержения, которые могли длиться годами, месяцами или неделями – в зависимости от размеров бомбы и условий, способствующих или препятствующих ее рассеиванию. Раз сброшенная бомба полностью выходила из-под власти человека, и действием ее нельзя было никак управлять, пока ее энергия не истощалась. Из кратера, образованного взрывом в том месте, куда проникла бомба, начинали вырываться раскаленные пары, взлетать высоко в воздух земля и камни, уже ядовитые, уже насыщенные каролинием, уже излучающие, в свою очередь, огненную, все испепеляющую энергию. Таково было величайшее достижение военной науки, ее триумф – невиданной силы взрыв, который должен был „решительно изменить“ самую сущность войны».

– Как я мог этого не видеть! – хлопнул себя в отчаянии ладонью по лбу репортер. – Ведь это же, получается, главная ваша идея «Мировой системы», только здесь она звучит иначе: «перманентный атомный заряд» – «тактика перманентного сдерживания мировых войн в границах паритета атомных бомб».

– Отлично, Джон, просто отлично, вы понимаете меня как никто другой! Давайте-ка, прочитайте мне следующую часть вашего замечательного опуса, признаться, мне он кажется довольно любопытным… А я пока приготовлю себе еще один стакан этого изумительного напитка, – и Тесла, посмеиваясь, направился готовить себе очередной стакан горячего молока с медом и корицей. Журналист, с любопытством понаблюдав, как ловко изобретатель управляется с электрическим нагревателем в форме странной лампы-груши, внутрь которой помещался стакан с жидкостью, не удержался от вопроса:

– Мистер Тесла, но как же происходит процесс нагревания, ведь я не вижу ни спиралей, ни других термоэлементов?

– Токи, Джон, вихревые токи электрического эфира, и больше ничего! Ну да я вас слушаю, мой юный друг… – Репортер недоверчиво хмыкнул, но не стал продолжать расспросы и развернул оттиск своего обзора:

«Разрешить проблему атомного строения вещества удалось датскому физику Нильсу Бору, предположившему, что на субатомном уровне энергия испускается исключительно квантовыми порциями. Бор показал, что электрон не может находиться на произвольном удалении от атомного ядра, а может быть лишь на ряде „разрешенных орбит“. Электроны, находящиеся на таких орбитах, не могут излучать электромагнитные волны произвольной интенсивности и частоты, поэтому они и удерживаются на более высокой орбите, подобно самолету в аэропорту отправления, когда аэропорт назначения закрыт по причине нелетной погоды. Однако электроны могут переходить на другую разрешенную орбиту. Как и большинство явлений в мире квантовой механики, этот процесс не так просто представить наглядно. Электрон просто исчезает с одной орбиты и материализуется на другой, не пересекая пространства между ними. Этот эффект назвали „квантовым прыжком“, или „квантовым скачком“, суть этого явления во многом непонятна и сегодня, продолжая давать обильную пищу фантастам и журналистам.

В атоме Бора электроны переходили вниз и вверх по орбитам дискретными скачками – с одной разрешенной орбиты на другую, подобно тому, как мы поднимаемся и спускаемся по ступеням лестницы. Каждый скачок электронов обязательно сопровождается испусканием или поглощением кванта электромагнитного излучения – фотона.

Со временем гипотеза Бора уступила место более сложной модели, учитывающей двойственную природу элементарных частиц. Сегодня электроны представляются нам не микроскопическими планетами, обращающимися вокруг атомного ядра, а волнами вероятности, плещущимися внутри своих орбит – подобно приливам и отливам в бассейне сложной формы.

В 1924 году французский физик Луи де Бройль, пытаясь найти объяснение сформулированным в 1913 году Бором условиям квантования атомных орбит, выдвинул гипотезу о всеобщности корпускулярно-волнового дуализма. Согласно этой гипотезе, каждой частице, независимо от ее природы, надо поставить в соответствие волну, длина которой связана с импульсом частицы. Де Бройлю удалось сформулировать соотношение, связывающее импульс квантовой частицы с длиной волны и позволяющее одновременно рассматривать микрообъект и как частицу, и как волну.

Модель де Бройля объяснила наличие разрешенных орбит Бора. Если считать электрон частицей, то, чтобы электрон оставался на своей орбите, у него должна быть одна и та же скорость или импульс на любом расстоянии от ядра. Если же считать электрон волной, то, чтобы он вписался в орбиту заданного радиуса, надо, чтобы длина окружности этой орбиты была равна целому числу длины его волны. Иными словами, окружность орбиты электрона может равняться только одной, двум, трем (и так далее) длинам его волн».

– Да уж, намудрил этот принц датский, намудрил… – осуждающе бормотал изобретатель, задумчиво рассматривая схему многоорбитального атома, переданную ему репортером. Отложив ее, он на какое-то время погрузился в собственные размышления, а затем задумчиво произнес:

– А вы знаете, Джон, что еще полвека назад электрон как элементарная частица имел для меня вполне реальное существование? Я принимал его как субатомную частицу, четвертое состояние материи, выделив его из потока электричества задолго до сэра Уильяма Крукса. В моем тогдашнем представлении электрон не связывался ни с какой внутренней частью атома, а переносимый им электрический заряд как бы растекался по внешней оболочке атомарной структуры. Электричество для меня изначально было совершенно особой субстанцией, насыщенной разноименными зарядами, с собственными совершенно особыми свойствами, абсолютно независимыми от окружающей материи. Сам электрон имел у меня также сложное строение. Электрический заряд покрывал эту элементарную частицу слоем за слоем, как листья капусты кочан, и такие слои составляли интегральный единичный заряд, но сама природа межзарядных сил определялась именно процессами рассеивания зарядных компонент. Любопытно, но только сейчас, через полстолетия, я начал встречать похожие представления в некоторых совершенно заумных работах по теоретической физике.

С другой стороны, согласно современной теории, электрическая природа электрона, определяемая как его заряд, теми же теоретиками рассматривается как характерная особенность той энергии, что концентрируется вокруг точки под названием «электрон». В этом смысле элементарный электрический заряд предстает нам некой частично локальной сущностью, привносящей свою долю энергии в атомарные образования. – С улыбкой посмотрев на ошарашено хлопающего глазами репортера, Тесла добавил:

– Впрочем, я думаю, что данные мои измышления еще долго никакого не заинтересуют, давайте лучше вернемся к вашему обзору… – Журналист растеряно взглянул на изобретателя и, немного запинаясь, продолжил:

«На протяжении всей второй половины XIX века физики активно изучали феномен катодных лучей. Простейший аппарат, в котором они наблюдались, представлял собой герметичную стеклянную трубку, заполненную разреженным газом, в которую с двух сторон было впаяно по электроду: с одной стороны катод, подключавшийся к отрицательному полюсу электрической батареи; с другой – анод, подключавшийся к положительному полюсу. При подаче на электроды высокого напряжения разреженный газ в трубке начинал светиться. Это свечение ученые и приписали катодным лучам. Дискуссия о природе катодных лучей сразу же приняла острый полемический характер. Большинство видных ученых придерживалось мнения, что катодные лучи представляют собой, подобно свету, волновые возмущения невидимого эфира. Другие же придерживались мнения, что катодные лучи состоят из ионизированных молекул или атомов самого газа.

У каждой стороны имелись веские доказательства в пользу своей гипотезы. Наконец в 1897 году молодой английский физик Дж. Дж. Томсон положил конец этим спорам раз и навсегда, а заодно прославился в веках как первооткрыватель первой элементарной частицы – электрона. Используя трубку новой конструкции, Томсон выяснил, что соотношение между электрическим и магнитным полями, при котором их действие уравновешивается, зависит от скорости, с которой движутся частицы.

Проведя ряд измерений, Томсон смог определить скорость движения катодных лучей. Оказалось, что они движутся значительно медленнее скорости света, из чего следовало, что катодные лучи могут быть только частицами. Эти неизвестные частицы Томсон назвал „корпускулами“, но вскоре они стали называться „электронами“. Сразу же стало ясно, что электроны обязаны существовать в составе атомов – иначе откуда бы они взялись? 30 апреля 1897 года – дата доклада Томсоном полученных им результатов на заседании Лондонского королевского общества – считается днем рождения электрона. И в этот день отошло в прошлое представление о „неделимости“ атомов. Вместе с последовавшим через десять с небольшим лет открытием атомного ядра открытие электрона заложило основу современной модели атома».

Осознавая, что сейчас он, похоже, весьма удачно наступил на другую больную мозоль изобретателя, репортер обреченно ждал разгромной критики, ведь, обсуждая статьи ученых по атомной физике и критикуя современные теории, Тесла называл их по меньшей мере несостоятельными, а содержащиеся в них утверждения – необоснованными. Особенно категоричен он был в вопросе об экспериментах, где отмечалось выделение атомами энергии. «Атомная энергия – это иллюзия», – часто говорил изобретатель. Он подготовил для печати несколько заявлений о том, что токами с напряжением в несколько миллионов вольт он неоднократно расщеплял бесчисленные миллиарды атомов и знает, что никакая энергия при этом не выделялась. Как-то раз он довольно сурово потребовал от репортера отчета за то, что он не опубликовал его заявления, на что О’Нил попробовал возразить:

– Я не сделал этого, чтобы не портить вам репутацию. Вы придаете слишком большое значение последовательности, но нет никакой необходимости хранить верность тем теориям, которых вы держались в юности. Я уверен, что в глубине души вы поддерживаете новые теории, которые соответствуют научным достижениям в других областях, но поскольку вы не согласны с некоторыми современными теориями и критикуете их, то считаете, что должны быть последовательным и критиковать их все. Я убежден, что во время разработки прибора для получения луча смерти ваши рассуждения соответствовали современной теории строения атома и природы материи и энергии.

На это Тесла совершенно недвусмысленно объяснил О’Нилу, что имеет очень четкую позицию относительно тех, кто пытается думать за него. Разговор этот состоялся году в 1935-м, и потом журналист много месяцев не имел от него известий. Но уже при следующей встрече репортер заметил, что позиция изобретателя значительно смягчилась и в своих последних комментариях он менее категоричен в отношении современных теорий. А несколько позже Тесла неожиданно заявил, что и сам планирует создать аппарат для точной проверки современной теории строения атома. При этом он как бы между прочим обронил замечание, что его новая энергосистема и энергетический луч будут гораздо эффективнее высвобождать атомную энергию, чем любое из используемых физиками устройств.

– Ну что же вы, Джон, продолжайте, – иронично поглядывая на литератора из-под густых темных бровей, поторопил изобретатель. Вздохнув, О’Нил вернулся к своему обзору.

«В двадцатые годы, после введения первичных квантовых принципов, субатомный мир представлялся крайне простым. Всего два вида элементарных частиц – протоны и нейтроны – составляли ядро атома (хотя экспериментально существование нейтронов и было подтверждено лишь в 1930-е годы), и один вид частиц – электроны – существовал за пределами ядра, вращаясь вокруг него на орбитах. Казалось, все многообразие Вселенной выстроено из этих трех частиц.

Увы, столь простой картине мира суждено было просуществовать недолго. Ученые, оборудовав высокогорные лаборатории по всему миру, принялись за изучение состава космических лучей, бомбардирующих нашу планету, и вскоре начали открывать всевозможные частицы, не имеющие ни малейшего отношения к вышеописанной идиллической триаде. В частности, были обнаружены совершенно немыслимые по своей природе античастицы.

Мир античастиц – своего рода зеркальное отражение знакомого нам мира. Масса античастицы в точности равняется массе частицы, которой она вроде бы соответствует, но все ее остальные характеристики противоположны прообразу. Например, электрон несет отрицательный электрический заряд, а парная ему античастица – „позитрон“ (производное от „позитивный электрон“) – положительный. У протона заряд положительный, а у антипротона – отрицательный. И так далее. При взаимодействии частицы и парной ей античастицы происходит их взаимная аннигиляция – обе частицы прекращают свое существование, а их масса преобразуется в энергию, которая рассеивается в пространстве в виде вспышки фотонов и прочих сверхлегких частиц.

Все следующие за позитроном античастицы были экспериментально обнаружены уже в лабораторных условиях – на ускорителях. Сегодня физики-экспериментаторы имеют возможность буквально штамповать их в нужных количествах для текущих экспериментов, и чем-то из ряда вон выходящим античастицы давно не считаются. В начале XX столетия стало ясно, что атомы отнюдь не являются элементарными „кирпичиками“ материи, а сами имеют сложную структуру и состоят из еще более элементарных частиц – нейтронов и протонов, образующих атомные ядра, и электронов, которые эти ядра окружают. И снова усложненность на одном уровне, казалось бы, сменила простота на следующем уровне детализации строения вещества. Однако и эта кажущаяся простота продержалась недолго, поскольку ученые стали открывать всё новые и новые элементарные частицы. Труднее всего было разобраться с многочисленными адронами – тяжелыми частицами, родственными нейтрону и протону, которые, как оказалось, во множестве рождаются и тут же распадаются в процессе различных ядерных процессов».

– Видите ли, Джон, – изобретатель задумчиво перебирал листики с записями на своем рабочем столе, – я давно уже готов присоединиться, наконец, к тому мнению, что человек будет расщеплять, преобразовывать, создавать и разрушать атомы, манипулируя огромными количествами энергии. Власть человека над атомами и энергией когда-нибудь обязательно примет у него космический размах, и человек получит возможность преображать окружающий Мир в полном соответствии со своими желаниями.

У такого развитого существа, как Человек, появляется таинственное, непостижимое и непреоборимое желание – подражать природе, творить, самому совершать те чудеса, что видит он вокруг себя. Вдохновленный этим желанием, он ищет, открывает и изобретает, разрабатывает и конструирует, и покрывает планету, на которой рожден, прекрасными, величественными и грандиозными памятниками. Он нисходит в недра Земли и извлекает ее тайные сокровища, высвобождает заключенные в ней могучие энергии, заставляя их служить себе; опускается в темные пучины океана и возносится в лазурное небо; заглядывает в самые сокровенные тайники и глубины молекулярных структур; проникает взором своим в бесконечно далекие миры. Он подчиняет и ставит себе на службу неистовую, разрушительную искру Прометея, титанические силы водопадов, ветров и волн морских; укрощает сверкающие молнии Юпитера и устраняет время и пространство. Само великое Солнце он превращает в послушного и усердного раба. Сила и могущество его таковы, что от одного лишь звука голоса его содрогается небо и дрожит земля.

Какое же будущее ждет это странное существо, рожденное из дыхания, из бренных тканей, но бессмертное в своих ужасных и божественных силах? Какое чудо совершит оно в конце? Каким будет его величайшее свершение, его главное достижение?

Уже очень давно осознал он, что вся воспринимаемая и ощутимая материя происходит из первичной и непостижимо тонкой субстанции, что заполняет собой все пространство, – Акаши, или светоносного эфира, на который воздействует оживотворяющая прана, или творческая сила, создающая в непрестанных циклах все сущее и всякое явление. Первичная субстанция, вовлекаясь во вращающиеся с огромной скоростью, но бесконечно малые вихри, превращается в грубую материю. Но затем сила убывает, движение прекращается, и материя исчезает, вновь растворяясь в первичную субстанцию.