Помоги проекту - поделись книгой:
Скорблю.
14 января
Потянулись с гор обратно в города горнолыжники. Многие друзья возвращаются, звонят… Праздники закончились. Дочь пошла в школу даже с радостью: устала от безделья, соскучилась по своим.
Я же продолжаю медленно, но неотступно двигаться к финалу новой книги.
Последние два дня были наполнены сильными и, в основном, тяжёлыми переживаниями. Даже в ЖЖ промелькнули безобразные тени злобных и совершенно безбашенных людей. Много я удалил мерзостей за эти два дня. Кого-то безжалостно «забанил». Я уже не раз говорил, повторю ещё: считаю, что заработал себе право общаться с теми, с кем хочу.
Последние два дня мне упорно напоминали, что плохих людей нету, мол, всех надо жалеть и пытаться понять. Может быть, плохих людей нет, но есть люди, которые очень плохо поступают, совершают ужасные жестокости, неоправданно и страшно высказываются, безжалостны, развращены, самоуверенны, глумливы и т. д. и т. п. И эти люди мне не интересны. И почему они такие, мне тоже не интересно.
Если кто-то думает, что я не встречался в жизни с вероломством, жестокостью, безразличием и другим человеческим ужасом, то сильно ошибается. Но эти стороны человеческой природы не являются предметом моего жизненного и художественного интереса. Мне вообще не интересен «враг» как таковой. Я знаю так много умных, сильных, трудолюбивых людей, которые очень сложно живут, которые страдают от одиночества или от неразделённой любви, которые запутались, которые, не желая того, мучают своих близких и мучаются сами. То есть людей, у которых нет внешнего врага, но которые живут очень непросто и продолжают страдать, желать счастья, мучиться, влюбляться, разочаровываться и опять на что-то надеяться. Вот такие люди меня интересуют. Я, наверное, сам такой.
Натолкнулся на комментарий, где кто-то сказал, что, мол, раньше в Интернете в основном существовали и писали личности, было с кем пообщаться, а теперь, мол, Интернет «опопсел». Прочёл я это высказывание и тут же захотел ответить. И появилось у меня, на мой взгляд, забавное высказывание: если разобраться, то «опопсело» всё! Даже космос! Космос «опопсел». Раньше там летал Гагарин, а теперь…
Что с этим делать? Не «попсеть» самим.
Например, один из маленьких способов борьбы с «опопсением»: не посылать друзьям по случаю праздника эсэмэски с дурацкими стихами.
16 января
На родные сибирские просторы идут страшные холода. Об этом уже два дня говорят СМИ. А я отлично помню, как зимой по утрам прислушивался к радио в надежде услышать, что температура очень низкая, и отменены занятия в школах. Помню, если мороз был ниже тридцати, отменяли с 1 – го по 4-й классы, если ещё ниже – с 1-го по 7-й. Когда такое случалось – это был праздник, ведь я уже готовился идти в школу, а тут такое счастье по радио объявляли! Чаще всего я ехал в кино, на 10-часовой сеанс. Правда, его тоже могли отменить из-за морозов, и когда такое случалось, это был облом. Ну а на коньках при подобной температуре кататься невозможно, коньки почти не скользят…
А сейчас у меня перед домом зеленеет газон, в Калининграде тепло и влажно, и мне это нравится. Но ненадолго хотелось бы звенящего и неподвижного мороза.
Занялся тем, что пишу небольшую статью о Гене Бачинском. Пишу о его феномене в контексте современной культуры – скорее для себя, а не для какого-то конкретного издания.
Мне задают много вопросов по поводу писательского труда и при этом просят рецептов, как быть молодым авторам, которых никто не знает, кому отправлять рукописи, как выходить на издателей.
Совершенно не представляю, что нужно делать, у меня нет такого опыта: я был уже известным театральным деятелем, когда вышла моя первая книга, – по инициативе издателей.
Думаю, что это страшный и трудный путь. Не представляю себе, что должно случиться, чтобы кто-то в сегодняшнем мире захотел издать чей-то текст, если автор совершенно не известен. Есть, конечно, литературные конкурсы и премии, и я знаю счастливые случаи, когда побеждали действительно неизвестные и действительно талантливые. Но это такая редкость! Не думаю, что имеет смысл посылать в издательство рукопись, а потом чего-то ждать. Я в это совершенно не верю. Не верю в то, что при сегодняшнем состоянии дел художественное произведение в отрыве от человека само по себе может быть кем-то обнаружено, кто-то сможет разглядеть, почувствовать, а главное, – захотеть это произведение печатать, издавать, продавать. Очень важно обеспечивать свой талант и свои произведения ещё и приличным поведением, то есть быть контактным, интересным, внимательным, приятным.
Но как войти в литературное пространство – не представляю. Очень страшный мир. Главный мой совет: не посылать свои рукописи издателям или каким-то известным писателям. А если всё же послали, не ждать ответа. Это ожидание может убить и уже убило немало беспечных людей. Есть большая опасность, при попытке стать писателем, превратиться из нормально живущего человека в несчастного, отвергнутого и одинокого.
А ещё нужно надеяться на везение. Я догадываюсь, что мне здорово повезло. Кстати, гораздо приятнее ощущать себя человеком удачливым и везучим, чем человеком работящим
18 января
Со мной нечасто это случается, но сегодня я собой доволен. Закончил фрагмент романа, который шел с большим трудом. Перечитал и доволен. Когда хорошо поработаю, я позволяю себе выйти вечером в город, заезжаю в бар, там меня уже знают, сижу у стойки, болтаю с барменом и выпиваю грамм двести виски. Ну двести пятьдесят…
У меня много спрашивают про отношение к религии и религиозность. Ничего про это отвечать не буду. Мне нравятся маленькие и старые православные церкви. Мне нравится заходить в Европе в лютеранские и протестантские церкви: нравится слушать орган или хор, нравится, что там можно сидеть. Мне нравится их праздник Первого причастия, когда много веселых, нарядных детей. В мечети или синагоге не был никогда, не случилось. Но про веру и отношения с церковью прошу меня больше не спрашивать.
Ещё меня спросили про мое ощущение школы.
Вчера был забавный и очень приятный эпизод. Ко мне забежал мой калининградский приятель, который старше меня на три года. Он очень весёлый, показно-жизнерадостный, периодически истеричный, периодически депрессивный, то мечущийся, то беспробудно-ленивый… То есть нормальный, слегка за сорок, недавно разведённый парень.
Он зашел ко мне поболтать и попить чаю. А Лена и дочь Наташа разбирали какую-то задачу по математике, про велосипедистов. Задача за 6-й класс. Я в этих делах не участвую никогда, у меня по алгебре и геометрии в аттестате незаслуженные, явно завышенные тройки. Короче, чаю мы не попили, потому что приятель решил помочь разобраться с задачей, и пошло-поехало. Два взрослых человека и двенадцатилетняя девочка шумно, азартно, нервно решали задачу. Были возгласы: «Да кто придумывает эти учебники?! У нас всё было по-другому! Наташа, и у вас в классе дети такие задачи сами решают?!» или: «Да тут явная ошибка в условии, эта задача не решается!». В итоге они её решили и были счастливы вместе, а я с огромным наслаждением наблюдал эту картину. Они были прекрасны.
Школу я никогда не любил и никогда не был в ней счастлив. В первый класс я пошел в Ленинграде. Потом мы вернулись в Кемерово, и там я ходил в 23-ю, 55-ю и, наконец, 21-ю школу, – короче насмотрелся. 21-я была единственная в Кемерове школа с английским уклоном, а наш выпуск был первым. И хотя ненавистных учителей у меня не было, в школе мне никогда не нравилось. Но одного учителя я вспоминаю особо.
Когда мы учились в восьмом классе, нашим классным руководителем стал вернувшийся в нашу школу учитель математики Юрий Григорьевич, несколько лет проработавший в Ливии. Молодой, загорелый, атлетически сложенный, в отлично сидящем костюме, кудрявый, он был похож на похудевшего Джо Дассена. Ещё Юрий Григорьевич ездил на «Волге» и свободно говорил по-французски. Я учился у него очень плохо, можно сказать вообще не учился. А он меня ни разу не упрекнул. Ставил за год тройку, за экзаменационную контрольную, которую я откровенно списал, тоже поставил тройку. Вот его я любил. В нём было всё не такое, как в школе вообще. В нём были свобода, достоинство и сила. Когда мы окончили школу, он пошёл с нами, с четырнадцатью выпускниками в поход: мы сделали два плота и сплавлялись по реке Томи. В том походе мы впервые попробовали портвейн, а Юрий Григорьевич, хотя сам не пил, нам запрещать не стал и не ругался. Сейчас я поражаюсь, как он решился взять на себя такую ответственность: в школе даже не знали о том, что четырнадцать зелёных мальчишек и девчонок плыли по реке на плотах двести километров…
Вот такой был учитель: алгебре он меня не научил, как будто ничему не научил, он вообще был категорически не школьный человек – и при этом настоящий учитель.
А школу я не люблю за то, что там маленький человек впервые встречается с государством.
20 января
Мне задали заставивший поразмышлять вопрос – об аватарках. Спросили: обращаю ли я на них внимание, запоминаются ли какие-то, и что это для меня?
Это одно из самых удивительных и интересных явлений: как человек пытается себя представить в Интернет-пространстве, как хочет расположить к себе или просто привлечь внимание. Определённо сложились уже целые жанры аватарок: собственные фотографии, любимые персонажи, цветочки-лютики, текстовые высказывания и так далее и так далее.
Не буду пытаться давать классификацию, но на жанры их разбить уже можно.
К сожалению, я лишён возможности сделать себе аватарку с лицом любимого артиста. А такие аватарки привлекают моё внимание: вижу лицо хорошего актёра, да ещё из хорошего фильма, и с большим вниманием отношусь к комментарию просто потому, что с тем, кто писал, у нас совпадают вкусы, есть аванс доверия. Я даже иногда думал, кого бы разместил на своей аватарке или юзерпике. Фигурировали Олег Даль, Шон Пени, Эраст Гарин, Зиновий Гердт и много других.
Очень мне понравился юзерпик с Фрунзиком Мкртчяном, который говорит какую-то фразу из «Мимино». И царь Иван Васильевич, качающий головой, тоже нравится. От некоторых аватарок я бываю в восторге. А кого-то баню по той причине, что картинка неприличная… а ЖЖ иногда читают дети. А мельтешащие меня раздражают и мешают читать.
Забавно увидеть картинку, явно профессиональную и журнальную, с красивыми ногами или другими выдающимися частями молодого женского тела, а потом прочесть в комментарии, что её обладательница отвела одного ребенка в школу, другого – в детский сад, а потом ехала в метро…
Очень мне интересно, как выбираются собственные фотографии, которыми обитатели ЖЖ себя представляют. Часто приходилось видеть фото, про которые изображённые на них люди говорили: «Вот это удачная фотография, я здесь хорошо получилась(ся)» или наоборот: «Ужасная фотография! Не смотрите!» При этом на «удачном» фото человек на себя не похож, а на «ужасном» похож вполне. Как часто наши представления о себе совершенно не совпадают с тем, как мы выглядим в глазах других! И это проявляется в том, какие люди выбирают себе юзерпики. По ним очень многое можно сказать… Как-то был я на выставке одного современного художника. Не знаю, умеет ли он рисовать, но то, что он художник – это точно. На выставке было представлено несколько фотографий очень большого формата, выполненных на ткани и довольно дорогих. А фотографии были странные… Оказалось, художник объехал обычные фотоателье и собрал из мусорных корзин выброшенные фото. Представьте себе ситуацию: сдал человек плёнку в печать, потом получил фото, увидел, что какие-то ему категорически не нравятся, и тут же их выбросил. Эти фото, собранные художником, были выполнены дорого и монументально. Больше всего меня потрясло одно семейство: мама, папа и двое детей. Фотографировались они в каком-то тёмном коридоре, похоже, в подсобных помещениях цирка, потому что позади семейства стоял слон. И мама, и папа, и дети были упитанные, если не сказать толстые. А над ними возвышался слон. Лица у всех, и у слона в том числе, были невесёлые, а глаза – красные. (Когда снимают со вспышкой плохим фотоаппаратом, получаются красные глаза.) Отчаянно грустная фотография…
Как много фотографий, на которые мы не хотим смотреть, если не выброшены, то отложены куда-то подальше! А в скольких совершенно чужих фотоальбомах хранятся наши изображения, потому что мы просто проходили мимо, или сидели за соседними столиками, или лежали рядом на пляже…
И сколько моих изображений с кем-нибудь в обнимку есть в разных городах… Ведь мне столько приходится фотографироваться! Ох и рожа, наверное, у меня на тех снимках…
22 января
Практически не выхожу из дома в последние дни. Пытаюсь работать эффективно, и в этом смысле есть много к себе претензий.
Меня спрашивают про лень и тоску, и как с ними справляться. Вопросы актуальные, но ответа у меня нет. Всегда ощущал себя человеком ленивым, во всяком случае, способным работать много эффективнее, но отвлекающимся на разные приятные и необязательные вещи. Поскольку работаю самостоятельно, один и не в структуре, подстёгиваю себя следующим образом: например, задумал я книгу, есть замысел и сильное желание этот замысел воплотить. И вот я сообщаю издателям, друзьям и всем, кому могу, что книжка выйдет тогда-то. Ещё не написано ни строчки, но дату выхода я уже объявляю, потому что с собой-то я мог бы договориться, но если кто-то ждёт, если перед кем-то есть ответственность, то – извини, старик, надо выполнить обещанное. Надёжнее чувствовать ответственность перед кем-то, чем перед собой (в смысле эффективности).
Это, конечно, не метод борьбы с ленью, скорее метод борьбы за производительность.
А с тоской?… Не умею я бороться с тоской. Тосковать умею, приходилось. Грустить, скучать, страдать, сомневаться, мучиться… Умею. А бороться с этим – нет.
Мне недавно в интервью задали вопрос: «Что вы делаете, чтобы не сойти с ума?» Я немного подумал и ответил: «Вот ровно всё то, что делаю в жизни, я делаю, чтобы не сойти с ума».
Но всё-таки мне кажется, что вопросы про лень и тоску задавали довольно молодые люди, потому что у меня уже таких вопросов ни к кому нет. Я точно знаю, что ничей жизненный опыт в смысле методов борьбы с тоской, одиночеством и отчаянием, мне не поможет. Вот чужой опыт в смысле радости иногда бывает полезен.
И ещё я думаю, что лучше полениться, чем тосковать
А у нас снежок выпал. Жалкий, неубедительный прибалтийский снежок. И сейчас идёт, лениво так идёт. На кого-то, наверное, нагоняет тоску…
24 января
С неделю назад кто-то задал мне вопрос, который был мне приятен, – наверное, барышня. В вопросе заключался комплимент. А комплимент, как известно, и кошке приятен. Меня спросили, как я научился так классно завязывать шарф.
С этим связан интересный эпизод. Несколько лет назад я работал со студентами во Франции. Это были ребята, которые учились на актёров и режиссёров, они по собственной инициативе разучивали и играли отрывки из моей пьесы «Зима», переведённой на французский. Я всё просил их не пытаться делать эту пьесу русской пьесой про русских. А они где-то раздобыли шапки-ушанки, очень наивно изображали, как пьют водку… Я им говорил: «Вы видели американские фильмы про французов, про Наполеона? Смешно?» Они отвечали: «Очень смешно!». Я объяснял, что нам так же смешно смотреть, как кто-то изображает русских. И ещё я сказал: «Вы не сможете носить шапку-ушанку как русские. Туристов, которые покупают в Москве ушанки и напяливают их, сразу видно: русские люди надевают шапку каждый день и не задумываются об этом, а вы задумываетесь. Это точно так же, как никто не сможет носить шарфы так свободно, не задумываясь, и так классно, как французы».
На следующий день один студент пришёл и с весёлой укоризной сказал: «Вы лишили меня возможности завязывать шарф, я сегодня утром понял, что думаю, как это делаю, и у меня ничего не получилось». Чтобы хорошо носить шарф, нужно носить его каждый день, нужно иметь шарфы для всех сезонов, нужно к ним привыкнуть как к ежедневной необходимости. И всё получится само собой.
27 января
Неделя проскочила так быстро, что я не могу восстановить в памяти несколько дней: писательская работа происходит практически целиком и полностью в себе и очень бурно, а внешне – это монотонное, спокойное, требующее усидчивости дело.
За окнами и над крышей на днях пронесся ураган. Мы живём в мансарде, и ветер сотрясал крышу и выл в печной трубе, выдувая из печки пепел. Рядом с домом упало большое дерево, и надо же – прямо на машину. Благо не на нашу, и благо, что в машине никого не было. В такие моменты всегда думается: «Странно, почему это рядом с нашим-то домом, и почему прямо на машину?»
За всю неделю по причине усидчивости из дома удалось выйти только один раз: постригся. Стригла меня молодая парикмахер, в салоне работал телевизор, по телевизору тихонечко звучало МузТВ. Вдруг заиграла песня «Apologize» от «One Republic». Мой мастер пошла и сделала погромче. А потом стригла меня и тихо проговаривала слова припева. Я тоже с ней вместе проговаривал. Следом заиграл Тимати, она пошла и убрала звук вовсе. Настроение моё улучшилось. Я сидел в кресле и думал: «Всё-таки надо выходить из дому, всё не зря…»
Вчера наконец-то послушал почти готовую песню «На заре». Максим Сергеев и музыканты «Бигуди» после Нового года сделали аранжировку. Осталось совсем немного: сведение музыкального материала. Мне очень нравится то, что получилось, даже в ещё не сведённом виде.
28 января
Мы живём в квартале, который практически не был затронут войной. Наш дом и другие вокруг, в основном, двадцатых годов постройки. Когда в новогодние праздники каждый вечер откуда-то доносятся залпы фейерверков, я думаю: «Вот сидели в нашем доме когда-то немцы в сорок пятом, слушали приближающуюся канонаду боя, как должно было быть им страшно!» Но дом они построили хорошо, спасибо им.
Когда-то вокруг нашего маленького озера у немцев был парк, а по озеру плавали лодочки. Сейчас оно сильно заросло и замусорено, но местные мужички ловят в нём рыбу. Попадаются маленькие щучки и карасики, я сам видел. Уток на нем по осени много, и лебеди залетают. А как в июне и июле квакают лягушки! В тёплые ночи у них любовь, и они поют – слышно даже в доме. Очень я люблю наш околоток.
Помню, как приехал три года назад впервые в Одессу. Кстати, нужно говорить ОдЕсса! Если вы скажете ОдЭсса, одесситы ответят, что нет такого города. Так же и в Перми надо говорить ПерЬмь, а не ПеРмь. Так вот, приехал в Одессу и сразу стал ждать всего того, что про неё слышал. Я хотел услышать знаменитую одесскую речь, увидеть колоритных персонажей, но первые два дня никого и ничего особенного не увидел. Был разочарован, обескуражен, а всё равно ждал. И оно случилось.
Я решил постричься. Подошел к администратору гостиницы «Чёрное море», в которой остановился, и спросил, могу ли у них постричься. Администратор, дама в годах, с причёской и в больших очках, не оторвалась от чтения каких-то документов. Она даже не взглянула на меня. Но ответила: «Конечно можно, но только вам нужно быть осторожным!» Она сказала это с неподражаемой одесской интонацией. Я удивился и спросил: «А почему мне надо быть осторожным?» Тогда она подняла на меня спокойный взгляд и сказала: «Так вас же ж будет стричь Лидочка! А если вас пострижет Лидочка, вам всегда придётся приезжать стричься в Одессу».
Прекрасный, великий, глубокий, не сразу открывающийся и любимый город! Нет города, похожего на Одессу. И Одесса ни на что не похожа.
Мне задали один вопрос, который очень меня повеселил. Вопрос такой: что слышат в наушниках певцы, когда записывают песню. Мой ответ такой: я не знаю, что слышат певцы, но я слышу музыку без моего голоса. А что слышат певцы,
31 января
Неожиданно повстречался с другом. И как-то мы так посидели… Короче, напился я сильно, очень сильно. И роман вчера тоже не продвинулся, сегодня буду выдавать двойную норму.
Часто читаю в комментариях соображения о том, что было бы хорошо напечатать этот ЖЖ в виде книги. Хочу сразу сказать, что такой книги не будет, даже если будет щедрое предложение от издателей. То, что ЗДЕСЬ происходит, – не литература и не произведение искусства. Не считаю возможным переносить всё то, что говорится в ЖЖ, на бумагу – в отрыве от постоянно меняющегося сегодняшнего дня, который каждый раз сегодняшний.
Я и сам не вполне понимаю, что для меня ЖЖ. Такой возможности общения не было у прежних поколений писателей. Я читал ЗДЕСЬ, что кто-то даже разочарован тем, что можно со мной общаться таким вот образом. Для кого-то исчез некий недосягаемый образ. С этим можно согласиться. И даже, наверное, можно согласиться, что такое общение лишнее и необязательное.
Я думаю, что ЖЖ и возможность общения писателя с читателями, артиста со зрителями и прочее – неизученная тема. Но в моей жизни ЖЖ занял определенное место. Конечно, это не художественное творчество, не искусство: это общение. Общение с уже сложившимися правилами, всё более и более понятными. Так что если бы я согласился, получилась бы необязательная и в общем-то скучная книга, потому что живая жизнь, как только её зафиксируешь, часто становится скучной и необязательной. Будем просто жить ЗДЕСЬ, как получится.
2 февраля
Многие любопытствуют, каким я бываю пьяным. Не расскажу. К тому же в новом романе будет изрядный фрагмент, где герой сильно напивается. Опыта чужого опьянения у меня нет, а есть богатый опыт наблюдения за чужим опьянением. Но изнутри могу знать только про собственное. Скоро можно будет прочесть в книге. Там же есть и литературное освоение темы похмелья. Эта тема очень изучена русской литературой XX века. В XXI веке больше изучают другие состояния. А я – по старинке, в лучших традициях…
Поскольку сейчас нахожусь в глубоком погружении в литературную работу, меня, конечно, больше всего интересуют вопросы, связанные с литературой. Много спрашивали о том, как я отношусь к ранее написанным книжкам, не хочется ли мне что-нибудь изменить.
В тексты своих пьес и монологов, напечатанных в книге, совсем не могу заглядывать: воспринимаю их как абсолютно устаревшие. Но эти пьесы мною и не ощущались как литература. Я записывал тексты уже существующих спектаклей, а каждый спектакль я вначале создаю в голове, год его играю и только после этого записываю в виде текста. И раньше я пытался в этих текстах изобразить речь, экспериментировал с синтаксисом. Теперь меня это не интересует. У меня даже есть желание не исправить тексты, а сесть и по новой их написать. В том виде, в каком они звучат в спектаклях сейчас. Зато текст «Дредноутов» написан уже с пониманием того, что я только что сказал, и поэтому он меня устраивает.
Это я говорю про те тексты, которые сам исполняю на сцене. Те же пьесы, которые писал для театра, а сам не ставил… К ним у меня особое, еще не сформировавшееся отношение. Да и какая разница, какое у меня к ним отношение! Они уже давно идут в разных театрах.
А свою прозу я могу перечитывать, и у меня не возникает желания что-то переделать. Для меня каждая книжка – ясный документ, демонстрирующий мои литературные возможности на момент написания. Тогда я мог так, и меня интересовало то, что там написано. Теперь могу иначе, и меня интересует другое. Возвращаться в прошлое и пытаться в нём что-то поменять – дело бессмысленное и бесперспективное. Я очень стараюсь любить своё прошлое и поэтому спокойно признаюсь, что люблю свои книжки, мне за них не стыдно.
Недавно пересматривал «Рубашку» и отчетливо вспомнил, как писал этот роман. Тогда я был очень-очень счастлив, и сам процесс меня радовал невероятно: это был новый, неизведанный процесс вхождения в профессиональную литературу, и было много неизведанных ощущений от писательского труда. А теперь я вижу в тексте «Рубашки» признаки и отголоски того счастья. Это очень счастливый текст. Хотя также вижу, насколько тогда был беспомощным и неоснащённым писателем. Но счастье там прорывается, а это важнее.
Расскажу свою любимую историю, связанную с романом «Рубашка». Понять её могут только те, кто читал. В романе герои играют в Хемингуэев, в тексте есть подробное описание этой игры. Были вопросы, придумана ли эта игра или она существовала в жизни. Отвечаю: игра придумана и не раз осуществлена мною и моим другом Алексом Дубасом, который тогда работал в Риге, а теперь работает на радио «Серебряный дождь». Мы неоднократно играли. До сих пор обращаемся друг к другу не иначе, как «Эрнесто».
Так вот, несколько лет назад в Новосибирске я встречался с читателями в книжном магазине. Было довольно много людей, я подписывал книжки, и среди прочих подошел ко мне парень близкого возраста, но всё-таки помладше, хорошо одетый. Он попросил меня подписать три книги «Рубашка». Главным в его облике было то, что на лице были следы сильных побоев. Очевидно, дней пять-семь тому назад попал в переделку: синяки уже позеленели и пожелтели, но досталось ему серьёзно. Я подписал книги, не удержался и спросил: «Дружище, что же с вами случилось? Откуда такие раны?» А он ответил, улыбаясь не вполне зажившими губами: «Знаете, мы тут в прошлую субботу с другом решили поиграть в Хемингуэев, но немножко перебрали и неожиданно дали Ремарков». Мы подружились тогда с этим парнем. И я понял, что грань между Хемингуэем и Ремарком тонкая, но чреватая.
4 февраль
Два дня уже в Калининграде фантастическая погода: солнце. Вчера полгорода выезжало к морю, в Светлогорск. Люди гуляли по променаду. Красота!
Часто объясняю урождённым калининградцам, что для меня как для сибиряка такая погода в разгар зимы, и ещё долгая весна с цветением яблонь, слив, вишен, каштанов и прочего, с подснежниками на клумбах в феврале, а осенью – с падающими на крышу большими яблоками, с удивительными дюнами, соснами и морем, до которых можно доехать за сорок минут… – всё это никогда не будет для меня нормальным и обычным, а останется чудом расчудесным.
Вроде не к месту вспомнилось, как вернулся со службы и в первый раз за три года сел на унитаз, которых на флоте нет: ощутил его под собой как чудо. Я ощутил тогда, что цивилизация и её достижения прекрасны.
Меня часто просят поделиться своими музыкальными или литературными пристрастиями. Я это делаю иногда, очень редко и очень осторожно. Бессмысленно высказывание, что о вкусах не спорят. Если вникнуть в суть любого спора, он всегда в итоге только о вкусах. Не хочу и не могу сообщать о своих пристрастиях, потому что бережно отношусь к отношению к моим книгам и спектаклям. А вдруг выяснится, что писателя, который нравится мне, вы на дух не переносите. Или напротив, я скажу, что терпеть не могу того или иного музыкального деятеля, а он – ваш любимый исполнитель. Скажу неосторожно, что писателя Минаева читать не смог по причине неспособности читать глазами такого уровня литературный текст, а он, может быть, кому-то глаза на жизнь открыл. Раз – и осадочек остался!
При этом мои пристрастия и вкусы – это частное дело. И то, что нравится мне – ничуть не важнее того, что нравится вам.
Я помню полученный от вас сильный, искренний и эмоциональный упрек в том, что про Гену Бачинского я высказался, а про смерть Абдулова – нет. Это связано с тем, что сказано выше. Ровно так же, как все, я – рядовой зритель, слушатель и читатель. Я не был знаком ни с ушедшим любимым Абдуловым, ни с чудесным и любимым с детства Игорем Дмитриевым. И со многими, многими другими тоже, хотя любил их роли с детства, как все. Как-то я объяснил Михаилу Андреевичу Глузскому, с которым за пару лет до его смерти у нас сложились очень тёплые отношения. И он, и я тогда играли спектакли в одном театре… Он попросил меня относиться к нему с меньшим и не таким подчеркнутым почтением. А я ему тогда сказал: «Не могу, Михаил Андреевич! Я из Кемерова, я вас на экране увидел раньше, чем побывал в Москве и увидел Кремль. Вы для меня – часть русской культуры». Моё отношение к писателям, артистам, музыкантам, которых знаю и люблю с юности, осталось прежне-почтительным. И о них в связи с их триумфом или кончиной есть кому говорить: коллегам и друзьям. А я, как и все остальные, почтительно и смиренно слушаю.
5 февраля
Песня «На заре» наконец готова. Мы честно приобрели на неё права у группы «Альянс», и теперь каждый, кому интересно, может бесплатно её скачать. Только у всех, кто над ней трудился, большая просьба: если захотите с кем-то поделиться песней, давайте на неё ссылку, не посылайте файл. Эта просьба связана с тем, что нам интересно и важно знать, сколько людей её скачало и послушало.
Лично я посвящаю эту песню Гене Бачинскому Он первый поставил в эфире нашу первую совместную работу с Ренарсом, ему нравилось то, что мы делаем. Он знал, что мы работаем над песней, и ждал её…
6 февраля
Не так уж часто удаётся испытать совершенно новые, особенно связанные с профессией ощущения. Но то, что я испытал вчера вечером и ночью – совершенно новое… Не помню, когда я так волновался в последний раз. Я читал и читал отклики на песню, отходил от компьютера, снова возвращался. Понимал, что её кто-то слушает именно в данный момент, а я в этот момент дома… Пока не могу сформулировать свои ощущения. Но это новая форма профессионального счастья.
А ещё для меня важнейшим культурным переживанием является то, что я прикоснулся к песне, которая была созвучна с моей юностью.
Года три тому назад я услышал из проезжающей машины «альянсовскую» «На заре». Помню, встал тогда посреди улицы как вкопанный: я не слышал песню со времен юности, и меня накрыло. Тогда же я понял, что хочу, чтобы какой-то сегодняшний юный и чувствительный человек мог пережить мои давние ощущения. А те, кому приблизительно столько, сколько мне, могли вспомнить их снова. Я объяснил свою идею Максиму Сергееву, но тогда я хотел, как это теперь часто делается, просто взять оригинал песни и использовать припев. Но Максиму моя идея показалась неинтересной творчески, а потом ещё и выяснилось, что это технически невозможно, потому что у «Альянса» нет записи музыки и голоса по отдельности: такие были тогда времена. Мне долго казалась моя идея невыполнимой, а Ренарс Каупере в Риге в это время ни о чем даже не подозревал. И как-то ночью мне пришло в голову: есть же Ренарс! И теперь уже есть и песня. Для того чтобы представить в ^К^К песню, мы – Максим Сергеев, Ренарс и я – собрали наши юношеские фотографии, чтобы можно было посмотреть на то, какими мы были в юности. У меня совсем мало фотографий того периода, почти нет. Но пока рылся в семейных альбомах, нашел два снимка, которые сам никогда не видел. Они меня потрясли. Их сделал мой отец, ночью. Я не мог уснуть, потому что утром уходил в армию. Я не знал тогда, что попаду на три года на флот. Я не знал, что это моя самая последняя ночь безмятежной и ещё ничего не знающей юности. Я тогда даже не очень боялся, просто какие-то сильные предчувствия переполняли и тревожили. Я помню, как отец меня фотографировал, но снимков не видел, а увидел лишь спустя почти двадцать четыре года. Сидел, смотрел на них… Не могу говорить.
Вернулся я со службы с совсем другими глазами. А на этих снимках последние часы нетронутой жизнью юности.
7 февраля
Как же приятно, нет, радостно и даже счастливо ощущать такое единодушие в комментариях, и со стороны друзей, и знакомых, и даже родителей по поводу песни. Для меня это большое событие.
8 связи с песней один человек, который много меня младше, задал мне интересный вопрос. Он спросил, отношу ли я себя к какому-то поколению. Для него самого этот вопрос непраздный.
Я не ощущаю себя человеком определённого поколения. Наоборот, я постарался расстаться в себе со всем тем, что определяло бы мою принадлежность к конкретному поколению. Люди одного поколения придерживаются признаков своего поколения. Это хорошо, удобно и по-человечески правильно. Людей одного поколения можно определить даже по тому, как они говорят. Есть определенно поколенческие слова, словечки, выражения. У каждого поколения своя музыка, фильмы, книги, люди, темы, разговоры, одежда, причёски.
Поделиться книгой: