Во времена Николая III

    Коллеги вновь утвердительно закивали головами.

– Быстрее бегите,– поддержали его коллеги.– Мы  будем  молиться, чтобы никто не встретился вам  на пути к дому. Хорошо, что ваш дом находится в двух шагах от института.

    Профессор поднял воротник и лацканы пиджака, прикрывшие рубашку с галстуком, и засеменил домой.  Выйдя на дорожку, ведущую к подъезду, он убедился в отсутствии встречных людей, расслабился и перешел  на свою излюбленную, прогулочную походку.   Проблема с костюмом отодвинулась на задний план. Леонид Александрович величественно вошел в подъезд и в раздумье остановился перед дверью, на которой  висела табличка, указывающая, что профессор в лаборатории.

– Профессор в лаборатории,– вслух прочел профессор, почёсывая затылок.– Унесла его нелегкая,– сделал он заключение.– Очень жаль. Придется  идти в лабораторию.

    На пути в лабораторию он старался избежать лишних встреч. Его лавирование  от дома к лаборатории напоминало рваный бег с препятствиями, в котором, в зависимости от обстоятельств, он несвойственно медленно  плелся на отдельных участках и делал немыслимые рывки на других. С лихорадочно бьющимся пульсом он добрался до института. Перед знакомой дверью своей лаборатории  к нему пришло осознание  того, что искал он самого себя.

– Тьфу,– выругался он.

    Излишние старания отняли остаток сил. Леонид Александрович, больше не сторонясь никого,  поспешил домой. У института его окликнули никуда не торопящиеся  коллеги,  с которыми он недавно расстался.

– Куда вы промчались мимо нас несколько минут назад, никого не  замечая вокруг?– спросили они.– Не случилось ли что с вами?

    Профессор, избавившийся от треволнений, поведал им историю своего странного похода домой, где на дверной ручке висела табличка, извещающая, что профессор в лаборатории, и заставившая  его  двинуться от квартиры до института и обратно.

– Не беспокойтесь,– успокоили его коллеги.– Непомнящих профессоров не существует, иначе перед нами стоял бы некто другой, а не вы. Идите спокойно домой, предоставьте заботливой жене привести вас в порядок и поскорее возвращайтесь. Вы еще успеете к началу ученого совета.

    Профессор внял добрым советам и, став самим собой, легкой походкой отправился переодеваться домой.

 ЩУКА СЕДЬМОГО ПОКОЛЕНИЯ

   Война начинается в умах людей и только после того, как созрел план боевых действий, ее объявляют и приступают к военным операциям. Для возникновения войны необходимы причины, продиктованные желанием передела сфер влияния, что связано с чужой территорией и собственностью, и наличие самого безобидного на первый взгляд повода.   Все необходимые предпосылки для объявления войны имелись у воинственно настроенного профессора Эльдара Ивановича Рыболова, решившегося схлестнуться с профессором Матвеем Лазаревичем Ихтиологом. В отличие от знатных семейств Монтекки и Капулетти, забывших из-за давности событий причину возникновения ссоры, локальная война между всеми уважаемыми профессорами разгорелась из-за вполне осязаемого подвала, которым хотел пользоваться один, в то время как в нем проводил исследования  другой, разрабатывающий государственную тему по выращиванию рыб, питающихся высшей водной растительностью.

    Последней каплей, переполнившей чашу терпения, для  Эльдара Ивановича послужила статья Матвея Лазаревича, который решил ознакомить читателей с результатами исследований и демонстрацией питомцев. Рыболов  жадно прочитал статью, смял газету и, подпрыгнув на месте от возмущения,  не сходя с места, швырнул ее одной рукой из-за головы в стоящее в углу мусорное  ведро. Бумажный комок, заменяющий мяч, покачиваясь в обе стороны, проскользнул по верхней кромке пластмассового ведра, напоминавшего  баскетбольную корзину, после чего, потеряв инерцию, свалился во внутрь.

    Порадовавшись, что баскетбольные навыки, приобретенные в спортивной юности, еще не забыты, профессор поспешил высказать вслух свое мнение  о напечатанной статье, но, поскольку слушатели в кабинете отсутствовали, а мысли обгоняли слова, он, возмущенно зажестикулируя руками, невообразимо громко пронзительно прокричал что-то понятное только ему одному и  слившееся в один протяжный стон. Выпустив пар, он опомнился, посчитав, что  поспешил выбросить статью, которая,  возможно, ему еще  понадобится, когда придется выступать  на воскресном шоу, устраиваемом оппонентом. Рыболов, согнувшись, на корточках, почти на четвереньках, как обезьяна, размахивая над головой руками, быстро пробежал в угол, вытащил из урны газету и попытался распрямить, положив ее на колено и резко проведя несколько раз сверху рукой, что символизировало разглаживание. Выпрямившись, он тряхнул газетой над головой и, используя ее в качестве обличительного документа, пошел на войну.

    Путь его был не долог. Конкурент располагался буквально рядом, по соседству, на одном этаже.  Из  коридора одна дверь вела в крошечный предбанник,  в котором одна против другой располагались две двери, ведущие в кабинеты Рыболова и Ихтиолога. Чтобы попасть от одного к другому, не требовалось выходить на люди. Рыболов решительно торкнулся к соседу. Дверь оказалась закрытой. Профессор на мгновение остановился  и, не раздумывая,  пнул  ее носком ботинка. Убедившись, что в кабинете никого нет, он развернулся задом и еще дважды с силой нанес удар каблуком, после чего потоптался на месте, обдумывая очередной шаг.

    Судьба дарила ему еще один шанс не делать опрометчивых поступков, которым грех  было не воспользовался.  Рыболову не терпелось действовать, высказываться или хотя бы поделиться  с кем – нибудь о случившемся. После недолгих раздумий он решил излить душу дружественно настроенному  приятелю, располагавшемуся этажом ниже, у которого дед слыл великим полководцем страны.

   Должны же работать у него гены стратега, подумал Рыболов, спускаясь в лифте. Горя от нетерпения, он помог раздвинуть отворяющиеся створки остановившейся кабины, стремительно пробежал по безлюдному коридору и нетерпеливо открыл нужную дверь.

– Здравствуйте,– пропел Рыболов, обрадовавшись, что видит за столом желанную фигуру Семена Михайловича.

– Мы как будто виделись сегодня,– вставая и пожимая протянутую руку, напомнил внук полководца.

– С хорошим человеком можно поздороваться и шесть раз на день,– в оправданье своих действий пояснил сослуживец.

– Приятно слышать,– одобряюще буркнул Сема.

   На этом светский разговор закончился. Рыболова распирали эмоции.

– Вы читали?– вытянув руку и тряся смятой газетой перед носом собеседника, негодовал он, пританцовывая на месте.

– А как же?– успокаивающе проворковал внук полководца, делая вид, что ему известно содержание статьи.

    Забрав газету, он начал внимательно её просматривать. Оставалось загадкой, попадала ли она ему ранее или нет? Впрочем, положа руку на сердце, это не имело принципиального значения. Газету он видел  впервые, что не мудрено, поскольку интересовался исключительно прессой, в которой писалось о судьбоносных вопросах страны, института, о нем или упоминалось о его врагах и друзьях.

– Неплохо написано,– резюмировал он, дочитав статью до конца.

– Какая чушь! О чем он пишет!?– взвился Рыболов, вырывая газету и почти наизусть декламируя выдержки из статьи.– На земном шаре,– не читал, а декламировал он,– имеются регионы, в которых издавна человек питается исключительно растительной пищей… В последние годы наметилась тенденция увеличения количества вегетарианцев… Нелепые обобщения, смешавшие в одну кучу и людей и рыб,– чуть не выругался профессор Рыболов, и, оторвавшись от статьи, высказывая свою точку зрения,– привели к мысли о возможности выведения породы рыб, питающихся исключительно растительной пищей. Вы только послушайте, до чего докатился ученый, жаждущий открытий. Ему вторит наивный корреспондент, ищущий сенсаций и возможности, за чужой счет, вкусно покушать! Рыболов снова уткнулся в газету.– Нами выведен новый тип щуки, ранее относимый к разряду хищников, для которой основой жизни стала растительная пища… В ближайшее воскресенье мы продемонстрируем миру доселе невиданную щуку, живущую в седьмом поколении.

– Оригинальное мышление,– успел вставить внук полководца.

– Ничего оригинального,– перебил Рыболов.– Исследования Ихтиолога надуманы. Нужно умудриться, чтобы провести аналогию между людьми и рыбами, находящимся на разных этапах развития, и,  на основании отвлеченных рассуждений, сделать вывод о возможности создании щуки – вегетарианца. Человек обладает сознанием и имеет право выбора, чем ему питаться. У рыб такое право отсутствует. Щука относится к пресноводным хищникам, живущим в реках и озерах, где властвует закон, по которому более крупная рыбу поедает мелкую. Ихтиолог не в силах изменить закон природы и, следовательно, его питомцы демонстрируют всего лишь неимоверную жизнеспособность и  невероятную приспособляемость. По существу выведена аквариумная рыба, которая спит и видит, когда ее возвратят в привычную среду обитания.

    Рыболов остановился, чтобы перевести дух. Шумно вздохнув, он собирался и дальше развивать свою мысль.

– Всё ясно,– остановил его внук полководца.– Сравнение рыб и людей не выдерживает критики. Сядьте и успокойтесь,– отрывисто приказал он, и затем, смягчившись, панибратски добавил,– с вашими эмоциями трудно вести бой, а еще труднее выиграть победу.

    Рыболов сел на стоящий у стола стул и, согнувшись в комок, как послушный школьник, приготовился слушать.

– Чего вы хотите добиться? – спросил Семен Михайлович и, не дождавшись ответа, задал следующий вопрос.– Уничтожить Эльдара Ивановича?

– Боже меня упаси,– отмахнулся Матвей Лазаревич,– пусть отдаст подвал с находящимися в нём  рыбоводными бассейнами и проводит свои бредовые эксперименты на дому, если они ему так интересны.

– Вы представляете, какие войны по накалу страстей являются самыми страшными и жестокими? –  спросил внук полководца и в свойственной ему манере, не дожидаясь мнения собеседника, продолжил повествование.– Когда на границе появляется грозный враг, страна, как пружина, сжимается. Распри и обиды, существовавшие между отдельными слоями общества, на время ослабевают или отходят на задний план и государство становится монолитным и непобедимым. Устои легко расшатать, если с умом подойти сквозь обороняющиеся ряды к верхушке, управляющей страной, с ласками и почестями. Расправившись с правителями, можно добиться в дальнейшем, не воюя, развала строя с непредсказуемыми последствиями. Из всех войн самой страшной является внутривидовая борьба, когда запредельные государства, не заботясь больше о собственной угрозе, могут насладиться обзором военных действий противодействующих группировок внутри страны, рассматриваемых ранее, как единое целое. Вспомните, с каким неподдельным интересом зрители наблюдают за петушиными боями и боями между  гладиаторами. С точки зрения наблюдателей в подобных играх не важно, кто за кого воюет. Интерес представляет сама схватка. Мечта любого политика столкнуть лбами соперников и, находясь в тени, наблюдать за схваткой титанов и получать удовольствие от всего  увиденного. Особенно опасна внутривидовая борьба, к которой относится гражданская война. В ней нередки случаи перехода людей из стана врага на противоположную сторону и обратно. Подобные побоища сопровождаются жестокой  резней, потоками крови и выстрелами в спину именно потому, что под покровом борьбы за идею нередко мстят заклятому врагу, живущему на одной лестничной клетке, и сводят счеты с соседом, с которым легко посчитаться, когда развязаны руки. Так за что мы будем сражаться с соседом?– подытожив  свое выступление, с серьезным видом спросил внук полководца у сидящего напротив профессора.– За жизнь или подвал?

– Подымим планку сражения от междоусобиц до борьбы за идею,– отреагировал Матвей Лазаревич.

– История видела много революций, в которых люди с легкостью гибли на баррикадах за идею. Многие из победителей, оставшихся в живых, впоследствии  наотрез отказывались подчиняться новым законам, за которые боролись и погибали,– философски заметил Внук Полководца.– Посмотрим, как вы распорядитесь плодами победы, если выиграете войну.

    Рыболов не чурался философских рассуждений и незамедлительно высказался по существу затронутого вопроса:

– Это зачастую происходит от того, что борются за одно, а после победы, прорвавшаяся к власти кучка людей декларирует совсем другое и вдобавок посмеивается над борцами за свободу: мол, за что боролись, на то и напоролись. Не мудрено, что многие потом в сердцах утверждают, что не брались бы за оружие, если бы знали, что случится потом!

– Вот я и говорю, что нужно предвидеть последствия. Вы их предвидите? Впрочем,– не дожидаясь ответа, предложил внук полководца,– давайте не будем отвлекаться от темы.    После того, как мы разобрались в стратегии, перейдём к тактике. Вспомните, как вы вели себя на заседании в кабинете директора во время последнего спора с Ихтиологом. Вы, не принимая во внимание никаких аргументов, перебивали его.  Вы, жестикулируя, кричали во весь голос, что у вас не хватает резервуаров для выращивания рыб, что вам мешают работать, что у вас  горит тема, вам необходимо проводить эксперименты, а сроки, как известно никто не отменял. Нужно не только говорить, но слушать. Терпеливо выслушав,  Матвей Лазаревич, как опытный боец, вежливо поставил вас, обидчика, на место, объяснив под смех аудитории, что он не собирается выделять места для другой лаборатории и что два года назад директор подарил ему подвал со всеми находящимися в нем бассейнами и оборудованием. Разумеется, достойного ответа у вас не нашлось и вы, как собачонка, поджав хвост, ретировались, сев на место. Вспомните, как вы  ведете себя на совещаниях? Чуть что не по вас, вы вскакиваете и начинаете доказывать свою точку зрения, будто она кого-то интересует? Терпимо относящийся к вам, сидящий рядом сосед из другой лаборатории, должность которого следует ввести в штатное расписание вашей лаборатории,  вынужден постоянно хватать вас за руки и полы пиджака, чтобы придержать, на взлете, хоть на мгновение! А вы все  рветесь в драку и брызжете слюной, как волкодав на привязи, в то время как вам давно пора, в соответствии с должностью, научиться выступать в роли наблюдателя и управлять поводками, надетыми на подчиненных. Вы очень импульсивны, вам трудно сосредоточиться на главном и вас легко в пылу спора увести в сторону. Запомните, что нередко для выбора правильного решения не нужно ничего предпринимать и следует просто уйти в тишину, чтобы спокойно подождать, пока решение само не выплывет на поверхность. Временами совсем не обязательно выступать. Можно говорить молча. Попробуйте удивить соперника своим спокойствием. Сидите, молча улыбаясь  и, не перебивая оппонента, в самый критический момент, когда все взоры обращены в вашу сторону, дерните за веревочку. Пусть выступит по вашему поручению кто-нибудь из вашего окружения.

– Я не могу представить, чтобы кто-то выступил вместо меня,– вмешался Рыболов.– Он не выдержит ответного удара Ихтиолога. Да и кто захочет бросаться на амбразуру, подвергая риску свою карьеру?

– По замыслу главнокомандующего ради общей победы нередко полки посылаются на верную гибель. Бойцы, идущие на смерть, порой и не подозревают, на что их толкают. Сражённых в неравном бою причисляют к геройски погибшим, а уцелевших воинов, которым суждено было умереть, называют героями. Неординарные случаи рождают героев. Поле боя позволяет определить, кто находится у вас под крылом: сподвижник или попутчик? Поэтому нет ничего зазорного, чтобы время от времени устраивать проверки своим сослуживцам. Со стороны нам кажется, что, в зависимости от обстоятельств ,полководцы спонтанно принимают те или иные решения. На самом деле ничего подобного. Нередко ещё до сражения известен исход поединка. Бой несколько раз мысленно проигрывается ещё до сражения. На реальный бой, как правило, выходят с готовым решением, которое только корректируется, в зависимости от изменившихся ситуаций. Организация не терпит импровизаций. Все анализируется  и продумывается вплоть до мелочей, в укромном месте, где-нибудь на завалинке  перед боем. Войну следует выиграть до ее начала, а иначе предпринятое наступление превращается в кавалерийскую атаку и только. Так что перед тем, как встретиться в следующий раз с Ихтиологом, следует основательно продумать о ходе дискуссий и  результатах. Можно проиграть, как говорят англичане, бесчисленное количество мелких стычек, но нельзя упустить победу!  В поединке окончательное решение остается за вами. В конечном счете, за исход баталии отвечаете вы и только вы. Помните, что ваши действия являются всего лишь следствием вашего умозаключения.

    В день открытых дверей Рыболов спустился в подвал одним из первых, чтобы занять место в первом ряду и быть активным участником театрального  действия. Когда заполнился импровизированный зал и прозвучал неслышный никому, кроме главного действующего лица, третий звонок, на кафедру взошёл Ихтиолог.     Под аккомпанемент плавно журчащей речи профессора, усыпляющей как гипноз,   многочисленные слушатели дивились невиданному.  Матвей Лазаревич последовательно переходил от одного бассейна к другому, указкой указывая на плескающихся щук-вегетарианцев разных возрастных групп. В конце выступления докладчик остановился у освещенного со всех сторон огромного десятикубового аквариума из прозрачного стеклопластика, установленного на возвышении, в котором сквозь зелень воды отчетливо просматривалась, лежащая на дне, породистая щука. При прикосновении указки профессора о стенку аквариума она послушно подалась вперед, всплыла на поверхность воды, описала, почти касаясь боком стенки аквариума, почетный круг и, продемонстрировав, таким образом, себя, легла, как подводная лодка, на дно. Ихтиолог представил свою гордость – щуку седьмого поколения, характеризовав её возраст, габариты, повадки и наклонности, не преминув остановиться на нескольких забавных историях из жизни своей подопечной, чем вызвал доброжелательный смех публики. С особой пунктуальностью он сообщил о рационе и режиме питания, подчеркнув, что все взрослые особи чувствуют себя превосходно, доказательством чего служит появление очередного потомства.

– В настоящее время можно смело утверждать о том, что выведена щука нового типа,– заверил докладчик.

   После прозвучавших аплодисментов профессор сел за стол, рядом с ведущим собрание директором института и дал  команду, подняв руку, лаборанту, ответственному за прием пищи, подойти  к прозрачному аквариуму. Лаборант  профессионально опустил в аквариум сачок с концентрированной массой, состоящей из  высшей  водной растительности,  и дернул за веревочку. Прозвучал мелодичный звон колокольчика и щука, лежащая на дне, шевельнув хвостом, лениво поплыла к кормушке. В это время с противоположной стороны аквариума поднялся со складного стульчика, с которым, видимо никогда не расставался, рыбак, одетый,  в видавшую виды,  форму десантника  защитного цвета. Его рука картинно перебросила через борт живого карася.   Остальное произошло в мгновение ока. Почуяв нутром, до боли знакомое барахтанье, щука щелкнула хвостом, развернулась и в миг проглотила свою жертву. Фоторепортеры с ослепляющими вспышками, второпях бросились снимать кульминационный момент.   Нескрываемый смех, разнесшийся по подвалу, явился завершением доклада  Ихтиолога. Профессор не успел понять, что произошло. Он заворожено следил за хвостом щуки, вернее за местом, где  только что находилась голова щуки. Оторвав взгляд от аквариума, он увидел перед собой язвительно улыбающееся лицо Рыболова с прищуренными глазками, который выглядел совсем другим, не похожим на себя. Куда пропали его экспансивность с вздрагивающими плечами и вечно вздымающимися над головой руками, движения которых  сопровождались  бессмысленными криками. Безучастность  недруга не могло обмануть Ихтиолога. Он не сомневался, кто ответственен за содеянное. Завтра, а может быть и сегодня, что совсем не важно, ему доложат, кто подошел к аквариуму и сыграл с ним злую шутку. Ихтиолога качнуло в сторону и он, ухватившись за фундамент под аквариумом, постарался создать благопристойную маску на своем лице. Говорить ему было не о чем. Он продолжал стоять в центре внимания, ничего не говоря, и, как рыба, хватал воздух открытым ртом.

    Воцарилась гнетущая тишина. Спасая положение, из темноты на освещенное прожектором место у аквариума, выплыл полный, круглый, как колобок, ученый секретарь института, который взял на себя инициативу. С достойным видом, изображая добродушного толстяка, он заполнил своим телом свободное пространство.

– Много интересного мы сегодня услышала и многое увидели. Наш профессор начал за здравие, а закончил за упокой… Всякое бывает,– весело, насколько только возможно в данной ситуации отреагировать, учёный секретарь обратился к присутствующим, проводя широким жестом по подвалу.– Нам стоит о многом подумать на ближайшем ученом совете. Не сомневаюсь, мы найдем правильное решение. Будем считать, что на сегодня повестка дня исчерпана.

    Народ стал потихоньку расходиться. Профессор Ихтиолог недвижимо стоял у стола президиума, отрешенно смотря на аквариум и, надеясь на чудо. Неизвестно, чего он ждал. Постепенно все меньше людей оставалось в подвале. Хлопнула входная дверь и вышли, казалось, все, кто хотел. Перед Ихтиологом по-прежнему маячила фигура Рыболова с одеревеневшей физиономией,  изображающей  вымученную улыбку. Среди оставшихся Матвей Лазаревич безошибочно определил рядом с директором круг посвященных, сплетенных в клубок, именно тех, к чьему мнению прислушивался директор и от которых, в первую очередь, зависел крен корабля, именуемый институтом. Среди них, как памятник, неподвижно стоял Рыболов, желая подольше насладиться успехом. А чего ждут остальные, подумал Ихтиолог,  неужели сейчас начнется разбор моих действий?

    К директору направился Рыболов, за которым услужливо последовал фотограф с сумкой через плечо и кипой фотографий в руках. Оставшиеся рядом коллеги с интересом стали рассматривать полученные фотографии.

– Вот щука лениво подплывает к кормушке,– объяснял фотограф,– а вот она несётся к карасю. На третьей фотографии мы видим явное возмущение у ее раскрывшегося рта. Щука проглотила карася с такой скоростью, что я не успел запечатлеть момент заглатывания жертвы.

   Рыболов, не говоря ни слова, хмыкнул от удовольствия. Иногда, подумал он, действительно не обязательно говорить, а можно одним междометием выразить гамму чувств.

КАК ДЕЛАЮТСЯ ОТКРЫТИЯ НА СЕВЕРЕ

    После знакомства с сотрудниками  и обсуждения цели приезда в Заполярный филиал, Виталию Соловьеву предстояла поездка вглубь Севера, к месту исследований. Вновь прибывшего командированного поместили в  утепленную будку, водруженную на шасси грузового автомобиля.  Внутри она представляла собой уютно оборудованную теплую комнатку, в которой разместились стол, три кресла, снятые из салона самолета, и  множество шкафчиков с инструментами на торцевой стенке, примыкающей к кабине водителя, что указывало на многофункциональность использования помещения. Соловьев бросил на одно из кресел багажную сумку, сел в другое, поерзал, устраиваясь по удобнее, и вытянул ноги. Шофер, с сопровождавшим сотрудником филиала, находились в кабине автомобиля. Машина тронулась. Чтобы размять ноги, Виталий периодически вставал с облюбованного места и выглядывал в окошечки, вырубленные в боковых стенках будки, пытаясь рассмотреть окрестность вдоль дороги и населенные пункты, изредка мелькающие по пути следования. Часа через два началась вьюга. Почернели облака. За бортом вокруг все закружилось, превращаясь в ничего не видимый клубок. Соловьев протирал окошки, но ничего вразумительного рассмотреть не мог.   Машина содрогалась под порывами ветра. Ее раскачивало и бросало из стороны в сторону. Через обивку слышалось зловещее завывание ветра, перекрывающее шум мотора. Машина продолжала двигаться с прежней скоростью, несмотря на то, что трудно было разобрать что-либо в двух шагах. Неизвестно, как ориентировался водитель? Рациональным, в сложившихся обстоятельствах, оставалось выбросить из головы нахлынувшие мысли о всевозможных неурядицах, связанных с наездом на тупые предметы, заглохшим двигателем, вынужденной остановкой в безлюдье и белой смертью, и положиться на везение или опыт водителя, знакомого с трассой. Соловьев закрыл глаза и постарался уснуть. Усталость от длительного перелета на самолете взяла свое. Вскоре Виталий уснул беспокойным сном с видениями и тревожными мыслями, которые продолжали нарастать, вторя разбушевавшейся за бортом стихии. Через какое-то время он встал и, без всякой надежды увидеть что-либо, выглянул в окно. Ожидания не обманули.   Он увидел то, что предполагал, то есть не увидел ничего, кроме  раскручиваемого в разные стороны сплошного снега, залепляющего окно. Ни на что  не надеясь, он подошёл  ко второму окну, стоящему  напротив. Там его ждала совершенно иная картина.   По неведомому сигналу снежинки выстроились в полосы и, в обозримой глубине стройно двигались, как солдатики, вниз, по направлению к земле. Как зачарованный, Соловьев следил за необъяснимым явлением природы до тех пор, пока машина не въехала в зону непроглядного хаоса белизны. Оставшуюся часть пути он не сомкнул глаз, стараясь понять, что  он лицезрел. По прибытии на место ему пояснили, что в месте, показавшимся ему чудом из чудес, находилось мощное рудное месторождение.

    Через год, будучи в очередной командировке в совершенно другом участке Севера, он вторично увидел упорядоченную лавину снежинок, пучком устремившихся к земле. Как  зачарованный, находясь рядом с водителем, он попросил остановить машину, чтобы полюбоваться явлением. Он сидел и неотрывно смотрел через лобовое стекло на движущуюся вниз белую стенку до тех пор, пока не догадался, что опускающиеся  снежинки имеют отрицательный заряд и целенаправленно движутся к лежащему в земле металлу, имеющему положительный заряд.  Пришедшее обоснование явления позволило вздохнуть  с облегчением и дать команду:

– Едем.

    Путь вперед продолжился.

    Мысль о написании заявки на изобретение о летящей снежинке вниз к земле пришла позже, ночью, когда он ворочался в койке гостинице. После возвращения из командировки домой, он сел за стол,  сформулировал заявку и отправил ее в комитет по делам изобретений и открытий. Через полгода к нему пришло отрицательное заключение.   Изобретатель написал возражение, на что вновь получил вторичный отказ. Виталий не сдавался. Он припомнил, как в студенческие годы уважаемый преподаватель по физике открыл звезду. Два    последующих дня университет, как растревоженный улей, гордо гудел в предвкушении заслуженной победы, но физик не решался сделать официальное заявление и ещё раз хотел, дождавшись ночи, уединиться в обсерватории, проверить себя и удостовериться в открытии. Сомнения в собственном успехе привели к непростительной ошибке. Утром  следующего дня во всех средствах массовой информации сообщалось об открытии новой звезды, открытой профессором калифорнийского университета.  Наш раздосадованный преподаватель месяц ходил с опущенной головой, как будто у него  украли звезду. А звезда светилась на небосводе в своем созвездии, вне зависимости от планеты Земля. Только сотрудникам института не безразлично было, чья эта звезда, где она и чьим именем названа.

– Снежинка – та же звезда, особенно при ближайшем рассмотрении,– раздумывал Соловьев, держа ее на ладони.

    Началась тяжба. Претендент на изобретение с пафосом писал о том, как прекрасно осознавать, что снежинка имеет отрицательный заряд до того, как упадет на землю, и что  знакомый поэт уже сложил об этом поэму для возлюбленной, а эксперт казенно отписывался, что не видит в предложении практического смысла. Заявитель сообразил,  что изобретение имеет огромное значение для поиска крупных месторождений и, что особенно ценно, для  его страны и для убедительности указал координаты предполагаемого нового месторождения в том месте, где во второй раз наблюдал упорядоченную лавину снежинок,  движущихся стеной к земле. Эксперт с явной ухмылкой, сквозящей в каждом слове, отписался, что не следует предсказывать открытые месторождения. В доказательство он  прислал вырезку из газеты  месячной давности, где указывалось о новом открытии месторождения железной руды. Сравнение дней выхода газеты со штемпелем на конверте и письма заявителя, отосланного неделю назад, было не в пользу Соловьева, о чем явственно указывалось в приписке, что любой человек мог узнать из газет об открытии нового месторождения.

Виталий подолгу, без движений, сидел за столом перед чистым листом бумаги, размышляя, чтобы написать в свое оправдание и как убедить эксперта, в доказательстве своей правоты. Неожиданно ему помогли друзья – американцы, живущие за океаном, которые сделали независимое параллельное открытие, заявив, что падающая снежинка имеет отрицательный заряд. Они могли бы составить заявку на изобретение в своей стране, но захотели иметь открытие. Такого ранга удостоверения в их государстве не существовало и, по воле случая, их заявление попало к нашему эксперту, который судорожно сравнив идентичные  заявки, вспомнил о гордости за своих ученых. Сомнений у эксперта в отношении отрицательного заряда падающей снежинки больше не существовало и он с лёгкостью, указав на приоритет двухгодичной давности, предложил Соловьеву срочно переписать заявку на изобретение, обозвав ее открытием. Понимая, что сейчас не время задавать излишние вопросы,  Виталий срочно переписал заявку, не раздумывая об отличии изобретения от открытия.

    Получение удостоверения об открытии совпало с установкой на крыше родного института огромного транспаранта со звучным лозунгом: «СЛАВА НАШЕЙ НАУКЕ!» Стоя без шапки  у входа в институт, запрокинув голову, Соловьев, как никто другой, понимал, что означают слова: СЛАВА НАШЕЙ НАУКЕ!– и почему слава  именно нашей науке, а не какой-либо другой.  Кружились снежинки, медленно опускающиеся на его мокрое лицо. Одна из них была именно та, ради которой он писал открытие, не имеющее на первый взгляд  принципиального значения для людей.

– А всё-таки летящая снежинка имеет отрицательный заряд,– сказал Соловьев вслух самому себе.

    Для него сказанное имело не меньшее значение, чем  для Галилея, произнесшего знаменитую фразу о Земле: – А всё-таки она вертится!

КАК ДЕЛАЮТСЯ ОТКРЫТИЯ НА ЮГЕ

    Семен Михайлович, в сопровождении  Михаила, подымался по пролету  лестницы, ведущей  на второй этаж министерства здравоохранения Таджикистана. Галантно пропустив спускающуюся женщину в белом халате, он подождал, пока стихнет стук ее каблуков на первом этаже.  Дождавшись, чтобы в ближайшем окружении никто не просматривался, профессор, остановившись на лестнице, склонил голову в сторону своего сотрудника, и заговорщически прошептал:

– На Волге обнаружена холера.

    Михаил от неожиданности потерял дар речи. Эту новость он слышал сегодня утром в кафе гостиницы по радио, когда размешивал сахар в стакане, но не придал словам диктора существенного значения, пропустив сообщение мимо ушей. Об этом слышали и остальные посетители, сидящие за соседними столиками. Рядом находился и шеф, но видимо, только он, поразмыслив, понял важность и неординарность сообщения.

– То, что на Волге бушует холера, я слышал сегодня утром по радио,– ответил пришедший в себя Михаил, после чего шепотом выдал общедоступную информацию, как секретную.– Холера буйствует и на Украине. Вся Одесса полыхает. Говорят, что из Одессы невозможно позвонить ни в один город. Представляете, как живущие в Москве или в Питере родственники чувствуют себя, не имея возможности связаться со своими близкими, уехавшими в командировку или на отдых к морю. Телефонистки не соединяют абонентов, объясняя свои действия заботой о снижении холеры в густонаселенных районах страны.

– Ну, это уж слишком,– высказал весомую точку зрения профессор.– Холера не распространяется по телефону.

– Одесса – своеобразный город, в  котором обитатели чего – только не придумывают.  Я был свидетелем, как на Центральном телеграфе в центре города, среди бела дня, заказ на междугородний разговор телефонистки принимают исключительно по срочному тарифу, то есть в три раза дороже, чем следует. И клиенты платят,  терпеливо ожидая вызова целый час, как при обыкновенном тарифе. Они привыкли к местным обычаям и знают, что иначе нельзя.

– Холера – чрезвычайный случай,– продолжил свою мысль профессор, всерьез не воспринимая рассуждения Михаила.– По-видимому, телефонистки выполняют указания чиновников, пытающихся, таким образом,  бороться с паникой среди родственников, проживающих вне Одессы.

    Поднявшись на второй этаж, Семен Михайлович перешел на твердый шаг. Широко размахивая руками и демонстрируя активность, он, как вихрь, ворвался в кабинет заместителя министра здравоохранения Акбара Каримовича. Следом идущий по коридору Михаил, находясь в одной команде с шефом, как ребенок, копировал повадки учителя.

    Невыездной перенял прием энергичного вхождения в заведения в студенческие годы у доктора, под патронажем которого стажировался в больнице в  качестве медбрата.   Опытный наставник с удовольствием делился с учеником своими знаниями и рассказывал интересные истории из своей практики. У него было чему поучиться. Будучи общительным человеком, он при обходе палаты мог надолго присесть на одну из коек и больные, в дружеской беседе, начинали рассказывать ему о своих болячках. Для многих из них, впоследствии, он становился семейным врачом и навещал пациентов после их выздоровления. Приняв вызов, он ускорял шаг у подъезда дома и врывался в квартиру, раздеваясь в коридоре на ходу и снося, попадающиеся на пути,  предметы и вещи. Бежал к больному, будто тот лежал на операционном столе. Удостоверившись, что сегодня успел, доктор садился на кровать, вытаскивал карманные часы, висящие на цепочке, щелкал затвором, отчего верхняя крышечка взлетала вверх и, положив пальцы на руку больного, щупал пульс, внимательно наблюдая за пациентом. Успокоив больного, что всё поправимо и что ничего страшного пока не произошло, он нередко оставался на часок, болтал с домочадцами о делах житейских, а то и выпивал чашечку чая.

    Врача из Невыездного не вышло. С выбором профессии он определился ранее, поступая на биологический факультет МГУ. Медицинский институт, второй ВУЗ,  рассматривался всего лишь для расширения кругозора, что позволяло ему заниматься самолечением, выписывая рецепты для себя и близких. Как память о прекрасных днях, проведенные с практикующим доктором из больницы, остались приобретенные впоследствии карманные часы, предвестник спокойствия, и страсть к ускоренному шагу, при входе в кабинеты, отдаленно напоминающие ему о необходимости помощи ближнему. Михаил, не раз видевший, как взлетает верхняя крышечка часов у шефа, тоже подумывал о замене своих ручных на карманные часы. Заместитель министра поднялся из-за стола навстречу вошедшим и крепким рукопожатием поочередно потряс руки обоим, несколько задержав, в знак почтения, руку профессора.  Рассмотрение животрепещущих вопросов не намечалось. Встреча рассматривалась, как акт вежливости, при отъезде Семёна Михайловича.  Радушный хозяин предложил на выбор:– чай или кофе?

– Зелёный чай,– уважая местные традиции, выбрал профессор.

    Не одну пиалу выпил профессор, уплетая орешки и изюм, именуемые досторханом, размеренно рассказывая об успехах, достигнутых во время продолжительной  командировки, перешедшей, из-за длительности срока, в экспедицию.   Заместитель министра остался доволен результатами и поблагодарил за проделанную работу.

– Улучшение санитарного состояния в республике является моей прямой обязанностью,– высказался он,– а внедрение вашей новой установки в Богом забытом горном ауле, для меня двойной праздник, поскольку реализация конкретного предложения является моим обещанием, как депутата, данным моим избирателям.

    Деловая часть беседы закончилась. Расположившись к профессору, заместитель министра никак не хотел его отпускать. Безмятежно раскачиваясь во вращающемся кресле, он тянул время, незаметно подводя нить разговора к основной, болезненно интересующей его, теме.

– Приятно иметь дело с умными людьми,– резюмировал он.– Я всегда открыт к новому сотрудничеству и внедрению ваших разработок.

    Профессор и Михаил, кивая головами в такт произносимых слов, благосклонно согласились с высказыванием заместителя министра.

– Кстати,– добродушная маска сползла с лица Акбара Каримовича,– вчера вечером  выяснилось, что в одном из районов, граничащих с Афганистаном, у нас появился один приезжий экземпляр, инфицируемый холерой. Пока о нём знают избранные. Можете ли вы помочь нам?

Семен Михайлович глубокомысленно задумался.

– Мы подумаем над вашим предложением,– согласился он, выждав паузу.

– Если решитесь, то считайте, что все службы министерства переходят в ваше распоряжение,– он тоже сделал глубокомысленную паузу.– Нам это выгодно. От сотрудничества с вами наши специалисты получат только пользу.

    Вечером, размешивая ложкой сахар в стакане во время нехитрого ужина в номере гостиницы, профессор неожиданно произнес:

– А он хиляк.

    Михаил, долгие годы работающий рядом с Семеном Михайловичем, понял, что имеется ввиду  холерный вибрион, о котором профессор, не переставая, начал думать с утра до вечера. Все промежуточные встречи, разговоры, любования видами природы и достопримечательностями города, хождение по кабинетам и коридорам являлись вторичными. В действительности, все остальное не имело существенного значения.  Главным оставалась, завладевшая умом, проблема, связанная с дезинфекцией холеры. И если, как сейчас, выяснилось, холерный вибрион – хиляк, то не трудно представить, что  недалек тот день, когда можно будет с ним справиться. Михаил по своей инициативе, не сговариваясь, уже давно подключился к теме. В середине дня он, выкроив время, посидел в библиотеке, просмотрел несколько книг и справочников и теперь многое знал о жизнеописании, повадках и видах холерных вибрионов, отметив, что для них губительна как кислая, так и щелочная среда. Зная слабые места, можно было начать бороться, а значит со временем и победить.

    Последующий разговор ученых напоминал беседу живущих уединенно в горах двух отшельников, которые не тратят попусту лишних слов. Иногда один из них задавал вопрос и не спеша ждал ответа, считая, что времени нет, а есть лишь процесс  решения проблемы. На вопрос, заданный  утром, ответ после тщательного  раздумья нередко приходил  во второй половине дня, а то и на следующий день. Среди серии ничего не значащих фраз откровением  прозвучало высказывание Михаила, выходящего из душевой с полотенцем через плечо: – Для обеззараживания холерных вибрионов наиболее благоприятно подходит щелочная среда с введением в нее альгологического полиинокулянта.

– Уже поздно,– устало высказался профессор, не желающий  дискуссий на ночь глядя.–  Направление поиска известно. Чтобы принять окончательное решение, с идеей нужно переспать. Подождем восхода солнца,– немецкая пословица, вспомнил он, гласит,– утренние часы – золотые часы.

    После утренних дебатов, во время которых определилось направление поиска дезинфекции холеры, ученые готовы были вести дальнейший диалог с Акбаром Каримовичем. В середине дня, после совещания у замминистра, сотрудники института эпидемиологии и гигиены, оккупировали противочумную станцию, в которой хранились штаммы холерных вибрионов. К вечеру доложили заместителю министерства о готовности к эксперименту. Дело оставалось за главным: подбором альгологического  полионокулянта. Семён Михайлович пообещал в ближайшие дни подобрать закваску для дезинфекции холеры и в поисках её два дня колесил по ближайшим окрестностям. Он исходил из того, что не стоит тратить время на поездку в Научный Городок, где хранилась богатейшая коллекция, содержащая многочисленные виды  микроводорослей. Природа должна была сама позаботиться о противоядии, которое находилось  где-то поблизости от заразного источника. Для решения вопроса требовались всего лишь знания и способность видения. Невыездной не ошибся. Закваска, зеленеющая в грязи и кричащая  о своей жизнестойкости, отыскалась. Профессор шел к ней напрямик, не разбирая дороги, оставляя следы от подошв своих туристических ботинок большого размера во влажной почве сомнительного происхождения. На следующий день, в противочумной станции под строжайшим надзором в емкость с водой внесли  холерные вибрионы и вслед жизнеспособную закваску. На следующий день эпидемиолог, проводящий эксперимент, сделал заключение, что вода, содержащая миллион холерных вибрионов классического типа в каждом миллилитре, стала чистой. Акбар Каримович, с которым тут же связались по телефону  и доложили о результатах исследований, трубным голосом возвестил о новом открытии. Профессор Невыездной на полминуты сделался национальным героем.

    По возвращению в гостиницу, на радостях, Семён Михайлович купил пакетик хны и восстановил блеск красных волос.

    Через два дня отъезжающего в Научный Городок профессора Невыездного  вызвался проводить главный эпидемиолог республики. По дороге в аэропорт он высказался, что теперь ему ясно, как помочь России и Украине в  случае, если они обратятся за помощью в Минздрав республики. Ему будет, что сказать.

   По  летному полю  гуськом шла группа пассажиров, сошедших  с приземлившегося лайнера, которую сопровождала стюардесса. Сбоку шли, весело болтающие о чем– то,  смешливые молодые медсестры в белых халатах, держащие в руках миниатюрные чемоданчики, на внешней стороне которых виднелись  красные  кресты.

– Кого они встречали?– спросил профессор Невыездной, указывая на медсестер.

– Им предписано встречать у трапа самолета гостей для выявления больных пассажиров, инфицированных холерой, прилетающих из Украины и России. Всех подозрительных предписано отправлять в медсанчасть для обследования,– прошептал главный эпидемиолог на ухо профессору. –  Теперь они спешат в здание аэровокзала Душанбе, где идет регистрация вашего рейса, вылетающего в Москву. Им надо успеть после регистрации осмотреть пассажиров, выходящих из накопителя на летное поле.

– Разве они способны визуально определить пассажиров, инфицированных холерой? -спросил изумленный Семен Михайлович.

    Поравнявшись с медсестрами, главный эпидемиолог притормозил машину, помахал  им рукой в знак приветствия   и, обращаясь к профессору, важно сказал:

– А как же? Видите, вас пропустили к трапу, значит вы не инфицированы.