Обдириха

Все были очень удивлены, даже ошарашены.

– Что будем делать? – спросила Юля.

– Пойдёмте вброд! – предложил Костя.

– Пойдём! – радостно подхватил Фёдор, одобряя его предложение.

– Нет, вброд я не пойду! У меня не тот наряд, – заявила Юля. Она была в белом лёгком платье.

Вдруг ребята увидели идущую на вёслах лодку.

– Эй! Перевезите нас! – закричали они радостно. – Наконец-то!

Упираясь шестом в дно, пожилой рыбак повернул к берегу, посадил ребят в лодку и повёз на другую сторону. Переезжая реку, они вспомнили про Георгия, и все трое подумали о необычности недавней ситуации.

– Странно как-то… Георгий. Непохоже на него… – заметила Юля.

Долгий путь вёл в заброшенные деревни. Сначала ребята шли лесом. Светло-голубой мох-ягель стелился в борах по низинам. Костя набрал в пакет этого экзотического северного мха. Потом путь лежал давно не паханными полями, поросшими травой выше пояса, сквозь которую приходилось отчаянно продираться, обретая многочисленные царапины на руках и лице. Лес уже наступал на поля…

И было очевидно, что если в ближайшее время сюда не придёт пахарь-оратай, то лес снова займёт пространства, ему когда-то принадлежавшие, – владения, отвоёванные у него столетия назад упорным тружеником-земледельцем. Время от времени ребята останавливались пофотографировать, передохнуть и отхлебнуть прохладного домашнего кваса.

– Здесь ведь, наверное, есть медведи? – во время одного из привалов спросила с опаской Юля.

– А как же! Этого добра хватает: и медведи, и волки бродят. Но ты их не бойся – сейчас они сытые, – сказал рассудительно Федя, и ребята отправились дальше.

Наконец вдалеке, за двумя растущими особняком кедрами с мохнатой игольчатой кроной, показались крыши домов с деревянными конями, а немного погодя – и сами избы… Вот она – всеми забытая деревня.

– Здесь совсем никто не живёт? – спросил Костя.

Федя отрицательно помотал головой.

– Совсем?

– Совсем, – твёрдо ответил мальчик.

Дорога, по которой пробирались ребята, служившая когда-то центральной улицей, сплошь заросла травой. Серые бревенчатые избы с деревянными конями и консолями – подобием ложного балкона, впечатляли своей добротностью. Эти огромные дома-пятистенки[12] с большими поветями[13] и взвозами[14], как угрюмые великаны, печально смотрели заколоченными глазницами окон и, казалось, хотели поделиться своей трагедией, высказать то, что выражали всем своим угрюмо-меланхоличным видом.

Дома отлично сохранились. В них вполне можно было жить, только не было жильцов. Словно тоскуя по своим обитателям, они, казалось, удручённо качали головами.

Стоять посреди забытой деревни и смотреть на заброшенные дома в июльский полдень, когда природа наполнена яркими солнечными красками, было невыносимо: какой-то неизбывной тоской веяло от этих серых строений; тоска передавалась ребятам…

Многие дома были заколочены, на некоторых висели тяжёлые амбарные замки, иные были вовсе не заперты; кое-где у дверей так и стояли когда-то поставленные приставки[15], словно хозяева отлучились ненадолго и вот-вот вернутся в своё жилище.

Ребята зашли в один из домов.

В избе было чисто. Отдельные вещи – туеса, крынки, чугунки, различные деревянные ковши с длинными ручками, ушаты, ступы и многие другие необходимые в крестьянском быту предметы, названий которых Костя не знал, – были оставлены хозяевами. Видимо, уходя, они не захотели брать с собой мелкую домашнюю утварь. Федя зачем-то прихватил выдолбленный из дерева ковш ручной работы. В буфете старого дома аккуратно стояли чашки, чайник и медная братина. Эти чашки почему-то вызвали у Кости непонятный приступ тоски. При взгляде на них ему непреодолимо захотелось как можно скорее покинуть избу. Предупредив ребят, он выбрался на улицу.

Снаружи, казалось, ничто не изменилось, как будто не менялось много лет с тех пор, как деревня оказалась покинутой. Деревня осталась, а люди ушли. Только свежепроторённая в густой траве тропка говорила о визите ребят. Косте вспомнилась печально-философская повесть Фёдора Абрамова «Мамониха»… Юноша принялся торопливо расхаживать взад-вперёд по протоптанной тропке вдоль деревенской улицы, отыскивая взглядом бани: собственно, то, ради чего он проделал этот путь. Впечатлённому недавним рассказом студенту не терпелось заглянуть в какую-нибудь старую баню, но почему-то ни одной не попадалось в его поле зрения. Парень ходил, искал, приглядывался, но бань нигде не было видно… Это обстоятельство показалось ему довольно странным, но вскоре он решил, что строения просто сгнили, либо перевезены прежними хозяевами на новые места.

Костя поглядывал на часы, уже начиная волноваться: надо успеть к переправе, чтобы попасть на автобус, но Юля с Федей не торопились. Девушке не терпелось запечатлеть Фёдора с разных точек в антураже подлинной крестьянской избы.

Их неторопливость начинала раздражать Константина. Он уже хотел было обратиться к наконец появившейся Юле с ядовитым замечанием, выплеснуть своё негодование, но только собрался высказать заготовленную фразу, как вдруг осёкся, заглянув ей в глаза, и в этот момент гримаса исказила его лицо: в её глазах он увидел нечто странное и ужасающее – туман и пустоту; они были как будто затянуты бельмами, и сквозь туман Костя уловил насмешку. Он остолбенел, голова закружилась… Она приблизилась к нему вплотную: сейчас на него бросится, как рысь, прыгнет на грудь, вопьётся когтями в белую мякоть тела и оставит наполняющиеся кровью борозды.

«Надо отсюда мотать», – пронеслось в голове; он, защищаясь, поднял руку и хотел было отпрыгнуть, но в следующий момент ощутил тёплую ладонь девушки на своём плече.

– Что с тобой? – участливо спросила она, заглядывая ему в лицо.

И тут же видение мигом исчезло. «Совсем, что ли, я с ума схожу?..» – испугался Костя.

– Нет, ничего. Перегрелся, видимо, на солнце, – поспешно ответил он.

– Отойдём в тень, сюда, под эти кедры. Их, наверное, специально высадили… Какая роскошная крона, видишь?! Краски не взяла. Вот ведь! – сокрушалась Юля.

– Слушай, какие краски?! Пора бы отсюда двигать.

– Ну да, сейчас пойдём. Позови-ка Фёдора. Где он, где он? – и вновь в интонации Юли Косте послышалась ирония, но он тут же укорил себя за мнительность.

Федя не отзывался. Ребята звали его, бегали по протоптанной, служившей когда-то деревенской улицей тропинке, искали в траве – мальчика нигде не было.

– Может, спустимся к реке? – предложила взволнованно Юля.

– Давай спустимся.

Напролом сквозь бурьян они пробирались к обрыву. Шедший впереди Костя поцарапал лицо и больно поранил ногу, наступив на ржавый гвоздь. Достигнув наконец воды, ребята убедились в напрасности своего предприятия: и здесь не было Феди, не было даже следов. Трава нигде не примята, не говоря уже о проторённой тропке. Как он иначе смог бы сюда добраться? Они даже не подумали об этом, пока преодолевали многолетние заросли. Ребята остановились, промыли рану. Костя наблюдал, как кровянистое облачко растворялось в прозрачной воде. Юля предложила перевязать ему ногу своим носовым платком, но узел никак не хотел завязываться: то ли мокрые пальцы скользили, то ли сказывалось волнение… Они вернулись к деревне и здесь, чуть в отдалении от растущих кедров, увидели ещё одно дерево и под ним – маленькую детскую фигурку.

– Федя! – закричали они хором, не сговариваясь. Но Федя не отвечал.

– Федя! – громко и встревоженно позвал Костя пацанёнка и двинулся к нему.

В двух шагах от того места на центральной деревенской улице, где они долго топтались, напротив старого дома, к дереву вела только что проложенная в траве тропинка.

Как её можно было не заметить? Тут Федя обернулся и побежал навстречу своим спутникам.

– Федя, мы тебя ищем, а ты что же делаешь?! – закричал Костя рассерженно.

– Нельзя так делать, когда идут вместе, – строго, но жалобно добавила Юля с оттенком назидания. – Ты же умный мальчик.

Но Федя с горящими глазами бросился к ней.

– Дай… дайте фотоаппарат, – возбуждённо заговорил он.

– У меня кончилась плёнка. Ты ведь знаешь, – сказала Юля.

– Доверьте мне! Я умею! Скорее, дайте, прошу вас, – мне очень надо, – повторял он как заворожённый.

Девушка не двигалась с места.

Тогда Федя подпрыгнул и хотел было снять с её плеча висевший на ремешке «Зенит».

– Я знаю, ты умеешь, – удивлённая Юля сняла фотоаппарат и протянула мальчику. – Я ведь тебе давала снимать, просто кончилась плёнка.

– У меня тоже, – поймав его вопросительный возбуждённый взгляд, сказал Костя. Оставшиеся два кадра он отщёлкал ещё по дороге в Смутово.

– Нет кадров? Не может быть, – забормотал Федя, вцепившись в фотоаппарат.

– Федя, что ты хочешь сфотографировать? Пойдём вместе, – Костя осторожно взял мальчика за плечи. Но Федя тут же вырвался и побежал к дереву. Костя и Юля последовали за ним.

Сухое окаменевшее дерево одиноко стояло среди густой высокой травы за домом. Оно изрядно напоминало человеческую фигуру. Издали сходство было столь велико, что его можно было принять за человека. Убежавший вперёд Федя отчаянно нажимал кнопку фотоаппарата.

– Что это за дерево? – спросил Костя. Он не мог определить, хотя уже неплохо разбирался в видах деревьев.

– Я не могу понять, оно, вероятно, мёртвое, – как-то неуверенно произнесла Юля.

– Нет, не мёртвое. Оно спит, – прошептал Федя. Он мгновенно приблизился к дереву, долго вглядывался в него, затем уткнулся лицом в кору, обхватив ствол руками. – Надо же, всё ушло… – растерянно произнёс пацанёнок.

– Что ты хотел сфотографировать? – повторил Костя.

Федя долго не отвечал. Наконец тихо произнёс:

– Стихи. Тут как будто бы на дереве стихи были. Я сам видел. Они выступали в виде каких-то странных букв на коре. Я даже запомнил пару строчек. Надо будет записать.

– Скажи нам! – попросил удивлённый Костя.

– Не сейчас. Вернёмся – скажу, – твёрдо решил мальчик.

– Ладно, пойдёмте отсюда. Пора, – сказала Юля, ласково взяв Фёдора за плечи и направив вперёд.

Костя за ними не торопился: он внимательно осматривал дерево, но никаких букв и даже намёков на их очертания не обнаружил, только в одном месте на стволе, чуть ниже уровня глаз, ему показалось, что конфигурация высохшей коры напоминает старославянскую букву «Ѫ» – «Юс большой».

Костя осторожно дотронулся пальцем до «буквы»; подул ветер, и сухие ветви зашелестели над головой.

Парень наклонился, коснулся лицом ствола, и вдруг ему послышался сквозь древесный скрип и шелест высохших ветвей хриплый шёпот: «Это старый житель деревни, Лысый Матвей. Я так и остался здесь, так и окаменел».

От этого пронзительного шёпота Косте стало жутко. Он вновь подумал, что у него что-то случилось с головой.

В это время его позвали. И ещё он услышал, как глухой неестественный скрипучий голос предупредил: «Не смей!..»

Что именно запрещают ему делать, юноша не расслышал, и тут же известная фраза эхом отозвалась у него в голове: «Над старостью смеяться грех».

Как он ни силился припомнить, чьё это столь знакомое изречение и откуда, – не мог. Память явно ему отказывала. Костя негодовал на себя. Больше ему ничего не удавалось уловить, как он ни прислушивался: только назойливый скрип древесины и шорох веток.

Он не видел теперь и загадочную букву – «Юс большой»: «буква» куда-то исчезла, или он просто её потерял в орнаменте древесных узоров. Отчего-то Косте стало не по себе, и он поторопился за Юлей и Федей, которые уже пропали из виду.

Он быстро шёл по свеженатоптанной тропинке. Путь к дереву ему показался значительно короче. Он шёл и шёл, а тропинка всё не кончалась.

Внезапно сзади послышался странный шелест и шаги. Костя резко обернулся: «Дожил уже до галлюцинаций!» – мелькнуло в голове: ему почудилось, что дерево идёт вслед за ним!

Юноша остановился, зажмурился и сжал руками голову. Потом резко открыл глаза и обернулся снова. Нет, оно находилось на месте. Правда, кажется, сначала было дальше. Костя стоял в недоумении: идёт он уже давно, и за всё это время ушёл всего на несколько метров от дерева?

«Просто перегрелся, перегостил; пора ехать», – решил парень и энергично зашагал дальше, уже не оглядываясь.

Юля и Федя сидели на обветшавшем крыльце старого дома.

– Наконец! – иронично заметила Юля.

– Пойдёмте, – сказал утомлённый Костя.

– А ковш? – воскликнул Федя.

– Сейчас, сейчас мы придём! Он оставил ковш на повети, – пояснила девушка.

– Какой, к чёрту, ковш! Времени сколько!.. – нервно бросил Костя.

– Чудак ты! Дай ребёнку ковш забрать. Без этого ковша он отсюда не уйдёт, – заступилась за мальчика Юля.

В избу Костя не пошёл вместе с ними. Несмотря на зной, предпочёл подождать их на улице. И, нервно расхаживая по примятой траве возле дома, он вдруг увидел на противоположной стороне бывшей когда-то деревенской улицы, напротив домов, поодаль, несколько полуразрушенных старых бань, выстроившихся в ряд вдоль оврага с пересохшим ручьём, и тут же, не раздумывая, направился к баням. За всеми непредвиденными моментами этого путешествия он чуть было не забыл о своей основной цели.

Подходя к одной из бань, приземистому тёмному домику, Костя чувствовал волнение: «Быть может, это та самая баня, в оконце которой Феде когда-то явилось зловещее видение?..» Он залихватски распахнул дверь ногой и влетел в старую баню.

– Эй, обдириха, где ты здесь есть?! Выходи! – вызывающе прокричал Костя и трижды зачем-то свистнул.

Слева от входа располагалась печь. Костя с размаху ударил ногой по закопчённой топке. Посыпалась на пол жёлтая глина.

Осколки кирпича, битые бутылки, старые «бычки» от сигарет валялись по углам бани. Видимо, молодёжь из соседних деревень приезжала сюда на лодках провести время. Костя заглянул во все крохотные отделения бани, отгороженные деревянными дверями, открыл даже печную заслонку топки, пошарил в дымоходе, залез в поддувало. Ничего не было, кроме мусора… Почувствовав некоторое разочарование, юноша провёл пальцем по закопчённому, треснувшему стеклу оконца (небольшой кусок его в углу был, очевидно, выбит или выпал сам); затем для чего-то попрыгал, стараясь как можно громче стучать подошвами кроссовок по дощатому полу старой бани, повертелся на месте и вышел, громко хлопнув дверью так, что она распахнулась от удара и вновь захлопнулась с характерным эхом.

Вернувшись обратно, Костя не обнаружил своих спутников. Стал звать их, но ответа не последовало. Заглянул в дом: их нигде не было… Между тем солнце стояло в зените, зной изнурял. Безудержно хотелось искупаться. Костя взглянул на часы: надо было торопиться назад, иначе опоздает к перевозу, а значит, и к автобусу, то есть придётся опять оставаться на несколько дней, так как автобус ходил только дважды в неделю. А оставаться было уже неудобно. Точнее, он так решил. А раз решил ехать, значит, надо ехать. Костя снова позвал своих спутников. И вновь никто не откликнулся. Уже всерьёз разозлившись, он резко дёрнул дверное кольцо соседнего дома, решительно вошёл внутрь и чудом не провалился в погреб: дощатый пол оказался гнилым.

Костя не поверил своим глазам, увидев сидящего на верхней ступеньке лестницы на второй этаж Федю, наряженного в белую косоворотку, вышитую красным северным орнаментом, с пыльной балалайкой в руках, а напротив него в акробатической позе – Юлю, замершую с фотоаппаратом.

– Вы что – обалдели?! Сказали же: ненадолго. Я их повсюду ищу, а они – фотографируют! Я опаздываю! Если ехать – то сейчас! – вспылил Костя.

– Что ты такой нетерпеливый?! Только посмотри, что я здесь в сундуке нашла: это ведь старинный наряд пинежского крестьянина! Примерь, может тебе подойдёт: там их два. Всё равно мы уже опоздали к пятичасовой переправе. Теперь Георгий повезёт только вечером после службы, – спокойным голосом сказала Юля, стоя с «Зенитом» наперевес.

Костя вышел из дома и быстрыми шагами, не оглядываясь, направился травой прямо через заброшенные поля. Жгучее чувство негодования переполняло его: «Эгоисты, безответственные эгоисты! Сколько раз я им твердил о своём отъезде, предупреждал о том, что надо успеть к переправе. Взял с собой часы! Надел на руку. Волновался за них, дураков: куда делись? А они спокойненько фотографируются! Наряды примеряют!» Злость ещё пуще разыгралась внутри, и Костя прибавил шаг.

Но неожиданно осенившая его мысль заставила на мгновение остановиться: Юля фотографировала пустым фотоаппаратом! Как она могла делать снимки без плёнки? Или неверно сказала мальчику, что та закончилась. Тогда зачем? Чтобы поторопить? Но почему же сама не спешит теперь? И задерживает его? Какой-то неприятный холодок от этой непонятной загадки пробежал по телу парня. Он зашагал было дальше, но услышал шелест раздвигаемой травы и обернулся: за ним, смешно шлёпая по земле, бежал Федя с двумя полиэтиленовыми пакетами в руках.