Помоги проекту - поделись книгой:
Безуспешно пытался он пристроить свою военную амуницию, но никому она задаром была не нужна… Дима проклял своих московских советчиков – одна шинель заняла у него в сумке кучу места. Кто сказал, что она тут в цене?! Голову тому отвернуть!
Дмитрий обошёл все без исключения военные магазины – никто не заинтересовался… Наконец, один поляк-перекупщик нехотя взял всё разом – шинель, фуражку, китель, значки, кокарды, ремень – за сорок долларов… Дима был несказанно рад!
Шёл шестой месяц его пребывания в Штатах, заканчивалась виза, дальше он оставался на нелегальном положении… Не раз и не два, а очень часто подмывало Диму уехать домой, сбежать из этого ада… Но его загранпаспорт был у Фимы, а Дмитрий был лишь бесправный и беспрекословный исполнитель Фиминых желаний, одно слово – 'шестёрка'…
Три раза передал юноша письма домой с заезжими москвичами. Неизвестно, дошли ли они, поскольку Дима в ответ не получил пока ни одного…
Письма были оптимистичными, насколько это было возможно в его положении. В одном он передал красивую открытку с видом на Манхэттен для Алёны, где обещал пригласить её в гости на следующий год. Эту открытку Дима украл у уличного продавца. Да, теперь он не гнушался даже этим!
Раньше за ним никогда не наблюдалось таких замашек мелкого воришки, 'шкодника', как сказал бы Фима. Но теперь жизнь заставила юношу завести новые привычки: так он никогда не выходил из супермаркета с пустыми карманами. Дима засовывал туда всё, что могло поместиться: яблоко, йогурт, иногда банку супа или паштета… Но всё это было не так рискованно, как то, что он проделывал по вечерам, когда у Фимы собирались гости.
Бывало, что кто-нибудь из них по рассеянности оставлял бумажник в куртке или плаще в прихожей, что давало юноше прекрасный шанс потрясти растяпу. Он брал немного, так, чтобы было незаметно: иногда всего пару квотеров, иногда перепадала десяточка долларов – в зависимости от содержимого бумажника… Дмитрий страшно боялся быть пойманным – Фима бы этого не простил!
Так за полгода накопилась довольно изрядная сумма: две тысячи баксов. Конечно, не так уж много, но и не мало! Деньги Дима хранил в банке. Дома, в своей коморке, оставлять было не безопасно. К тому же, было трудно бороться с желанием их потратить. Как только накапливалась очередная сотня, Дима шёл в банк и клал их на счёт, по которому, к тому же, начислялись проценты, к сожалению, пока совсем мизерные, но всё-таки!
Сколько же он должен Фиме? Всё чаще мучила эта мысль юношу. То, что не тыщу и не две, это было и ослу ясно, но всё же сколько? Пять? Десять?
Дмитрий пытался заговорить с Фимой на эту тему – бесполезно. Тот отшучивался: "Тебе за всю жизнь не заработать!" Да, это мало обнадёживало…
Пришло, наконец, первое письмо из дома. Сердобольная мама радовалась, что её сын в Штатах, потому что дома было "
Милая, добрая мамочка! Она думает, что здесь лучше, что сынок её живет в достатке, работает в приличной фирме, ходит по чистеньким улочкам и красивым магазинчикам, а по выходным – в кино или ресторан. Может, даже уже с девушкой какой познакомился американской… Может, уже и жениться собирается, кто знает? "Да, мама, всё именно так", – писал в ответ Дмитрий, не хотелось ему огорчать близких.
Девушка у него была, не невеста, конечно… Певичка из соседнего ресторана: вульгарная, немного потасканная, старше Дмитрия лет на восемь (потом оказалось, что всего-то на два года)… Но главное, что она была женщина и ещё что денег не брала!
Приглянулся ей Димочка и она его вполне устраивала. Иногда, если вечером было свободное время, он заходил к ней в ресторан, который по московским понятиям едва тянул на второсортное кафе. Пожалуй, назвать его столовой было бы точнее…
Здесь собиралась зажиточная эмигрантская публика, сюда непременно приводили гостей из 'Союза': культурная программа, так сказать… Песни каждый вечер были одни и те же – русские романсы, пара песен на грузинском и армянском языках, блатные песни и кое-что из современной советской эстрады, что быстро доходило до Брайтона из Москвы.
Эти последние пользовались особым успехом, поскольку были в новинку местной публике. Гости из Союза тоже были приятно удивлены, что создавало всеобщую атмосферу радости и веселья.
Дима сидел за сценой, поджидая Машу. Пела она совсем неплохо. Концертное 'платье' на ней едва сходилось и плотно обтягивало её чуть полноватую фигуру, оголяя при этом всё, что только было можно: спину, плечи, руки… Спереди вырез был настолько глубок, что казалось, её тяжелые груди, того гляди, выпадут, что, в общем-то, создавало некое приятное ожидание среди мужской половины зала…
Маша забегала на несколько минут в перерывах, трепалась с официантами, успевала выпить рюмку-другую и снова убегала. Вечером, после выступления они отправлялись к ней домой.
Певичка снимала небольшую, но уютную квартирку в соседнем с рестораном доме. Там они устраивали небольшое застолье. Благодаря Машиной ловкости, на столе появлялись рыбка, и икорка, и бутылочка из ресторана… Дима только удивлялся, как ей это удавалось. Насладившись столом, юноша попадал в горячие Машины объятия и теплую постель. Это, в общем-то, и составляло самые приятные минуты его существования.
6. Друзья.
Пришла зима, противная и слякотная. Шёл восьмой месяц 'новой' жизни. Дмитрий жил по-прежнему у босса Фимы и на душе у него было ни грустно, ни радостно, а вообще, никак… Днём юноша всё также ездил по городу, по разным Фиминым поручениям, вечером – обслуживал гостей, а в свободные вечера просто напивался и заваливался спать.
Появились свои друзья. Встретил случайно на улице знакомое лицо. Оказалось, учились вместе в институте, правда на разных курсах. Но всё равно, было чертовски приятно!
Олег окончил 'Плехановский' на год раньше и приехал сюда с женой и маленькой дочкой к родителям. Официально со статусом 'беженца', хотя, какой он беженец… Никто его не притеснял и из Москвы не гнал: сам захотел уехать!
Жили они вшестером – с родителями и дряхлой бабкой – в Нью-Джерси. Старая, сто лет не видавшая ремонта квартира, заплёванный подъезд – вот что представляло их жилище. Зато и снимали они его считай, задаром – всего пятьсот долларов в месяц.
Олег подрабатывал, где придётся. Его диплом института советской торговли здесь явно никого не привлекал. Жена работала экскурсоводом в маленькой туристической фирме. Она прекрасно знала английский: окончила как-никак 'Мориса Тореза'. Но этим никого в Штатах не удивишь, поскольку по-английски говорят даже малые дети… Больше ей похвастаться было нечем.
Родители Олега были уже более или менее устроены. Они оба работали в рекламной фирме и получали вполне прилично. Так и жили вшестером на их зарплату, бабкину пенсию и пособие для беженцев. Выходило вполне прилично, но надо было откладывать на будущее. Всё так зыбко, никто не знает, что будет завтра!
Поэтому и довольствовались они одной квартирой и одной подержанной машиной. Пятилетняя дочка сидела с бабкой дома, хотя парализованная бабка сама требовала ухода и присмотра. Няня – это было уже непозволительной роскошью…
– С работой туго. Очень туго, – жаловался Олег. – Я готов выполнять любую тяжелую и грязную работу. На здоровье вроде не жалуюсь. Так и той ведь нет! Эмигрант… Поверишь, улицы подметают американские граждане, где уж там нам… Кризис…
– Ты – счастливчик!– позавидовал Дмитрий сокурснику.– Ты можешь хотя бы работать официально, у тебя есть 'Зелёная карта'… Найдёшь работу когда-нибудь… А я куда не сунусь – везде отказ! Сам понимаешь – на нелегальном положении… Просто не представляю, что мне делать… Ты, случайно, не знаешь никого, кто бы остался, как я?
– Есть тут один из 'невозвращенцев'… Шестой год уже кантуется: ждёт амнистии… Могу свести, – нехотя отвечал Олег.
На следующий день Дима познакомился с Сашей. Тот – кандидат наук, математик. Приехал в Бостон на международный научный конгресс и остался: сбежал прямо из отеля накануне вылета. Потом Саша перебрался в Нью-Йорк…
Говорил он почти без акцента:
– Для начала на все командировочные я нанял себе юриста-адвоката и обратился в иммиграционную службу. Хочу, говорю, остаться в Штатах. На Родине зажимают, работать не дают, талант губят… Мои мозги нужны США, я – учёный с мировым именем! И что ты думаешь, мне ответили?
– Неужели отказали? – изумился Дима.
– С треском! Поезжай, говорят, милый, домой, а то мы сами тебя отправим… Домой, сам понимаешь, пути нет. Дома – скандал, позор… Нет, обратно ни за что! Ну, и что делать? Перебрался в Нью-Йорк, здесь народу больше, раствориться легче. Юрист говорит: "Сиди, жди перевыборов президента. Власть сменится – может, амнистию дадут…" Вот и жду уже шестой год… И президент сменился, а я всё жду!
– Думаешь, дадут? – с сомнением поинтересовался Дима.
– Посмотрим… Если нет, то буду снова адвоката нанимать… Ну и дерут же они, сволочи! Лишь бы 'Вид на жительство' дали, а там, глядишь, и гражданином стану! Тогда, как приличный человек, в Союз приеду… Американский гражданин! На кафедре все от зависти сдохнут…
Дима грустно вздохнул.
– А что наука?
– Какая сейчас наука? Лопата да лом – моя наука… Асфальт укладываю по фальшивым документам. У меня ведь ни разрешения на работу, ни страховки – ни фига… Но живу, как видишь! Так что не страдай, Димон! Ещё не вечер… Прорвёмся!
– Прорвёмся, – уныло согласился на прощание Дима.
Больше он никогда не видел Сашу. Интересно, приехал ли он, наконец, в Москву, потрясая новеньким американским паспортом, или все также асфальт укладывает?
7. Долгожданная свобода.
«Ждать амнистии, ждать амнистии», – тупо повторял Дима, шагая по улицам города. Куда идти – ему было всё равно. Его никто нигде не ждал… «А когда же я дождусь Фиминой амнистии?» – этот вопрос волновал юношу больше всего.
Ему ужасно хотелось скрыться, исчезнуть, забыть Фиму. Сбежать в другой город, в другую страну… Но бежать было некуда. Здесь хотя бы прикрытие какое-то: крыша над головой, зарплата, плевать, что мизерная. А там что – в неизвестности? Нищета, голод, тюрьма, смерть?
Вернувшись домой, Дима застал своего 'хозяина' с дружком. Они что-то горячо обсуждали, явно не стесняясь в выражениях… Фима был не в себе и пил больше обычного. Дмитрий впервые видел своего босса таким подавленным. Фима нервно барабанил пальцами по стакану. Казалось, что он в отчаянии…
– Ну ты же сам помнишь, как мы договаривались?– хрипло спрашивал он у дружка. – Чёрный обещал трёх посыльных, я плачу при получении… Кто же виноват, что этот Рваный так напился, что его на таможне замели? На американской таможне, мать его! Где можно бомбу ядерную провезти – не заметят. Нет, ну ты представь, прямо у меня на глазах… Я же видел, что в город его не выпустили, шмон устроили… Подзасёкся, собака!
Стакан не выдержал и треснул в мощной Фиминой ладони. Он, не обращая внимания на кровь, выкинул осколки и продолжал:
– А Чёрный трепит, что Рваного замели в баре, в аэропорту уже пустого… За дебош… А посылку ты получил, говорит, не заметывай… Вот паскуда!
Фима смачно сплюнул.
– Дождись, Рваного когда-нибудь выпустят… Не сегодня, так завтра… За драку долго не продержат…
– Вот и ты туда же! – взбеленился Фима. – Я тебе говорю, замели его на таможне вместе с посылкой, с порошком, понимаешь? Теперь его ближайшие пятнадцать лет не выпустят… Да ещё до меня докопаются!
Фима дрожащей рукой нервно налил себе новый стакан. Вид у него был, прямо скажем, неважный. Багровое лицо, потная испарина на лбу. Глаза возбужденно горели, руки чего-то искали. Дмитрий притаился за дверью и наблюдал за ним. Похоже, дело серьезное…
"Наркотики!"– мелькнула молнией догадка. Дима вспотел. Он ведь сам ездил получать эти посылки! Два раза, в аэропорту… Дима помнил точно! Тщательно упакованные пакеты, ему и в голову не пришло поинтересоваться, что там… С утра босса не было, значит он сам поехал встречать. Почему сам? Почему не отправил его, как обычно? Может, и правда прикидывается? Товар получил, а платить не хочет… Ну, тогда ведь Рваный заложит, не на вечно же его замели!
Дмитрий видел Рваного только один раз, но отлично запомнил его: худой, длинный, сутулый. И лицо такое же длинное, испитое, мешки под глазами… Из краешка рта через всю щёку к уху тянулся тонкий белый шрам. Действительно 'Рваный', точнее не назовёшь!
Прошла неделя. Фима как-будто успокоился. По крайней мере, внешне. Снова собрались друзья – пьют, гуляют, новые дела крутят.
Поздно ночью Дима, убравшись, пробирался к себе в коморку и споткнулся о шину в гараже. Сильно ударившись, он присел на корточки, держась за больную ногу, и увидел, что из шины вывалился паспорт. Обычный заграничный паспорт с родными буквами "СССР".
Дмитрий забрал его с собой посмотреть, в комнате было светлее, а открыв, просто остолбенел. На него смотрела угрюмая физиономия Рваного… Да, это был он!
Ошибиться невозможно! Почему же его паспорт был в Фимином гараже и где он сам? Значит, они всё же встретились?!
Тут Диму осенила ужасная догадка – босс просто-напросто убрал Рваного, чтобы не платить. Вот это да! Что же это была за посылка, стоящая дороже человеческой жизни? Юноша положил страшную находку на место, в надежде, что никто не заметит его открытия. Не его это дело, в конце концов… Пусть сами разбираются…
Однако, разбираться выпало именно Диме… К сожалению, а может, к счастью, это была его последняя разборка. Как-то вечером у хозяина появился незнакомый гость. Что-то сразу насто-рожило Дмитрия: то ли человек был слишком мрачный и у Фимы он был впервые… То ли Фима слишком нервничал…
Из разговора Дима понял, что тот от Чёрного. Говорили они очень тихо. К тому же босс выгнал Диму из комнаты: разговор был с глазу на глаз. Юноша сидел за стеной, в своей коморке, когда услышал голос выходящего Фимы: "Я сказал за две, значит за две. Сейчас принесу…»
В коридоре зазвонил телефон и Дмитрий подошёл ответить.
– Тебя, Фима, – он протянул трубку, проходящему мимо боссу.
Тому явно было не до разговоров, но все же он взял трубку.
– Алло, – мрачно проговорил Фима, а затем, прикрыв трубку рукой, сказал: "Поди, отдай это гостю. Скажи, сейчас подойду".
Юноша взял увесистый пакет с деньгами. "На сколько же здесь потянет?" – думал Дима, входя в комнату для гостей. Больше он ничего подумать не успел…
Раздался выстрел. Пуля попала в область сердца. Стрелял профессионал, на поражение. Дмитрий замертво свалился, как подкошенный. Вокруг быстро образовалась порядочная лужа крови.
Вдруг неожиданно появился Фима и выстрелил несколько раз. Одна из пуль попала точно в голову и, раскроив череп, прикончила незваного гостя.
Это было чистом случайностью, босс не отличался меткой стрельбой. Осознав, что угроза миновала, он грузно опустился за стол. Отбросив пистолет, Фима налил себе полный отакан водки, выпил залпом и огляделся.
Комната для гостей представляла собой леденящее душу зрелище: два окровавленных трупа, забрызганные кровью стены, на полу – лужа крови и растёкшиеся мозги…
"Это была моя пуля, мальчик, – подумал Фима, глядя на Дмитрия. – Но бог так рассудил. Чему быть, тому не миновать…" Ефим спокойно, без всякого сожаления, перешагнул через Диму и вышел из комнаты.
Той же ночыо моторная лодка, медленно продвигаясь вверх по заливу, затихла на несколько минут на месте слияния Гудзона и Ист-Ривер у Либерти-айленда. Стояла глухая ночь. Лишь статуя Свободы гордо светилась манящими огнями, на свет которых слетались бабочки и мелкие мошки. Окаменевшим взглядом смотрела она безразлично вдаль…
Из лодки было выброшено два груза. Явно тяжелых, поскольку оба они моментально исчезли в тёмной воде. Здесь, у подножия статуи Свободы, Дима обрёл, наконец, долгожданную свободу… О ней ли он мечтал, уезжая из Союза? Навряд ли… Хотя, кто знает, может это было лучшим выходом?
А в Москве стояла весна: веселые звонкие ручейки затопили улицы, ласковое солнышко пригревало проснувшуюся землю. Даже угрюмые лица москвичей стали светлыми и улыбчивыми от беспричинной радости. В эти весенние деньки пришло Димино письмо, последнее…
"
Нью-Йорк, 1991г.
Поделиться книгой: