Помоги проекту - поделись книгой:
О существовании подобной мифологемы мы можем предположить на основании ряда косвенных данных. Во-первых, во владимирских курганах и во Влазовичах (Власовичах) близ Суража были найдены средневековые круглые подвески с большой головой быка в центре и семью женскими фигурками по бокам (рис. 3). Б.А. Рыбаков, привлекая обширный этнографический материал, связал эти подвески из земли радимичей с какими-то особыми игрищами в честь быка или тура. Показательно, что на лбу быка на древнерусской подвески был изображен двойной треугольник углом вниз – знак, связываемый исследователями с символикой женского начала. Интересно отметить, что на четырех поселениях культуры винча на Балканах были найдены покрытые слоем глины бычьи черепа с раскрашенными в синий цвет носами и нарисованным на лбу красным треугольником113.
Во-вторых, на Руси в ХIХ в. на Святки (с 25 декабря по 6 января) проводилась игра в быка, которая имела подчеркнуто эротический характер: «Игра в быка. Парень, наряженный быком, держит в руках под покрывалом большой глиняный горшок с приделанными к нему настоящими рогами быка. Интерес игры состоит в том, чтобы бодать девок и притом бодать так, чтобы было не только больно, но и стыдно. Как водится, девки подымают крик и визг, после чего быка убивают: один из парней бьет поленом по горшку, горшок разлетается, бык падает и его уносят»114. Специально исследовавший образ тура Р.С. Липец отмечал глубокую древность возникновения подобных игр: «Но ряжение в шкуру быка, маска в виде бычьей головы, надеваемая ряженым, особый снаряд, имитировавший рев быка, эротические песни, исполнявшиеся при этом, – все это показывает глубокую архаику, тождественную охотничьим образам продуцирующей магии, и доказывает, что и в доземледельческой древности эти обряды могли быть связаны с культом плодородия, воплощенном в диком быке-туре, его силе производителя»115. В связи с этим данный исследователь обращает внимание на то, что находки костей тура на территории Украины и Молдавии датируются преимущественно III тысячелетием до н. э., когда это животное было достаточно распространено. Следует вспомнить, что и «Словарь русских суеверий» определяет Тура как бога сладострастия, указывая, что в связываемый с ним семик, «часто бабами забывается благопристойность», производя «всякие любовные действия в честь и жертву богу Туру». Наконец, показательным является и окончание описанной русской игры символическим убийством быка. Данная подробность перекликается с отмеченным еще Прокопием Кесарийским фактом, что именно бык был жертвенным животным Перуна. Это обстоятельство можно объяснить не только первоначальной связью с быком громовержца, но и тем, что, низвергнув прежних супругов Великой богини, новый верховный бог сделал их своей излюбленной жертвой, вновь и вновь демонстрируя над ними свой триумф. Следы жертвоприношения быка мы видим и в описании западнославянского идола Сварожича-Радигоста: «Ободритский идол в Мекленбурге, называвшийся Радигостем, держал на груди щит, на щите была (изображена?) черная буйволья голова, в руке был у него молот, на голове птица»116. Впоследствии бычья голова и грифон составили главную часть герба Мекленбурга.
В-третьих, следы древнего мифа о браке Великой богини с быком прослеживаются и в отголосках представлений о людях, как детях быка. Болгарский крестьянин еще в XIX в., обращаясь к запряженному волу, называл его «отцом», т. е. признавал в волах «своих наибольших благодетелей и священных для него животных, коих уважал как отца»117. Если эпитет брата Игоря «Буй тур Всеволод» в «Слове о полку Игореве» еще можно объяснить распространенностью культа тура, символизировавшего собой силу и мощь – качества, важнейшие для воина и потому относящиеся к древнерусскому князю, то прозвища Буря-богатырь Иван коровий сын или Иван Быкович уже не оставляют сомнений в том, что эти сказочные герои первоначально рассматривались как дети быка. Однако даже посвященные им сказки стараются завуалировать факт подобного брака введением мотива рождения главного героя вместе со своими братьями от употребления в пищу чудесной щуки: «Король приказал эту щуку вымыть, вычистить, изжарить и подать королеве. Повара щуку чистили да мыли, помои за окошко лили: пришла корова, ополощины выпила. Как скоро повара щуку изжарили, прибежала девка-чернавка, положила ее на блюдо, понесла к королеве, да дорогой оторвала крылышко и попробовала. Все три понесли в один день, в один час: корова, девка-чернавка и королева.
Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Чрез несколько времени приходит со скотного двора скотница, докладывает королю, что корова родила человека. Король весьма удивился; не успел он принять эти речи, как бегут сказать ему, что девка-чернавка родила мальчика точь-в-точь как коровий сын; а вслед за тем приходят докладывать, что и королева родила сына точь-в-точь как коровий – голос в голос и волос в волос». Когда братья вырастают, то неоднократное метание жребия указывает на превосходство Бури-богатыря Ивана коровьего сына над Иваном-царевичем и Иваном девкиным сыном. После победы над многоглавыми змеями, бабой-ягой и ее дочерьми сказка завершается женитьбой Ивана-царевича на царевне, причем как в добывании невесты, так и в выбивании из нее вредоносного начала, побуждающего ее к убийству жениха, главную роль играет опять-таки Иван коровьий сын118. Наиболее близкую ему аналогию представляет Траэтаона-Феридун иранской традиции. Он является потомком первого иранского правителя Йимы. Отца его зовут Атбин, однако более поздняя пехлевийская генеалогия именует его Пуртур или Пургав, причем имя отца Феридуна составлено из двух слов: пур – «сын» и гав – «бык, корова»119. Пургава убивает узурпатор Заххак, захватывающий власть в Иране. Более поздняя традиция описывает его как арабского царевича, однако сам его образ восходит к авестийскому трехглавому дракону Ажи-Дахаку. Даже когда Заххак описывался в человеческом образе, связь с образом змея у него сохранялась: благодаря дьяволу из плеч царевича выросли две змеи, которые надо было ежедневно кормить человеческим мозгом. После убийства мужа мать с маленьким Феридуном спасается бегством, и во время изгнания младенца кормит чудесная корова Бермайе. Преследуя их, Заххак убивает и чудесную корову. В память о своей любимой кормилице выросший Феридун велит изобразить на навершии своей палицы голову коровы. На эту особенность указывает и вещий сон Заххака, которому однажды приснились три брата-бойца, причем у младшего
Как видим, генетическая связь Феридуна с быком или коровой постоянно подчеркивается иранской традицией: отец героя «сын быка» или «сын коровы»; кормилицей Феридуна является чудесная корова, голову которой он впоследствии изображает на своей палице. Роднит иранский эпос с русской сказкой как мотив змееборчества, так и наличие у главного героя двух братьев, не испытывающих к нему особой благодарности.
В отечественной традиции потомками коровы некогда считались не только сказочные герои, но и обычные люди. Инициал «М» в Псалтири XIV в. изображен в виде двух рыбаков, тянущих сеть и бранящихся между собой: «Потяни, корвин сын! – Сам еси таков!»121 В славянской литературе корова обозначала сварливых женщин: «Крикъ коровеи болши есть бычьего, еже противно есть прочимъ скотамъ и звѣрямъ. Подобны имъ женщины бранчивыя, но яко коровѣ бодливой, пилуютъ и претираютъ роги, тако и женамъ надобно»122. Однако на то, что некогда с этим животным соотносилась не просто сварливая, а вообще любая женщина, указывает весьма распространенный на Руси женский головной убор, называемый «кичка рогатая», уподобляющий свою хозяйку корове. «Рогатую кичку носили молодые замужние женщины, меняя ее в старости на безрогую. Отсюда можно заключить, что рога были связаны с производительным периодом в жизни женщин. По народным представлениям, они содействовали плодородию и благополучию семьи. Простоволосая женщина вызывала гнев домового (покровителя дома, семьи), падеж скота, неурожай хлеба и болезни людей. (…) Значение коровы как символа плодородия выявляется на белорусском фольклорном материале. Примечательно выпекание «рогатого коровая» на белорусской свадьбе»123. Обычно рога на кичке достигали 20 см в высоту и более, однако в Калужской губернии еще в конце XIX в. девушки по праздникам надевали головной убор с огромными рогами. Показательно, что подобная традиция встречала явное осуждение со стороны духовенства и священники не пускали таких «рогатых» женщин в церковь и не допускали к причастию. В связи с этим следует вспомнить и наблюдение Н.А. Криничной: «Поскольку головной убор был неким средоточием тотемистической сущности индивида, ему, судя по мифам и преданиям, придавалось важное значение при исполнении обряда инициации… Можно предполагать, что головной убор маркируется как знак приобщения индивида к тотемному предку (тотему)»124. Благодаря восходящему к глубокой древности отождествлению с этими животными, становятся понятными причины того, что в разговорной речи до сих пор девушку могут называть телкой, а в Вологодской губернии невеста еще сравнительно недавно в свадебной обрядности называлась «телушкой», а жених – «быком».
В завершение следует отметить, что в целом ряде традиций бык ассоциируется и с загробным миром. Уже при раскопках в Чатал-Хююке под лепными изображениями бычьих голов были обнаружены человеческие черепа125. Порфирий писал, что «души тех, кто преданы земле, принадлежат быку», а в Средней Азии в древности существовал обычай хоронить умершего, завернув его тело в бычью шкуру. В Индии приносили в дар брахманам черную корову, чтобы обеспечить переход своей души через реку смерти Вайтарани. Считалось, что душа умершего ухватится за хвост пожертвованной коровы и легко преодолеет преграду. Аналогичные представления Э. Тэйлор отметил и у европейцев: «В числе верований Северной Европы упоминается, что человек, отдавший корову бедному, найдет корову на том свете, чтобы перебраться на ней через мост смерти, а обычай вести корову в погребальной процессии, говорят, удержался до настоящего времени»126. На севере Руси генетически родственные верования бытовали до начала XX в. Так, во время похорон родственники покойного дарили корову нищему, говоря при этом, что это «коровка покойника»127. Захоронения с бычьими черепами известны еще с эпоху неолита128. Как показывает загадка «чорна корова людей коле, а била воскрешае» (т. е. ночь усыпляет человека, а день пробуждает)129, коровы у восточных славян могли также ассоциироваться со смертью и воскрешением. В отечественной традиции встречаются и другие отголоски этого представления. В поучении, приписываемом Иоанну Златоусту, с этими животными отождествляются священники в загробном мире: «Луг наречется рай,… а волове – кротции епископи и попове, иже ходять по церковному учению и инех добро учаще»130. Впоследствии на Украине отвозили покойника на кладбище на белых волах131. На возможную связь коровы с загробным миром указывают и древнерусские привески из Нефедьево, на которых головы коров соседствуют с изображением луны и звезды.
Все эти факты в своей совокупности показывают существование культа сначала диких тура и туриц, а затем и домашних быка и коровы у наших далеких предков. Зародившийся еще в период охотничьего хозяйства, он еще более развился с возникновением скотоводства и, в конечном итоге, дошел до ХIХ в., когда был зафиксирован этнографами. С течением времени он привел к представлениям о божественности быка и олицетворении вселенной в виде коровы, которые также весьма долго сохранялись в различных местах славянского мира. Время возникновения этих представлений можно датировать с большей точностью. Как считают исследователи, предком современных домашних быков и коров был
Глава 4
Супруги Великой богини: змей
Вторым супругом Великой богини в неолитическую эпоху был змей. Как показывает не только индоевропейская, но и мировая традиция, женские божества были очень тесно связаны со змеями. В греческой мифологии самая первая богиня, Земля-Гея рождает «ужасного змея-дракона» Тифона, чуть было не победившего Зевса, а впоследствии родила дракона Ладона, деву-змею Эхидну и дракона Пифона. Внучкой Геи была знаменитая Медуза Горгона, покрытая чешуей и со змеями вместо волос. Как показал А. Фротингем, Медуза Горгона представляла собой гротескный образ почитавшейся богини более ранней эпохи, чем знакомая нам древнегреческая мифология. Со змеями в волосах или в руке изображалась и ночная богиня Геката. Связь богинь с этим пресмыкающимся была настолько прочна, что присутствует даже у богинь олимпийского пантеона. В орфическом гимне (ХХХII, 11) Афина Паллада просто называется змеей, в ее храме на афинском акрополе содержалась священная змея, а Софокл характеризовал эту богиню как «живущей со змеей». Змей как оружие использует супруга самого Зевса Гера, посылая их задушить новорожденного Геракла в колыбели. Использует их как средство наказания и Артемида: «Во время свадьбы Адмет принес жертвы всем богам, но забыл об Артемиде. Это и было причиной того, что, когда Адмет открыл двери свадебного покоя, он нашел его наполненным клубками свернувшихся змей»132. Подобная связь богинь со змеями не было одной лишь греческой спецификой, а фиксируется у очень многих народов. «Так, в Подури (Северо-Восточная Румыния) в сосуде приблизительно 4800–4600 гг. до н. э. была найдена 21 статуэтка, – по всей вероятности, приготовленные для того, чтобы быть поставленными на алтарь. У них нет рук, змеевидные головы, а бедра опоясаны змеями: по всей видимости, это – Богиня-змея и ее служительницы. Лишь у одной из статуэток рука поднята к лицу, что может означать обладание властью. Остальные 20 статуэток отличаются друг от друга размерами – среди них есть крупные, средние и мелкие, что, вероятно, отражает возраст женщин или их положение внутри совета. Эта закономерность характерна для всего неолита медного века и минойского бронзового века: не исключено, что в землях, подчиненных той или иной богине, действительно существовали постоянные советы или конклавы жриц»133. Критские статуэтки традиционно изображают богинь или жриц со змеями, а в более позднюю эпоху в Греции тесно были связаны со змеями и вакханки, служительницы бога Диониса. Еврипид так описывает охваченных «священным безумием» женщин:
Обратившись к другим народам, мы увидим, что змееногой была и верховная богиня скифского пантеона, почитавшаяся как прародительница этого народа. Со змеями изображается и индийская тантрическая богиня.
О том, что подобные представления существовали и в славянском язычестве, говорит уже этимологическое родство слов змея и земля, показывающее, что это пресмыкающееся было связано с Матерью Сырой Землей. Слово зме́я является общеславянским: укр. змiя́, змiй, др. – русск. змии, род. п. змия, болг. змия́, змей, сербохорв. змѝjа, зма̑j, род. зма̏jа, словен. zmíja, zmȃj, род. п. zmaja, чеш. zmijе «гадюка; змея, ехидна», слвц. zmijа наряду с чеш. zmek «дракон», польск. żmija, żmij «змей, змея», в. – луж., н. – луж. zmijа). Лингвисты считают, что оно образовано от слова земля́ и табуистически обозначало «земной, ползающий по земле», сопоставляя его по принципу образования с алб. dhemjë, dhemizë «гусеница» при dheh «земля»135. Отразились эти представления и в вышивке: «Змеевидный орнамент… –
В русской сказке «Орон-верный», разыскивая своих плененных братьев, Иван-царевич вступает в схватку с Бабой-ягой: «Яга-баба видит, что его хитростью не взять, схватила из кошеля две змеи; побежала на Ивана-царевича. Змеи шипят, огнем палят. Иван-царевич взял меч-кладенец, один раз махнул – змеям головы снял. Схватил бабу-ягу, давай правду пытать. Тут она и покаялась. Он ей голову снес»138. Эта сказка возвращает нас к эпохе ожесточенных схваток, приведших к свержению матриархата, и, помимо прочего, свидетельствует о том, что и славянские жрицы обладали ручными змеями наподобие древнегреческих вакханок. Само слово яга А.Н. Афанасьев сближал с санскр. aha – «змей». Кроме того, словацкая сказка прямо говорит, что сыновья ежи-бабы были лютыми змеями139. К эпохе свержения матриархата относится и болгарская легенда, согласно которой в старое время одна злая баба взяла старую пелену и накрыла месяц, который тогда ходил совсем низко над землей. Месяц поднялся высоко в небо и проклял старуху, которая превратилась в змею, от которой произошли все теперь существующие земные змеи. Много людей она пожрала и истребила бы весь свет, если бы ее не убил св. Георгий140. В русских поговорках змея неоднократно ассоциируется с женским началом, особенно когда требуется подчеркнуть его отрицательные качества: «Сваха лукавая, змея семиглавая!»; «Лучше жить со змеею, чем со злою женою»; «Злая жена та же змея»; «Из дому жена, из лесу змея выживают».
Теснейшая связь этого пресмыкающегося как с Великой богиней, так и со служительницами ее культа привела к тому, что змеей в славянском фольклоре оборачиваются и наделенные сверхъестественной силой женщины. В русской сказке «О лягушке и богатыре» Василиса Премудрая оборачивается не только лягушкой, но и змеей: «Иван-богатырь вышел из того места и подошел тихонько к Василисе Премудрой и ухватил ее за голову, что видя, она начала оборачиваться лягушкою, жабою, а потом и змеею»141. На югославском побережье считали, что ведьмы «летают по небу, чтобы нагнать вредоносные градовые тучи на виноградники тех, кому они хотят отомстить», в Далмации верили, что ведьма может превратиться в орла и предводительствовать градоносными облаками, а в Восточной Сербии было записано следующее представление: «Когда идет град, народ верит, что змеи в облике орлов ведут тучи»142. Поскольку в различных местах бывшей Югославии считалось, что в орлов могут превращаться как ведьмы, так и змеи, это указывает и на тесную связь между собой колдуний и пресмыкающихся.
В германской саге о Тидреке Бернском, сохранившей отзвуки фольклора балтийских славян, рассказывается, что после смерти правителя волотов-велетов Вильтина его земли подчинил себе Гертнит, властитель Руси. «Его жена была Остация, дочь Руны, конунга восточного царства. Ее мачеха была так искусна в чарах, что заколдовала ее в детстве и передала ей свое колдовство, так что она стала столь же вещей, как была прежде нее ее мачеха». И это умение жены колдовать пригодилось правителю Руси тогда, когда на подвластные ему западнославянские земли нападает коалиция из трех германских конунгов. Для отражения смертельной угрозы правитель волотов и русов мобилизует все свои силы: «Затем собралось к конунгу Гертниду большое войско. А его супруга Остация вышла и возбудила своих духов, так мы называем то, что она пошла колдовать… Так много совершила она своим чарами и колдовством, что наворожила к себе разных зверей, львов и медведей, и больших летучих драконов. Она укротила их всех до того, что они ее слушались, и она могла направить их против своих врагов. Так говорится в немецких песнях, что ее войско походило на самого дьявола, а сама она стала на подобие летучего дракона»143. Превращение жены правителя в дракона вновь показывает нам теснейшую связь колдуний и жриц с этим постоянным спутником Великой богини-Матери.
Однако подобные представления, зафиксированные не только у индоевропейцев, но и у многих других народов земного шара, свидетельствуют о том, что змея в эпоху матриархата воспринималась не как враждебное, а как благодетельное человеку начало, чем и была обусловлена ее связь с верховной богиней. Анализируя изображения женщин в трипольской раннеземледельческой культуре, для которой убедительно констатируется господство матриархальных представлений, Б.А. Рыбаков отмечает: «На раннетрипольских статуэтках такая же пара змей изображалась в области живота, где змеи выступали охранительницами чрева, вынашивающего плод.
Ответ получен: трипольские змеи – носительницы добра, хранители всего самого ценного»144. Однако от этого представления оставался всего лишь один шаг до возникновения мифа о браке женщины, первоначально Великой богини, со змеей. И этот шаг был сделан. В греческой мифологии существовал миф о том, что Зевс, приняв вид змея, вступил в брак с Герой. Весьма показательно, что вместе с тем Зевс в облике быка похищает Европу, что показывает переход на громовержца архаических представлений о прежних супругах Великой богини. В другом мифе глава богов, обернувшись драконом, овладевает своей дочерью Персефоной. Исследователи обоснованно считают, что глава патриархального пантеона Зевс лишь узурпировал место старого мужа Матери-Земли, для чего и понадобилось вводить мотив его оборачивания драконом. У славян отголоском этих представлений можно считать сказку «Муж-уж», неоднократно записанную этнографами в Полесье. В ней рассказывается, что девушка пошла купаться, а когда вернулась, то увидела, что на ее одежде сидит уж. Змей соглашается отдать ей одежду только при условии, что она станет его женой. Она соглашается и выходит замуж за ужа, у них рождаются дети, но в конце концов братья девушки убивают ужа, после чего она с горя превращается в кукушку и криком «Ку-пин!» зовет своего умершего мужа. В этом контексте стоит вспомнить утверждение русской поговорки «Жена да муж – змея да уж», подчеркивающее единство супругов, то, что они одной породы. В явном виде сюжет брака со змеем выступает и в былине о Волхе Всеславьевиче, в результате которого на свет появляется могущественный князь-оборотень:
Более чем показательно, что в данном сюжете инициатива союза исходит от самой княжны. Следующим этапом развития этих представлений являются многочисленные мифы о похищении женщин змеем или драконом, от которого их, в конечном итоге, спасает герой-змееборец. Все эти мифы сложились уже в эпоху патриархата, а в более раннее время господство матриархальной идеологии змей являлся законным мужем девушки. При кардинальной смене духовных приоритетов прежний муж оказывается злодеем-похитителем, которого побеждает новый герой, отнимающий у него жену.
Змеи обитали у воды, а эта стихия традиционно ассоциировалась с миром мертвых. Этих пресмыкающихся человек традиционно изображал волнистой линией, точно так же, как он изображал воду. В результате этого у целого ряда народов возникло представление, что умершие предки принимают форму змей. Это поверье было широко распространено на Африканском континенте, а у индоевропейских народов зафиксировано у литовцев, греков и римлян, которые изображали своих ларов одновременно и в человеческом, и в змеином облике. К ним примыкает и осетинское поверье, согласно которому мясо змеи обновляет стареющие души умерших. Аналогичные верования встречаются и у части восточных славян: «Белорус не только представляет себе домового в образе змеи, но даже и по происхождению считает его едва ли не змеей»146. В пограничной с Белоруссией Смоленской губернии считалось, что в каждом доме есть домовая змея и без такой змеи дом существовать не может. В белорусских поверьях ХIХ в. домовой в облике змея-цмока носит своему хозяину деньги, делает его нивы плодородными, коров дойными и наблюдает за порядком в доме. С другой стороны, археологические раскопки в Новгороде показывают, что головы драконов в этом городе достаточно часто украшают собой ручки ковшей, кровли домов и ритуальные жезлы. Касаясь причин помещения этого символа на сосуды для воды, В.М. Василенко отмечает: «Мы не знаем точно значения змия-дракона, но можем догадываться о том, что оно было положительным, иначе не стали бы держать его в своем доме новгородцы, не стали бы украшать его изображениями предметы своего быта – ковши, сосуды для воды, браги и меда. <…> Изображение змиев-драконов не сразу ушло из быта новгородцев, где они, конечно, были не только украшением, но и своеобразным оберегом: охраняли от зла, способствовали благополучию»147. Гораздо позднее в Поморье считалось, что если змея «со двора – быть беде, а во двор – к радости»148. Все это указывает на то, что в эпоху матриархата змей являлся подателем благосостояния земледельцам и скотоводам. Анализируя мифологические представления о змее балканских славян, Н.Н. Велецкая отмечает: «Из сложных представлений о нем для нас важно выделить такие качества: связь с миром предков, с космическим «тем светом»; сверхъестественные способности, особенно такие, как становиться и человеком, и змеем, внешние атрибуты того и другого… Основная функция змея – мифического предка, согласно славяно-балканской фольклорной традиции, состоит в защите покровительствуемой им общины от стихийных бедствий, охране посевов и ниспослании на них благодетельной влаги, а также в поддержании здорового, крепкого, чистого духом потомства. Распространенный у разных славянских народов мотив особой благосклонности змея к красивым женщинам, явление им в образе красавца, возникающего из пламени в очаге, у южных славян приобрел наиболее яркое проявление в эпическом мотиве происхождении самых могущественных юнаков от змея – любовника земной женщины»149. Уже с моральной оценкой данные представления встречаются в верованиях русских старообрядцев, согласно которым после смерти нечестивых людей их души переселяются в «скотов, гадов и прочее», а из них переходят вновь в души новорожденных младенцев. В совокупности все эти данные позволяют говорить, что и у славян некогда были представления о змеях, как воплощении душ умерших предков.
Однако змеи обладали гораздо большим сокровищем, чем просто материальное благосостояние. Помимо функций супруга Матери-Земли и хранителя ее чрева змей в мифологии многих народов обладал целым рядом других черт, в первую очередь мудростью и бессмертием. О связи змеи с бессмертием в отечественной традиции наглядно свидетельствует былина о Михайло Потыке, где именно «змея подземельная» приносит герою живую воду. Когда же в подземелье, где была похоронена жена богатыря, появляется пожирающая трупы умерших змея, Михайло Потык побеждает ее с помощью кузнечных клещей – атрибута бога-кузнеца Сварога:
В конце концов богатырь заставляет змею принести живую воду за три часа и оживляет умершую супругу. Этот эпизод объясняет, почему в одном из вариантов сказки о Василисе-золотой косе живая вода называется змеиной151. В Полесье был записан рассказ о змеях, обладателях секрета бессмертия людей и животных, прилетавших в ту местность на Ивана Купалу: «Була во тут яворыня и туды злеталися змеи на етого самого на купалного Ивана и говорили етыи змеи што каже у Корме (название села) есть такэ зилле што коб его хто знав, тоб николи худоба б не дохла, жыла б усю жизнь, не дохла. И у Стодоличах була така криница и був таки поплау, его нихто не орау, сичас уже его нема, зорали, то понад стодолицкой криницы такэе зелле, штоб николи люди не умирали. Коб его хто знау да урвау»152. Подобные представления о змеях как хранителях бессмертия чрезвычайно архаичны и восходят к эпохе матриархата, когда эти пресмыкающиеся считались не противниками людей, а их покровителями. Осознающий смертность своего физического тела человек не мог не отметить превосходство змей над собой в этом отношении. В совокупности все это привело к тому, что змеи стали восприниматься как владеющие тайнами жизни и смерти могущественные существа, заручиться благосклонностью которых было весьма полезно как в этом, так особенно в загробном мире.
Логическим развитием этих представлений стало отдание умершего под покровительство змея как обладателя бессмертия и обожествленного предка в загробном мире. В этом отношении явный интерес представляют захоронения уже срубной культуры, носители которой погребали своих соплеменников в эмбриональном положении в чреве Матери-Земли. Так, в кургане близ хут. Дурновского в бассейне р. Хопра найдено погребение этой культуры со скорченном костяком и и сопровождавшими его тремя костяками змей: «Позвонки одной змеи были расположены легким зигзагом в ногах погребенного, за плиткой краски, позвонки другой лежали клубком на уровне груди и третьей – резкими зигзагами у спины, головой к куску краски». При раскопке кургов «Три брата» у Элисты в кургане № 9 найдены «скелеты двух больших змей», в другом кургане той же группы бронзовая булавка с изображением змей153. Эти данные о несомненно охранительной роли змей в погребальном ритуале срубной культуры представляют несомненный интерес для нашего исследования не только потому, что эта археологическая культура располагалась на юге нашей страны, но еще и потому, что она принадлежала родственным славянам ираноязычным скифам154. О том, что подобные представления о змее-защитнике умерших некогда существовали и у восточных славян, свидетельствует записанная в ХIХ в. быличка «Деньги в гробу», дополненная уже новыми религиозными напластованиями: «Сибирский богач Твердышов, говорят старожилы, зашил собственноручно в подушку все свои бумажки и просил своего приказчика положить эту подушку в гроб ему, под голову, После смерти Твердышова родственники умершего засадили приказчика в острог, за скрытие денег. К приказчику во сне явился Святитель Николай Чудотворец и посоветовал ему объявить родственникам Твердышова, что деньги покойным зашиты в мертвую подушку и лежат с ним в гробу. С разрешения губернатора, в присутствии начальства и кладбищенского священника, могила Твердышова была разрыта, открыта гробовая доска, но деньги взять было нельзя, потому что вокруг головы мертвеца обвилась страшная змея и бросалась на всех, кто только близко подходил. Говорят, что священник будто бы проклял Твердышова, и он провалился в бездонную пропасть»155. В силу этого внезапное появление подземной земли в былине о Михайле Потыке получает не только мифологическое, но даже археологическое объяснение.
Впоследствии, после победы патриархата, прежний защитник и покровитель в загробном мире стал восприниматься как ужасная угроза. Именно для того, чтобы ее избегнуть и был введен ритуал трупосожжения, как это следует из описания ибн-Фадланом древнерусского похоронного ритуала в начале Х в. и его объяснение самим русом: «Подле меня стоял человек из Русов, и я слышал, как он разговаривал с толмачом, бывшим при нем. Я его спросил, о чем он вел с ним речь, и он ответил, что Рус сказал ему: «Вы Арабы глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай»156. В этом бесценном для нас отрывке иноземным наблюдателем была зафиксирована главная цель обряда трупосожжения – с помощью огня как можно быстрее и надежней отправить душу умершего в рай Сварога. Огонь, по всей видимости, охранял душу покойного от злых сил, способных навредить ей по пути в небесный сад. О том, что, представляли из себя эти злые силы, нам показывает уже упоминавшаяся былина о Михайло Потыке. Как показал академик Б.А. Рыбаков, эта былина была составлена в период борьбы между язычеством и христианством, выражая точку зрения последнего. Главный герой ее женится на Марье Лебедь Белой, которая главным условием своего замужества ставит захоронение безо всякого трупосожжения живого супруга рядом с мертвым. Богатырь согласился на такое изменение языческого обряда. Первой умерла Марья, и верный своему слову Михайло Потык велит своим товарищам-богатырям закопать его в землю вместе с мертвой женой. Оставшись без традиционного трупосожжения, мертвое тело (а возможно и душа) в земле подвергается серьезной опасности:
И это не единственное свидетельство подобного рода. Автор «Чешской хроники» так описывает действия трех дочерей Крока после смерти отца: «Они то молили милостивого Мерота, чтобы тот осветил ему путь в загробный мир, то призывали Радамоша, чтобы тот рассудил его по делам жизни, справедливость его и скромность и избавил от предания тассану (дракону. –
В одном из сербских похоронных причитаний о покойнике говорится, «что он уходит туда, где померкло солнце и царствует черная зима; там будет он вечно зимовать и лютая змея выпьет его очи»159. Таким образом, мы видим, что представления о змее подземного царства носили общеславянский характер и явно сложились в глубокой древности.
Однако до того, как змей стал считаться отрицательным персонажом, он воспринимался как бог. Данные индоевропейского языкознания свидетельствуют о почитании этого пресмыкающегося в эпоху единства этих народов: др. – инд. ahi «змея», но гот. weihs «святой», греч. αγιοζ «святой»; греч. ιεροζ «святой», но др. – инд. hira «змея»; лат. colubra «змея», но лат. colere «почитать, поклоняться», др.-в. – нем. uoba «сакральное действие»; чеш. had «змея», русск. гад «змея», но хет. handas «святой»; ирл. aer «змея», но нем. ver-ahren «почитать»; др.-в. – нем. slango «змея», но латыш. lugt «молить(ся)». Лингвистика указывает даже на обожествление змеи: англ. snake «змея», но тох. Б nakte «бог»; русск. гад «змея», чеш. had «змея», но англ. god «бог»; греч. σαυροζ «ящерица, змея», но др. – инд. sura– «бог»160. Как показывает лингвистика, название змеи относится уже к ностратическому праязыку, хоть эта исходная праформа и не сохранилась в индоевропейских языках161.
Однако археологические данные указывают на гораздо более раннюю эпоху возникновения поклонения змею, по сравнению с данными сравнительного языкознания. Так, в соседней с Белоруссией Литве культ змей, как отмечают археологи, имеет весьма глубокие корни: «В Литве найден камень с изображением змей. Несомненно, он отражает характерный для Прибалтики культ змеи. Известны очень ранние свидетельства этого культа вроде мезолитической костяной фигуры змеи из Тырвалы…»162 Весьма показательно имя литовской богини смерти – Гильтине, образованное от глагола gilti – «жалить». При этом она является сестрой богини Лаймы, определяющей судьбу человека. Тем не менее мезолитическая фигурка – это далеко не самый ранний пример поклонения змею. Так, профессор Шейла Коулсон из Университета Осло установила, что первые религиозные ритуалы возникли около 70 тысяч лет назад в Африке. При изучении священного места африканского племени сан, живущего в Ботсване, а именно холмов Тсодило, называемого ими «Горами Богов» и «Скалой, Которая Шепчет», была открыта пещера с вырезанным прямо в скале гигантским питоном. Скульптура имеет 6 метров в длину и 2 метра в высоту. При раскопках под каменным питоном исследовательница обнаружила более 13 тысяч находок, в том числе инструментов для резьбы по камню, наконечников копий и предметов ритуального назначения. Части артефактов было свыше 70 тысяч лет, что указывает на время возникновения культа змеи у древних людей. Следует отметить, что для племени сан питон до сих пор один из наиболее значимых животных в их мифологии и, что особенно важно в свете нашего исследования, сами они верят, что все люди произошли от питонов163. Если предложенная Шейлой Коулсон датировка находок подтвердится, то это будет означать, что уже 70 тысяч лет назад у далеких предков племени сан существовали религиозные представления, заключавшиеся в поклонении питону, в котором это древнее племя видело своего перовопредка. Соответственно, подтверждение этой датировки удревнит и время матриархальной революции.
Как показывают на этот раз точно датированные археологические находки, истоки представлений о связи змеи с властью также достаточно древны: «Доисторические скульптурные изображения увенчанной короной Богини-змеи встречаются на Крите, в Эгейском регионе и на Балканах начиная с VII или с VI тыс. до н. э. Ее корона иногда выглядит настоящим змеиным гнездом»164.
Следы религиозного поклонения змею, этой важной черты матриархальной религии, присутствуют и в славянской традиции. Память о той далекой эпохе сохранилась в белорусском фольклоре, где прямо говорится о религиозном поклонении цмоку-змею, связанному с человеческими жертвоприношениями:
Это описание оказывается достаточно стабильным и повторяется из одного духовного стиха в другой:
Колись люди няверны были, няверны были, ня верували Господу Богу, да поверували проклятому цмоку,
Весьма показательно, что это свидетельство о поклонении змею сохранилось в той же самой традиции, которая сохранила до нашего времени память об охотнике-прародителе Бое. Сохранение обоих этих фактов в памяти белорусского народа красноречиво показывает, что здесь мы имеем дело с двумя различными периодами развития религиозно-мифологических представлений наших далеких предков.
О поклонении царю змей как самому Господу богу говорится в записанном в Полесье уже в 80-х гг. прошлого века заговоре от укуса змеи: «На Сиянской горе, на Хрэсциянская зямле стаяла яблынька. На той ябланьце зазюлино гняздо. У том гнезде сам цар Саматуз. Прашу я цябе як самаго Господа бога. Смуги свайи сунимай, опухи апускай, рабе божеей (имя рек) маей худобинце (имя рек) цела (-тело) ачышчай, кроу и палехку (-облегчение) давай. Як неа будзеш сваи смуги сунимаць, опух апускаць, цела ачышчаць, будзем твае жалы залатыми клешчами вырываць, малатами разбиваць, по коллю растыкаць и па ростанех раскидаць. Пакы сонце зайдзе, ис табе дух выйдзе»167. Как отмечал Л.А. Зарубин, у словаков на Коляду дети ходили со сделанной из деревянных дощечек змеею, на голове которой была позолоченная корона, что также является пережитком культа этого животного.
Отголоски поклонения змею встречаются и в некоторых русских заговорах, причем оно происходит в момент их произнесения, т. е. почти в наше время: «В том поле есть окиан-море, в том море есть латырь камень, на том камне стоит столб, от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгучая, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: «Ой, еси ты, змея! Не жги. Не пали меня, полетай под восточную сторону, в высок терем, в новы п(о) кой, пухову перину, шелкову подушку к девице N, разожги и распали у той девицы белое тело, ретивое сердце…»168 В другом заговоре мужчина так обращается к огненному змею: «И послужи ты мне, нехристиянину, от мира отреченнику, и к себе возьми в приреченники, и твою волю буду творить, по средам и пятницам поганым ходить, а в родительские дни блуд творити»169. Показательно, что оба приведенных здесь заговора относятся к категории любовных, т. е. сферы, изначально находившейся в ведении женских божеств.
Естественно возникает вопрос: как соотносились между собой оба супруга Великой богини? В предыдущей главе мы видели примеры их антагонизма между собой: в иранской традиции змей убивает быка и корову, а потом происходящий от них герой убивает змея. Последний мотив присутствует и в русских сказках. Однако в славянской традиции есть примеры, когда взаимоотношения обоих супругов носят неантагонистический характер. Согласно славянским поверьям, «Землю держит на своих рогах буйвол или бык; она покоится на змее, лежащей на спине вола, который стоит на гигантской рыбе, и вся эта пирамида держится на огромной черепахе…»170 Последнее представление хоть и осложнено заимствованными представлениями о держащей Землю черепахе, однако в своей основе включает одновременно образы обоих животных – древних супругов Великой богини-Матери, объединенные усилия которых направлены на поддержание Земли, которая, как будет показано ниже, также мыслилась женским божеством.
Подобный вариант развития представлений о взаимоотношениях обоих супругов Великой богини логически вел к их объединению. Результатом совмещения образов этих животных стало новое фантастическое существо – рогатая змея. Данный образ также уходит своими корнями в весьма отдаленное прошлое: «Рогатая или увенчанная полумесяцем змея появляется на пещерных рисунках эпохи палеолита; начиная со времени неолита, ее рельефные изображения можно видеть на сосудах»171. Так, например, рогатая змея была изображена на сосуде начале V тыс. до н. э., найденном около г. Битола в Южной Югославии. Об исключительной древности происхождения этого образа говорит и тот факт, что он присутствует у разнообразных народов на всех обитаемых континентах, включая Америку и Австралию172. Интересно отметить, что на примере рогатой змеи отечественная традиция показывает осознавания нашими далекими предками двойственности змеиной природы, ее способности быть одновременно носителем добра и зла, жизни и смерти. Все эти взгляды великолепно отразилось в следующем поверье: «На Украине думают, что царь-уж или царь-змей отличается от простых гадюк своею громадностью и сверх того имеет на голове золотые, светящиеся рожки. При встрече с ним в лесу должно положить на дороге красный пояс или платок; увидя красный цвет, он сбрасывает свои золотые рожки, и кто сумеет захватить их – тот будет и здоров, и счастлив, и богат… Рассказывают еще, что у царя-змея два золотых рога, овладевши которыми должно закопать их под двумя еще нераспустившимися дубами; один дуб засохнет, а другой покроется зеленью; рог, зарытый под первым деревом, – несчастливый, мертвящий, а зарытый под другим – счастливый, оживляющий»173. Следы совмещения черт быка и змеи мы видим и в некоторых вариантах русской былины о Соловье Разбойнике:
Сочетание в этом свисте звуков двух прежних супругов Великой богини можно было бы считать случайным, тем более что встречается оно только в некоторых вариантах данного текста. Однако исследователи говорят о родстве этого былинного персонажа со змеем-рогатым Соколом белорусского эпоса, у которого эти черты присутствуют уже однозначно. Если в данном образе действительно совмещаются змеиные и туриные черты, то бой с ним Ильи Муромца, на которого перешел ряд черт Перуна, может являться «сниженным» вариантом схватки нового верховного бога-громовержца с бывшим супругом Великой богини. Понятно, что фигуры Соловья Разбойника и змея-рогатого Сокола постепенно складывались в эпосе путем совмещения разнородных мифологических и исторических черт, и на основании одной лишь характерной внешней черты их нельзя прямолинейно считать первоначальным супругом Великой богини, однако ниже мы увидим еще одну черту, связывающую этого былинного персонажа с эпохой матриархата.
Рис. 4. Костяное писало Х в. из Преслава, Болгария
Итак, мы видим, что поклонение змею, являющееся одной из составных черт матриархальной религии, имеет исключительно глубокие корни. Сам образ змея имел более чем многоплановый характер: это мог быть и супруг Великой богини или служащих ей жриц, и обожествленный предок, и хранитель секрета бессмертия, и покровитель умерших в загробном мире, облик змеи могла принимать и сама богиня либо ее жрица.
Глава 5
Небесные богини
Даже зафиксированная достаточно поздно славянская традиция хранит воспоминания о связи славянских богинь с той или иной частью небесной сферы. Согласно «Житию Георгия Святогорского» жившие около Афона славяне верили: «Солнце и дождь, и всякое благо дается нам» от Великой богини. Представление о связи языческой славянской богини с солнцем подтверждается и одной археологической находкой, сделанной в том же регионе. В Преславе на территории Болгарии было найдено костяное писало, датируемое Х в. (рис. 4). Его навершие венчают четыре человеческие головы, которые описавший памятник П.П. Георгиев идентифицирует с мужскими и женскими божествами, что явно роднит его композицию со Збручским идолом. Каждая из четырех граней писала покрыта солярными знаками (кружками с точками), расположенными различно. Так, например, на приведенной на рисунке грани таких знаков семь, что явно наводит на мысль о семидневной неделе. На другой грани подобных знаков так же семь, однако они расположены не вертикально, а сгруппированы по четыре и три знака. С одной стороны, семерка была числовым символом Вселенной и обозначала членение мироздания по горизонтали (четыре стороны света) и по вертикали (небесный, земной и подземный миры). Однако то обстоятельство, что три солярных знака изображены в виде треугольника, а не вертикальной линии, указывает, по мнению П.П. Георгиева, на женский пол божества, изображенного на данной грани писала. Если принять это предположение, то тогда четыре верхних знака символизируют собой горло, груди и пупок солярной богини. На двух остальных гранях солярные знаки располагаются строго вертикально, но их там уже не семь, а шесть. Между солярными знаками изображены растения, указывающие на роль небесного светила в произростании земных злаков. Четырехликость миниатюрного идола Преславского писала вполне понятна: еще в глубокой древности люди научились определять четыре ключевых положения солнца на небе в течение его годового движения – зимнее и летнее солнцестояния и весеннее и осеннее равноденствия. Поскольку на трех из четырех гранях писала был изображен мужской персонаж, по всей видимости Дажьбог, данная находка свидетельствует о превалировании у болгарских славян-язычников уже патриархальных представлений. Однако изображение на четвертой стороне писала женского божества показывает на сохранение у них отголосков и матриархальных представлений, соотносящих дневное светило с женским персонажем.
Если предположение П.П. Георгиева о том, что на одной из четырех граней этого писала изображен не бог, а богиня верно, то это обстоятельство указывает на то, что славяне воспринимали дневное светило как воплощение и мужского и женского начала. Поскольку четыре грани идола соответствуют четырем ключевым положениям солнца в течение годового цикла, можно высказать предположение, что мужское и женское начала чередовались в природе дневного светила в зависимости от того или иного времени года. В пользу этого говорит записанная в Болгарии же песня «Солнце и Добринка», описывающая похищение солнцем своей земной избранницы. Заканчивается эта песня примечательной констатацией двойной природы дневного светила:
Как свидетельствует записанная на Украине сказка, в женском обличии некогда представляли себе дневное светило и восточные славяне: «Хто уявляе сонца, як обличчя панни, той каже, що воно ходить ногами чоловiка, якого проковтнуло. Казка. Жив на свiтi один чоловiк. Цей чоловiк харчувався тiльки тим, що пiймае рибку, чи застрелить зайця, а може й утку. Полюванням вiн займався через те, що нi з чого було жить; не мав на землi нiчогiсiнько, крiм рулиницi. Один раз пiшов вiн полювати на зайцiв; пiшов дак ще було темно. Ходив по зарослях, по болотах, а потiм вийшов на поле. Тiльки вийшов, зараз почала викочуватыся панна-сонце. Вперше вона грiла слабо, а як тiльки поднiматись, то рот ставов бiльшим i бiльшим i накiнець так розкрила, що не видно носа, нi очей, нi ушей. В цей мент чоловiк-охотник стояв коло самоi панни-сонця. I вона, розкриваючи свiй рот, торкнулася чоловiка, а щоб вiн не мешав, вона взяла да й заховала до своего величезного рота»176. Как видим, украинская сказка рисует нам еще доземледельческий уклад жизни, когда человек жил только охотой и рыболовством. Показательно, что, согласно этой сказке, охотился он ночью, еще до восхода солнца. Небесное светило, описываемое здесь в качестве госпожи-панны, как бы совершенно случайно, безо всякого мотива проглатывает охотника. Гибель последнего здесь вообще ничем не мотивирована и становится понятной лишь в том случае, если принять во внимание, что в славянской и целом ряде других индоевропейских традиций, созвездие Ориона представлялось в виде Небесного охотника. Смысл украинской сказки раскрывается лишь с учетом этого астрального подтекста: созвездие исчезает с небосвода с восходом солнца, дневное светило как бы проглатывает его. Вместе с тем данный текст является еще одним указанием на матриархальную революцию, сохранившимся в славянской традиции: охотник-Орион гибнет по вине сверхъестественного женского персонажа, на власть которого недвусмысленно указывает титул, которым величает ее сказка – «панна-сонце». Естественнно, что после убийства Небесного охотника, власть в пантеоне переходит к проглотившей его богине, соотносимой в данной сказке с дневным светилом. Более чем архаичным выглядит и способ расправы солнца с охотником, напоминающий нам греческий миф о Кроне, проглатывавшем своих детей. Представление о солнце как о женском персонаже присутствует и в русском фольклоре. В русской песне девица так говорит о себе:
На севере Руси также «многие считают солнце за женщину»178.
В чешской сказке «Три золотых волоска Деде-Всеведа» сверхъестественный женский персонаж оказывается уже не солнцем, не его женой, а матерью дневного светила. Сказка начинается с того, что король, остановившийся на ночь в хижине углежога, случайно услышал, как три старушки-Судьбички определили только что родившемуся сыну углежога жениться на его дочери. Чтобы избежать столь неравного и позорного в его глазах брака, король тщетно пытается погубить сына углежога, а когда все его старания заканчиваются неудачей и бедняк все равно женится на его дочери, дает зятю невыполнимое задание: принести в качестве вена три золотых волоска Деде-Всеведа. Сын углежога отправляется в путь и в его конце вновь встречается с Судьбичкой, которая объясняет герою, что она мать солнца:
Старушка улыбнулась и промолвила:
О существовании подобного же представления и на Руси говорит поговорка «дожидайся солнцевой матери Божья Суда»180. «Солнцева мать упоминается во многих сказках, и везде о ней говорится как о вещей пряхе: она дает странствующим героям мудрые советы и на золотой прялке прядет золотую кудель»181. На солярные истоки судиц у южных славян указывает и время, когда их можно увидеть: «В некоторых хорутанских краях они же слывут под именем
Как солнце в русской загадке, так и луна в болгарском поверье, приведенном выше, соотносились с коровой, этим зооморфным образом богини. А.Н. Афанасьев отмечает, что, согласно поверью люнебургских славян, пряха сидит на месяце, вертит там колесо и прядет тонкие белоснежные нити, которые в самом конце лета падают на землю легкой паутиной, а саму пряху можно увидеть во время новолуния.
Еще одним достаточно распространенным женским персонажем отечественного фольклора применительно к небесной сфере является Заря-Заряница. Само русское слово заря, ст. – слав. zarja, zorja восходят не только к и.-е. gherh-/ghreh-, а к ностр. gE/hr/a «утренняя заря»183. Касаясь ее происхождения, духовный стих о «Голубиной книги» отмечает:
Связь обеих зорь с очами божьими в данном памятнике выглядит довольно странной. Вряд ли создатели духовного стиха имели здесь в виду собственно зарю, то есть рассвет и закат при восходе и заходе солнца. Солнце у многих народов воспринималось как небесный глаз, но предшествующая ему заря с трудом могла быть соотнесена с этим органом человеческого тела из-за отсутствия у нее четких границ. Русские заговоры также отчетливо отличают зарю от собственно рассвета: «Встану я, раб Божий (имярек), благословясь, пойду я, перекрестясь, на восход красна солнышка, на закат светла месяца, на тихую зарю утреннюю и вечернюю. И портевщику, и колдовщику бы краснаго солнышка в руки не забирывать, светлаго месяца с неба не спихивать, чистых звезд с неба не сбирывать, а меня, раба Божия (имя рек), веки вечныя не испорчивать…»185 Как видим, утренняя и вечерняя заря не только отличаются от восхода солнца, но и соотносятся во второй части заговора от порчи с небесными звездами.
Рис. 5. Две Зари на миниатюре Хлудовской псалтыри, XIII в.
Все становится ясно, если мы примем во внимание, что по XIX в. включительно утренняя и вечерняя заря в русском языке означали не только рассвет и закат, но и планету Венеру: «Утренняя, вечерняя звезда, зорница, одна и та же планета Венера…»186 Вывод В.И. Даля на фольклорном материале подтверждает А.Н. Афанасьев: «зо(а)рница (зирныця, зараянка) – утренняя или вечерняя звезда, планета Венера»187. Венера – это ярчайшее после Солнца и Луны светило земного неба и единственный объект, который при определенных условиях может быть виден даже днем. Эта особенность не осталась незамеченной даже христианскими авторами Древней Руси: «Звѣзда свѣтлѣиши инѣх дньница прѣд зорями въсходяща»188. Действительно, Венера видна и после захода Солнца, и незадолго до его восхода, что и обусловило двойное ее название – вечерней и утренней звезды. В славянском переводе книги Иоанна Дамаскина говорится: «Венеру же оную овогда денницею, овогда вечерницею нарицают»189. Данное обстоятельство вполне объясняет применение к одному небесному объекту в русском духовном стихе двойного названия – утренней зари и зари вечерней. Как было показано мною в исследовании о «Голубиной книге», два женских персонажа верхнего яруса Збручского идола, соотносимого со сферой небесных богов, скорее всего, изображают не двух отдельных богинь, а планету Венеру в двух ее ипостасях.
В белорусском заговоре читаем: «Раньня зоря зараница, божжа помошница, утихаетца зоранька раньня, утихнися примовка и уроки…»190 В одном русском заговоре говорится: «встахомъ заутра и помолихся Господу Богу и дьнницѣ»191. Генетически родственный заговор, представляющий собой обломок древней языческой молитвы, был записан и в Белоруссии: «Помолимся, поклонимся святой зорочцы раньняй, святой зорочцы повдзенной, святой зорочцы вячерняй. Говору, говору уроки, суроки… Пресвятая Богородзица, стань на помочь»192. Параллелизм между святой зарей в начале заговора и Богородицей в конце его очевиден, а на некоторых иконах, как отмечал Ф.И. Буслаев, на голове матери Иисуса Христа изображены три звезды. Возможно, однако, что некогда наши предки молились одной деннице. Так, например, еще в конце ХIХ в. 73-летняя жительница г. Касимова Ксения Илларионовна Сурина перед смертью отказалась от причастия, заявив, что «таинства – вздор», «Христос – не бог, его вовсе не было, он не страдал и не спасался», а бог «есть зарница, утренняя звезда» и «молиться нужно в лесу, в кустарниках, на источниках». Следует добавить, что она, по свидетельству местного попа, не исповедовалась и не причащалась и в течение 30 лет числилась в церкви «не бывшею у исповеди по нерадению»193. Поклонение славян в древности заре подтверждает и составленный в Древней Руси перечень исповедальных вопросов, которые духовенство было обязано задавать своей пастве: «Или кланялись чемоу отъ твapi, солнцоу, или звѣздам, или мѣсяцу, или зари?»; «Или кланялась солнцу и мѣсяцу и звѣздам или зари?»194
Один заговор, отражающий персонификацию утренней и вечерней зари, гласит: «Стану я, рабица Божия, перекрестясь, пойду благословясь… под красно солнце, под светел месяц, под утреню зарю Марию, под вечерну Маремьяну, ко Киану морю…»195 Характер Венеры как утренней и вечерней звезды приводит к раздваиванию образа богородицы: «На море на окияне, на востром на Буяне, стоит храм Божий, святая церковь золоченая, озолоченая, священная, моленная, апостольская. В той же церкви стоит злат пристол, на злате пристоле сидят две матушки Божьи Богородицы: Тифиньская и Владимирьская»196. Миниатюра Хлудовской псалтыри XIII в. изображает обе Зари в виде двух женщин, причем утренняя держит в руках факел и какой-то круг (рис. 5). Л.А. Зарубин воспринимал этот круг в качестве кольца, сопоставляя эту миниатуюру с изображением богини на Збручском идоле, однако размер круга на миниатюре указывает скорее на более крупный предмет, который может быть гривной или венком. О том, что перед нами не заимствованная из Византии аллегорическая фигура, а образ языческой богини, свидетельствует как приводимые Л.А. Зарубиным похожие древнеиндийские изображения богини зари, так и изображение богини на дне чешского средневекового сосуда (рис. 6). В правой руке эта богиня держит какую-то траву или растение, а в левой – гривну, венец или венок. О том, что образ богини планеты Венеры восходит к эпохе даже не славянской общности, а времени контактов наших предков с индоиранскими племенами, красноречиво говорит и аналогичное изображение иранской богини, речь о котором пойдет ниже.
Рис. 6. Изображение богини на чешском средневековом сосуде. Фото автора
Поскольку только Денница могла сиять на небе вместе с Солнцем, славяне в своем фольклоре начали особо подчеркивать связь Венеры с дневным светилом. В русской песне эта связь осмысляется в категориях кровного родства:
У южных славян ей дается название, которое самой своей формой подчеркивает ее связь с Дажьбогом-Солнцем: «В Каринтии утреннюю звезду называют дъжница – слово, тождественное с именем звезды денницы или утренницы и родственное с древним названием солнца Дажьбогом…»198
Интересно также отметить связь Зари с воинским делом. В заговоре ее просят защитить в бою: «вынь ты, девица, отеческий меч-кладенец, достань панцырь дедовский, шлем богатырский, отопри коня ворона; выйди ты в чистое поле, а во чистом поле стоит рать могучая, а в рати оружий нет сметы. Закрой ты, девица, меня своею фатой от силы вражьей, от пищали, от стрел, от борца, от кулачного бойца, от дерева русского и заморского… от кости, от железа, от уклада, от стали и меди». По свидетельству заговоров, Зоря держит в руках булатные ножички и иглу, которой очищает и зашивает кровавые раны; ее молят забить неприятельские ружья наглухо и избавить от смерти в бою»199.
В определенной степени характеристики разящей небесной силы соотносились и с Богоматерью. Как отмечал еще А.Н. Афанасьев, древнее поклонение языческой богине весенних гроз и земного плодородия было перенесено на Деву Марию. Сербы называли богородицу Огненной Марией и считали ее сестрой Ильи Громовитого, на которого у них перешли многие черты языческого громовержца Перуна. Согласно их песням при разделе вселенной св. Илья взял «грома небеснога, а Mapиja муньу и стриjелу», а на свадьбе Месяца ей достался живой огонь. Илья «громом биjе», а Мария «муньом пали». При этом сербы отмечали не только мощь, но и справедливость Огненной Марии: «Хвала Богу, хвала единому! Где влахи в воскресенье ниву жали, там над ними вились три облака: первое облако – громовник Илья, другое облако – Огненная Мария, третье облако – св. Пантелеймон. Провещает св. Пантелеймон: «ударь громом, громовник Илья, ударь огнем, Огненная Мария! А я пройду вихрем». Отвечает Огненная Мария: «не рази гром, громовник Илья! Не рази вихрем, св. Пантелеймон! А я огнем не ударю; ведь турки не веруют влахам (православным; вынуждают их жать в праздники), а (зрелая) пшеница не ждет будней»200. Поскольку Огненная Мария в данной песне вместе с двумя святыми является в образе облака, интересно отметить, что дождевые облака чехи называли бабами201. В болгарской песне Огненная Мария, сестра святых Ильи и Георгия, получает от бога ключи от неба и земли, с помощью которых она наводит на землю девятилетнюю засуху202. Связь Марии с громом и молнией известна и у других славянских народов. Праздник Сретения пресв. Богородицы (2 февраля) известен у поляков под названием дня N.Р. Maryi gromnicznej, у чехов под именем Hromnice, у лужичан – sveckovnica Maria, у хорватов – svecna Marije, у славенов – svetio Marine. Литовцы дали богородице эпитет Percunatele или Percunija – женская форма от имени Перкуна (Panna Maria Percunatele). Подобные представления были известны и на Руси: «Народная загадка так выражается о молнии: «Дева Мария (христианская подмена древней богини громовницы) по воду ходила, ключи обронила»…»203 В Виленской губ. в праздник, посвященный Богородице, прихожане брали в церквах зажженные свечи, которые они называли громницами и берегли потом целый год в надежде предохранить дома от ударов молнии. О дожде, идущем при солнечном сиянии, белорусы говорили: «царевна плачет»204. Также А.Н. Афанасьев констатировал, что в ряде случаев крестьяне смешивали между собой Марию Магдалину и богородицу из-за одинаковости их имен и поэтому не работали в поле 22 июля, в день Марии Магдалины, чтобы не убила за то гроза. Точно так же и по той же самой причине крестьяне остерегались работать и в Ильин день. Кроме того, Богородица связывалась не только с дождем и молнией, но и с радугой: «Чехи не позволяют указывать на радугу пальцем, ибо на ней, как на троне, восседает царица небесная Пресв. Мария»205.
Наконец, женские персонажи могли соотноситься у славян и с отдельными созвездиями. В первой главе уже отмечалось, что в Древней Руси созвездие Плеяд было известно под названием Волосыни, а название этого же созвездия Бабы носит общеславянский характер. Украинцы выделяли на небе созвездие, которое они называли «Дiвкi» или «Дiвчины з вiдрами». Его они описывали следующим образом: «По Дорози (Млечному Пути) саме в розсохах есть крыниця – чотыри зиркы, а вид нейи пишла Дiвка з вiдрами – три зирки»206. Как отмечал Д.О. Святский, розсоха – это разветвление Млечного Пути, где летом бросаются в глаза четыре звезды из созвездия Дельфина, неподалеку от которого видна яркая звезда α Орла («Дiвчина»), которая несет воду в ведрах (звезды β и γ того же созвездия).
Глава 6
Мать Сыра Земля
Этот персонаж народного фольклора хоть и не упоминается в средневековых письменных источниках, однако древность его бытования в устной традиции не вызывает особых сомнений. Народ ласково называл ее Мать Сыра Земля. «Праматерь всего живущего, земля пользовалась особым уважением…»207 – отмечал в своем исследовании Н.М. Гальковский. О том, каково было уважение к ней у наших предков, свидетельствуют собранные А.А. Коринфским следующие народные пословицы: «От земли взят, землей кормлюсь, в землю пойду!», «Добра мать до своих детей, а земля – до всех людей!», «Мать-Сыра-Земля всех кормит, всех поит, всех одевает, всех своим теплом пригревает!», «Поклонись матушке-землице, наградит тебя сторицей!», «Как не добёр кто, а все не добрей Матери-Сырой-Земли: всяк приючает землю до гробовой доски, а земля приютит и мертвого!», «Всякому человеку – и доброму, и худому – земля даст приют!», «Умру – похоронят, поверх земли не положат!», «Нужна рыбе вода, а птице вольная ширь поднебесная, а человеку – нет ничего нужнее, как Мать-Сыра-Земля, – умрёт, и то в нее уйдёт!», «Кому земля – мать родная, кому – родимая матушка, а кому и мачеха; да всё, как время придёт, и пасынка к сырой груди прижмет, не оттолкнет, не погубит – к себе возьмёт, на вечные веки приголубит!», «Корми – как земля кормит; учи – как земля учит; люби – как земля любит!». Кто не почитает земли-кормилицы, тому, по словам народа-пахаря, она не даст хлеба – не то, что досыта, а и впроголодь. Кто сыновним поклоном не поклонится Матери Сырой Земле, выходя впервые по весне в зачерневшиеся проталинами поля, – на гроб того она наляжет не пухом легким, а тяжелым камнем. Кто не захватит с собою в чужедальний путь горсть родной земли, тому никогда больше не увидеть родины. Земля и сама по себе почитается в народе целительным средством: ею, смоченной в слюне, знахари заживляют раны, останавливают кровь, а также прикладывают ее к больной голове. «Как здорова земля, – говорится при этом, – так бы и моя голова была здорова!»
Исследование русских духовных стихов привело Г. Федотова к следующему выводу: «Мир, божественный в космогонии… весь пронизан Святым Духом или «святыми духами», посланными Христом. В стихе о 12 пятницах поется, что в день Троицы
Это излияние Св. Духа не ограничено Церковью… Но вся земля приемлет Св. Духа, который, по драстическому выражению одного стиха, даже воплощается в ней:
Живущий в природе святой дух ощущался народом в дыхании воздуха, ветре и благовониях земли»208. Понятно, что подобное народное восприятие изначальной святости природы вне зависимости от ее освящения представителями официального культа явно не соответствовало христианству, стремившемуся монополизировать святость в стенах своих церквей и монастырей. Н.М. Гальковский, приводя народное выражение «Земля – свята мати», отмечал, что, по всеобщему убеждению, земля настолько свята и чиста, что не держит в себе ничего нечистого и враждебного людям. Белорусы про нее любовно говорили: «Святая зямелька кормiць нас i усякаго зверя; носiць на своiх плячах, нiколi не наракаючи, не стогнучы, а як бог пашле смерць, то яна прыгорне i не гiдзiцца, колi нас чэрвi точаць»209.
На основании одних только русских духовных стихов еще можно было бы сомневаться, не возник ли образ святой земли под влиянием христианства, но сравнительная мифология свидетельствует, что представление о святости Земли возникло у индоевропейских народов задолго до возникновения новой религии. Следует отметить, что образ святой Земли встречается нам в иранской религии. Уже в «Гатах» упоминается богиня земли Зам, имя которой безусловно генетически родственно русскому слову земля, однако вскоре в той же «Авесте» она оказывается оттеснена на второй план Спента Армаити, которая в качестве духа-покровителя земли является супругой верховного бога Ахура Мазды. В авестийском языке слово спента означало «святой». В среднеиранский период она была известна как Спандармат и почиталась как олицетворение возделанной земли, религиозного благочестия и прародительница жизни. Описывалась Спандармат как красивая благочестивая женщина с мускусной розой в руке, а Заратуштра, согласно пехлевийскому сочинению «Бахман-Яшт», узрел ее в мистическом трансе, «покрытую растениями, и все их виды, и корень каждого в земле – Спандармат»210.
Как следует из самого ее устойчивого именования в русской народной традиции, Земля является в первую очередь Матерью. Чьей же Матерью считалась Земля? На этот вопрос нам помогает ответить записанная еще в ХIХ в. в Нижегородской губернии песня-заклинание, с которой перед сбором лекарственных трав крестьяне обращались к земле:
Как видим, согласно этому, уходящему в глубь веков представлению, Мать Сыра Земля оказывалась матерью не только для населяющих ее людей, но и для произрастающих на ней трав. Очевидно, персонификация ее в качестве богини произошла довольно рано. Приводившиеся выше археологические данные свидетельствуют о существовании женских божеств еще в эпоху палеолита. Как указал еще В.Л. Комарович, почитание земли у славян возникло очень давно, на еще доземледельческой стадии развития. На это указывает русский покаянный стих, произносимый при «обряде прощания с землею», где в числе провинностей упоминается и то, что кающаяся
Исследователь совершенно справедливо заметил, что это явный пережиток сакрального запрета на земледелия вообще. Но из этого следует, культ Земли появился у наших далеких предков еще в доземледельческий период, на стадии собирательства.
Независимо от него к аналогичному выводу об исключительной древности культа Матери-Земли пришла и М. Гимбутас: «Начиная с эпохи верхнего палеолита появляются изображения Богини, в которых символически воплощается ее плодовитость. Это натуралистически переданные женские фигуры с руками, покоящимися на округлившемся животе: по-видимому, беременность уподобляется плодородию засеянной земли и всех ее творений. (Превосходный тому пример – рельеф с изображением обнаженной женщины, обнаруженный у входа в пещеру в Лосселе на юге Франции.) Чрево Богини ассоциативно связано с пещерами и холмистой местностью. Для собирателей эпохи палеолита изобилие, источником которого являлось ее тело, и было урожайностью. Перед тем как стать матерью окультуренных зерновых, она считалась родительницей всех диких растений.
В начале эпохи неолита это (уже тогда очень древнее) божество превратилось в богиню земледелия, прародительницу и хранительницу всех плодов урожая, в особенности зерна и хлеба. Культ Матери-земли, которая беременна по весне и разрешается от бремени урожаем, когда ее отягощенные плодами лозы перерезают как пуповину, давая повод для осенних праздников, – этому культу много тысяч лет. Вера в то, что силы земли сконцентрированы в холмах, возвышенностях, скалах и деревьях; признательность и глубочайшее почтение к земле-кормилице питающей все живое; а также потребность посредством ритуалов принимать участие в священном круговороте природы – все это не утратило своей силы при переходе от доисторических к историческим временам. Начиная с эпохи неолита ей возводили жертвенники рядом с печами для выпечки хлеба; ей поклонялись везде, где мололи зерно, готовили тесто и выпекали хлеб»213.
На древность возникновения культа Матери-Земли указывают и дошедшие почти до нашего времени следы ее почитания. Так, например, у украинцев Черниговской губ. сохранилась традиция при наступлении весны варить кашу, закапывать горшок с ней в землю, сверху прибивая колом. В этом обычае исследователи не без основания видят жертвоприношение земле214. Еще более архаический ритуал был зафиксирован у западных славян: «В чехах уцелел обычай, по которому при начале весенних посевов крестьяне отправляются ночью на поле вместе с голою девицею и черным котом и тащат за собою плуг; там приготовляют они глубокую яму, бросают в нее черного кота и зарывают его в землю. В прежние годы плуг вывозили на поле три голые женщины»215. Н.М. Гальковский привел другой интересный случай. У одного крестьянина постоянно дох скот, и ему под большим секретом посоветовали тайно от всех на восходе солнца выйти во двор и три раза без креста и шапки поклониться земле. Понятно, что с точки зрения ортодоксального православия это был большой грех, но скот с тех пор стал вестись. Однако поклонение ей изредка было не столь безобидным. Еще в 1863 г. Министерство юстиции зафиксировало случай, когда русский туруханский мещанин принес в жертву земле девушку.
Исключительно интересным является и один описанный А.Н. Афанасьевым ритуал: «Чтобы нечистая сила не поселилась в нивах и не выжила с пастбищ стад (т. е. не повредила бы тем и другим), хозяева в августе месяце выходят раннею зарею на поля с конопляным маслом и, обращаясь на восток, говорят: «мать-сыра земля! уйми ты всяку гадину нечистую от приворота и лихого дела»; затем выливают на землю часть принесенного масла. Обращаясь на запад, продолжают: «мать-сыра земля! поглоти ты нечистую силу в бездны кипучия, в смолу горючую»; на юг произносят: «мать-сыра земля! утоли ты все ветры полуденные с ненастью, уйми пески сыпучие со мятелью» и наконец на север: «мать-сыра земля! уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи (сдержи) морозы со мятелями». За каждым обращением льют масло, а в заключение бросают и самую посудину, в которой оно было принесено»216. О его древности свидетельствуют индоевропейские параллели: так, литовцы после уборки хлеба выливают пиво на землю с мольбою: «Цветущая Земля! благослови дело рук наших». Отчасти это напоминает и приводившийся выше средневековый английский заговор, посвященный земле. Если в последнем Земля наделяется многими свойствами Великой богини, то и в молитве русских крестьян Мать Сыра Земля наделяется властью над нечистой силой, ветрами и морозами, т. е. явлениями, подвластность которых Земле не является очевидной.
Поделиться книгой: