Помоги проекту - поделись книгой:
Лизавета так уверенно это говорила, что чем-то напомнила Шуре маму. Та так же уверенно говорила: «Если мужчина легко добивается близости, он тебя перестаёт уважать. Легко к этому относятся только шалавы и проститутки». Что ж, её Вася точно в проститутки записал. Права была мама, права.
– Шур, ты заходи в гости-то, в баньке заходи попариться, – попрощалась с ней Лизавета, и Шура побрела к клубу, сгибаясь под тяжестью собственных мыслей.
Как же жить-то теперь, Господи? Как она объяснит теперь своему принцу, отчего не девушка? Да и будет-то он теперь, принц? И простит ли, как узнает? Что теперь про неё люди скажут?
Может, она теперь – шалава? Шурочка вспомнила комнату девчонок на их этаже. Девчонки были курсом старше и на всю общагу славились своим развесёлым поведением. Шурочка сама как-то, стряпая на кухне, слышала, как Фарид с третьего курса комментировал постельное мастерство одной из этих девчонок. Мол, попробуйте, никому не отказывает. Фарид был уже взрослым парнем, восстановился на факультете после армии, и Шурочка иногда ловила на себе его неприятный ощупывающий взгляд. Парни курили у окна в коридоре, разговаривали громко, слышимость на кухне была отличная. Теперь, что, и про неё ТАК говорить будут? На всю общагу? Как же теперь жить?
Так и не решив, как жить, Шурочка добрела до клуба, зашла в казарму-спортзал и кинула под кровать сумку. Легла, и сетка растянулась почти до полу знакомым гамачком. Вернулась. Сходила замуж. Неужели прошло всего несколько дней? Хорошо, хоть девчонкам не растрепала, что невеста. Не станут ни смеяться, ни жалеть.
«Что это было-то?» – спросила себя Шурочка и не смогла ответить. Любовь? Она честно прислушалась к своим ощущениям. Любви там не было. Была обида, что её отбросили, как надкушенное яблоко. Облегчение, что всё закончилось, и ей не надо выходить замуж за Васю. Страх, что теперь у неё один путь – в гулящие. И подозрение, что совсем она никудышная, раз даже такой урод, как Васятка, послал её подальше.
* * *
– Шурка, ты чего опаздываешь-то? Макароны по-флотски на ужин, быстренько ставь воду и чисть лук!
Повариха Наталья уже нарезала в тазик сырой говядины и готовила электромясорубку. Мясорубка – зверь, любое мясо пережёвывала как нечего делать, поэтому Наталья не сильно морочилась – напластала куски вместе с пленками и сухожилиями.
Шурочка послушно налила воду в котел, посолила, оставила закипать.
Накидала в тазик луку и принялась снимать с крупных приплюснутых головок золотистую шелуху. Шелуха сидела плотно, последние пленки приходилось буквально соскребать, и под ножом выступали капельки сока. Лук был свежий, злой, и даже нескольких капель хватило, чтобы у Шурочки защипало в носу. Из глаз запросились слёзы, и она перестала сдерживаться – заплакала, отпуская на волю и обиду, и недоумение, и страх. Она даже повсхлипывала немножко – электромясорубка гудела, что твой пылесос, все звуки заглушала надёжно.
– Ну, – сунулась к Шурочке Наталья, – почистила? Давай, резать помогу. Эй, а ты чего зареванная такая?
– От лука! – ответила было Шурочка, но голос дрогнул и сорвался на всхлип.
– Так, подруга, что-то ты мне не нравишься. Лук ещё и резать не начинала, а уже ревмя ревёшь. С Васькой, что ли, поругалась?
– Он сказал, что я курва гулящая, и что такая ему не нужна-а-а-а! – сорвалась Шурочка на рыдания.
Жалко себя было чрезвычайно. Она! Ему! Отдала! Самое! Дорогое! Готова была жизнь ради него изменить, а он!
– Вот говнюк! – посочувствовала Наталья. – Радовался бы, что такая девка с ним дружит! Нюрка-то исхвасталась вся, что её сыночек городскую девку уговорил. «Перед моим Васенькой ни одна баба не устоит! Весь в отца!» Где он, тот отец-то! Сама, небось, не знает, кто ей Ваську заделал!
– Как это?
Наталья выступала так эмоционально, что Шурочка мигом перестала реветь. Действительно, про своего отца Вася не рассказывал. Сказал, что умер.
– Вася сказал, что отец у него умер! – повторила она Наталье.
– Может, и умер, кто его знает, – согласилась та. – У Нюрки-то муж умер, когда Лизка ещё маленькая была. Так в её койке только ленивый не валялся. Все мужики отметились, кто не побрезговал. Ей бабы деревенские даже стекла два раза в избе били! Так Ваську и нагуляла!
Рассказывая, Наталья начала резать лук на мелкие кубики. Шурочка успокоилась и тоже принялась разрезать луковицы пополам и складывать их в таз с водой. Так меньше глаза ест.
– Наташ, а ты откуда знаешь? Ты же тогда совсем маленькая была?
– Так это тебе, девка, деревня. Это не город твой. Все про всех всё знают. Ты, вон, с Васькой только задружила – а уж вся деревня знала!
– Да откуда знала-то? Мы же по улице и не гуляли почти?
– Да Нюрка, говорю же, растрепала. Потом соседка её Зинка видела, как ты ночью от Нюрки уходила. Штаны твои красные запомнила, ты ведь одна в таких ходишь, – кивнула Наталья на Шурочкин спортивный костюм.
– Слушай, Наташ, но это же ужасно! Живёте, как на сцене! Или в цирке!
Шурочка перестала орудовать ножом и вытерла рукавом слезы. На этот раз стопроцентно луковые.
– Ага! И такие фокусы показываем – умереть! Людка, вон, напилась в прошлую зарплату – две недели вся деревня пересказывает, чего вытворяла!
– Это ты про нашу заведующую?
– Ага, о ней! Они с Райкой из конторы напились и пошли домой через огороды. До тропки идти им лень, видно, было – через загородку полезли. А после дождя скользко везде, лужи. Райка-то перелезла, а Людка грохнулась. И как грохнулась-то! Мордой вниз, грудями в грязь, а нога кверху задрана, в загородке застряла ногой-то. Колготки порвала, плащ свой светлый перепачкала. Ну вот цирк!
Шурочка попыталась представить себе картину, как статная гордая завстоловой лезет через загородку: четыре жерди, закрепленные поперек коротких бревен, нижняя – на уровне колен, верхняя – на уровне груди. Картинка не складывалась.
– Лежит, не шевелится! – продолжала Наталья. – Райка испугалась, стала Людку шевелить, не повредилась ли. А та матом – не тронь, мол, видишь, женщина устала. Представляешь, это она в грязюке отдохнуть прилегла!
– И что?
– Что. Сашку, мужа её, позвал кто-то. Он Людку из забора и вытащил. Он её давай поднимать, а она – драться! И матом его в полный голос! Ну, цирк! Потешила народ артистка наша.
– Наташ, но ведь это страшно. Всё время люди тебя судят, сплетничают. Надо всегда вести себя правильно, тяжело ведь!
– А ничё не тяжело. Здесь в деревне вся шелуха с человека сходит, как вон, с луковицы, – кивнула Наталья на горку луковых очисток. – И сразу видно, какая у кого сердцевина. Если чистая – так и никакая грязь не пристанет, что бы ни насплетничали. Ой, девка, заболтались мы с тобой! Ужин через полчаса! Вода искипелась! Быстро засыпай макароны! И воду на чай ставь! А я буду фарш жарить!
* * *
Леночка Головина смотрела на Шуру с любопытством, явно предвкушая душещипательный рассказ. Шурочка лежала на кровати, закинув руки за голову, а девчонки расположились по соседству. Элька сидела на своей койке, сдвоенной с Шурочкиной, а Ира с Леночкой расположились на Леночкиной кровати через проход. Их четвёрка сразу поселилась в самом углу у стеночки. Остальные койки теперь занимали девчонки из чужой группы. Их обжитые кровати – на спинках была развешана одежда, – пустовали. Студентки где-то гуляли.
– Шур, а что у вас произошло-то? – теребила подругу Леночка.
– Что-что. Кончилась любовь, ушла я от Васятки, – ответила Шурочка максимально равнодушным голосом.
– Да? А он знает, что ты ушла? Весёлый такой ходил сегодня по зерносушилке, со мной заигрывал, – протянула Ира Зиненко. – Смотри, отобью!
– Ой, Ирка, ты не можешь без своих подначек! – вступилась за подругу Леночка. – У неё, вон, все глаза красные, зарёванные. А ты – отобью!
– Девочки, говорю же, всё кончено у нас. Глаза у меня от лука красные – целый тазик на ужин накрошила. Можете Васятку отбивать, прибивать, выбивать, забивать и так далее.
– Да ладно, Шур, не расстраивайся. Прошла любовь – и слава богу. Мы, если честно, всё удивлялись, что ты нашла в этом Васятке, – подала свою реплику Эльвира.
– Сама не знаю. Захотелось попробовать, как это – любовь крутить.
– И как? – опять с подковыркой спросила Ира.
– Ой, Зиненко, а то ты не знаешь! Семён, что ли, до сих пор не показал, как? – опять вступилась Леночка.
– А тебе твой Перец показал уже? Или вся его любовь, как в ту ночь – в доску пьяный в полной темноте? – огрызнулась Ира.
– Девчонки, вы что? Вы чего цапаетесь? – удивилась Шурочка.
– Да это они так, разминаются, не обращай внимания, – ответила Элвира. – Ирка, знаешь, отчего к тебе цепляется?
– Я не цепляюсь!
– Да ладно. Я видела вчера, как ты злилась, когда Семён про Шурочку, что красивая, сказал!
– Кто красивая? – не поняла Шурочка.
– И ничего я не злилась! – отвернулась Зинченко.
А Эльвира продолжала:
– Вчера, когда ты с танцев ушла, Семён с Перцем сказали, что из всех городских девчонок, кто приехал, самая красивая Оксана Буряк. Ну, видела, из-за неё шофера подрались? А на втором месте – ты. А, как тебе? Ты – вторая красавица после Бурячки!
– Да ладно вам, с чего я красавица вдруг…
– И знаешь, – Элька внимательно разглядывала Шурочку, – они правы. Мы к тебе привыкли, а ты, действительно, очень изменилась. Стрижка тебе идет. И без очков тебе гораздо лучше. Так что жди новых женихов.
– Ой, девчонки, а что вчера! – вспомнила Шурочка, услышав про женихов и радуясь поводу сменить тему. Ей было и приятно, и неловко слышать, что она – красавица. Да и расспросы о Васе хотелось прекратить.
– Меня же Борис вчера замуж звал! Представляете, то даже не разговаривал, а то – замуж! Пьянющий!
– А ты чего? – опять заблестела любопытными глазами Леночка.
– Удивилась и отказалась. А сегодня в столовой он подошел за порцией, даже глаз не поднял. И не поздоровался, жених.
– Ну, понятное дело, протрезвел, не помнит уже, чего пьяный лепил. Или помнит, но боится, что передумаешь и согласишься! Интересно, а он знает хоть, как тебя зовут-то, – опять подпустила шпильку Ира. Ну что за характер!
– Эй, у нас что, теперь местные поселились?
В девчачий отсек вошли три студентки. Гренадерша-блондинка, ещё одна блондинка, невысокая, полноватая, в очках в тонкой оправе, и худая девушка с причёской, похожей на Шурочкину. Худая девушка двигалась как-то странно, будто несла на голове хрустальный сосуд. Спрашивала гренадёрша. Её спутницы разбрелись по своим кроватям, а она подошла в угол к девушкам.
– Это Шура, она из нашей группы. Она на несколько дней уходила к… дальним родственникам. Они у неё тут живут, – зачем-то соврала Элька.
– Надо же, как повезло. Тётка тут, что ли? – спросила гренадерша и представилась: – Луиза.
– Жена маминого троюродного брата, – продолжила вранье Шурочка. – Я Шура.
– А это Марина, – Луиза кивнула в сторону очкастой блондинки, – и Люба.
Любой была «хрустальная».
– Очень приятно.
– А с чего вернулась-то? – не отставала Луиза. – В доме-то лучше жить, чем в этой казарме.
– Скучно там. И за поросёнком надо чистить.
– Понятно. Ну, живи, – разрешила Луиза и пошла к своей кровати.
– Чего это она пристала ко мне? – вполголоса спросила Шурочка у Эльки.
– Да не обращай внимания! Она самая старшая среди нас, ей двадцать шесть уже, вот и решила, что всех опекает. Слушай, Шур, а ты можешь нам картошки нажарить? Чего-то мы так по жареной картошечке соскучились! Пожарь, а? И огурцов купим соленых в магазине.
– А где мы эту картошку есть будем?
– Да в столовке и будем. Придём вечером тихонечко. У тебя же ключи есть, ты же дверь последняя закрываешь?
– Ну, я… – Элькина затея Шурочке не очень нравилась. Вечером остаться на кухне, стряпать.
– Вдруг Людмила не разрешит?
– Ну, так мы поедим, уберём все, ты и закроешь свою столовку!
«Ладно, – подумала Шурочка, – спрошу завтра у Людмилы. Не разрешит – скажу девчонкам, что не получается».
Глава 10
Утром Шурочка проснулась с чётким ощущением беды. Ещё вся была там, во сне, реальность только-только приоткрыла краешек, и беда хлынула в эту щелку, разрывая её прорехой нового дня. Да, точно, вспомнила Шурочка, её бросил Вася, и она теперь – гулящая.
Над головой затопали голуби. Они жили на чердаке клуба и в первое же утро напугали девчонок своими перебежками по потолку. Леночка даже решила, что это крысы на чердаке резвятся, и не поверила завклубом, который объяснял, что это топают птицы. Шурочка от их топота вздрогнула – за эту неделю забыла про голубей!
Часики на руке показывали без десяти шесть. Надо же, как она приучила себя вставать вовремя без всякого будильника.
Шурочка быстро натянула свои джинсы и свитер, накинула куртку-штормовку, – конец августа, по утрам уже зябко. Выскочила во двор, подоила рукомойник под липой, протёрла глаза ледяной, остывшей за ночь, водой.
Смешно, но вчера вечером Борис опять звал её замуж. После расспросов девчонок она ушла по берегу пруда чуть в сторону, там смотрела на воду и крутила свои невесёлые мысли. Парень и выбрал момент. Подошёл, и опять бормотал что-то о том, что она должна его спасти, и опять был абсолютно пьяный. Может, согласиться?
Она вспоминала всё это, пока спешила к столовой. И с ходу налетела на выговор.
– Я чё, теперь должна за тебя работать? Гуляешь всю ночь – твоё дело, но на работу вовремя приходи!
Анна Михайловна выговаривала так, словно девушка опоздала намного. А Шурочка пришла почти вовремя, четыре минуты седьмого всего. Да и повариха, судя по всему, только-только двери открыла. Вон, фартук ещё толком не повязала, а уже шумит.
Шурочка отвечать не стала. Молча прошла, сняла штормовку, повязала передник и принялась промывать рис для каши. Повариха достала два трёхлитровых бидона с молоком и начала разливать его по стаканам. Молоко обе поварихи в столовую приносили своё и потихоньку им приторговывали. Людмила, заведующая, не возражала, а студенты и шоферы с удовольствием расхватывали жирное свежее молоко – не всем ещё и доставалось. Шурочка «по блату» обычно заначивала девчонкам три стакана.
Анна Михайловна прекратила разливать молоко и пальцем полезла в стакан. Доставала рыжий волос – то ли с неё упал, то ли с коровы. Так, надо девчонок предупредить, чтобы молока сегодня не брали.
Закончив с рисом, Шурочка начала пластать на кубики сливочное масло, вскрывать большую жестяную банку с яблочным повидлом, а повариха взялась за кашу. Вода в котле уже закипела, Анна Михайловна вытряхнула туда несколько поварёшек сухого молока, перемешала, всыпала рис.
«Как-то не так она делает. Надо ведь сначала крупу, потом жидкость», – вяло подумала Шурочка, но спрашивать не стала. Разговаривать с Васиной матерью не хотелось.
В молчании они накормили народ завтраком. Каша подгорела и была невкусной, поэтому студенты налегали на масло и повидло. Шурочка тоже наскоро хлебнула чаю с кусочком сладкого бутерброда – через силу, есть не хотелось. А после завтрака пришла заведующая Людмила и объявила:
– Так, бабоньки! Шоферня нажаловалась директору совхоза, что мы их закормили гуляшом с макаронами. Котлет требуют и борща! Сегодня для всех на гарнир делаем пюре, и тут, и в поле. А завтра придут бабы из конторы помогать обед стряпать. Пельмени будем лепить!
– Людка, это ж нам возни до вечера! – всплеснула руками Анна Михайловна.
Поделиться книгой: