Помоги проекту - поделись книгой:
– Не придут, идите.
Девчонки вернулись, улеглись по кроватям, и Шурочка ещё с час ворочалась – в темноте ей опять стало тревожно.
Глава 5
На току она проработала всего день. Студенты ворошили зерно, чтобы лучше сохло, было пыльно и весело. А на второй день, как Шурочка и предполагала, пришла завстоловой за помощницей. Собственных сил кормить ораву из двадцати шоферов и десяти (пока десяти, через неделю обещают привезти еще двадцать) студентов у местных поварих не хватало. Шурочка тут же вызвалась, и теперь уже второй день кашеварила в деревенской столовке. Правда, надежды девчонок и прикидки Шурочки, что ей поручат мыть котлы и чистить картошку не оправдались. Котлы и посуду мыла дурочка Зина. А Шурочке помимо «почистить картошку» поручили варить суп и компот.
Поварихи работали в две смены, по два человека, менялись через день. Шурочка ни с кем не менялась. И работа оказалась – не залежишься! Вставать в шесть утра и бежать готовить завтрак, потом чистить бак картошки (а то и два, если на гарнир было пюре), одновременно варить для обеда бульон из говяжьих мослов. С трёх до шести у неё был перерыв, а потом – ещё два часа работы. Уже через три дня она умоталась и ждала воскресенья, когда ей обещали сделать выходной.
Суп и гарнир в столовой варили в огромных электрокотлах. Котлы стояли на специальных подставках, высотой доходили Шурочке до груди и были похожи на круглые стиральные машинки, даже воду в них наливали так же, из шланга. У Шурочки дома была такая, только у их машинки бока были окрашены белой краской, а котлы сияли хромом. Даже кнопочки «пуск» и «стоп» у котлов были почти на том же месте. А там, где у машинки прицеплялись круглые валики, через которые выжимали бельё, у котлов торчали какие-то не то манометры, не то градусники. Шурочка не очень разобрала.
Говяжьи мослы для бульона были такими огромными, что не помещались даже в эти «электробочки», и поварихи рубили кости на большой колоде, предварительно срезав всё мясо – оно шло на гуляш.
Гуляш жарили на огромной прямоугольной сковородке – тут всё было огромное, на толпу едоков – и к этому священнодействию Шурочка пока приглядывалась. Поварихи поджаривали тонко нарезанные кусочки говядины, обильно посыпали их мукой, добавляли лук, воду, томатную пасту, лавровый лист и в итоге получали мягкое ароматное мясо в густой коричневой подливке.
В первый день Шурочке выпало работать в смене с грузной пожилой поварихой по имени Анна Михайловна. Повариха была одета в не очень свежий белый халат, из-под колпака выбивались волосы, выкрашенные в медно-рыжий цвет. Эта Анна Михайловна была какая-то неправильная. Вроде пожилая уже, да что там – старушка, а раскрашена по-клоунски. Густо наведённые брови – просто чёрная черта на месте бровей, а под ними – глаза в белёсых неподкрашенных ресницах. Тонкие губы в ярко-алой помаде, и – крупный крючковатый нос, как у бабы-яги. Правда, Шурочка к ней быстро привыкла. Повариха хлопотала по кухне, называла студентку «деточкой» и «доченькой» и рассказывала про своих детей. У неё их трое, старший сын Мишка – скотник на ферме. У него жена доярка, на Доске почета её портрет висит.
– Может, видела, деточка? Светленькая такая, красивая, молоденькая?
– Видела, – обрадовалась Шурочка, вспомнив красавицу с Доски почета. – Кажется, Ирина… Бригг! – всплыла необычная фамилия.
– Ага, ага, она это. Мы Бригги, из немцев мы, – закивала Анна Михайловна. – Потом ещё дочка у меня, Лизавета, в совхозе бухгалтером работает, двух пацанов одна тянет. У ней муж Славка в тюрьме сидит.
Шурочка во все глаза уставилась на повариху. Она впервые разговаривала с человеком, у которого кто-то из родственников сидел в тюрьме.
– А за что?
– Да за пьянку. Хороший мужик, хозяйственный, только пить ему нельзя. Он как напьется – Лизку гонять начинает. Пока просто драться лез, Лизка терпела. А в последний раз с топором за ней бегал по избе. Чуть не зарубил бабу, хорошо, во двор успела выбежать. Соседи помогли Славку скрутить, участковый протокол составил, Лизка в суд подала. Два года ещё сидеть паразиту. Он ведь пацана младшего, деточка моя, так напугал, что тот до сих пор заикается.
Повариха рассказывала эти ужасы спокойным тоном, словно книжку пересказывала. А Шурочкины глаза с каждой фразой становились всё круглее и круглее. Говорить о пьяном зяте, чуть не убившем её дочь, таким будничным голосом? Ну да, подумаешь. Ну, побегал пьяный Славка с топором, дело-то житейское. Не убил, – и слава богу.
Тон настолько не вязался с содержанием, что Шурочка на какое-то время зависла. А когда смогла слышать опять, Анна Михайловна уже рассказывала о младшеньком. Звали его Вася, и он только-только пришёл из армии.
– Он на танке там служил. Всё про железки выучил, директор обещал его на трактор посадить. Он у меня умный, самостоятельный. Его, деточка моя, девка одна из наших из армии дожидалась, прямо бегала, всё спрашивала, когда вернется. Замуж хочет! А я говорю: сынок, не спеши. Не нравится она мне, грязнуха. В свинарнике работает. Мой Вася и получше найдет. Вон, хотя бы такую, как ты, красавицу.
– Ой, ну скажете тоже! – зарозовела Шурочка.
Слышать, что она красавица, было приятно. И, дочищая картошку в большом баке, Шурочка уже представляла этого Васю-тракториста. Он был похож на артиста Тихонова в фильме «Дело было в Пенькове». Вася в мечтах лихо играл на гармошке, широко растягивая меха.
– Анна Михайловна, а на гармошке ваш Вася играет?
– Нет, деточка моя, не умеет он. На гармошке у нас в деревне только Семеныч, завклубом, умеет играть.
И всё равно, Вася Тихонов в её мечтах рвал меха.
* * *
Вечером, как ни странно, главной темой опять стал Вася. Оказывается, девчонки работали с ним на току и пожаловались на недавних ночных налетчиков. Теперь пересказывали.
– Представляешь, это, оказывается, первые бузотёры на деревне. Свои девки их гоняют, так они решили с нами подружить! – возмущалась Ира Зиненко. –Кстати, «подружить» они здесь говорят в смысле «крутить любовь», представляешь? Васятка обещал с ними поговорить, чтобы не лезли.
Хоть и переделала ехидная Зиненко имя парня на шуточный манер, Шурочка мысленно добавила очков красавцу-танкисту-трактористу-гармонисту. Девчонки тем временем полностью переключились на «Васятку», на его внешность и повадки. А так как тон задавала язва Зиненко, Шурочка не разобрала, одобрительные это были комментарии, или язвительные.
– Девочки, а он красивый? – спросила она.
– Ой, краси-и-вый, – протянула Ира томным голосом. – Завтра вечером обещал в гости зайти. Увидишь, какой красавец.
Всю ночь Шурочке снился танкист с лицом артиста Тихонова. Он брал Шурочку за руку и вел её куда-то. И катал на танке, который вдруг оказался самолетом. И Шурочка летела в этом самолете, а потом и без самолета летела, лихо закладывая виражи над макушками деревьев.
Проснулась Шурочка в пять утра, вставать ещё было рано. Проснулась в смутном томлении. Может быть, вот оно – то, что она ждала всё это время? Когда Шурочка поступила в институт, она весь первый курс ждала: вот-вот у неё появится парень. Она даже пыталась слегка кокетничать с некоторыми, надеясь на взаимность. Пусть я не самая раскрасивая красавица, думала Шурочка, но видела пары, где девушки были ничуть не симпатичнее, чем она. А их любят! Значит, и её полюбят. Тем более что она уже не прежняя толстушка-акселератка.
Всю свою сознательную жизнь Шурочка привыкала к мысли, что она – дылда. Или корова, что ещё хлеще. Она выросла и оформилась очень быстро, и уже в двенадцать лет выглядела лет на пятнадцать. В школе на физкультуре до девятого класса стояла вторая по росту! Первой была Людка Воронина, огромная, словно шкаф. Их с Ворониной даже пригласил в секцию тяжелой атлетики забредший на урок физкультуры тренер. Очень у девушек подходящая была комплекция ядро толкать!
Людка так и осталась крупной, а Шурочка после восьмого класса внезапно и радикально похудела. Помог случай. В пионерский лагерь её по возрасту уже не брали, и мама достала путевку на турбазу рядом с городом. Мол, съездишь, отдохнёшь с подружками. Но подружки собрались в поход на девять дней по перевалам Тянь-Шаня. И Шурочка пошла вместе с ними.
То, что она сделала это понапрасну, она поняла через первые сорок минут похода. Восемнадцатикилограммовый рюкзак явно прибавлял в весе с каждым километром, скатка брезентовой палатки била под коленки, пот заливал глаза, которые не видели ничего, кроме тропы под ногами. С прямой спиной рюкзак нести было невозможно, приходилось сгибаться в пояснице, чтобы тяжесть равномерно ложилась на спину.
Двое туристов из их группы запросились обратно на базу через первые одиннадцать километров, после первого же привала. А Шурочка осталась. Отчасти потому, что ей стыдно было сдаваться. А в основном – из-за симпатичного помощника инструктора. Парень был старше Шурочки года на два и на первом перевале так замечательно играл на гитаре и так часто поглядывал на Шурочку, что она поняла – это Он. И следующим вечером, на втором привале, он учил Шурочку разводить костер и шутил, и явно интересовался. А утром ушёл с теми двумя туристами, которые испугались маршрута.
Дальше Шурочка уже безо всякого энтузиазма топала по холмам, тащила тяжелющий рюкзак и тихонько плакала от усталости. Зато на привалах всё окупалось сторицей. Скинув рюкзак, Шурочка первые минут шесть, пока тело помнило эту тяжесть, порхала бабочкой – каждый шаг был, как в невесомости. Порхала и любовалась нереальной, сказочной красотой видов зелёных холмов и заснеженных вершин.
Таким образом она честно протопала весь девятидневный маршрут и даже получила значок туриста. По дороге простыла, искупавшись в горной речке, домой вернулась с температурой и проболела пару недель. В итоге Шурочка похудела килограммов на пятнадцать, – маме даже пришлось перешить несколько юбок,– и покинула категорию толстушек. Ряды переростков покинула тоже – до её ста шестидесяти пяти сантиметров к девятому классу доросли почти все девчонки и большая часть мальчишек-одноклассников. Шурочку теперь ставили ближе к хвосту шеренги, однако в голове у неё по-прежнему оставалось, что она большая и толстая. И некрасивая. И она продолжала потихоньку влюбляться в мальчишек безо всякой надежды на взаимность.
При всей её влюбчивости к сексу отношение у Шурочки было непростое. О том, что люди занимаются ЭТИМ, она узнала в семь лет. И лет до десяти считала, что ЭТО – такая плохая привычка, как ковырять в носу или есть под одеялом. О том, что дети получаются от ЭТОГО, а не рождаются просто так, потому что в животе созрели, Шурочка догадалась к десяти годам. Догадалась по намекам и диалогам в фильмах и книгах (официально же в стране секса не было! Любая мягкая эротика считалась жесткой порнографией и каралась тюремным сроком). Примерно к этому же времени у Шурочки начались месячные, и стали сниться эротические сны, где её кто-то целовал и касался. Этот «кто-то» касался строго выше пояса – граница на уровне талии соблюдалась неукоснительно. То, что кто-нибудь сможет раздеть её полностью и сделать ЭТО, в Шурочкиной голове не укладывалось категорически!
И лишь однажды, в десятом классе, когда Шурочка сначала зубрила историю для выпускного экзамена, а потом допоздна читала «Анжелику», ей приснился другой эротический сон. В этом сне её полностью раздел король Людовик Четырнадцатый, раздел ниже пояса и сделал как-то так, что Шурочка проснулась с оргазмом и поняла: когда ей встретится Единственный Любимый, она позволит ему ВСЁ.
Пока не встретился. Пока не позволяла.
* * *
В столовую Шурочка прибежала в отличном настроении. Ей так хотелось, чтобы Анна Михайловна ещё рассказала про Васю! Но вместо Анны Михайловны на кухне хозяйничала сменщица Наталья, маленькая, худая сердитая баба в хрустящем от крахмала халате и снежно-белой косынке. Впрочем, сердитой она казалась первые пару часов, а потом Шурочка поняла, что Наталья гораздо добрее, чем кажется. Она велела обращаться к ней на «ты» (я старше тебя на десять лет всего, нечего тут мне «выкать»), научила делать заправку к борщу, разрешила помешивать гуляш и добавлять в него специи. Разглядев мозоли, которые Шурочка натерла, перечистив накануне бак картошки, уговорила Людмилу, заведующую столовой, поменять в обед гарнир и вместо пюре сварить вермишель.
Людмила, высокая, статная, с узлом русых волос над гибкой шеей, с высокими скулами и лёгкой раскосинкой глаз (татаро-монгольские гены сказались, не иначе), в первые дни подначивала Шурочку. Мол, проверим, городская, на что ты годишься. Но на третий день подобрела и стала разговаривать с Шурочкой по-простому, без подтекстов. Так что, приняли её поварихи.
В обед к Людмиле пришли муж, тоже симпатичный, высокий, темноволосый, и двое детей-погодков, мальчик и девочка пяти-шести лет. Дети были славные, чистенькие, мальчишка – с материнскими скулами и раскосинкой, девочка – с отцовскими глазами-вишнями и тёмными косичками. Одеты все – и Людмила, и муж, и дети – были не так, как другие деревенские. Никакой смешной небрежности, всё аккуратно, по-городскому. Чистенькие курточки и брючки, блестящие яркие сапожки у детей, модная спортивная куртка у мужа, пиджак и юбка со шлицей у Людмилы.
– Наташ, ваша заведующая такая красивая. Совсем не по-деревенски выглядит, – шепнула Шурочка поварихе.
– Ага, Людка у нас краля образованная, в техникуме училась, – согласилась Наталья. – Мы же с ней одногодки, в один класс бегали. Я ещё лучше неё задачки по математике решала, одни пятерки были у меня. Только она с парнями не дружила, восемь классов окончила и в район в техникум уехала учиться. А я с Гришкой своим связалась, обрюхатил меня, только и успела свидетельство за восемь классов получить. И замуж сразу, одного сына родила, второго – вот и вся учёба!
– Наташ, а сколько лет твоим детям? – спросила Шурочка, заранее представляя малышню вроде Людмилиных деток.
– Саньке, старшему, – тринадцать, Серёньке, младшему, – десять.
– Ты что, – тут же подсчитала Шурочка – в пятнадцать лет родила?
– Ну да. У нас тут девки бабами рано становятся! Гришка старше меня на десять лет, ему все равно уже жениться было пора, мы и поженились.
– Наташ, а страшно было?
– Что?
– Ну, в первый раз?
– А ты что, не пробовала ещё? – уставилась на неё повариха. Поняла, что не пробовала и погрустнела.
– Не помню я, как было в первый раз. Он мне самогону налил полстакана и того… А потом и без самогона, – Наталья подняла руки и потянулась всем худым телом, – сладко стало.
Шурочке стало неловко от дебрей, куда она залезла со своими вопросами, и она быстро сменила тему.
– Людмила с мужем такая красивая пара!
– Красивая, – согласилась Наталья. – Главное, он у неё не пьёт совсем. Представляешь? Таких на всю деревню человек пять наберется. Зато Людка куролесит за двоих.
– В смысле?
– Любит выпить, а пить ей совсем нельзя – чудит. Вечно что-нибудь такое сотворит, что вся деревня потом потешается.
Глава 6
«Ну, надо же, как у них тут всё неправильно. Рожают в пятнадцать лет, пьянствуют, с топорами за женами бегают», – думала Шурочка. Темнело, когда она возвращалась в спортзал из столовой. Все её прежние представления о хорошем и плохо трещали по швам. До сих пор она точно знала: женщины, которые, вместо того чтобы учиться, пьют водку и легко отдаются мужчинам, – очень плохие. И очень несчастные. И общество клеймит их позором. Но повариха Наталья ей понравилась, и никто её не клеймил, и выглядела она вполне счастливой.
Шурочка миновала «предбанник», – так девчонки прозвали комнатку-прихожую между улицей и собственно спортзалом,– и вошла в зал.
На крайней кровати сидел с книжкой Борис.
– Привет, – бросила на ходу Шурочка. Она прошагала через мальчишечью половину, мазнув взглядом по Игорюне, – тот лежал на кровати, смотрел в потолок и улыбался. И чувствовала, что Борис смотрит ей в спину. Наверное, её красный спортивный костюм взгляд притягивает. Ну что ж поделаешь, красный! Другого нет. Зато в нём удобнее крутиться на кухне.
Девчонок в спортзале не было. Шурочка прилегла на кровать, панцирная сетка прогнулась уютным гамаком. Что-то устала она сегодня! день встаёт в шесть утра, кастрюли ворочает. Девчонки, вон, Который отужинали – и свободны, гуляют где-то. А ей ещё котлы освободить, картошку натаскать, отмыть и приготовить назавтра. А завтра опять полный бак чистить. Как только поварихи не устают! Та же Наталья весь день с ней крутилась, а ей ещё дома мужа и двух сыновей кормить. Интересно, а как это – быть замужней женщиной?
Шурочка попыталась представить, как она приходит домой, варит суп – «полевой», с пшёнкой, как ее сегодня Наталья учила, – и накрывает на стол. Потом зовет: «Обедать!» – и к столу садится красивый, м-м-м, лучше темноволосый мужчина. Она наливает ему суп, он пробует и говорит: «Очень вкусно! Ты лучше всех готовишь! Ты вообще – самая лучшая!». Лица этого темноволосого Шурочка, как ни старалась, представить не могла, и суп он ел, поднося ложку к расплывчатому пятну. А иногда воображение и вовсе рисовало папу и его газету, которой он обычно отгораживался во время еды и за которую таскал свои ложки с супом.
Полчаса в кровати ей хватило, чтобы отдохнуть, и девушка решила прогуляться. Даже джинсы достала, чтобы сменить красные тренировочные штаны. Но передумала и вышла на улицу, в чём была.
На бревнышке у пруда кто-то сидел. Было темно и видно не очень отчетливо, да и очки Шурочка давно сняла. Очки были «для дали» – телевизор смотреть, автобусные маршруты издалека узнавать, формулы с доски списывать. В деревне они оказались ни к чему. Автобусов здесь нет, телевизор она, судя по всему, не увидит ещё месяц, доску в аудитории – тоже, а на кухне от очков одна морока. То запотеют, то с носа сползут.
Ага, Леночка там, – разобрала Шурочка знакомое хихиканье. Ира там, Элька. Четвертая фигура была явно мужской – на томные Ирины вопросительные интонации мужчина отзывался уверенным баритоном.
Ну, вот и нашлись подружки!
Шурочка подошла:
– Привет! В компанию примете?
– А, Шурочка, привет! Садись.
Ира подвинулась на бревне, как бы освобождая Шурочке место, хотя места и так хватало. Теперь Ира сидела вплотную к парню. Шурочка бросила на него быстрый взгляд – ничего особенного, носатый какой-то, – и села рядом с Ирой.
– Ну, и что дальше-то было… – теребила парня Леночка.
– Ну, дальше… Дальше, это, троса привязали к машине и тянуть, это, стали. Не идёт, собака! А Петька-то, водитель, решил на другую сторону-то перейти и стал через трос, это, перешагивать. Как раз он его между ног, это, пропустил, а машину из ямы-то и вырвало. Трос, это, натянулся, ну, как струна, и Петьке, это, прямо по хозяйству.
– Ужас какой, – прижала Леночка ладошки к разрумянившимся щекам. – И что потом?
– Ну, это, в госпитале пролежал два месяца. Вместо хозяйства же, это, синяк. Он говорит, ему доктор написал этот, как его, ди… ди…
– Диагноз? – высунулась из-за Иры с подсказкой Шурочка.
– Точно, диагноз. Мы с парнями ржали, я слова наизусть выучил «Ушиб мошонки и прилегающих, это, мягких тканей металлическим предметом».
– Он остался калекой? – спросила Шурочка. Ей было очень жаль незнакомого Петьку.
– Не, оклемался. Ему девка его письма писала, сказал, что женится.
– Это у них в армии произошло, – объяснила Леночка. А парень развернулся к Шурочке и сказал:
– Слушайте, девчата, а чё вы меня с подружкой-то не знакомите?
– Шур, знакомься, это Вася, наш защитник. Он велел деревенским к нам не приставать, – протараторила Ира. – Вася, а почему ваши мужики так себя ведут?
– Как?
– Ну, пьяные ходят, матерятся всегда, к нам в первую ночь вломились.
– Да они, это, не со зла. Здесь прошлый-то год девчачий отряд из Томска на току работал. Учительши, чё ли, с педагогического. Меня-то не было, но мужики хвалились, что девки, это, дружили с ними хорошо. Они думали, это, и вы дружить захотите
Вася рассказывал, а Шурочка страдала. Так вот ты какой, танкист-тракторист! Ей было жаль расставаться с мыслью, что он ничуть не похож на актёра Тихонова. Похож Вася был на маму, Анну Михайловну. Те же круглые глаза, тот же крупный нос. Серые волосы. Наверное, такие же у Анны Михайловны были до того, как она их выкрасила в рыжину. Рот Шурочка разглядеть не успела, а выглядывать из-за Ириного пухлого плеча было неудобно.
– Слушайте, девчата, а пойдёмте по Гореловке гулять! Я вам деревню покажу! – воодушевился вдруг Вася и вскочил с бревна. Он встал перед девчонками, сунув руки в карманы и оглядывая всех четверых по очереди, задерживая взгляд на каждой. Шурочке показалось – оценивающе. Губы у него тоже оказались тонкими, как у мамы.
– Пойдем, погуляем? – теперь он смотрел прямо на Шурочку, и она почувствовала, как запылали щеки. «Он меня выбрал. Не Зиненко, меня!»
– Пойдём, – легко поднялась она с бревна и обернулась к подругам: – Девчонки, пойдёмте!
– Ой, нет, Шур, вы уж вдвоем идите, – поджала губы Ира. – Устали мы за день лопатами ворочать, мы тут посидим.
– Ага, – прыснула Леночка, – нам Вася и так целый день анекдоты рассказывал. Истории всякие про армию. Пусть теперь тебе расскажет, в свежие уши.
– Ты там поаккуратнее, Василий, – теперь подключилась Эльвира. – Не вздумай нашу Шурочку обижать.
– Да я чё, не понимаю, чё ли, – откликнулся Вася.Сложив руку кренделем, подставил Шурочке оттопыренный локоть: – Прошу!
И повел её в обход пруда в ночь. В пруду отражалась уже убывающая луна и крупные острые звёзды.
Поделиться книгой: