Если диалоги устроены таким образом, что мама и ребенок говорят одновременно и при этом – каждый о своем, это скорее препятствует формированию системы надежной привязанности. Точно так же, если взрослый слишком интенсивно, резко или очень быстро реагирует на любой издаваемый младенцем звук, это воспринимается ребенком как давление или угроза. Последствием такого родительского поведения может стать то, что вокализаций станет все меньше, а потом ребенок и вовсе перестанет подавать голос. В этом случае маме следует ограничивать свою активность и дожидаться звукового ответа на свои реплики, предоставляя ребенку больше времени и пространства.
Диалоги по типу монологов, когда ребенок голосом обращается к маме, а она, находясь в депрессивном состоянии, ему не отвечает, смотрит в одну точку и не только игнорирует мелодичные звуки голоса малыша, но и ничего не привносит от себя, – такие «разговоры» могут привести к заметным нарушениям в системе эмоциональных связей.
Еще один чрезвычайно важный фактор для установления прочных эмоциональных связей – это зрительный контакт. Обмен взглядами и мимика позволяют нам понять чувства и настроение ребенка и выразить это в словах. Младенец, в свою очередь, учится считывать различные эмоции с лица взрослого человека. В особенности это характерно для ситуаций кормления, когда расстояние, на котором младенец наилучшим образом воспринимает зрительную информацию естественным образом, равно примерно двадцати сантиметрам. Ребенок то и дело перестает сосать и принимается разглядывать мамино лицо. Так младенец воспринимает различные эмоциональные сообщения и впечатления, глядя маме в глаза. Если она при этом говорит с ним о том, что переживает в данный момент, – о том, как радуется его улыбке, о том, как он внимательно смотрит на нее, что он хорошо поел и, наверное, решил сделать перерыв, – это укрепляет эмоциональные связи между матерью и ребенком. Тонкие нюансы чувств, которыми мы можем обмениваться благодаря зрительному контакту и мимике, особо значимы тогда, когда многое еще не может быть выражено при помощи слов. Контакт глаз и смена выражений лица становятся основным инструментом взаимопонимания в первые месяцы жизни с ребенком.
Телесный контакт между взрослым и ребенком, прикосновения и массаж – это различные формы чуткого общения, которые также способствуют становлению системы прочных эмоциональных связей. Нужно иметь в виду, что чем более тесно мы соприкасаемся с ребенком, тем большую чуткость следует проявлять в этом сближении. Особенно важно обращать внимание на телесные реакции ребенка: к чему он тянется руками, в какую сторону поворачивает голову, отворачивается ли всем телом, прикасается руками, показывая, что хочет более тесного контакта, или выражает противоположное желание. Когда интенсивность близости взрослого в телесном контакте с ребенком превышает желаемую, ребенок начинает выражать неприязнь к происходящему, хватая маму за руки и стараясь помешать, например, продолжению массажа. Если мама глядит ребенку в глаза и считывает эмоциональное состояние с картины движений младенца, ей легче дозировать интенсивность прикосновений так, чтобы они соответствовали его желаниям; чем более чутко к этому отнесется взрослый человек, тем больше вероятность установления с ребенком отношений надежной привязанности. Во многих культурах распространен так называемый бэби-массаж, который, как правило, мамы делают своим детям. Исследования показали, что это способствует налаживанию эмоциональных связей между ними только тогда, когда матери проявляют чуткость в прикосновениях к малышам и улавливают их желания. При таком бережном побуждении детей к взаимодействию на телесном уровне у них, согласно исследованиям, меняется гормональный фон, что в первую очередь связано с выделением гормона окситоцина. Окситоцин имеет отношение к целому ряду физиологических процессов: бережный массаж, особенно в области грудной клетки, приводит к общему расширению кровеносных сосудов, снижению кровяного давления, настройке нервной системы на успокоение и расслабление. Действие гормона этим не ограничивается: окситоцин влияет на процессы в центральной нервной системе как «гормон привязанности», он сообщает нам чувство доверия по отношению к людям из ближайшего окружения. По этой причине в популярных публикациях окситоцин часто называют «гормоном любви». Итак, чуткие прикосновения мамы к малышу во время массажа способствуют установлению между ними надежной эмоциональной привязанности.
Как правило, родителям удается настроиться на ребенка и, испробовав разные способы, включая телесное взаимодействие, все же успокоить сильно плачущего младенца. Если ничего подобного не происходит и мама не берет ребенка на руки – он все больше заходится в плаче и в конце концов ощущает панический страх. Такое состояние крайне вредно и опасно для младенца, поскольку его возможности справиться со стрессом сильно превышены. Ребенок испытывает панику и ужасающий страх смерти, он чувствует себя беспомощным, одиноким, находится в полуобморочном состоянии. В эти минуты паники дети не способны воспринимать речь. На телесном, физиологическом уровне происходит перевозбуждение той части нервной системы, которая отвечает за сопротивление и борьбу организма в стрессовых ситуациях (симпатическая нервная система). Поскольку, в силу физиологической незрелости симпатической системы младенца, самостоятельный выход из сложившегося положения для него просто невозможен, ребенок внезапно полностью утрачивает чувствительность и «застывает». Это описание соответствует специфической реакции нервной системы на экстренную ситуацию панической атаки, которую мы также называем «выключением». Таким образом, нервная система отключает все ощущения: панику, ужас, боль. Ребенок перестает выражать какие бы то ни было чувства, не подает признаков жизни. При этом высокий уровень «невидимого стресса» сохраняется, внутреннее напряжение не спадает. (Из-за того, что в младенчестве не было никого, кто успокоил бы ребенка и помог ему справиться с паническим страхом, много лет спустя, уже будучи взрослым, человек реагирует на стресс болевыми и другими нехарактерными симптомами.) Наблюдая со стороны, мы замечаем, что ребенок внезапно застывает, уставившись взглядом в одну точку, и перестает быть доступным для общения, в частности – адекватно реагировать на обращенную к нему речь. Он в одно мгновение, будто нажатием кнопки, превращается в живую статую, сохраняя при этом высочайшее мышечное и моторное напряжение.
Еще одна возможность для организма младенца самостоятельно пережить запредельный стресс – воспользоваться противоположной по своему действию частью нервной системы, которая позволит младенцу заснуть в состоянии полного истощения. В таком случае происходит как бы отключение не выдерживающей нагрузки системы сопротивления организма (симпатической) ее антагонистом (парасимпатической нервной системой). Этот отдел нервной системы ответствен, в частности, за сон, пищеварение и расслабление. Ее действие в данном случае так же направлено на то, чтобы ощущения «заглохли», и можно сказать, что система погружает организм младенца в сон на фоне истощения. Эта реакция также является экстренной, ее можно считать своего рода бегством из опасного для жизни состояния. Оба приведенных выше способа реагирования (застывание и засыпание) ни в коем случае не способствуют установлению прочных, поддерживающих развитие эмоциональных связей.
Человеку, наиболее близкому к ребенку, всегда нужно следить за тем, чтобы младенец, сигнализирующий плачем о том, что ему нужна помощь, не впал в состояние паники с последующим застыванием или провалом в сон. Следует вовремя прийти на зов ребенка в тот момент, когда он испытывает острую потребность в эмоциональной поддержке, взять его на руки и успокоить и таким образом на физиологическом уровне помочь справиться со стрессом.
Родителям крайне важно знать, что организм младенцев не приспособлен к тому, чтобы они самостоятельно справлялись со значительным по силе стрессом, то есть сами себя успокаивали. Для этого им с самого начала нужен как минимум один человек, который, чутко взаимодействуя с ребенком с помощью зрительного общения, ясных, спокойных и понятных слов, телесной близости и ласки, поможет ему справиться с потоком отрицательных переживаний, внезапно обрушившимся на него (внешняя регуляция стресса). Тем самым взрослый человек как бы передает ребенку чувство эмоциональной защищенности, внутреннего покоя. Только благодаря этому опыту младенец узнает, что избавиться от неприятных эмоций и стресса как такового в принципе возможно. Так, шаг за шагом, в результате многократных повторений аналогичных ситуаций, в которых ребенку требуются утешение и поддержка, у него начинают появляться собственные ресурсы для восстановления внутреннего равновесия – способности к преодолению стресса, то есть к саморегуляции.
В свои 12 месяцев Юлия ходит неуверенно, осторожно наступая, стараясь определить, какие возможности открываются для нее в связи с новыми навыками. Она то и дело падает, но поднимается и идет дальше. Одно из таких падений заканчивается неудачно: Юлия на лету ударяется головой о ножку стола и остается лежать на полу с громким и призывным плачем. К ней подбегает мама, берет Юлию на руки и, обнимая, приговаривает: «Да, да, конечно, это больно, но сейчас все пройдет. Нужно подуть, поду-у-у-уть». Она слегка покачивает дочку на руках и старательно дует на больное место. Юлия тут же успокаивается, соскакивает на пол и в хорошем настроении продолжает путешествие по квартире.
Мама сидит на лавочке на детской площадке со своим двухлетним сыном Морисом. Она говорит по телефону, а мальчик слезает с ее колен и направляется в сторону песочницы. Он спотыкается, падает и ударяется головой о камень. Мама, заметив это, тем не менее, отворачивается, смотрит в другую сторону и продолжает разговор. Морис кричит все сильнее, внезапно повышая голос, затем переходит на визг. В конце концов мама поворачивается к нему и реагирует резким криком, повелевая ему прекратить плакать и заняться игрой. Она, мол, специально, нарушив свои планы, приехала с ним в парк не для того, чтобы он тут оборался, а для того, чтобы он играл и развлекался. Внезапно Морис прекращает плакать, словно кто-то нажатием кнопки отключил звук, застывает всем телом и смотрит ничего не выражающим взглядом в пустоту. Он сидит так, замерев, четыре или пять минут, затем все его тело медленно приходит в движение, и мальчик на четвереньках отползает от мамы в сторону песочницы. После пережитого стресса у него явно нет сил подняться на ноги. Ребенку приходится вернуться на предыдущую ступень развития и передвигаться ползком. Но через некоторое время Морис все же поднимается на ноги и, споткнувшись, тут же падает. Он снова кричит. Мать встает и с разгневанным лицом направляется в его сторону. Она хватает его за руки и, оторвав от земли, дает ему шлепок по попе, выкрикивая один за другим разные вопросы: «Почему он всегда так по-идиотски ходит, что не видит, куда идет, и все время падает, и еще ударяется и орет?» Морис кричит еще громче, протягивает к маме руки, хочет забраться на ручки и явно ищет утешения. Она, однако, разворачивает его в другую сторону и подталкивает по направлению к песочнице, а сама возвращается на лавочку. Морис истошно кричит, и опять внезапно его голос обрывается, он весь как-то складывается, мешковато обвисая, принимает совершенно сонный вид и ложится на землю. Морис, безусловно, казался бы спящим, если бы не открытые глаза, бессмысленно глядящие в пустоту.
Разные типы эмоциональных связей
Знающий наблюдатель может заметить, что годовалых детей связывают с родителями разные типы эмоциональной близости. В психологии развития их принято называть паттернами, или типами привязанности. Уверенно провести границу между ними можно не раньше чем по достижении ребенком двенадцатимесячного возраста. Только тогда качественные характеристики эмоциональной связи с родителями становятся очевидны.
Существует три классических типа привязанности:
• надежная (безопасная, прочная);
• избегающая;
• амбивалентная (тревожная).
Позже мы будем говорить и о крайних случаях: дезорганизованной привязанности и тяжелых нарушениях эмоциональных связей.
Для начала немного статистики. Исследования в разных странах показали, что у 60–65 % детей к концу первого года жизни формируется система прочных эмоциональных связей с мамой. Говоря психологическим языком, у них формируется надежный, или безопасный, тип привязанности. С папами прочная эмоциональная связь устанавливается у 55 % детей; 25 % детей оказываются вовлеченными в эмоциональные отношения с мамами по избегающему и 10 % по амбивалентному типу. Давайте рассмотрим все три варианта. Для этого нам снова нужно обратиться к классическим описаниям из психологии развития и фактам, с которыми необходимо считаться.
Представим себе годовалого ребенка, у которого уже сложилась система прочных эмоциональных связей с мамой. Если мама вдруг уйдет, малыш испугается, будет громко плакать и звать маму. Он всеми силами будет протестовать, не желая оставаться без нее. Ребенок попытается следовать за мамой, преодолевая все на своем пути. Когда же она вернется, наш герой заберется к ней на руки и с благодарностью позволит себя утешить. Но не пройдет и нескольких минут, как он вновь устремится прочь, увлеченный новыми впечатлениями. Он снова почувствует себя прекрасно и сможет играть в свое удовольствие. Важно отметить, что все происходящее носит стремительный характер: настроения и диспозиции сменяют друг друга, как кадры в фильме. Бывает, что дети, покинув маму слишком рано и еще не окончательно позабыв недавние горести, внезапно возвращаются в слезах и бросаются к ней в объятия. Но, получив недостающую «порцию» утешения, вновь отвлекаются и быстро находят для себя интересное занятие.
Дети, о которых идет речь, изо дня в день ощущали себя в зоне психологической безопасности. Это было возможно благодаря тому, что рядом с ними почти всегда был внимательный и отзывчивый взрослый человек – обычно мама. Как правило, у нее хватало терпения и душевных сил, чтобы в трудную минуту почувствовать и понять, что именно происходит с ребенком, и найти подходящий выход, облегчающий стрессовую ситуацию. Конечно, бывали и неудачи, когда мама сознавала, что от нее ускользает истинная причина дискомфорта и крика ребенка и суть его переживаний так и остается необъяснимой. Она действовала невпопад, несмотря на то что младенец всеми силами пытался донести до нее важную информацию о себе. Но даже в этом случае «неразумное дитя» прекрасно чувствовало само это желание понять его. И если мама делала не то, что ему было нужно, ее положительное эмоциональное участие помогало наилучшим образом пережить стресс. Несмотря на неудачи, во внутреннем мире ребенка прорастал позитивный опыт преодоления страха и беспомощности. Он чувствовал, как на смену хаосу и одиночеству вновь приходят покой и радость.
Необходимо подчеркнуть, что в основе каждого типа эмоциональной связи всегда лежит та или иная манера поведения взрослого человека по отношению к ребенку. Иными словами, определенный поведенческий стиль является необходимым условием для достижения высокого качества привязанности детей к родителям (или другим взрослым людям). Исследователи ранних детско-родительских отношений также пришли к выводу о том, что большинство родителей, чутких и отзывчивых по отношению к детям, сами выросли в близкой по духу атмосфере и восприняли этот образ действия от теперешних бабушек и дедушек грудного ребенка. Повзрослевшие дети, как правило, успешно передают следующему поколению то, что им было привито в раннем детстве: чувство доверия к миру и ощущение безопасности, желание быть для других эмоциональной опорой и вовремя «подставить плечо».
Двухлетний Юлий гуляет с папой в парке.
Они пришли покормить уток. Счастливый мальчик направляется к воде с кусочками хлеба в руках. Множество уток, увидев мальчика, стремительно пускаются вплавь прямо к нему. Часть из них начинает взлетать, чтобы опередить других. Прежде смелый и воодушевленный, Юлий пугается и, быстро развернувшись, несется с протянутыми руками к отцу, который на некоторое время берет его на руки, коротко и крепко прижимает к себе и успокаивает. Папа говорит, что мальчик испугался потому, что уток было слишком много и они слишком неожиданно все разом налетели на него. Не спуская Юлия с рук, папа направляется в сторону воды, где тот с небольшого расстояния наблюдает за утками. К нему явно возвращается уверенность, и любопытство берет свое: Юлий спускается на землю и идет к уткам, но в этот раз уже не один. Он ведет папу за руку, все ближе и ближе к уткам. Отец все время остается рядом, позволяя вести себя за руку до тех пор, пока Юлий в этом нуждается. Папа, такой большой и сильный, стоит рядом с мальчиком, который все больше чувствует себя в безопасности, освобождает руку и увлеченно – теперь уже обеими руками – бросает уткам хлеб. В конце концов утки окружают их и энергично собирают упавшие на землю крошки. Глядя на них, Юлий не замечает, как папа достает из кармана фотоаппарат, отходит примерно на несколько метров назад и делает снимки. Юлий продолжает разбрасывать кусочки хлеба, счастливый и совершенно уверенный в том, что папа стоит рядом с ним, в то время как утки окружают его все более плотной стеной. Но в том момент, когда папа окликает мальчика, чтобы сделать очередную фотографию, Юлий замечает, что утки намного ближе, чем папа. Мальчик снова пугается; он протягивает к папе руки и призывно кричит, прося о спасении. Он настолько напуган, что не решается сделать шаг. «Я здесь, все хорошо, я же никуда не ушел», – уговаривает его папа, пытаясь не испортить кадр. Лицо мальчика становится менее напряженным, а когда он видит, что папа убирает фотоаппарат и направляется в его сторону, ему сразу становится легче. Они снова стоят рядом, все вокруг приобрело свой прежний вид, порядок в мире восстановлен, и Юлий может полностью посвятить себя уткам. Он рассказывает папе, какие утки брали у него хлеб, какая из них самая симпатичная, кто быстрее всех ест. Очевидно, что присутствие отца стало для него гарантией безопасности, благодаря чему мальчик все же смог совершить это увлекательное знакомство с жизнью птиц. Когда хлеб заканчивается, утки, переваливаясь, направляются к воде. Юлий берет папу за руку, смотрит на него и говорит: «Утки всегда уходят». Дома он пересказывает маме все, что видел и узнал на пруду. В тот день Юлию едва ли удалось бы приобрести этот интересный опыт, если бы папа не был столь внимателен и терпелив, не почувствовал бы, что сын нуждается в поддержке.
Дети, у которых система эмоциональных связей сложилась по избегающему типу, по сравнению с их ровесниками, о которых шла речь выше, фактически не протестуют, когда мама уходит. Они никак не реагируют на уход матери и всячески показывают, что их это совершенно не беспокоит. Они ведут себя так, словно не замечают ее отсутствия. Стороннему наблюдателю эти дети кажутся невозмутимыми, сохраняющими полное спокойствие или даже проявляющими излишнюю холодность и равнодушие. Что же происходит, когда мама возвращается? Ребенок не приветствует ее, не проявляет ни радости, ни огорчения, не подходит к ней и не старается забраться на руки. Более того, его взгляд устремлен в другую сторону: он демонстрирует свой «бесстрастный» затылок и увеличивает и без того немалое расстояние, отделяющее его от мамы. Активное избегание матери в такой ситуации ярко выражено, и его ни с чем нельзя перепутать.
Избегающей эмоциональной связи, как и в предыдущем случае, соответствует определенным образом эмоционально окрашенный поведенческий стиль взрослого человека. Рассмотрим его. Представим себе напуганного чем-то маленького ребенка: он плачет и нуждается в защите и помощи. На языке психологии это означает, что в этот момент активизируется система привязанности ребенка, то есть резко возрастает потребность в эмоциональной поддержке, сопереживании. В таких ситуациях мама из раза в раз дает ребенку понять, что с ее точки зрения он прекрасно обойдется без утешения и сочувствия, – словом, вполне может успокоиться сам. При таком подходе родители, как правило, ориентированы на раннюю самостоятельность детей, которая трактуется достаточно специфическим образом. Тот, кто устанавливает с детьми избегающий тип эмоциональной связи, обычно хочет, чтобы они как можно раньше научились справляться со стрессом без слез и криков, с минимальной поддержкой со стороны взрослых. Поскольку на первом году жизни ребенок уже свыкся с тем, что в ответ на призыв о помощи он, как правило, получает отказ, неудивительно, что со временем он и вовсе перестает выражать то и дело возникающую у него потребность в эмоциональном участии родителей. Более того, в подобных ситуациях дети достаточно быстро приучаются скрывать желание прибегнуть к помощи родителей. Активное подавление взрослыми протестных реакций и плача ребенка, его стремления прижаться и буквально спрятаться, укрыться от бурных, раздирающих эмоций на руках родителей приводит к концу первого года жизни ребенка к формированию соответствующего типа эмоциональной связи. При этом в глазах родителей ребенок выглядит автономным, довольным жизнью; он хорошо справляется с собой, когда близкие уходят и оставляют его с малознакомыми людьми. Он является для них воплощением идеала малыша, о котором мечтают большинство немецких родителей. Такие дети быстро и часто меняют нянь и воспитателей, их можно без проблем «сдавать на хранение» – то соседям, то нянечкам, не заботясь о предварительном знакомстве. Им не свойственны перепады настроения и эмоциональные затруднения при расставании с родителями; во всяком случае, они всякий раз демонстрируют свою устойчивость и независимость в ситуациях подобного рода. Но современные исследования показали, что эти дети лишены внутреннего покоя, и расставание с близкими для них – нелегкая задача. Даже очень. Так же как и дети с прочной эмоциональной связью с родителями, дети с эмоциональной связью по избегающему типу испытывают стресс в момент расставания с близкими людьми. Об этом свидетельствуют объективные показатели: пульс учащается, выделяются гормоны стресса.
Но, в отличие от детей с надежным типом привязанности, эти дети, как уже было показано выше, к концу первого года жизни научились скрывать признаки стресса, подавлять проявления своих чувств. Они сумели «убедить» родителей в том, что не нуждаются в их поддержке, и научились успешно играть роль, никак не соответствующую их внутреннему состоянию, в котором преобладают напряжение и беспокойство. Им приходится вести себя так потому, что на деле они не раз убеждались, что лишь такое поведение одобряемо взрослыми: только скрывая потребность в помощи и близости родителей, можно избежать гнева и негативных реакций с их стороны. Понятно, почему эти дети часто жалуются на головные боли или боли в животе, нередко плохо спят, у них бывают приступы тошноты и головокружения. Соматические симптомы такого рода возникают на фоне того, что стресс, который испытывает ребенок, не находя позитивного выхода, не исчезает бесследно, а производит негативный эффект на телесном уровне. Ребенок не может выразить свои эмоции поведенчески: плакать, бросаться к родителям, просить, чтобы его взяли на руки, приласкали, успокоили. Вследствие этого уровень стресса длительное время остается высоким и находит свое выражение в виде психосоматических реакций. В яслях такой малыш в первый день без слез расстается с мамой и идет за незнакомой воспитательницей. Он не протестует, не цепляется за маму, прося ее остаться. Однако внимательный наблюдатель заметит, что ребенок напряжен и – по сравнению с детьми с прочной эмоциональной связью – не может столь свободно играть и реализовывать свой познавательный потенциал. Высокий уровень стресса изо дня в день приводит к перегрузке иммунной системы, поэтому часто уже через несколько дней посещения детского сада или ясель ребенок заболевает.
Родители, которые устанавливают с детьми эмоциональную связь по избегающему типу, как правило, тоже унаследовали определенный стиль поведения от своих родителей, а те, в свою очередь, переняли его у старшего поколения. Ситуации такого рода были типичны в их детские годы: ребенок испугался или ушибся и, не встретив сопереживания со стороны близких, был вынужден оставаться наедине со своим горем. Взрослые «подбадривали» его примерно таким образом: «Ну, ничего страшного! Ничего же не случилось! Не делай вид, что тебе больно! Сам виноват, нечего было так далеко уходить! Не слушаешься – вот теперь будешь знать! Не стыдно плакать? А еще мальчик!» На первом году жизни многим детям приходилось подолгу плакать ночами, так и не дождавшись, что кто-то из взрослых подойдет к ним, а если родители отзывались на крик, то реакцией их могли быть гнев и раздражение. Усвоив, что потребность в сочувствии и утешении никогда не может быть удовлетворена и, более того, если обнаружишь это свое «слабое место», вероятнее всего получишь отпор (или тебя вовсе перестанут замечать, посмеются или обвинят в малодушии), дети учатся скрывать свои истинные чувства. Впоследствии они воспроизводят ту же модель со своими детьми.
Давиду 20 месяцев. Он хорошо развит моторно и ловко залезает всюду, куда только можно забраться. Он не упускает случая залезть на стул, на диван или даже на стол. Придя на детскую площадку, он с радостью бежит к горке, к которой подвешены веревочные конструкции для лазания. Мама Давида сидит на скамейке и с интересом наблюдает за его действиями. Она подбадривает его, мол, давай забирайся выше. Давид уже довольно высоко, но неожиданно он срывается и падает на песок лицом вниз. Из носа идет кровь. Давид зовет маму. «Ничего страшного, вставай, попробуй еще раз. Давай!» Она полностью игнорирует его смятение и кровоточащий нос. Давид в сомнении и слезах направляется к маме, забирается к ней на колени и старается прижаться всем телом. Мама разворачивает его, ставит на землю и отправляет обратно на горку, уверяя, что нужно еще раз попробовать и все получится. Она действительно полностью игнорирует его потребность в близости и утешении, его разбитый нос. «Вот увидишь, твой нос еще не раз будет кровоточить», – завершает она свой монолог. Давиду остается лишь как-то успокоиться самому. С плачем и всхлипываниями он сидит перед мамой, смотрит в пустоту и в конце концов направляется в сторону игровой площадки. Но он больше не может, как раньше, ловко и увлеченно забираться на горку, радоваться игре. Он стоит потерянный перед висящими канатами и смотрит на них без всякого интереса, и со стороны кажется, что ребенок вообще не знает, что ему теперь делать. Вне всякого сомнения, Давид все еще не может избавиться от стресса, вернуть утраченное равновесие. А происходит это потому, что самый естественный и обычный для ребенка способ справиться со стрессом – это обратиться за помощью и утешением к кому-то из взрослых. К сожалению, мама Давида отрицает этот древний и эффективный ритуал.
Это типичный пример проявления анти-чуткости, в данном случае со стороны мамы, для которой свойственно поведение по типу эмоционального избегания. Не удивительно, что по достижении примерно годовалого возраста в результате такого стиля взаимодействия в душе ребенка созревает убеждение: «Когда мне плохо, страшно или больно, лучше не бежать к маме за утешением и помощью, потому что она может рассердиться или не обратит на меня никакого внимания. Ей понравится гораздо больше, если я сделаю вид, что ничего особенного не случилось. Если я слишком часто и настойчиво прошу ее о помощи, она сердится и не хочет меня видеть. А это намного страшнее, и потому мне еще больше хочется броситься к ней и расплакаться. И хотя я еще мал и не знаю, как мне справиться самому, все равно лучше не показывать свои чувства».
Дети, у которых сформировалась система тревожных эмоциональных связей, в момент расставания с мамой или в состоянии сильного испуга, когда потребность в эмоциональной поддержке резко возрастает (активизируется система привязанности), бурно и продолжительно выражают свои чувства. Они неистово кричат и протестуют, зовут маму, и никто не усомнится в том, что дети испытывают значительный по силе стресс. Даже в самых обычных, повседневных ситуациях они в страхе, со слезами пытаются вернуть маму, так что ей бывает нелегко зайти в туалет или перейти из комнаты в кухню. Но мы помним, что дети с системой прочных эмоциональных связей в момент расставания с кем-то из родителей ведут себя похожим образом. Наблюдая за теми и другими в сходных ситуациях, нелегко провести границу между типами связи. Огромная разница в их поведении становится очевидна в момент возвращения мамы или папы. Представим себе, что мама приходит и старается успокоить безутешного малыша. Она берет его на руки. Вы помните, что дети с прочной эмоционально связью быстро успокаивались и уже через несколько минут, полные сил и энергии, возобновляли свои прежние занятия. Дети с тревожной эмоциональной связью, напротив, никак не могут вернуть утраченное ими внутреннее равновесие: они буквально вцепляются в маму руками и что есть мочи колотят по ней ногами. С одной стороны, они выражают потребность в ее участии и поддержке, а с другой – отрицают саму эту возможность и отказываются от нее. Это противоречивое поведение типично для детей с тревожным типом привязанности и формируется под влиянием противоположных ожиданий по отношению к ним. Иногда на то, чтобы успокоиться, ребенку может потребоваться 10–15 минут, несмотря на то что мама могла отсутствовать всего несколько секунд. Все это время ребенок с криками и всхлипываниями прижимается к маме, цепляется за нее и вместе с тем пытается выскользнуть и вырваться из ее рук. Когда же мама пытается отвлечь его игрой, ребенок продолжает в том же парадоксальном стиле: он то играет – то прерывает игру, то слезает с маминых колен – то забирается снова. Для взрослого человека все это крайне утомительно, поскольку он все время получает от ребенка противоположные по значению сигналы и никогда не успевает на них отреагировать. Так, если в момент, когда ребенок ищет близости и сочувствия, мама привлекает его к себе, стараясь утешить, а он в ответ отталкивает ее или отдаляется, нередко проявляя агрессивность, – в такой ситуации мама, естественно, чувствует себя крайне неуверенно.
Родители детей с амбивалентным типом привязанности, как правило, сами были связаны со своими родителями аналогичными по характеру эмоциональными узами. Они не раз испытали на себе, что, обратившись к маме в сложной для них ситуации, можно встретить как понимание и сочувствие, так и – иной раз – резкий, холодный отпор, безразличие или неприятие. Самое главное, они никогда не знали заранее, когда и как родители отреагируют. Теперь эта модель поведения начинает действовать по отношению к их собственным детям. Нередко можно наблюдать такую картину: мама берет на руки и утешает испуганного и плачущего ребенка. Она всеми возможными способами дает ему понять, что теперь все будет хорошо, потому что она рядом и больше нечего бояться, и в то же время в качестве «параллельного сообщения» все более сердито повторяет: «Хватит уже! Прекрати нытье! Ну, сколько же можно?» А затем снова переходит к утешению: «Я здесь, с тобой, все будет хорошо». В конце концов ребенок окончательно запутывается и не знает, на какой из двух посылов ему ориентироваться. Проблема заключается в том, что, когда мама успокаивает его, внутреннее равновесие восстанавливается, и он перестает остро нуждаться в эмоциональной поддержке с ее стороны. Но когда мама на том же дыхании, в качестве ответа на просьбу о помощи, вдруг начинает злиться и раздражаться, ребенок снова огорчается, пугается, и потребность в сопереживании вновь возрастает. Говоря психологическим языком, система привязанности ребенка снова приходит в активное состояние.
Элена гуляет, держась за мамину руку. Заметив небольшой бордюр вдоль тротуара, девочка устремляется к нему и пытается на него залезть. Ее явно привлекает нелегкая задача: балансируя пройти по бордюру. Мама назидательным тоном отговаривает ее, объясняя, что ей не хочется, чтобы Элена залезала туда. Элена, однако, протестует и добивается своего. И вот она уже достигла желанной цели: она бойко идет по бордюру, держа маму за руку. Но теперь ей хочется идти самостоятельно. Мама не соглашается отпускать ее и снова объясняет, что это опасно и нужно слезть. Элена опять настаивает на своем, уходит вперед, спотыкается и падает. Мама бросается к ней, берет на руки, крепко прижимает к себе, утешает. Элена рыдает у нее на руках. В это время мама говорит: «Ну я же тебя предупреждала, что это опасно и может плохо кончиться». Элена плачет еще громче, а мама уверяет теперь, что все будет хорошо и нечего так переживать, девочка всему научится. Эти перепады и смены настроений следуют одно за другим не менее десяти минут, прежде чем Элена после небольшого «путешествия в мир неведомого» приходит в себя. Через некоторое время она снова бодро шагает с мамой за руку, бросая неуловимые взгляды в сторону бордюра, но уже не делает попыток возобновить свои эксперименты.
Как правило, дети с тревожной эмоциональной связью со временем начинают проявлять меньше заинтересованности в исследовании окружающего мира. Это связано с тем, что в большинстве случаев они не получали от родителей соответствующего одобрения или поощрения, взрослые не побуждали их к открытию нового. Мы чаще видим, что детей и родителей связывает боязнь разлуки, поскольку мама не раз подчеркивала, что «эксперименты» таят в себе опасность. Все вышесказанное подводит нас к пониманию того, почему познавательная, исследовательская активность таких детей все время тормозится и они не могут в полной мере почувствовать радость от освоения нового. В младенчестве все они прибегали к помощи родителей в трудных ситуациях и искали у них поддержки, когда нужно было проявить решительность. Но после года они все чаще оставались сидеть рядом с мамами, и весь их облик говорил о том, что в общем-то им особенно никуда не хочется и вокруг ничего такого интересного не происходит. На первом году жизни они усвоили, что мир довольно опасен. Страх всякий раз подсказывал им, что сидеть возле мамы все же не так рискованно. Прежде, когда в случаях проявления самостоятельности эти дети, как и любые другие, испытывали неудачи, они знали, что их будут одновременно и успокаивать и отговаривать от продолжения за думанного. Таким образом, активность детей в познавательной сфере постепенно подстраивалась под родительскую систему ожиданий. Они исследовали окружающий мир в меньшей степени, чем им того бы хотелось, так как мамино беспокойство служило для них ориентиром. Несколько сниженный интерес к окружающему миру у детей с тревожным типом эмоциональной связи заметен уже в первые годы жизни: им еще нет трех лет, а любопытство уже все меньше ведет их по пути от терпеливости исследователей к радости первооткрывателей. Под влиянием страха им приходится жертвовать частью естественной для их возраста любознательности ради того, чтобы занимать более безопасное место недалеко от мамы или папы. А если и вправду случается какая-то неприятность и требуются утешение и помощь, эти дети не надеются на то, что их успокоят и удастся избежать непонимания и непоследовательности со стороны родителей. Они знают, что на руках у мамы их ждут одновременно и сочувствие и осуждение за излишнюю самостоятельность.
Характер эмоциональной связи передается через поколения
Существует очевидная и несомненная связь между прежним опытом эмоциональных связей родителей, их поведением по отношению к грудному ребенку и типом привязанности у детей. Большинство людей, связанных со своими родителями прочными эмоциональными узами, достаточно хорошо «оснащены» необходимым запасом чуткости, которым они могут в нужный момент воспользоваться, общаясь с грудным ребенком. И высока вероятность того, что и со своими детьми, к моменту достижения ими года, у них установится надежный тип привязанности. Это неудивительно, ведь в этих семьях дети бо́льшую часть времени чувствуют себя в безопасности, они не испытывают недостатка в эмоциональной поддержке. В дальнейшем они смогут передать все это и своим детям, так как «унаследовали» необходимые качества и стиль поведения, основанный на взаимопонимании и доверии.
В свою очередь, дети с избегающим типом эмоциональной связи, вырастая и становясь родителями, как правило, не отличаются особой чуткостью и отзывчивостью, общаясь с собственными детьми. В детстве для них было привычным скрывать свои чувства и эмоциональные потребности, проявления которых чаще всего не вызывали одобрения со стороны родителей. Теперь они проводят аналогичную политику игнорирования и порицания чувств как таковых со своими детьми, для которых вероятность установления избегающего типа привязанности к концу первого года жизни повышается с каждым днем.
По тому же принципу от одного поколения другому передается и тревожный тип эмоциональной связи. Унаследовав от родителей определенный способ реагирования (страх, неуверенность и противоречивое поведение в ответ на призывы ребенка о помощи), взрослые мамы и папы также способствуют тому, что дети к концу первого года жизни устанавливают с ними амбивалентный тип привязанности.
Преимущества прочных эмоциональных связей
Надежная привязанность (прочная эмоциональная связь) – это лучшая психологическая защита, к которой может прибегнуть ребенок, что оказывается особенно важным в сложных жизненных обстоятельствах, когда он испытывает большие психические нагрузки. Еще одно фундаментальное значение прочной эмоциональной связи с родителями заключается в том, что на ее основе формируется гибкая и устойчивая личностная структура человека. Дети с надежным типом привязанности более выносливы по отношению к психическим нагрузкам и обладают более широким спектром защитных возможностей. С людьми они, как правило, устанавливают дружеские связи и легко находят свое место в той или иной группе; в конфликтных ситуациях выбирают социально ориентированные решения, крайне редко проявляя агрессивность по отношению к себе или к другим людям. Как правило, эти дети творческие, они умеют легко перестраиваться и гибко реагировать на изменение ситуации. При прочих равных условиях они выделяются среди сверстников развитыми способностями к обучению и концентрации внимания, высокими интеллектуальными возможностями и хорошо развитой речью.
И еще одно очень важное обстоятельство, о котором нужно сказать отдельно: уже в дошкольном возрасте дети с прочными эмоциональными связями очень чувствительны к внутреннему миру других людей. Это проявляется и в игре с детьми, и в общении с родителями: ребенок может принять точку зрения
Пятилетний Феликс увлечен строительством башни из кубиков. Мама приближается к нему со словами:
– Феликс, давай-ка сходим в магазин, нам нужно срочно что-нибудь купить, потому что магазины скоро закрываются, а дома у нас совсем ничего нет.
Феликс, не глядя на маму, отвечает, что он хочет играть.
Мама продолжает:
– Феликс, я знаю, что у тебя очень интересная игра и ты строишь замечательную башню, но я не могу оставить тебя одного дома. А это значит, что нам нужно пойти вместе.
Феликс повышает голос:
– Я совсем не хочу в магазин, это ты хочешь, а я хочу остаться дома и играть.
Тогда мама делает следующий заход:
– Если мы пойдем вместе, потому что я никак не могу оставить тебя одного, то ты поможешь мне быстро находить продукты в магазине, и мы в два счета разделаемся с покупками.
Феликс развивает ее мысль:
– А когда мы вернемся домой, ты со мной поиграешь?
– О, это прекрасная идея! Если быстро обернемся, еще останется время для игры.
– Но тогда ты должна поиграть со мной подольше, столько же, сколько мы пробудем в магазине.
Мама смотрит на Феликса с сомнением:
– Не могу точно сказать, сколько у нас останется времени для игры до ужина. Но если мы сегодня еще не наиграемся, строительство башни можно продолжить и в воскресенье утром. В воскресенье у меня точно будет больше времени.
Это компромиссное решение вполне устраивает Феликса. Он встает и весьма довольный отправляется в магазин. Он предвкушает предстоящую игру с мамой. По дороге Феликс рассказывает о строительстве башни и о том, как мог бы развиваться сюжет их совместной игры.
Этот пример показывает, что в свои пять лет Феликс уже может принять во внимание желания и намерения своей мамы и соотнестись с ними на эмоциональном уровне. Это делает возможным нахождение ими компромиссного решения: они действуют как партнеры по кооперации, принимающие во внимание желания и мотивы другой стороны. При этом мы видим, что речь идет о пятилетнем мальчике и его маме. Столь выраженная способность к принятию точки зрения другого характерна для детей с надежным типом привязанности, поскольку они сами привыкли, что взрослые (или, по крайней мере, один эмоционально близкий им взрослый человек) относятся с уважением к их чувствам и намерениям; более того, для них это совершенно естественно. Принятие совместного решения с такими детьми обычно не является проблемой, даже если конечный результат не вполне соответствует их желаниям. Феликс прекрасно понимает, что принятое решение идет вразрез с его сиюминутными интересами, но он может внутренне опереться на отсроченное ожидание совместной игры, которая доставляет ему большое удовольствие.
Минусы непрочных эмоциональных связей
Ненадежные типы привязанности, или, другими словами, непрочные эмоциональные связи, являются факторами риска для психического развития ребенка. Это означает, что дети с ненадежным типом привязанности менее выносливы по отношению к психическим нагрузкам. Они чаще, чем дети с прочными эмоциональными связями, подвержены отклонениям в развитии в ситуациях психологического стресса, например, при разводе родителей, переезде или потере друзей.
Такой ребенок, испытывающий значительное по силе и длительное психическое перенапряжение, не располагает широким спектром защитных возможностей, которым, как правило, пользуются дети с надежным типом привязанности в аналогичной ситуации. Дети с непрочными эмоциональными связями часто замыкаются в себе, предпочитают быть в одиночестве (что особенно характерно для детей с избегающим типом привязанности); они не могут попросить или как-то иначе заявить о том, что им нужна помощь или поддержка.
Дети с амбивалентным типом привязанности под влиянием сложных обстоятельств буквально цепляются за близкого им человека, но не могут довериться никакому решению из тех, что им предлагают.
У них мало друзей, и желание быть среди ровесников проявляется слабо; они часто предпочитают агрессивные способы разрешения конфликтов более мирным, основанным на компромиссах. Их интеллектуальные способности и способность к обучению как таковая, развитие речи, выносливость, гибкость в общении и кооперативные навыки выражены слабо, если их сравнивать с таковыми у детей с прочными эмоциональными связями.
То же можно сказать и о способности к эмпатии или принятии точки зрения другого человека. Этим детям с трудом удается сопереживать чувствам людей, будь то другие дети или взрослые, настроиться на их ход мыслей и понять их цели. Им непросто соотнестись и с собственными чувствами и намерениями, осознать их и принять во внимание, а значит – сделать их понятными для взрослых или сверстников. Можно предположить, что их дети, скорее всего, также унаследуют аналогичный тип привязанности.
Если привязанность не сложилась
Когда у ребенка не складывается эмоциональная связь с кем-то из взрослых, могут возникнуть дезорганизованная привязанность или нарушения развития привязанности. Все это я объединяю под единым понятием
Родители детей с дезорганизованным типом эмоциональной связи, как правило, сами страдают от последствий непроработанной психической травмы, которая чаще всего вызвана потерей близкого человека, смертью ребенка, трагической беременностью, унижением или насилием. Если люди не прибегают к помощи психотерапевта для устранения последствий пагубного воздействия этого опыта, то велика опасность, что они будут переносить все свои страхи и довлеющее над ними чувство беспомощности на своего ребенка. Чаще всего это происходит тогда, когда плачущий и кричащий младенец своим поведением как бы возвращает родителей в травмирующую ситуацию, оживляя в памяти чувство стыда, страх, ярость, горе. Понятно, что при этом просто невозможно быть чуткими по отношению к ребенку. От родителей ребенок воспринимает, главным образом, страхи, ощущение бессилия и опасности. Поведенческий стиль матери или отца внушает ребенку сильное беспокойство и пугает его. Малыш воспринимает собственных родителей как угрозу, но только тогда, когда они находятся под влиянием травмирующих воспоминаний. В других же ситуациях ребенок чувствует, что на них можно положиться, они заботятся о нем и эмоционально доступны для него. Как следствие, мы видим, что у ребенка не возникает целостной внутренней картины эмоциональной безопасности; вместо этого у него формируется дезорганизованный тип привязанности. В ситуациях разлуки это проявляется таким образом, что дети, с одной стороны, протестуют и требуют возвращения матери, а с другой, – завидев ее, могут начать приближаться к ней, но внезапно останавливаются на полпути, разворачиваются, бегут прочь, застывают на некоторое время и начинают яростно кричать; в общем, ведут себя весьма противоречиво. Иногда в подобных ситуациях у этих детей можно наблюдать и своеобразные повторяющиеся движения, лишенные очевидного смысла. Порой можно заметить, что некоторое время дети кажутся как бы «отсутствующими». Эти реакции, напоминающие состояние транса, можно наблюдать у детей достаточно часто, и чаще всего тогда, когда дети нуждаются в эмоциональной поддержке в ситуациях страха и разлуки. Такого рода впадения в транс нужно отличать от состояний, вызванных эпилептическими приступами. Для этого имеет смыл провести медицинское обследование.
Если к концу первого года жизни мы наблюдаем у ребенка проявления дезорганизованного типа эмоциональных отношений, это говорит о наличии фактора риска для его психического развития. Как правило, в дальнейшем вышеназванный тип привязанности приводит к возникновению психических заболеваний, которые чаще всего дают о себе знать на фоне сложных жизненных обстоятельств. По этой причине родителям следует своевременно обратиться за помощью к психотерапевту: как для себя, так и для ребенка.
Марку 18 месяцев. Он уже шесть месяцев ходит в ясли, где у него сложились хорошие отношения с воспитательницей, которая всегда может успокоить его, если он пугается или расстраивается. Когда за ним приходит мама, воспитательница всегда наблюдает одну и ту же сцену: мама появляется в дверях группы, Марк идет ей навстречу, и воспитательница ожидает, что ребенок, протягивающий к маме руки, вот-вот окажется в ее объятиях. Но, едва достигнув матери, мальчик внезапно останавливается как вкопанный, замирает, в трансе утыкается взглядом в угол комнаты и остается неподвижным. Он словно застывает в состоянии транса, а потом неожиданно падает на пол и отчаянно кричит. Затем Марк позволяет матери взять себя на руки и явно ищет утешения. Но в объятиях мамы он снова резко погружается в транс, совершая бессмысленные, повторяющиеся движения руками. При этом Марк со всей очевидностью старается избежать физического контакта с мамой. Она раздражается и в конце концов спускает его с рук. Марк с плачем и криками ходит вокруг нее. Когда же мама возобновляет попытку взять его на руки, Марк разворачивается и отходит в сторону. Из-за этих странных приступов мальчик попадает на прием к детскому врачу, но обследование не дает никаких результатов. Такое необычное поведение воспитательница наблюдает у Марка только во время встречи с мамой и иногда по утрам, когда та уходит из яслей. Вышеописанное поведение весьма характерно для детей с дезорганизованным типом привязанности. В разговоре с мамой выясняется, что до рождения Марка у нее было два выкидыша, которые она до сих пор не может пережить. Как только женщина заговаривает об этом, на глазах у нее появляются слезы. Моменты расставания и страх, что с ребенком что-то не так, вызывают у нее сильный стресс, настолько сильный, что она полностью теряется и не знает, как себя вести. Иногда она в состоянии полной беспомощности спрашивает себя, что же ей делать и как реагировать на его поведение. Особенное напряжение вызывают ситуации расставания, когда мама снова и снова рисует для себя ужасные картины того, что с Марком тоже что-то случится и она потеряет третьего ребенка.
Это типичный пример того, как непроработанная психическая травма, вызванная потерей двух нерожденных детей, влияет на отношение матери к своему ребенку. Наличие серьезных проблем в полной мере проявляется при расставании. Ведь у Марка уже сложился на основе опыта раздвоенности дезорганизованный тип привязанности: иногда мама заботливо и чутко относится к мальчику, а иногда глаза ее полны страха и она не может отпустить его от себя, посылая противоречивые импульсы: «Ну, давай, иди в группу, что же ты?» и «Нет, оставайся лучше со мной!» Она сообщает Марку, что в ясельной группе он будет в безопасности и может довериться воспитательнице, но в то же время характер расставания и выражение ее лица свидетельствуют о другом: «Будет лучше, если ты останешься со мной: жизнь слишком опасна, и в худшем случае может даже случиться так, что ты погибнешь. А я страшно боюсь тебя потерять. Поэтому лучше не уходи от меня». Эти крайне противоречивые установки, сообщаемые матерью – ее голосом, мимикой, мелодикой речи и пластикой, – безусловно, улавливаются Марком и повергают его в состояние полной потерянности, в котором он беспомощно барахтается между ощущениями безопасности и нависшей угрозы. Он не может интегрировать все эти несовместимые сообщения и сопровождающие их чувства. В данном случае, скорее всего, можно говорить о существовании дезинтегрированной, или дезорганизованной, внутренней модели привязанности. По мере того как у Марка повышается потребность в эмоциональной близости с мамой (система привязанности приходит в активное состояние), запускается патологический механизм уже действующей модели привязанности, что выражается в противоречивом поведении, смене направлений движения: Марк то приближается к матери, то удаляется от нее, и состояния транса и истерики внезапно сменяют друг друга. Мы можем также прогнозировать, что, повзрослев, Марк будет вести себя не менее «странно», когда ему придется расставаться с кем-то из людей, к которым он успел привязаться, что вероятнее всего будет вызывать у окружающих недоумение и раздражение.
Нарушения привязанности возникают тогда, когда дети на первом году жизни испытывают различные формы насилия со стороны близкого к ним человека. К ним относятся: игнорирование потребностей ребенка, как эмоциональных, так и физиологических, словесные оскорбления, физическое и сексуальное насилие, а также присутствие ребенка в качестве свидетеля насилия, совершаемого кем-то из близких. Кроме того, причинами подобного нарушения могут стать внезапная разлука с человеком, к которому привязан ребенок, и замена его другим, без всякого переходного периода и времени для адаптации. Типы нарушений привязанности подробно описаны в моей книге «Bindungsstörungen: Von der Bindungstheorie zur Therapie»[2]. Поэтому я хотел бы коротко остановиться только на двух из них.
1. Недифференцированность в проявлениях привязанности
Многие дети растут в семьях или детских домах в условиях постоянного пренебрежения их душевным миром. У них нет близких людей, которые могли бы общаться с ними на эмоциональном уровне, никого, кто мог бы прислушаться и чутко ответить на переживания ребенка. Следствием такого тотального безразличия со стороны взрослых становится не только замедленный рост младенцев. Сравнение детей, не знающих душевной близости, с ровесниками, живущими в эмоционально благополучной обстановке, показывает, что первые заметно отличаются от вторых меньшим объемом головы. Это вызвано тем, что у ребенка, растущего в условиях острого эмоционального дефицита, а нередко и физической запущенности, не выделяются в достаточном количестве гормоны, отвечающие за клетки роста, а также гормоны, стимулирующие объединение специфических нейронов головного мозга. Со временем начинают проявляться и особенности в поведении этих детей: уже на первом, а затем втором и третьем году жизни ребенок без разбора идет ко всем незнакомым людям, забирается к ним на руки, прижимается, называет их «мама» и «папа». Дети ведут себя по отношению к чужим людям так, словно это самый близкий им человек, с которым полностью отсутствует дистанция. Такое поведение ни в коей мере не является проявлением привязанности ребенка. Правильнее рассматривать его как способ социальной адаптации к эмоциональному безразличию (как это чаще всего бывает в интернатах), вызванному отсутствием близкого, заботливого человека, который посвящал бы себя ребенку. Прижимаясь ко всем людям подряд, дети пытаются компенсировать дефицит близких эмоциональных отношений, чтобы найти защиту и внутренний покой.
Этот тип нарушения привязанности действительно чаще всего встречается у детей, выросших в атмосфере полного к ним безразличия. В этих случаях необходимы как можно более ранняя психотерапия, соответствующая возрасту ребенка, и иная среда, в которой у него может постепенно сформироваться надежный тип привязанности. А значит, для спасения этих детей нужно усыновление или какая-то форма опеки, позволяющая ребенку жить в семье.
Четырехлетнюю Наташу удочерили, когда ей было 15 месяцев. До этого она жила в доме ребенка.
Сегодня мама первый раз привела ее в детский сад. Наташа быстро забирается на колени сначала к одной, затем к другой воспитательнице, целует их и спрашивает по очереди: «Теперь ты моя мама?» Она ведет себя в саду так же раскованно, как и дома. Бросается в глаза прежде всего то, насколько легко Наташа нарушает дистанцию при общении с людьми и проявляет готовность прижиматься к любому взрослому человеку без разбора, даже если она его в первый раз видит. Ни страх, ни волнение внешне никак не проявляются, словно она их не испытывает.
Для детей с недифференцированным типом нарушения привязанности это поведение совершенно типично. Для того чтобы у Наташи сформировался надежный тип привязанности, необходима интенсивная игровая терапия, а также консультирование и психологическое сопровождение ее приемных родителей. В этих условиях шансы на возникновение специфических, прочных эмоциональных связей с родителями достаточно высоки. Впоследствии можно было бы прогнозировать, что расставание с приемной мамой уже не будет столь «безоблачным», а одной из воспитательниц девочка будет оказывать явное предпочтение. Естественно, крайне важно объяснить и маме, и воспитателям в детском саду, что возникновение определенных сложностей, таких как протест при расставании по утрам, – это неотъемлемая, позитивная часть процесса развития, ведущего к установлению отношений привязанности. Маме и воспитательницам также нужно будет рассказать, что прочные эмоциональные связи с ребенком нередко более «утомительны», чем их полное отсутствие. В то же время эти изменения можно рассматривать как безусловное достижение и своего рода заслугу взрослых, поскольку они являются явным признаком перелома ситуации в лучшую сторону.
2. Отказ от проявлений привязанности
Дети, с младенческого возраста подвергающиеся насилию со стороны близких людей, не могут искать у них утешения и поддержки, даже если им страшно или грустно. Мы видим маленьких детей, которые стоят в слезах перед своими родителями, напуганные лаем собаки; они горестно плачут, но не подходят к маме или папе, не бросаются к ним на колени, чтобы успокоиться. Совершенно очевидно, что ребенок, испугавшийся собаки, нуждается в утешении и защите, но он не идет ни к кому из близких, потому что прежний опыт их взаимоотношений также наполнен страхом и тревогой. Дети, подвергавшиеся насилию, как правило, вообще лишены опыта близких эмоциональных отношений, им неведомо, что в минуты страха и отчаяния кто-то может прийти им на помощь: вместо объятий, сочувствия, попыток отвлечь и утешить они ожидают приступов ярости, обвинений, неприятия и оскорблений вплоть до суровых физических наказаний. Жизненная ситуация этих детей представляет собой дилемму: они боятся взрослого, который наиболее близок к ним, и часто живут в постоянном страхе, поэтому они неосознанно находятся в поиске «настоящего» близкого человека. Но поскольку такого человека рядом нет, они патологическим образом привязываются к тому, кто представляет для них угрозу. Этому своеобразному процессу развития эмоциональных связей я дал название
Трехлетнего Пауля мама привела на прививку к детскому врачу. Здесь много интересного, и Пауль с любопытством смотрит по сторонам. Он добирается до одного из ящиков стола, приоткрывает его, но мать тут же с гневом обрушивается на него, требуя немедленно закрыть ящик. Пауль стремительно захлопывает его и прищемляет себе палец. Он вскрикивает и стоит в растерянности и испуге. Мама грубо хватает его за руку, отдергивает от стола, дает подзатыльник и кричит. Она кричит, чтобы он прекратил, что она ему всегда говорила, чтобы он не открывал чужие ящики, и если он еще раз это сделает, она его здорово отшлепает. Пауль надрывно плачет. Но при этом он не может обратиться к маме за помощью и утешением, несмотря на то что боль в прищемленном пальце не утихает. Поскольку самый близкий для него человек – это та самая мама, которую он уже не в первый раз воспринимает как вполне реальную угрозу, он не может считать ее источником помощи и защиты, человеком, который поможет ему успокоиться. Мальчик остается стоять как вкопанный и отчаянно кричит, в то время как мама отворачивается и полностью игнорирует его.
В приведенном примере проявляются все характерные черты этого нарушения привязанности: Пауль уже усвоил, что когда ему страшно или больно, обращение к маме за помощью только усугубит ситуацию и сделает ее еще более невыносимой. В подобных случаях он переживает сильнейший стресс. Успокоиться без внешней помощи он не может, а это значит, что патологический паттерн – отказ от проявлений привязанности – со временем приобретет все более завершенные формы.
Конечно, и в этом случае необходима и вполне действенна терапевтическая помощь. Паулю нужно посещать занятия по игровой терапии, а параллельно следует проводить интенсивную психотерапевтическую работу с его мамой, суровое, конфликтное поведение и физическая грубость которой со всей очевидностью уходят своими корнями в историю ее собственного детства.
Я уже описывал механизм передачи надежного, амбивалентного и избегающего типов привязанности от родителей к детям, от одного поколения другому.
Аналогичным образом передаются и патологические типы привязанности. Поэтому целью программы «SAFE® Грамматика воспитания» является оказание психологической помощи уже во время беременности. Восприимчивость и чуткое поведение по отношение к ребенку с первых дней его жизни способны разорвать порочный круг и прекратить передачу нежелательных типов эмоциональных связей от родителей к детям. Будущие родители, не имевшие опыта прочных эмоциональных связей в детстве, тем не менее, как показывает практика, могут научиться быть чуткими с ребенком, который у них вскоре появится. А людям, пережившим в детстве тяжелые душевные травмы, так и оставшиеся непроработанными, следует обратиться за помощью к психотерапевту как можно раньше, желательно еще в период ожидания ребенка. В этом случае их шансы освободиться от довлеющих над ними тяжелых чувств, связанных с потерями, разлуками или грубым обращением, достаточно велики. Тем самым они могут избавить от всех этих тягот не только себя, но и своих детей.
Наш опыт работы показывает, что в ожидании ребенка все будущие родители мечтают о том, чтобы он унаследовал от них самое лучшее, данное им от природы и благоприобретенное за годы жизни. Никто не стремится передать детям по наследству ужасы, связанные с насилием и унижением. К сожалению, на практике слишком часто именно это и происходит. Не желая ничего плохого, родители, тем не менее, нередко оказываются во власти негативных чувств, вызванных воспоминаниями, накатывающими на них, как только грудной ребенок начинает плакать. Если им самим приходилось подолгу кричать в кроватке, уже не надеясь, что кто-то подойдет и успокоит, если они то и дело плакали от того, что с ними обращались грубо или даже жестоко, крик своего малыша неминуемо вернет их в прошлое, к состоянию того самого младенца, который живет в каждом из нас. Душевная боль, страх и одиночество овладевают людьми настолько сильно, что они уже больше не могут контролировать ни свои чувства, ни свое поведение. В подобных ситуациях нередко от страха, ярости и боли они впадают в панику. В конце концов, почти в трансовом состоянии – вопреки своим лучшим устремлениям, – они начинают орать на ребенка, оскорблять его, уходят, оставляя одного, или причиняют ему физический вред. Как правило, родителей шокирует их собственное поведение, поскольку ничего такого они, конечно, делать не собирались. В силу всего вышесказанного мы считаем необходимым помогать будущим родителям, чтобы они могли еще до появления ребенка установить с ним прочную эмоциональную связь. Мы побуждаем родителей обращаться к психотерапевту за консультацией или терапией.
За годы работы в группах SAFE® мы убедились в том, что, невзирая на разнообразный (и далеко не всегда благополучный) опыт детских лет, всем парам, участвующим в занятиях, к концу первого года жизни детей удается установить с ними надежный тип привязанности. Это, безусловно, является огромным выигрышем для развития личности каждого ребенка.
Таким образом, резюмируя все вышесказанное, мы можем назвать привязанность основополагающей потребностью, которая поддерживает физическое, эмоциональное, интеллектуальное и социальное развитие ребенка.
Беременность и привязанность
Привязанность матери и отца к ребенку, которую мы обозначаем английским словом «Bonding», зарождается уже во время беременности. Эта эмоциональная связь получает дальнейшее развитие и становится все более интенсивной после рождения и на протяжении первого года жизни ребенка. Также и у малыша, который находится в утробе, постепенно возникает привязанность к матери, а нередко и к отцу. Эти феномены, правда, на сегодняшний день пока еще недостаточно исследованы и не подвергались научно обоснованной проверке.
Развитие привязанности будущих родителей тесно связано с их мечтами, фантазиями о ребенке во время и до беременности. Многие пары представляют себе жизнь втроем еще до того, как узнают о том, что малыш вскоре родится. Но размышления о ребенке в период беременности имеют наибольшую силу и активно влияют на складывающиеся эмоциональные отношения, укрепляя или ослабляя их. Все мысли и чувства родителей в этом направлении действительно играют огромную роль в формировании привязанности с ребенком до его рождения. Так, к примеру, они представляют себе малыша, наделенного определенным уровнем выносливости, темпераментом, способностями; нередко родителей посещают мысли о неблагополучном развитии младенца, сопровождающиеся страхом и тревогой. В семьях, которые пережили рождение мертвого ребенка или беременность, закончившуюся выкидышем, это практически неизбежно. Мать и отец думают и о том, как рождение ребенка повлияет на их собственное развитие и образ «Я», и о том, как это скажется на их взаимоотношениях как партнеров. Мужчина и женщина нередко надеются, что ребенок укрепит их семью, а многие опасаются обратного – того, что жизнь втроем нарушит их идиллию или вовсе приведет к разрыву отношений. Все эти мысли – еще раз подчеркиваю, что речь идет лишь о фантазиях, – тем не менее, влияют на характер эмоциональных отношений с ребенком, на ожидания и надежды, связанные с ним.
Мама ожидала, что у нее родится маленькая девочка по имени Леони. Хрупкая, женственная, утонченная. Мама представляла себе, что Леони займется балетом, что она заинтересуется живописью, классической музыкой, будет разносторонне развитой и одаренной. Благодаря своим интеллектуальным способностям и обаянию она найдет достойное место в этом обществе, «где господствуют мужчины».
Будущий отец, напротив, мечтал о сыне Лео, активном, сильном, ловком парне, прекрасном футболисте.
Надо добавить, что будущие родители никогда не обсуждали свои мечты о Лео и Леони, но, однажды заговорив об этом, пришли в ужас от несовпадения идеалов. Сразу стало ясно, что по причине столь разительного расхождения ожиданий (а достаточно было бы уже одного того, что мама мечтала о девочке, а папа о мальчике) после родов кто-то из них будет разочарован. В конце концов родилась девочка Леони, нисколько не соответствующая ее воображаемому портрету. Крупная, подвижная и темпераментная, она больше напоминала папин идеал. И хотя мама получила дочку, как она того и хотела, девочка оказалась совсем иной по характеру и личным качествам, больше соответствующим фантазиям папы. В первое время обоим родителям было нелегко принять Леони такой, какая она есть. Процесс расставания с идеалом неизбежно сопровождался огорчением и ощущением утраты, но зато позволял учиться видеть и принимать характер и особенности настоящей Леони. Девочка между тем не стала знаменитой футболисткой, но ее склад характера и высокий рост послужили хорошими предпосылками для игры в баскетбол, и Леони, стойкая, выносливая и целеустремленная, заняла достойное место в сборной команде страны. Благодаря этому ее отец, которому пришлось мучительно расставаться со своим идеалом, начал гордиться ею и идентифицировать с дочкой что-то, ранее возложенное им на сына.
Каждый родитель надеялся на то, что ребенок придаст ему уверенности в себе и сделает их союз еще более прочным.
Когда Леони немного подросла, мама все же отвела ее на занятия музыкой для малышей, надеясь, что впоследствии дочка начнет играть на фортепиано и будет посвящать этому значительную часть своего времени и прилагать максимум усилий, как когда-то делала она сама. Леони увлеклась музыкой, но флейта заинтересовала ее намного больше, чем пианино. И уже в подростковом возрасте она с упоением играла на саксофоне.
Очевидно, что фантазии и мечты мамы и папы каким-то образом повлияли на девочку. Поэтому родителям важно быть очень внимательными к себе и следить за тем, чтобы их ожидания не оказывали давления на детей и не препятствовали свободному и творческому познанию внешнего и внутреннего мира, а лишь только сопровождали и направляли их в этом поиске, оставляя за ними право выбора.
Во время беременности
Если мужчина и женщина мечтали о ребенке, известие о беременности – это праздник для них. Когда мысли о рождении становятся причиной огорчения кого-либо из них или же оба считают, что сейчас «неподходящий момент», «не тот партнер» – возникает множество опасений и страхов, разочарование. Впрочем, негативные эмоции нередко сопровождают и долгожданные беременности: а будет ли ребенок здоров, благополучно ли пройдут роды и т. д.
На занятиях молодые пары чаще всего волнует такой вопрос: как воспитывать ребенка, чтобы не слишком сильно потакать его желаниям и не сделать из него «избалованного тирана»? Мой опыт показывает, что эта тема занимает мысли и чувства будущих родителей очень часто и стоит на первом месте в ряду с беспокойством о возможных осложнениях в родах, о здоровье ребенка, врожденных нарушениях развития, смерти во время родов и внезапной смерти ребенка. На этом фоне не так-то просто понять, как идее об избалованном младенце удается все же занять лидирующую позицию. Возможно, это характерно именно для современных немцев, которые уже на протяжении нескольких поколений становятся заложниками определенного стиля воспитания, наиболее активно пропагандируемого во времена нацизма. Руководства по обращению с детьми нацисты выдавали каждой матери прямо в руки. И после падения нацистского режима книги по воспитанию (очищенные от идеологии, но те же самые по существу) продолжали издаваться и распространялись среди матерей в качестве подарка от общины в связи с появлением малыша. Содержательная часть этих брошюр до сих пор еще воспринимается многими молодыми людьми в качестве руководства к действию. По сути, речь идет о том, что у новорожденного нужно как можно быстрее выработать «устойчивость к фрустрации». Поэтому первый практический совет нацистского путеводителя, на сегодняшний день, к сожалению, не забытый, – ни под каким предлогом не подходить к плачущему ночью ребенку и не брать его на руки, чтобы не превратить его в «избалованного тирана». Несколько позже я подробно изложу, чем описанный подход отличается от поведения родителей, ориентированных на построение близких эмоциональных отношений с детьми; иначе говоря, как быть с плачущим ночью ребенком, если рас сматривать жизнь вместе с ним через призму идеи привязанности.
В ожидании малыша многих посещает надежда, что связь между партнерами станет более прочной, когда она приобретет новое качество – они станут родителями. Параллельно может присутствовать страх изменения отношений в паре (вплоть до ее распада). С учетом растущего числа разводов эти страхи вполне понятны.
Нередко уже в начале беременности появляются вопросы относительно ответственности за ребенка. Женщина старается изменить свое питание и образ жизни в сторону более здорового, чтобы малыш нормально развивался и чувствовал себя хорошо. Отцы задумываются о финансовом положении семьи и о том, насколько надежен и стабилен их заработок; многие считают своим долгом укрепить финансовые позиции семьи с учетом предстоящих изменений.
А ближе к концу беременности многие пары чувствуют потребность в создании своего «гнездышка». Они вместе выбирают место для малыша и устраивают все на свой вкус. Зачастую рождению ребенка предшествует ремонт или переезд в новую квартиру, что само по себе вносит в жизнь некоторые изменения. Что бы ни происходило, едва ли найдется какая-то тема, при обсуждении которой будущие родители не затронули бы предстоящее появление ребенка.
Последние три-четыре недели беременности, как правило, сопровождаются выраженными эмоциями радости и страха, сменяющими друг друга. С одной стороны, родители предвкушают счастливый момент появления ребенка, представляют, как они возьмут младенца на руки. С другой – все больше нарастают опасения и тревоги в связи с возможными осложнениями во время родов. Многих в это время мучают страшные сны о рождении ребенка с какими-то ужасными недостатками.
Развитие ребенка в утробе матери
Неправильно думать, будто зародыш находится за некой ширмой, отделяющей его от внешнего мира, спокойно растет и развивается в тихой «норке». Напротив, он с самого начала наделен великолепными способностями, которые делают для него возможным активный обмен с окружающим миром. Примерно с двенадцатой недели беременности ребенок наделен всем необходимым с анатомической точки зрения. С этого момента происходит только развитие и созревание организма. Внутренние органы ребенка в физиологическом отношении уже достаточно хорошо развиты. Также и органы восприятия в первой трети беременности уже становятся для ребенка источником информации. В частности, кожа малыша обладает достаточно хорошей чувствительностью, и он получает ощущения извне. Органы слуха позволяют ему слышать достаточно ясно. Материнское чрево ни в коем случае не тихое место, куда не проникают звуки: день и ночь слышит ребенок бурление потоков воды, окружающих его. Вместе с этим малыш воспринимает голос матери, и это помогает ему узнать ее голос после рождения, делает его знакомым и ожидаемым. А если отец во время беременности часто разговаривает с малышом, ребенок уже в первые недели после рождения без труда может отличить голос папы от других мужских голосов. В утробе матери ребенок также различает запахи и вкусы, которые поступают к нему через околоплодные воды. А это значит, что ему каким-то образом передаются и вкусовые предпочтения матери. Употребление разного рода пряностей и пахучих трав (например, корицы, аниса или тимьяна) во время беременности позволяет ребенку привыкнуть к этим довольно резким вкусовым ощущениям и позже узнать их вкус в молоке матери. Известно, что у ребенка после рождения есть определенные ожидания уже знакомых ему ощущений, он готов к тому, что они вновь появятся. Рецепторы вкуса определенным образом настраиваются на уже воспринятые ими вкусовые ощущения, и это делает грудное молоко более привлекательным для малыша.
Находясь в утробе матери, ребенок живет в постоянном чередовании фаз сна и бодрствования, а также смены периодов активного и спокойного бодрствования. Малыш чувствует, когда мама двигается и когда она спит, ощущает ее состояние; от него не ускользает и смена ее настроений. Во время беременности и на первом году жизни перенапряжение и стресс, которые испытывает мать, ребенок переживает вместе с ней.
В первом триместре беременности стрессовая система организма ребенка наиболее тесно связана с материнской. Ребенок, главным образом благодаря гормону стресса кортизолу, переживает вместе с матерью как острые, так и менее сильные, но длительные фазы стресса. Всякий раз при сильном стрессе состав крови матери изменяется в сторону повышения содержания кортизола. Кортизол через плаценту попадает в кровеносную систему ребенка. Поэтому система саморегуляции (то есть система регуляции стресса) ребенка в первом триместре беременности полностью зависит от того, что происходит с матерью. Только в последней трети беременности у ребенка складывается его собственная система реагирования на стресс, независимая от материнской. По этой причине уровень устойчивости к стрессовым факторам, которым наделен младенец на момент рождения, во многом зависит от того, что было пережито матерью во время беременности.
Научные исследования убедительно показали, что у женщин, которые часто испытывали страх во время ожидания ребенка, рождаются дети, крайне чувствительные к внешним раздражителям. Эти малыши подолгу плачут и плохо спят, с трудом приспосабливаются к новым «раздражителям».