Месть Медеи

— Надо же, как интересно! — с восхищением протянула Зара.

— А ты чего ревешь? — поинтересовалась Синтия.

— Я надеюсь, что у нее есть не только яд, но и противоядие. — пояснила я. — Мне больше не на что рассчитывать. И потому я хотела бы поговорить с ней раньше, чем ее арестуют.

— Ты ее знаешь? — с недоверием спросила Федора.

— Пока нет, но подруга-следователь вот-вот позвонит и сообщит мне ее координаты.

— Ты будешь ждать звонка в салоне? — спросила Марина.

— Нет, мне не хочется сейчас оставаться одной… Зара, можно мне сегодня поехать к тебе в гости?

— Ко мне? — удивилась цыганка.

— А что, ты занята?

— Нет, но дети… Впрочем, ладно, поехали.

Всей гурьбой мы вышли из салона, Синтия заперла дверь, включила сигнализацию, я распрощалась с коллегами, и Зара повела меня через дворы на платную автомобильную стоянку. Ее джип «Чероки» был небольшой, но очень красивый. Я вскарабкалась по ступенькам, села на кожаное сиденье рядом с местом водителя провела пальцем по темному тонированному стеклу и восторженно сказала:

— Ну у тебя и зверь! Рада, что мои гадалки так хорошо живут!

— Подарок брата. — кратко пояснила Зара. Восторга по поводу моего внезапного визита она явно не испытывала. Джип взревел и газанул с места, словно должен был немедленно взлететь, а не плавно выехать со стоянки. Мы выкатили наружу и медленно поехали по мокрой дороге в потоке других машин. Доехав до центральной улицы, мы попали в такую пробку, что скорость пришлось сбавить совсем. Мы отползли с черепашьей скоростью несколько кварталов, когда я вдруг тихо сказала:

— Зара, мне нужна твоя помощь. Я должна на ходу выйти из твоего джипа, причем так, чтобы никто этого не заметил.

— Совсем от расстройства рассудка лишилась? — сочувственно спросила цыганка.

— Зара, я в полном сознании. За нами погоня, за твоей машиной следят. Я не могу сейчас тебе выдать тайну следствия, и тебе пока придется просто мне поверить. Клянусь, совсем скоро ты обо всем узнаешь. Ты мне поможешь?

— Хорошо, будь по-твоему. Через два квартала мы свернем в переулок, и рядом с подворотней я еще больше приторможу. Там темно, как у негра сама знаешь где, и ты можешь тихо выйти и тут же вбежать в подворотню, а я прибавлю скорость. Никакая погоня не усечет, что тебя в машине уже нет.

— Договорились.

Через пару минут Зара скомандовала:

— Готовься, сворачиваем!

Джип резко свернул в переулок, чуть не подрезав легковушку справа. На секунду машина притормозила, я рванула на себя дверцу, кубарем вылетела на дорогу и бросилась к темневшей рядом арке. Джип газанул, и через пару секунд уже скрылся в темноте. Под каменной аркой было темно, как в преисподней, и я испугалась, что споткнусь на очередной выбоине в асфальте и упаду, переломав руки и ноги. Тем не менее, прижимаясь спиной к ледяной каменной стене, я проковыляла чуть дальше в подворотню. Еще через полминуты мимо проехали две грязно-белые легковушки с полицией. Путь был свободен. Я вернулась на главную трассу, и через несколько минут уже остановила проезжавшее, вернее, проползавшее мимо такси. И еще через четверть часа уже звонила в нужную дверь.

На мой звонок никто не отвечал. Я почувствовала, как холодеет спина и сбивается дыхание. Где же она, неужели еще не доехала? Внизу хлопнула дверь подъезда, раздались тяжелые шаги по лестнице, и вскоре на площадке рядом со мной нарисовалась фигура статной женщины. Увидев меня, она не на шутку удивилась:

— Полина? Ты же вроде к Заре в гости поехала?

— У нее полный дом народа, а мне сейчас в тишине побыть хочется. Так что я к ней зашла в квартиру, увидела этот бедлам, извинилась, сказала, что у меня разболелась голова, и сразу ушла. Через пару кварталов поймала такси. И вот видишь, доехала даже раньше тебя. Ты меня пустишь к себе на часок?

— Заходи, гостем будешь. — согласилась Федора, вставляя в скважину массивный стальной ключ.

Железная дверь, обтянутая серой кожей, открылась, и мы вошли внутрь. В просторном коридоре я тут же уперлась взглядом в огромную зеркальную дверь встроенного шкафа. Она подалась легко, стоило мне дотронуться до нее пальцем, и открыла стройный ряд вешалок и пустых полок. Я повесила на одну из вешалок пальто, сняла сапожки и в одних носках прошла по паркету в большую комнату. Массивный гобеленовый диван и трехдверный шкаф во всю стену, письменный стол без единой бумажки на полированной поверхности… Меня удивило, что комната выглядела какой-то нежилой, словно номер гостиницы, куда редко заглядывают постояльцы.

— Это комната для гостей?

— Нет, спальня дочери.

— А где же сама дочка?

— Я недавно отправила ее учиться за границу, в Англию. Там и образование получше, и порядка побольше. — пояснила Федора. — А что это ты все по квартире рыскаешь, как заведенная?

— Да вот, хочу наконец увидеть, в каких условиях мои работницы живут. — отшутилась я.

На самом деле, я не то чтобы рыскала по квартире, а как бы проводила в ней ознакомительную экскурсию. Заглянула в обе комнаты, в туалет, совмещенный с ванной, а теперь дошла до кухни. На первый взгляд, кухня как кухня, семь квадратных метров, встроенная мебель и навороченный холодильник-витрина. Но что-то мне показалось необычным. Как-то негармонично смотрелась гипсовая полуколонна, закрывавшая дальний угол и занимавшая добрую половину и без того небольшого помещения. Я без колебаний подошла к колонне и под пристальным взглядом хозяйки провела рукой по ребристой поверхности. Неожиданно пальцы ощутили небольшую выемку, я нажала посильнее, и небольшая, ростом с меня, дверца приветливо распахнулась. Оказалось, гипсовая колонна была просто частью стены, отгораживающей небольшую комнатку. Похоже, кроме части кухни, туда входила и часть бывшего туалета.

Не раздумывая, я зашла в потайную комнатку. Насколько можно было разглядеть при тусклом свете, внутри комнатки стоял небольшой белый столик с множеством ящичков, железный больничный столик-каталка с выемками для бутылочек, и высокий стеклянный шкаф-витрина, в которой стояли стройные ряды пробирок и несколько запечатанный пузатых бутылок с разноцветными жидкостями.

— Хорошая у тебя лаборатория. — похвалила я, возвращаясь обратно в кухню. — Опыты ставишь на досуге?

— Да брось ты, какие-такие опыты, просто уржаться можно! — деланно хохотнула Федора. — Помидоры я консервирую. Я простая баба, книжек умных не читала, не то что ты. Зато в гостях вести себя умею, по чужим комнатам не шарю. А ты Заре сказала, что идешь ко мне?

— Нет, никто не знает. — Я выпрямилась, вскинула голову и с вызовом посмотрела ей в глаза. Странно, но из-за седых волос и бледно-матовой кожи гадалки я раньше никогда не замечала, что ее глаза темны, как восточная ночь. — И что теперь? Ты убьешь меня, Медея?

Глава 14

— Садись, нам давно пора поговорить. — сухо бросила мне гадалка, вмиг превращаясь из деревенской малограмотной бабы в старшего научного сотрудника. — Итак, что ты про меня знаешь?

— Ты Тамила Иванова, когда-то превратившая в зомби своего мужа. А теперь травишь направо и налево чужих мужей. Кстати, твой учитель, старый профессор Эйнгард, он еще жив, или его уже похоронили живьем?

— Я Людмила Иванова. — спокойно поправила меня Тамила. — Видишь, как все просто? Меняешь пару букв в паспорте, и уже никто никогда тебя не найдет. А профессор все еще жив, и жив он только благодаря мне. Три года назад, когда у него нашли опухоль кишечника в самой последней, четвертой стадии, врачи пообещали ему максимум полгода жизни, и мучительную агонии напоследок. Но я, как практикующий химик, посчитала, что сдаваться рано. Через знакомых доставала в Московском научном институте средства, тормозящие развитие опухоли, и дорабатывала их в своей домашней лаборатории. Так мне удалось подарить учителю лишних два года жизни. К сожалению, его дни сочтены. Он не сказал тебе ничего о розовых бумажных полосках? Их я дала ему на прощание. Если боли станут нестерпимыми, он уйдет из жизни легко. Больше я ничем не могу ему помочь. На этот раз из больницы ему живым не выйти. Увы, я не настоящая волшебница… Но как ты догадалась?

— Я вспомнила, где видела ту женщину, которая отказалась от услуг Медеи. Она за пару недель до того приходила ко мне в салон, и я битый час выслушивала ее стенания по поводу супруга, который разорил ее фирму, а затем сбежал, оставив ее в заложенной в банке квартире, и вдобавок по уши в долгах. Я предложила ей снять порчу, но она отказалась, сказав, что лучше сама наведет порчу на подлого супруга. Ты позвонила ей той же ночью, верно? И предложила похоронить подлеца живым?

Тамила, я не сразу ее вспомнила, моя память прояснилась лишь этой ночью. И тогда я поняла, почему она приняла меня за Медею. Поняла, что обманутым женам звонила одна из моих гадалок. И потом… После того, как ожил труп Семибаева, меня всю ночь мучили кошмары. Моя подруга тогда еще предположила: на похоронах был кто-то из наших знакомых, чья недобрая аура подействовала на психику… Но тогда я ей не поверила.

Но там все же была моя знакомая… Моя очень близкая знакомая. Медея, ты ведь была на этих похоронах, только в чужом обличье? Завернутая в темный платок «восточная родственница» погибшего? Я перестала сомневаться в своем знакомстве в отравительницей после того, как в зомби превратился Саша. Только нашим знакомством с Медеей можно было объяснить отравление моего мужа. И круг подозреваемых оказался очень ограничен. Я ведь никому на него не жаловалась, кроме вас, своих коллег, и, как я думала, подруг. И уж тем более у меня никогда не возникали мысли о мести. Значит, тот, кто это сделал, находился рядом со мной, в моем салоне, вплотную, буквально на расстоянии протянутой руки. И я поняла, что одна из вас, глядя на мои рыдания, продумывала страшный план.

И последнее — звонок Тамилы профессору. Я не верю в ясновидение. Значит, Тамила должна была слышать наш телефонный разговор с Машей. Кто присутствовал при том разговоре?

— Я в салоне не одна… — протянула гадалка.

— Более того, ты практически не вызывала подозрений. Мы искали Тамилу, яркую восточную женщину, и вовсе не думали о бледной седовласой Федоре, вечно закутанной в серую пуховую шаль. Ты знаешь, мне всегда казалось, что у тебя глаза серые. Я лишь сейчас увидела, насколько они темны.

Но ты немного переиграла, Тамила. Ты слишком рьяно изображала полуграмотную дурочку. Но малообразованные люди на самом очень суеверны, правда ведь, кандидат в доктора наук? Они готовы поверить в привидения, в летающие тарелки, в Бермудский треугольник, и уж тем более в оживших зомби. Та простоватая женщина, которой ты хотела казаться, должна была с пеной у рта твердить, что в нашей стране полно заживо погребенных, а ожившие мертвецы так и кишат в округе. И потом, странная фраза: «Я верю в здравый смысл»? Так могла бы сказать Тамила Иванова, старший научный сотрудник медицинской лаборатории, но никогда бы не сказала Людмила Иванова, с трудом закончившая среднюю школу.

И потом… Я вспомнила — именно ты лучше всего «кодировала» людей против алкоголизма. Бутылочка заговоренного напитка, который надо было по капле подливать в минералку — и к алкоголю возникало стойкое отвращение. Никто, кроме тебя, таким заговором не владел. Это твое ноу-хау, секретный химический состав, верно? Да, ты гениальный химик, Медея.

Но следствие ничего этого не знало. А поскольку все свидетели вспоминали эффектную восточную женщину, и Маша, моя подруга, и ее муж-следователь, ведущий это дело, так и решили: нам нужна цыганка Зара. Ты думаешь, почему я поехала сначала к Заре? За нами следом ехали две машины с оперативниками. У нас был уговор — я напугаю цыганку обыском, чтобы она сама вывела нас на тайник с тетрадоксином. Я выпрыгнула из ее джипа на ходу, чтобы сбить погоню со следа.

— Зачем? Зачем тебе было сбивать погоню со следа? Вы ты так хотела меня отыскать…

— Я хочу, чтобы ты дала мне противоядие. И больше всего опасалась, что следователь найдет тебя раньше, чем я. Скажи честно, ты согласилась бы сотрудничать со следствием?

— Вряд ли. — спокойно ответила Тамила. — Скорее, приняла бы яд сама.

— Тетрадоксин? — недоверчиво спросила я.

— Смотри. — гадалка достала из кармана жакета маленькую бумажную полоску, похожую на бактерицидный пластырь. С одной стороны полоску украшала розовая наклейка. — Достаточно разок лизнуть, и через полчаса ты отправляешься к праотцам.

— Этого я и боялась.

Тамила улыбнулась, села напротив меня и, видимо по привычке, облокотилась подбородком о ладонь и нараспев произнесла:

— Хорошая ты девчонка, Полина. Как же мужика своего проворонила?

— За что ты его так? — тихо спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

— Ненавижу. — жестко сказала Тамила. — Всех этих козлов ненавижу. Ты отдаешь им свое сердце, свою душу, всю, без остатка. Рожаешь им детей. А потом оказывается, что твоя любовь никому не нужна. И ты с детьми можешь хоть сдохнуть — им плевать. Они еще спляшут канкан на твоей могиле.

— Саша не такой. — ком в горле разрастался все сильнее. — Ему не плевать. Ему ни на кого не плевать, ни на меня, ни на ребенка… Он и ту девчонку просто пожалел… — я разрыдалась. — Медея, ты убила отца моей маленькой дочки. Она теперь сирота.

— Зря ты плачешь. — тихо сказала Тамила. — Ты себя просто успокаивала — мол, запутался мужик, он еще пожалеет, что меня бросил. Нет, не пожалел бы. Ни тебя, ни ребенка. У него появились бы дети от новой жены, а про твою дочурку он бы никогда и не вспомнил.

— Медея, ты никогда не любила!

— Любила. Иначе — я не стала бы мстить.

— Но это же было так давно… Пятнадцать лет прошло, и ты так страшно отомстила. Неужели ты так и не смогла его простить?

— Я не умею прощать. — грустно сказала Тамила. — Я часто думала — как хорошо, что у меня, в отличие от греческой волшебницы, не сыновья, а дочка. Сын напоминал бы мне отца, и я могла бы его возненавидеть. Но я пыталась… Я все время пыталась забыть Сережу. Не смогла. И я мучилась оттого, что ему уже ничего не страшно. Ты знаешь, он недолго протянул в том доме инвалидов, через пару месяцев тихо скончался во сне от остановки дыхания. Он не страдал… Легко отделалась и та, которая пыталась построить свое счастье на моем горе. Она спокойно избавилась от обузы — вот и все.

— Мне всегда было жаль Медею — ту, настоящую. — сквозь слезы прошептала я.

— О, той, настоящей Медее было куда легче, чем мне. Она убила своих сыновей, и великодушные греческие боги перенесли ее в безопасное место, туда, где ее измученной душе был предоставлен вечный покой. А для меня не могло быть покоя — со мной оставалась маленькая дочка, и я должна была выжить хотя бы ради нее. Меня жизнь не щадила — я и проституткой подрабатывала, и сутенершей… И видела, какие к моим девочкам ходят мужики… Многих ждала дома любящая жена. Она не знала, где отдыхает ее любимый, пока она рожает ему детей. Я зарабатывала прилично, но у меня подрастала дочка… Я поняла — нельзя больше работать бандершей, пора завязывать. И я устроилась в гадальный салон. Я благодарна тебе, Полина. Ты приняла меня на работу, хотя гадать я не умела… Я помню, как ты меня обучала. Но для меня, наверное, было бы лучше оставаться сутенершей.

В бордель приходят люди, довольные жизнью. А в гадальный салон люди несут свое горе. Ко мне приходили женщины, которых бросали мужья. Бросали с маленькими детьми, без денег. А женщины только плакали, им в голову не приходили мысли о мести. Но их рассказы растравляли мою старую рану. И я решила мстить. И за свою поруганную любовь, и за чужое горе. Но на сей раз никто не должен был избежать возмездия.

Тамила поступала просто. Если в салон — к ней или к другим гадалкам — приходили брошенные жены, или она слышала из-за тонких стенок соседних кабинетов женские рыдания, она тут же приклеивала к нужной стенке маленькое записывающее устройство. Дома она прослушивала записи, и, если женщины оставляли гадалкам номера телефонов, через некоторое время несчастным звонила цыганка Медея. Она предлагала план страшной мести: за небольшую плату она угощает неверного мужа мертвой водичкой, и он засыпает так крепко, что его принимают за труп, и через положенное время хоронят. Затем Медея по ночам лично звонит разлучнице и сообщает, что ее любовника похоронили живым. Так что оплакать потерю и продолжать наслаждаться жизнью у негодяйки не получится.

Брошенные жены сначала сомневались: они жаждали мести, но не хотели попасть в тюрьму. Но Медея успокаивала — она применяет не яд, а волшебное зелье, и никакая экспертиза не обнаружит при вскрытии отравления. Впрочем, на всякий случай Медея советовала женам отказываться от вскрытия. И покинутые женщины соглашались. Тамила предложила свои услуги примерно десяти обманутым женам, и лишь одна отказалась от мести. Возможно, одумавшись, отказались бы и другие, но они, к сожалению, не знали, как найти Медею. Деньги они переводили сразу после ее звонка на анонимный счет, а больше никаких координат Медея не оставляла. Только одна из брошенных жен, самая догадливая, догадалась связать звонок мстительницы со своим визитом в гадальный салон. Но по ошибке решила, что Медея — это и есть та самая гадалка, к которой она записалась на прием.

Любовницы, в постели которых умирал мужчина, после ночного звонка Медеи писали заявления в полицию. Разумеется, там над их заявлениями только смеялись. Но Тамила не сомневалась — рано или поздно тайное станет явным. Когда-нибудь доза яда окажется слишком маленькой, и «труп» оживет во время похорон. После этого полиции волей-неволей придется как-то реагировать на многочисленные просьбы об эксгумации. И для всех откроется страшная правда — неверные мужья похоронены живыми. Подлые разлучницы весь остаток жизни проживут в уверенности, что своими руками похоронили свое счастье. А обманутые жены смогут спать спокойно, понимая, что отмстили за поруганную любовь.

После каждого акта отмщения Тамиле становилось все легче на душе. Ей не слишком нужен был дополнительный прироботок, она прекрасно зарабатывала в салоне, и брала с несчастных жен сущие копейки. На самом деле, процедура с переводом денег на ее счет была нужна, чтобы убедиться, что обманутая жена не передумала мстить. А сама Тамила, по сути, мстила не за несчастных жен — она все время мстила только за себя. Останавливаться она вовсе не собиралась. Но когда меня бросил муж, и она услышала мои рыдания, у нее оборвалось сердце.

— Полина, ты когда-то пожалела меня — старую… Еак ты думала, почти безграмотную, никому не нужную, ничего не умеющую деревенскую тетку… Я видела, ты не верила вначале, что я сумею правильно обращаться с клиентами, но все же рискнула. Я успела полюбить тебя за год работы. И когда ты рыдала, мне показалось, что мне опять двадцать восемь лет, и это меня с малышкой на руках вновь бросил любимый…

— Но других женщин ты хотя бы спрашивала, хотят ли они мести. Почему ты не спросила меня?

— В тот момент я не могла об этом думать. Я прорыдала дома весь вечер, вспоминая тот последний день, когда я сама была счастлива… Я сама стала тобой в тот день, к чему были лишние вопросы?

— Ты осталась собой, Тамила. Я не умею долго ненавидеть. Даже если бы Саша ко мне не вернулся, я со временем забыла бы его. У моей дочурки был бы любящий отец, а я когда-нибудь встретила бы другого мужчину. Ты превратила моего любимого в живого мертвеца. И теперь я уже никогда не буду счастлива. Ничего хуже ты не смогла бы сделать, даже если бы была моим злейшим врагом. И ты говоришь, что полюбила меня…

— Прости.

— Как я могу тебя простить, если дома меня ждет живой труп?! — закричала я.

— Успокойся. — Медея встала из-за стола, подошла к настенному шкафчику и достала оттуда сначала маленький граненный графин, наполненный какой-то прозрачной жидкостью, а затем два небольших хрустальных стаканчика. Поставила посуду на стол, и плеснула жидкости в мой стакан. — Вот, выпей водички.

Я в ужасе отшатнулась. Медея взяла мой стакан и стала медленно пить, улыбаясь мне глазами. Отпив половину, она вновь поставила стакан передо мной.

— Что там было? — понемногу приходя в себя, спросила я.

— Простая вода.

— Медея, я не стану ничего пить в твоем доме. И я не дам себя убить, не надейся. У меня на руках старая мать, тяжело больной муж и маленький ребенок. О них теперь некому позаботиться, кроме меня.

Женщина посмотрела на меня тяжелым взглядом.

— Ты боишься смерти?

— Да, боюсь. Но еще страшнее то, что без меня погибнут мои близкие. — я не дала ей свернуть на обсуждение метафизических тем.

— Значит, ты его простила? И готова позаботиться о нем, как о своем муже?

— Да!

— Ты хочешь, чтобы он стал прежним? Даже если, вспомнив все, он вновь вернется к любовнице?

— Да! Да!!!

— Хорошо. — медленно проговорила Медея. — Будь по-твоему. Ты права, у меня есть противоядие. Я разработала его на всякий случай. Храня в своем доме сильнейший яд, я побоялась оставаться перед ним беззащитной. Но я поклялась, что никогда не дам противоядие человеку недостойному.

— Ты клялась, что любишь меня. — стараясь справиться со новым потоком слез, проговорила я.

— Ты не умеешь ненавидеть. — словно не слыша, продолжала Медея. — А умеешь ли ты любить?

Она достала из кармана маленький бумажный пакетик, осторожно развернула его и вытрясла над своим стаканом щепотку белого порошка. Жидкость в стакане как будто вскипела и на миг потеряла прозрачность, став мутно-серой. Еще через мгновение буря в стакане улеглась, и в нем опять плескалась самая обычная на вид вода. Медея решительно пододвинула ко мне стакан и скомандовала:

— Если хочешь, чтобы твой муж вновь стал живым — выпей!

Я на мгновение зажмурилась. Скорее всего, в стакане яд, правда, вряд ли тетрадоксин, скорее, какой-нибудь цианид. Медея хочет убрать единственного свидетеля, который знает правду. Я умру, а она продолжит свое черное дело. А что будет с моей дочерью, с мамой, с Сашей? Нет, надо выплеснуть отраву ей в лицо, а потом попытаться позвать на помощь. Ее арестуют, и Оскар как-нибудь добьется от нее рецепт противоядия. А если не добьется? Тогда Саша так и останется живым трупом, пока тетрадоксин не добьет его окончательно?

Стараясь не думать ни о чем, я приоткрыла глаза, схватила свой стакан и залпом выпила его содержимое. Мелькнула мысль, что я зря поставила на кон свою жизнь и судьбу своей дочери, но, едва возникнув, эта мысль начала расплываться, терять четкость, и неожиданное спокойствие сошло на мой измученный мозг. Уже теряя равновесие, я успела подумать, что все мои тревоги ничего не стоят перед лицом вечности, после чего сознание начало тихо гаснуть, и вскоре померкло окончательно.

Эпилог

Нашла меня через двое суток Маша. На ее мобильный пришло анонимное сообщение с адресом, по которому следовало срочно приехать. Взяв с собой группу захвата, Оскар с Машей помчались по указанному адресу. Дверь квартиры на пятом этаже оказалась незапертой, ломать ее не пришлось. Вбежав в помещение, группа захвата не обнаружила там никого, кроме одинокой молодой женщины, сладко спящей на большом раскладной диване. Это была я.

Видимо, действие снотворного как раз заканчивалось, поскольку от топота множества тяжелых мужских сапог я мигом проснулась и села на диване. Еще через несколько минут я полностью пришла в себя, чему немало способствовала машина истерика. Подруга металась возле дивана, как раненая лань и, причитала на тему того, как она за меня переволновалась, а моя мама так вообще чуть с ума не сошла. Я в недоумении потрясла головой: