Помоги проекту - поделись книгой:
– Правильно, так и должно быть! Знаете, товарищи, не зовите меня сегодня маршалом! Зовите просто Фёдором Ивановичем. Я ещё в войну мечтал, что настанет мирная жизнь и будем мы общаться просто, без чинов и званий. Расскажи про себя, как воевал, где теперь служишь? – обратился он к тому же молодому солдату.
– Я, Фёдор Иванович, почти и не воевал, не успел. В первом же бою пуля в сердце попала. В пехоте был. А перед самой войной заводское училище закончил и пришёл на Ярославский паровозоремонтный работать, оттуда и на фронт пошёл. Сейчас стою у проходной нашего завода, бережно храню имена ребят, которые, как и я, не вернулись… Сто двадцать семь фамилий в моих списках. Знаете, какие это ребята были?! Я с некоторыми дружил, вместе в футбол играл. Один парень так пел – ну прямо как артист! А Константин Тулупов, слесарь из паровозосборочного цеха, – Герой Советского Союза! Вот уж он повоевал! Его ещё до войны в армию призвали, всю войну прошёл, танкистом стал. И в конце войны, перед самой победой, погиб. В Чехословакии дело было. Фашисты там сражались остервенело. Константин танковым взводом командовал. В последнем бою Константина гитлеровцы бросили против его взвода в двенадцать раз больше танков, чем у него, и не прошли! Вот это герой! Я, правда, его лично не знал, он старше был…
– А сейчас как живёшь, солдат? Как к тебе люди относятся?
– Нормально, Фёдор Иванович! И белят меня, и цветы мне приносят. Уважают! А недавно паровоз рядом со мной поставили. Завод наш был паровозоремонтным, теперь же электровозы ремонтируют. Так чтобы славное трудовое прошлое не забыть, паровоз и установили. А я рад! Я паровозы очень люблю!
– Хорошо тебе, парень! – глухо произнёс немолодой солдат в тёплой ватной куртке, затянутой ремнём, и в каске. – А у нас на лесозаводе «Парижская коммуна» что-то новых памятников не ставят. Говорят, из лесозавода что-то другое сделали, вроде бы фирму какую-то. Но я так думаю, что работать у нас люди умеют и все трудности преодолеют. А вот нам памятник хороший поставили, мне нравится. Нас ведь сто шесть человек с «Парижской коммуны» с фронта не вернулись, я свой список не раз перечитывал.
– Знаете, Фёдор Иванович, – обернулся солдат к маршалу, – у нас памятник очень хороший. И порядок вокруг, и цветы. Мне особенно нравится, что со мной мои товарищи рядом. Есть с кем поговорить и прошлое вспомнить. И они нынешним людям о нашем военном труде рассказывают. Пусть люди, особенно ребята, знают, как наши бойцы в атаку ходили, как командир первый под пули бежал, как на лошадке по бездорожью пушку везли – часто солдатам вместе с лошадью тащить её приходилось. Наш завод, знаете ли, до войны не только брёвна на доски и брусья распиливал, мы и кузова для грузовиков, и кабины для машин скорой помощи делали. Теперь, говорят, деревянных кузовов у автомобилей уже не бывает, ну что ж, наши кузова хорошо послужили.
А во время войны наш завод выпускал спецпродукцию: ящики для патронов и снарядов, сани для зенитных орудий, волокуши, чтобы пулемёты на них тащить. Всё это на нашем памятнике увидеть можно. Ещё правильно, что изображено на памятнике, как наши девушки-работницы и старики строили оборонительные укрепления вручную, лопатами в мёрзлой земле рвы противотанковые копали. Им приходилось не легче, чем нам на фронте, и фашисты их бомбили… Товарищ маршал, то есть Фёдор Иванович, можно, я им Ваш привет передам? Так и скажу: от самого маршала Толбухина! Вот рады будут!
– Не привет, а великую благодарность передай, солдат! И не только от меня, маршала, а от всей страны, от всего мира…
Голос маршала как-то не по-военному дрогнул, но Фёдор Иванович тут же обернулся и весело окликнул: «И ты, Михаил, здесь?»
– Здесь я, Фёдор Иванович! – хором ответили два удивительно похожих друг на друга молодых лётчика. Или мы?.. Я ведь… – опять хором заговорили лётчики и снова смутились и замолчали.
– Ладно, Михаил Петрович, говори хором, не стесняйся. Михаилу Жукову в нашем городе два памятника поставлены, – объяснил маршал, – один у школы № 3 на улице Жукова, другой – недалеко от шинного завода, где он учился и работал. Мы с Михаилом не первый раз встречаемся, и всегда вот так. Говорить ему трудно, а памятники – по заслугам! Можно, Михаил, я сам расскажу о тебе?
– Что рассказывать, Фёдор Иванович? Все, кто мог, воевали, – снова на два голоса заговорили лётчики. – У меня все шесть братьев были в армии, я – седьмой, и сестра наша медицинской сестрой служила. Нам мама писала: «Мои дорогие, любимые, деритесь с проклятым врагом до последней капли крови!» Разве мог я не драться?!
– Не скромничай, Михаил! Ведь ты и твои однополчане – Пётр Харитонов и Степан Здоровцев – первыми, в первые же дни Великой Отечественной войны совершили таран фашистских самолётов! Сколько мужества надо иметь, чтобы своим самолётом в самолёт противника врезаться, не дать ему уйти безнаказанно! Вы первыми в той войне звание Героев Советского Союза получили, про вас стихи написаны!
– Фёдор Иванович, просто патроны кончились, не мог же я фрица безнаказанно отпустить! И не важно, кто первым, кто последним в бой шёл. У нас ещё двенадцать парней, как и я, в ярославском аэроклубе на лётчиков выучились и в боях звание Героя Советского Союза заслужили.
Неловко как-то перед ними – им памятников, как мне, не поставили. А кто-то и воевал, и погиб в бою, да званий на всех не хватило… Я слышал, что у нас в Ярославле ещё один памятник лётчику поставили, Амет-Хану Султану. Пришёл ли Амет-Хан на нашу встречу?
– Я здесь, – откликнулся смуглолицый лётчик. – Памятник ярославцы замечательный сделали! Представляешь, будто два самолётных крыла у меня за спиной, и ещё самолёт с красными звёздами на крыльях прямо в небо взлетает! Установили памятник на проспекте Авиаторов, и проспект в честь лётчиков назван. Большая честь у такого памятника стоять!
– Расскажи о себе, Амет-Хан, – зазвучали голоса. – Откуда ты родом, как в Ярославле оказался?
– Я родился в Крыму, в Алупке. У нас там зелёные горы, море огромное, как небо, и небо – голубое-голубое! Как у нас солнце светит! В небе выше гор орлы летают, и мне всегда хотелось взлететь выше орлов, жить в небе, как они! Сразу после школы я Симферопольское железнодорожное училище закончил, стал работать слесарем в железнодорожном депо. Паровоз – машина что надо! Только самолёт – лучше! В Симферополе стал учиться в аэроклубе, потом в Качинскую школу военных лётчиков направили. За год до войны окончил её младшим лейтенантом, стал служить в боевом полку. Фашистов бил с первого дня войны. Сколько боевых вылетов было – сам со счёта сбился, говорят, больше шестисот. А вот сколько фашистских гадов сбил – точно помню: сам – тридцать, с товарищами в группе – ещё девятнадцать. Мог бы больше, да война закончилась!
– Я, ребята, об Амет-Хане много слышал, – хрипловато проговорил солдат с Резинотехники, – мы с ним в одном районе Ярославля стоим – в Заволжском. Он над нашим районом, над Тверицким бором, фашистский самолёт сбил. Тоже на таран пойти пришлось – и, говорят, так в фашиста врезался, что самолёты сцепились и вместе на землю упали! Лётчики на парашютах спаслись. Фашисту – плен, а Амет-Хан вскоре опять на фронте воевал, дважды Героем стал!
– Да, за воздушный таран звание Героя – честная награда! – прозвучал чей-то голос.
– За тот бой ему никакого ни звания, ни ордена не дали, – перебил солдат с Резинотехники, – его только город Ярославль часами наградил!
– Это неважно, – заговорил снова сам Амет-Хан. – Удалось отвести беду от города – и хорошо. Я Ярославль, в основном, с неба видел: наш полк у вас недолго стоял. Весна была, всё, помню, внизу зеленеет, Волга синяя широко разлилась, на улицах ребят много… Красивый город! Я, товарищи, и после Победы ещё Родине служил, – всё больше волнуясь, рассказывал лётчик. – Я до первого февраля 1971 года летал, испытывал разные новейшие самолёты и первый, экспериментальный самолёт-космоплан. Это ещё до полёта космонавтов. И когда будущие лётчики-космонавты впервые испытывали невесомость на борту пикирующего ТУ-104М, мне довелось за его штурвалом быть! Даже космонавт Леонов выход в открытый космос на борту моего самолёта-лаборатории репетировал! Знаете, ведь всего через шестнадцать лет после войны именно наш лётчик, Юра Гагарин, первым в мире в космос поднялся! В войну он ещё маленьким мальчиком был… Нет, не зря мы сражались за нашу Родину, за наш народ!
– А почему Вы только до первого февраля 1971 года летали? – спросил молодой солдат.
– Самолёт взорвался, – просто ответил Амет-Хан Султан, – бывает… А вы Виктора Мирошниченко знаете? Вот он вместе с мостом подорвался, чтобы фашистов остановить. Осенью 1941 года это было. Виктору ещё и двадцати пяти лет не исполнилось. Сержант в железнодорожных войсках служил, ему звание Героя посмертно присвоили. Виктор, ты здесь?
– Здесь я, – скромно откликнулся молодой человек, стоящий в стороне. – Я ведь в Ярославле и не бывал. Спасибо, ваши воины-железнодорожники меня не забыли, теперь я на территории их части стою. Там недалеко речка есть со смешным названием Шевелюха! – вдруг улыбнулся он.
– Это тебе великая благодарность, сержант Мирошниченко! – раздался голос Маршала Советского Союза Фёдора Ивановича Толбухина. – Нет у нас чужих героев! Люди и сейчас должны помнить всех защитников нашей Родины! И мы все ради этого до сих пор на своих постах стоим!.. А кто это там, за сержантом Мирошниченко, прячется? Леночка?! Ты что же, всю смелость потеряла?! Выходи, выходи!
И маршал сам пошёл навстречу красивой девушке, которая, улыбаясь, тоже вышла на середину круга воинов:
– Вот, будьте знакомы: Елена Фёдоровна Колесова. Или просто Лена? Ведь ей, товарищи, всего двадцать два года! Учительница, в младших классах ребятишек грамоте учила. А когда враг на нашу землю напал, с оружием в руках пошла этих ребятишек защищать. Ей бы стихи читать и крестиком вышивать, а она стала командиром отряда девушек-партизан. Минировали дороги в тылу у фашистов, пускали под откос железнодорожные составы, громили полицейские участки и вражеские гарнизоны в деревнях. Об отваге и дерзости этих девушек легенды рождались! Елену прозвали Алёшкой-атаманом! За её поимку враги обещали дать тридцать тысяч марок, две коровы и литр водки. Не поймали! В бою Лена погибла… Где ты сейчас стоишь?
– Я, товарищ маршал, снова в школе. В школе № 80 в Ярославле. Скульптор Югова мой портрет вылепила. Её, между прочим, тоже Еленой звали. Еленой Борисовной. Я рада, что снова среди ребятишек. Они, как и раньше, такие же неугомонные, шумные, я их так люблю! Только теперь они намного больше всего знают, у них намного больше радостей, чем было у моих довоенных ребят. Смотрю на них, радуюсь за них, желаю, чтобы не было у них никакой беды…
– Правильно ты, девушка, о моих детях и их друзьях сказала, – раздался тихий голос из полумрака майской ночи. Немолодая женщина в наброшенном на плечи тёплом платке сделала шаг вперёд. – И шумные, и бедовые они были, мальчишки и девчонки довоенные, ни мобильников, ни мороженого вдоволь у них не было, а людьми стали хорошими, настоящими. Я к вам с Нижнего посёлка пришла. У нас посёлок был как столица всех торфоразработок заволжских. Торф-то знаете, что такое? Земля болотная, горючая. Добывали его и в Вакареве, и у нашего Нижнего посёлка, и возле Яковлевского, и там, где теперь зоопарк построили. Этим топливом дома обогревали, топили электростанцию, котельные заводов. Торф и в мирное время нужен, а в войну – особенно. Добывать его – работа тяжёлая. Но когда враг напал, мы, немолодые уж матери и старики, работать пошли, а детей наших на фронт проводили. Ждали весточки от детей, ждали сыночков и дочек с победой… Победы дождались, а детей – не всех. 155 наших кровиночек не вернулись. Матери их всю жизнь ждали. Я теперь последняя из тех матерей осталась.
– Фёдор Иванович, – обратилась женщина к Толбухину, – я вот хочу нынешних людей поблагодарить. Не забывают меня и ребят наших. Приходят ко мне, цветы приносят. Постоят рядом, попечалятся со мною. А я им всем желаю жизни счастливой, долгой, радостной.
– Товарищи воины! – снова раздался твёрдый командирский голос маршала. – Под наше победное знамя становись! Пехотинцы и сапёры, лётчики и артиллеристы, партизаны и железнодорожники! Все-все, кто сражался за Победу! И вы, матери защитников Отечества, встаньте в этот строй! Да-да, и Вы, Скорбящая Мать с Нижнего посёлка, и Вы, Женщина-Мать от завода «Полимермаш»! Мы все – в одном строю!
В сумраке короткой майской ночи развевалось победное знамя, ровной шеренгой построились все, кто смог прийти на эту встречу. Маршал торжественно произнёс перед строем:
– Всем вам – слава во веки веков! Но знайте, что и ответственность на вас лежит большая, и расти она будет с каждым годом. Вы – хранители имён российских героев, а значит – хранители Истории. Россияне могут и должны гордиться своей страной, напоминать об этом – ваша задача. Пусть каждый мальчик или девочка, встретившись с вами, спросит своих близких: «А наши родные защищали нашу страну от фашистов?» Пусть и взрослые задумаются об этом. Тогда ближе и дороже будет им родная земля, и устроят они жизнь на этой земле такую счастливую, о которой мы только мечтали, за которую шли в бой. С праздником Великой Победы, товарищи!
– Ур-р-ра! – прозвучало над Юбилейной площадью, над всем городом. А далеко-далеко, в Брагине, в парке Победы грянул праздничный залп четырёх пушек, которые обычно кажутся людям просто какой-то красивой конструкцией, на которой укреплены даты «1941» и «1945».
…Задумавшийся на несколько секунд маршал поправил на плечах шинель, гордо повернул голову и быстро взял в руку карту военных действий, на которой отмечены страны, освобождённые от фашистов его войсками. Фёдор Иванович поторопился и не заметил, что карта оказалась повёрнута к тем, кто возлагает цветы к монументу. А поправлять уже было некогда. Придите, посмотрите и убедитесь: это правда.
Снежинка над городом
Над Ярославлем падал снег. Маленькие пушистые снежинки с любопытством смотрели на землю, на город, который должен был почти на пол года стать их домом. Сверху хорошо видно, что город большой. Посередине города шла широкая белая полоса – река Волга, покрытая льдом и снегом.
Снежинка Танюша знала, что Волга в России самая любимая река, её все знают, о ней песни поют. И ещё знала, что такой большой, длинной реки нет больше нигде в Европе – ни в Англии, ни во Франции, ни в Италии и ни в каких других европейских странах. Танюша хотела когда-нибудь стать капелькой Волги, но до этого надо было ещё дорасти.
Пока что она летела над Ярославлем и любовалась. На окраинах города высились крыши многоэтажных домов. Недалеко от них, будто пушки, направленные в небо, торчали высокие трубы заводов. Из некоторых труб шёл дым, и снежинка постаралась побыстрее улететь от них, чтобы не испачкать платьице. Ближе к центру города дома становились ниже, среди простых крыш было много разноцветных куполов, это было очень красиво. Но больше всего снежинке Танюше понравились площади, от которых во все стороны расходились улицы-лучики, и сверху это было похоже на большие нарисованные на земле снежинки.
Танюша любила фотографировать и взяла с собой фотоаппарат, но сначала ей надо было выполнить поручение Деда Мороза – найти Зайца. Дело в том, что этот Заяц рос в Великом Устюге, во дворце Деда Мороза. Дедушка Мороз его воспитывал, заботился о нём. Когда Заяц попросил разрешения съездить в Ярославль, в гости к знакомым Медведям, Дедушка, конечно, разрешил, но просил почаще звонить: мало ли что может случиться с таким маленьким! Заяц поехал на поезде, прислал SMS-ку о том, что он уже в Ярославле, и пропал! И сам не звонит, и мобильник не отвечает! Дедушка очень разволновался и попросил Танюшу поискать малыша. Танюша была уверена, что с Зайцем ничего плохого не случилось, просто забыл зарядить мобильник или «проболтал» все деньги. Вот найдёт его и надерёт уши! Но найти этого косоглазого и успокоить Дедушку надо было в первую очередь.
Начала поиски Танюша с железнодорожного вокзала. Это оказался очень красивый дом с большими арками посередине, через которые входило и выходило много людей. Надо бы спросить кого-нибудь о Зайце, но с настоящими людьми снежинки не разговаривают: во-первых, люди снежинок не слышат и не понимают, а во-вторых, они горячие, и от их дыхания можно растаять. Снежинки разговаривают с людьми из бронзы или гипса – с памятниками. Возле вокзала как раз стоял такой человек. Перед ним был круглый столик, на который Танюша и приземлилась. Но человек оказался таким серьёзным, даже суровым, что с ним страшно и заговорить. А ещё он всё время смотрел на старинные карманные часы, которые держал в руке. Наверное, проверял, точно ли по расписанию ходят поезда, и мешать ему не хотелось. Снежинка взвилась вверх и перелетела на башенку над вокзалом. На ней тоже были часы – только огромные, и ещё выше поднимался острый шпиль, окружённый железными завитушками. С одной завитушки Танюша рассматривала город, размышляя, где искать Зайца.
В другой стороне, куда уезжали от вокзала почти все троллейбусы, автобусы и маршрутки, Танюша увидела ещё один шпиль, повыше и покрасивей: он был зелёным, и на нём красовалась пятиконечная звезда. Вот откуда можно посмотреть! Снежинка полетела к шпилю и уселась на самом верху. Красота! Внизу были какая-то площадь, и цирк, и стадион, и «Макдональдс». А сам шпиль поднимался над высокой башней, а башня – над очень большим зданием. И всё было видно далекодалеко!.. Но тут налетел сильный ветер, Танюша не удержалась и кувырком полетела куда-то над крышами.
Приземлилась она возле симпатичного бронзового парня. Он, чуть улыбаясь, смотрел на большое красивое здание жёлтого цвета с белыми украшениями. И это было необыкновенное здание, и украшено оно было интересно! Под самой крышей, в большом полукруглом окне, сидел красивый молодой человек и тихо перебирал струны какого-то музыкального инструмента. Мелодичный перезвон слушали две симпатичные девушки, сидящие рядом с ним. А вдоль стен здания целые вереницы красавиц что-то негромко пели, а другие торжественно, нараспев читали стихи на каком-то непонятном языке, медленно танцевали. Это было так прекрасно! Дом казался старинной музыкальной шкатулкой (Танюша такие в музее видела), казалось даже, что он сам чуть-чуть пританцовывает!
– Правда, красивый театр? – спросил бронзовый парень. – Я-то свой театр устроил в простом кирпичном сарае, вон там, дальше, на берегу Волги. Здесь тогда старый земляной вал был – ну, насыпь длинная, – пояснил он, видя, что Танюша его не понимает. – В древности этот вал город от врагов защищал, а когда я мальчишкой был, мы по нему лазали, зимой на ледянках скатывались! Нет, хорош театр! – снова восторженно повторил парень.
– И, знаешь, ему моё имя дали! – с тихой гордостью добавил он.
Поделиться книгой: