Помоги проекту - поделись книгой:
9 января были арестованы около 20 депутатов (затем их отпустили). По стране прокатились аресты эсеров. В Москве их было арестовано 300 человек.[383]
Первый свободно избранный парламент России был разогнан. Демократия потерпела поражение. Теперь противоречия между различными социальными слоями России нельзя уже было решать путем мирных обсуждений в парламенте.
Конституирование Советской власти
После разгона Учредительного собрания право определить государственное устройство страны взял на себя III съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, открывшийся 10 января.
12 января съезд принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, которая стала временным конституционным документом Советской республики. Специальным декретом из нее и из других актов Советской власти были изъяты все упоминания Учредительного собрания.
Делегаты собрались в обстановке триумфа Советской власти, которой предстояло подтвердить свой рабоче-крестьянский характер. 13 января рабоче-солдатский съезд объединился с III Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов, начавшим работу утром того же дня в Смольном. На этот съезд приехали около 500 депутатов, из которых около 200 представляли левых эсеров и примерно столько же – большевиков. Около 30 мест было у максималистов. Еще более 200 депутатов опоздали, и если их учесть, большевики имели перевес над левыми эсерами (обе партии с учетом сочувствующих) со счетом 309:278. Депутаты представляли не менее 133 крестьянских Советов, 129 солдатских комитетов, 94 объединенных Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, 91 уездный и 14 губернских съездов крестьянских Советов, 5 Советов рабочих и солдатских депутатов. Если вычесть представителей рабочих и солдат, получается негусто – только уездных Советов крестьянских депутатов в России было 414.[384] Но даже с учетом армии обнаружилась тревожная для левых эсеров тенденция: часть просоветского актива деревни стала ориентироваться на большевиков. Если уж связывать жизнь с Советской властью, то с более влиятельной партией.
На параллельный эсеровский съезд крестьянских депутатов, работавший 10–18 января, приехали более 300 депутатов, но часть – с совещательным голосом. Он поддержал Учредительное собрание и его решения, объявил работу парламента временно прерванной и резко критиковал большевиков, устанавливающих новое самодержавие. Большевики разогнали съезд, но он перешел на подпольное положение, продолжил работу и избрал ВСКД, стоящий на защите Учредительного собрания.[385] Съезд отрабатывал тактику эсеров в новых условиях – полуподпольное положение и агитация в массах против Советской власти за восстановление Учредительного собрания.
Объединенный III съезд рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов одобрил внешнюю политику Совнаркома (которая из-за неуступчивости германской стороны вошла в полосу кризиса, о чем делегаты не знали). Съезд одобрил роспуск Учредительного собрания и постановил изъять слово «временное» из названия Рабочее и крестьянское правительство Советской республики, а из текстов советских законов – ссылки на их временный характер, «впредь до созыва Учредительного собрания». Разработать основные положения Конституции РСФСР должен был избранный съездом ВЦИК и следующий съезд Советов. Но уже III съезд принял постановление об основных положениях будущей конституции. Оно предусматривало, что «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик этих народов». Ее высшим органом становился Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, который избирает ВЦИК, выполняющий роль верховного органа между съездами. Съезд и ВЦИК формируют СНК. ВЦИК и ЦИКи республик, входящих в федерацию, в том числе «отличающихся особым бытом и национальным составом», проводят разграничение полномочий и определяют способ участия республик в федеральной власти. «Все местные дела решаются исключительно местными Советами». Вышестоящие Советы ограничиваются общим регулированием и разрешением конфликтов между местными Советами. Центральная власть представляет федерацию в целом и проводит общегосударственные мероприятия, не нарушая прав областей.[386] Это торжество федерализма отражало реальность, но только до мая 1918 г.
Историк Ю. Н. Жуков обратил внимание на интересную сдвижку терминологии, которую провел наркомнац И. Сталин при обсуждении принципов устройства Советской республики.[387] Если в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа говорилось, что «Советская Российская республика утверждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик»,[388] то Сталин на III съезде предложил несколько иную формулировку постановления. Ю. Н. Жуков цитирует по собранию сочинений Сталина: «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик». Сталин выбросил слово «национальных»[389] – поправил излишне уступчивых к национализму соратников во главе с самим Лениным. Из этого Ю. Н. Жуков делает совершенно неожиданный вывод: «Только теперь становится понятным, что Сталин не изменил своим убеждениям. Как был, так и остался сторонником унитарного государства».[390] Вообще-то Сталин предлагает модель все той же советской федерации, а не унитарного государства. Вопрос лишь о том, как будут создаваться автономные области, которые войдут в федерацию.
Впрочем, слово выбросил не только Сталин, но и сам Ю. Н. Жуков, причем из текста Сталина. В цитируемом источнике его фраза не обрывается на словах «советских республик», а продолжается – «советских республик этих народов».[391] Тогда уж поправка выглядит не такой смелой. Тем более что следом резолюция определяет способ участия в федеральном правительстве «советских республик отдельных областей», а дальше в качестве то ли уточнения, то ли перечисления – «областей, отличающихся особым бытом и национальным составом…»[392] Никуда национальные республики не делись. В этот период столь ответственные документы, как акты съезда Советов, обсуждались коллективно, и советские лидеры заметили, что советские республики (области) могут быть не только национальными, – отсюда и корректировка формулировки. Но возможность создания национальных областей документ никак не отрицает. Советская республика будет строиться как федерация автономных национальных (где есть компактное проживание какого-то этноса) и вненациональных республик. Так же, кстати, как предусматривала программа ПСР по национальному вопросу.
III Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов 18 января избрал ВЦИК, в который вошли более 160 большевиков и сочувствующих, более 120 левых эсеров и сочувствующих, по несколько эсеров, максималистов, меньшевиков и анархо-коммунистов.
Социалисты вошли во ВЦИК не без колебаний. После разгона Учредительного собрания сотрудничество в «советском парламенте» выглядело унижением. Но 16 января ЦК меньшевиков принял решение о возможности участия не только в Советах, но и во ВЦИК. Задачи их небольшой фракции ставились близкие к тем, которые социал-демократы решали в Государственной думе. Дан писал, что это дает партии «возможность вести с возрастающим успехом критическую и обличительную работу».[393] Аналогичные задачи решали и эсеры.
Развернулся процесс объединения Советов на местах, где создавались Советы рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов – унифицированные органы новой власти.
Российская революция была мощным движением огромных людских масс, которые стремились изменить свою жизнь к лучшему. Эта революция первоначально ставила перед собой задачи достижения народовластия, политической свободы («воли») и социальной справедливости. Справедливость понималась как передача земли в полное распоряжение крестьянам, а фабрик – рабочим. Разогнав Учредительное собрание, большевики и левые эсеры нанесли удар по народовластию. Лояльный им III съезд Советов представлял уже не все социальные группы России. Более того, рабочие и солдаты имели преимущества по сравнению с крестьянами при выборах депутатов. Ценой ограничения народовластия сторонники радикальной социальной революции стабилизировали систему власти и надеялись теперь провести революцию в социальных отношениях, сделав их более справедливыми, социально равноправными. Но сложные конструктивные преобразования можно было проводить в условиях мира – внутреннего и внешнего.
Однако разгон Учредительного собрания, тяжелые условия выхода из войны, которые ультимативно выдвинули Германия и ее союзники, а также острый продовольственный кризис как оборотная сторона социально-экономического курса власти – все это толкало страну к широкомасштабной гражданской войне. Учредительное собрание, которое в 1917 г. представлялось средством предотвращения внутренней войны, после его разгона стало символом демократического сопротивления большевизму и надежд на решение проблем, которые оказались не по плечу Советской власти.
Глава V
Как выйти из капитализма
Ленин провозгласил 25 октября, что свершилась социалистическая революция. Но в первых декретах Советской власти не было ничего социалистического. Большевики объявили курс на социалистические преобразования, но в чем же они могли заключаться? Социалистические теоретики обсуждали два пути к посткапиталистическому обществу: через переход предприятий в руки их коллективов и широкое самоуправление (снизу), а также обобществление всей экономики в единую систему, работающую по единому плану (сверху). Считалось, что пути сверху и снизу вполне совместимы, что соответствовало и работам Ленина 1917 г.
Контроль и производственная демократия
Первым шагом к социализму снизу должен был стать рабочий контроль, а сверху – создание центрального органа регулирования экономики. В обстановке распада капиталистического рынка социалистические меры виделись способом скорейшего налаживания экономических связей и предотвращения «саботажа» буржуазии, которая сворачивала производство в явно неблагоприятных для частного капитала условиях. Большевики надеялись, что общими усилиями рабочих можно будет быстро создать новую систему продуктообмена. В обращении Московского областного бюро РСДРП(б) к партийным организациям Центральной промышленной области 20 ноября говорилось: «Основной задачей является установить обмен продуктов между городом и деревней, для чего необходим полный учет всего продовольствия и всего готового продукта, как в городе, так и в деревне, через земельные и промышленные (мануфактурные и др.) комитеты».[394]
Этот учет должен был быть обеспечен во всероссийском масштабе с помощью рабочего контроля. Принятие декрета о рабочем контроле было в числе приоритетов советского руководства, но к подготовке этого документа подошли тщательнее, чем в случае с декретом о земле, в который просто включили необработанные крестьянские наказы.
27 октября Ленин провел совещание по этому вопросу, в котором участвовали большевики – члены Центрального Совета фабрично-заводских комитетов (фабзавкомов, ФЗК) М. Животов, В. Чубарь, П. Амосов, Н. Скрыпник, а также видные большевистские экономисты В. Ногин, Ю. Ларин (М. Лурье), Н. Бухарин, В. Милютин и др.[395] На этом совещании были предложены три проекта организации рабочего контроля. Ленин предложил тезисы, в которых говорилось: «Рабочий контроль осуществляют все рабочие и служащие предприятия либо непосредственно… либо через своих выборных представителей, которые должны быть выбраны немедленно на общих собраниях с протоколом выборов и сообщением имен выбранных в правительство и в местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».[396] То есть, по мысли Ленина, должна была быть немедленно установлена связь органов рабочего контроля с Советами и Совнаркомом. Ленин планировал наделить органы рабочего контроля широкими полномочиями: «Решения выборных представителей рабочих и служащих обязательны для владельцев предприятий и могут быть отменяемы лишь профессиональными союзами и съездами».[397] Таким образом, профсоюзы должны были руководить делом рабочего контроля. Свою долю полномочий получали Советы и ФЗК: «Более подробные правила рабочего контроля устанавливаются местными Советами рабочих депутатов и конференциями фабрично-заводских комитетов, а равно комитетами служащих на общих собраниях их представителей».[398] Ленин не учитывал противоречия между лидерами ФЗК и профсоюзов в Петрограде. Члены органов рабочего контроля объявлялись ответственными перед государством за дисциплину и охрану имущества перед государством.
Свои тезисы Ленин набросал накануне, не успев продумать детали. Так, он предложил наказывать нарушителей закона тюремным заключением и конфискацией имущества, причем не только предпринимателей, но и рабочих. Дойдя до этого пункта своего проекта, Ленин рассмеялся: «А я и забыл, что имущества-то у рабочих никакого нет».[399] Эта фраза характеризует представление Ленина о рабочем классе именно как о пролетариате, которому нечего терять, «кроме своих цепей». В действительности связь рабочего класса с собственностью была прочнее, причем не только квалифицированных рабочих, имевших возможность накопить «имущество», но и чернорабочих, не потерявших связь с крестьянским хозяйством.
Также 27 октября был представлен проект В. Милютина и Ю. Ларина. Он был раскритикован представителями ФЗК, которые в свою очередь предложили схему регулирования хозяйства с опорой на ФЗК. Однако именно Ларину и Милютину как представителям правительства было поручено в трехдневный срок составить сводный проект с учетом двух других. Проект Милютина и Ларина был подготовлен к 1 ноября, в разгар конфликта по поводу Викжеля, который завершился отставкой Милютина в числе других правых большевиков, что ослабило значение его проекта.
Проект 1 ноября, по всей видимости, унаследовавший основные идеи раскритикованного 27 октября проекта Милютина и Ларина, увязывал рабочий контроль с «правильным проведением в жизнь общего хозяйственного плана…»[400] Этот план еще только предстояло вырабатывать Комитету народного хозяйства, который должен быть создан ВЦИКом и затем доформирован Учредительным собранием. Органы рабочего контроля по плану Милютина и Ларина должны были действовать под руководством этого комитета и заниматься вопросами, в основном касающимися рабочих. Причем в их решении рабочий комитет должен следовать указаниям профсоюзов. Ему надлежит создать контрольную комиссию, которая будет контролировать правильность снабжения предприятия и согласованность его деятельности с общим планом. Две трети комиссии должны составлять рабочие. Органы рабочего контроля должны нести ответственность перед государством за соблюдение трудовой дисциплины, правила которой издает Совет профсоюзов. Рабочие комитеты по проекту объединяются по производствам в секции рабочего контроля райсовета, которые уже могут регулировать производство, распределять сырье и заказы. Рабочие комитеты, обнаружив проблему или нарушение, должны обратиться в секцию райсовета, чтобы она принимала меры – вплоть до секвестра предприятия. Органы рабочего контроля предприятий должны были подчиняться Совету рабочего контроля, который являлся всего лишь отделом местного Совета профсоюзов. Проект предусматривал двухнедельное обжалование решений органов рабочего контроля в Совет и Комитет народного хозяйства. За нарушение декрета предусматривалось заключение до двух лет и штраф вплоть до конфискации. Такое же наказание грозило предпринимателям за несанкционированную остановку и сокращение производства, а рабочим – за самовольный захват предприятия.[401]
Проект Милютина и Ларина, унаследовав некоторые идеи ленинских тезисов, в принципе противостоял их основной идее создания органов с широкими полномочиями. Рабочему контролю отводилась очень скромная роль помощника структуры центрального управления экономикой, Советов и профсоюзов. Рабочие (фабрично-заводские) комитеты оказывались практически лишним звеном в системе государственного регулирования сверху, которая на местах должна была опираться на Советы и профсоюзы.
С альтернативным проектом 1 ноября выступил ЦС ФЗК.[402] Он не доверял правому большевику Милютину и надеялся на поддержку Ленина, который в это время ставил на революционную инициативу «снизу».
Однако главное внимание лидеры ФЗК уделили не рабочему контролю на местах, а регулированию всей экономики. ЦС ФЗК предлагал формировать Временный высший совет народного хозяйства (ВВСНХ) из представителей Советов, профсоюзов, ФЗК, предпринимателей, союзов инженеров, техников и других заинтересованных сторон. Отраслевые отделы ВВСНХ должны были формироваться из представителей фабрично-заводских контрольных комиссий, состоящих из рабочих. ВВСНХ должен был организовать местные СНХ. Ему должно было принадлежать право секвестра предприятий.[403]
Таким образом, проект ЦС ФЗК конкретизировал модель центрального регулирования в соответствии с обычными для 1917 г. демократическими принципами включения в очередной регулирующий орган множества представителей полезных для дела организаций. Противоречие с проектом Милютина и Ларина было не в этом, а в правах органов рабочего контроля, которые с точки зрения ЦС ФЗК должны быть значительно больше. Лидеры ФЗК считали, что нельзя было проводить закрытие и сокращение производства без согласия органов рабочего контроля, они могли бы определять себестоимость продукции, «вырабатывать формы и условия обмена между отдельными предприятиями»,[404] то есть принимать важнейшие управленческие решения.
Районные органы рабочего контроля в этой схеме создавались не столько для руководства ими, сколько для разрешения конфликтов, а всероссийский орган должен был вырабатывать инструкции.
Так, были выдвинуты две концепции рабочего контроля: «пассивная» и «активная». Первая делала рабочий контроль безвластным придатком центрального регулирования, Советов и профсоюзов, а вторая видела в нем структуру производственной демократии, участия в управлении под общим руководством центральных учреждений и пока вместе с предпринимателями постольку, поскольку они готовы сотрудничать.
Историк Д. Мандель, симпатизирующий левым коммунистам, так оценивает суть разногласий: «Главным вопросом, лежавшим в основе противостояния “товарищей справа” в отношении фабрично-заводских комитетов, были не предполагаемые анархистские тенденции последних, хотя в условиях кризиса и общего дефицита потенциал для конфликта между местными и общими интересами на самом деле присутствовал. Главным вопросом являлся социальный характер российской революции: “активный” контроль, защищавшийся фабрично-заводскими комитетами, означал радикальное ограничение прав частной собственности. Это было решительным шагом на пути к подавлению капитализма, даже если фабзавкомы не ставили себе целью немедленное введение социализма».[405] Стремясь защитить большевистских лидеров ФЗК от критики справа, канадский историк ставит их в противоречивое положение. Социализм вводить они не хотят, а капитализм подавляют. Итак, капитализм действовать не может, а социализм не вводится. «А упало, Б пропало – кто остался на трубе?» Разруха – ни капитализма, ни социализма. Понятно еще, когда эсеры считали социализацию земли началом перехода от капитализма к социализму. В целом капитализм ослабевал и ограничивался, но мог отработать свой потенциал в городе, где промышленность для социализма еще недостаточно развита. Но производить такой эксперимент в городе – подрывать капитализм, ничем его не заменяя, – невозможно при переходе к индустриальному обществу. Свято место пусто не бывает – либо капитализм, либо социализм, либо разруха, сменяющаяся господством бюрократии. Если не капиталисты и не производственное самоуправление – то бюрократия.
В действительности противоречие между правыми большевиками и фабзавкомовцами, анархистские тенденции которых были не предполагаемыми, а вполне осязаемыми и даже выраженными в приверженности анархо-синдикализму части лидеров ФЗК, заключалось не в том, нужно ли подавлять капитализм. И те и другие считали, что нужно. Вопрос заключался в скорости и направлении этого процесса. Умеренные большевики настаивали, что капитализм нужно разрушать тогда и там, где и когда понятно, чем его заменить. «Товарищи справа» предлагали не торопиться, пока не выстроены структуры государственного регулирования и управления. Если поторопиться, ничего, кроме разрухи, не получится. А строить регулирование было затруднительно в условиях конфликта большевиков с массами специалистов, что в то же время трагично сказалось и на состоянии продовольственного дела. Поэтому умеренные большевики увязывали свой политический и экономический курс: найти общий язык с социалистической интеллигенцией и связанной с ней частью рабочего класса, построить аппарат регулирования и вытеснять им капиталистическое управление.
Однако на предприятиях нельзя было ждать – капитализм в условиях экономического кризиса отступал быстрее, чем коммунисты успевали выстроить ему замену. Коллективы могли заместить образующийся вакуум, взяв управление на себя. Согласно синдикалистскому взгляду, это уже был переход к социализму, к некапиталистическому обществу. Заменив капитализм производственной демократией, затем можно было выстроить и экономическую координацию, но не сверху, бюрократически, а снизу, демократически. И это уже не та модель социализма, в которой государственный центр определяет жизнь предприятий. Общие интересы в ней – это не план интеллектуалов ВСНХ, а сумма местных интересов, сформулированная демократически.
Но оставался вопрос, будет ли демократическое решение лучшим с точки зрения эффективности. Впрочем, тот же вопрос относится и к решениям государственных мужей и их бюрократии. Не случайно, что некоторые «товарищи справа» легко переходили к более радикальным взглядам. Так, Ю. Ларин, который был сторонником «пассивного контроля», на I съезде профсоюзов в январе 1918 г. заявил: «Приходится отбросить мысль о рабочем контроле и волей-неволей переходить к системе полного управления предприятиями и руководства хозяйством страны».[406] Противники «активного контроля», производственной демократии, даже переходя справа налево, оставались на своих прежних позициях приверженности этатизму, руководству экономикой из государственного центра. Темпы создания такой системы – вопрос тактики. Нужно ли сочетать государственное регулирование с производственной демократией на предприятиях – вопрос принципа, самой модели социализма.
Политическое поражение правых большевиков, произошедшее по причинам, не связанным с дискуссией о контроле, усилило позиции сторонников «активного» рабочего контроля. Однако у них оставались влиятельные противники, прежде всего в профсоюзах.
Доработка проекта была передана в Наркомтруд и проводилась на совещаниях под руководством А. Шляпникова. В начале ноября был подготовлен сводный проект. Вероятно, это тот проект, который М. Животов приписывал Ленину. Но ленинский проект известен и серьезно отличается от этого документа, который гораздо подробнее (22 пункта вместо восьми у Ленина). Сводный документ несет на себе заметные следы проекта ФЗК и, видимо, написан на его основе в результате обсуждения. В нем уже явно угадывается основа текста будущего декрета.[407] А. Шляпников утверждает, что он написал окончательный проект, который был внесен во ВЦИК.[408] Однако речь может идти об окончательной редакции документа, который был разработан на основе ленинских тезисов и проекта ЦС ФЗК в результате многостороннего обсуждения заинтересованными сторонами.
14 ноября «Положение о рабочем контроле» (известное также как Декрет о рабочем контроле) было принято ВЦИК. Положение предусматривало, что рабочий контроль создается «в интересах планомерного регулирования народного хозяйства» – эта идея была общей для всех течений большевизма. Рабочий контроль создавался на всех предприятиях, «имеющих наемных рабочих или же дающих работу на дом». Он вводился над производством, куплей-продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятия.
Положение предусматривало, что «рабочий контроль осуществляют все рабочие данного предприятия через свои выборные учреждения, как-то: заводские, фабричные комитеты, советы старост и т. п., причем в состав этих учреждений входят представители от служащих и от технического персонала».
Авторам положения, особенно фабзавкомовцам, было важно подчеркнуть, что контроль организуют не какие-то новые (как у Ленина), а существующие органы производственной демократии. Положение предусматривало создание местных Советов рабочего контроля в крупных городах, губерниях или производственных районах. Они должны были стать органами Советов и включать представителей профессиональных союзов, заводских, фабричных и иных рабочих комитетов и рабочих кооперативов.
В дальнейшем должен был быть созван съезд Советов рабочего контроля, который мог бы принять общие правила и избрать центральный орган контроля. А пока в Петрограде создавался Всероссийский Совет рабочего контроля, в состав которого входят представители ВЦИК (рабоче-солдатского и крестьянского), Всероссийского центрального Совета профессиональных союзов (ВЦСПС), Всероссийского центра рабочей кооперации, Бюро ЦС ФЗК, Всероссийского союза инженеров и техников, Всероссийского союза агрономов, профессиональных союзов. При высших органах рабочего контроля должны были быть учреждены комиссии специалистов-ревизоров (техников, бухгалтеров и т. д.), «которые посылаются как по инициативе этих органов, так и по требованию низших органов рабочего контроля для обследования финансовой и технической стороны предприятия».
Полномочия органов рабочего контроля определялись так: они имели право «наблюдений за производством, устанавливать нормы выработки предприятия и принимать меры к выявлению себестоимости производимых продуктов», а также «контроля всей деловой переписки предприятия, причем за сокрытие корреспонденции владельцы ответственны по суду». Документ провозглашал: «Коммерческая тайна отменяется. Владельцы обязаны предъявлять органам рабочего контроля все книги и отчеты как за текущий год, так и за прошлые отчетные годы». Итак, органы рабочего контроля имели по декрету преимущественно «пассивные», наблюдательные функции с важным «активным» положением – устанавливать нормы выработки (что раньше было предметом соглашения профсоюзов и работодателя).
«Решения органов рабочего контроля обязательны для владельцев предприятий и могут быть отменены лишь постановлением высших органов рабочего контроля». Фактически этот пункт делал список полномочий рабочего контроля открытым (не случайно из окончательного текста исчезла оговорка «в вопросах контроля», содержавшаяся в предварительном тексте). Обязательные решения вряд ли могут сводиться только к определению выработки и доступа к конторским книгам.
Декрет определял: «Предпринимателю или администрации предприятия предоставляется 3-дневный срок для обжалования в соответствующий высший орган рабочего контроля всех постановлений низших органов рабочего контроля».
Эти пункты представляли органам рабочего контроля возможность решать, в каких пределах пользоваться своей властью. Именно так декрет о рабочем контроле был понят на местах. То, что его органы несут такую же ответственность за работу предприятия, как и предприниматели (что предполагает наличие широких полномочий), подтверждала и репрессивная часть декрета: «Во всех предприятиях владельцы и представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля, объявляются ответственными перед государством за строжайший порядок, дисциплину и охрану имущества. Виновные в сокрытии материалов, продуктов, заказов и в неправильном ведении отчетов и т. п. злоупотреблениях подлежат уголовной ответственности».
Структура вышестоящих органов рабочего контроля должна была строиться в основном в соответствии с предложениями ЦС ФЗК. Районные Советы рабочего контроля «разрешают все спорные вопросы и конфликты между низшими органами контроля, а также и жалобы владельцев предприятий, и издают, сообразуясь с особенностями производства и местными условиями, инструкции в пределах постановлений и указаний Всероссийского Совета рабочего контроля, и наблюдают за действиями низших органов контроля». «Всероссийский Совет рабочего контроля вырабатывает общие планы рабочего контроля, инструкции, издает обязательные постановления, регулирует взаимоотношения районных Советов рабочего контроля и служит высшей инстанцией для всех дел, связанных с рабочим контролем». Также он «согласует деятельность органов рабочего контроля со всеми другими учреждениями, ведающими делом организации народного хозяйства». Такой порядок давал широкие возможности для контрольных органов предприятий, тем более что декрет отменял все законы и предписания, стесняющие деятельность ФЗК и других комитетов и Советов рабочих и служащих.[409]
Как видим, из положения исчезли широкие полномочия профсоюзов, предусмотренные проектом Милютина и Ларина. Секретарь временного ВЦСПС С. Лозовский отказался голосовать за декрет на заседании ВЦИК. Это, наряду с неясной формулировкой полномочий органов рабочего контроля, предвещало продолжение борьбы вокруг декрета даже среди большевиков. Лозовский считал, что декрет вместо централизации регулирования производства распыляет его, создает у рабочих иллюзии, что рабочий контроль – это «начало социализма».[410] Такая позиция была близка критике меньшевиков, а в дальнейшем – и большевистской позиции Ленина весны 1918 г., когда он решил прекратить «красногвардейскую атаку на капитал».
Был ли рабочий контроль хоть в какой-то степени «началом социализма»? Если понимать под этим меры, направленные против капитализма в сторону передачи производства в распоряжение работников, то рабочий контроль (особенно в его «активном» понимании) делал шаг к социализму. Поэтому его можно считать первой собственно социалистической мерой Советской власти. Хотя до социализма как общества без господствующих классов было еще очень далеко.
Меньшевистская пресса предвидела анархию, которая будет преобладать над государственным регулированием (оно для меньшевиков было положительным явлением). Большевиков критиковали за анархо-синдикализм, за внедрение новых порядков снизу, а не по общей схеме, разработанной заранее и проводимой из центра.[411] То, что было на языке у меньшевиков, было на уме у части большевиков. Но они, кроме Лозовского, предпочитали молчать, деморализованные поражением правого большевизма. Лозовский продолжал критиковать попытки «диктатуры пролетариата» решать социалистические задачи (что считал невозможным), за что Ленин обвинил его в «буржуазном разврате», и под Новый год «развратника» исключили из партии.[412] Это усилило позиции его оппонентов в дискуссии о контроле.
Для социал-демократов, марксистов социализм представлялся целостным обществом, где преодолеваются групповые противоречия. Поэтому усиление заводского самоуправления воспринималось меньшевиками и частью большевиков как шаг от социализма. А вот другой край рабочего движения, шедший за анархо-синдикалистами, был в целом доволен и намерен развивать успех, увлекая за собой большевиков на путь рабочего производственного самоуправления. Вскоре после принятия положения, 15–16 ноября, проходила V конференция ФЗК Петрограда и его окрестностей. Из 220–250 делегатов при выборах исполкома 219 проголосовали за В. Шатова, а 164 – за И. Жука. Это было данью высокому личному авторитету этих двух анархо-синдикалистских лидеров. Как таковых анархистов (включая анархо-синдикалистов) на конференции было немного. При голосовании резолюции об Учредительном собрании, составленной в соответствии с большевистской позицией, воздержались 22 анархиста.[413] Но и это немало. Меньшевик В. Полонский писал в «Новой жизни»: «Сначала незначительны, теперь анархисты – сила, с которой придется считаться. На одном из заводов я случайно резко высказался об анархистах как дезорганизаторах рабочего движения, и я услышал от толпы: “Довольно! Анархисты – наши друзья!”»[414]
А уж в вопросах производственного самоуправления анархисты были идейным авангардом более широких кругов рабочего актива, в том числе большевистского. Впрочем, в это время не все анархисты осознавали отличие советской системы от принципов анархизма. Выступая на конференции, Шатов заявил: «Когда 25 октября народ восстал, образовалось два лагеря – лагерь контрреволюции и революции. По одной стороне, слева, оказались большевики и анархо-синдикалисты, а справа левые эсеры и другие».[415]
Петроградские анархо-синдикалисты В. Шатов, И. Жук, Г. Максимов и другие были апологетами фабрично-заводских комитетов как органов самоуправления коллективов, и декрет о рабочем контроле шел в русле их идей. Тем более что Шатов критиковал профсоюзы как вчерашний день устаревший институт после создания ФЗК. Однако производственная демократия развивалась в Петро граде в условиях острой нехватки сырья и топлива, и тут большинство делегатов, не исключая и вожаков анархо-синдикалистов, соглашались с необходимостью жестких мер регулирования, которые урезали права предприятий.
Причиной топливного кризиса называли саботаж старого аппарата уполномоченных по топливу. В Донбассе накоплен уголь, он даже горит, но не отправляется в Петроград. «Саботажники», однако, ссылались на проблемы с железнодорожным транспортом. Фабзавкомы решили, что нужно послать комиссию, которая обеспечит доставку угля. И тут выяснилось (в который раз), что старые специалисты во многом правы. Оказалось, что на железных дорогах расцвело взяточничество, связанное с искусственными простоями порожняка, получить который можно было «не просто так». На Екатерининской железной дороге простой составлял от 385 тыс. до миллиона часов в месяц, в то время как в пути вагоны проводили 18 тыс. часов. При этом о состоянии вагонов железнодорожники заботились плохо, вдоль дороги лежало множество сломанных вагонов. Их ремонт шел вяло. Эта ситуация усугублялась на протяжении 1917 г.[416] Количество неисправных паровозов в октябре 1917 г. составляло 26 %, а в 1918 г. увеличилось до 31 %.[417] Причина этого положения крылась в устаревших правилах регулирования железнодорожного движения, которыми пользовались взяточники, а глубже – в отсутствии заинтересованности рабочих в результатах труда при одновременном невыполнении государством своих обязательств перед железнодорожниками. Не получая достаточной оплаты от министерства, железнодорожники стали злоупотреблять своим монопольным положением. А общероссийские структуры, которые могли бы заняться исправлением ситуации, были расколоты политической борьбой.
ФЗК Петрограда направили в Донбасс делегацию, которая с помощью местных Советов должна была придать импульс наведению порядка. На рудниках она получила поддержку (там хотели поскорее избавиться от излишков угля), а вот с местными железнодорожниками справиться не смогла – во многом из-за развернувшегося в этих местах вооруженного конфликта с Доном и Украиной.[418] В этих условиях принудить местных путейцев к нормальной работе было невозможно.
Одновременно ФЗК Петрограда пытались найти выход из ситуации, связанной с закрытием крупных предприятий, работавших на оборону. Ведь была большая потребность в ремонтных работах на транспорте. Однако нарком труда принял решение о закрытии в январе этих предприятий.[419] Советская система регулирования экономики тогда не смогла справиться с данной проблемой, что стало серьезным провалом. Демобилизация промышленности шла хаотично, планомерная перестройка под задачи мирного производства проведена не была. Это не только вызвало массовое недовольство рабочих Петрограда, но и способствовало дальнейшему нарастанию транспортного кризиса, а с ним – общего кризиса обмена. Так, большевистские управленцы упустили шанс показать преимущества своей концепции выхода из кризиса с помощью государственного кризисного управления в сотрудничестве с рабочими организациями.
ЦС ФЗК Петрограда взял на себя выдачу разрешений на вывоз продукции, участвовал в распределении топлива и сырья. Сначала это делалось хаотически, но 16 января была выпущена инструкция. Отправители продукции должны были предъявить документ от получателя, что эта продукция там необходима.[420] Такая мера, принятая в рамках борьбы со спекуляцией и распродажей ресурсов, теперь существенно затрудняла и замедляла товарообмен, тем более в условиях плохой работы почты. Административный контроль быстро и неизбежно обернулся бюрократическими препонами для развития экономики. Эта черта советской экономики стала проявляться с первых месяцев ее существования.
Декрет о рабочем контроле оставлял большой простор для местной инициативы, которой воспользовались Советы и ФЗК. Экономический отдел Моссовета предложил создать районный орган контроля, который виделся скорее как орган регулирования экономики региона. В него предлагалось включить представителей экономического отдела Совета, предпринимателей и «цензовых элементов» (в данном случае – специалистов). Московские советские экономисты решили под видом реализации декрета возобновить политику единения всех социальных сил, проводившуюся еще Временным правительством. В этом проекте чувствовалось влияние правых большевиков. Но не дремали и радикалы, опорой которых были профсоюзы и ФЗК (в Москве не было им конкуренции, подобной петроградской). 28 ноября проект экономического отдела подвергся критике на собрании ФЗК текстильщиков, которые не одобрили создание нового органа, стоящего над экономическим отделом совета. Один из лидеров профсоюза текстильщиков Я. Рудзутак развил атаку на эту идею классовой консолидации в статье «О контроле над производством», вышедшей 9 декабря: «Цензовые элементы могут войти только в подчиненные экономическому совету исполнительные органы». Рудзутак напомнил, что рабочий контроль – это не просто государственное регулирование экономики, но и создание контрольных комиссий на предприятиях, из представителей которых и складываются вышестоящие контрольные органы. Последние, по мысли Рудзутака, должны действовать при профсоюзах. А районный экономический совет, орган регулирования экономики, должен создаваться из представителей Советов и профсоюзов.[421] Эта схема, которая возвращала профсоюзы в систему контроля, также соответствовала идеям синдикализма, хотя Рудзутак и был большевиком, а в 1921 г. даже отличился в борьбе с синдикалистским уклоном в РКП(б). Но в 1917 г. большевики еще не разочаровались в рабочей инициативе снизу и по своим экономическим взглядам были близки к синдикализму. Отличие их взгляда заключалось в том, что они надеялись: инициатива сверху и снизу будет гармонично сочетаться, потому что и то и другое – выражение единого классового интереса пролетариата.
Конфликт двух моделей организации рабочего контроля (профсоюзной и фабзавкомовской) был противоречием двух вариантов синдикалистского подхода[422] – стремления передать производство под контроль рабочих организаций (спор шел по поводу того, каких именно). При этом оба течения соглашались, что низовая самоорганизация должна координироваться центральными органами экономического регулирования.
Положение о рабочем контроле оставляло простор для толкований. С мест требовали инструкций – как все это конкретно организовать? Таким образом, пробелы и неясности декрета о рабочем контроле можно было компенсировать инструкциями по его применению. Их подготовка стала еще одним поводом для противоборства сторонников «пассивного» и «активного» контроля, коллективистской (фабзавкомовской) и профсоюзной организации его структуры.
23 ноября I конференция московских заводских комитетов металлообрабатывающей промышленности поддержала идею подчинения контрольных органов профсоюзам. 25 ноября, вероятно, под ее влиянием, вышла инструкция экономического отдела Моссовета, где система контроля подчинялась экономическим отделам Советов.
28 ноября на совещании Совета рабочего контроля Ларин попытался взять реванш за неудачу их с Милютиным проекта и отстоять право профсоюзов руководить контролем: «Профессиональные союзы представляют общеклассовый интерес, а фабрично-заводские комитеты – особые интересы своего завода, поэтому последние должны быть подчинены профессиональным союзам…» Животов возражал, что ФЗК лучше знает ситуацию на предприятии «от станка и от жизни» и «этим определяется его первенствующая роль в контроле». Присутствующие обрушились на этот «фабрично-заводской патриотизм», но лидеров ФЗК не убедили.[423]
Вообще-то профсоюзы представляют не общеклассовые, а отраслевые интересы работников. У рабочих могут быть и другие различия интересов. Например, территориальные, что очень ярко проявится, когда встанет вопрос о снабжении городов продовольствием. Так что аргументация Ларина отражала интересы профактива, а не всего рабочего класса.
Ощутив угрозу со стороны профсоюзного лобби, движение ФЗК решило закрепить свои завоевания с помощью собственной инструкции о проведении декрета.
7 декабря Центральный Совет ФЗК Петрограда выпустил проект «Практического руководства по проведению рабочего контроля над промышленностью», который был представлен как проект инструкции, но распечатан в виде брошюры и разослан на места. В нем говорилось: «Рабочий контроль над промышленностью, как составную часть контроля над всей экономической жизнью страны, надо понимать не в узком смысле простой ревизии, а, напротив, в широком смысле вмешательства в распоряжение предпринимателя капиталами, инвентарем и имеющимся в предприятии сырьем и фабрикатами, активного надзора за правильностью и целесообразностью использования заказов, потребления электроэнергии и рабочей силы, участия в организации самого производства на рациональных основаниях… не останавливаясь перед активными мерами воздействия на предпринимателей в случае их явно недобросовестного и вредного отношения к выполнению возложенных на них обязанностей… Контроль надо именно рассматривать как переходную ступень к организации всей хозяйственной жизни страны на социалистических началах, как первый, неотложный шаг в этом направлении, делаемый снизу, параллельно с работой сверху, в центральных органах народного хозяйства».[424]
Во избежание сепаратизма отдельных предприятий создавались районные объединения ФЗК. Они должны были выполнять указания советских органов экономического регулирования и взаимодействовать с профсоюзами, но только по вопросам, касающимся наемного труда.[425] Далее подробнейшим образом расписывается, как именно созданные фабзавкомами контрольные комиссии должны работать над повышением эффективности работы предприятия, участвовать в формировании планов, связывая между собой предприятия с помощью ЦС ФЗК.
Реализовывать эти задачи должны были именно ФЗК. К ноябрю 1917 г. они имели сеть организаций на четверти предприятий России. К 1 марта 1918 г. ФЗК были организованы на 86,4 % обследованных предприятий.[426]
Несмотря на то что «Практическое руководство» не было утверждено органами Советской власти, ЦС ФЗК заявил: «Всеми инструкциями, исходящими не от нас, мы предлагаем не руководствоваться».[427] 20 декабря ЦС ФЗК предложил напечатать «Практическое руководство» в «Правде», но редакция отказалась до решения Совнаркома по этому вопросу. У Совнаркома в декабре руки до решения этого вопроса не дошли. В конце января в сокращенном виде «Практическое руководство» было принято IV конференцией ФЗК Петрограда. ФЗК Московского региона поддерживали «профсоюзный» подход. Свои инструкции вырабатывались и в других регионах, в том числе в Киеве, Донбассе, на Урале.
Проект «Практического руководства», распространяемый ЦС ФЗК, призван был упредить принятие инструкции Всероссийского Совета рабочего контроля (ВСРК), который имел на это право согласно декрету и где соотношение сил складывалось не в пользу ФЗК. ВСРК создал для выработки инструкции комиссию, в которой доминировал альянс московских правых большевиков и большевистских профлидеров. 13 декабря комиссия опубликовала свой проект инструкции по рабочему контролю. Он был поддержан в январе Всероссийским съездом профсоюзов, однако самим ВСРК так и не утвержден.
Проект исходил из идеи учетно-регистрирующих функций рабочего контроля. Комиссии должны все выяснять, но сами ничего не предпринимать, а только докладывать о непорядках и параметрах производства вышестоящим органам. Единственное реальное право: «Приостанавливать вывоз из предприятия машин, материалов, топлива и т. п., если это не разрешено органом регулирования хозяйственной жизни, и следить за сохранностью инвентаря».[428] Проект инструкции комиссии ВСРК и профсоюзов сужал права контрольных комиссий, трактуя декрет минималистически и даже отступая от него.
Но в итоге «активный» контроль возобладал. По данным промышленной переписи 1918 г. (не проводилась на Урале и в Донбассе), 64 % ФЗК и контрольных комиссий не просто контролировали, но принимали участие в управлении предприятиями.[429] Рабочее самоуправление приводило к очень разным результатам. М. Горький писал в декабре 1917 г.: «Есть заводы, на которых рабочие начинают растаскивать и продавать медные части машин… Я знаю, что есть и явления другого порядка: например, на одном заводе рабочие выкупили материал для работ, употребив на это свой заработок».[430] Горький, возмущенный «дикой анархией среди рабочей массы» и «нищенскими идеями Прудона», очень точно подметил основную альтернативу развития рабочего класса, предоставленного самому себе: либо «дикая анархия», либо производственное самоуправление. Кстати, соответствующее идеологии анархизма того же Прудона.
В основном фабзавкомы занимались проблемами снабжения, «добывая» сырье и топливо, проталкивая свою продукцию к потребителям. Здесь важным подспорьем были прямые связи между фабзавкомами. Некоторые фабзавкомы шли дальше, контролируя финансы предприятия, способствуя налаживанию более ходового товара, например новых тканей на фабрике Морокина. Правда, на изменения в производстве решились только 9 % ФЗК обследованных московских предприятий.[431] В некоторых случаях фабзавкомам нужно было выбирать между эффективностью производства и интересами части рабочих. Так, в декабре 1917 г. Тульский Совет ФЗК постановил увольнять рабочих из числа крестьян, которые могут жить за счет земли, и тех, кто поступил на завод во время войны. Занимались ФЗК и снабжением рабочих с по мощью создания кооперативов, улучшением быта и условий труда, регулированием заработной платы.[432]
На большинстве предприятий рабочий контроль трактовали как участие рабочих в управлении, причем чем крупнее предприятия, тем больше был их процент с участием рабочих в управлении: от 55–60 % на мелких производствах с числом рабочих до 50 человек до почти 100 % на крупных предприятиях.[433]
Работникам приходилось брать производство в свои руки в тех случаях, когда предприниматели бросали производство, которым уже не знали, как руководить в условиях экономического упадка и советских экспериментов. Предприниматели в сложившихся условиях предпочитали сворачивать дела – в конце 1917 г. в Москве закрылось 200 предприятий.[434]
25 ноября в райисполком Петроградской стороны обратились рабочие завода «Урания» по поводу того, что у них сбежал хозяин предприятия М. Гофман, оставив предприятие без денег. Рабочие требовали арестовать средства на счетах Гофмана в банке. Райисполком обратился с этим требованием в ВРК. Управление заводом перешло к заводскому комитету, за неподчинение которому Центральный Совет ФЗК грозил революционным судом.[435]
29 ноября в ходе конфликта на Раменской мануфактуре рабочие прогнали администрацию и техников и запустили фабрику. Но продолжалась такая работа недолго, и уже 1 декабря рабочие сдались и даже подчинились локауту. Успешная работа фабрики без технического персонала была небезопасна. Рабочие прибегали к захватам фабрик, как правило, в условиях, когда производство там агонизировало. В таких случаях рабочие тут же обращались с просьбами о помощи к государству.[436]
Оказавшись фактическими хозяевами предприятий, организации работников пытались навести порядок, необходимый для работы производства. 25 ноября в Юзовке на Новороссийском заводе был принят устав самодисциплины, который перечислял разного рода провинности, включавшие неподчинение решениям Центрального ФЗК, профсоюза и Совета, кражу, пьянство, картежную игру и др., за что грозило увольнение. Менее жестко наказывались опоздание и порча оборудования – эти дела должны были решать цеховые комитеты и товарищеский суд.[437]
Рабочее самоуправление как могло боролось с социально-экономическими трудностями, нахлынувшими на работников в 1918 г. Работник Петроградской чулочно-трикотажной фабрики (бывшей фабрики Керстена) рассказывает, что с началом голода на предприятии были организованы столовая и рабочий кооператив, а также комиссия для коллективной закупки ненормированных продуктов. Из брака рабочим выдавались изделия по сниженным ценам, которые они могли менять на продукты.[438]
В апреле 1918 г. ФЗК Муромской льняной мануфактуры сообщал в правление Московского областного профсоюза: «Администрация ни дров, ни льна не заготавливает, а с декабря 1917 года все закупает комитет, а она только тормозит производство».[439]
Отношения между рабочими и служащими портились – количество объединенных ФЗК рабочих и служащих снизилось с 45 до 29 %.[440] У служащих были разные мотивы не соглашаться с рабочими лидерами ФЗК – от общего несогласия с идеей рабочего управления до конкретных разногласий более компетентных служащих с решениями, принимаемыми ФЗК. Впрочем, решения принимались в экстремальных условиях, и не всегда прежний опыт позволял выработать оптимальные решения. Однако, как видим, почти треть ФЗК включала представителей служащих.
Оценить экономическую эффективность хозяйничанья фабзавкомов трудно по ряду причин: и в силу упоминавшегося выше разнообразия ситуаций, и в связи с экстремально неблагоприятной экономической ситуацией, и потому, что хозяевами предприятий ФЗК могли быть всего несколько месяцев, пока большевики весной 1918 г. не принялись сворачивать производственную демократию. Опыт управления или участия ФЗК в управлении производством может свидетельствовать лишь о стремлении рабочего актива к распространению демократии на уровне предприятий. Демократия эта, как мы увидим, была относительной – при столкновении с оппозиционным движением ФЗК сами вели себя недемократично. Первоначально такая относительная демократия сохранялась и в случае национализации.
7–14 января I Всероссийский съезд профсоюзов должен был подвести черту под соперничеством лидеров профсоюзов и ФЗК. Из 416 делегатов с решающим голосом 273 были представителями большевиков. Но часть большевиков находилась под влиянием идей умеренного большевизма, близкого левому меньшевизму, а часть – идей синдикализма в его отраслевом (профсоюзном) и коллективистском (фабзавкомовском) вариантах.
Однако даже самые умеренные большевики не поддерживали стремление меньшевиков сделать профсоюзы структурой рабочего класса, независимой от «государства рабочего класса». Оппонируя большевистскому докладчику Г. Зиновьеву, Ю. Мартов защищал независимость профсоюзов от государства. Он опирался всего на 76 делегатов – меньшевиков и эсеров. Большевики и левые эсеры были солидарны в том, что профсоюзы и ФЗК должны стать органичной частью системы регулирования экономики, координируемой или прямо управляемой государственными советскими структурами. Левые эсеры настаивали на большей роли Советов в руководстве профсоюзами.
Правый большевик Д. Рязанов обрушился с критикой на фабзавкомы, обвиняя их в местничестве, преуменьшая их влияние и требуя подчинения профсоюзам. Собственно, как раз это влияние ФЗК его и волновало, оно создавало существенную конкуренцию профсоюзам, у которых не было сильных организаций на многих предприятиях, где были избраны ФЗК. Анархо-синдикалисты, такие как Г. Максимов, защищали ФЗК как наилучшую форму рабочей организации, но их было мало. Однако и просто ликвидировать ФЗК было нельзя, хотя их синдикализм был опасен для стратегии государственного руководства рабочим классом. Пробольшевистские профсоюзы могли нарастить численность, объединившись с ФЗК. В итоге съезд принял решение объединить профсоюзы с фабрично-заводскими комитетами, которые стали их низовыми органами. Съезд избрал Всероссийский центральный Совет профессиональных союзов во главе с Г. Зиновьевым.[441]
Как отметил исследователь Есимаса Цудзи, «интересно, что когда произошло слияние профсоюзов с фабзавкомами, то из профсоюзов были изгнаны правые социалисты, а из фабзавкомов – анархисты».[442]
Рабочие должны собирать информацию, а предприятия – действовать по разработанному в центре плану. Капиталисты пока могут сохранять свои места (если подчиняются плану), а профсоюзы будут осуществлять идейное (а где же партии?) и организационное руководство контролем. Для этого в контрольно-хозяйственные комиссии предприятий должны делегироваться представители профсоюзов, не работающие на данном предприятии.[443]
Фабзавкомовцы без восторга восприняли подчинение профсоюзной бюрократии и даже покритиковали это решение на VI конференции ФЗК Петрограда. Но большевики в ФЗК подчинились партийной дисциплине, и с этого времени полномочия ФЗК начинают сжиматься, как шагреневая кожа.
Хаотическая национализация
В соответствии с декретом о рабочем контроле был создан Совет рабочего контроля. Его заседания проходили под председательством Шляпникова, по словам которого «мы очень быстро перешли от рабочего контроля к организации народного хозяйства. На первых же собраниях были выдвинуты проекты организации Высшего Совета народного хозяйства».[444] Мы помним, что эту идею выдвигал и ЦС ФЗК. По замыслу членов Совета рабочего контроля новый орган должен был регулировать экономику в целом, опираясь на данные контрольных комиссий. Это придавало пассивному контролю экономический смысл.
2 декабря был создан Всероссийский Совет народного хозяйства (ВСНХ). Общие вопросы руководства экономикой должен был решать пленум ВСНХ из 69 представителей различных хозяйственных, государственных и профсоюзных организаций. Оперативной работой занимались отраслевые отделы, координировавшее их бюро из 15 человек, и президиум ВСНХ из 9 человек. Председатель ВСНХ избирался ВЦИК и входил в Совнарком. Им стал Н. Осинский (В. Оболенский).
ВСНХ включил в себя структуры Наркомата промышленности и торговли, Особых совещаний, регулировавших работу промышленности еще при царе, а также военно-промышленных комитетов (теперь – народно-промышленных комитетов), перешедших под контроль своих рабочих групп и продолжавших распределять государственные заказы среди промышленных предприятий.[445] На ВСНХ легли задачи финансирования казенных и работающих на оборону предприятий. Выдача средств, по выражению зампреда ВСНХ Г. Ломова, происходила «на революционный глазомер». ВСНХ испытывал кадровый голод. «Крупные хозяйственники и специалисты старого времени держались настороже, не хотели связывать свою судьбу с судьбой большевиков». Дефицит кадров и проработанности решений компенсировался мозговыми штурмами, которые члены президиума ВСНХ проводили в стиле «веселого анархизма». В этих посиделках, где решались крупные вопросы руководства промышленностью, как правило, участвовали Ю. Ларин, наркомфин В. Менжинский и управляющий Госбанком Г. Пятаков. Созданные таким образом проекты декретов затем проходили фильтры ЦК и Совнаркома.[446]
Регулировать работу предприятий – и национализированных, и управляемых ФЗК частных – должны были региональные совнархозы. VI конференция ФЗК Петрограда 22–27 января предложила избирать совнархозы на конференциях ФЗК и профсоюзов. По предложению ВСНХ конференция согласилась с включением в совнархозы представителей Советов, кооперативов и предложенных ВСНХ специалистов.[447] Но и с этими поправками совнархозы планировались как органы производственной демократии, а не те бюрократические структуры, какими они стали позднее.
Перед центральным экономическим органом стояла задача не только общего регулирования экономики, но и управления растущим государственным сектором. Эти две задачи противостояли друг другу, потому что «домен» национализированной промышленности разрастался хаотично.
4 ноября была национализирована Ликинская мануфактура близ Орехово-Зуево. Она была закрыта еще в сентябре, и 4000 рабочих остались без работы. Теперь в правление вошли двое служащих и трое рабочих-коммунистов, которые раньше входили в ФЗК и контрольную комиссию. Новое правление осталось без конторских книг и оборотных средств, которые исчезли вместе с прежней администрацией. Некоторое время фабрика не приступала к работе – рабочие хотели сначала получить зарплату. Когда у Моссовета появились деньги, 12 декабря его президиум выдал фабрике ссуду в 200 тыс. рублей. Они пошли на выплату зарплаты, после чего фабрика приступила к работе – стала распродавать имеющиеся запасы, а затем и запустилась.[448]
24 ноября местные Советы получили право секвестра предприятий саботажников. Ленин как председатель Совнаркома санкционировал национализации, происходившие в это время по инициативе Советов и коллективов. Секвестр считался средством подрыва экономической мощи буржуазии и запугивания капиталистов, а также поддержки рабочих, которых капиталисты бросали на произвол судьбы.
Предприятия национализировались в случае локаута, неподчинения администрации Советской власти, большой задолженности государству или угрозы закрытия. Само введение рабочего контроля, если встречало сопротивление предпринимателя, могло вести к национализации.
За национализацию нередко выступали и хозяева, чтобы снять с себя обязательства. Если власти это понимали, то пока отклоняли подобные предложения.[449] Если по инициативе коллектива принималось решение о национализации, а старое правление еще сохранялось, то, как вспоминает А. Шляпников, операция готовилась в тайне – чтобы старые руководители не укрыли остатки денежных средств. Новое правление формировалось из завкома с представителем наркомтруда.[450]
До конца 1917 г. было национализировано 298 предприятий, а в январе – марте – 538, то есть около четверти учтенных предприятий[451] (по другим данным, даже 836).[452] Это был обширный, но очень разбросанный, не организованный в единое целое сектор. Перечень национализированных предприятий был довольно случайным – горные заводы, Путиловский, Невский судостроительный, предприятия Русско-Бельгийского металлургического общества, Общества электрического освещения 1886 г. В металлообработке и горнодобывающей отрасли доля национализированных предприятий достигла к началу июня 50 %, на Урале – 80 %.[453]
Управление национализированными предприятиями производилось через отраслевые главки (главные управления). Первоначально в руководство главком входили треть от профсоюзов, треть от ВСНХ и треть – от бывших хозяев, готовых сотрудничать с государством. Хаотичную национализацию Ленин весной 1918 г. назовет «красногвардейской атакой на капитал», имея в виду и роль низовой инициативы, и бессистемную радикальность инициаторов. Правда, без поддержки Совнаркома атака не состоялась бы. Она привела к возникновению обширного, но экономически разнородного и убыточного государственного сектора, который гирей повис на государственных финансах. В условиях рыночной экономики он бы эти финансы утопил. Но не таковы были большевики, чтобы отступать перед «законами капитализма».
Поделиться книгой: