По зверю и птице. Рассказы

Герасим рассказывает, что он на своем веку по волчьей части видал, а Климент Иванович говорит, как их союз с волками борется, и что в книжках написано про волков и про все беды, которые они народу наносят.

— Волк, он самый жадный, хищный — и хитрый зверь,- говорит Герасим. — Уж на что, кажется, хоть бы своих детей поберечь должен; а как волчица своих волченят выведет, так больше всего их от самца бережет. Волк-то самец так и норовит своих же детенышей слопать. Она их от собственного отца прячет, а иной раз между отцом да матерью из-за детей дело до драки доходит, только отец всегда отступается. Волчихина за щита верх берет.

Климент Иванович стал рассказывать, что во всех странах стараются совсем волков извести и что во многих местах они почти пропали.

— А у нас,- говорил Климент Иванович, от волков все по-старому беда. Вот по книжкам высчитано, что они не то, что в Сибири, а по эту сторону Урала ежегодно не меньше ста человек загубят, а скота за год не меньше, как на пятнадцать миллионов рублей изведут.

— Известно, беда!- подтверждал дед Гера сим, — от волка уберечься трудно. Ведь, вот, говорят, что лиса хитра. А волк-то в десять раз хитрее лисы. Он самый сторожкий зверь, раньше всех опасность почует. Нет у него, чтобы со страху голову потерять, как у зайца, или, скажем, даже у лисы. Он все время смекает да бе режется. Разве только в жару, как собака, взбесится. Бешеный волк, очертя голову, на всякого лезет и много беды делает.

— Это верно, -согласился Климент Иванович,- я в книжке читал, что еще до немецкой войны доктора подсчитали, что у нас за пять лет в больницы больше 8.000 человек, искусанных бешеными волками на излечение поступило.

— Страшный зверь, с ним всеми мерами бороться надо.

— А как бороться-то? — спросил Герасим. Один на один на волка не пойдешь, он всегда от тебя уйдет. Да и что толку-то одного волка убить. Их надо скопом брать, а обложить их трудно, это тебе не лиса и не рысь. Волки «на ходу» за одну ночь больше пятидесяти верст по снегу отмахают. Вот ты за ними и угоняйся. Бывало по двое, трое суток за волками гоняешься, а обложить их так и не удастся.

Поговорили между собой Климент Иванович с Герасимом и порешили, что Никифор сейчас на село уедет и Ильюшу с Костей заберет, а Климент Иванович на мельнице переночует; на заре им из села дровни пришлют, и они поедут волков обкладывать. Начнут с большой дороги около деревни Люткино, потому что там вчера свежие волчьи следы видели.

Пока Никифор Хитров пошел в сарай лошадь выводить, Ильюша и Костя пристали к деду Герасиму.

— Дедушка, растолкуй нам, что такое значит волка обложить?» Нам вот не понять никак.

— Ах вы, други мои милые, охотнички раз любезные! усмехнулся дед Герасим,- ну уж из вольте, объясню вам, как охотники волков обкладывают.

И рассказал дед следующее:

По ночам волки бродят и кормятся. Днем они по большей части лежат, летом в одиночку, зимой стаями. Ложатся волки или в глухом лесу, или в глубоких оврагах, которые находятся неподалеку от лесной опушки.

Если волков ищут зимой, то, как только об кладчики узнают, где именно видели волков, они немедленно разыскивают свежий волчий след.

Потом два обкладчика расходятся на лыжах от этого следа в разные стороны и делают большой круг по лесу или по полю в ту сторону, куда волки пошли, пока обкладчики между собой не встретятся. Если они увидят по следу, что волки в этот круг вошли, а выходного следа не видно, значит, волки в кругу. Их оцепляют за гонщиками, ставят с одного края стрелков и шумом и криками гонят волков на стрелков.

А ежели обкладчики увидят, что есть из круга выходной след, то они от этого выходного следа новый круг обходят, и так описывают круг за кругом, пока не обойдут такого круга, из которого выходного следа нет. Тогда, значит, наконец, обложили они волков!

Ильюша и Костя прослушали длинное объяснение деда Герасима и очень уж им захотелось поехать вместе с Герасимом и с Климентом Ивановичем на обкладку, но старик мельник не согласился.

— Куда мы их, малышей, с собой возьмем! — возражал он.- Пока мы ходить будем, они еще в дровнях-то совсем застынут, да и на волчью стаю нарваться могут. Нет уж, пускай себе в село едут по добру — поздорову, а если будет облава, так я их, пожалуй, возьму с собой в за гонщики; парни они расторопные.

Поневоле мальчикам пришлось удовлетвориться этим обещанием; забрались они к дяде Никифору на дровни и уехали в село, где с не терпением стали ожидать возвращения деда Герасима и Климента Ивановича.

Прошло двое суток…

Обкладчики не возвращались ни в село, ни на мельницу; по ночам, как и раньше, был слышен вокруг села волчий вой.

За эти дни из союза приехали в село еще четыре стрелка и объясняли крестьянам, что волки, наверное, все время «на ходу», может быть- учуяли за собой погоню, а потому, если и ложатся, то на очень короткое время.

На третий день, когда еще только светало, дед Герасим и Климент Иванович приехали в село и сразу подняли всех крестьян на ноги.

— Собирай, собирай народ скорее, — говорил Климент Иванович председателю сельского совета, — волки обложены и не очень отсюда далеко. Трех верст не будет. Торопи, торопи народ; надо скорее окружить волков, пока они снова не встали и в ход не пошли.

Дед Герасим тоже собирал крестьян к околице и у него было два шустрых помощника.

Ильюша и Костя, как только узнали, что волки обложены, стали бегать из избы в избу, будить крестьян и уговаривать их:

— Дяденька, выходи поскорее к околице, а то волки уйдут! Уж, пожалуйста, поторопись, дяденька!

Через какой-нибудь час у околицы стояла большая толпа народа.

Шум и крики мешали делу скоро наладиться.

Все спорили, торопились и каждый давал свой совет.

В середине толпы стояло человек десять с ружьями, из них пять стрелков из города, приехавших из союза, и пять местных крестьян. Около них стоял дед Герасим.

Он взволнованно убеждал не шуметь и слушаться кого-нибудь одного.

— Да не галдите вы так- все дело испортите. Стая большая; голов больше десятка. Замаяли они нас. Двое суток на ходу. Не успеем завести загон, так пропадет зря вся работа!

Климент Иванович, тоже надрываясь от крика, уговаривал толпу успокоиться.

— Послушайте меня, товарищи! — кричал он. — Выберем распорядителя, пусть один кто-нибудь руководит. Если мы все так сразу распоряжаться начнем, так будет у нас базар, а не облава!

Постепенно толпа стихла, и Климент Иванович спросил крестьян:

— Ну, кто у нас распорядителем будет?

— Дед Герасим! — кричали одни.

— Климент Иванович! — кричали другие.

— Нет, я распорядителем не буду,- объявил Климент Иванович, — мне самому пострелять охота, а распорядителю надо с загонщиками итти. Пусть Герасим будет распорядителем.

— Герасим, так Герасим,- послышались голоса.

— Ну, дед Герасим, — заметил, шутя, Никифор Хитров,- теперь ты у нас командир. Строй батальоны. Веди в поход…

— Он не командир, — пошутил молодой парень Филипп Таиров, недавно приехавший из города, — он по этой части «спец»; «волчий спец!» Слышь, дядя Герасим, — обратился он к старику: ты сколько по спецставке жалованья получаешь?

— Брось ты зубоскалить,- обиделся Герасим, не поняв нового для него слова, — придумал «спеца» какого-то, а вот пойди без спеца на волчью стаю, пропишут тебе волки по первое число.

— Да ладно вам ругаться,- перебил Климент Иванович, — пора бы уж выходить, Распоряжайся, Герасим Демьяныч.

Герасим, стараясь, чтобы его все слышали, крикнул:

— Народ пересчитать надо. Сколько всего собралось? Становитесь в ряд!

Оказалось, что народу собралось много. Было одиннадцать стрелков и около шестидесяти за гонщиков, у которых были лыжи.

— Ладно, — объявил Герасим, пересчитав на род,- теперь слушайте. Первое дело на облаве ти^ шина. Чтобы не то что кричать или разговаривать, а даже кашлять громко не полагается.

— А дышать дозволяется? — спросил неугомонный Филипп Таиров.

— Замолчи ты, озорник, — крикнули ему из толпы. — Командуй, дядя Герасим.

— Пойдем мы, — говорил Герасим, — по большой дороге до верстового столба около поворота на Ополье, где Сороковой бор начинается. Там вдоль опушки пойдем, и от начала Люткинского оврага я стрелков по опушке в кустах расстановлю. Волки лежат, примерно, на полверсты от опушки в самой вершине Люткинского оврага, посереди поля. Овраг-то, вы знаете, глубокий, так они, видно, на самом дне и залегли. Загонщиков на три партии разобьем. Человек двадцать на партию. Одна партия слева от стрелков в поле от опушки вытянется, другая -справа. Человек от человека шагов на двадцать становись. А третья партия дальше зайдет и против охотников лицом к ним загонщиками станет. Так мы волков с четырех сторон и оцепим. Поняли? -спросил Герасим.

— Поняли! — ответили ему из толпы.

— Дальше слушайте, — продолжал Герасим.- Как зверя погоним, так загонщики крик и шум поднимут. Сначала стоя на месте, а потом понемногу навстречу стрелкам двинутся. Итти надо не торопясь. Все время равнение держать, вперед не выскакивать, к одной стороне не сбиваться и под выстрелы не соваться. Поняли? — опять спросил Герасим.

— Поняли!.. Не мудрое дело!.. Не подгадим!.. — слышались голоса из толпы.

— Ну так дальше слушайте. Те две партии, что по бокам охотников от опушки до загонщиков по полю протянутся, называются: «молчуны».

Им кричать не полагается. Они на месте стоят и глядят, чтобы зверь из цепи в сторону не про рвался. Если увидят, что волки к ним близко идут, тогда поднимай крик да шум, заворачивай зверя обратно. Вот, братцы, и вся мудрость!

— Ладно уж; веди, дед; трогай понемногу! — кричали крестьяне.

— Вот еще что, — вспомнил Герасим. — Если кто из охотников на волчьих облавах не бывал, так не забудьте: очень волк -то хитер и опаслив. Стоять на линии надо за кустами, либо за сугробом, либо под деревом; сучья лишние перед собой обломать и стоять смирно, не шевелиться. Далеко не бейте. Дайте волку подойти не дальше, как шагов на сорок. Теперь все, кажется. Трогай, ребята.

Длинной лентой вытянулась по дороге вся партия. Кто на дровнях человека по три, по четыре едет; кто пешком идет и несет на плече лыжи.

Герасим ехал впереди на дровнях. У него за спиной была перекинута двустволка, а вдоль дровней лежали лыжи. Около него умостились Ильюша и Костя.

Герасим сам чувствовал себя командиром и ему казалось, что он даже помолодел.

Он оглядывал свое «воинство» и все думал: «не забыть бы что», «не испортить бы дела», «не осрамиться бы перед городскими охотниками».

Заметив, что один из крестьян, который дол жен был встать в линию стрелков, одет в темный полушубок, Герасим окликнул его:

— Арсений, слышь, Арсений. — Ты уж больно темно оделся. Тебя на снегу издалека видать будет. Ты бы что белое сверху накинул!

— И так ладно, — ответил Арсений,- что я тебе полотенцем что ли повяжусь? — Я ведь не в сваты собрался!

Крестьяне шутили, смеялись и друг друга поддразнивали, но по мере приближения к повороту на Ополье толпа стихала.

Народ, видимо, понимал, что действительно шумом и криком все дело испортить можно.

— Васютка,- обратился Герасим к невысокому крестьянину, которому было уже лет за тридцать, но которого все село, надо думать — за малый рост, иначе, как «Васюткой», не называло. — Ты, слышь, Васютка, расторопный человек и на лыжах бегать горазд, так вот что: я буду заводить облаву справа от стрелков, а ты заводи слева. Как молчунов вытянешь, примерно, на версту от опушки, так гляди на меня. Я руку подниму, а ты тогда заверни на меня линию и веди ко мне загонщиков, чтобы линия правильно вышла.

— Ладно,- ответил Васютка.

Наконец, вот и поворот на Ополье, вот и верстовой столб; впереди уже недалеко угол Сорокового бора. Влево от него протянулось под изволок поле, которое постепенно переходит в длинный овраг, по названию «Люткинский», потому что за оврагом небольшая деревня Лют кино раскинулась.

Около верстового столба Герасим остановил всю свою команду.

— Ну, ребята, слезай здесь с дровней. Лошадей здесь оставим. Костров лучше около лошадей не разводите, а если зазябнете, так подальше отъезжайте и там огонь разведите. — Тронем помаленьку!

Еще раз Герасим, оглянув всех, громко сказал:

— Не шумите, братцы, не подгадьте дела! и первым тронулся на лыжах через поле к лес ной опушке.

Вслед за Герасимом, по той же лыжнице, вытянулась длинная вереница стрелков и загонщиков и в полном молчании стала медленно подвигаться к лесу.

День выдался на славу. Накануне было тепло и сыро: шел мелкий снег, а за ночь иней сел на деревья; подморозило; утро стояло тихое и морозное; солнце ярко освещало, и поле, и лес, который в своем белом уборе казался громадным белым кружевом.

Дойдя до леса, Герасим стал отсчитывать шаги и через каждые пятьдесят шагов останавливался и устанавливал на опушке очередного стрелка. Каждого он оглядывал; советовал шепотом, где встать, как укрыться за кустом или деревом, и шел дальше, устанавливая постепенно всю линию стрелков.

Когда стрелки встали, то с обеих сторон их линии, от крайних стрелков справа и слева, круто повернули в поле и потянулись от опушки к оврагу загонщики.

Впереди одной линии шел Герасим, а за ним Ильюша и Костя. Другую линию вел маленький и быстрый Васютка.

Постепенно отходя друг от друга и отделяясь один от другого на двадцать шагов, останавливались «молчуны», пока их обе линии не врезались от леса в поле приблизительно на версту.

Расставив двадцать «молчунов», Герасим остановился и стал поджидать, пока по другой стороне не вытянулась линия «молчунов» под командой Васютки.

Когда оба крыла «молчунов» сравнялись, Герасим снял шапку, поднял руку и помахал шапкой в воздухе.

На том краю замахал шапкой в ответ Васютка и, круто повернув, стал заводить загонщиков навстречу Герасиму, чтобы вытянуть против охот ников последнюю линию загона и закрыть оцепление.

Встретились Васюткас Герасимоми, как струна, вытянулись против охотников загонщики. Герасим пошел на один конец их линии, а Васютку послал на другой.

Ильюша и Костя стояли на линии шагах в двадцати от Герасима и не отрываясь смотрели на него, ожидая начала гона.

Кругом была мертвая тишина.

Никто не говорил ни слова. Все словно за стыли на своих местах.

Несколько испуганных ворон пролетели над головами охотников и скрылись за лесом.

«Пора теперь» — подумал Герасим — «надо начинать»… Он скинул ружье с плеча, немного нагнулся и, сколько хватило силы, протяжно закричал своим старческим голосом:

«На-чи-на-ай»!!

В ответ ему с другого края загонщиков про несся тонкий, надрывистый голос Васютки:

«На-чи-на-ай!!»

И словно дрогнуло что-то в воздухе!

Вся линия загонщиков подхватила этот крик «начинай» и разом и дружно зашумела и закричала. Некоторые трещали трещетками. Некоторые свистели и гукали…

«Го-ни, го-ни, на-чи-най!!»

Крик загонщиков в тихом морозном воздухе звенел непрерывно и далеко разносился по полю.