Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггак на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Сколько полотен навсегда запечатлели божественную красоту, которая в своем плотском воплощении была быстро разрушена временем и смертью! Можно сказать, что труд живописца еще более благороден, чем работа матери-природы.

Леонардо да Винчи

На самом деле Ян ван Лоо рисовал не рот старика. Он рисовал губы Софии. Художник смешал на своей палитре розовый – охра, серый и кармин – и мягко коснулся кистью полотна. Она смотрела прямо на него. В какой-то момент, пока старик нес свою околесицу, ее губы тронула улыбка – улыбка соучастницы. Он успел ухватить ее призрак на картине.

В доме стало совсем тихо. Когда Ян закончит эту картину, она будет источать безмятежность и покой. Мария внизу погрузилась в сон. Утомленная любовью, она задремала на кухонном стуле. Этой ночью Виллем проскользнул к ней в постель, а ушел только на рассвете. Пока служанка спит, кот тащит через кухню сырую камбалу. Он делает это бесшумно. Никто не заметит кражи.

Наверху пытаются украсть кое-что другое. Корнелис тоже почти спит. В окно библиотеки льется солнце. Там, в углу, есть каминная полка, ее поддерживают две кариатиды. Яркое солнце пламенеет на их груди. Древние окаменелости на полке застыли в ожидании, которое длится уже сотни лет.

Проходит полчаса. Художник едва притрагивается к полотну. Он смотрит на Софию. За ее спиной висит «Снятие с креста». Это итальянская картина школы Караваджо. Христа опускают на землю. Свет озаряет Его обнаженный торс. Это не бледный и пассивный Христос севера. Нет, реальный человек – широкоплечий, мускулистый, с выпуклыми жилами. Он страдал и умер в муках. Тяжесть его запрокинутого тела заполняет раму. Кажется, он вот-вот упадет на позирующих под ним супругов.

Внизу под Христом стоит старик, патриарх, гордо выпятив грудь над своими тощими ногами. Его обрамленное воротником лицо словно вопрошает зрителя, осмелится ли тот усомниться в его избранничестве перед Богом. Рядом сидит его красивая молодая жена. Волосы скромно зачесаны назад, но в них блестят жемчужины, словно подмигивая зрителю. Они придают картине иной смысл. На губах женщины застыла улыбка. Кому она улыбается, портретисту или зрителю? И можно ли вообще назвать это улыбкой?

Корнелис продолжает говорить, но его никто не слушает. София и художник с напряженной серьезностью смотрят друг на друга. Падает еще один лепесток; он открывает твердую головку рыльца.

Ян продолжает работать. Сотни лет спустя люди будут стоять в музее и смотреть на его картину. Что они увидят? Равновесие, гармонию. Супружескую пару, которая, несмотря на свой достаток, сознает, что жизнь проходит слишком быстро (весы, череп). Возможно, старик что-то говорил, но теперь молчит. Тогда его не слушали, а сейчас уже никто не услышит.

Его молодая жена действительно очень красива. Взгляд спокоен и светится любовью. На щеках все еще горит румянец, хотя она уже давно умерла. Осталась только эта картина.

9. София

В гостиной той был пестрый попугай,Висел он в клетке, но красиво пел.И весел был певец в своем плену,Как будто вел невесту к алтарю.Пусть я твой раб – позволь мне быть рабом.Возьмемся за руки и крепко их сожмем,Связав две жизни клятвой и кольцом.Ван дер Миннен, 1694 г.

Мы со служанкой шли по Рыцарской улице. Было яркое ветреное утро. Крыши домов блестели на солнце, точно шлемы солдат, стоявших на часах. «Мой маленький солдат сегодня сонный…» Я крепко сжала веки.

– Вы никогда не играли в «головы и колени»? – спросила Мария.

Я открыла глаза.

– Что это такое?

– Мальчик выбирает девочку и прячет голову в ее колени. Остальные по очереди хлопают его по заду, а он должен угадать, кто именно. – Она засмеялась. – И чем больше они его шлепают, тем глубже уходит голова.

Вечером был дождь; сейчас дома казались отмытыми до блеска. Где-то высоко в доме служанка высунулась из окна и вытряхнула половую тряпку. Наш путь лежал на рынок. Мы спускались вниз по улице Пекарей, вдыхая хлебный аромат. Шедший навстречу мужчина поднял шляпу и улыбнулся.

– Вы его знаете? – спросила Мария.

– А ты?

– Надо шлепнуть его по заду – вдруг он нас узнает?

Мы засмеялись. Порой, когда мы отправлялись за покупками, я снова чувствовала себя маленькой девочкой среди своих сестер. Будто вырывалась на волю из холодного большого дома. А ведь он уже не станет теплее, сколько ни подбрасывай дров в камин.

«Пусть я твой раб – позволь мне быть рабом». Моя юность закончилась вместе с благосостоянием семьи. В суровой атмосфере бедности девичьи грезы исчезли как туман. Конечно, я была благодарна Корнелису и чувствовала к нему симпатию, но в то время плохо понимала, что больше всего мне хотелось вырваться из убогой атмосферы собственного дома. И только недавно стало ясно, что я просто сменила одну тюрьму на другую.

Наступил март. Мы с Марией прошли под большим каштаном. Его липкие почки уже лопнули, изнутри вылезли смятые листочки. Их нежная зелень пронзила мое сердце. Подойдя к площади, мы услышали шум рынка. Сначала он был слабым, как рокот моря. Но когда мы приблизились, гул превратился в оглушительный рев: громкие крики продавцов, грохот тележек. Я почувствовала прилив сил.

Мимо нас проковылял калека на костылях. Увидев нас, осклабился и облизал губы. Мария засмеялась.

– Эй, урод, хочешь полакомиться?

– Мария! – одернула я.

Но она снова засмеялась; ей было безразлично. Сегодня на нее что-то нашло. Мария расстегнула корсаж, обнажив округлости веснушчатой груди. Мне следовало сделать ей внушение. Напомнить старую пословицу о распутстве: «Нельзя почистить луковицу, не пролив слез». Но в глубине души я ей завидовала – боже, как я ей завидовала! Она была свободна и молода – значительно моложе меня. По сравнению со мной Мария казалась чистым листом бумаги, тогда как мой был уже исчеркан бесчисленными каракулями, которые я сама не могла разобрать.

Честно говоря, я плохо понимала, как надо вести себя с прислугой. Иногда мы щебетали как две подружки; в другой раз я задирала нос и изображала госпожу. Мария пользовалась моей неуверенностью: ведь я пока не привыкла к роли хозяйки.

Я вообще ни в чем не была уверена. В последнее время меня бросало из стороны в сторону. Решила, что на следующей неделе мы с Марией устроим весеннюю уборку. Я даже найму для этого еще одну служанку. Мы встанем на колени и начнем отмывать мои дурные мысли: вычистим всю въевшуюся в них грязь. Верная чувству долга, я буду умерщвлять свою плоть, пока не доведу ее до полного изнеможения.

Мы вышли на площадь. Моя душа снова воспарила. Я почувствовала любовь ко всему: чайкам, кружившим в небе, как клочки бумаги; женщинам, перебиравшим на лотках фрукты под колебавшимся над ними полотном. Собака терлась боком о мостовую, мол, «посмотри на меня», будто она устраивала какой-то веселый фокус. Я улыбалась разносчикам и знахарям. «Свежая капуста, свежая морковь! Свежая коричная вода! Свежая анисовая настойка вылечит ваш живот, или мы вернем вам деньги! Свежие откормленные каплуны: два по цене одного, берите, пока есть!» Мальчик носился по площади, играя в мяч, крутясь и вертясь среди женских юбок.

Солнце проглянуло между облаков. Меня вдруг охватило отвращение. Эта собака совсем не резвилась: у нее были блохи. В церкви ударил колокол, призывая исповедать свои грехи. Странно, что никто не обернулся на меня в толпе. Огромное здание угрожающе нависло сверху, точно океанская волна.

– Госпожа! – подтолкнула меня Мария. Мы стояли у овощной лавки. – Я спрашиваю, сколько брать зелени?

Лавочник был крупный краснолицый, с бельмом на глазу. Я давно знала его, но сегодня он таращился так, словно видел меня насквозь. Я вдруг почувствовала себя голой, будто очистила тот самый лук, который вызывает слезы. Люди, снующие вокруг меня, – неужели они не видят, как порочно мое сердце?

Мария подала свою корзинку, и продавец положил в нее пучки зелени. Я потянулась за кошельком.

И тут я увидела его. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Это был Ян ван Лоо, художник. Он пробирался ко мне сквозь толпу. На нем был зеленый камзол и черный берет. Художник остановился, чтобы пропустить человека, катившего мимо бочку. Я поймала его взгляд. Звуки вокруг стали затихать, словно волна, мягко уползающая в море. На мгновение я подумала, что он оказался здесь случайно. Мы просто вежливо поздороваемся и разойдемся по своим делам.

Но я знала, что это неправда. Художник пришел, потому что хотел меня найти; он меня выслеживал. Ян ван Лоо остановился у лотка с дичью. Ободранные тушки качались перед его лицом, судорожно сжимая когти: они знали, что к чему. Он заметил служанку и поднял брови.

Я похлопала Марию по плечу.

– Мне надо сходить в аптеку, взять нюхательной соли. – Я сунула ей кошелек. – Продолжай покупки.

– Как вы возьмете соль, мадам, если у вас нет денег?

– Ах да.

Я вытащила несколько монет. Мои пальцы были непослушными, точно деревянные. Я сунула ей в руку монеты и быстро ушла, прижимая к груди кошелек, словно он мог меня защитить.

Я поспешно свернула в переулок. Путь преградил человек, кативший на тележке тушу дохлого быка. Я прижалась к стене, чтобы все это пропустить: гору желтого жира, его смрад. Позади послышались шаги. Я ждала – я и мое бьющееся сердце. И вот он оказался рядом.

– Мне надо с вами поговорить! – задыхаясь, выпалил Ян. – Вчера, когда вы сидели на сеансе… я не знаю, что со мной творилось.

– Пожалуйста, уйдите.

– Но вы этого не хотите.

– Хочу! Прошу вас.

– Скажите, что это неправда. – Он стоял передо мной, тяжело дыша. – Неужели вы должны похоронить себя заживо в этом доме?

– Не смейте говорить со мной в таком тоне.

– Я не могу спать, не могу работать, все, что я вижу, это ваше прекрасное лицо…

– Не надо… прошу вас…

– Я должен знать, есть ли и у вас те же чувства…

– Я замужняя женщина. И люблю своего мужа.

Мои слова повисли в воздухе. Мы стояли молча, переводя дыхание. Кто-то наверху закрыл окно. В переулке пахло нечистотами.

Ян посмотрел на меня и тихо произнес:

– Вы украли мое сердце.

Он взял мою руку так, словно это было какое-то сокровище, и прижал ее к щеке.

– Я не могу жить без вас. – И поднес мои пальцы к своим губам.

Я высвободила руку.

– Вы не должны так говорить. Мне надо идти.

– Не уходите.

На секунду я задержалась.

– Когда вы снова придете в наш дом?

– На следующей неделе.

Я быстро пошла прочь. Мое лицо горело, в ушах звенело.

В конце переулка я оглянулась. Всем сердцем мне хотелось, чтобы он был там.

Но улочка опустела. Между домами текла сточная вода. Вывешенные на окнах простыни вздувались от ветра, будто желая привлечь внимание прохожих. «Смотрите, что творится! Остановите это, пока еще не поздно!»

10. Ян

Какая потеря для искусства, что такой мастер не нашел лучшего применения для своих способностей! Кто превосходил его в ремесле рисовальщика? Но увы! Чем выше талант, тем опаснее его заблуждения, тем более если он не считает нужным придерживаться каких-либо правил и принципов, а самонадеянно полагает, что все знает сам.

Андриес Пелс о Рембрандте, 1681 г.

Вернувшись в студию, Ян тяжело опустился на стул. Он уставился на куриную кость, которая валялась на полу вместе с горстью ореховой скорлупы. Он не помнил, как все это там оказалось. На изглоданной кости, посеревшей от пыли, еще оставались ошметки мяса.

Ян сидел и размышлял о любви. У него было много женщин – глупых девственниц, глупых жен. Для человека, посвятившего свою жизнь красоте, он был не особенно разборчив. «Не бывает некрасивых женщин – бывает мало бренди». Конечно, по-своему он их всех любил. Ян был страстным человеком. Он шептал им на ухо нежные словечки и радовался, когда их тела отвечали на его ласку. Но потом ему хотелось, чтобы они ушли. Если же оставались и спали в студии, он вылезал из кровати, натягивал штаны и шел работать.

У него была привычка работать по ночам, когда весь город спал. В глубокой тишине новые картины – невольные жертвы бессонницы – словно оживали под его рукой. Но чтобы видеть свою работу, ему приходилось зажигать много дорогих свечей, и это будило подружек в его кровати. Одна мысль, что на него смотрит женщина, выбивала Яна из колеи. Они ласково шептали ему «иди ко мне». Порой били себя в грудь и каялись, что ступили на стезю порока. Иногда – и это было хуже всего – требовали, чтобы он на них женился. Почему с женщинами всегда столько сложностей? Проще всего было бы высосать их, как устриц, и бросить на пол.

Бывало, что он работал всю ночь и засыпал только на рассвете. В утреннем свете свежие картины выглядели диковато, словно их застали врасплох. Везде следы спешки, грубые цвета. Приходилось снова идти к мольберту. Если женщина оставалась на ночь, она уходила от него в этот момент, полная сомнений и стыда. С ним оставалась лишь его настоящая любовь – несговорчивая, упрямая, но постепенно поддававшаяся ударам его кисти.

Ян поднялся с места. В первый раз его не тянуло к работе. Он походил по комнате, прислонился к каминной полке. София Сандворт его оттолкнула, но действительно ли она этого хотела? Насколько искренни ее слова? Вероятно, он совершил ужасную ошибку. Но он должен с ней увидеться, это выше его сил.

Его первым мотивом являлась обычная похоть. София казалась ему трудной целью, хотя небезнадежной. Молодая женщина вышла за богатого старика – такие в конце концов сдаются. Брак для них – сделка, в которой их покупают, как мешок зерна: какие бы чувства они ни испытывали к своим мужьям, любовью тут не пахнет. А художник – шанс получить свою долю романтики. Рано или поздно они уступают, несмотря на страх загробных мук, лишь бы формальности были соблюдены.

Но вчера, во время второго сеанса, произошло нечто странное. Старикан по-прежнему нес всякую чушь: луковицы тюльпанов, де Хем… Порой заказчики сильно утомляли Яна. А она молча сидела рядом, скромная, как Мадонна, в синем платье. И вдруг они обменялись понимающим взглядом, словно два соучастника. Ян ясно читал все чувства в ее лице: иронию, насмешку, недовольство. И что-то еще, более глубокое и темное, кольнувшее его в сердце.

Теперь он сам себя не понимал. В первый раз, пытаясь соблазнить женщину, Ян сказал ей правду. С ним действительно творилось нечто необычное. София будто развязала путы, стянувшие его сердце, и он вдруг весь, целиком, оказался у нее в руках. Раньше Ян ни перед кем не раскрывался, и это чувство было ему внове. В нем заключался какой-то странный, упоительный соблазн. По дороге домой он прошел мимо мальчика, который играл на дудочке. Музыка наполнила его глаза слезами. Что с ним происходит? И что делать дальше? Может ли он надеяться на ее любовь?

В дверь резко постучали. Ян похолодел. София! Его бросило в пот. Нет. Это ее муж. Она рассказала ему о его утренней выходке, и он пришел его убить. А вместе с ним – дюжина парней из городской стражи, которые снесут ему голову.

Ян открыл дверь. В студию вошел его друг Маттеус.

– А у тебя, как всегда, свинарник, – весело заметил он.

– Геррит куда-то исчез.

– Твой слуга – пьяница. Выгони его к чертям.

– Хорошо, если смогу найти его. Он всегда где-то пропадает.

Маттеус сел в кресло.

– Я привел тебе мальчишку.

В дверном проеме маячил какой-то паренек. Худой, бледный, с длинными желтоватыми волосами.

– Его зовут Якоб.

Ян с трудом собрался с мыслями. Ну да, он совсем забыл об этом деле. Якоб был новым подмастерьем, которого он взял на учение с сегодняшнего дня. Маттеус привел его к Яну, потому что у него самого было уже трое учеников и они не помещались в его доме. Маттеус был щедрым, с большим сердцем и большим желудком. Он хорошо зарабатывал на так называемых сценках из народной жизни: кабаки, притоны… Они забавляли его клиентов, и в то же время в каждой из них заключался какой-нибудь назидательный урок, возвышавший заказчиков в собственных глазах. Его энергия была неистощима: он рисовал их пачками.

Ян поискал свои очки и протер их куском холста. Маттеус взял с пола несколько холстов и поставил к стенке. Он показал их мальчику:

– Посмотри на эти мазки – какая тонкая работа, как выписаны все детали: небо, облака, листва. А отлив на ткани – просто совершенство! Можно буквально дотронуться до складок. Этот человек научит себя всему, – Маттеус хохотнул, – если, конечно, ему как следует заплатить.

– Кто бы говорил, – буркнул Ян.

Маттеус глотнул из бутыли бренди и кивнул на своего товарища:

– Мой приятель знает первое правило в искусстве живописи.

– Какое? – спросил мальчик.

– Лестью можно добиться чего угодно.

– Неужели? – усмехнулся Ян.

– Главное, чтобы они вырядились в пух и прах, эти тщеславные простофили. – Маттеус показал на набросок с фигурой Софии. – Посмотри на эту женщину. Уверен, в жизни она уродина…

– Ничего подобного! – возразил Ян.

– А что, скажешь, красотка? – фыркнул его друг.

– Она действительно очень красива и…

Маттеус громко засмеялся:



Поделиться книгой:

На главную
Назад