на стрелках будильника набухают почки иных миров чтоб завести весенние часы слетаются скворцы скво-рцы скво-рцы кузнечик тревожно стрекочет за циферблатом взрослый сын из-за спины матери заглядывает в пустую колыбель словно прохожий в окно выпуская голубя сизого дыма сизые голуби дыма сливаются с тучами и облаками проплывают под веками тучи точно беременные женщины и облака словно складки обрюзгшего женского тела беременные тучи и обрюзгшие облака беременные и обрюзгшие женщины проплывают над миром над пустой колыбелью проплывают под веками
этоякогда учительница была строгая и несчастная а мы волчата-лакомки лузгали семечки секунд столпившись у карты мира и скалясь на освежёванные туши материков и пока строгая и несчастная смачивала свои губы в водах Онеги приговаривая повторяйте за мной ма-ма мы-ла ра-му мы переправлялись парами на другой берег и смотрели оттуда как она одиноко водит указкой по синей струйке реки и было неясно рука ли дрожит ли река от истока до устья и которыйчас и какойясейчас
И УСПИ ДАЛИДА САМСОНА НА КОЛЂНЂХЪ СВОИХЪ: И ПРИЗВА СТРИГАЧА, И ОСТРИЖЕ СЕДМЬ ПЛЕНИЦЪ ВЛАСЪ ГЛАВЫ ЕГО
будильник тикает тикает гнойная ранка это скворцы не вернулись в скворечню сердца кузница стрёкота за циферблатом стрелки провисли под тяжестью плодов сочный опыт грусти передаешь собеседнику вазу с фруктами он выбирает яблоко или виноград или что больше нравится его подруге и гладя её самое горячо нет-нет это чужая подруга моя ваза с фруктами глядя на неё через плечо понимаешь скворцы не вернутся в скворечню сердца и выбегаешь на улицу бросаешься к первому встречному прохожему голубю сизому дыма и бросаешь ему навстречу крошки шёпота крошки шёпота гули-гули
этоякогда в свои права вступает эвридэй и тонкострунные девы фальшивят в твоих заскорузлых объятьях и ты сидишь на берегу Онеги червячок на крючке удишь-глядишь садится стрекоза на поплавок твоей печали мальчик на фотографии выплывает на середину реки его голос зовущий на помощь обгоняет волну налегая на вёсла дыханья и причаливает к берегу слуха твоего ты поднимаешь веки набухшие словно вата приложенная к гнойной ранке поднимаешь веки и прерванный сон твой словно сын покидающий мать устремляется к устью иных миров туда куда улетели скворцы скво-рцы где небо чаяний наших туда где жив Господь и ты живчеловек жив-курилка живчик ямальчикнафотографии незнающий какойясейчас и которыйчас ты щупальца всех пяти чувств своих тянешь-потянешь эхухнешь и тянешь в едином отчаянье к ОнегеЛадогемерзлой к лопнувшим почкам иных миров к Господихлебнашнасущный и говорит Господь повторяй за мной МА-МА МЫ-ЛА РА-МУ
мамамама страшный сон мне приснился
И УСПИ ДАЛИДА САМСОНА НА КОЛЂНЂХЪ СВОИХЪ: И ПРИЗВА СТРИГАЧА, И ОСТРИЖЕ СЕДМЬ ПЛЕНИЦЪ ВЛАСЪ ГЛАВЫ ЕГО: И НАЧА СМИРЯТИСЯ, И ОТСТУПИ КРЂПОСТЬ ЕГО ОТ НЕГО.
Август
раннее утро на исходе лета словно цитата из Евангелия от Природысолнце всходит на холм с полными вёдрами синего небане беда что малость расплескалосьи глотка для счастья довольноно в счастье ли делокогда от самого горизонтадо безлюдных окраин душипростирается море светана сухих и зелёных травинках – капли росыслезинки Бога как говорят в деревнев них отражается всё что минулои всё чему минуть ещё предстоитполовица ли скрипнет чиркнет по сердцу сверчоккаждый звук – окно распахнутое в вечностьи я в него гляжу из комочка своей тишиныгде выучусь такому языкучтоб каждый звук был заповедью и молитвойон ведом только ветру и листве воде и ветру ветру и осокекуда мне с голосом тепличным до колокола грозк стрекозам и шмелям пойду в ученикииз васильков и незабудокиграючи добудузвонкого неба слезуи уроню её на землюлес на холме солнцем пронизан по самую чащуель кивает макушкой незримым гостямптицы пробуют голоса репетируя скорое «досвиданье»и первое золото осени холодком обжигает сердце«Как хорошо о чём-нибудь мечтать…»
Как хорошо о чём-нибудь мечтатьранним утром проснуться под небом инымсовершенно другим человекомв несбыточном краю где птицы гнёзд не вьютКак хорошо о чём-нибудь мечтатьплыть по теченью в рюмочке хрустальнойсчитать ворон витая в облакахи времени кандальной поступи не слышатьКак хорошо о чём-нибудь мечтатьписать стихипить тёмный мед закатапеть соловьем в лесу твоих объятийбеспечно нежась въяве как во сневдали от жизни и вдали от смертиКак хорошо о чём-нибудь мечтатьТатьяна Грауз
«Живые зеркала» Ильи Оганджанова (короткий разговор)
Когда выпадает первый снег, унылая мрачная графика города обретает живые и ясные черты, и как по волшебству проявляется (будто на старинной серебряной фотоплёнке) звонкая морозная перспектива улиц. Просветлённые бульвары начинают дышать свежим зимним воздухом, и так хорошо шагать по скрипящему, ещё не посыпанному солью снегу, так хорошо, как бывает только в детстве.
зачерпни звонкой воды детства вглядись в размытыеакварели памяти нашепчи нашепчи что-нибудьв пустое дупло этой ночи словно на ухо мёртвому другуиз стихотворения И. Оганджановашаг первый
Что такое поэтическая речь? как она зарождается? в какую тьму и глубину заводит? куда уходят её корни? куда стремится её крона? что проступает и угадывается за метафорой речи как дерева? Смогу ли я ответить хотя бы на часть этих вопросов – не знаю. Знаю только, что в случае Ильи Оганджанова вполне уместно говорить об этом, потому что система ценностей, которую проповедует своим творчеством Оганджанов, глубоко связана с органической формой существования искусства, и форма эта лишена умствования, умозрительности и уходит корнями в живой чернозём речи. Чернозём, не обескровленный измами, а глубоко соединённый с русской и мировой культурой. «Слово о полку Игореве», А. Фет, И. Тургенев, А. Пушкин, 0. Мандельштам, Т. Элиот, С.-Ж. Перс и Ду Фу нашли своё прекрасное место в тихом и неторопливом «разговоре с самим собой» поэта Оганджанова.
шаг второй
В середине 1990-х годов учёными были обнаружены зеркальные нейроны головного мозга (англ. mirror neurons, итал. neuroni specchio), которые возбуждаются как при выполнении определённого действия, так и при наблюдении за выполнением этого действия другим существом. Такие нейроны есть у приматов, людей и некоторых птиц. Функция, которую выполняют зеркальные нейроны, до конца не ясна и является предметом научных споров, однако, считается, что эти нейроны могут быть задействованы в эмпатии, т. е. в понимании действий других людей и в освоении новых навыков путём имитации. Некоторые исследователи утверждают, что зеркальные нейроны могут строить модель наблюдаемых событий и действий, в то время как другие исследователи относят их функции к освоению навыков, связанных с речью. Рефлексия, то есть «зеркальность» восприятия окружающего мира, представляет собой, по-видимому, естественное свойство человека телесного (homo corporalis). Каким образом рефлексия осуществляется, как человек проявляет себя в окружающей среде, как взаимодействует с собственным «внутренним» миром, – вот самые простые и загадочные вопросы о существовании органической материи, ответы на которые ещё не найдены.
шаг третий
В книге Ильи Оганджанова «Вполголоса» мы слышим авторскую рефлексию на окружающую реальность, видим как автор и его лирическое «я» прикасаются к миру «внешнему» и миру «внутреннему». Три главы этой книги – это три разные формы этого взаимодействия. Наречие вполголоса, взятое в название книги и первой её части, – это особый способ говорения, приглушенный, тихий, когда автор заведомо знает, как трудно быть услышанным, и поэтому обращается, скорее, к себе самому, чем к другому. Палимпсест (название второй части) отсылает нас и к прямому значению слова (т. е. когда сквозь один текст просвечивает другой – соскобленный – текст), и к пониманию того, что сквозь голос одного поэта слышны и другие голоса, р, руте время, другое пространство, другой воздух и ветер. Другие культурные слои. Виден другой свет (графически это просвечивание оформляется в увеличенных пробелах в строке между семантичесими отрезками текста). Третья часть книги «Tenebrae, или между сердцем и сердцем» приближает нас к тому, что представляет собой трудно уловимый мир-«я» и мир-«ты» («И сквозь самих себя, / отражённых в самих себе,/мы видим») и кто есть этот близкий сердцу другой, и что может связывать и разъединять «я» и «ты». На этой зыбкой и проницаемой границе соединения и разъединения и возникает тихое и углублённое созерцание радостей и боли жизни, пульсирующей внутри и вне лирического героя.
шаг четвёртый
Экзистенциальная напряжённость уже с первых страниц задаёт тон всему корпусу стихотворений книги «Вполголоса».
вдали от родины на пажитях иных твой голос
обретёт иную силу и чтобы в посмертном хоре
не сфальшивить запомни всех кто размочил сухарь судьбы вэтом воздухе влажном какдыханиехищногозверя запомни всё с чем нянчилось пространство всё чем оно переболело
Обращённость к тем, кто был «до тебя», кто говорил с тем» этим миром до твоего в нём присутствия – это не столько оглядывание назад, сколько определённое «расширение взгляда», позиция, когда лирический герой понимает, что ценность поэзии – в подлинности существования и в жизни, и в искусстве: «чтобы в посмертном хоре не сфальшивить». Время, в котором поэту дана возможность говорить, так коротко, что легче и естественней увидеть себя «за» переделами жизни, то есть «вписанным» в неисчислимый и невидимый хор прошлого, где воздух влажен «как дыхание хищного зверя».
Множество дорог открыты лирическому субъекту: дороги заблуждения («с карканьем стая ворон срывается с губ»), пути отчаяния («слово моё – легче дыма / бесплоднее пепла») и одинокие тропинки грусти по поводу невозможности избежать забвения («Я бы не вынес чёрной работы забвенья»). Но лирический субъект выбирает малое – бесконечно кропотливую работу души («мне бы справиться с малым наделом/ на границе меж дымом и пеплом –/ с душой»). И строится эта работа по очень ясным, самим для себя созданным «внутренним законам»:
ты ходишь по комнатеперелистываешь братоубийственные летописирифмуешь сусальных ангелов с букетом увядших нарциссовходишь и ходишь…..ангелы маршируют по брусчатке сознанья их шаги отливаются в литеры и детонируют в твоём мозгу это буки идут войною на веди шрапнель поцелуев и судьба покидает окоп твердо слово ея аки обры обрящете бороны смерти
…..ты ходишь по комнатеузнаёшь из летописей что дыба –лучшее средство от скукирифмуешь букеты увядших ангелов с литерами смертиходишь и ходишьи собираешь в пригоршню мотыльковОднако соблюдение этих законов не гарантирует, что результат поэтического высказывания окажется «положительным» и принесёт плоды. Через ритм шагов, ритм сердца, ритм дыхания («ходишь и ходишь»), через прощупывание звуковой среды лирический субъект пытается вызволить слова из внешнего и внутреннего пространства языка. Эти слова становятся «особыми» и единственными и создают новую – художественную – реальность. Но ничто не гарантирует, что произойдёт именно это благодатное преображение. Добытые слова могут стать тем неуловимо-мерцающим, что желал бы явить миру поэт,-«пригоршней мотыльков». Но могут оказаться уже омертвелыми, похожими на «букеты увядших ангелов». Внутренняя драма книги «Вполголоса» как раз и формируется в ускользающей от жесткого определения художественной реальности, которую рождает поэтическое слово:
слово ещё за тобой за тенью твоей отстающей
новобранцем на марше убитым в первом сраженье за тенью твоей ещё слово виноватым ребёнком едва
поспевает
шаг пятый
Целостность поэтического мира Оганджанова особенна тем, что хотя формально и можно разделить его на стихи и прозу, на переводы и эссеистику, но в сущности, всё написанное Оганджановым представляет единую полифоническую по внутреннему звучанию книгу. Свободный стих (верлибр) в какие-то годы сменяется у Оганджанова на рифмованный, короткая проза соединяется в роман-пунктир, который строится, или точнее, саморазвивается по симфоническому принципу через пластическое соединение рассказов. Такова эта подвижная и в то же время целостная в своём единстве система «живых зеркал» Оганджанова, язык которого с годами становится всё более прозрачным и символическим, оставаясь предельно ясным и незамутненным.
«Ветер дождь листопад…»
ветер дождь листопаддуховые и струнныенастройщик плакун-травыберу как скрипку ветку клёнаи в тёмном шелесте мерцает звездаи вьётся музыки бесцельная тропаи я на ней одинбез компаса и картыЭтот особый символический язык, которым говорит городской «тепличный» лирический герой стихов и прозы, находится в фокусе зрения автора. Благодаря этому мы видим, чувствуем, как и каким образом выстраивается система «живых зеркал» как художественный метод. «Зеркала» Оганджанова не мёртвые и плоские – они звучат, они одушевлены, они взаимодействуют и друге другом, и с лирическим героем, и с читателем. Они являются и его инструментом, и голосом автора, его тропой, музыкой. Благодаря их живому участию и со-участию лирическое «я» автора оживляет те зыбкие связи, которые соединяют человека и всё, что его окружает. И эта со-настройка человека и мира и есть та «внутренняя тропа», по которой голос поэта прорывается из своей потаённой тишины – к нам – в мир.
каждый звук – окно распахнутое в вечностьи я в него гляжу из комочка своей тишиныгде выучусь такому языкучтоб каждый звук был заповедью и молитвойон ведом только ветру и листве воде и ветру ветру и осокекуда мне с голосом тепличным до колокола грозк стрекозам и шмелям пойду в ученикиНо Оганджанов не спешит уходить в звукоподражание или заумь – его задачи иные. Его «подражание» природе – это, скорее, жест слияния и драма невозможности полного со-единения. Но драма эта для лирического субъекта – по мнению автора – естественна. Лирический субъект подчиняется этой драме, или драма пытается подчинить себе лирическое «я» поэта, чтобы в смиренном соединении, в умалении своих «гордых» помыслов поэт мог прозреть промысел жизни, который, безусловно, больше всего, что поэт может о жизни сказать.
шаги шаги шаги
И завершая этот короткий разговор об особенностях поэтики Ильи Оганджанова, хотелось бы заметить, что органичность его художественного мира, в котором соединена горькая саморефлексия протагониста и мягкая ирония автора, кажутся мне важными и существенными именно сейчас, в наше время-hi-tech. Сочувствие к человеческим слабостям и сопереживание человеку в его радости и горе – вот то, что, на мой взгляд, сохраняет в нас живой ток жизни.
Дельта
Алексей Александров
Стихотворения
Род. в в 1968 г. в городе Александров Владимирской области. Окончил физический факультет Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского. Публиковался в журналах «Воздух», «Волга», «Дети Ра», «Новый берег», «Урал», альманахах «Белый ворон», «Новая реальность», «Улов», антологиях «Нестоличная литература», «Черным по белому», «Лучшие стихи 2013 года», «Антология Григорьевской премии», сетевых изданиях «TextOnly», «Цирк «Олимп»+ТУ» и др. Автор книги стихотворений «Не покидая своих мультфильмов» (New York: Ailuros Publishing, 2013). Живет в Саратове, работает инженером конструктором, заведует отделом поэзии журнала «Волга».
«Огни горят, готовится еда…»
Огни горят, готовится еда,Пейзаж застыл, как будто порван пассикИ ленту зажевало навсегда,Путь замело, заело ручку в кассе.Нет смысла дергать, жди себе спецов,Чужих детей экзаменуй на случайПрихода утром голубых песцов…Гиперболоид испускает луч и к,Свободу дарит, золото крадет.На лыжах мимо окон едут птицыИ крошки хлеба в мыльной бородеКлюют у солнца, чтобы убедиться –Через ручей, где был построен мост,К дорожным знакам был добавлен крестик,Переберется как-нибудь само,Используя подсказки в этом квесте.«Меха кузнечные не выпекают звуки…»
Меха кузнечные не выпекают звуки,Но колокольчик вздрагивает там,И клавиш пишмашинки западает,И в плясовую улица идет.Забор покрашенный всё щупает дыру,Где досочка на гвоздике болталась –Рвет в лоскуты штанину, и земляИз туфельки просыпалась уплывшей.Дракон горы готовится ко сну.Он надышал себе железных соловьев,Деревню сжег бы, да остыл к разбою,Два самовара трёхведёрных выпив.«Развешивают флаги фестиваля…»
Развешивают флаги фестиваля,Обратную налаживают связь,В пластмассовый стаканчик ПерсивалюНальют портвейн, мечта его сбылась.Вот листья – словно тысяча ладошек,Начищенное золото трубы,Воробышком взъерошенный лоточникОхраннику пузатому грубит,И круглый стол о судьбах многотруднойЛитературы, лапками суча,Где маятник с растущей амплитудойИ в центре непотухшая свеча.Не просыпайся, затаив дыханье,На полшестого тени от усов –Побрызгав след дешевыми духами,Зима уходит от настырных псов.«Бескрылые ангелы бьются как рыбы…»
Бескрылые ангелы бьются как рыбы,И сахар морской на остывшей губе,И снег – как птенец из гнезда, но не выпал,И воздух, меж стекол попав, закипел.Гуляют по берегу сытые чайки,У облака месяц надет набекрень.И небо со льдом в опрокинутой чарке –На пару часов позабыть про мигрень.Найдут и сожрут ли их утром собаки,Оставив в песке чешую и перо,Где водоросли как остаток заваркиВолной отнесет на пустой Апшерон?В зрачке золотом отражается слово,В серебряной ложечке выдох согрет.Играет негромко прибой на басовойСтруне, предварительно выключив свет.«Выгрызает в воздухе нору…»
Выгрызает в воздухе норуПтица саблезубая с рогами,Меж которых светится корунд –Красный яхонт, драгоценный камень.Вывернула шубу чешуёйРыба внутрь и падает на землю,Где траву забвения жуетВозле стен монастыря Ансельма.Бык стоит в расплавленной рекеС песьеглавцем из дырявой лодки,Наблюдая за игрой в крокетЧеловечков, запертых в колодки.Сбрасывает дерево плоды,Жрица входит в облако из чашиОзера, зубря свою латыньДо подробных искорок мельчайших.Лишь змея, надвинув капюшон,Бегает, не торопясь, по кругуВ опустевшем здании большомПод молчанье звонкое, как ругань.«Жилец уехал, мебель отмерла…»
Жилец уехал, мебель отмерла.Пчела в часах затачивает шильце,Картонных цифр размазав мармелад –Никак уйти из круга не решится.Там, что ни день, гуляют за стеной,Гвоздь забивают костью доминошной.Когда совсем становится темно,На шаг назад их передвинуть можно,Салфеткой влажной лишнее стереть,Луну зажечь и вид во двор закрасить,Где жабры раздувающий стервецЗовет давно уснувших одноклассницЗа барабанной ширмою, плавникТрепещет словно сморщенные флаги,И в скважину замочную проникПо капле вождь в стеклянном саркофаге.Там потолок, похожий на дуршлаг,Радушный снег, куда свинцовый мячикУпрыгал в гости, точно пастор Шлаг –Туда, где сумрак заоконный мягче.«Снег падает, и всё спешит подставить…»
Снег падает, и всё спешит подставитьЕму плечо. Становится крыломЛюбая ветка, напрягая памятьЗатекших мышц. И дверью хлопнув, домЧуть сгорбился под грузом снов на самомПоследнем незаметном этаже,Где ангелы с орлиными носамиПроснулись и раскаркались уже.Вот выбежали с сумками во дворикКто на две трети из простой водыИ под припев Макферрина don't worryСчастливей стали. Облака волдырьСейчас прорвется, к выпавшим добавивОсадкам что-то вроде конфетти,И меч реки, и боль в груди тупая –Как будто льдинка рану бередит.«Прервать бы праздник, но нельзя…»
Прервать бы праздник, но нельзя –Хлопочет у котла Медея.Бессмысленный, как два ферзя,Союз героя и злодея.С двухтысячных, краснея, вретСыр со слезой, снежинка в горле.Куда мы движемся? Вперед,Но заготавливаем колья,Пьем серебро, мелком квадратРисуем, на который встанутКнязь и дружина. Из-под латСочится облака сметана,И скоро потечет лицо,И ноги, выбив не чечетку,Вдруг наливаются свинцомИ тень откидывает челку,Приветствуя тебя, на смертьШагая так, что на парадеВозьми линейку и измерь,Хотя бы будущего ради.«Когда ты станешь чем-нибудь еще…»
Когда ты станешь чем-нибудь еще,Корабль воздушный вздрогнет на мгновенье –Морковный сок, отхлынувший от щёк,В глухой цепи мерцающие звенья.Стоят деревья, распушив листву,Соря словами, тающими сразу.Когда тебя домой не позовутДва утонувших в полночь водолаза,Ты будешь тем, что вечером забыл.Дым, отвердев, притягивает запах –Не мотылек, но баловень судьбыУ вечности в ее железных лапах.«Тишина стеклянная в допросной…»
Тишина стеклянная в допросной,Стынет дождь серебряный из пуль.Клюнет рыба и на эти блесны –Сохрани, скопируй, зазипуй.С каждой лески рвется колокольчик,Но его лишили языкаТам, где пена облака клокочетПо краям кипящим озерка.Вор бежит, как слюнка золотая,Протоптав дорожку не свою,Брешь найдут и стену залатают,Звук починят, гнездышко совьют.Анна Арканина
Такая осень
Родилась в Тюменской области в гор. Сургут, окончила МГУ им. М. В. Ломоносова – факультет иностранных языков и регионоведения, некоторое время жила и работала в Тюмени. Сейчас живет в Москве. Участница петербургского альтернативного союза «Соборище», вечеров «У красного рояля» в Государственной Третьяковской галерее. Первый сборник стихов вышел в издательстве Тюменского государственного университета в 2000 году. Также печаталась в сборниках «Зеленая дверь», «Декораторы снов», «Соборище». В мае 2015 года вышла книга «Воспитывать нельзя», где собраны стихи последних лет.
«У Анны Арканиной свой, особенный слог – порой торопливый, подпрыгивающий, будто птица на ветке. И на этом своем птичьем языке она рассказывает очень понятные, близкие и простые вещи, с удивлением, впервые увидев это вокруг себя:
Простая осень, в общем, как всегда,Как сотни лет рисуют на полотнах:Сырая осень, ветер, подворотня,И в лужах стекленеющих вода.Но эта простота только кажущаяся, чуть изменишь угол зрения – и все становится необычным, так, как бывает во сне:
Мы в ил, как рыбы, вкапывали брюшко,До дна хвостами рыбьими достав.Никто нам был, по-честному, не нуженНа жердочке потерянного сна.Арканина собирает эти сны аккуратно, записывает, торопится, путает их с явью, живет в них так же естественно, как рыба в воде, – нет, точнее, как птица в небе. Вчитываешься в ее стихи – и вот уже сам прыгаешь вслед за ее торопливым языком, попадаешь (или не попадаешь) в ритм, и начинаешь понимать, что чувствует старая потерявшаяся лошадь, о которой забыли оба хозяина – и русский, и украинец; ждешь, когда закипит поставленный на огонь чайник – почти физически чувствуя его тепло. Еще в стихах Анны Арканиной много телесных ощущений, они очень тактильны, и это не только стихи о любви, где все на прикосновениях; в этих стихах ничего не названо прямо (все тот же птичий язык), но все уже прочувствовано, прожито вместе с лирической героиней. В них очень много личного: автор пишет о своем, вроде бы даже не беспокоясь, поймет ли читатель, успеет ли за образами, воспоминаниями, намеками. В то же время, автор оставляет ему, читателю подсказки почти в каждой строчке».
Юлия Белохвостова«Я писала письмо…»
я писала письмо,писала его много лет.сочиняла как музыку: до-ре-ми.вот еще рука дописывает, только светв ночь уходит и прячется за дверьми,подрастали буквы, не буквы – строй,гордецов упрямых и нежных словчерез строчку девичье: «будь со мной»,после точки важное: «будь здоров»,а с годами строчки текли быстрейвскоре стало ясно слова – вода…обещали, все должно отболеть,но пока никто не сказал когда.я сложила письмо в бутылку – пускай плывет,пусть им шторм играет, глумится мрак,если мне когда-нибудь повезет,пусть его поймает седой рыбак.Моя тень
моя тень как привязаннаякак будто военнообязаннаяшаг в шаг чеканитприслонившись с краюя её ни о чем не расспрашиваютерплю её ненакрашеннуюдлинноногую, худоплечуюс утра терплю и до вечераи чайку налью и часок вздремнупросыпаюсь,а она ногами меряет тишину…день проходит и год проходит,а она без праздников и субботыходит за мной след в следособенно когда светсветНикто
Никто не приходил сидеть под дверью,Пупок звонка никто не теребил,И в тишине предутренней, расстрельнойНикто гвоздя ненужного не вбил.Дым плавал тихо, как в библиотеке,Перевирая все, что окружал.Меняли очертания предметыИ бликами крошились на ножах.Мы в ил, как рыбы, вкапывали брюшко,До дна хвостами рыбьими достав.Никто нам был, по-честному, не нуженНа жердочке потерянного сна.Мы никуда не едем – не хотели,Наш чемодан хоть хищен – пусторот.И соловьиной устаревшей трельюНикто, придя за нами, не убьет.Простая осень
Простая осень, в общем, как всегда,Как сотни лет рисуют на полотнах:Сырая осень, ветер, подворотня,И в лужах стекленеющих вода.Скупая осень. Тает краски слойС картины, что висит в оконной раме.А что там дальше – мы еще не знаем,Но смотрим вдаль, качая головой.Немая осень убирает звук,И нам с тобой давно не до пластинок.Там на дорожках пыль и паутина,Печали песни две и счастья круг.Такая осень нами пишет стих:Обычная осенняя услуга.А мы молчим, как на поминках друга,Прозрачны, бессловесны и легки…Изнутри
Я жил на грани безумия, желая познать причины, стучал в дверь. Она открылась. Я стучал изнутри!
(Руми)Там внутри у меня тишина повисла,Не слышно ни мысли, ни слова, ни чувства,А слышно как падают внутрь со свистомХолодные капли ламбруско.Там внутри у меня заросла площадьСорными травами высотой по пояс.В них мирно пасется старая лошадь,Как она там одна? Беспокоюсь.…Там усталые люди идут на площадь,Мешают друг другу, смещают друг друга.Они через площадь уводят лошадь,Но лошадь упрямая ходит по кругу.Иногда еле слышно беседуют двое:Вздыхает русский – у нас внутри горе,Украинец молча дышит на мовеИ с русским во мне не спорит.«След апреля стелется белой крошкой…»
