Конец смены

— Когда я спустилась, я села в кресло миссис Эллертон, чтобы поразмышлять. Поводила руками между подлокотниками и подушкой. Даже не искала ничего. Просто все само произошло.

Одна из многочисленных техник самоуспокоения Холли, думает Ходжес. Он много подобного насмотрелся, с тех пор как впервые встретил ее в обществе гиперзаботливой мамаши и агрессивно дружественного дядюшки. В их обществе? Да нет — не совсем. Если общество, то между его членами равенство. Шарлотта Гибни и Генри Сируа относились к Холли скорее как к умственно неполноценному ребенку, которого им временно поручили. Холли теперь — совсем другая женщина, но от того ее старого «я» следы все равно заметны. И Ходжес ничего не имеет против. Ведь мы все не идеальны.

— Вот там это и было — внизу справа. Это — «Заппит».

Название слегка задевает в его памяти какую-то струну, хотя, когда речь идет о всякие электронных штучках, Ходжес не большой знаток. Он все время возится со своим домашним компьютером, и теперь, когда Джером Робинсон к нему не приходит, к нему на Харпер-роуд наведывается Холи, чтобы привести комп в порядок: «Что, глючит?»

— Это «Заппит Коммандер». Я видела рекламу в Интернете, хотя довольно давно. Они продаются с загруженными на них простыми электронными играми, более сотни — вроде тетриса, «Саймона», «Зачарованной башни». Ничего сложного, типа «Большого угона»[10]. Так вот скажи мне, Билл, что оно там делает? Что эта штука делает в доме, где одной женщине под восемьдесят, а вторая свет не может включить, не то, что играть в видеоигры?

— Да, выглядит странновато. Не то что совсем фантастично, но так, что-то не то.

— А шнур был включен рядом с буквой Z. И эта «Z» означает не конец, не смерть, а «Заппит». По крайней мере, я так думаю.

Ходжес задумывается.

— Может быть. — Он снова думает, где же раньше слышал это название, это не «ложное воспоминание», faux souvenir, как говорят французы. Он готов присягнуть, что это слово как-то связано с Брейди Хартсфилдом, но не совсем доверяет себе — слишком уж много он сегодня думает о Брейди.

«Как давно я не был у него? Полгода? Восемь месяцев? Нет, больше. Значительно больше…»

Последний раз — вскоре после дела, связанного с Питером Зауберсом, ворованными деньгами и блокнотами, которые Питер фактически откопал на своем заднем дворе. Тогда Ходжес увидел Брейди практически таким же, как всегда, — овощевидный молодой человек в полосатой рубашке и джинсах, которые никогда не пачкались. Он сидел в том же самом кресле, в котором его каждый раз видел Ходжес, заходя в палату 217 клиники повреждений головного мозга, и просто смотрел на парковку через дорогу.

Единственное, что было не так, как всегда, было за пределами палаты. Бекки Хелмингтон, старшая медсестра, перешла в хирургическое отделение больницы Кайнера, оборвав связь Ходжеса со слухами о Брейди. Новая старшая медсестра была женщиной с каменной совестью; ее лицо напоминало сжатый кулак. Рут Скапелли отказалась от предложенных Ходжесом пятидесяти долларов за любой слух или новость, связанную с Брейди, еще и грозилась в следующий раз сообщить о попытке взяточничества за разглашение информации о пациенте.

— Вас же даже нет в списке его посетителей! — сказала она.

— Мне не нужна информация о нем, — ответил Ходжес. — У меня вся необходимая информация о Брейди Хартсфилде есть. Я просто хочу знать, что о нем говорит персонал. Потому что, знаете, слухи всякие ходили. Некоторые — довольно дикие.

Скапелли одарила его пренебрежительным взглядом.

— В любой больнице всякое болтают, мистер Ходжесе, причем, всегда о знаменитых пациентах. Или таких печально знаменитых, как мистер Хартсфилд. Я собрала персонал вскоре после того, как медсестра Хелмингтон перешла из клиники травмы мозга туда, где она сейчас работает, — и сообщила всем, что разговоры про мистера Хартсфилда следует немедленно прекратить, и если я услышу какие-то новые сплетни, то обязательно отыщу их источник — и этот человек или эти люди будут уволены. А вы… — Она свысока взглянула на него, и кулак ее лица сжался еще сильнее. — Я просто поверить не могу, что бывший офицер полиции, еще и с наградами, может опуститься до взятки!

Вскоре после этой унизительной встречи Холли и Джером Робинсон загнали его в угол и устроили мини-сценку, требуя, чтобы Ходжес прекратил свои походы к Брейди. Джером в тот день был особенно серьезен, от его веселого стеба не осталось и следа.

— Вы в той палате ничего не сделаете, кроме вреда для себя, — говорил Джером. — Мы всегда знали, когда вы от него приходите: у вас над головой потом дня два серое облако висит!

— Скорее даже неделю! — добавляла Холли. Она не смотрела на него, и заламывала пальцы так, что Ходжесу просто хотелось схватить ее за руку, чтобы она ничего себе не поломала. Но голос у нее был твердый и уверенный. — У него внутри уже ничего не осталось, Билл. Надо с этим смириться. А если и есть, то он каждый раз очень рад был тебя видеть. Он видит, что делает с тобой, и радуется.

Это было убедительно, потому что Ходжес знал: так и есть. Поэтому он прекратил визиты. Это было что-то типа, как бросать курить: сначала трудно, потом, со временем, становится легче. Теперь, кажется, целые недели проходили без мыслей о Брейди и его ужасных преступлениях.

У него внутри уже ничего не осталось.

Ходжес напоминает себе об этом, заезжая в центр города, где Холли разгонит свой компьютер и начнет охотиться на Нэнси Элдерсон. Что бы там не произошло в том доме на Хиллтоп-курт — цепочка мыслей и разговоров, слез и обещаний, которая завершилась растворенными в водке лекарствами, залитыми в питательную трубку, и баллоном гелия с нарисованными веселыми детьми, — это не может быть связано с Брейди Хартсфилдом, потому что Холли буквально выбила ему мозги. Если Ходжес иногда и сомневается, то лишь потому, что не хочет признавать: Брейди определенным образом избежал наказания. В самом конце чудовище сбежало от него. Ходжес даже не сам махал этой носком с железными шариками, который называл «Веселым Ударником» — он был занят: его схватил сердечный приступ.

Но что же это за призрачное воспоминание — «Заппит»?

Он же знает, что когда-то это слышал.

Его желудок предупредительно дернулся, напоминая о пропущенном визите к врачу. Он обязательно этим займется, но не завтра. Он думает: доктор Стамос скажет ему, что это язва, а такая новость может и подождать.

8

У Холи рядом с телефоном лежит свежая пачка «Никоретте», но ни одна пастилка так и не понадобилась. Первая же Элдерсон, до которой женщина дозвонилась, оказалась невесткой экономки, которая, конечно, пожелала узнать, зачем Нэн нужна представителям компании «Найдем и сохраним».

— Это не по наследству? — с надеждой спрашивает она у Холли.

— Секундочку, — отвечает та. — Сейчас дам моего шефа.

Ходжес ей уже не шеф, он после прошлогоднего дела Тома Зауберса сделал Холли полноправным партнером, но к этой выдумке Холли часто прибегает, когда нервничает.

Ходжес, со своего компьютера читал о компании «Заппит Гейм Систем», берет трубку, а Холли не отходит от его стола, жуя при этом горловину свитера. Ходжес нажимает на удержание вызова, говорит Холли, что есть шерсть вредно для нее ну и, конечно, для свитера «Файр Исле». После чего отпускает кнопку и выходит на контакт с невесткой.

— Боюсь, у нас для Нэнси плохие новости, — говорит он и быстро их пересказывает.

— О Боже! — говорит Линда Элдерсон (Холли записала имя этой женщины). — Это для нее будет большое горе, и не только потому, что она теряет работу. Она с этими женщинами работала с 2012 года, и они ей очень нравятся. Она ужинала с ними на День благодарения. Вы связаны с полицией?

— Я на пенсии, — отвечает Ходжес, — но мы работаем с командой, которой поручили расследовать это дело. Меня попросили найти мисс Элдерсон, — он не думает, что эта ложь ему повредит: ведь Пит сам открыл дверь и пустил его на место происшествия. — Не могли бы вы сказать, как на нее выйти?

— Я дам вам номер ее мобильного. Она поехала в Чагрин-фоллс на день рождения брата, который праздновали в субботу. Ему исполнилось ровно сорок, и его жена с этим сильно носится. Нэнси будет у них, видимо, до среды или четверга — по крайней мере, так планировалось. Не сомневаюсь, услышав такое, она сразу же вернется. Нэн живет одна с тех пор, как умер Билл — брат моего мужа, — вместе с котом. Миссис Эллертон и мисс Стоувер были для нее вместо семьи. Она так расстроится.

Ходжес записывает номер и сразу же звонит. Нэнси Элдерсон отвечает после первого гудка. Ходжес представляется, после чего сообщает новость.

Следует минута шокового молчания, а потом женщина говорит:

— Нет, нет, такого быть не может. Вы ошиблись, детектив Ходжесе!

Он не берется ее исправлять: «детектив» — звучит интересно.

— А почему вы так говорите?

— Потому что они были счастливы. Они так хорошо ладили, вместе смотрели телевизор, кино любили смотреть на Ди-Ви-Ди, программы эти про стряпню или те, где женщины сидят и болтают на разные темы со звездами. Вы не поверите, но в этом доме было много смеха! — Нэнси Элдерсон колеблется, тогда переспрашивает: — А вы уверены, что именно о тех людях говорите? Джен Эллертон и Мартина Стоувер?

— К сожалению, уверен.

— Но… она приняла свое состояние! Марти — это я о ней. О Мартине. Она говорила, что привыкнуть к тому, что ты парализована, легче, чем к тому, что ты — старая дева. Мы много о таком говорили, потому что мы обе одиноки. Я мужа потеряла, знаете.

— Значит никогда не было мистера Стоувера…

— Да нет, был. Дженис когда-то была замужем. Недолго совсем, я так понимаю, но говорит, что никогда об этом не жалела, ведь у нее осталась Мартина. У Марти был какой-то парень, незадолго до той катастрофы, но у него случился сердечный приступ. Умер сразу. Марти говорила, что он был в очень хорошей форме, привык три раза в неделю в спортзал ходить. Она говорит, что это физкультура его довела. Сердце у него было крепкое, и когда шарахнуло — оно на куски разорвалось…

Ходжес, бывший инфарктник, мотает на ус: никаких фитнес-клубов!

— Марти говорила, что остаться одной, потеряв того, кого любишь, — вот худший паралич. Что касается моего Билла, у меня были не совсем такие чувства, но я понимала, что она хочет сказать. Его преосвященство Генреид часто к ней наведывался — Марти называла его своим духовным наставником, — и даже когда он не приходил, они с Джен ежедневно молились и читали Священное Писание. Ежедневно в полдень. А Марти размышляла об онлайн-курсах по бухгалтерии — для таких инвалидов, как она, там есть особые программы, вы не слышали?

— Не слышал, — отвечает Ходжес. В блокноте записывает: СТОУВЕР ПЛАНИРОВАЛА ЗАНИМАТЬСЯ НА БУХГАЛТЕРСКИХ КУРСАХ ПО КОМПЬЮТЕРУ — и разворачивает запись к Холли. Та удивленно поднимает брови.

— Иногда у них были слезы печали, были, конечно, но в основном они были счастливы. По крайней мере… ну не знаю…

— О чем вы думаете, Нэнси? — Он, не задумываясь, обратился к ней по имени — еще одна полицейская уловка.

— О, видимо, ни о чем. Марти, кажется, была все время счастлива — она такое солнышко просто, вы бы не поверили, насколько она душевный человек, во всем видит только хорошее. А вот Джен — она последнее время стала какая-то отстраненная, как будто ее что-то угнетало. Я думала, какие-то финансовые проблемы или, может, просто такая небольшая послерождественская грусть. Никогда бы не подумала… — Она шмыгает носом. — Прошу прощения, должна высморкнуться.

— Пожалуйста.

Холли хватает его блокнот. Пишет в нем печатными буквами. Почерк у нее мелкий — зажатый, как Ходжес часто о нем думает. Написав, Холли тычет блокнот ему чуть ли не под нос, там написано: «Спроси о „Заппите“!»

Элдерсон протяжно, громко сморкается.

— Простите.

— Все в порядке. Нэнси, вы случайно не знаете — у миссис Эллертон не было маленького игрового устройства? Оно должно было быть розовым.

— Боже милосердный, как вы узнали?

— На самом деле я всего не знаю, — признался Ходжес. — Я обычный детектив на пенсии, у меня есть список вопросов, которые надо задать…

— Она говорила, ей дал его какой-то мужчина. Сказал, что это бесплатно, если она заполнит анкету и пришлет в компанию. Штучка такая чуть больше маленькой книжечки в мягкой обложке. Она у них в доме лежала…

— А когда это было?

— Дату не вспомню, но точно до Рождества. Впервые я видела это устройство на кофейном столике в гостиной. Лежало там вместе со свернутой анкетой, прошло Рождество, а оно все лежало: я заметила, потому что они елку убрали, и разок видела его на кухонном столе. Джен сказала, что включила его, чтобы посмотреть, как оно работает, нашла там пасьянсы, наверное, с десяток разных — и «Клондайк», и «Картину», и «Пирамиду»… Поэтому когда она стала им пользоваться, заполнила анкету и выслала.

— Она заряжала его в ванной Марти?

— Да, потому что там самое удобное место. Она, понимаете, в той части дома много времени проводила.

— Угу… Вы говорите, миссис Эллертон стала отстраненной?

— Немного отстраненной, — сразу исправляет Элдерсон. — В основном она была такая, как всегда. Такое же солнышко, как и Марти.

— Но о чем-то она задумывалась.

— Да, наверное.

— Что-то её угнетало.

— Ну…

— Это случилось не тогда же, когда она стала пользоваться тем игровым устройством?

— Да, пожалуй, что да… Теперь, когда я об этом подумала, — получается, да… Но как могли пасьянсы на той розовой штучке вогнать ее в депрессию?

— Не знаю… — говорит Ходжес и пишет в блокноте: «ДЕПРЕССИЯ». Он считает, что от «отстраненности» до депрессии — большой шаг.

— А их родственникам уже сказали? — спрашивает Элдерсон. — В городе их нет, но есть двоюродные в Огайо, я знаю, и в Канзасе тоже. Или, может, в Индиане… Имена есть у нее в записной книжке.

— Этим занимается полиция, пока мы разговариваем с вами, — говорит Ходжес, хотя потом думает позвонить Питу и уточнить. Может, старого коллегу это разозлит, ну и пусть. В каждом слове Нэнси Элдерсон такое горе, что ему хочется хоть как-то утешить женщину. — Можно еще один вопрос?

— Конечно.

— Вы не замечали, чтобы кто-то просто так крутился вокруг дома — без всякой необходимости?

Холли энергично кивает.

— Почему вы об этом спрашиваете? — очень удивляется Элдерсон. — Ну вы же не думаете, что кто-то чужой…

— Я ничего не думаю, — спокойно говорит Ходжес. — Я просто помогаю полиции, потому что в последнее время там большие сокращения. Городской бюджет уменьшился…

— Я знаю, это просто ужас.

— И они дали мне список вопросов — и вот этот последний.

— Ну, вроде никого не было. Я бы заметила, из-за перехода между домом и гаражом. Гараж отапливается, и там находится кладовка и сушилка. Я все время туда бегала, и оттуда видно всю улицу. До конца Хиллтоп-курт практически никто не доходит, ведь их дом последний. За ним поворот. Конечно, ходит почтальон, и курьеры из «Единой почтовой службы», иногда «ФедЭкс» с посылками, но так мы там на том конце улицы одни, разве если кто-нибудь заблудился…

— Так там совсем никого не было?

— Нет, сэр, я уверена — никого.

— И тот, кто дал миссис Эллертон игровое устройство, — тоже там не появлялся?

— Нет, он подошел к ней в «Риджелайн Фудс». Это продуктовый магазин под горкой, на пересечении Хиллтоп-курт и Сити-авеню. Далее еще за милю стоит «Крогер», на Сити-авеню-плазе, но Дженис туда не ходила, хотя там немного дешевле, потому что говорит, что надо всегда покупать поблизости, если ты… если… — Нэнси вдруг громко всхлипывает. — Но ведь она ходила за покупками повсюду, не так ли? О, я просто не могу поверить! Джен никогда бы не обидела Марти, никогда в жизни!

— Это очень печально, — говорит Ходжес.

— Мне надо сегодня же вернуться. — Теперь Элдерсон обращается скорее к себе, чем к Ходжесу. — Родственники приедут не сразу, видимо, а кто-то же должен обо всем позаботиться…

«Последний долг экономки…» — думает Ходжес, и эта мысль его трогает, а вместе с тем почему-то ужасает.

— Я хочу вас поблагодарить, что уделили нам время, Нэнси. Я вас сейчас отпу…

— Конечно же, там был тот пожилой мужчина… — говорит Элдерсон.

— Какой мужчина?

— Я его несколько раз видела возле дома номер 1588. Останавливал машину возле бордюра и стоял на тротуаре, словно осматривал дом. Тот, через дорогу и чуть вниз. Может, вы не заметили, но он продается.

Ходжес заметил, но не признается. Не хочет перебивать женщину.

— Как-то он зашел прямо на газон и заглянул в окно с эркером — это было перед последней большой метелью. Я думала, он организовал смотрины. — Она неубедительно смеется. — Моя мама, правда, говорила о таких «дурак думкой богатеет» — так как он точно не был похож на человека, которому это по карману.

— Не был похож?

— Ага. Он был в рабочей одежде — знаете, такие зеленые брюки и куртка теплая, залатанная маскировочной лентой. Ну и машина у него на вид очень старая, на ней слегка грунтовку из-под краски видно. Мой покойный муж называл её — «краской бедняков».

— А вы не знаете, какая это была машина?

Тем временем перелистывает блокнот на следующий лист и пишет: «НАЙТИ ДАТУ ПОСЛЕДНЕЙ БОЛЬШОЙ МЕТЕЛИ». Холли читает и кивает.

— Нет, к сожалению, я в машинах не разбираюсь. Даже цвета не вспомню — только те пятна грунтовки. Мистер Ходжес, вы уверены, что здесь нет ошибки? — почти умоляюще говорит она.