Тяжёлый дождь

– Слава богу! Живой. Ушёл позавчера, даже не позвонил, не сказал, где ты, в порядке ли ты. Я волновалась.

   Она прижала меня к своей огромной груди. Такая реакция – что-то вроде удара по яйцам. Неожиданно, внезапно. Спрашиваю её, не будет ли она ругаться?

– Да господь с тобой! Главное – с тобой всё хорошо. Ты завтракал? Нет? Тогда иди в гостиную, я быстро умоюсь и что-нибудь приготовлю. Вот и славно…

   Где-то в моей голове, в самых далеких и пыльных её уголках, происходит серия крохотных землетрясений. Привычка приготовила меня к долгому разговору, наставлениям и упрёкам. Что я получаю в итоге? Объятия и завтрак. И счастливое, воистину счастливое лицо "мамы". Коллапс. Блэкаут. Видимо, бесконечный поток однообразия порой выплёвывает нечто экстраординарное.

   Иногда паук-птицеед может лишь ударить передними лапками для отпугивания.

   Карма в голос смеётся надо мной.

– Кстати, не помню, говорила я тебе, или нет, но завтра нам нужно быть на похоронах Бэтти Тэйлор.

   Спрашиваю, что с ней случилось?

– Сынок, все умирают.

   Возможно, память подчас подводит Дороти, но не логика.

– Ты завтра ничем не занят?

   Говорю, что свободен.

– Вот и хорошо. А то я одна не добралась бы до кладбища. Всё, садись, ешь. А я пойду, послушаю новости.

   Все умирают. Слушаешь ли ты новости, или жаришь бекон. Трахаешь Эмили подо мхом или же блюёшь на себя, видя ретроспективные сны. Вдыхаешь тлетворный душок догорающей помойки или же ароматы фиалки, бергамота и розы. Немота заразна. Нет. Немота неизбежна.

   9

   Тысячи надгробных плит, изрезанных и молчаливых. Все эти имена…они когда-то что-то значили. А сейчас только имена. Фрэд, Эллис, Мадонна. У них были дружные семьи, любимая работа, признание. Покажите мне человека, счастливого в браке, довольного тем делом, которым он занимается, но притом уважаемого и необходимого во враждебной среде.

   Замена переменной.

   Вместо ужина в ресторане со своей супругой ты идёшь на встречу с деловым партнёром, женщиной, которую тебе необходимо поиметь, дабы расположить к себе, непробиваемую холодную суку. Ты вроде как невзначай задеваешь ногой её голень, говоришь ей о том, как она прекрасно выглядит и что её аромат сводит тебя с ума, что невозможно сосредоточиться на беседе. Вы выходите из "Бордо", останавливаете такси, ты открываешь, как истинный джентльмен, дверь своей спутнице и садишься рядом. На расстоянии ладони может показаться, что возникло какое-то сексуальное напряжение между двумя подвыпившими партнёрами. Сексуальное напряжение ценой в половину имущества.

   Ты кладёшь руку на её колено и озвучиваешь водителю пункт назначения. Отель "Хилтон". Убеждаешь даму, мол, что там есть все условия, необходимые для переговоров.

   Гигантская двуспальная кровать.

   Минибар.

   Джакузи.

   Атрибутика выгодного контракта. Её морщинистая и рыхлая грудь стучит по твоему подбородку, а тощие ягодицы врезаются в бедренные мышцы. Она кудахчет, сидя на тебе, так, словно её никто не трахал годами. И ты это знал. Надел два презерватива, чтобы погасить собственную брезгливость. Но брезгливость – это единственная причина не спать с кем попало ради выгодной партии. Разве нет? Жена поймёт. Должна, по крайней мере, понять. Она же хочет новый дом в районе Холмов. "Дорогая, я вчера переспал с Греттой, помнишь её? Я знаю, ты не обижаешься".

   Момент истины. Ты жалеешь, что заключил брачный контракт. Элементарный просчёт. Незнание математики женской души. И вот он, этот серый надгробный камень. "Фрэд Далтон". Любая могила – оплот лицемерия. Посмотри на венки. "Любимому отцу, восхитительному сотруднику, великолепному дяде". Любит ли его жена после того, как он закидывал палку в каком-то говённом отеле пожилой бизнес-леди? Не насрать ли двухлетним племянникам на человека, которого они и не вспомнят через неделю? Сотрудники? Это всё те же любители погоревать, мастера предаваться скорби, магистры сострадания. Выйти из душного, пропитанного менеджерским потом офиса и хорошенько надраться. Панихида – лучший повод, который разобьётся о недоверие жён, возмущённых видом своих мужей. Своих стен. От которых в итоге остаётся только камень. Рано или поздно. И неважно по какой причине они окажутся в деревянной ловушке.

   Ты едешь на машине и видишь, как на встречную полосу вываливается огромный Фредлайнер. Инстинкт жизни подавляет инстинкт смерти, руки выкручивают рулевое колесо до отказа, автомобиль оказывается в кювете. Пока ты куришь шестую сигарету и дожидаешься эвакуатора, в голове стробоскопом мелькает одна и та же мысль. Ты ехал домой, чтобы выпить бутылочку пива и расслабиться, сидя перед телевизором. И вот ты чуть не погиб.

   Пугает не мысль, что ты мог умереть.

   А альтернатива.

   Ты мог приехать домой и продолжить спокойно разлагаться. Пиво или смерть.

   Жажда приключений порицает тебя, лёжа на плече и нашептывая: "Лучше бы ты помер, друг, лучше бы ты помер".

   Дэл? В костюме. Я не удивлюсь, если сегодня еще кто-нибудь умрёт.

– Засунь своё удивление куда подальше, приятель. Пока мы с тобой провожаем мисс Тэйлор в долгий и славный путь, Каталина сидит дома одна. Так что пойдём к могиле, простимся, и ты поедешь к сестре: там сможешь смотреть на неё, сколько влезет.

   Ты знал Бэтти Тэйлор?

– Конечно, знал. Она покупала у меня сувениры, ими весь её дом завален. Пару месяцев назад у неё скончался муж, вот теперь она.

   Земля устлана красной листвой, делаешь шаг, а жёлтый подшёрсток прощается со своим позвоночником. Так хрустит осень. Серые акаты над головой орошают нас. На каких бы похоронах ты ни присутствовал, всегда звучит пошлая фраза вроде: "Даже природа оплакивает смерть Бэтти". Все хотят думать, что они кому-то нужны.

   Природа оплакивает живых.

   Вчера мы ездили с Дэлом в детский дом, которому он теперь продаёт свои изделия. Две сотни глаз, разглядывающих твои руки. Не принёс ли ты чего, не подбросишь ли мелочи. Если бы я не знал, в каком учреждении оказался, то мог бы подумать, что попал в обыкновенную школу. Все дети были аккуратно одеты, не было этих перепачканных физиономий, которые показывают в кино. На каждого тощего мальчугана с ускоренным метаболизмом приходилось по два атлета и толстяка. У этих детей всё хорошо. Ну, за небольшим исключением – их когда-то выбросили как прокладки.

   Но они смотрели на мои руки. Ждали, что сейчас я залезу в карман и достану оттуда счастье. Или сотру им память. Что угодно, только бы разбавить это четырёхстенное уныние. Почему я вспомнил об этом визите? Вид из окна. Детское кладбище. Самое честное кладбище из тех, которые мне доводилось видеть. Никаких венков, никаких "помним, любим, скорбим". Всего три надписи.

   Имя.

   Годы жизни.

   "Господь помнит каждого".

   В игровом зале, на доске почёта, висело три сочинения, победивших в литературном конкурсе среди детей десяти-двенадцати лет.

   Какие они – мои мама и папа.

   Аманда Г. Десять лет.

   Я помню своих родителей. Они часто приглашали своих друзей. Кто-то уходил на кухню и что-то жарил в духовке. Но я никогда не кушала то, что они там готовили. Какие-то шарики, растения, кажется. Потом они закрывались в спальне и выходили через час или два с красными и довольными лицами. От них пахло йодом. У папы в руках всегда был мешочек с какими-то обёртками, а один раз я даже разглядела шприц. Я спросила его, не заболел ли тот, а он, сев на диван, сказал, чтобы я убиралась к чертям. Мама у меня была очень красивая. Мне нравились её короткие юбки и туфли на высоченном каблуке. Ночью она уходила на работу, а возвращалась под утро вся растрёпанная и злая. Часто у неё на лице были синяки. Они с папой никогда мне ничего не рассказывали. А я знала, что маму бьёт сутенер. Моя мама была шлюхой и наркоманкой. Отец торговал героином и тоже кололся. Просто я не хотела обижать своих родителей. Я любила их. Просто так. За день до появления социального работника папа попросил пережать ему руку жгутом. Он сказал, что заболел. Я всё сделала правильно. В тот вечер он принёс мне мороженое. Самое обыкновенное. Усадил к себе на колени и, засыпая, напевал одну и ту же фразу: «Эти люди…скучные, как Новый Орлеан, они все идут вниз, как южное солнце». С его хрипом уснула и я.

   Скучные, как Новый Орлеан, люди. Они все идут вниз, словно южное солнце. Ты никогда не поверишь в то, что это написала десятилетняя девочка. Мне не хочется ее жалеть или плакать. Возможно, пожать её маленькую ручонку и сказать, что ей повезло. Крупно повезло.

   Вокруг меня знакомые и друзья Бэтти Тэйлор. Все они утирают платками сухие глаза и посматривают на часы. Ждут, когда кортеж отвезёт их в дом усопшей, где можно будет выпить виски со льдом и поговорить о своих проблемах.

– Сынок, отвезёшь меня домой?

   Дороти не такая как они. Я уже говорил Аннет, что миссис Бальмонт самая одинокая из всех, с кем мне приходилось работать. Живой памятник состраданию. Я не хочу, чтобы она пропускала через себя чью-то смерть. Не хочу, чтобы Дороти обнимала свой фотоальбом каждую ночь, думая, будто это что-то изменит.

   Воспоминания тянут вниз, подобно необратимости, что влечёт за собой южное солнце.

   Когда гроб опустили на дно могилы, и работники принялись его закапывать, Дэл что-то буркнул себе под нос.

– Я сделал всё, что мог. Веселитесь.

   С кем ты разговариваешь?

– С бабушкой твоей. Отвези Дороти домой и отправляйся к Каталине. Тебя ждёт сюрприз.

   10

   "Langoth". Если ты не слышал об этой конторе, значит, ты думаешь, что счастлив. Либо уже был клиентом компании "Лэнгот".

   Название предложил автор идеи о "затирании памяти" – Пол Маккалеб. Во время презентации своего метода, который в научных кругах именуют "моделирование диссоциативной фуги и ретроградной амнезии с помощью электросудорожной терапии", он рассказал, почему выбрал именно этот термин:

   «Лэнгот – это староанглийское слово, которое означает специфический вид тоски. Человеку могли привидеться бог, райские кущи или же огромное око в стене его спальни. То, чего не было на самом деле. Никогда. Плод воображения. Но всю оставшуюся жизнь он ищет знаки, записки, намёки на то, что когда-нибудь вновь встретится с увиденным».

   Какой-то умник назвал подобное явление – ложный инсайт. Ты что-то видел, тебя это впечатлило, но разглядеть как следует – не успел. Второсортное просветление.

   Как будто подразнили.

   Работа "Лэнгот" заключается в следующем: ты не хочешь помнить ничего из своей жизни. Тебя не устраивают отношения в семье, не можешь справиться с расставанием, тебе кажется, что суицид – самый точный ответ на вопрос одиночества. Ты обращаешься за помощью к специалисту, он рассказывает о том, что тебя ждёт впереди, и какую сумму ты обязан заплатить.

   «Методика, предложенная доктором Маккалебом, практически безопасна и почти не имеет побочных эффектов и противопоказаний. Основной же эффект достигается с помощью аппарата электросудорожной терапии. Серия однополярных прямоугольных импульсов тока проходит через соответствующие структуры мозга и воздействует на его нейроны. При этом память на универсальную информацию (литература, науки) сохраняется».

   Предварительно ты должен написать сценарий последующей жизни. Легенда, которой будут следовать санитары "Лэнгот", как только ты придёшь в сознание. То, какой ты видишь свою жизнь после "затирания". Ты должен отнестись к этому максимально серьёзно. Нельзя требовать от них информацию вроде "сэр, вы – рок-звезда или миллиардер". Если ты не Ларс Ульрих или Уоррен Баффет, конечно.

   Новое имя.

   Новое место жительства. Ты обязан позаботиться о том, где будешь жить.

   «Мы рекомендуем отель, желательно, в другом городе. Оплачивайте заранее три недели проживания, так как во время ремиссии вам нельзя будет работать, и в легенде указывайте ту специальность, которой обучены. Мы не делаем новых людей. Мы помогаем забыть старых».

   "Вы должны понимать, что личность – это, прежде всего, субъект социокультурной жизни, носитель индивидуального начала, самораскрывающийся в контекстах социальных отношений. Ваш опыт – ваша личность. Всего, что было раньше, не станет. После процедуры вы – социальный покойник. Ничто. Вы проснётесь и увидите кучку санитаров, пытающихся вам впарить какую-то ерунду. Первый вопрос, который вы зададите: «Что со мной произошло?»

   «Можете предложить свою версию произошедшего. Можете посоветоваться с нами. У нас предусмотрено более пяти сотен различных сценариев, в которых объясняется ретроградная амнезия. То, почему с вами произошла беда, – один из важнейших этапов в моделировании последующей жизни. Была ли это ваша ошибка, или же таково стечение обстоятельств».

   «Вы одиноки. Вам больно. Но не ждите, что вы очнётесь преисполненными решимости и внутренних сил. Полнейшая дезориентация. Незнакомые люди, странное помещение. То, что вы выберете для себя-будущего, станет фундаментом для всех оставшихся лет вашей жизни».

   «Нужно продумать всё до мельчайших деталей. У нас работает более ста консультантов-редакторов, которым будет передан ваш сценарий. Это делается на случай, если есть какие-то логические несоответствия, или что-то выпущено из вида. После правки легенды вы вновь прочтёте её и тогда подпишете договор».

   «Я вновь и вновь акцентирую внимание: любая информация после пробуждения будет казаться правдой. Не спешите со сценарием».

   «Вам всё предельно ясно, или возникли какие-то вопросы?»

   Что отвечают на это люди, которые готовы даже на самоубийство?

   «Я всё понял».

   «Да, всё ясно. Лишь бы уже приступить к процедуре».

   «Ясно. Можно ли заказать сценарий у ваших редакторов, чтобы ускорить процесс?»

   «Можете просто стереть все?»

   Это обречённые люди. Поколение безвольных недоносков, у которых появилась возможность избежать ответственности. Свалить всё на потерю памяти. Они считают, что погасить боль – это стать счастливым. Они убеждены, что страдания – единственный барьер в достижении благоденствия. Их родители – люди, распорядившиеся их жизнями не так, как нужно было это сделать. Все всё знают. Но никто не думает о последствиях. Счастьезависимые отбросы.

   Один из ста клиентов – действительно нуждающийся в помощи человек, прошедший все круги ада, но оставшийся в живых. Война, цунами, смерть любимой женщины. Для бегства есть сотни причин, но настоящая – лишь одна. Даже если такая причина имеется, ты избавляешься не от того, что на самом деле тебе мешает. Всё равно что вырезать аппендикс, умирая от воспаления лёгких. Один из ста, тот самый "реально нуждающийся", развернётся и покинет "Лэнгот", плотно прикрыв эту дверь. Стереть память – стать никем. В своих надуманных трагедиях ты не слушаешь, что тебе говорят. Ищешь лазейки, ведущие к просветлению. Кроты, роющие норы к золотым горам. Слепые трудяги, бессмысленные и несущественные.

   Подобно тому, как разгораются споры и дебаты вокруг эвтаназии, или смертной казни, некогда разверзлась пропасть и над методикой доктора Маккалеба.

   "Я не убиваю людей, а облегчаю их участь. Вы никогда не хотели проснуться другим человеком? Не быть заложником сложившейся безвыходной ситуации? Только представьте: вы никому ничего не должны, выстраиваете свой собственный мир, обрастая теми знакомствами, которые вам действительно нужны. Делаете не то, чему вас учили, а то, чему научили себя. Рядом не будет такого человека, перед которым вы бы испытывали чувство стыда за содеянное. Наивысшая ступень одиночества – независимость. И одиночество – это не проблема сама по себе. Люди часто путают непонимание их натуры с эмоциональной изоляцией. Всё, что вы могли сделать, осталось за дверью чужого мнения. Суждение извне – самый надежный стопор, непреодолимая баррикада, которую мы научились рушить. Подобные проблемы, по большей части, касаются молодых людей. Проще говоря, они готовы менять что-то. Люди преклонного возраста – трусы, их консервативная модель мышления рождает плотную защитную оболочку, вирусный капсид. Они никогда не признаются, что их не устраивает собственное существование. Потому что это не солидно, потому что это не по-взрослому. Это люди полагают, что знают устройство мироздания, где главный аргумент – опыт. Где возраст – гарант абсолютного знания. Они глубоко ошибаются. Заблуждение – продукт конфликта двух мнений, вбиваемых в одну голову. Дайте себе шанс…"

   То была одна из самых лживых апологий, что мне доводилось когда-либо слышать. Пол Маккалеб – герой, победивший саму боль. Человек, избавивший землю от одиночества. Чушь собачья. Казалось бы.

   "Лэнгот" не знает, что такое "выходной". Очередь к ним выстроилась года на два вперед. Все хотят начать жизнь с чистого листа. В самом прямом смысле.

   Все хотят быть идеальными.

   Все заканчивают на кладбище.

   «Мистер Симмонсон, ваш сценарий был одобрен редакторами. Мы назначим процедуру на восемнадцатое число». Последние слова сотрудника «Лэнгот», некогда адресованные некому Дэлмеру Симмонсону.

   11

   Прошло всего три секунды, и дверь открылась. Возможно, мне кажется, но Каталина ждёт меня, ждёт, когда я заговорю или уставлюсь на её кобальтовые глаза. Чуть отойдя в сторону, она приглашает меня войти. В доме пахнет санталом.

   Санталовое масло отлично фиксирует верхнюю и нижнюю ноту аромата. Но сейчас всё чаще используют синтетические заменители.

   Седьмой круг. Горючие пески. Лихоимство.

   Сестра Дэла берёт меня за руку и ведёт на второй этаж, наверное, в собственную комнату. Я иду чуть позади. Оторвать взгляд от задницы Каталины невозможно. Она делает шаг, а ягодица, прикрытая спортивными штанами, подмигивает мне, дразнит, хочет, чтобы я к ней прикоснулся. Ровно двадцать ступеней. Каталина ускорила шаг и, поравнявшись с ванной комнатой, резко останавливается. Оборачивается, смотрит, а свободной рукой толкает дверь.

   Напротив душевой кабины стоит табурет – самый обыкновенный и деревянный, скорее всего, изготовленный самим Дэлом-мать-его-Мастером-Симмонсом. Продолжая поддаваться её воле, я вхожу, не совсем понимая, что происходит. На раковине лежит какой-то листок, сложенный вчетверо – немного пожелтевший. Каталина отпускает меня и падает на пол душевой кабинки. Двадцать минут я стою, пытаясь понять, чего она от меня хочет. Сев на табурет и подавшись немного вперед, я все же спрашиваю, что мы здесь делаем?

   В ответ – молчание.

   Мне стоит посмотреть на листок?

   Никакой реакции.

   Минуты отбивают множества моих недоумений.