Помоги проекту - поделись книгой:
— Дикая кошка. Скажи спасибо, что мимо, не то…- прошептал Митя и подтолкнул товарища: дескать, давай бог ноги!
Укладываясь спать, он тщательно припер изнутри дверь толстым суком, объявив, что без огня ходить в темноте больше нельзя.
— Этот черт, раз учуял, повадится теперь…
Наутро, как было решено, они собрались в путь. Спозаранку Митя в последний раз развел костер. И будто этого сигнала только и ждали — перед входом в бухту показался мотобот!
— Наш! Наш! — закричал Митя. Он узнал мотобот рыбозавода.
Приятели начали поспешно валить сушняк в костер, раздувать огонь. Но сигнал и без того уже заметили. Спустя час мальчики находились на мотоботе в обществе Митиного отца и Юриного дяди, которые бранили их на все корки. К вечеру они были дома.
В покинутой бухте сохранился лишь один знак пребывания в ней двух товарищей. На склоне сопки, обращенном к океану, был вбит Юрой колышек, на колышке — кусок коры, и на ней сажей от костра криво выведенная надпись:
Бухта Туманов.
На восток
Юрий Синицын проснулся, посмотрел на спящего Дмитрия Никуленко и выглянул в окно. Поезд стоял на какой-то станции. Соседний путь был занят длинным товарным составом. Возле платформы, на которой высился большой станок, озабоченно толковали о чем-то несколько человек. Из соседней теплушки слышался детский плач…
Знакомая, много раз виденная за эти дни, невеселая картина: вагоны и платформы с оборудованием эвакуируемых заводов, а рядом, в теплушках,- рабочие, едущие вместе со своими заводами, их семьи; в отодвинутые двери видны печи-времянки, развешанное белье, наспех сбитые нары…
Юрий вздохнул, отвернулся от окна. Умом он понимал неизбежность и необходимость эвакуации, но при виде этих теплушек испытывал горькое чувство: «Жизнь на колесах!» Порой ему казалось, что вся Россия тронулась с места, сорванная ветром войны.
Синицын еще не понимал, что все это на первый взгляд беспорядочное движение подчинено единой мысли и плану, что на Урале, в Сибири эвакуируемые заводы, сойдя с колес, начнут работать и жить второй напряженной жизнью.
Было раннее утро. В вагоне все еще спали. Юрий натянул на плечи китель, вышел.
Станция была небольшая, сплошь забитая составами, только первый путь оставался свободен. «Почему мы стоим?» — подумал Синицын.
И, будто в ответ ему, издали донесся паровозный гудок и послышался шум приближающегося поезда. С оглушающим лязгом ворвался на станцию поезд, окутанный дымом и паром, и, не останавливаясь, трубя и свистя, помчался дальше — на запад, на запад, на фронт!
Почему он здесь, а не там, куда умчался поезд, везущий бойцов на фронт? Почему именно он, Синицын, выпущенный до срока младший лейтенант флота, назначен не на берега Балтики или Черного моря, охваченные пожаром войны, а на тихие берега Тихого океана?
Юрий постоял и вернулся в вагон, надеясь уснуть. Но сон не шел. Мысли о войне, о враге, который наступает, тревога и боль, неутоленная жажда деятельности, которая одна способна была смягчить, заглушить тревогу и боль,- все это делало его раздражительным, злым. Сейчас он злился на самого себя за то, что не спит, когда все спят, и думает о том, о чем решил не думать.
К двадцати годам Юрий превратился в красивого молодого человека с отличной выправкой, которая достигается не сразу и которой он поэтому гордился, а Митя вытянулся в «коломенскую версту» и выглядел еще более худощавым, поджарым, чем пять лет назад, когда они впервые встретились. Его волосы потемнели, но рядом с черноволосым, черноглазым и смуглым товарищем он и сейчас казался белобрысым.
Жизнь обоих сложилась так, как они хотели. Призванные на военную службу, они были направлены по их просьбе на курсы младших лейтенантов в Кронштадте. А после курсов их ждало назначение на флот. Чего еще желать?..
Синицын, обладавший хорошими способностями, учился, как и в школе, легко, а Никуленко брал усидчивостью, упорством. Зато в морской практике он был первым. С ним было трудно тягаться.
Они были связаны той дружбой, которая, раз возникнув, не прекращается и с годами только крепнет. Это не означало, что всегда и во всем они были согласны между собой. Напротив, спорили они довольно часто. Точнее, спорил Юрий. Дмитрий обычно предпочитал слушать, изредка вставляя два-три слова. Ни красноречие, ни горячность друга не способны были поколебать его мнение, которое он высказывал не сразу, а основательно подумав.
Незаметно Юрий уснул. Проснулся он, когда в вагоне все давно встали. Слышался громкий говор, стук костяшек (за перегородкой забивали «козла») и чей-то раскатистый смех.
Поезд, пыхтя и как будто отдуваясь от усталости, взбирался на подъем. Равнина кончилась. Впереди виднелись, возвышаясь один над другим, лесистые холмы.
— Скоро Урал,- сказал Дмитрий.
Урал! Железный пояс обороны, как его именуют в газетах. Его огромные заводы дают все, что нужно фронту.
— Куда же, по-твоему, нас все-таки назначат?..- Юрий в который раз нетерпеливо ждал от друга ответа.- Тебе ведь знакомы там все уголки.
— Не знаю,- неохотно отозвался Дмитрий.
Он по-прежнему не любил бесцельных вопросов и обыкновенно больше слушал, чем говорил.
— Ясно. Загонят в такую дыру, куда Макар телят не гонял!
Юрий встал и, так как поезд замедлил ход перед остановкой, собрался выйти из вагона.
Но его окликнул низкий, ворчливый голос:
— Товарищ младший лейтенант!
Синицын обернулся. Голос принадлежал немолодому горбоносому моряку, которого он не знал. Очевидно, моряк сел в поезд недавно.
— Слушаю,- ответил Юрий.
— И слушайте внимательно! — тем же ворчливым тоном произнес незнакомый моряк.
Теперь Юрий разглядел на его кителе, висевшем рядом с ним, знаки различия капитана береговой -службы.
— Слушаю, товарищ капитан! — Синицын подтянулся, став в положение «смирно».
— Да вы не тянитесь,- махнул рукой капитан.- Вольно, вольно…- И он посмотрел на Юрия из-под кустистых бровей: — Я" вот слушаю, как вы ругаете наш край. Дыра… Макар телят не гонял… А знаете вы эту дыру? Бывали у нас?
— Бывал… Был однажды, пять лет назад.
— Бы-ыл…- презрительно протянул капитан.- Пожить надо, а тогда рассуждать! — Он помолчал. Суровое выражение его коричневого горбоносого, как у индейца, лица вдруг смягчилось: — Обиделись, что на фронт не послали? По глазам вижу. Так?
— Точно так! — с готовностью откликнулся Юрий.
— Оно и видно, что не нюхали пороха,- усмехнулся капитан.- Храбрость не в том, чтобы без спросу лезть в огонь. Пошлют, когда надо. Тогда и покажете себя. А где это случится — кто знает…- Он развел руками и посмотрел в окно.- Вот станция. Идите!
…Поезд шел и шел. Он уже перевалил через Урал и мчался по просторам Сибири. Снова, как пять лет назад, Юрий видел за окном вагона бесконечную тайгу. Но не было того безлюдья, которое тяготило его тогда! Станции, полустанки шли гуще, города и поселки были больше, многолюднее, и вообще всего как будто прибавилось: людей, домов, машин, заводских труб, поднимавшихся там, где раньше стоял нетронутый лес.
Когда поезд прибыл во Владивосток и товарищи вышли на перрон, Митя вдруг толкнул Юрия в бок:
— Смотри-ты… Батька! И Валёк… Вот угадали!
И Юрий увидел спешащих им навстречу седоусого старика, Макара Ивановича, и румяную девушку, в которой он едва ли мог признать девчонку-озорницу, какой помнил ее пять лет назад.
Встречи
Явившись в штаб Тихоокеанского флота, младшие лейтенанты Синицын и Никуленко были временно, впредь до назначения, зачислены в резерв с местопребыванием во флотском экипаже Владивостока.
— Интересно,- сказал Синицын, выходя из штаба.- Ехали, ехали — и приехали… в экипаж!
Впрочем, сказал он это без обычного запала: было ясно, что в резерве они пробудут недолго.
Устроившись, товарищи получили увольнительную на три дня и съездили к Митиным родителям.
Так Юрий вновь очутился в бухте, в которой был пять лет назад. И, как тогда, она открылась перед ним внезапно, блеснув густой синевой между зеленых мохнатых сопок. И сопки знакомо вздымались вокруг подобно зеленым, застывшим волнам. И тот же ветер океанских просторов пахнул в лицо.
— Помнишь, Митя?..- спросил Юрий.
Ему хотелось сказать, что сам-то он хорошо помнит и никогда не забудет, как Митя спас его во время шторма, выбросившего их на берег необитаемой бухты.
— Еще бы…- усмехнулся Дмитрий.- Отважные мореплаватели! Робинзоны!
— А славное все-таки было время…- сказал Юрий задумчиво и немного мечтательно.
— Куда уж лучше! — Дмитрий насмешливо посмотрел на товарища.- Шлюпку утопили и сами едва не отправились к рыбам.
«Митя все такой же,- подумал Юрий.- А я?»
— Интересно, что там теперь, в этой бухте? — Он вопросительно посмотрел на друга.
— Не знаю. Я бы там дальнобойную батарею поставил. Место подходящее,- ответил Дмитрий.
Макар Иванович, расслышавший последние слова, сердито вставил:
— Мест подходящих у нас много. Людей мало. Вот беда. Он уставился из-под нависших бровей на сына, потом на
Юрия и неожиданно подмигнул, словно хотел сказать: «Ну, да такими молодцами авось не пропадем!»
Макар Иванович оставался все таким же шумным, говорливым и все так же любил жаловаться, что рыбозаводу, которым он руководил, мешают, вставляют палки в колеса.
По военному времени за это под суд! — гремел он своим
зычным, «боцманским» голосом.
Казалось, он совсем не постарел и время не властно над ним.
Юрию вспомнились слова дяди Феди, сказанные Макару Ивановичу пять лет назад: «А и здоров же ты, старый чертяка!» Да, оба они были, как видно, из породы не знающих износу людей. Дяде уже шестой десяток, а он еще служит старпомом на судне, бороздящем Тихий океан.
— Бросил меня Федор Антонович. С ивасями оставил! — шутливо сказал Макар Иванович, под шуткой скрывая сожаление, что не смог последовать примеру старого друга.
Он подергал седые, увы, уже не пышные, а поредевшие и пожелтевшие от табака усы и переменил разговор:
— Что-то плохо воюем. Немец лезет и лезет…
— Пока… лезет,- ответил Митя.
— Знаю, что пока. А пора бы повернуть его пятками назад.
— Голову фашистам отвернуть — вот что надо! — воскликнул Юрий. Он не умел, как Митя, сохранять хладнокровие, когда заходила речь о войне.- Дайте срок, заплатят за всё!
— Ну-ну…- Макар Иванович шумно вздохнул, покосился на Юрия. В его взгляде юноше почудилось: «Ты не здесь бы храбрился».
— А у вас как? Спокойно? — поинтересовался Митя.
— Пока спокойно,- в тон ему ответил Макар Иванович.- Но, сам знаешь, нынче спокойно, завтра…- Он не договорил.
Дверь распахнулась, в комнату вошла Валя.
Походка у девушки была легкая, стремительная, и в выражении румяного лица с чуть вздернутым носом и серыми блестящими глазами было тоже что-то стремительное и нетерпеливое. Как будто хотелось ей куда-то поспеть, а куда — она и сама пока не знала.
— Вот, полюбуйтесь! — объявил Макар Иванович, показывая на дочь.- Бросить нас вздумала. Хочет на курсы медсестер. Что ты скажешь!
При этих шутливо сказанных словах лицо девушки вспыхнуло.
— Правда? — тоже шутливо спросил Митя.
— А хоть бы и правда! — произнесла Валя звучным, грудным голосом, исподлобья глядя на отца.- А не пустите — сама уеду! — и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
— Ох, и бешеная! Беда…- Макар Иванович покрутил лысой головой.
Впрочем, и голос его и лицо не выражали большого огорчения.
— В тебя, батя,- промолвил со своей обычной усмешкой Митя.
— Верно! — не без удовольствия согласился Макар Иванович.- У нас в роду все горячие. Один ты, Митяй, рав-но-ме-рен-ный.
Отец и сын посмотрели друг на друга, рассмеялись.
Перед вечером Юрий и Митя искупались за сопкой Медведь, где купались когда-то, будучи подростками. Вода в бухте была удивительно теплой, несмотря на то что лето кончилось. Стояли ясные дни начала сентября. Зеленые сопки кое-где уже рдели пятнами. По утрам захолаживало, но днем еще припекало по-летнему.
Лежа на мелком, мягком песке, Юрий смотрел на море. Там то появлялся, то исчезал быстроходный катерок. Юрий вспомнил, что за сопкой расположен морской пограничный патруль, о котором когда-то с такой важностью говорил ему Митя. Он улыбнулся.
Искупавшись, товарищи не спеша возвращались обратно. Юрий с любопытством поглядывал по сторонам. Прежде, он помнил, берега бухты были пустынны, только вокруг рыбозавода теснился небольшой поселок. Теперь поселок разросся, дома уже взбирались на склоны сопок, сооружены были новые причалы, вдоль берега тянулись склады, мастерские, а вдали дымила труба рыбозавода, казавшаяся Юрию еще выше, чем прежде.
Вечерело. Закат был красный, обещая ветреный день. На сопках лежали облака, тяжелые и неподвижные, будто вытесанные из белого камня. Внизу раскинулось море, густо-зеленое, похожее на застывшее стекло. А справа от сопки Медведь на воду пала широкая, синяя тень.
— Красиво здесь…- сказал Юрий и подумал: « А тихо так, будто войны и в помине нет!»
Но война напомнила о себе — и в тот же вечер.
Макар Иванович вернулся домой поздно, когда товарищи укладывались спать. Он вошел к ним в комнату, притворив за собой дверь.
— Ты чего, батя? — спросил Митя, окинув отца внимательным взглядом и угадав, что он чем-то расстроен.
Не отвечая, Макар Иванович сел и принялся с особенной тщательностью сворачивать папиросу. Митя знал эту отцовскую манеру и терпеливо ждал. Макар Иванович сделал две-три быстрые и глубокие затяжки и, окутавшись облаком табачного дыма, сообщил, что получена радиограмма: судно, на котором служил Федор Антонович, задержано японским миноносцем.
— Задержано? Почему? — удивился Юрий.
Поделиться книгой: