Ленин. Самая правдивая биография Ильича

В Петрограде Ленин и Крупская поселились у супругов Елизаровых – старшей сестры Владимира Анны и ее мужа Марка. Их квартира находилась на Петроградской стороне, на Широкой улице (впоследствии ее переименуют в улицу Ленина, как и тысячи улиц по всей стране). «Когда мы остались одни, Ильич обвел комнату глазами. Это была типичная комната петроградской квартиры, почувствовалась реальность того факта, что мы уже в Питере, что все эти Парижи, Женевы, Берны, Цюрихи – это уже действительно прошлое», – вспоминала впоследствии Крупская. И действительно, Ленину никогда в жизни больше не придется покидать российскую территорию.

Владимир Ильич съездил на Волковское кладбище, побывал на могиле матери – это было одним из первых его пожеланий. Дома он часто играл с приемным сыном Елизаровых, Горой Лозгачевым. Даже в разгар революционного кризиса у Ленина находилось на это время. «Он был как-то безоблачно весел, и улыбка ни на одну минуту не сходила с его лица. Было видно, что возвращение на родину, объятую пламенем революции, доставляет ему неизъяснимую радость», – вспоминал один из его товарищей по партии Федор Раскольников.

«Апрельские тезисы» были опубликованы в «Правде» 7 апреля. Ленин тем временем вел неустанную агитационную работу. На следующий день после своего прибытия в Петроград он произнес пламенную речь в особняке Кшесинской, требуя перестройки партийной работы и более динамичного развития партии. Слушателей поражала его энергия, его уверенность в собственной правоте. Затем последовали выступления в Таврическом дворце, на Всероссийской конференции Советов рабочих и солдатских депутатов. Ленин жестко отверг предложение меньшевиков о сотрудничестве. Меньшевики считали, что ситуация еще не созрела для социалистической революции, что время прихода социал-демократов к власти еще не настало. Союз с ними означал бы для Ленина отказ от своих идей и убеждений. Несмотря на разочарование ряда сторонников, он отверг воссоединение двух фракций. Впрочем, и саму РСДРП как единую (хотя бы формально) партию Ленин сохранять не планировал, заявив о необходимости создавать отдельную большевистскую организацию.

Этот вопрос был одним из главных на Седьмой партийной конференции, состоявшейся в конце апреля. Тем временем лучшим союзником Ленина оказалось Временное правительство. Дело в том, что Февральская революция вызвала серьезные опасения у Великобритании и Франции, правящие круги которых резонно предполагали, что дело может закончиться выходом России из войны. Чтобы рассеять эти подозрения, министр иностранных дел Милюков 18 апреля опубликовал ноту, в которой заявил о готовности сражаться до победного. В условиях, когда в тылу все устали от военного положения, а на фронте солдаты предпочитали брататься с немцами, а не воевать с ними, нота Милюкова вызвала взрыв возмущения. В Петрограде прошли массовые демонстрации. Милюков и еще несколько министров ушли в отставку, но ситуацию это не спасало: все больше людей задавались вопросом о том, сможет ли Временное правительство выполнить свои обещания, не является ли оно просто старой властью на новый лад, как об этом говорил Ленин.

В такой ситуации предложения Ильича на партийной конференции встретили полный успех. Среди полутора сотен делегатов, представлявших в общей сложности около 80 тысяч человек, были одни большевики. Фактически после этой конференции в названии партии появился новый элемент – теперь она называлась РСДРП(б). Маленькая «б» в скобочках обозначала большевиков. На единой социал-демократической партии, видимость которой продолжали поддерживать много лет, был окончательно поставлен крест.

На партийной конференции был принят лозунг «Вся власть – Советам!». Делегаты постановили вести борьбу против Временного правительства, а также разработать новую программу партии. Был выбран новый Центральный комитет из девяти человек, в состав которого, разумеется, вошел и Ленин. Наконец-то сбывалась его мечта – он становился признанным (хотя и не единовластным) лидером партии, разделявшей его программные установки и достаточно большой для того, чтобы представлять собой внушительную силу на политической сцене. Тем не менее большевики пока были слабее, чем меньшевики и эсеры. В дальнейшем, по мере того как Временное правительство оказывалось все более неспособным справиться с ситуацией в стране, это положение быстро менялось.

Позиционируя большевиков как единственную партию, безусловно враждебную Временному правительству, Ленин сделал исключительно верную ставку. Постепенно все левые, разочарованные в политике поддержки существующей власти, стали примыкать к большевикам. Ручеек рос и к лету превратился в полноводную речку. Перешел на сторону большевиков Троцкий, которого Ленин недавно называл не иначе как «Иудушкой». Присоединился к ним и польский социал-демократ Феликс Дзержинский, который вскоре станет одной из самых легендарных и неоднозначных фигур ленинской эпохи. Ильич считал необходимым принимать всех: как и в 1905 году, в обстановке революции было жизненно важно распространять свое влияние «вширь», привлекая как можно больше сторонников, если ради этого не приходилось поступаться основными программными установками.

Ленин в этот период не только выступает перед самой разнообразной публикой, но и много пишет. В каждом номере «Правды» появляются его статьи, иногда несколько штук одновременно. Он находится в своей стихии, он весь настроен на борьбу. Именно к этому периоду относятся его знаменитые слова: «Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы в идеале против всякого насилия над людьми. Должность адски трудная!»

В этих словах отражены два ленинских начала. С одной стороны – человек, который действительно любит людей, желает им счастья и готов вести к тому будущему, которое, как он сам искренне верит, станет самым светлым из возможных. С другой – на пути к этому будущему Ленин-прагматик готов не считаться с потерями, цель для него оправдывает средства. Впрочем, на вопрос о том, на какие жертвы можно пойти для достижения благой цели, насколько жестоким можно быть ради их же блага, однозначного ответа не удалось найти ни одному из величайших умов человечества. Видимо, этого ответа попросту не существует.

Ближайшие задачи Ленин видел в том, чтобы укреплять позиции большевиков в Советах, а сами Советы постепенно превращать в параллельную систему органов власти, конкурирующую с Временным правительством. Ради достижения этой цели он подхватывал популярные лозунги, готов был менять те программные установки, которые казались второстепенными на фоне главной цели. Крестьяне массово захватывают помещичьи земли? Что ж, это значит, что их нужно поддержать, а не настаивать на полной национализации земли (такова была позиция большевиков по аграрному вопросу). Рабочие устанавливают на предприятиях свой, рабочий контроль без участия Советов? И в этом их нужно обязательно поддержать! Массы хотят немедленного мира и ничего не желают слышать о продолжении войны? Что ж, тезис о перерастании империалистической войны в гражданскую можно сократить до первой его половины – выйти из империалистической бойни! Найти баланс между жесткостью и неуступчивостью в тех вопросах, в которых это необходимо, и гибкостью там, где она была допустима, – великое искусство, которым владеют немногие.

«Ленин сделан из одного куска, он монолитен. (…) Ленин потому мог стать вождем революции и реализовать свой давно выработанный план, что он не был типическим русским интеллигентом. В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. (…) Ленин был революционер-максималист и государственный человек. Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Только такие люди успевают и побеждают», – писал впоследствии знаменитый русский философ Николай Бердяев. В 1917 году Ленину удалось нащупать золотую середину между бескомпромиссностью и приспособленчеством. Если бы он не смог сделать этого, он вряд ли стал бы главой Советской России.

Борьба быстро пожирала тот запас здоровья и физических сил, который был накоплен за годы эмиграции. Ленин целые дни проводил среди партийных товарищей, в разъездах, на митингах. Накапливалась усталость, вернулись головные боли и бессонница, стало шалить сердце. Один из очевидцев прибытия Ленина в Петроград писал: «…когда я увидел вышедшего из вагона Ленина, у меня невольно пронеслось: «Как он постарел!» В приехавшем Ленине не было уже ничего от того молодого, живого Ленина, которого я когда-то видел и в скромной квартире в Женеве, и в 1905 году в Петербурге. Это был бледный изношенный человек с печатью явной усталости». А отдыхать было некогда, да и особо негде: на Елагином острове показалось слишком людно, поэтому вечерний моцион Ленин с Крупской совершали по улочкам Петроградской стороны. Это, конечно, были не Швейцарские Альпы.

К ухудшившемуся здоровью добавлялась растущая физическая опасность. По мере того, как Ленин становился все более известен в Петрограде широкой публике, увеличивалось число не только его сторонников, но и противников. Пресса, поддерживавшая Временное правительство, все чаще делала его мишенью своих нападок. Широко использовался тезис о «немецком шпионе, приехавшем развалить Россию». «Теперь «троянский конь» делается германцами в виде поезда, начиненного Лениным. Поезд подвозится к самой русской границе, последующее (смотри в античном мифе о Троянской войне) все делается, как по писаному», – острила пресса. В адрес Ильича зазвучали угрозы. ЦК постановил, что ему необходим эскорт из числа физически крепких партийцев. «Ну, сегодня нас не посадили – значит, посадят завтра», – мрачно шутил сам Ленин.

В июне 1917 года состоялся Первый всероссийский съезд Советов. Большинство на нем составляли умеренные социалисты – меньшевики и эсеры, заинтересованные в сотрудничестве с Временным правительством, в которое тем временем вошли их представители. Против большевиков, стремившихся заставить революцию пойти дальше достигнутого, остальные партии выступали единым фронтом. Однако это не помешало Ленину вновь заявить о себе на всю страну. Именно здесь разыгралась знаменитая сцена, когда в ответ на выступление меньшевика Церетели, заявившего о том, что в стране нет партии, готовой взять на себя всю полноту власти и всю ответственность, Ленин сказал: «Сейчас целый ряд стран накануне гибели, и те практические меры, которые будто бы так сложны, что их трудно ввести, что их надо особо разрабатывать, как говорил предыдущий оратор, гражданин министр почт и телеграфов, эти меры вполне ясны. Он говорил, что нет в России такой партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: есть! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком». Большинство делегатов не восприняли эти слова всерьез и допустили тем самым грубую ошибку. Оставались считаные месяцы до того дня, когда большевики взяли власть целиком, а фраза «Есть такая партия!» стала крылатой.

Неизвестно, хватило бы у большевиков сил противостоять объединенному фронту буржуазных демократов и умеренных левых, если бы ситуация в стране не ухудшалась с каждым днем. Падало производство, быстрыми темпами росли цены, к крупным городам начал подступать продовольственный кризис, солдаты на фронте не хотели воевать – а Временное правительство не готово было прекратить войну. Запланированное на лето крупное наступление завершилось грандиозным провалом. Авторитет властей медленно падал. В этой ситуации меньшевики и эсеры, по сути, не столько удерживали на плаву Временное правительство своим участием в нем, сколько сами привязали себя к тонущему кораблю.

Ленин понимал их ошибку. Он чувствовал настроение масс, которые, по его словам, были уже в 100 раз левее большевиков. «Сознательный политик идет впереди событий, несознательного они волокут за собой», – емко формулировал Ильич. Сам он, естественно, планировал шагать впереди.

Обстановка в столице накалялась. Ленину теперь приходилось не столько пришпоривать своих сторонников, сколько сдерживать особо горячие головы, требовавшие немедленно начать вооруженное восстание. Выступая во второй половине июня на Всероссийской конференции военных организаций, где влияние большевиков было особенно сильно, Ильич говорил о необходимости действовать осторожно и расчетливо. Поспешные, недостаточно продуманные и подготовленные действия могут привести к поражению. Ленин считал, что большевистская партия вполне может поиграть мускулами, но наносить удар пока преждевременно. Время работало на большевиков.

29 июня Ленин, силы которого подошли к концу, отправился на дачу своего партийного товарища Бонч-Бруевича в поселок Нейвола на финской территории. Крупская, занимавшаяся партийной работой в Выборгском районе города, осталась в Петрограде. Здесь он планировал посвятить несколько дней отдыху, гулял и купался. Впоследствии его будут обвинять в том, что он специально уехал из столицы на случай, если события примут нежелательный оборот. Однако сбегать накануне решающего сражения было не в ленинском стиле. Вероятнее всего, он сам не предвидел того, что произошло в первых числах июля.

3 июля в столице начались массовые демонстрации, в которых приняли участие и вооруженные солдаты. Прозвучали выстрелы, пролилась кровь. На следующий день прибыли моряки из Кронштадта. Демонстранты двинулись к Таврическому дворцу. Как вспоминал один из офицеров, поддерживавших Временное правительство, «нас окружала тесным поясом лавина в несколько десятков тысяч человек. Большевики действительно постарались нагнать возможно больше народа, но именно такое число участников обрекло их сегодня на неудачу. Они потеряли друг друга, сами потерялись в этой чудовищной толпе из бесчисленных голов. Большевики прежде всего завязли. По мере того как прибывали новые люди, они теряли управление. Уже к полудню было заметно, как рвались цепочки и исчезало оцепление. А во вторую половину дня технические средства управления были окончательно раздавлены массой, что было видно по всем ее бестолковым передвижениям». Казалось, все утратили контроль над ситуацией. Толпа в конечном счете была разогнана, но для этого пришлось пустить в ход артиллерию. Никто не знал, что произойдет на следующий день.

4 июля к Ленину приехал посланец ЦК Максимилиан Савельев. Он привез с собой новости о стихийных демонстрациях, которые набирают размах и грозят перерасти в вооруженное восстание. Временное правительство готовится к схватке. Ленин немедленно поспешил в Петроград. Его главной задачей было остудить особо горячие головы. «Бить вас всех надо», – с ходу бросил он сподвижникам, утратившим контроль над происходящим. С балкона особняка Кшесинской он выступил перед толпами собравшихся солдат, матросов и рабочих, призывая их сохранять спокойствие и ограничиться мирной демонстрацией. Многие ждали от Ленина, пользовавшегося репутацией радикала и давно говорившего о восстании, совсем других слов. Некоторые сподвижники также требовали решительных действий. Ленину пришлось бросить на чашу весов весь свой авторитет, чтобы не допустить развития событий, чреватого большой кровью.

Однако Временное правительство тоже не сидело сложа руки. В ночь с 4 на 5 июля в Петрограде было введено военное положение. В прессе начали еще более активно муссироваться слухи о «немецких деньгах» большевиков. 5 июля на редакцию «Правды» и особняк Кшесинской были совершены нападения. На следующий день по инициативе нового главы Временного правительства Александра Федоровича Керенского был отдан приказ об аресте Ленина, Зиновьева и Каменева.

Некоторое время Ленин и товарищи колебались: возможно, имеет смысл дать себя арестовать и тем самым продемонстрировать уверенность в собственной правоте? Проблема, однако, заключалась в том, что в сложившейся ситуации никто не мог гарантировать физическую безопасность арестованных. Либеральная пресса громко требовала более жестких мер против большевиков. «Новый Сатирикон» писал: «Если бы тем, которым сейчас поручено бороться с большевизмом, поручили ловить грабителей и взломщиков, они делали бы это так: поймав грабителя на месте взлома, вынули бы деликатно из его рук отмычки и ломик, а его с поклоном отпустили на свободу. Пока нет под рукой грабителей, эти люди поступают точно так с большевиками: закрыта “Правда” и “Солдатская Правда”, погубившие нашу армию. Что же сделано с мошенниками, которые изловлены на месте преступления? Да ничего. Их с поклоном отпустили. А они купили новые отмычки, новые фомки и стали выпускать “Окопную Правду”. Закроют и “Окопную”. Усмехнутся мошенники и приступят к изданию “Немецкой Правды”».

Старшая сестра Ленина вспоминала: «Одно время он думал, чтобы дать себя арестовать. Помню, он сказал тогда, что если арестуют, то очень вероятно, что с ним покончат, потом они, может быть, даже слезы прольют, крокодиловы слезы, скажут, как это нельзя было удержать, но все же постараются расправиться». Однако в конечном счете было принято решение скрываться от ареста. Пару дней Ленин провел в квартире Аллилуевых на 10-й Рождественской улице. Но долго оставаться в Петрограде все равно было рискованно.

9 июля Ленин и Зиновьев покинули Петроград. Перед отъездом Ильич попросил Сталина сбрить ему усы и бороду. Результатом он остался удовлетворен: «Я похож на финского крестьянина, и вряд ли меня кто узнает». По железной дороге Ленин и Зиновьев доехали до станции Разлив, где у большевика Николая Емельянова был деревенский дом. Конечным пунктом назначения для них стал сенокос за озером Разлив, где они под видом косарей поселились в шалаше. Стояли теплые летние дни, и ночевки на свежем воздухе шли только на пользу здоровью беглецов. Правда, донимали насекомые. Емельянов вспоминал: «Ночью невыносимо: надоедливые комары совсем не дают покоя; как от них ни прячься, а они достигнут своего, и нередко приходится быть искусанным, но ничего не поделаешь – надо смириться». Зиновьев несколько раз ходил на охоту, однако был пойман местным лесником, и только с большим трудом Емельянову удалось вызволить его.

Самое необычное фото Ильича. В образе финского крестьянина

Зато была прекрасная возможность каждый день купаться в озере. Ленин был отличным пловцом и любил нырять, пытаясь достать дно в самых глубоких местах. Бонч-Бруевич потом вспоминал:

«Несколько раз я ходил с ним купаться, и так как он был замечательный пловец, то мне бывало жутко смотреть на него: уплывет далеко-далеко, в огромное озеро, линия другого берега которого скрывалась в туманной дали, и там где-то ляжет на воде и качается на волнах… А я знал и предупреждал его, что в озере есть холодные течения, что оно вулканического происхождения и потому крайне глубоко, что в нем есть водовороты, омуты, что, наконец, в нем много тонет людей и что по всему этому надо быть осторожным и не отплывать далеко. Куда там!

– Тонут, говорите?.. – переспросит, бывало, Владимир Ильич, аккуратненько раздеваясь.

– Да, тонут… Вот еще недавно…

– Ну, мы не потонем!.. Холодные течения, говорите, – это неприятно… Ну, ничего, мы на солнышке погреемся… Глубоко?

– Чего уж глубже!

– Надо попробовать достать дно…

Я понял, что лучше ничего этого ему не рассказывать, так как он, как настоящий заядлый спортсмен, все более и более каждый раз при этих рассказах начинает распаляться, приходить в задор».

Жизнь в шалаше, вдали от ближайших деревень, должна была скрыть от любопытных глаз регулярное появление посланцев из Петрограда. После Июльского кризиса большевики фактически вынуждены были вновь перейти на полулегальное положение. Ленин поддерживал связь с оставшимися в столице товарищами, держал руку на пульсе ситуации. Читая газеты, проклинавшие его на все лады, он только усмехался: «Миллионы экземпляров буржуазных газет, на все лады кричащие против большевиков, помогли втянуть массы в оценку большевизма».

Кроме того, неожиданный «отпуск» позволил ему работать над книгой, которая выйдет уже в 1918 году под названием «Государство и революция». Как следовало из названия, труд был посвящен буржуазному государству и его судьбе после социалистической революции. Работа как таковая носила теоретический характер, однако, вне всякого сомнения, была написана на злобу дня. Многие тезисы, сформулированные Лениным на страницах этой книги, ему вскоре предстояло претворять в жизнь.

Государство – это инструмент насилия, инструмент господствующих классов, писал Ленин. Следовательно, «освобождение угнетенного класса невозможно не только без насильственной революции, но и без уничтожения того аппарата государственной власти, который господствующим классом создан». На его место придет новое, пролетарское государство в форме диктатуры пролетариата. Однако это лишь переходная стадия. Поскольку всякое государство есть инструмент насилия, по мере развития социалистического общества, по мере движения к коммунизму государство неизбежно отомрет.

В чем же, по Ленину, разница между буржуазным государством и государством социалистическим? В своем шалаше вождь революции пишет строки, которые и сегодня, сто лет спустя, не утратили своей актуальности:

«Свобода капиталистического общества всегда остается приблизительно такой же, какова была свобода в древних греческих республиках: свобода для рабовладельцев. Современные наемные рабы в силу условий капиталистической эксплуатации остаются настолько задавленными нуждой и нищетой, что им «не до демократии», «не до политики», что при обычном, мирном течении событий большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено. Демократия для ничтожного меньшинства, демократия для богатых – вот каков демократизм капиталистического общества».

Этой фальшивой демократии он противопоставляет истинную демократию социалистического государства:

«В капиталистическом обществе мы имеем демократию урезанную, убогую, фальшивую, демократию только для богатых, для меньшинства. Диктатура пролетариата, период перехода к коммунизму, впервые даст демократию для народа, для большинства, наряду с необходимым подавлением меньшинства, эксплуататоров. Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою».

Ленин формулирует идею о постепенном, поэтапном переходе к коммунизму. Ждать, что сразу же после революции будет построено коммунистическое общество, – утопия. Необходим более или менее длительный переходный период. Коммунизм станет возможным построить только тогда, «когда люди настолько привыкнут к соблюдению основных правил общежития и когда их труд будет настолько производителен, что они добровольно будут трудиться по способностям». А для этого необходимы серьезные изменения не только в отношениях собственности, но и в головах, в человеческой психологии.

О том, возможны ли такие изменения в принципе, ведутся жаркие споры по сегодняшний день. Одни говорят, что человек по своей природе эгоистичен, и поэтому построение коммунистического общества – утопия. Другие утверждают, что представления и привычки людей постоянно меняются, и то, что было невообразимо еще сто лет назад, сегодня становится реальностью. О постепенном характере изменений, о необходимости формировать новое мировоззрение говорит Ленин: коммунизм «предполагает и не теперешнюю производительность труда и не теперешнего обывателя, способного «зря» – вроде как бурсаки у Помяловского – портить склады общественного богатства и требовать невозможного. До тех пор пока наступит «высшая» фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль этот должен начаться с экспроприации капиталистов, с контроля рабочих за капиталистами и проводиться не государством чиновников, а государством вооруженных рабочих».

«Ввести» коммунизм указом, распоряжением, чьей-то волей нельзя, заявляет Ленин. Переход к коммунизму осуществится по мере созревания производительных сил и изменения мировоззрения большинства людей. Пока этого не произошло – необходима переходная стадия, на которой нужно обеспечить максимально широкое участие масс в управлении государством. «Если действительно все участвуют в управлении государством, тут уже капитализму не удержаться», – писал Ленин.

«Государство и революция» станет последней крупной работой Ильича. В последующие годы из-под его пера будет выходить огромное количество статей, писем, программных документов. Однако времени на то, чтобы сосредоточиться и написать пусть небольшую, но книгу, у него уже не будет никогда.

В августе было принято решение покинуть гостеприимный шалаш. Все чаще шли дожди, надвигалась осень, и двум не очень уже молодым людям становилось все неуютнее на открытом воздухе. Кроме того, подолгу оставаться на одном месте – значило нарушать все мыслимые правила конспирации. О том, насколько эффективно умеет работать российская тайная полиция (пусть и в обстановке нараставшего хаоса в стране), большевикам было известно не понаслышке.

Однажды обитатели шалаша уже почувствовали себя в смертельной опасности. Зиновьев вспоминал: «Помню один момент (кажется, на пятый день нашего «отдыха» в шалаше), сильно взволновавший нас. Ранним утром мы вдруг слышим частую, все усиливающуюся, все приближающуюся стрельбу на совсем близком расстоянии (пара-другая верст от нашего шалаша). Это вызвало в нас уверенность, что мы выслежены и окружены. Выстрелы становились все чаще и ближе. Решаем уйти из шалаша. Крадучись, мы вышли и стали ползком пробираться в мелкий кустарник. Мы отошли версты на две от нашего шалаша. Выстрелы продолжались. Дальше открывалась большая дорога, и идти было некуда. Помню слова В.И., сказанные не без волнения: «Ну, теперь, кажется, остается только суметь как следует умереть». Твердо запомнил эти слова Ильича». Тревога оказалась ложной – стрельба не имела никакого отношения к Ленину и Зиновьеву. Однако сколько еще могло продолжаться везение, было неясно.

С помощью товарищей добыли парики (что само по себе являлось проблемой, поскольку их продажа была ограничена правительством), сделали фальшивые документы. Затем пятеро большевиков (Ленина, Зиновьева и Емельянова сопровождали Шотман и Рахья) пустились в путь. Им предстояло прошагать много километров через лес до станции Левашово, откуда они собирались доехать до Удельной. Поход был подготовлен скверно: в лесу путники заблудились, попали на тлеющие торфяники, и лишь много часов спустя вышли к станции Дибуны. Ленин вполне справедливо ругал своих провожатых. На платформе станции Емельянов, показавшийся подозрительным, был практически сразу же арестован юнкером. После этого все нежелательное внимание стал отвлекать на себя Шотман, что позволило трем остальным спокойно сесть в поезд.

Удельная тогда была дальней окраиной города. Сегодня Петербург разросся, и эта небольшая железнодорожная станция находится на полпути между центром и спальными районами. Сложно представить, что в начале ХХ века здесь проводили свое лето на дачах многие горожане, отдыхая от суеты имперской столицы.

Переночевав на расположенной неподалеку конспиративной квартире, путники разделились. Зиновьев отправился в город. Ленину же предстояло пересечь финскую границу и тем самым практически выйти за пределы досягаемости петербургской полиции. Финляндия еще не отделилась от России формально, но центробежные тенденции стремительно набирали силу, и за границей Великого княжества Ленин мог чувствовать себя почти в безопасности. Его спутниками и помощниками в этом путешествии были финские товарищи – уже упомянутый выше Эйно Рахья, Пекка Парвиайнен, машинист паровоза № 293 Гуго Ялава.

Ленина переодели кочегаром и посадили на паровоз поезда, направлявшегося в Териоки (современный Зеленогорск). Дорога прошла без приключений. 10 августа Ленин прибыл в Гельсингфорс. Здесь он переезжал с одной квартиры на другую. О том, насколько «старательными» помощниками российских властей были финские стражи порядка, свидетельствует тот факт, что одно время Ленин скрывался у начальника городской полиции, социал-демократа Густава Ровио! Хотя за голову Ильича была назначена награда в 200 тысяч рублей, ни у кого из финнов не возникло соблазна выдать российского революционера. Они понимали: через продолжение революции в России лежит путь к независимости Финляндии.

Ленин внимательно следил за развитием ситуации в стране. Точнее, за тем, как Россия постепенно сползала в пропасть. В конце августа генерал Корнилов поднял военный мятеж, который Временному правительству удалось подавить, только обратившись за поддержкой к Советам. Становилось ясно, что государственная власть сама не в состоянии справиться с растущим кризисом. В сложившейся системе двоевластия Советы явно оказывались более сильным игроком, чем терявший почву под ногами административный аппарат. В обмен на поддержку Керенский вынужден был отменить жесткие меры против большевиков.

В начале сентября Ленин отстаивал, как многим казалось, две прямо противоположные точки зрения. С одной стороны, он говорил о том, что мирный переход к советской власти возможен – по мере того, как Временное правительство будет слабеть, а Советы забирать себе все больше реальных полномочий. «Теперь, – писал Ильич, – наступил такой крутой и такой оригинальный поворот русской революции, что мы можем, как партия, предложить добровольный компромисс – правда, не буржуазии, нашему прямому и главному классовому врагу, а нашим ближайшим противникам, «главенствующим» мелкобуржуазно-демократическим партиям, эсерам и меньшевикам. Лишь как исключение, лишь в силу особого положения, которое, очевидно, продержится лишь самое короткое время, мы можем предложить компромисс этим партиям, и мы должны, мне кажется, сделать это. Компромиссом является, с нашей стороны, наш возврат к доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков. Теперь, и только теперь, может быть, всего в течение нескольких дней или на одну-две недели, такое правительство могло бы создаться и упрочиться вполне мирно. Оно могло бы обеспечить, с гигантской вероятностью, мирное движение вперед всей российской революции и чрезвычайно большие шансы больших шагов вперед всемирного движения к миру и к победе социализма. Только во имя этого мирного развития революции – возможности, крайне редкой в истории и крайне ценной, возможности, исключительно редкой, только во имя ее большевики, сторонники всемирной революции, сторонники революционных методов, могут и должны, по моему мнению, идти на такой компромисс».

С другой стороны, Ленин говорил о том, что условия для вооруженного восстания наконец-то созрели, и пролетариат в союзе с беднейшим крестьянством может и должен брать власть. По сегодняшний день многие исследователи лишь разводят руками и обвиняют Ленина в непоследовательности. На самом деле, как и все выдающиеся политики, лидер большевиков стремился держать открытыми различные пути к победе. Если удастся взять власть мирным путем, без кровопролития – ради этого можно пойти на кратковременные тактические уступки. Если не получится – что ж, тогда, как скажет другой лидер в другой стране, власть должна будет родиться из дула винтовки.

Многие представители большевистского руководства осторожно относились к призывам Ленина взять власть. Как человек, стоящий на крутом берегу, они боялись сделать прыжок, к которому так долго готовились. Хотя большевики уже составляли большинство в Петроградском и Московском Советах, существовали серьезные сомнения в том, что вооруженное восстание закончится успехом. Ленин писал гневные письма, призывал, торопил, но он был далеко от центра событий. Нужно было возвращаться в Петроград.

В конце сентября Ленин перебрался в Выборг, сократив расстояние до столицы более чем вдвое. Затем, переодевшись лютеранским пастором, с помощью Рахьи и Ялавы на все том же паровозе с номером 293 добрался до Петрограда. Здесь он поселился в квартире большевички Маргариты Фофановой, находившейся на Сердобольской улице в районе станции Ланская – по тогдашним меркам почти окраина города. Соблюдался строжайший режим конспирации: Ленина разрешалось посещать только Рахье, Крупской и сестре Марии. Основная нагрузка легла на Фофанову. Впоследствии она вспоминала: «Он сказал мне, чтобы я ему ежедневно утром, не позднее половины девятого, доставляла все выходящие в Петрограде газеты, включая и буржуазные. Были установлены часы завтрака и обеда. Тогда же Владимир Ильич добавил: «Первую неделю, Маргарита Васильевна, вам будет очень трудно. Все сейчас падает на вас одну».

Ленин практически не выходил из дома. Он дописывал брошюру на злобу дня под красноречивым названием «Удержат ли большевики государственную власть?». В ней Ленин последовательно разбирал один за другим доводы тех, кто говорил, что большевики даже в случае успеха революции не смогут надолго задержаться у руля. С присущей ему страстностью Ильич писал: «Наше правительство будет непобедимо: потому, что даже противники вынуждены признать, что большевистская программа есть программа «трудовых масс» и «угнетенных национальностей». (…) Идеи становятся силой, когда они овладевают массами. И именно теперь большевики, т. е. представители революционно-пролетарского интернационализма, своей политикой воплотили ту идею, которая двигает во всем мире необъятными трудящимися массами».

К слову сказать, именно фраза из этой брошюры положила начало известной байке о том, что Ленин приписывал каждой кухарке способность управлять государством. На самом деле он писал нечто прямо противоположное: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. И в этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось созидательными рабочими и солдатами и чтобы начато было немедленно, т. е. к этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту». Ленин не всегда правильно оценивал ситуацию, но в общем и целом оставался реалистом и трезво смотрел на вещи.

10 октября Ленин отправился на заседание ЦК, проходившее на другой конспиративной квартире – по-прежнему в костюме лютеранского пастора. Здесь он страстно отстаивал необходимость вооруженного восстания. Ситуация, говорил он, вполне созрела. Большевики пользуются доверием рабочих. Если ничего не предпринять, это доверие сменится разочарованием, как это случилось с Временным правительством. Необходимо ковать железо, пока горячо.

После долгих споров участники заседания проголосовали по вопросу подготовки вооруженного восстания. Десять человек высказалось «за», двое – Каменев и Зиновьев – против. Жребий был брошен.

Однако противники вооруженного выступления не собирались сдаваться просто так. Они агитировали в пользу своей точки зрения, заявляя, что события и так разворачиваются благоприятно для большевиков, что партия не сможет взять всю полноту власти в свои руки, что неудачное восстание приведет к поражению. Вопрос еще раз рассматривался на заседании 16 октября, однако и здесь Ильичу удалось одержать победу. Он опирался на исторический опыт: революция либо шла дальше, либо начинался откат назад. Идею о широкой коалиции социалистических партий Ленин попросту высмеял. «Положение ясное, – заявил он, – либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства. Настроением масс руководствоваться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету; мы должны руководствоваться объективным анализом и оценкой революции. Массы дали доверие большевикам и требуют от них не слов, а дел».

Тем не менее было решено по возможности сделать так, чтобы вооруженное восстание не выглядело мятежом одной партии. Следовало дождаться открывавшегося через несколько дней Второго съезда Советов. Однако подготовка восстания шла полным ходом. 16 октября Петроградский Совет по предложению Троцкого принял решение о создании Военно-революционного комитета (ВРК). Изначально такой орган планировалось создать для того, чтобы мобилизовать рабочих в случае подхода к Петрограду немецких войск. Однако в новой ситуации он оказался командным центром революции. Во главе ВРК встали большевики и левые эсеры, во многом разделявшие их позицию. Комитет сразу же начал направлять своих комиссаров в воинские части и на стратегические объекты столицы. Комиссары были наделены широкими полномочиями – без их согласия не должны были исполняться приказы ни Временного правительства, ни штаба Петроградского военного округа. Фактически это уже было началом восстания. Большевики плавно, но стремительно брали в свои руки контроль над столицей. К утру 25 октября весь город оказался в их руках.

Ленин эти дни сидел на квартире Фофановой, поддерживая через нее оживленную переписку с ЦК. Выходить на улицу ему все еще было слишком опасно: любой патруль юнкеров, поняв, кто перед ними, мог просто расстрелять его на месте. «Нельзя ждать! Можно потерять все!» – торопил Ленин товарищей в послании, отправленном вечером 24 октября. Сгорая от нетерпения, он тогда же вопреки данному Фофановой обещанию вместе с Рахьей отправился в Смольный, где находился Петроградский Совет. Здесь же, в Смольном, должен был открыться Второй съезд Советов. «Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич», – оставил Ленин на столе записку.

На улице все еще царил шаткий мир. Патрули, верные Временному правительству, курсировали по городу. Керенский приказал развести мосты над Невой и объявил о закрытии большевистских газет. В ответ ВРК направил вооруженные отряды, состоявшие из революционных солдат и рабочих-красногвардейцев, на захват последних стратегических объектов – вокзалов, почты и телеграфа.

Ленин и Рахья смогли проделать значительную часть пути на трамвае – Ильич в последний раз использовал свой парик, привезенный из Финляндии. До Смольного они добрались без особых проблем. Появление Ленина стало неожиданностью для многих. Всю ночь он практически не сомкнул глаз. Впереди был главный день его жизни.

В Смольном Ленин от имени ВРК подготовил воззвание, которое было опубликовано утром 25 октября. В нем уже были намечены основные программные пункты, которым собиралась следовать новая власть:

«К гражданам России!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, – это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

Днем 25 октября в Смольном началось экстренное заседание Петроградского Совета. Председатель Совета Троцкий заявил о том, что Керенский свергнут и к власти приходит социалистическое правительство, после чего предоставил слово Ленину. Поднявшись на трибуну под гром аплодисментов, Ленин заявил:

«Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась. Какое значение имеет эта рабочая и крестьянская революция? Прежде всего, значение этого переворота состоит в том, что у нас будет Советское правительство, наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии. Угнетенные массы сами создадут власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат, и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций».

Эта картинка знакома большей части жителей нынешней России. По крайней мере, тем, кому за сорок. Решающие дни семнадцатого года

Во второй половине дня подчинявшиеся ВРК подразделения окружили Зимний дворец, где заседало Временное правительство. На предложение сдаться министры ответили отказом. В 21 час 40 минут прогремел холостой выстрел «Авроры», возвещая о том, что в истории страны началась новая эпоха. Отряды рабочих, солдат и матросов ринулись на штурм. К двум часам ночи защитники дворца прекратили сопротивление. Один из министров впоследствии вспоминал:

«Шум у нашей двери. Она распахнулась – и в комнату влетел, как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату и, как вода, разлилась сразу по всем углам и заполнила комнату…

Мы сидели за столом. Стража уже окружила нас кольцом.

– Временное правительство здесь, – сказал Коновалов, продолжая сидеть. – Что вам угодно?

– Объявляю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы. Я представитель Военно-революционного комитета Антонов.

– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития, – сказал Коновалов».

Жизнь Ленина прошла очередной крутой поворот. Еще вчера он был разыскиваемым преступником, опасавшимся ареста, – а сегодня превратился в лидера огромной державы, в руках которого потенциально находилась огромная власть. Великая Октябрьская социалистическая революция, как ее называли в советское время, стала важной составной частью советского исторического мифа. День 7 ноября (которому соответствовало 25 октября по старому календарю) был едва ли не главным праздником страны. Революции посвящались книги, снимались фильмы. Но стоило советской эпохе уйти в прошлое, как масштаб «Великого Октября» начали всячески принижать. Говорили, что это никакая не революция и даже не восстание, а всего лишь переворот.

Впрочем, Ленин как раз с этим спорить бы не стал. Внимательный читатель, наверное, уже отметил, что в одном из процитированных выше выступлений он сам назвал революцию переворотом. Ленину был чужд лишний пафос. Да и многие в тогдашней России воспринимали произошедшее как переворот, как нечто довольно заурядное. Легкость, с которой Временное правительство рассталось с властью, особенно никого не удивила. К концу октября оно уже совершенно теряло почву под ногами, демонстрируя неспособность справиться с охватившим страну тяжелым и глубоким кризисом. Утрачивая остатки доверия со стороны населения, шатаясь под ударами слева и справа, Керенский фактически уже был политическим трупом.

Впоследствии большевиков будут часто обвинять в том, что они прервали нормальный путь развития российской истории. При этом, очевидно, подразумевается, что, не будь Ленина, большевиков и Октябрьской революции, Россия быстро стала бы стабильной и процветающей демократической республикой. Рассуждать об исторических альтернативах – дело неблагодарное, но в реальной ситуации 1917 года ни стабильности, ни процветания на горизонте не маячило. Экономический, политический, социальный кризис углублялся по совершенно объективным причинам, вне зависимости от деятельности (или бездействия) большевиков. Ленин был во многом прав – в этой ситуации военная («корниловская») диктатура с «белым террором» была вполне вероятной. Мало того что о демократической республике в этой ситуации можно было бы надолго забыть. Учитывая подъем крестьянского движения по всей стране, установление такой диктатуры легко могло привести к гражданской войне, по своему накалу и размаху ничем не уступающей той, которая произошла в реальности. Другой вполне вероятный вариант – сохранение слабой и постоянно сотрясаемой кризисами республиканской власти, усиление хаоса, постепенный распад страны. Не факт, что именно эти альтернативы были бы реализованы; но они представляются не менее вероятными, чем те радужные «упущенные возможности», которые рисуют критики большевиков. Нужно еще учесть, что ни «корниловцы», ни буржуазные демократы не были готовы дать удовлетворительный ответ на главный вопрос, волновавший миллионы людей, – вопрос о прекращении войны.

У большевиков такой ответ был.

Глава 8

Вождь

«Любой рабочий любым министерством овладеет в несколько дней. Никакого особого уменья тут не требуется, а техники работы и знать не нужно, так как это дело чиновников, которых мы заставим работать так же, как они теперь заставляют работать рабочих-специалистов», – говорил Ленин одному из своих сподвижников в начале осени 1917 года.

Неизвестно, насколько искренне он заблуждался в действительности. Поскольку говорилось это в пылу спора о необходимости вооруженного восстания, вполне возможно, что Ленин сознательно приуменьшал сложности, с которыми предстоит столкнуться новому правительству.

А сложности эти были необозримыми. По сути дела, ни у кого из большевиков не было опыта управления даже небольшой деревушкой, не то что гигантской страной. «А почему вы считаете, что я знаю, как управлять таким огромным государством, как наше? Тоже не знаю, опыта нет, а приходится», – сказал Ленин уже после захвата власти одному из собеседников. Публицистика, марксистская философия, теория и практика революционной борьбы, экспроприации – все это большевики умели делать прекрасно. А вот управлять – нет.

К власти пришли дилетанты. Вскоре они обнаружили, что взять власть в хаосе семнадцатого года – это не так сложно. Сложно ее удержать. Для того чтобы выполнить эту задачу, нужны были талант, упорство, гибкость и безупречное политическое чутье. Нужно было стремительно учиться на собственных ошибках и не повторять их.

За следующие пять лет Ленин и его команда доказали: да, они обладают всеми нужными качествами. В противном случае Ильич встречал бы свой пятидесятый день рождения не в Кремле, а в тюрьме или в очередной эмиграции. И это в самом лучшем случае.

Вопрос о том, насколько хорошо Ленин умел разбираться в людях и подбирать кадры, остается спорным по сегодняшний день. Ильич понимал важность кадрового вопроса: «Изучать людей, искать умелых работников, – в этом суть теперь; все приказы и постановления – грязные бумажки без этого». В другом случае он писал о необходимости «как можно осторожнее и терпеливее испытывать и распознавать настоящих организаторов, людей, соединяющих преданность социализму с умением без шума (и вопреки суматохе и шуму) налаживать крепкую и дружную совместную работу большого количества людей. (…) Только таких людей, после десятикратного испытания, надо, двигая их от простейших задач к труднейшим, выдвигать на ответственные посты руководителей народного труда, руководителей управления». Среди кадровых решений, принятых Лениным, можно без труда отыскать как верные, так и ошибочные. Судя по всему, он не был гениальным психологом и не обладал безошибочным чутьем на людей. В то же время называть его совершенно бездарным в данной области тоже нельзя. Истина, как часто бывает, лежит где-то посередине.

Второй всероссийский съезд Советов открылся поздно вечером 25 октября, когда штурм Зимнего дворца был в самом разгаре. Большевики и примкнувшие к ним составляли более половины из 650 его делегатов. Меньшевики и эсеры выступили с критикой действий ВРК, однако, оказавшись в меньшинстве, многие из них предпочли покинуть съезд. Левые эсеры, напротив, окончательно выделились в отдельную группировку, поддерживавшую большевиков. Расстановка сил становилась все более благоприятной для Ленина.

Сам Ильич в первые часы практически не принимал участия в работе съезда. Отправившись на квартиру Бонч-Бруевича, он до утра писал проекты двух документов, которым суждено было сыграть ключевую роль в истории России. Ленин прекрасно понимал: сторонники большевиков ждут от них немедленного выполнения многочисленных обещаний. И, когда вечером 26 октября он появился на трибуне съезда Советов, у него в руках были два декрета. Их названия помнит, наверное, каждый, кто хоть как-то учил в школе отечественную историю. Это – «Декрет о мире» и «Декрет о земле».

«Декрет о мире» призывал все воюющие стороны немедленно сесть за стол переговоров «о справедливом демократическом мире». Одновременно декрет провозглашал отказ от тайной дипломатии и право всех народов на самоопределение. Ленин заявлял о готовности немедленно заключить перемирие для обсуждения условий всеобщего мира. «Декрет о земле» был не менее важен. Он фактически передавал всю землю в собственность тех, кто ее обрабатывал: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема. Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т. д. – отчуждается безвозмездно, обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней».

Чуть позднее были приняты еще два декрета – о рабочем контроле и о печати. Однако именно вопросы мира и земли волновали в наибольшей степени российское общество. Большевики сделали то, что не осмеливались сделать их предшественники: дали немедленный и радикальный ответ на оба вопроса.