Помоги проекту - поделись книгой:
Конечно, мы бы не стали долго стоять у этого здания, если бы не его знаменитые жильцы. Дом № 17 по Лаврушинскому переулку – типичное для советского времени многоэтажное жилое здание. Выделяется в нем разве что облицованный черным полированным камнем портал, над которым расположены четыре балкона длиной в два окна. Если смотреть на Дом писателей со стороны Лаврушинского переулка, кажется, что правая его часть завершена выступающим за красную линию башнеобразным объемом, но это лишь зрительный обман. Другие архитектурные особенности определить трудно. Но здание это столько раз становилось героем произведений литературы и мемуаристики, что и некоторые древнейшие строения Москвы могут ему позавидовать.
Строительству дома № 17 предшествовало создание в 1934 году Союза писателей СССР. «Союз советских писателей ставит генеральной целью создание произведений высокого художественного значения, насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии. Союз советских писателей ставит своей целью создание художественных произведений, достойных великой эпохи социализма»[59], – сказано в уставе Союза. И. В. Сталин задумывал объединить писателей не только идеологически и бюрократически, но и территориально, поселив их в одном здании. Изначально он планировал создать целый писательский город, но ограничился строительством одного большого дома в Лаврушинском и дачного поселка Переделкино.
Строительству писательского дома в Замоскворечье предшествовало появление кооперативного Дома писателей в Нащокинском переулке близ Арбата. Это был один из первых опытов селить писателей в одном месте. Многие жильцы из Нащокинского переулка перебрались в конце 1930-х в Лаврушинский. Кроме того, сюда стали переезжать писатели из Дома Герцена на Тверском бульваре, литературного общежития на Покровке и других мест. В распоряжении жителей Дома писателей были собственные столовые, поликлиники, больницы и прочие радости жизни. Квартира в Лаврушинском стала показателем признания и славы, по крайней мере в кругах высшего руководства Союза писателей и страны. Б. Л. Пастернак писал Н. А. Табидзе: «Одни, живущие скромно и трудно писатели в Нащокинском переулке, Бог знает как хвалят, другие, как блестящие жители Лаврушинского, находят, что я себя потерял или намеренно отказываюсь от себя, что я ударился в несвойственную мне бесцветность или обыкновенность»[60].
Все литераторы понимали, что значит иметь квартиру в Лаврушинском, и стремились ее получить. М. А. Булгаков просто мечтал жить в Доме писателей. Но его мечта не осуществилась, несмотря на все просьбы Михаила Афанасьевича. Одним из самых ревностных гонителей Булгакова в 1930-х годах был критик Осаф Семенович Литовский – начальник Главного репертуарного комитета и один из руководителей Народного комиссариата просвещения РСФСР. Литовский раз за разом запрещал ставить пьесы Булгакова. Конечно, сам литературный функционер жил в Лаврушинском переулке. В двадцать первой главе романа «Мастер и Маргарита» описывается полет Маргариты на щетке:
«Маргарита вылетела в переулок. В конце его ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: «Дом Драмлита».
Маргарита щурилась на надпись, соображая, что бы могло означать слово «Драмлит». Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью удивленного швейцара, и увидела рядом с лифтом на стене черную громадную доску, а на ней выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов. Венчающая список надпись «Дом Драматурга и Литератора» заставила Маргариту испустить хищный задушенный вопль. Поднявшись в воздухе повыше, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…
– Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера»[61].
Все сходится: восемь этажей, черный мрамор, широкие двери, загубленная карьера. Получается, Маргарита прилетела именно в Дом писателей в Лаврушинском переулке, и вероятнее всего, в квартиру Литовского. Критика дома не оказалось. «Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры № 84 в восьмом этаже за то, что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное заседание назначили как раз на этот вечер. Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу!»[62] Залетев в окно восьмого этажа, Маргарита устроила форменный разгром в квартире Латунского-Литовского, орудуя тяжелым молотком. «Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее тряслись от нетерпения. Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны. Со звуком револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека… Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне. Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение»[63].
Откройте оглавление учебника по литературе XX века. Не глядя, ткните пальцем в любое место, и выбранное слепым жребием имя будет так или иначе связано с домом № 17 по Лаврушинскому переулку. Когда распределяли квартиры, велись нескончаемые громкие споры – кому давать жилплощадь. Когда речь зашла о М. М. Пришвине, встал официальный представитель Союза писателей и сказал: «Пришвин такой большой писатель, что никакого спора о предоставлении ему жилплощади быть не может». Михаил Михайлович предусмотрительно выбрал себе квартиру высоко, на одном из последних этажей – чтобы вид на Москву открывался. Обустроил он «избушку» (так Пришвин сам называл свою четырехкомнатную квартиру) с дворцовой роскошью: гостиная красного дерева, огромная венецианская люстра. И зажил барином. Михаил Михайлович говорил, что в его квартире в Лаврушинском «вечность» есть. Иногда действительно случались просто необъяснимые ситуации.
Пришвин однажды записал в своем дневнике: «Вот у меня прекрасная квартира, но я в ней как в гостинице. Вчера Федин позвонил мне и с удивлением сказал: – Я сейчас только узнал, что вы живете со мной в одном доме. – И
Борис Леонидович Пастернак перебрался сюда одним из первых – в декабре 1937 года. Он получил маленькую квартирку в башне под крышей. По словам сына Пастернака Евгения Борисовича, квартира предназначалась для гарсоньерки знаменитого конферансье М. Н. Гаркави. Это были две небольшие комнаты, расположенные одна над другой на двух последних этажах, соединенные внутренней лестницей. Но Гаркави отказался от квартиры, и ее отдали Пастернаку. Чтобы увеличить объем, Борис Леонидович снял внутреннюю лестницу. В каждой комнате появилось шесть дополнительных квадратных метров. Пастернак упоминал о доме в Лаврушинском переулке в своих стихотворениях:
Во время Великой Отечественной войны Пастернак остался в Москве, а его семья была эвакуирована в Чистополь на Каме. Пастернак рыл блиндажи в Переделкине, проходил курсы военного обучения и дежурил на крыше Дома писателей при бомбардировках. 24 июля 1941 года Борис Леонидович писал жене: «Третью ночь бомбят Москву. Первую я был в Переделкине, так же как и последнюю, 23 на 24-е, а вчера с 22-го на 23-е был в Москве на крыше… нашего дома вместе с Всеволодом Ивановым, Халтуриным и другими в пожарной охране… Сколько раз в теченье прошлой ночи, когда через дом-два падали и рвались фугасы и зажигательные снаряды, как по мановенью волшебного жезла, в минуту воспламеняли целые кварталы, я мысленно прощался с тобой. Спасибо тебе за все, что ты дала мне и принесла, ты была лучшей частью моей жизни, и ты и я недостаточно сознавали, до какой глубины ты жена моя и как много это значит…»[65]
В одну из ночей в дежурство Пастернака в Дом писателей попали две фугасные бомбы. Было разрушено пять квартир и половина надворного флигеля. Но Бориса Леонидовича, по его собственным словам, «
Многие рисунки отца Пастернака Леонида Осиповича – знаменитого живописца и графика – были уничтожены сапогами зенитчиков. После возвращения из эвакуации в 1943 году Пастернаку пришлось некоторое время жить у поэта В. А. Луговского, пока в его квартире в Лаврушинском делали ремонт. Роман «Доктор Живаго», который принес Борису Леонидовичу мировое признание и Нобелевскую премию, писался тоже в Доме писателей. В 1950-х годах Пастернак часто устраивал литературные вечера, на которых читал главы «Доктора Живаго». В 1952 году Борис Леонидович сообщил грузинскому поэту С. И. Чиковани: «Из людей, читавших роман, большинство все же недовольно, называют его неудачей, говорят, что от меня они ждали большего, что это бледно, что это ниже меня, а я, узнавая все это, расплываюсь в улыбке, как будто эта ругань и осуждение – похвала»[66]. Иногда чтения устраивались в комнате младшего сына Пастернака Леонида. Четырнадцатилетнему мальчику, в отличие от взрослых, очень нравился роман, и Борис Леонидович невероятно ценил поддержку сына. Соседом Пастернака по площадке был Ю. К. Олеша. В кругу писателей-современников его называли «королем метафор». Он всегда придумывал что-нибудь интересное и образно это описывал. Олеша вел дневник, который лег в основу автобиографической книги «Ни дня без строчки». Об этой книге нельзя рассказать – ее лучше читать. Юрий Карлович вспоминает об удивительных встречах в Лаврушинском: «Целый ряд встреч. Первая, едва выйдя из дверей, – Пастернак. Тоже вышел – из своих. В руках галоши. Надевает их, выйдя за порог, а не дома. Почему? Для чистоты? В летнем пальто – я бы сказал: узко, по-летнему одетый. Две-три реплики, и он вдруг целует меня. Я его спрашиваю, как писать – поскольку собираюсь писать о Маяковском. Как? Не боясь, не правя? Он искренне смутился – как это вам советовать! Прелестный. Говоря о чем-то, сказал:
– Я с вами говорю, как с братом.
Потом Билль-Белоцерковский с неожиданно тонким замечанием в связи с тем, что у Мольера длинные монологи и странно, что актеры «Комеди Франсэз», которых он видел вчера по телевизору, не разбивают их между несколькими действующими лицами. Долгий монолог его самого по поводу того, ложиться ему на операцию или не ложиться. Потом Всеволод Иванов. (Это все происходит перед воротами дома.) Молодой. Я думал, что он в настоящее время старше. Нет, молодой, в шляпе. Сказал, что написал пьесу в стихах. Как называется, почему-то не сказал»[67].
В квартире литературоведа В. Б. Шкловского во времена гонений находили приют поэт Осип Эмильевич Мандельштам и его жена Надежда Яковлевна. Поэт признавался в том, что он не любил Замоскворечье с его патриархальными особняками и барским крепостным прошлым. В очерке «Путешествие в Армению» Мандельштам говорит: «И я благодарил свое рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нем не проведу лучших своих лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную пустоту России; кирпичный колорит москворецких закатов, цвет плиточного чая приводил мне на память красную пыль Араратской долины»[68]. Осенью 1937 года в Лаврушинском в квартире писателя В. П. Катаева состоялась встреча Мандельштама с А. А. Фадеевым – в то время заместителем председателя оргкомитета Союза писателей СССР. После этой встречи Осип Эмильевич получил от Литфонда путевку в дом отдыха в Саматиху. Вернуться в Москву Мандельштаму было не суждено. В Саматихе начался путь поэта в лагерный пункт Вторая речка под Владивостоком, где он скончался в декабре 1938 года.
В Доме писателей селились не только литераторы. Например, в квартире № 39 жил генерал-лейтенант В. В. Крюков со своей женой известной певицей Л. А. Руслановой. В 1948 году Крюкова арестовали за «грабеж и присвоение трофейного имущества в больших масштабах» и из Лаврушинского переулка увезли на Лубянку. Следом была арестована и Русланова, находившаяся на гастролях в Казани. Обвинение, предъявленное ей, – «антисоветская деятельность и буржуазное разложение». Никто тогда не вспомнил, как с самых первых дней Великой Отечественной войны Лидия Андреевна выезжала на фронт в составе концертной бригады, как пела своим необычайным голосом, заставлявшим самого Шаляпина плакать, перед солдатами свои знаменитые «Валенки». В 1953 году Крюков и Русланова были реабилитированы.
История русской литературы XX века неразрывно связана с Домом писателя. Я ни словом не обмолвился об А. Л. Барто, И. А. Ильфе, Е. П. Петрове, К. Г. Паустовском и других славных писателях. Да простят меня их почитатели, но нам нужно двигаться дальше. Закончить же о «доме-каланче» хочется словами непревзойденного Ю. К. Олеши: «Если Вам захочется, напишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, 17, кв. 73, – а не захочется, не напишите, но вспомните обо мне! Ваш Юрий Олеша. 1958–3 января»[69].
Палаты Титовых (Ордынский туп., 5а)
А теперь давайте заглянем во двор Дома писателей в Лаврушинском переулке. Там нас ждет настоящее открытие – палаты XVII века, одно из самых древних жилых зданий на территории Замоскворечья.
Первым владельцем палат был Симеон Степанович Титов – дьяк Разрядного приказа, представитель дворянского рода, известного с XVI века. Титов сделал блестящую карьеру во времена царя Алексея Михайловича. Сначала он был дьяком денежного сбора, в 1660-х годах состоял в приказе Большого дворца. В 1670 году по повелению государя Титов занимался формированием отрядов для посылки в Алатырь по случаю бунта Степана Разина. В разряде в качестве думного дьяка находился до самой смерти. Возможно, именно по распоряжению Алексея Михайловича «государеву служилому человеку» Титову был пожалован двор в южной части Кадашевской слободы, на котором он выстроил каменные палаты. В январе 1676 года как лицо, приближенное к царю, Титов состоял в посмертном карауле у постели умирающего Алексея Михайловича.
Самая древняя часть здания, появившаяся при Симеоне Степановиче, выделена сегодня так называемым культурным слоем. Первого владельца усадьбы помнит юго-западная часть палат в уровне подклета и первого этажа. Палаты были построены по одной из характерных для второй половины XVII века схем палат «посадского типа» – четырехкомнатное жилое каменное здание с одним крыльцом, вписанным в близкий к квадрату план. При этом планы подклета и первого этажа совпадали. При первом Титове в каждый из этажей вел отдельный вход, расположенный в юго-западной части дома. Украшением переднего двора было красное крыльцо. Оно вело к главному входу на первый этаж со стороны западного фасада. Кроме того, первый этаж имел дополнительный вход со стороны северного фасада. Комнаты парадного этажа соединялись дверными проемами по принципу круговой анфилады.
Титовы владели усадьбой до середины XVIII века. В 1680-х годах при сыне Симеона Степановича, Григории Семеновиче Титове, с восточной стороны дома было пристроено одноэтажное складское здание в одну комнату с большой аркой на северном фасаде. Два объема разделялись арочным проездом во двор. На рубеже XVII–XVIII веков жилой дом был надстроен вторым этажом. В ходе перестройки возвели новую торцевую стену в западной части дома. Именно тогда главный дом усадьбы лишился красного крыльца, на месте которого появилось новое помещение в уровне первого этажа. Главный вход был перенесен в центральную проездную арку, ставшую парадными сенями с лестницей на второй этаж.
Григорий Семенович был стрелецким полковником. Под его началом в полку служило десять капитанов и девятьсот сорок стрельцов. В 1678 году полковник Титов был послан со своим полком из Москвы в город Чигирин, что в Малороссии, к князю Г. Г. Ромодановскому, и там участвовал в битвах с турками и татарами. По случаю этого похода Григорий Семенович был награжден «поместной и денежной придачей». В конце жизни Титов служил комендантом в Таганроге. Умер полковник в 1713 году. Усадьба в Замоскворечье перешла к его сыну Василию Григорьевичу Титову, который тоже состоял на военной службе. В середине XVIII века усадьба числилась за Авдотьей Алексеевной Титовой и надворным советником Михаилом Васильевичем Титовым – женой и сыном Василия Григорьевича.
Первый дошедший до нас план двора «бригадирши Авдотьи Алексеевой дочери Титовой в приходе церкви Варламия Чудотворца, что на Ордынке» датируется 1753 годом. План был выполнен архитектором В. С. Обуховым. На нем показано владение Титовых, расположенное в южной части Кадашевской слободы. С запада владение ограничено улицей Хохлова (Лаврушинский переулок), с юга – Николаевской улицей (Большой Толмачевский переулок), с севера, востока и юго-запада – соседними владениями, а с юга-востока – безымянным «проезжим» переулком (современный Ордынский тупик), проложенным от Большой Ордынки до южных главных ворот усадьбы Титовых. За исключением главного каменного двухэтажного дома, все строения были деревянными. Прямоугольный в плане дом с крыльцами находился в восточной части двора, своим восточным торцевым фасадом фиксируя границу участка. Главный фасад дома выходил на южную сторону.
Со второй половины XVIII века, когда Титовы продали свое владение, на протяжении последующих десятилетий владельцы усадьбы неоднократно менялись. Один из важных строительных периодов усадьбы -1750–1760-е годы. В этот период восточное помещение первого этажа было переделано в одностолпную палату. Первоначальные окна растесали. В процессе строительства заново переложили всю восточную стену и заложили арку на северном фасаде. К западной части северного фасада был пристроен дополнительный двухэтажный объем со сводчатым помещением и лестницей. Таким образом, палаты приобрели Г-образную форму плана. Сад из северной части владения перенесли в юго-западную. Выходит, что сквер, в котором установлен бюст писателю И. С. Шмелеву, устроен прямо на месте сада бывшей усадьбы Титовых.
После московского пожара 1812 года главный дом стал иметь П-образную форму: появилась боковая деревянная пристройка к северному фасаду. В течение XIX века палаты лишились большей части архитектурного декора: были срублены наличники, междуэтажные пояса, карнизы и лопатки, растесаны все окна первого этажа. Входную арку заложили и устроили над ней тройное прямоугольное окно. В 1865 году юго-западный угол здания укрепили контрфорсом, а к восточному фасаду северной части была сделана каменная пристройка – в одну оконную ось без декоративного оформления фасадов. В это же время сделали не функционировавший ранее наружный вход в подклет со стороны западного фасада. Поверхность стен была оштукатурена и окрашена в желтый цвет. Один из планов середины XIX века показывает не только каменный дом, но и хозяйственные строения, сгруппировавшиеся в восточной части усадьбы вдоль границы владения. При этом вся западная часть занята большим садом.
К концу XIX – началу XX века к северному фасаду была сделана деревянная двухэтажная пристройка. На доме появилась вальмовая кровля. Планировка была изменена, потому что именно на рубеже веков древние палаты стали использовать как девятиквартирный доходный дом. Все строения были расширены с целью увеличения жилой площади. Исследователям известны два исторических плана усадьбы начала XX века, относящиеся к 1910 и 1914 годам. Изменений в застройке участка не произошло, за исключением надстройки второго этажа в центральной части жилого строения, поставленного вдоль южной границы. Документально подтверждено, что в 1910 году квартиры сдавались внаем, а четыре года спустя к доходному дому был проведен водопровод и устроена канализация.
В 1930–1940-х годах деревянные строения вокруг палат снесли, и большую часть территории бывшей усадьбы Титовых занял девятиэтажный Дом писателей. Палаты оказались во дворе, образованном его корпусами. В советское время в палатах провели перепланировку с целью увеличения количества коммунальных жилых комнат. В 1975 году случился пожар, после которого дом расселили. В пожаре сгорели деревянные пристройки с северной стороны фасада, в результате чего открылись фрагменты подлинного декора XVII–XVIII веков. В течение нескольких лет специалистами института «Спецпроект-реставрация» проводился комплекс реставрационных работ, в ходе которых был воссоздан наружный и внутренний декор двух периодов: второй половины XVII века и второй половины XVIII века. В настоящее время в палатах Титовых размещается Управление Минкультуры России по Центральному федеральному округу.
К палатам можно пройти через три проездные арки Дома писателей. Войдите в одну из арок и рассмотрите здание внимательнее. Палаты Титовых как глава из живого учебника по архитектуре. Сложная строительная история дома отразилась в асимметричной композиции всех его фасадов: в их оформлении нет единообразия. Углы восточной части дома и северо-западный угол оформлены лопатками. Главный южный фасад дома в два этажа с проездной аркой в средней части сохранился «в редакции» XVII–XVIII веков. Наибольший интерес представляет фрагмент западной части южного фасада в уровне подклета и первого этажа с декором XVII века. Во время реставрации 1970–1980-х годов здесь были восстановлены первоначальные оконные наличники. Фрагмент главного фасада в пять окон в подклете и четыре в первом этаже фланкирован лопатками, ранее оформляющими углы здания. Лопатка в центральной части фасада, расположенная на месте примыкания внутренней стены, отражает планировку южной части дома, состоящую из двух помещений.
Фасады палат Титовых насыщены разнообразными архитектурными деталями. Арочные оконные проемы, заглубленные в прямоугольные ниши, украшены наличниками трех типов – с треугольным фронтоном, щипцом с вогнутыми скатами, а также необычным геометризированным килевидным очельем. Окна парадного этажа вверху и внизу объединены двумя ломаными карнизами, причем верхний отрезает очелья от наличников. Проездная арка декорирована выступающим архивольтом в виде поребрика, заключенного в валики. Остальные окна южного фасада (восточная часть первого этажа и второй этаж) заключены в рамочные наличники с ушами и клиновидными замками в стилистике начала XVIII века. На северном фасаде основного объема сохранился фрагмент декора XVII века в уровне подклета и первого этажа.
Планировочная структура интерьеров здания сохранилась в пределах капитальных стен. Перегородки относятся к позднейшему периоду. Наибольший интерес представляет планировка палат XVII века. Прямоугольный объем подклета разделен перпендикулярными стенами на четыре комнаты, перекрытые сомкнутыми сводами с распалубками над проемами. В небольшом коридоре, разделяющем северные комнаты, предусмотрен отдельный вход из юго-западной комнаты (бывших сеней). Коридор перекрыт цилиндрическим сводом. В парадных комнатах первого этажа сохранился первоначальный архитектурный декор XVII века: своды имеют фигурные белокаменные импосты, в стенах устроены ниши-печуры с трехлопастным завершением из белого камня. Печи не сохранились. Планировка второго этажа утрачена в ходе многочисленных приспособлений конца XIX – середины XX века. К сожалению, отделка интерьера не сохранилась, за исключением тянутых потолочных карнизов простой формы.
Третьяковская галерея (Лаврушинский переулок, № 10)
Путеводитель братьев Сабашниковых 1917 года «По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям» дает следующую характеристику Лаврушинскому переулку: «Как и параллельный ему Малый Толмачевский, Лаврушинский сохранил еще кое-какие черты замоскворецкого провинциализма: много зелени, дома в садах, за высокими глухими деревянными заборами. Как раз такую картину имеем мы в угловых владениях Лаврушинского переулка. А по левой его стороне мы увидим ряд покосившихся кирпичных амбаров с железными решетками и ставнями, такие же покосившиеся ворота, – типичное владение большой купеческой фирмы со складами тут же при доме. Сделаем несколько шагов и за амбарами увидим… Фасад Третьяковской галереи!»[70] С самого момента открытия музея о Третьяковской галерее не перестают говорить, Павлом Михайловичем Третьяковым не перестают восхищаться.
В 1774 году прадед будущего основателя галереи Елисей Мартынович Третьяков переселился из Малоярославца Калужской губернии в Москву вместе с женой Василисой Трифоновной и сыновьями Захаром и Осипом. Елисей Мартынович занимался мелкой торговлей и до конца своих дней был купцом третьей гильдии. Дед Третьякова Захар Елисеевич тоже ничем не выделялся в среде среднего московского купечества, занимался мелкой торговлей. Его сын Михаил Захарович стал уже купцом второй гильдии. Он изготовлял ткани и продавал их на ярмарках и в своих собственных лавках в Китай-городе. Удачная женитьба на дочери богатого коммерсанта Александре Даниловне Борисовой способствовала дальнейшему процветанию дела. В 1832 году у Третьяковых родился первенец Павел, а через два года второй сын – Сергей. Всего у Михаила Захаровича было девять детей. Нельзя сказать, что Третьяковы жили роскошно или даже богато. Михаил Захарович был довольно строгим родителем, не терпел баловства и пустого времяпрепровождения. Он старался дать детям хорошее образование, нанимал учителей, которые приходили на дом, и сам следил за их успехами. Александра Даниловна занималась музыкой, любила театр и другие искусства. В доме Третьяковых всегда были картины и книги. Страшное горе постигло семью в 1848 году: от скарлатины умерло четверо детей. Это горестное событие отразилось на здоровье Михаила Захаровича. Через два года он скончался. В своем духовном завещании незадолго до смерти он написал: «Так как образ торговли моей сыновьям моим известен, то я надеюсь, что они будут следовать всем моим правилам, которые я старался внушать им»[71].
Семейное дело осталось старшим сыновьям – семнадцатилетнему Павлу Михайловичу и пятнадцатилетнему Сергею Михайловичу. И они оказались предпринимателями от Бога. Очень скоро братья расширили дело от обычной торговли в лавках до собственного большого магазина полотняных, бумажных и шерстяных товаров на знаменитой купеческой улице Ильинке. Они организуют торговый дом «П. и С. братья Третьяковы и В. Коншин». Третий учредитель был мужем одной из сестер Третьяковых и бывшим приказчиком их отца. В середине 1860-х годов они приобрели Ново-Костромскую льняную мануфактуру, которую впоследствии сделали одной из лучших в России. Третьяковы были также и известными жертвователями и благотворителями. Павел Михайлович был попечителем Арнольдовского училища для глухонемых, оказывал финансовую помощь исследовательским экспедициям, жертвовал деньги на возведение храмов. Иногда пожертвования Третьякова превышали затраты на приобретение картин. Сергей Михайлович активно участвовал в общественной жизни Москвы. Он был гласным Московской городской думы и городским головой.
В 1851 году Третьяковы приобрели у купцов Шестовых усадьбу в Лаврушинском переулке с двухэтажным особняком и обширным садом. Во второй половине XVIII века этой усадьбой владела семья потомственных военных Кологривовых. Главный дом, выстроенный хозяйкой – «капитаншей» А. А. Кологривовой, – стоял на палатах XVII века. На красную линию Лаврушинского переулка выходил северный флигель. В пожаре 1812 года дом уцелел практически полностью. При следующих владельцах усадьбы – богатых купцах-чаеторговцах Шестовых – в 1835–1839 годах был построен южный флигель, а главный дом украшен классицистическим аттиком.
Полноправной хозяйкой дома была Александра Даниловна, а братья Третьяковы сосредоточились на торговле. Это был редкий в купеческой среде идеальный семейный и деловой союз. «Не часто бывает, чтобы имена двух братьев являлись так тесно друг с другом связанными. При жизни их объединяла подлинная родственная любовь и дружба. В вечности они живут как создатели галереи имени Павла и Сергея Третьяковых»[72], – писал предприниматель и историк московского купечества П. А. Бурышкин. Братья Третьяковы отличались характерами. Павел был замкнутым, ему нравилось работать и читать в уединении, мог часами рассматривать и изучать картины и гравюры. Сергей, более общительный и веселый, был всегда на виду, любил пощеголять.
Однажды Павел Михайлович приехал по делам фирмы в Петербург и попал в Эрмитаж. Он был настолько поражен богатством художественного собрания, что непременно захотел заняться коллекционированием произведений изобразительного искусства. Вскоре он приобрел девять картин малоизвестных западных художников. «Первые две-три ошибки в столь трудном деле, как определение подлинности старых картин, навсегда отвернули его от собирательства старых мастеров, – писал И. С. Остроухов после смерти собирателя. – «Самая подлинная для меня картина та, которая лично куплена у художника», – говаривал покойный»[73].
Во время очередной поездки в Петербург Павел Михайлович знакомится с коллекцией Ф. И. Прянишникова – полотнами А. Г. Венецианова, О. А. Кипренского, В. А. Тропинина, П. А. Федотова и др. Именно тогда Третьяков решает собирать картины современных русских художников. В Третьяковской галерее годом основания музея считается 1856 год, когда Павел Михайлович приобрел две первые картины «Искушение» Н. Г. Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Г. Худякова. Сегодня они висят рядом в одном зале. Условие, по которому Павел Михайлович отбирал картины для своей галереи, можно найти в его словах, обращенных к художникам: «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника»[74].
Но это отнюдь не значит, что Третьяков просто скупал все приглянувшиеся ему картины. Он был смелым критиком, не признающим чужих авторитетов, часто делал замечания художникам, а порой и добивался поправок. Обычно Павел Михайлович покупал полотно до открытия выставок, прямо в мастерской, когда картину еще не видели ни критики, ни зрители, ни журналисты. Третьяков прекрасно разбирался в искусстве, но этого было мало, чтобы выбирать лучшее. Павел Михайлович обладал своеобразным даром провидца. Показателен здесь один случай, о котором рассказано в книге С. Н. Дурылина «Нестеров в жизни и творчестве». «На предварительном, закрытом, вернисаже XVIII Передвижной выставки, куда допускались немногие избранные друзья передвижников, Мясоедов подвел к «Варфоломею» В. В. Стасова, трибуна-апологета передвижничества, Д. В. Григоровича, секретаря Общества поощрения художеств, и А. С. Суворина, редактора газеты «Новое время». Все четверо судили картину страшным судом; они согласно все четверо признали ее вредной… Зло нужно вырвать с корнем. Пошли отыскивать по выставке московского молчальника, нашли где-то в дальнем углу, перед какой-то картиной. Поздоровались честь честью, и самый речистый и смелый, Стасов, заговорил первым: эта картина попала на выставку по недоразумению, ей на выставке Товарищества не место. Задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает: вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг вокруг головы старика… Ошибки возможны всегда, но их следует исправлять. И они, его старые друзья, решили его просить отказаться от картины… Много было сказано умного, убедительного. Все нашли слово, чтобы заклеймить бедного «Варфоломея». Павел Михайлович молча слушал, и тогда, когда слова иссякли, скромно спросил их, кончили ли они; когда узнал, что они все доказательства исчерпали, ответил им так: «Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил еще в Москве, и если бы не купил ее там, то купил бы сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения»[75].
Сергей Михайлович Третьяков начал собирать свою коллекцию на пятнадцать лет позже брата и сумел приобрести лишь около ста произведений. Однако собрание его было единственным в своем роде, ведь он интересовался современной западной живописью – Ж.-Б.-К. Коро, Ш.-Ф. Добиньи, Ф. Миле и др. Павел Михайлович, в отличие от брата, который собирал картины для себя, целенаправленно стремился создать общедоступный музей национального искусства. Еще в 1860 году (а было ему тогда всего двадцать восемь лет) он составил завещание: «Я хотел сделать распоряжение на случай моей смерти… Капитал сто пятьдесят тысяч р. серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи… Более всех обращаюсь с просьбой к брату Сергею; прошу вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять… что для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие… Более я ничего не желаю, прошу всех, перед кем согрешил, кого обидел, простить меня и не осудить моего распоряжения, потому что довольно осуждающих и кроме вас, то хоть вы-то, дорогие мои, останьтесь на моей стороне»[76].
В 1865 году состоялась свадьба Павла Михайловича с Верой Николаевной Мамонтовой – двоюродной сестрой известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. У Третьяковых было шесть детей – четыре дочери и два сына. В семье все любили друг друга. Павел Михайлович писал жене: «Искренно от всей души благодарю Бога и тебя, что мне довелось сделать тебя счастливой, впрочем, тут большую вину имеют дети: без них не было бы полного счастья!»[77] Сергей Михайлович женился гораздо раньше брата, в 1856 году, но его жена умерла вскоре после рождения сына. Лишь спустя десять лет Сергей Михайлович вступил во второй брак с Еленой Андреевной Матвеевой.
Павел Михайлович придерживался традиционных купеческих взглядов на воспитание детей. Он дал детям прекрасное домашнее образование. Они занимались музыкой, учили иностранные языки, посещали концерты, театры, художественные выставки и вместе с родителями много путешествовали. Конечно, заметную роль в формировании детей сыграли художники, музыканты и писатели, бывавшие в гостях у Третьякова почти каждый день. В 1887 году от скарлатины, осложненной менингитом, умер сын Павла Михайловича Ваня – всеобщий любимец и надежда отца. Третьяков болезненно переносил эту тяжелую утрату. Второй сын Михаил страдал слабоумием и не мог стать полноценным наследником и продолжателем семейного дела. Дочь Третьякова Александра вспоминала: «С этого времени характер отца сильно изменился. Он стал угрюм и молчалив. И только внуки заставили былую ласку проявляться в его глазах»[78].
Долгое время Третьяков был единственным собирателем русского искусства, по крайней мере в таких масштабах. Но в 1880-х годах у него появился более чем достойный соперник – император Александр III. Существует множество легенд, связанных с противостоянием Третьякова и царя. Павел Михайлович несколько раз буквально из-под носа Александра уводил картины художников, которые при всем уважении к августейшей особе отдавали предпочтение Третьякову. Царь при ходил в ярость, если, посещая передвижные выставки, видел на лучших картинах отметки «собственность П. М. Третьякова». Но были случаи, когда представители императора просто перебивали цену, предлагаемую московским собирателем. Например, уже после кончины Александра III его сын Николай II предложил невероятную по тем временам сумму за картину «Покорение Сибири Ермаком» В. И. Сурикова – сорок тысяч рублей. Новоявленный император не желал скупиться в память о своем отце, который мечтал приобрести это полотно. У Сурикова уже была договоренность с Павлом Михайловичем, но он не мог отказаться от столь выгодной сделки. Третьяков же просто не был в состоянии предложить больше. В качестве утешения художник совершенно бесплатно отдал собирателю эскиз к картине, который до сих пор висит в Третьяковке.
Павлу Михайловичу не нравилось, что его называли богатым, он воспринимал такие слова в штыки. Третьяков писал И. Н. Крамскому: «Кстати, о моих средствах: слово «громадные» весьма растяжимо. Не говоря о фон Мекках и Дервизах, в Москве многие богаче моего брата, а мои средства в шесть раз менее моего брата; но я никому не завидую, а работаю потому, что не могу не работать»[79]. В 1892 году умер Сергей Михайлович Третьяков. Задолго до его смерти братья Третьяковы решают отдать свои коллекции в дар Москве. В своем завещании Сергей Михайлович жертвовал городу половину дома в Лаврушинском переулке, все картины и сумму в сто тысяч рублей. Павел Михайлович подарил свою огромную коллекцию (более трех тысяч произведений) Москве еще при жизни вместе с собранием брата. В 1893 году состоялось торжественное открытие «Московской галереи Павла и Сергея Третьяковых», причем коллекция западного искусства Сергея Михайловича висела тут же в Лаврушинском рядом с картинами русских художников. 4 декабря 1898 года Павел Михайлович скончался. Его последними словами были: «Берегите галерею и будьте здоровы».
Усадьба Третьяковых за сорок лет неоднократно переделывалась. Еще в 1870-х годах Павел Михайлович пристраивает к дому в Лаврушинском дополнительные помещения для картинной галереи. По мере расширения коллекции вдоль красной линии Малого Толмачевского переулка по проекту А. С. Каминского строились новые экспозиционные залы. Кроме того, вдоль границы владения появлялись служебные корпуса. Специально для переданной в дар Москве галереи все тем же Каминским была возведена пышная ограда с парадным входом. После смерти Павла Михайловича в течение 1899–1906 годов главный дом был переоборудован под выставочные залы. Фасад, оформленный по рисунку В. М. Васнецова, стал на многие годы эмблемой Третьяковской галереи. Центральная часть фасада была выделена шикарным кокошником с рельефным изображением Георгия Победоносца – древнего герба Москвы. В то время художники проявляли интерес к формам древнерусского искусства. Мы это еще увидим на примере Покровского собора Марфо-Мариинской обители. Роскошно украшенные порталы, пышные наличники окон, яркие узоры и прочие украшения – все это говорит о стремлении Васнецова сделать из Третьяковской галереи древнерусский сказочный терем.
В 1910 году галерея получила по завещанию мецената М. А. Морозова великолепное собрание западного искусства – полотна К. Моне, Э. Мане, О. Ренуара, К. Писсарро, Э. Дега и других художников. В 1913 году попечителем Третьяковской галереи стал художник и историк искусства И. Э. Грабарь. Началась переделка экспозиции по научному принципу, как в лучших музеях мира. Произведения одного художника стали висеть в отдельном зале, а расположение картин стало строго хронологическим. В 1918 году произошла национализация Третьяковской галереи и передача ее в ведение Народного комиссариата просвещения. Именно в это время музей значительно пополнился огромными собраниями С. А. Щербатова, П. И. и В. А. Харитоненко, Е. В. Борисовой-Мусатовой, А. П. Боткиной, В. О. Гиршмана, М. П. Рябушинского и художественными коллекциями из родовых подмосковных усадеб. Увеличение коллекции потребовало расширения экспозиционной площади. В 1930 году по проекту А. В. Снигирева при участии А. В. Щусева было пристроено несколько дополнительных выставочных залов вдоль Лаврушинского переулка. Чтобы обеспечить необходимое освещение, кровлю в галерее сделали стеклянной.
В 1935 году реконструкция Третьяковской галереи продолжилась. Был построен двухэтажный корпус по проекту А. В. Щусева. Просторные залы этого корпуса использовались для размещения выставок, а с 1940 года были включены в основной маршрут экспозиции. Во время Великой Отечественной войны Третьяковская галерея была эвакуирована в Пермь. Впервые за всю историю музея картины были сняты со стен, вынуты из рам и освобождены от подрамников. Большие полотна накатывали на валы, заключали в металлическую оболочку, запаивали и упаковывали в ящики с хорошей изоляцией. В 1941 году во время бомбардировки Москвы на здание галереи было сброшено несколько фугасных бомб. 17 мая 1945 года Третьяковская галерея вновь открылась для посетителей. В советское время коллекция музея постоянно пополнялась.
В 1980-х годах проходила грандиозная реконструкция галереи. Проект предполагал «создание крупного музейного комплекса, включающего хранилища, обширное выставочное помещение, конференц-зал за счет застройки внутренних дворов и переоборудование старого здания при сохранении его исторически сложившегося внешнего облика». За успешное выполнение реконструкции в 1995 году бывший директор галереи Ю. К. Королев (посмертно) и авторский коллектив были удостоены Государственной премии Российской Федерации. Но на самом деле новый корпус, построенный на пересечении Лаврушинского и Большого Толмачевского переулков, оказался чуждым архитектурному ансамблю старых зданий Третьяковки. Как утверждают специалисты-архитекторы, создатели книги «Памятники архитектуры Москвы»: «Реконструкция обернулась фактической гибелью памятника: гипертрофированный объем нового корпуса, оказавшись соединенным с главным домом старой усадьбы, предопределил почти полную разборку старинных палат, исчезновение южного флигеля, а с ним и переднего двора в его привычном оформлении… Новый угловой корпус оказался вне традиционных связей с окружением, тяжелые формы этого здания не способны облегчить даже прорезающие его с двух сторон высокие арки, нелепо направленные в апсиды церкви»[80].
В результате реконструкции выставочная площадь Третьяковской галереи возросла в полтора раза. В 1998 году в новом корпусе музея на Крымском Валу открылась первая постоянная экспозиция искусства XX века, построенная по историко-хронологическому и монографическому принципам. Собрание музея насчитывает сейчас около ста пятидесяти тысяч произведений. Коллекция Павла Михайловича увеличилась более чем в пятьдесят раз. Третьяковская галерея – это огромный образовательный и культурный центр, занимающийся научной, реставрационной, просветительской, издательской, популяризационной и другими видами деятельности.
В одном из писем художнику В. В. Верещагину П. М. Третьяков написал: «Ваше негодование против Москвы понятно, я и сам бы негодовал и давно бы бросил свою цель собирания художественных произведений, если бы имел в виду только наше поколение, но поверьте, что Москва не хуже Петербурга: Москва только проще и как будто невежественнее. Чем же Петербург лучше Москвы? В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого)»[81]. Настоящим патриотом и благороднейшим человеком был Павел Михайлович. Да еще и провидцем оказался. Постоянно приходится повторяться, но так оно и есть: практически каждое здание, мимо которого мы проходим, достойно не просто отдельной книги, а целой жизни, отданной на его изучение, тем более если это Третьяковская галерея. Неотделимы от нее судьбы лучших наших художников. О некоторых из них удалось вскользь упомянуть. Но все-таки в разговоре о Третьяковке имя Павла Михайловича Третьякова самое важное. Каждый раз, приходя в галерею, мы вспоминаем о ее великом создателе не только потому, что перед входом стоит памятник Третьякову (замечательный, к слову, памятник). Павел Михайлович не просто коллекционер, основатель музея, он, наряду с художниками, создавал русское изобразительное искусство, и роль Третьякова здесь объективно больше, чем роль любого из них.
В год празднования стопятидесятилетия Третьяковской галереи был создан сайт, на котором вы можете совершить еще одну захватывающую прогулку – виртуальную. По фотографиям, сделанным по заказу Павла Михайловича в 1898 году, была выполнена реконструкция залов галереи того времени. Картины в них висят так, как их разместил сам Третьяков. Адрес этого ресурса: http://www.150tretyakovgallery.ru/1898. Приятной прогулки!
Дальше по Лаврушинскому
Третьяковская галерея непрерывно растет и развивается. Имеющихся площадей не хватает ни для экспозиции, ни для служебных помещений. Поэтому в скором будущем у Третьяковки появится еще один огромный корпус, который займет оставшуюся территорию четной стороны Лаврушинского переулка до Кадашевской набережной. Здание будет иметь четыре этажа и подвал. На первом этаже разместятся кафе, буфеты и магазины сувенирных изделий, народных ремесел и книжной продукции. Кроме того, здесь будет образован зал сменных выставок. Самым значительным преобразованием станет появление отдельной большой экспозиции древнерусского искусства, которая займет весь второй этаж. На третьем этаже будут организованы выставочные площади, а на четвертом – центр эстетического воспитания и помещения для служб Третьяковской галереи. Площади подвала отдадут технической службе и гардеробам. У нового корпуса будет два входа – со стороны Лаврушинского переулка и Кадашевской набережной. Здание планируется построить в виде уступа, когда каждый более высокий этаж меньше по площади нижерасположенного.
Строительство дополнительного корпуса Третьяковской галереи – начинание, безусловно, хорошее, но и тут не обошлось без неприятностей. В декабре 2010 года было снесено здание биржевой артели купцов Хлудовых 1898 года на Кадашевской набережной. Наверное, можно было бы сделать так, чтоб и волки были сыты, и овцы целы, но не получилось. А ведь на правой (третьяковской) стороне Лаврушинского переулка до сих пор сохранились здания, напоминающие нам о старинной Кадашевской слободе. Два строения дома № 4 стоят на территории бывшей слободской усадьбы, принадлежавшей в 1630-х годах коренному кадашевцу, ткачу Федору Гусятникову. Небольшие двухэтажные палаты XVII века сохранились в виде восточного выступа белого Г-об разного здания (стр. 4). Приблизительная дата постройки палат – 1680–1690-е годы. Может быть, строили их уже не ткачи, а какой-нибудь купец, перебравшийся на Мухину улицу после стрелецких бунтов, когда многие дворы в Кадашах опустели. Это подтверждается и тем, что в середине XVIII века усадьбой владели потомственные купцы Андроновы, занимавшиеся виноторговлей. При Андроновых дом был увеличен более чем в два раза за счет пристроек с западной стороны. Отсюда его Г-образная форма. Фасады нового дома переделали в стиле того времени.
В «Памятниках архитектуры Москвы» отмечается уникальность палат в Лаврушинском переулке: «Обликом и особенно планировкой это здание ближе к палатным строениям XVII в. В основу плана положена традиционная для XVII в. жилая ячейка – сени с палатами… Крупный объем, своды в двух этажах, следы сбитых наличников и пилястр свидетельствуют о принадлежности здания к числу богатых каменных домов Москвы конца XVII – середины XVIII в., несмотря на консервативность его форм, привычных в Замоскворечье»[82]. Сейчас, после продолжительной реставрации, палаты выглядят как новые. Неясно, как к этому относиться, ведь, с одной стороны, памятник культурного наследия сохранен, но с другой – первоначальный декор фасадов полностью утрачен и закрыт поздней штукатуркой, а подклетный хозяйственный этаж почти на два метра скрыт под землей.
В начале XIX века владелец усадьбы статский советник Ф. С. Голубцов продал ее купеческой жене Савельевой. В 1822 году у южной границы усадьбы был выстроен особняк (дом № 4, стр. 1), выходящий парадным фасадом на красную линию Лаврушинского переулка. Он был специально поставлен таким образом, чтобы не закрывать старинные палаты в глубине двора. Декор фасада оформлен в ампирном стиле с элементами позднего классицизма. Величественность особняку придает высокий первый этаж и массивный центральный ризалит с глубокими амбразурами окон. Тонкая полировка белокаменных деталей – подоконника, карниза и фронтона – характерна для того времени. Архитектору и хозяину дома не занимать выдумки: четырехколонный тосканский портик как будто прорывает линию карниза. Задний фасад был украшен боковыми ризалитами, к одному из которых в 1832 году пристроили двухэтажный корпус, вытянутый вдоль границы владения. В ходе современной реконструкции были искажены капители колонн и пробиты окна в цокольном этаже. Первоначальное назначение этого особняка в комплексе зданий Третьяковской галереи – дом графики, но по окончании реставрации в нем обосновался отдел рукописей.
Еще одним памятником архитектуры XVII века является дом № 6. Изначально эти палаты имели прямоугольную форму. В 1760-х годах при вдове владельца суконной фабрики Е. К. Болотина дом удлинили с юга пристройкой, в которой разместились сени. В конце XVIII века произошла очередная переделка палат, в результате чего они увеличились с северной и западной сторон. Наружный декор XVII века был утрачен во время перестройки. Фасады дома выделили большим количеством окон в простых обрамлениях и фронтонами. В 1835 году фасады были оштукатурены. Дальнейшие ремонтные работы окончательно лишили здания украшений XVII века, а наросший культурный слой скрыл половину первого этажа. В настоящее время по сохранившимся фрагментам воссоздан наружный декор фасадов: колонки, отмечающие примыкание спаренных стен, соответствующие им лопатки, колончатые наличники с килевидными кокошниками, профилированные карнизы. После реставрации планировка здания сохранена.
Если идти по Лаврушинскому переулку в сторону Водоотводного канала, по правую руку окажется высокий дом (№ 3/8) – приют для вдов и сирот русских художников. В газете «Новое время» за 1906 год можно найти такую заметку: «Сегодня городской управой одобрен проект постройки дома для вдов и сирот художников, имеющего быть сооруженным в Лаврушинском переулке на средства, завещанные П. М. Третьяковым. Дом обойдется в 114 000 руб.»[83] Проект был реализован в 1912 году архитектором Н. С. Курдюковым. Изначально «Вдовий дом» был двухэтажным и напоминал древнерусские палаты. Архитектор учел близость Третьяковской галереи и построил здание, стилистически подходящее ансамблю музея. Фасад, украшенный керамическим гербом Москвы, отдаленно напоминал знаменитый на весь город васнецовский фасад. Ниже герба размещалась выполненная вязью надпись: «Приют для вдов и сирот русских художников имени П. М. Третьякова».
Дома бесплатных квартир – явление для Москвы довольно редкое. В ведении органов московского городского управления находилось несколько подобных домов. Все они были основаны на частные пожертвования. Старейшим учреждением такого типа является странноприимный дом секунд-майора А. А. Ахлебаева в Теплом переулке, состоявший в ведении городского общественного управления и включавший в себя богадельню и лечебницу для приходящих. С. К. Романюк в книге «По землям московских сел и слобод» пишет: «Характерной чертой русского быта были странники, ходившие по Руси и собиравшие доброхотные даяния на храмы и монастыри. Если некоторые получали кров у сердобольных горожан, то многим часто негде было приклонить голову, и вот для таких-то горемык и задумал создать странноприимный дом отставной секунд-майор Афанасий Алексеевич Ахлебаев, отдавший и земельный участок, и капитал на благое дело. В 1849–1850 гг. по проекту архитектора М. Д. Быковского выстроили дом приюта; в главном здании на верхнем этаже устроили церковь во славу Воскресения Христова»[84].
Квартиры в приюте для вдов и сирот русских художников имени П. М. Третьякова были бесплатными. «Согласно положению, утвержденному городскою думою 9 сентября 1911 года, приют предназначался преимущественно для вдов, малолетних детей и незамужних дочерей русских художников (живописцев, скульпторов и архитекторов, поскольку эти последние являются живописцами и скульпторами), произведения которых находились в городской художественной галерее имени П. М. и С. М. Третьяковых, а за удовлетворением первой категории лиц для вдов и сирот художников, произведения коих имелись в других собраниях России, государственных или общественных»[85].
Поделиться книгой: