Люди загадочных профессий (сборник)

– Чё ты, гад, злорадствуешь?! – взвился южанин – Как будто сам не мишень! Ты мне, толстомордый, борт теперь не подставляй!

– Г-господа, г-господа, не время ссориться! П-простите, не знаю вашего звания, вам не кажется, что для мишеней нас тут чересчур много? Н-не думаете же вы, что на нас будет тренироваться в б-бомбометании весь Седьмой флот?

– Это будет одна бомба.

Низкий голос разнёсся над бухтой. С удивлением вслушиваясь в сказанное, он осознал, что говорил он сам.

– Мне рассказывал Инди, еще до того, как его унесла в пучину торпеда. Он вёз детали на сборку, он слушал. А потом – потом я это увидел сам. Прошло больше месяца с той единственной бомбы. Город еще дымился. Всё, что осталось. Вот для чего мы здесь.

Над бухтой воцарилась тишина. Даже цепи, казалось, больше не звякали на волне. Все примеряли к себе что-то слышанное, рассказанное кем-то об оружии чудовищной разрушительной силы. И от рассказа к рассказу мощь его всё росла.

Молчание прервал голос, донёсшийся с середины бухты. Он говорил с ужасным акцентом, этот голос, он ставил ударения как придётся и не выговаривал половины звуков. Но в нём звучало торжество.

– Я буду рад этова увидет. Я рад как американский враг падёт от своё оружие. Я смотрел на вы горет и улыбатса. Я… и тут рядом с ним заговорила огромная тень. Это было тихое шипение, скорее, шёпот:

– Sakawa-kun wa, teki ni chokumen shite jakuten o hyōji shimasen.[2]

Мелкий и говорливый враг испуганно смолк. Воцарилась тишина, прерываемая только неумолчными звуками тропической ночи.

Настало утро. На белёсое небо выкатилось маленькое раскалённое солнце. Царил полный штиль. Строй кораблей затих, над палубами струился зной. Он тоже молчал, только глядел вперёд. Он слышал в туманной дымке звон самолётных моторов, он видел в океане тени и далёкие блики на линзах оптики. Те, другие, опасались приближаться. Всё как тогда. Только сейчас это были свои.

Он не боялся ран, воды и огня. И два года назад, когда вплотную к бортам вставали высоченные, до верхушек мачт, столбы разрывов, и год назад, когда из низких туч со всех сторон вываливались, пикируя, камикадзе, он оставался спокоен. «Толстый Тормоз Арчи» – называли его за глаза, Лекси уличала его в недостатке воображения, а он только усмехался. Это свойство не раз спасало ему жизнь. И сейчас, укутанный дымкой под палящим солнцем, он радовался этой черте характера. Многие вокруг него откровенно маялись, а он продолжал смотреть и слушать. Поэтому, наверное, он первым распознал знакомый гул четырёх моторов далеко в вышине. «Началось» – подумал он.

Первое время ничего не происходило. Потом сверху донёсся хлопок раскрывшегося парашюта. Враг, что поменьше (он теперь был виден хорошо: заводская краска, никаких отметин на бортах – дитя войны, не успевший на фронт), слабо крикнул:

– Тенно! Хэйко! Банза-а-а…

…и тут в небе полыхнуло ярчайшей вспышкой еще одно солнце. Только оно было гораздо ближе и горячей.

Честно говоря, он ожидал большего. Подумаешь, облупилась краска на надстройке, по носу затлела палуба. Ну, ещё ударной волной снесло антенны из неважных, а в паре мест треснула обшивка. Больно, но не страшно, с ним бывало и хуже. Он жалел только о том, что перископы неприятно потускнели. Он теперь видел всё как бы в полусвете, и предметы были окружены туманными ореолами. Другим досталось всерьёз: у них не было его толстой шкуры. Прямо перед ним уходил во взбаламученную воду бухты враг, что поменьше. Днищем вверх, как снулая рыба. Ему хватило. Где-то позади (он мог только слышать), кто-то горел. Кажется, Сара.

Ночью они устроили перекличку. Затонул заика-эсминец, транспорт, что соседствовал с южанином, еще транспорт и эсминец. Остальные держались на плаву.

На следующий день пришли люди. Они громыхали по трапам, они проворачивали машины и осматривали механизмы. Они даже на краткое время запустили несколько котлов и разгребли кучу углей, ранее бывших настилом палубы. Он не радовался, как другие вокруг. Он смотрел вперёд и видел, как с транспорта ближе к середине бухты опускают под воду что-то очень массивное. И, судя по тому, как осторожно и бережно спускали, это была еще одна бомба. Теперь им угрожала смерть из-под воды.

То й ночью ему было не по себе. Тоска просочилась сквозь железный панцирь и привычную отстранённость, свила гнездо где-то среди труб. Он не мог заснуть, ворочался на зыби, скрипел и хлопал крышками люков. Очередной раз переваливаясь с волны на волну, вдруг почувствовал, что в жилом отсеке по корме справа зажёгся свет. Чушь какая-то… Замкнуло выключатель? Он прислушался к себе. Тихо… Но вот еле слышно зашумела вода в рукомойнике, свет выключился, и зажёгся уже в мичманском кубрике. Вот так и начинают верить в призраков! Он встряхнулся, прянул в сторону, сбрасывая остатки сна, и вдруг услышал глубоко внизу, в себе:

– Что, железный, боишься? Эт' ты правильно!

Человек? В нём? Непонятно, они же все собрались и отбыли на катерах еще до заката…

– Эй, человек! Что ты тут делаешь?

– Не видишь, живу я здесь!

Ситуация была нелепой до невозможности. Вот так, пожалуй, и вспомнишь о паропроводах.

– Уходил бы ты, человек! Не ровен час, подожжёшь что, или сломаешь… Все ваши уже сошли.

– А пусть даже и сломаю – не всё тебе равно? Или здоровеньким хочешь под воду булькнуть?

Голос человека был каким-то нерезким, заплетающимся. Раненый, контуженный? Странно, таких обычно выносят с борта в первую очередь.

– Не боись, железный! Не сломаю тебе ничего. Я тут в мичманском кубрике у тебя устроился. Тихо, не жарко. Заначку вот нашёл.

– Что ты у меня внутри хозяйничаешь? Заначку какую-то нашёл…

– Не какую-то, а мичманскую. Без неё, чтоб ты знал, корабль всё равно, что без флага – в отсеке зашуршало и загремело. – Хорошие у тебя были мичмана, домовитые. Сухпаев у них пара дюжин. Галеты, тушёнка, вода в консервах. Вот, бурбона канистра… Посидим, повечеряем.

– Слушай, человек! Ты бы уплыл, что ли? Шлюпки у меня еще есть. А то, завтра тут будет такое…

– Будто я не знаю! – фыркнул собеседник – Тем больше поводов напиться.

Эту привычку, напиваться горючими жидкостями, он не терпел, ставя её ниже всех прочих многочисленных человеческих слабостей. Каждый раз результатом попоек было что-нибудь разбитое, сломанное или запачканное. А как тогда на стрельбах выставили прицел на полгоризонта левее, и двенадцатидюймовый «чемодан» провыл над оцепеневшим Абердином? Стыдоба-то…

– Эй, ты, внизу! Заканчивай свою пьянку!

– Ну, давай, договаривай! А не то… – ты это хотел сказать?

– А не то – пар пущу.

– Ну и дурак! – и металлическая кружка звякнула о канистру – Во-первых, нет у тебя пара. Стравили весь. А во-вторых – ну, ошпаришь ты меня, тебе что, лучше будет? Один, как дурак, и в кишках у тебя я дохну.

– А так что, лучше?

– А так – веселее. И поговорить есть с кем. Ночь-то длинная. А вас, железяк, не всякий ведь понимает.

Он, подумав, согласился.

Снаружи выл разошедшийся ветер, с волн срывало пену, обугленные остовы пальм глухо гудели и скрипели на порывах. Зыбью натягивало якорные цепи и дёргало провода к таившейся на глубине бомбе. А в недрах линкора горел невидимый с берега свет и продолжался разговор.

– Ну вот, в госпитале меня подлечили, заштопали – и пинком на берег, в отставку. Я за пособием – «тыр-пыр, ничего не знаем, ранение получено после окончания боевых действий, сам виноват». И всё пособие. Ну и на работе меня, как понимаешь, не ждут: кому ты нужен, одноногий?

– …

– Тоже мне, сравнил! У тебя этих винтов четыре, и от потери ты не валишься. А я, видишь, на костыле шкандыбаю.

– …

– Ну, понятно, что не видишь. Это только говорится так. Ну, ладно. За прозрение!

– …

– Так вот, о чём я? Ну да, помыкался я так, потыкался, и решил домой, к милой. Вдвоём, думаю, переживём пока, а дальше наладится. Приезжаю – что такое? Дом заколочен, вещи вывезены, никто ничего не знает.

– …

– Что ты говоришь? Хм…, даже и не знаю, как объяснить-то. Вот дом, например. Я сам его построил, чтобы с ней там жилось хорошо. Удобный такой, красивый. Второй этаж – на полстены окно зеркальное. Чтобы солнце утром будило. Как я эту витрину наверх поднимал, самодельным же краном – и страх, и смех.

– …

– А сам виноват, отвлекаешь… Да, я там прямо так и сел, у двери заколоченной. Не знаю, сколько сидел. Потом уже догадался на почту глянуть – а там письмо. Мне, до востребования. Типа, не жди, извини, я иду в новую жизнь, пожелай мне счастья. Потом уже, окольными путями, вызнал. Не дождалась меня милая с войны, выскочила за антрепренёра своего. Чернявый такой, мордастый, волосы всегда дыбом. Счас, погоди, я налью.

– …

– Ну, вот. Так что, за этот контракт я всеми руками ухватился. А пришли сюда, осмотрелся. И, вот честно скажу – расхотелось возвращаться. Что меня там ждёт?

– …

– Здесь, говоришь, что ждёт? А здесь я всё знаю. Ну и что, что не на тебе служил? Все вы одинаковые. Впрочем, и мы не сильно разнимся. Вот сейчас глаза закрою – и будто всё по-старому. Волна в борт, смазкой воняет, война. А где-то в Иллинойсе солнце светит в зеркальное окно. Вот так вот.

– …

– И ты спи. Интере сно, вам, железным, сны снят ся? Эй! Ну вот, усн ул. А мы еще по капельке…

…Харрис Гордон Браун, механик, принимал участие в операции «Перекрёсток» в качестве вольнонаёмного специалиста по котельным и вспомогательным установкам. После теста „Эйбл” входил в состав досмотровых партий для обследования состояния линкоров «Невада» и «Арканзас», авианосца «Индепенденс». На последнем, возможно, был подвергнут радиоактивному облучению в дозе, достаточной для развития лучевой болезни (по косвенным данным, т. к. состояния различной тяжести впоследствии развились у всех участников досмотровой партии). Последним его заданием было обследование и тестовый запуск механизмов линкора «Арканзас». По невыясненным причинам, по окончанию задания в место сбора не явился. Поисковые операции силами команды в течение часа были безрезультатны. Старшим команды лейтенантом Уиллисом, в условиях наступающей ночи и надвигающегося шторма, было принято решение поиски прекратить, корабль покинуть. В результате теста «Бейкер» линкор затонул, дальнейшая судьба Харриса Г. Брауна неизвестна…

Антрепренёр

Тандерспорт был обычным захолустным городком в Пенсильвании, с мемориальной доской на въезде по федеральной дороге (основан…, население…, имя мэра серебряной краской, все надписи уже потускнели с годами), церковью, городской управой и кладбищем. Бури, бумы и кризисы последних лет обходили его стороной, новых домов тут почти не строили, обходясь рассчитанными на века старыми. Городок мирно угасал в тиши аппалачских холмов, да так бы и пришёл в упадок, если бы в один прекрасный день туда не заявился Мартин.

Если бы кому-нибудь пришла фантазия описать Мартина Ф. Стюарта двумя словами, это были бы слова «ходячая катастрофа». Действительно, в его шести футах роста и ста сорока фунтах веса таилась энергия, которой не всякий торнадо мог похвастать. В свои неполные тридцать лет он имел за плечами честных три курса в Пенн Стейте, магистерскую степень MBA от какого-то онлайнового универа, множество различных сертификаций, а еще – опыт дюжины стартапов, больших и малых. Мартин, похоже, когда-то услыхал великую истину о том, что только один из пяти стартапов может «выстрелить», и применил её к себе в самой простой форме. «Раз так,» – решил он – «нужно попробовать достаточно много раз – и непременно вырвусь!» И если для кого-то слова про сотню попыток Джобса – всего лишь унылые мантры, для Мартина они были руководством к действию.

Итак, однажды ясным осенним утром он въехал в Тандерспорт в своём «Фидо» – «Фольксвагене-Кабрио» с откинутым верхом. Он проехал по городу, крутя головой вокруг, особо не замечая багряных и золотых красок осени. Остановился в забронированной по интернету гостинице на окраине, переоделся в официальное и отправился по делам. Вечером того же дня он послал сообщение своему приятелю Лео Яблонски: «Срочно приезжай, есть дело!» Тем самым подразумевалось, что дела самого Лео не так существенны.

Полдень субботнего дня наши деловые люди встретили на горной дороге в пути к их новому приобретению. «Фидо» с утробным подвыванием одолел, наконец, крутой подъём и остановился, потрескивая, на повороте, где была оборудована крошечная смотровая площадка со стоянкой на одну машину. Мартин распахнул водительскую дверцу, выскочил наружу и, обращаясь как бы к Лео, а на самом деле еще и к невидимой публике, провозгласил: «Вот то, что принесёт нам славу!». Лео долго глядел на открывшееся его взгляду, а затем обернулся и сказал всё, что думал. «И стоило так ругаться?» – пожал плечами Мартин – «На мой взгляд, неплохой ипподром!»

На пути обратно он рассказывал, как узнал о продаже из объявления в Интернете, как, бросив всё, приехал сюда, чтобы оказаться первым среди покупателей, и как после нескольких часов торга купил всё – и землю, и постройки – всего за сорок шесть тысяч шестьсот долларов. «Представляешь, Лео!» – размахивал он руками в тесном «Фольксвагене» – «За каких-то жалких сорок шесть шестьсот!» Во время торгов эта цена была его последним рубежом, и он стоял на ней, прямо как генерал Кастер на своём холме, не уступив ни квотера. Ему некуда было отступать, потому что именно столько у него было на всех счетах, остававшихся от прошлых начинаний. Естественно, еще был налог на сумму сделки, да и правительство штата тоже протянуло когтистую лапку за своей долей. Но крайний срок для налогов был в апреле, а до того времени Мартин искренне намеревался выйти в плюс. «Пойми, Лео,» – втолковывал он – «это – бомба! Мы взорвём весь дохлый бизнес на скачках! К нам пойдут люди и понесут деньги!»

Они остановились отметить сделку и поговорить о перспективах в «Приюте Лесоруба» – единственном ресторане в черте города, где наливали выпивку. Как положено в таких заведениях, там было по вечернему времени густо. Настоящих лесорубов было ровно два человека, они молча сидели в углу над кружками с пивом, а остальную толпу составляли дальнобойщики, мелкие служащие местных фирмочек, одинокие молодые люди и одинокие, но не столь молодые, дамы. Ко всем ним и обратился Мартин, в котором, как всегда после выпивки, проснулся оратор. Размер и состав аудитории его не волновал: главное, чтобы все понимали пару слов по-английски.

– Леди, джентльмены, и вы, чуваки за стойкой! – так начал он свою речь. – Что приходит вам на ум при словах «ипподром» и «скачки»? Орущие толпы, мутные типы с бегающими глазами, ставки, где так легко просадить все трудом нажитые доллары! Верно?

Невнятный гул был ему ответом. Мартин, не смутившись, продолжал:

– А всё почему? Да потому, что правительство штата, эти разжиревшие бюрократы, узаконили в штате азартные игры! И теперь из бедных благородных животных сделали средство выманивания денег!

Посетители бара уже стали к нему прислушиваться, и кто-то даже крикнул из угла шепяляво: «Верно говоришь, городской!» Правительство штата не любил никто, и окрылённый Мартин покатил речь дальше. Ему было о чём сказать.

С тех недавних пор, как в штате разрешили азартные игры, злачные места повылезали как трава после дождя, щедро унавоженные вкладами посетителей. Строили их обычно там, где земля была дешевле, а город – ближе, то есть, на всяческих неудобьях, в проблемных районах и других похожих местах. Естественно, перед строительством громко обещалось, что на окрестности хлынет живительный поток денег, просто неминуемо оставляемых почтеннейшей публикой, что расцветут изящные искусства и настанет благодать. Чаще всего, правда, оказывалось, что деньги куда-то ушли, изо всех искусств укоренилась парочка наименее изящных, а на месте проблемного района расцвёл уже совсем какой-то “Sin City”. “Но мы с вами,” – простирая руку, пообещал Мартин. – “Мы пойдём другим путём! Мы встряхнём этот город, да так, что из щелей дерьмо посыплется!”

Овации и свист толпы были ему ответом. Кажется, ему простили даже некую вольность в словах, что обычно для местных не характерно. Впрочем, если даже кто и сомневался в мартиновых добрых намерениях, то его слова «Всем выпивку за мой счёт!» окончательно расположили к нему сердца присутствующих.

Так и получилось, что потом, когда Мартину было что-нибудь нужно, например, по ставить дорожный указатель к его ипподрому, провести туда Интернет – он шёл спокойно в мэрию или к провайдеру, и там, узнавая в нём «Мартина-который-зажёг-тогда-в-баре», решали вопросы по-свойски. Сам же он снял под офис комнатушку на втором этаже в бизнес-парке и целыми днями, когда не бегал по городу, пропадал там. Естественно, были у него и группы во всех социальных сетях, и сайт с завлекательными роликами, над созданием которых провёл бессчётные часы верный Лео. А на второй неделе он нашёл-таки время с утра, сбегал к гравировщику, и уже к обеду на двери красовалось сверкающее медью «LaM Inc.» Название значило «Лео и Мартин», а еще оно напоминало фамилию одного писателя, кажется, немца, который писал фикшн для очкариков. На очкариков у Мартина был свой, особый рассчёт.

Время шло к зиме, старый ипподром начал понемногу прихорашиваться. Трибуны подновляли и красили, сносили старые загородки и возводили новые. Жители городка выучили слово «стипльчез» и приготовились глядеть свысока на соседей, особенно на этих выскочек из Панксатони. Дети в школе писали рефераты по Колониальному Кубку Камдена. Все предвкушали грядущие события. Единственным, кто не разделял всеобщий восторг, был Мартин. Он не спал ночами, а днём ходил сонный и злой. Деньги утекали как вода в песок, а расходы всё множились. Кончилось это тем, что в один далеко не прекрасный день перед самым Рождеством он уехал в Вильямспорт, продал верного «Фидо» и вернулся в облупленном «Сатурне», пропахшем кошками. Из гостиницы он тоже съехал и жил теперь на съёмной квартире для холостяков, где в одной комнате умещались спальня, кухня и крошечный санузел за стенкой.

Городок тем временем одевался сугробами и праздничными огнями, на площади пел самодеятельный хор, магазинчики вдоль Мейн-Стрит объявляли распродажу. Лесорубы притащили и поставили перед ратушей рождественскую ель, высотой больше самой ратуши. «Аппалачская Угольная Компания» пожертвовала грузовик угля для отопления домов бедным (родители, естественно, сказали чадам, что весь уголь уйдёт непослушным детям в чулки). Все ходили друг к другу в гости, дарили подарки, сидели за рождественским пирогом и катались по холмам на снегоходах. О Мартине все забыли. Даже в баре он не появлялся, заказывая пиццу на дом. Дорогу к ипподрому занесло снегом. Прошло Рождество, за ним – январь и февраль, слова «стипль-чез» и «скачки» снова ушли из городского обихода, но однажды всё изменилось.

Первыми об изменениях узнали те, кто жили вблизи от федеральной трассы: рёв мощных моторов посреди ночи не спутаешь ни с чем. Три огромных военных грузовика прошли к ипподрому, прямо по слежавшемуся за зиму снегу, разгрузились там и уехали. На следующий день свежевыбритый и сияющий как серебряный доллар Мартин появился в мэрии и, небрежно помахивая чековой книжкой, заказал расчистку дороги до своей собственности и еще одну мелочь. В тот же день он радостно прикручивал к мемориальной доске на въезде в город еще одну строчку. «Тандерспорт – Родина Больших Скачек 21 Века» – гласила она.

Случилось небывалое: городок встряхнулся посреди зимней дрёмы и обнаружил себя в самом что ни на есть двадцать первом веке! Всё чаще и чаще к ним стали наведываться ранее невиданные типы: в дутых куртках вырвиглазных цветов, в ярких кедах и шапках с помпонами. Они бродили по городу, крутя головой, щёлкали селфи на специально установленном у мэрии камне (он так и был обозначен, «Камень Для Селфи» – не в характере Мартина было пускать что-либо на самотёк). Визитёры прибывали из Нью-Йорка, из Филадельфии, а кое-кто даже из Бостона. Места для ночлега хватало всем, потому что еще осенью, зачарованные Мартином, чуть не полгорода зарегистрировались на сайте «Эйр-би-энд-би». Хозяин заведения «Приют Лесоруба», запустив пятерню в лохматую голову, выписывал с интернета рецепты смузи и проращивал на противне в подсобке овёс. Интернет-провайдер лихорадочно возводил новую сотовую вышку. Наступала весна – время перемен.

В канун весны Мартин записал еще одну речугу и раскидал её по сети. Это была, конечно, не бомба, но все, кто нужно, её услышали. «Новое тысячелетие уже наступило!» – говорил он в ней, на фоне мелькающих картинок светлого настоящего. – «По нашим дорогам ездят автомобили без водителей. Электричество заменяет бензин. Искусственный интеллект в вашем телефоне отвечает на вопросы и даёт советы. Посмотрите вокруг: в мире изменяется всё! И здесь, в самом сердце Америки, группа энтузиастов объявляет Скачки Двадцать Первого Века. Условия просты: нужно пройти дистанцию с седоком на спине. Всё остальное – на ваш выбор! Среди заявленных участников – лаборатория Динамики и Движения, Центр Прикладной Генетики в Мегиддо и другие. Новое Тысячелетие зовёт! Призовой фонд в полтора миллиона долларов предоставлен Фондом Прогрессивных Исследований».

На следующий вечер Лео просто сиял. «Сто семьдесят тысяч просмотров!» – ликовал он в чате. – «И это за первый же день! У меня уже спрашивают точную дату Парада Участников. Спрашивает «Кроникл», спрашивает «Ю-би-си». Что им говорить?» Мартин назвал дату, последнее воскресенье апреля. Времени для приёма новых участников было еще достаточно.

Удивительно странно ведёт себя время! Первая рождественская неделя в Тандерспорте для Мартина тянулась вечно, ему казалось, что она вообще никогда не кончится. А здесь два с чем-то месяца пролетели во мгновение ока, оставив только рябь в глазах от плакатов, листовок и приглашений, шум в ушах от интервью и горечь от бесчисленных кофе во рту. И вот он уже стоит на импровизированной трибуне в конце запруженной народом Мейн Стрит, а по огороженной мостовой идут участники будущих скачек. Сама улица длиной ярдов триста, её запрудить много народа не надо. Лео подсчитал, здесь не более трёх тысяч, но шума и мельтешения они производят на все двадцать. Воздушные шарики, дудение вувузел, блики яркого солнца сквозь ветви, и всё это сливается в сонной мартиновой голове в один сплошной калейдоскоп. «Еще полчаса – и спать!» – бормочет он, а сам открывает глаза и поднимает руку в приветствии. Мимо него как раз проводят участника от генетиков. Ну и зверюга! – белый аж до серебряного блеска конь, почти семи футов в холке и весом хорошо за тонну. Как, интересно, он прыгать будет? Там ведь препятствия, изгороди, ров с водой. На жеребце – венчик из цветов и лента с надписью: «Рождён, чтобы побеждать!». Мартин моргнул – выморгнуть удалось лишь через минуту, когда с жужжанием приблизилось ездовое изделие механиков-кибернетиков, сопровождаемое буйными выкриками толпы. Насколько он знал, это был? увеличенный проект «Мул», большой, угловатый, весь – воронёный металл, провода и шланги. Этот, в отличие от всех предыдущих, был под седлом, и жокей, шуплый, худой и очкастый, сверкал улыбками направо и налево. Следом вели участника от вояк (их участие в скачках было личным триумфом Мартина). Естественно, назывался он не «конь», а «мобильный тестовый полигон биостимуляторов», но в соревнованиях участвовал наравне со всеми. На вчерашнем тестовом забеге Мартин видел, как он идёт дистанцию, легко берёт препятствия, а кровеносные сосуды просвечивают сквозь тонкую шкуру алым. «Утрёт он и механиков, и генетиков!» – подумал Мартин. Дальше шли уже обычные участники, без наворотов и, честно говоря, без шансов. Не было только одного, от Центра Экстремальных Состояний, и Мартин прекрасно знал почему.

Суматоха, еще одна прочувствованная речь, парочка интервью блоггерам – и вот она, долгожданная тишина офиса! Увы, с тишиной как-то не сложилось, потому что в офисе уже был Лео, и был он зол, как чёрт.

– Что это за дерьмо?! – и под носом у Мартина очутилась листовка с планом завтрашних скачек.

– Листовка, – подумав, ответил сонный Мартин. – Там что-то неправильно?

– Вот, посмотри! Что здесь нарисовано! – и палец Лео вонзился в самый низ текста.

– Рисунок, – сфокусировавшись на листке, сказал Мартин – Условное схематическое изображение дохлой лошади.

– Которая завтра участвует в скачках?!

– Которая, да, завтра заявлена на участие – честно признался Мартин.

– Ты с ума сошёл, друг сердешный?! – заорал Лео в бедные мартиновы уши. – Да нас завтра же посадят! Или линчуют! Или всё это сразу!! Ты этого хочешь?!!

– Всё нормально будет, – заплетаясь, но твёрдо промолвил Мартин. – Я справлялся у двух хороших адвокатов. У мёртвых животных нет прав. Да и центр этот, экстремальный, это же их детище… Никакой магии, сплошь эта, как её, биофизика, биохимия…

Из Лео как будто выпустили воздух. Он рухнул в кресло.

– Ну и как прикажешь это называть? – просипел он.

– Я называю это ПиАр. И, между нами говоря, хороший, с лёгким привкусом скандала. А сейчас я всё! – и Мартин плюхнулся на кресло рядом. Уснул он еще в падении.

На следующий день трибуны для зрителей были набиты битком. Да здравствуют очкарики и социальные сети! Каждого участника приветствовали громовыми овациями. От вспышек рябило в глазах. Мартин знал, что каждая вспышка – это кадр, сообщение в сети, а в перспективе – известность, слава и богатство. Его не особо расстроило даже то, что самые продвинутые участники не блеснули. Армейский «полигон» прошёл всю дистанцию и намертво застрял перед финишем, весь светясь алым. Только через минуту он «развис» и дошёл до черты. Механический конёк скакал резво, но зацепился на изгороди и рухнул. Жокей едва успел спрыгнуть. Генетический суперзверь исправно добежал до финиша, но набрал штрафных баллов на препятствиях: ему явно не хватало прыгучести. «Зомболошадь», к величайшему облегчению Лео, срезалась на первом же барьере, да так и осталась лежать в стороне бледным пятном. В результате первый приз достался обалдевшему от такой удачи пареньку из Кентукки, выступавшему на совершенно нормальной лошади. Остальные (кроме вояк, конечно же) разделили поощрительные призы и пообещали, набрав опыта и исправив ошибок, заявиться на следующие, уже осенние, скачки. Зрители, бурно обсуждая перипетии соревнования, растекались по стоянке, мимо жиденького, из пяти бабушек, пикета с плакатами «Не дадим мучать животных!». Некоторые фотографировались с пикетчицами, которые не особо и возражали: им тоже надо было пиариться.

– Куда теперь? – спросил Лео после того, как все участники разъехались.

– В Вильямспорт! – объявил Мартин – Я по горло сыт кошачьим духом!

В Вильямспорте, как известно всем по эту сторону Аллегени, начиналась цивилизация. Тут были светофоры, кофейня «Старбакс», кинотеатр и автодилер, у которого Мартин, не торгуясь, приобрёл серую БМВ М5 с полным приводом. Избавился от «Сатурна» за какие-то жалкие центы и завалился в китайский ресторан, поскольку тандерспортским меню (и особенно пиццей!) был сыт до крайнего предела.