— Они, несомненно, помнят, что вы меня знаете. А не подумают ли они обо мне, как о возможном источнике?
— Нет, они читали о вас в нацистской прессе. Они скорее подумают о семье Робинов.
— Сколько денег вы можете эффективно использовать в настоящее время?
— Я не ожидала такого вопроса. Два или три тысячи марок за раз, я думаю.
— И как часто?
— Мы могли бы их тратить каждый месяц, если бы они у нас были.
«Ладно», — сказал он, — «вот кое-что для начала». Он достал из кармана пакет с несколькими тысячами марок и сунул ей в руку. «Не сделайте ошибку, и не тратьте всё сразу», — предупредил он. — «Трата денег бросается в глаза, и чем больше сумма, тем больше риска. Я не хотел бы стать причиной глотка содержимого из этого флакона».
В течение полутора лет, пока Ланни Бэдд вёл двойную жизнь, его беспокоила мысль, что о нём думают его друзья в Берлине. Тут уж ничего не попишешь. Но он хотел сделать исключение для этого одного товарища. «Послушайте, Труди», — сказал он. — «Пройдёт вероятно много времени прежде, чем я увижу вас опять, и есть вещи, которые я хочу, чтобы вы ясно поняли».
Он вернул ее в прошлое на тринадцать лет назад, в первые дни нацистского движения, когда Курт Мейснер представил его сыну главного лесничего Штубендорфа, молодому энтузиасту, который стал загружать его нацистской литературой, а позже взял его на встречу с Гитлером. Год назад он взял его во второй раз. Труди сказала, она читала об этом визите в газетах. Все товарищи знали о нем.
«Конечно, они предполагают, что я ренегат», — отметил он.
«Они не знают, что и думать», — ответила она. — «Они знают, что вы спасли Фредди Робина».
— Пусть они остаются в неведении. Вы знаете, как я делаю свои деньги. Для этого я должен встречаться с лицами у власти. В Мюнхене я привёз одну из картин Дэтаза Гитлеру. Этот факт принёс мне целое состояние, которое я выручил от продаж, а также от возможности ходить туда, куда мне вздумается, и встречать нужных людей в Германии. Это мир, в котором мы живем. Все, что я хочу, это быть уверенным, что вы это понимаете, и что независимо от того, что я делаю, вы не будете сомневаться в моей честности.
— Я обещаю это, Ланни.
— В процессе моей деятельности, чтобы помочь семье Робинов, я удостоился чести личного знакомства с генералом Герингом. Я, оказалось, ему понравился, я восхищался его удалью, а он находил удовольствие в её демонстрации. Это может стать полезным когда-нибудь.
— Это звучит совершенно фантастически, Ланни.
— В каждой революции и в каждой войне бывают люди, играющие двойную роль и имеющие дело с обеими сторонами. Мне это не нравится, но я начинаю понимать, какие возможности это даёт. Мой отец начинает производство самолетов, и он ожидает помощи от меня. Я в свою очередь могу оправдать себя, используя его в своих целях. Я не хочу говорить больше об этом, но хочу быть уверенным, что ни при каких обстоятельствах, вы не упомяните о вашей связи со мной или о том, какую роль я играю.
— Я умру прежде, чем я это сделаю, Ланни.
— У меня есть идея, которая может оказаться стоящей и о которой я хотел посоветоваться с вами. Вы знаете, что жирный генерал захватил дворец моих еврейских друзей, и среди награбленного были прекрасные картины. Случилось, что Золтан Кертежи и я выбирали почти все эти картины. На них можно легко найти покупателя в Америке. Это могло бы принести несколько миллионов долларов, а комиссия составит десять процентов. Это является одним из способов, с помощью которых я мог бы получить крупные суммы денег для вас. И мне будет приятно уговорить старомодного тевтонского барона-разбойника вложить деньги в его собственную погибель.
— Есть один недостаток этого плана, Геринг получит девять марок на каждую марку, которую получу я. Таким образом, я помогу нацистам гораздо больше, чем нанесу им ущерб. Ведь он может использовать эти деньги, чтобы купить самолеты моего отца?
Труди долго думала, прежде чем ответить. — «Он купит самолеты на деньги немецкого народа, никогда на свои собственные. Для себя он строит грандиозное поместье на полуострове Северного моря. Он жадная свинья, и я не верю, что он даст хоть пфенниг правительству, он заберёт себе всё, что сможет».
— Тогда ему можно предложить продать картины?
— Если он захочет продать их, он может сделать это и без вашей помощи, разве это не так?
— Да, без сомнения.
— Ну, тогда, пусть тратят всё, что ему заблагорассудится для своего собственного удовольствия, а мы будем использовать нашу долю, чтобы рассказать немцам, как живут их лживые лидеры.
«ОК», — сказал американец. Эту фразу понимают все, кто смотрит фильмы. — «Я, возможно, буду иметь честь посетить это поместье, которое он назвал Каринхалл в честь своей покойной жены. Если мне удастся стать его советником по искусству, я явлюсь на нашу встречу в ближайшие несколько дней с пером на шляпе!»
«С не слишком большим пером!» — сказала озабоченная женщина вне закона.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Исполненный сознания долга Ланни отправился на Салон, а затем, возвратившись в отель, сообщил жене, что нашёл нового художника, который произвел на него большое впечатление. Она со своей стороны была полна новостей о делах важных личностей в Берлине, причём много скандальных. Их повторение не расценивалось как анти-нацистская деятельность, в любой столице мира делалось то же самое. Человеческая природа во всем мире была одинаковой, только она становилась хуже дальше к востоку. Теперь появились тревожные симптомы, что восток, казалось, стал двигаться на запад. Ланни озвучил свой план: «Ко мне пришла блестящая мысль: все те картины, которые Геринг забрал у Йоханнеса, вероятно, не представляют для него интереса, и может быть он захочет их продать».
«Ты думаешь, что он поручит это тебе?» — воскликнула жена. Она поняла, что это может убрать источник её огорчений на долгое время.
— Попытка не пытка. Я думаю вызвать Фуртвэнглера.
«Но не говори ему, что задумал», — осторожно сказала жена.
Он вызвал официальную резиденцию министра-Президента Пруссии, и обнаружил у телефона молодого штабного офицера. Он и Ланни всегда превосходили друг друга в вежливости, почти как два японца, и теперь продолжили свои любезности по телефону. Обер-лейтенант сказал, что он читал о прибытии Ланни и собирался звонить ему. Ланни сказал: «Я вас опередил». Он спросил о семье офицера и о его здоровье, и о самочувствии Его превосходительства министр-Президента генерала. У него был полный список титулов, но четырех было достаточно для обычного разговора. Фуртвэнглер ответил:
«Если вы свободны в этот вечер, почему нам не поужинать вместе?» — спросил тонкий интриган. — «Приведите жену, если вы думаете, что ей будет интересно».
Ирма была в откровенном утонченном наряде, Ланни во фраке. Штабной офицер появился в своей черно серебристой парадной форме с белым черепом и костями, а его высокая и угловатая деревенская жена в платье с вырезом, которое демонстрировало плечевые кости спереди и сзади. Хороший кутюрье не позволил бы ей сделать такое декольте, но она была дочерью производителя сыра из Померании и еще не осознала своего места в
В этом большом и элегантном обеденном зале отеля с услужливыми официантами, разносящими с поклонами дымящиеся блюда, Ирма представила отредактированную версию беседы с княгиней Доннерштайн, в то время как Ланни, вскользь упомянувший свою близость с французскими финансистами, рассказал о своей жизни по соседству с английским замком и неофициальном общении с сотрудниками министерства иностранных дел. Когда четверо оказались одни в гостиной апартаментов Бэддов, а обе дамы уселись в углу и говорили о дамских делах, Ланни рассуждал об угрозе французской внешней политики и ненадежности французских политических карьеристов.
Обер-лейтенант, в свою очередь, говорил о несравненной партии, ее планах и надеждах. Странная вещь, которую Ланни не мог полностью осознать. Молодой эсэсовец знал, что его американский гостеприимный хозяин досконально осознал предательство и жестокость партии, был свидетелем душераздирающих зрелищ и потерял одного из своих самых близких друзей в нацистском терроре. Но жирный генерал, босс Фуртвэнглера, счел нужным обратить все это в шутку, и штабной офицер, видимо, решил, что для Ланни всё это также было шуткой. В их психологии существовала любопытная особенность, которую трудно понять постороннему. Их коллективная самовлюблённость была таковой, что они были не в состоянии понять мысли других людей, а их самые изощрённые хитрости оставались наивными и уязвимыми. Они казались тяжелыми доспехами для боя, но с большим отверстием у солнечного сплетения.
Национал-социалистическая рабочая партия Германии добилась за последние два года таких успехов, какие никогда ранее не были известны в истории. Они знали, что идут к новым успехам. И успехи были в их сердцах, которые были полны порывом, дающим им «силу через радость». Звучали их торжествующие песни о будущем, их форма считалась изящной, их марши со знамёнами прославляли будущее. Грандиозные и великолепные театрализованные праздники должны были поведать о них всему миру. Они были буквально опьянены своей грандиозностью. «Германия принадлежит нам сегодня, завтра весь мир». А что, если миру может не понравиться такая перспектива, и также они сами?
Вот приехали эти двое богатых американцев, но что такое просто богатство по сравнению с титулами, славой, почётом, честью, репутацией, мечтой и духом? Богатство является дополнением, одна из наград за мужество и смелость. Все богатства мира были открыты нацистам, как для Писарро в Перу и Клайву в Индии. Этой американской паре хватило ума, чтобы предвидеть, что произойдет, и присоединиться к арийцам. Они пользуются привилегией встречаться с Его превосходительством министр-Президентом Пруссии, рейхсминистром Германской империи, министром авиации, главнокомандующим немецких ВВС, главным лесничим рейха, комиссаром рейха, и так далее и далее. Им было разрешено обращаться к нему неофициально, шутить с ним и слушать его откровения. Подобная честь может ошеломить и побудить следовать за триумфатором.
На ужин Ланни заказал лучшее шампанское, а потом он подал коньяк и ликеры, и, потягивая их слегка сам, он старался не позволять бокалу своего гостя пустеть. И скоро лицо арийца порозовело, а речь стала проще. Он рассказал, что Германия собирается выиграть плебисцит в Сааре. Дело было устроено с немецкой основательностью, и все пройдёт
Наконец, Ланни Бэдд, компаньон благородных лордов и мультимиллионеров, подумал, что сейчас настало время для замечания: «У меня есть информация, которая может представлять интерес для Его превосходительства», обер-лейтенант, не колеблясь, тут же ответил:
Старомодный тевтонский барон-разбойник находился в роскошном частном апартаменте своей официальной резиденции, в комнате с большим черным столом и золотыми шторами собственного дизайна. Однако, львенок был изгнан, повзрослев, он стал слишком большим для лицедейства. Министр-Президент и генерал был одет в одну из этих великолепных форменных одежд, дизайну, раскрою и шитью которых посвящала немало времени вся швейная промышленность рейха. Сейчас это была бледно-голубая форма с более темной синей полосой и знаками различия, смысл которых Ланни не понял. Какая бы ни была форма, но на ней всегда присутствовала широкая лента через плечо и большая золотая восьмиконечная звезда, висевшая на двух белых лентах.
«
Ланни опешил и показал это. «У вас действительно хорошая секретная служба», — заметил он.
«Вы когда-нибудь сомневались в этом?» — спросил хозяин. Затем более серьезно: «Ваш отец должен увидеться со мной, это может быть взаимно выгодно для нас».
«Один в качестве образца?» — возразил собеседник. Он знал, что должен был быть наглым. Он играл роль придворного шута.
— Как вы можете говорить такое? Кто может сказать, что я взял что-нибудь, не заплатив за это?
— Кто бы мог сказать это, если я не я?
При этом крепкий генерал превратился в Санта Клауса, чей круглый живот качался, когда он смеялся, как лоханка с желе. Сомнительно, если бы кто-нибудь осмелился так обратиться к нему в течение долгого времени.
Это привело его в замешательство. Ланни чувствовал себя окутанным сетью шпионажа, и внутренне содрогнулся, думая о Труди. Но потом он понял, что Робби говорил о своем проекте и в Париже, и в Лондоне, и, конечно, агенты проинформировали Геринга. Но какое различие в эффективности! Робби обращался к властям, как в Англии, так и в своей собственной стране, и все они отнеслись к нему с пренебрежением. А вот этот старый немецкий
Это был мальчишник, и Ирму не пригласили. Обед им прикатили в ту же комнату на столе с роликами. Он состоял из вареной камбалы под обильным и жирным соусом и
Теперь у Ланни была возможность показать, что он в состоянии добывать ценную информацию для организатора военной мощи Нацилэнда. Он задумывался об этой проблеме и выбрал с осторожностью свою манеру поведения. Он никогда не скажет Герману Вильгельму Герингу ничего, что бы принесло ему реальную пользу. Только то, что Герман Вильгельм Геринг уже знал. Посетитель будет поставлять много информации такого рода, и она будет точной. Так Его превосходительство будет всегда начеку, надеясь получить что-то новое. На прямой вопрос, Ланни ответит, что он не знает, но хотел бы попробовать узнать. Как долго он сможет продержаться с такой программой, он не мог догадаться, Рик сказал: «Не очень долго», и Ланни ответил, что как только генерал устанет от его общества, тот сможет найти более полезного шпиона.
Хозяин перевёл разговор на Францию, и Ланни рассказал ему о анти-нацистской ориентации Барту, и как сильно его коллеги-заговорщики пришли в замешательство от его смерти. Он рассказывал это человеку, которого подозревал, что тот был настоящим убийцей. Ланни описал, как министр иностранных дел подставил себя под пули в стремлении спасти своего королевского гостя и получил рану в артерию плеча. Его могли бы спасти, если бы кто-нибудь из его сотрудников догадался перевязать его руку и затянуть повязку палкой или авторучкой. Но никому это не пришло в голову, и он медленно истек кровью. Ланни вошёл в кровавые подробности, думая испортить аппетит убийцы на Мозельское вино. Но такого эффекта не получилось.
Посетитель рассказал о новом министре иностранных дел Франции, которого один из его финансовых спонсоров называл монгольским мошенником. Часть определения «мошенник», по мнению Ланни, была правдой, а что касается части «монгольский», сын трактирщика шутил об этом сам, потому что был смуглым и имел толстые губы и странные раскосые глаза. Геринг спросил, действительно ли у него была монгольская кровь, и Ланни ответил: «Кто знает? В этой части мира расы сильно смешались». Ланни точно знал, как угодить чистокровному белокурому арийцу. Посетитель рассказал всё, что знал о личности Лаваля, и как мало в ней хорошего. Он рассказывал о двухстах семьях, которые правили Францией, и выразил мнение, что Лаваль стал двести первым и будет отныне автоматически служить их интересам. — «Их собственное состояние занимает их так глубоко, что им не остается времени думать о своей стране. Они не будут слишком сильно горевать, если вы захватите остальное, оставив им шахты, сталелитейные заводы и другие ценные активы».
«Хорошая идея», — сказал массовый убийца. «Я воспользуюсь ею».
Ланни был бы озабочен, если бы не был уверен, что Геринг уже сделал это.
Обеденный стол на роликах укатили, а жирный генерал зажег толстую сигару и откинулся в мягком кресле, демонстрируя довольство. Они были одни, и пришло время для раскрытия карт.
«Скажите, Ланни», — сказал он, — «вы уже решились помогать мне время от времени?»
— Я долго думал об этом, и меня удручает отсутствие необходимых качеств. Я сомневаюсь, что мои способности могут стоить вашего внимания.
— Позвольте, мой друг, в этом мне быть судьей. У меня есть некоторый опыт в оценке людей.
— В этом случае вы слишком щедры. Не так легко изменить лентяя, который был им в течение тридцати пяти лет.
Оценщик людей пристально уставился на своего гостя. «Вас что-нибудь беспокоит в данный момент?» — спросил он.
Ланни улыбнулся. — «Только то, что я объелся».
— Я хотел бы попросить вас не делать ничего, кроме того, что вы делаете сейчас. У вас есть возможность видеться со многими людьми, которые представляют интерес для меня. Я знаю, что они вам интересны и вас развлекает следить за ходом их мыслей. Не могли бы вы приезжать и рассказывать мне о том, что вы наблюдали? Ну, например, я могу предложить, чтобы во время вашего следующего визита в Париж вы добились расположения Пьера Лаваля, изучили его характер и помогли мне понять, какой подход к нему будет наиболее эффективным.
— Конечно, Герман, но у вас есть множество людей, выполняющих такую работу для вас!
— Я не пытаюсь это скрывать от вас, но среди них нет ни одного, которому я мог бы доверять, как вам.
Ланни, который не вчера родился, а более двенадцати тысяч вчера назад, точно знал, сколько стоит такое замечание. «Для меня это большая честь», — сказал он. — «Я же говорил вам, пока у меня свобода действий, я могу с удовольствием делать это, но если я принимаю от вас вознаграждение, я сразу чувствую давление и начинаю задаваться вопросом, отрабатываю ли я свой хлеб, и решать, что я полный
«Это всё ваша совесть уроженца Новой Англии», — сказал толстый генерал. — «Я никогда раньше не имел возможность наблюдать её в действии».
«Она очень неудобна для её обладателя», — ответил внук пуритан; — «но полезна для тех, кто имеет с ним дело».
— Вы должны понимать, что у нас пруссаков тоже есть свои принципы, хотя, возможно, не похожие на ваши. Я не буду чувствовать себя комфортно, прося от вас милости, если я не могу дать вам что-нибудь взамен. Можете ли вы сказать мне, что вы можете принять?
И так у Ланни клюнуло, и настало время подсекать. Он ответил, не медля: «Если вы так ставите вопрос, Герман, я дам вам прямой ответ. У меня есть то, что я считаю профессией, во всяком случае, она позволяет мне заработать больше, чем мне нужно, и справляться со смущением, что я живу за счёт своей богатой жены. За неимением более короткого названия я называю себя
«Мне сообщили о вашей репутации», — ответил Министр-Президент. Ему показалось, что он подсёк добычу. — «Вы, может быть, слышали, что я строю довольно хороший охотничий домик для моих друзей. И хочу его достойно обставить, я был бы рад получить от вас совет по этому вопросу. Не могли бы вы купить несколько картин для меня?»
— То, что я имею в виду, отличается от вашего предложения. Я думал о старых мастерах, которые были во дворце Йоханнеса Робина. Я не помню, говорил ли я вам когда-нибудь об этом, но мой коллега и я отобрали и купили все эти картины.
— Я слышал много комментариев о непревзойдённом мастерстве в создании этой экспозиции.
— Мы вложили много труда в эту коллекцию, и я думаю, что она на самом деле хороша. Моя идея заключается в том, что, возможно, ваши вкусы могут отличаться от моих, и вы захотите превратить некоторые из этих работ в наличные деньги. Я подготовил список того, что было за них заплачено, и был бы рад попытаться найти покупателей по тем же ценам. Позвольте мне добавить, что вам это ничего не будет стоить.
— Но я думал, что вы собираетесь предложить, как я смогу вас вознаградить!
— Покупатели будут платить мне десять процентов комиссии. Это ставка, по которой я работаю с ними.
— Но это не справедливо, почему я тоже не должен платить?
— У меня есть правило, которое я никогда не нарушаю, я не беру комиссию от обеих сторон. Я представляю одну или другую стороны, и пытаюсь представлять её интересы.
— Но почему не вы можете представлять мои интересы и позволить мне платить комиссию?
Ланни победно улыбнулся. — «Вы добрый, а я признательный. Но так уж случилось, что у меня есть постоянное соглашение с несколькими клиентами в Америке, которые собирают коллекции. Они знают, что надо добавить десять процентов к ценам, которые я им направляю. Так почему бы не позволить им продолжать это делать?»
«Чудесно!» — воскликнул Геринг. — «Но не могу ли я получить более высокие цены с помощью вашего мастерства убеждать?»
— Я сомневаюсь, по той причине, что Йоханнес всё купил до депрессии, и в настоящее время будет не таким уж легким делом найти покупателей. Я только предлагаю попробовать, и предупреждаю вас заранее, что я, вероятно, могу ничего не добиться. Йоханнес был человек, который хотел, что он хотел, и более того, он не раз настаивал на покупке по цене, которую я считал завышенной с деловой точки зрения. В этом списке, который я составил из моих записей, указаны фактические закупочные цены, но в некоторых случаях я карандашом проставил меньшие суммы, которые я мог бы посоветовать любому из моих клиентов платить в настоящее время. Эта информация, конечно, только для вас, и вам принимать любое из моих предложений.
«Скажите мне, как вам удалось достичь таких успехов», — спросил Геринг. — «Ваши магические миллионеры всегда платят все, что вы им говорите?»
— Ни в коем случае. Они придают большое значение своим деньгам. Они могут спросить: «Вы уверены, что это стоит таких денег?», на что я им отвечу: «На произведения искусства нет фиксированной цены, это зависит от того, как сильно вы его хотите'. Иногда мне говорят, чтобы я предложил более низкую цену. Тогда я беру всю эту сумму наличными и кладу её на стол перед владельцем картины. Я заметил, что вид денег производит своего рода гипнотический эффект на многих людей. И те, кто бы устоял перед банковским чеком, сдаются при виде пачки тысяче-марочных банкнот.
Тевтонский Фальстаф был удивлен таким описанием человеческой слабости. Он назвал Ланни —
Сейчас делать было нечего, только ждать. Что было не так уж обременительно с апартаментами в отеле люкс и полным обслуживанием по желанию. Светское берлинское общество распахнуло свои двери для американской «звезды», и после того, как курьерским поездом прибыли полдюжины кофров, она была готова к выходу днём и ночью.