— В этом что-то есть. Люк всегда сочувствовал мне. Это он нашел моего отца, и это засело у него в голову, и он не может ничего изменить. Мы привыкли встречаться, когда Люк приезжал в город. В основном пили кофе, пока он мне что-нибудь рассказывал.
Мы прерываем разговор, когда подходит официантка с едой. Я пристально пялюсь на вафли, жалея, что не заказала что-то другое: я ведь пыталась стать Нью-Йоркской черный-кофе-и-рогалик девушкой и забыться. Поэтому, отставив тарелку, снова смотрю в окно.
Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт. Сэм О’Брэйди. Джефферсон Кайл. Адам Брайт.
— Второй коп сказал, что он играет в группе. Интересно, где они выступают? Эй, если ты дашь мне трубку, когда он будет звонить, я могу у него спросить, чтобы ты не казалась слишком нетерпеливой.
Она точно ни слова не слышала из всего, что я сказала: последние пять лет Люк Рид для меня был связан со смертью отца. У девчонки очень избирательный слух. Взглядом я метаю в нее ножи, и Морган сникает на своем месте.
— Или я могу сказать, что у тебя птичий грипп. Ты никогда его больше не увидишь. Без проблем. Я мастер обмана.
Я позволяю себе небольшую улыбку и пинаю ее под столом. Может, немного сильнее, чем нужно.
— Все в порядке. Я возьму дело в свои руки.
Но, честно говоря, не знаю, смогу ли. Иметь Люка в моей здешней жизни — значит привнести частичку Брейквотера в мою тихую гавань, счастливый мир, выстраиваемый в Колумбии. Это может все разрушить. Я знаю, что скажу ему при разговоре. Правду. Он должен понять, что я хочу оставить прошлое позади. Потому что, и это естественно, ни один в мире человек не мог бы мне позавидовать.
***
Последнее занятие дня — «Право и этика СМИ», мой любимый предмет, но, как только профессор Лэнг нас отпускает, я выбегаю из здания. Обычно я остаюсь, чтобы подойти к нему после урока. Он не возражает, что у меня вечно есть нескончаемый список вопросов, на которые нужны ответы. Я как заноза в заднице, которая сидит за первой партой и никак не заткнется. Хотя сегодня я просто хочу вернуться домой и проверить телефон — узнать, звонил ли Люк. Нужно покончить с этим. Покой, который я обрела здесь, мое тихое неприметное существование рушится, и так будет продолжаться, пока я не скажу, что не хочу больше с ним встречаться. Что не хочу больше его видеть.
Медленно шагая, я захожу в подъезд, делаю рывок и в четыре шага взлетаю по лестнице в квартиру, надеясь, что Лесли там нет. Моя соседка льет на себя слишком много духов. Обычно она много занимается в библиотеке, особенно после уроков, поэтому, вполне возможно, я получу немного уединения. Сердце обрывается, когда я захлопываю за собой дверь. Лесли сидит на диване в наушниках, голыми ногами отбивая ритм, и печатает что-то на ноутбуке. Она поднимает глаза — темные короткие волосы, как обычно, повсюду — и посылает мне полуулыбку, вытаскивая один наушник. Лесли активный слушатель: из тех, кто улыбается и кивает, почти не слушая, что ей говорят. Это выводит меня из себя, правда не так, как Морган, которая просто постоянно ничего не слушает.
— Хорошо сегодня побегала?
Похоже, не меня одну Морган разбудила в шесть тридцать, грохнув входной дверью утром. Я делаю кислое лицо и кладу сумку на стол.
— Прости за это. Иногда она ужасно бесцеремонна.
Лесли пожимает плечами:
— Да все нормально. Я встала сразу после тебя и успела хорошо позаниматься. Все, что ни делается, делается к лучшему.
Лесли — жительница Нью-Йорка до мозга костей. Ее родители — гении интернет-бизнеса, основавшие интернет-компанию в девяностых. Пять лет назад они ее продали и живут с тех пор за счет заработанного состояния. Лесли учится, чтобы получить степень по бизнесу в надежде заработать свое собственное состояние, но сейчас прекрасно себя чувствует, получая существенные суммы наличными от мамы с папой. Иногда она похожа на меня: ее банковский счет внушителен, но родители едва знают, что она из себя представляет. По крайней мере, у нее оба родителя. И один из них не Макс Бреслин.
Сбрасываю туфли, плюхаюсь на диван и тянусь за телефоном, который оставила на кофейном столике перед уходом на занятия. Обычно беру его с собой, но сегодня проверяла бы каждые пять минут, если бы имела при себе. Не хотела отвлекаться.
Сердце начинает ускоренно биться, стоит мне нажать кнопку включения. Ничего. Ни эсэмэс. Ни звонков. Ничего. Держа телефон в руках, я выдыхаю и бросаю его на подушку позади себя.
— Ждёшь звонка? — спрашивает Лесли.
Я пялюсь в потолок. На нем липкие следы в виде точек — когда мы переезжали, он был обклеен светящимися звёздочками. Я собиралась их оставить, но Лесли предложила убрать.
— Скорее, боюсь, — бормочу я.
Она усмехается, будто знает, что я имею в виду, но не задает вопросов.
Я сажусь за стол, положив телефон рядом с клавиатурой, чтобы тут же ответить, если Люк все-таки позвонит. Наверное, он знает, что у меня занятия весь день, и ждет вечера. Эта мысль заставляет мой желудок сжаться. Полчаса я пытаюсь перепечатать конспект, нацарапанный на лекции, но это оказывается бесполезно. Наконец, сдаюсь. Вместо этого залезаю в свой электронный ящик и решаю почистить входящие. Меня ждут два новых сообщения.
Первое от Аманды Френч. Это моя мама. Она подала документы на возвращение девичьей фамилии в тот момент, когда яма для могилы моего отца ещё даже не полностью была вырыта. Она не пошла на похороны. Там были Брэндон и я. Священник двадцать минут распинался о грехах, совершенных людьми в этой жизни, и о необходимости покаяния, если мы хотим попасть в рай. Когда я была младше, это пугало меня. Мой отец не был верующим, и годами меня посещала мысль, что он горит в аду, так как не имел возможности покаяться. Потом долгое время я надеялась, что он действительно горит в аду из-за всего, что наделал. Что разрушил мою жизнь. Сейчас... Сейчас я не знаю, что и думать.
Содержание её е-мейла привычное, как под копирку. В начале месяца она всегда присылает подобное, написанное по одному и тому же сценарию, повествуя, что положила на мой счёт денег. При этом выставляет все так, будто я неблагодарная особа: мол, мне плевать на то, что она оплачивает колледж. Плевать, что она, в конце концов, помогла мне сбежать из Брейквотера раз и навсегда, хотя на самом деле была той, кто бросил меня здесь.
Эвеари? Я подавляю смешок. Она даже не может правильно написать моё новое имя. Эту ошибку можно было бы простить, учитывая, что оно новое для нее, и она все ещё учится его использовать, если бы не другие ранящие душу вещи в письме, которые заставили мою кровь вскипеть. Напыщенная речь робота — звучит так, будто она разговаривает с совершенно посторонним человеком, а не с тем, кто вышел из её вагины. И она собирается на Гавайи с сестрой? О, у меня не было иллюзий на тот счёт, чтобы провести Рождество с матерью, несмотря на то, что сейчас мы живём в одном городе. Нет, я больше ошарашена тем, что она сказала «моя сестра», а не «твоя тётя Клэр». И собираюсь ли я к Брэндону на День благодарения? А гвоздь представления — в конце письма. Аманда. Раньше она, по крайней мере, признавала себя моей матерью. Теперь, оказывается, её сестра больше не моя тётя, и она с этого момента собирается быть для меня Амандой. Глаза щиплет от слез, пока я смотрю в монитор, отказываясь моргать до тех пор, пока текст не начинает расплываться. Я не часто плачу, но обычно это происходит из-за матери.
Прочищаю горло и на минуту закрываю глаза. Когда открываю, нажимаю клавишу «удалить». Я сильнее этого. И больше не позволю ей влиять на меня. Следующее письмо от Брэндона. Устало его открываю, и мой гнев оживает. Мама отправила ему копию письма, которое мне прислала, видимо, таким образом оповещая, что всучивает меня ему на очередные праздники.
Брэндон был лучшим другом отца с младших классов. Они вместе играли в футбол в колледже, вместе влюбились и женились на сестрах. Жена Брэндона, Мелани — младшая сестра матери, умерла от рака, когда мне было два года, и с тех пор мама не может общаться с Брэндоном. Говорит, что он напоминает ей о Мел, поэтому она держится от него подальше. Наверное, это повторяющийся шаблон для неё — аккуратно собирать вместе вещи, которые хотелось бы забыть.
Я никогда не курила крэк, оставаясь с дядей Брэндоном, но у него испорченный отцовский юмор. Он убежден, что администрация коллдежа следит за нашими переписками. И думает, что это забавно — отпускать такие шуточки о тревожных сигналах время от времени. Понятия не имею, следит ли колледж за нашей перепиской и является ли курение тревожным сигналом, но он опять заставляет меня улыбаться. А я не очень часто улыбаюсь, и Брэндон всегда является причиной моей улыбки. Я скучаю по нему. Но не так сильно, чтобы вернуться в Брейквотер, конечно. Я никогда туда не вернусь.
Я выключаю компьютер и обещаю себе завтра ответить Брэндону, когда в дверь стучат. Морган слишком ленива, чтобы подняться ко мне, другие же посетители обычно приходят к Лесли. Из-за наушников соседка ничего не слышит, и мне не остается иного, как пойти ответить. Правда, я совсем не ожидала увидеть того, кто стоит за дверью.
— Люк? Что ты здесь делаешь?
Люк не в форме, он одет в простую черную тенниску и выцветшие джинсы. Его внешний вид до сих пор немного напоминает стиль скейтера, которого он придерживался в школе, но сейчас более роковый и грубый. Всегда удивительно видеть его в такой модной одежде. Прямо сейчас я удивлена. Он вытаскивает руки из карманов, привлекая мое внимание к тому факту, что на них свежие татуировки. Черные кривые линии выглядывают из-под рукавов. Если он в форме, этого никогда не видно, но сейчас заметно, что он немного горбится.
— Извини. Нужно было позвонить, но вчера мне показалось, что ты хочешь от меня отделаться и…
Лесли дергает дверь, открывая ее шире передо мной, и вытаскивает наушники из ушей:
— Привет! — произносит она, слегка улыбаясь. — Ты друг Эвери?
Ответная улыбка Люка выглядит осторожной, выражение лица печальное.
— Да, я друг Эвери.
Это второй раз, когда он произнес мое имя. Из его уст оно звучит странно. Я смотрю на него, пытаясь понять, какого черта он делает в моей квартире.
— Ты собираешься пригласить своего друга войти, Эвери? — спрашивает Лесли. В ее голосе слышно предложение «если хочешь, я уйду».
Я вздыхаю и смотрю на Люка, надеясь, что по моему лицу нетрудно прочесть ответ. Морган всегда говорит, что я слишком явно выражаю свои эмоции, поэтому сейчас есть отличный шанс, что он поймет, что я злюсь.
— Нет. Мы собираемся пойти выпить кофе, — я направляюсь в комнату за пальто и кошельком, а когда возвращаюсь в гостиную, Лесли все еще стоит в дверном проеме, накручивая свои короткие волосы на палец. Это неловко — смотреть, как она пожирает его глазами. Хотя я привыкла к этому. В отличие от самого Люка, который не прекращает смущаться из-за того, что приковывает к себе хищные женские взгляды, несмотря на то, что это случается довольно часто.
Я несусь мимо него в прихожую и шагаю вперед, не проверяя, следует ли он за мной. После всех наших встреч и неуклюжих, странных разговоров я все еще недостаточно хорошо его знаю, чтобы открыто показывать раздражение перед ним. Ему стоит принять тот факт, что мне нужно немного свободного пространства, поэтому нам придется уйти отсюда, если он хочет мне что-то рассказать.
— Эй, извини, ладно? Знаю, я все испортил. Эвери? Эвери! — Он хватает меня за руку и разворачивает к себе. Я сжимаю челюсти, чтобы не сказать того, о чем потом пожалею.
— Послушай, насчет… Я бы не стал этого делать, но мне нужно рассказать. Тебе следует быть в курсе. Я хотел рассказать еще тогда, когда вернулся в Брейквотер в сентябре, но ты уже уехала. Это важно.
Я все еще стою с пальто в руках, собираясь надеть его, потому что сильно дрожу, но слишком отвлечена на Люка, чтобы двигаться. Пребывая в гневе, делаю глубокий вдох и устремляю взгляд на свою обувь. Рука Люка на секунду касается моей, он берет пальто и накидывает мне на плечи.
— Уже ноябрь, Эвери. — шепчет он. — Ты подхватишь воспаление.
Я прихожу в себя, и у меня получается правильно просунуть руки в рукава.
— Ладно. Так что ты хочешь мне рассказать? Может, уже сделаешь это, чтобы я могла вернуться к учебе? У меня экзамены, я тебе говорила об этом вчера, помнишь?
— Давай зайдем, перекусим где-нибудь? Я только с дежурства, умираю от голода.
Я скрещиваю руки на груди и свирепо на него смотрю:
— Откуда ты узнал, где я живу?
— А ты как думаешь? Узнал у одной цыпочки в коридоре за пятьдесят баксов.
Еще одна причина, чтобы закатить глаза.
— Прекрасно. Теперь люди думают, что ко мне ходят случайные парни на пару часов.
— Эвери, черт.
От его дыхания идет пар, пока он говорит. Люк снова прячет руки в карманы, напрягая плечи от холода. Какая ирония, он без куртки, хотя только что выговаривал мне за то же самое.
Я встряхиваю головой и хмурюсь:
— Где твоя машина?
— Возле парка.
Он кивает головой в сторону и медленно идет по улице, убедившись, что я иду следом. Я сжимаю кулаки в карманах, желая развернуться и уйти. Но нет. Плетусь за ним, всю дорогу чувствуя бурю внутри.
***
Люк паркуется неподалеку от ресторана «У Розиты» и обходит свой «Форд Фастбэк» шестьдесят седьмого года, чтобы открыть мне дверь до того, как я сама это сделаю. Дорога до ресторана прошла в тишине. Было даже слишком тихо. Не знаю, о чем Люк хочет рассказать, но сейчас он на грани, как и я. Кажется, он правда думает, что это важно? У нас всего пара общих тем для разговора, и все они касаются Брейквотера. Я чертовски уверена, что не хочу говорить об этом городе, но Люк выглядит решительным. Он всегда был упрямым. И не слишком изменился со времен школы, если честно. Ну, может, стал немного выше и определенно взрослее, а в целом его двадцатитрехлетняя версия так же привлекательна, как и восемнадцатилетняя.
Я выхожу из машины, одаривая его благодарной улыбкой, и, уворачиваясь от него, подхожу к двери ресторана. Мы оба слегка вздыхаем, когда я открываю дверь, и взрыв горячего воздуха атакует нас теплой стеной. По крайней мере, морозный холод уже можно исключить из списка причин, по которым я чувствую себя неуютно.
Официантка в ортопедической обуви и с бейджиком «Добро пожаловать! Я — Рози!» провожает нас к столику с глупой улыбкой, которая говорит о том, что, скорее всего, она работает здесь много лет и уже даже не замечает, что улыбается. Она предлагает нам меню и винную карту, а затем удаляется.
— Будешь есть? — спрашивает Люк, листая меню.
— Думаю, да. — Я просматриваю меню, выбираю утку и тарелку равиоли, которые выглядят очень аппетитно, и убираю руки под стол. Люк берет мое меню и вместе со своим убирает на край стола, давая знак, что мы готовы сделать заказ. Я смотрю на него в ожидании, когда он что-нибудь скажет. Люк молчит, и это раздражает, так как именно он притащил меня сюда, в конце концов.
Если мы просидим весь обед, и он не перейдет к делу, мои нервы взорвутся и нанесут непоправимый вред. Нам нужно о чем-нибудь поговорить. Это слишком соблазнительно — просто сидеть здесь и оценивать, какие у него безумно длинные ресницы, в то время как он сканирует взглядом зал. Угольно-темные. Я встряхиваю головой. Не стоит думать о вещах, вроде его ресниц, бицепсов или идеально прямых зубах и улыбке, из-за которой мой желудок просто переворачивается. Я не из тех, кто думает о таких дурацких вещах.
— Ну… — я стараюсь, чтобы голос звучал легко, — ты до сих пор с Кейси?
Уголок рта Люка кривится. Он барабанит пальцами по белой накрахмаленной скатерти на столе.
— Уже год, как нет.
Мои брови взлетают вверх. Я рассказывала Морган, что у него есть девушка, чтобы она от меня отстала, ни капли не сомневаясь, что они с Кейси до сих пор вместе. Они были незыблемой скалой, самой сладкой парочкой школы. Приторно-сладкой. На самом деле мы с Люком до этого никогда не обсуждали отношения. Если он расстался с Кейси год назад, значит, уже был одинок, когда мы последний раз пили кофе в Брейквотере. Хотя почему Люк должен был говорить об этом? Он никогда не рассказывал о своей жизни. Просто хотел знать о моей.
— О. Извини, — говорю я только потому, что это вроде как соответствует ситуации.
Люк пожимает плечами:
— Не стоит. Я не жалею. Это было обоюдное желание, — он берет солонку и начинает крутить в руках. — А ты как? Все еще встречаешься с тем парнем, как там его?
— Джастин. Нет. Наши отношения длились недолго. Он узнал о моем папе, так что… Ты понимаешь.
Люк закусывает губу.
— Люди просто сволочи, Айрис. Хотя среди них есть неплохие.
Он не осознает, что забыл мое новое имя. Я неловко ерзаю на сидении, собираясь напомнить ему и едко рассмеяться, над тем, что будто существует вероятность, что в этом мире есть парень, готовый по своей воле со мной встречаться, зная, какое дерьмо произошло в моей семье, но не успеваю, потому что возвращается Рози с небольшим блокнотом в руке. Люк заказывает Болоньезе. Почему парни всегда выбирают эту пасту? Всегда Болоньезе и пиво. Я прошу равиоли и ухмыляюсь, тоже добавляя пиво в конце. Люк даже и глазом с этими длинными черными ресницами не моргает, услышав мой заказ. Рози тоже. Она раскладывает приборы и безмолвно испаряется, что превращает ее в самую лучшую официантку в мире. Наше пиво прибывает, и я делаю длинный глоток, прежде чем поставить его и приготовиться к нападению на Люка.
— Ты понимаешь, почему я злюсь?
Он заменяет солонку пивом, которое теперь вертит в руках, свирепо изучая бутылку.
— Да, я не слепой. И, наверное, последний человек, которого ты хочешь видеть. Я в курсе этого дерьма в твоей жизни. Полагаю, ты хочешь двигаться дальше. Я был слишком эгоистичным последние пару лет, постоянно говоря с тобой об этом, но я пытался справиться с собственными… — он поднимает глаза на потолок и делает глубокий вдох, — плохими воспоминаниями, наверное. Я пойму, если после сегодняшнего вечера ты никогда не захочешь снова меня видеть. Но есть кое-что, о чем ты должна знать, и лучше узнать эту новость от того, кто хорошо к тебе относится, чтобы иметь время подготовиться.
У меня крутит желудок. Звучит хреново. Лицо Люка не выглядит дружелюбным, скорее помятым и обеспокоенным.
— Может, поедим сначала?