Возмездие (СИ)

***

Я получила уколы в течение следующей недели, Счастливчику, между прочим, тоже прилично досталось. Ветеринар вертел кота так и эдак, заглядывал в рот и уши, нажимал на лапы и осматривал когти, замерял пустую глазницу, длину тела с хвостом и без него, а окончив, выписал кучу уколов, таблеток, ошейников, и даже, как мне показалось, напоследок пересчитал Счастливчику усы. Сознательный доктор попался – не иначе как настоящий фанат своего дела.

Прошло несколько недель, кот отъелся, заметно подобрел и вообще, стал относиться ко мне с глубочайшим уважением. Я платила ему нежностью.

Как раз в то безоблачное время и произошла вторая судьбоносная встреча.

Был очередной летний вечер, плавно перетекающий в ночь. Я стояла на набережной и, оперевшись об резные перила, смотрела на черную воду. В тот раз кот со мной на прогулку не пошел. Изредка он изъявлял желание эпатировать публику и я, надев на пушистого ошейник, целенаправленно купленный для таких прогулок, брала четверолапого с собой. Должно быть, выглядели мы забавно: вечно мерзнущая, кутавшаяся в шарф девица и одноглазый кот на привязи. Идеальная, должно быть, пара.

Кто-то, глядя на нас, хихикал, кто-то удивленно поднимал брови, в основном оглядываясь, но чаще всего, люди приставали. Возомнившие себя остряками юнцы, мужчины постарше – обычно подвыпившие, все они называли меня «дамой с котом вместо собачки» и спрашивали – ученый ли зверь. К такому вниманию со стороны мужчин я не особенно стремилась, но терпела стоически и про себя именовала этот цирк незаменимыми для полного восстановления тренингами. В целом же, на мнение прохожих мне было плевать, оттого и не видела ничего странного в прогулках с котом за компанию.

В тот вечер было особенно зябко. Лето шло на убыль, и ветер все чаще был порывистым, пробирающим до костей. Я по привычке куталась в вязаный шарф, скрученный несколько раз и небрежно повязанный поверх кашемировой кофты.

Темная гладь реки взволнованно омывала высокие берега.

Мне думалось о самочувствии: в последнее время рецепторы тревожило странное ощущение: будто кто-то настойчиво смотрит в затылок немигающим взглядом. От этого ощущения хотелось передернуть плечами, повести головой, лишь бы стряхнуть с себя чужеродные, невидимые, но оттого не менее настойчивые взгляды.

Я часто оглядывалась, но никого даже мало-мальски подозрительного не замечала. Такой навязчивый маниакальный психоз был несколько странен даже для меня – давно и бесповоротно повредившейся умом, девицы. Ведь, по сути, жилось мне спокойно, насколько вообще может быть размеренным бытие в незнакомом городе: я перестала бояться, вздрагивать от близкого шума скрипящей об асфальт автомобильной резины.

Нельзя сказать, что город оставался чужим, нет, постепенно он открывался: знакомил с извилистыми, узкими мощенными улочками, где торговали картинами и разнообразным хенд-мейдом. Радовал ресторанами, библиотекой, бакалейной лавкой, где я полюбила бывать; ветреной набережной. Город был независим – приходилось плутать, разглядывая карту, мерзнуть, возвращаясь к отправной точке и пересаживаться на разные ветки метро. В этом хмуром, холодном стане жили сотни тысяч таких, как я – обыкновенных, усталых, замерзших людей с обветренными лицами, так что за дело ему было до очередной гостьи? Он был горд и переменчив: иногда снисходил до жалости и подталкивал ветром в спину к хлебной пекарне, где готовили умопомрачительные на вкус французские булочки, а иногда злился и бросал горсть колючего снега в лицо. Он был разным, но уже не чужим.

Пусть ничем кроме знакомства с городом не могла похвастать – я не завела друзей, не особенно сблизилась с коллегами, одинокой себя все равно не ощущала. И все же, настойчиво смотреть мне в затылок было совершенно некому. Да, я не могла вообразить – кого настолько заинтересовала, потому что ощущение дразнило. Навязчивое, иррациональное, оно заставляло зябко дергать плечами и плотней кутаться в шарф. Нутро словно замерло в преддверии чего-то волнующего, опасного. Наяву стала понятна фраза «кишки сводит», ведь у меня сводило. От предвкушения, необъяснимого, неописуемого.

Неведомое играло со мной в прятки, где бы я ни была – на мостовой ли, в магазине или в вагоне метро. Неведомое трогало за плечи, от чего по шее бежали мурашки, и шептало на ухо: «ну же, обернись, тебя ждет кое-что интересное. Я – жду, пока ты осмелишься обернуться». Неведомое врало: позади всегда была пустота.

Я всерьез подумывала купить себе какой-нибудь дневной транквилизатор, чтобы унять расшалившиеся нервы, но, даже «Гидозепам» отпускали по рецепту, а на прием к врачу я идти не хотела. Чувствовала, что с моими страхами, тревожными состояниями и навязчивыми идеями выйти из кабинета смогу только прямиком в стационар.

Тогда на мосту это интуитивное, параноидальное ощущение достигло пика. По телу даже не дрожь прошла – рябь. Обернулась резко, сильно вцепившись руками в перила позади себя. Но, мостовая пустовала – как и всегда. Поблизости никого не оказалось.

Редкие проезжие машины давали о себе знать задолго до того, как появлялись из-за поворота.

Через дорогу находился популярный ресторан. Огни вывески призывно мигали золотым светом, приглашая вкусно отужинать. На парковке около ресторана стояла одна-единственная машина: высокий, тонированный внедорожник.

Оглянувшись по сторонам, отцепилась от перил, и будто кто в спину подтолкнул, я направилась в харчевню.

Метрдотель встретил меня улыбкой и быстрым, профессиональным взглядом окинул с ног до головы. Не знаю, понравилось ли ему увиденное, но, рассмотрев покрасневший нос и влагу от бриза на одежде, улыбаться он стал как-то покровительственно. Усадил у окна, за уютной ширмой и предложил меню. Рядом тут же оказался официант – молодой и улыбчивый, с вихрастыми русыми кудрями. Он приветливо улыбнулся и принялся рекомендовать фирменные яства. Есть особо не хотелось, поэтому от горячего я отказалась, заказав кофе с молоком и яблочный штрудель.

Пока готовили заказ, осмотрелась. Бывать ранее в этом заведении не приходилось, оттого я и принялась вертеть головой. Интерьер был выполнен в классическом стиле с некоторыми современными мотивами, что только добавляло уюта и лоска. В воздухе приятно пахло лимоном и едва уловимо базиликом. Мелькнула мысль, что Счастливчику бы тут понравилось, жаль, что не взяла его с собой сегодня – вдвоем всяко веселей. И безопасней – шепнула паранойя.

Принесли кофе. Он оказался ароматным, приправленным специями, хоть я и не просила. Впрочем, делать замечание не сочла нужным - напиток пришелся по душе. После вечерней прохлады густой, дымящийся напиток приятно согревал, оставляя на языке легкую горчинку.

Попивая кофе, я вертела в руках чашку, смотрела в окно и недоумевала – что тут делаю? Дома меня ждет кот, килограмм клубничного мороженого, теплый плед и новый сезон «Шерлока», а я вот тут – сижу в дорогом ресторане. Одета не по случаю, без должной компании, пью напиток, пусть и приятный, но все же… не планировала я этого похода в ресторан, и ситуация в целом – получилась совершенно странная.

Недоуменно покрутив головой, я собралась было расплатиться, как вдруг послышалась близкая мелодия зазвонившего телефона. Через секунду раздалось приятное «слушаю» и последовавшие далее реплики чужого разговора.

Сперва я подумала, что почудилось, но через мгновение, когда голос раздался снова, всё во мне замерло.

Давным-давно, в прошлой жизни даже, когда я училась в школе, родители – они тогда еще были живы, предложили попробовать себя в музыкальном искусстве. Затея показалась любопытной – помнится, музицировать я любила. Самозабвенно распевала романсы, стоя перед зеркалом и держа в руках круглую мамину расческу вместо микрофона. Как знать, была ли то инициатива родителей, утомившихся слушать «Ветер с моря дул», или это соседи посоветовали занять девицу чем-то полезным.

На первом занятии, учитель, проигрывая на фортепиано незатейливую мелодию, попросила ее напеть. Услыхав ответ, она заинтересовалась и сыграла новую. Таким образом мы развлекались минут сорок. Позже я услышала, как преподаватель говорила матери:

- У вашей девочки абсолютный слух. Плюс ко всему, редко встретишь такой интересный голос…

Музыкальной карьеры у меня не сложилась. Фортепиано я осваивать поленилась, выбрав гитару, но в скором времени, и эти редкие спевки пришлось оставить – близились экзамены, выпускной.

Бросив вокал, пела в университете иногда, на редких вечеринках, но в целом выступать на сцене мне быстро наскучило.

А вот слух, он и, правда, оказался абсолютным. Единожды услышав мелодию, я могла напеть ее спустя неделю, не сбившись ни в одной ноте.

И голос, тот, что услышала в ресторане, он был знаком до последнего тона и навсегда отложился в сознании до мельчайших интонаций.

- Я услышал тебя, Стас. Да, договорились, - говоривший рассмеялся в ответ на реплику невидимого собеседника, а я сползла с сидения, чтоб он не смог увидеть мою макушку.

Мини-кабинет, в котором находился столик, враз перестал быть уютным и безопасным. И пусть он прятал от посторонних глаз, но если пройти мимо и ненароком заглянуть…

Не глядя, я швырнула на стол деньги, и на деревянных ногах вышла из ресторана.

На улице подставила горящие щеки под ледяные порывы ветра. Полегчало ненадолго, а потом вдруг стало смешно. Согнувшись пополам, я немного повеселилась - чертова интуиция! Ведь надо же! Теперь все стало на свои места: и холодок по спине, и упорный взгляд в спину.

Через несколько минут из ресторана вышел мужчина и, не оглядываясь, сел в машину. Отъезжать он не спешил: опустил стекло, закурил. Я притаилась в тени дерева, и как прирожденная шпионка, принялась за ним наблюдать. За тем, как он щурится, глубоко затягиваясь, как алый, но скудный огонек сигареты, освещает его лицо.

Он совсем не изменился за эти годы, разве что одеваться стал иначе. Сегодня на нем были надеты: черный вязаный свитер с невысоким горлом, черные брюки. Строгое серое пальто он небрежно бросил на пассажирское сиденье джипа.

Глядя на лицо - такое знакомое и неизвестное одновременно, у меня дико билось сердце: это, несомненно, он! Все те же хищные, слегка несимметричные черты, светлые волосы в идеальном беспорядке.

На такого мужчину: сильного, уверенного в каждом своем шаге, хотелось смотреть. Им хотелось любоваться издали: так, чтобы он даже не подозревал об интересе. Только так можно любоваться хищником: пантерой, тигром, барсом. Только находясь на большом расстоянии можно остаться не разорванным в клочья, если тигр захочет поиграть.

Какова была вероятность наткнуться на него тут – в совершенно незнакомом городе, какой я выбрала практически наугад? И все же он здесь. Проездом? Не верилось.

Я отступила дальше в тень, а потом отвернулась от высокого внедорожника с самым опасным и странным мужчиной на свете, сидящем на водительском кресле. Отвернулась, и поспешила домой.

Нужно ли говорить, что сон не шел, и я просидела у окна всю ночь. Счастливчик свернулся клубочком на коленях и чутко реагировал на каждое движение.

Думалось много и опять вспоминалось. Я, то плакала, то улыбалась, но в ту ночь совершенно точно поняла – никогда не забуду. Никогда не прощу.

А под утро явилась мысль, от которой снизошел покой. Такое простое решение, единственно верное, что не верилось, как я раньше о нем не догадалась. Чтоб перешагнуть через былое и собрать себя воедино, всего-то и нужно, что отомстить.

***

Отпуск подошел к концу, и я написала заявление на свой счет. Руководство золотодобывающей компании, где я трудилась, на сделку пошло мирно, только покрутило пальцем у виска. Но, мне до начальственных гримас дела не было: денег хватало с головой. Даже выплаченные давным-давно отпускные, нетронутой кучей валялись на банковском счету.

Так что, приступить к осуществлению своего, самую малость безумного, плана, я собралась с легкой душой.

Первым делом я нашла стрельбище. В десятке километров от города, старое, полузаброшенное, заросшее бурьяном аккурат по пояс.

Высокий забор местами покосился, предоставив некоторый обзор, чем я не побрезговала воспользоваться. На территории тут и там стояли хлипкие домишки, больше напоминающие сарайчики, на центральную каменную тропинку покушалась некошеная, пожелтевшая трава, кое-де выросшая по макушку.

От усадьбы веяло неприветливостью. Прибавив к виду заброшенности еще и низкие, свинцовые небеса, что грозили вот-вот свалиться на голову, сыпануть то ли дождем, то ли градом, размером с перепелиное яйцо, я подумала, что вряд ли Вселенная благоволит моей затее. Соглашаясь с мыслями и погодой, ветер солидарно забрался под куртку, ущипнул за живот, и я пожалела, что выбралась из машины.

Впечатление безнадежности и какого-то злого настроя производил и управляющий стрельбища – седой, хмурый дед с густыми, черными бровями. Он встретил у ворот, где я и стояла, оперевшись спиной о водительскую дверцу «Мазды», и сунув замерзшие кисти в узкие карманы.

Дед вышел, окруженный четырьмя здоровенными псами, от вида которых оторопь взяла. Собаки ворчали и терлись об выцветшие брючины хозяина, а тот, увидев меня, не замедлил скрестить руки на груди. Собаки, почуяв хозяйскую враждебность, беззвучно оскалились. Давно заживший укус бешеной дворняжки неприятно заныл.

- Чего тебе, - зыркая из-под своих кустистых бровей, поинтересовался дед.

- Это ведь стрельбище? – игнорируя неприветливость, спросила я в свою очередь.

- Ну, оно самое. Тебе чего надо? – повысил голос дед.

Собаки принялись хлестать себя хвостами.

- Теперь понятно, отчего тут так пусто. Ты, дед, совсем вежливость растерял. Впрочем, как и всех желающих выпустить пулю-другую.

От моей наглости, граничащей с хамством, дед потерял дар речи, но собрался с силами быстро. Нахмурился пуще и спросил сурово:

- Ты-то стрелять собралась? – вышло у него уж больно пренебрежительно.

Я на такое поведение отреагировала привычным пожатием плеч. Внимательно посмотрела старику в глаза и кивнула. Дед, прищурился, подумал минуту, а затем молчаливо посторонился. Собаки же, чувствуя перемену настроения, вдруг замели хвостами, а одна даже вздумала выть. В сочетании с окружающим пейзажем и погодой, получилось жутковато.

Я, бредя за хозяином след в след, тряхнула головой: реакция людей на выражение моего лица и блеск глаз, стала приедаться. Все почему-то принимались соглашаться с моими доводами, просьбами, иногда даже смиряться с откровенным самодурством. Дед вон, тоже не отличился.

Он шел впереди, фальшиво громко шаркая ногами, обутыми в какие-то лапти. Будто нарочно подражал старости, укрепляя известность о бедности пенсионеров. Но, не смотря на шарканье, растянутые треники с обвисшими коленками, дед на вид был довольно крепким – высоким, с прямой спиной, идеальной осанкой и широким разворотом плеч. Как бы ему не хотелось выглядеть жалко – не выходило. Я разглядела и сильные, крепкие руки, что хлопали собак по умным мордам, и жесткость черт, и высокий интеллект в ярких, отнюдь не старческих глазах. К тому же, во всех дедовых движениях угадывалась военная выправка. Впрочем, мнению на этот счет не стоило доверять в полной мере, поскольку военные мне чудились в каждом втором прохожем, а уж в крепком мужчине и подавно.

Мы прошли полигон, завернули за высокую теплицу – что она тут делала, ума не приложу, и очутились перед косым сараем. Дед махнул рукой, давая понять, что дальше пойдет один. Я послушно остановилась. Собаки рассредоточились по территории, и я перестала обращать на них внимание.

Спустя пару минут вернулся дед. Протянул ружье, а я так и осталась стоять – с открытым от удивления, ртом. Подозреваю, что такая гримаса отнюдь не добавляла мне баллов в дедовых глазах, но удивление было искренним во всех проявлениях.

- Что варежку разинула? – прикрикнул старик и потряс рукой. – Бери давай, и хватит уже глазищами зыркать. Поди, не мальчик уже, взгляды твои расшифровывать.

- Ты что, издеваешься, дед? Какое, к черту ружье? Я стрелять приехала из винтовки, в крайнем случае – из пистолета. Или ты думаешь, я на кабана в ближайший ельник с дробиной пойду?

Старик посмотрел на меня как на идиотку, честное слово - не больше и не меньше.

Вздохнув, ружье я таки, взяла.

Когда патронов в кармане не осталось, я присела на лежащее неподалеку бревно и уткнулась лбом в колени. От отдачи онемело плечо, руки дрожали. Попасть по мишени так и не получилось. Ни разу. От бессилия хотелось расплакаться, что было и удивительно – не в характере плакать по пустякам, и еще - обидно. И хоть наивно было полагать, что научусь всему в первый же день, я рассчитывала хоть раз попасть по мишени.

- Давай, распусти еще сопли, - послушалось над ухом.

И как только подкрался, пень старый? То шаркает, что за версту слышно, то будто над землей парит.

- Ты, дед, вместо того, чтоб смеяться, лучше помог бы. Работа это твоя, как-никак.

- Как зовут тебя, обличительница? – вполне человеческим, а не по-старчески брюзжащим голосом, поинтересовался дед.

- Злата я, - представилась, скривив губы.

- Идет тебе имя, ничего не скажу. Но вот с этим, - кивнул старик на валяющееся у ног ружье, - помогать не стану.