Я очнулась посередине округлой комнаты на пушистом маленьком коврике. Вся скрюченная от боли и внутренних терзаний, которые я недавно прожила, пропуская через собственную душу. Мне было так больно, как я даже вообразить не могла бы в своём самом страшном кошмаре. Боль физическая после телепортации сквозь странную дверь и жестокого обращения моей матери была ничем по сравнению с душевной болью, полученной от удара по голове от женщины, которую я любила большего всего на свете, даже больше, чем свою настоящую Маму. После осознания этого факта боль становилась ещё сильнее, словно выковыривая из меня гниль, которой, оказывается, я была набита сполна. Мягкий пушистый кремовый коврик был буквально залит кровью, которая сочилась буквально отовсюду: из разбитого камнем виска, изо рта, из глаз и из кончиков пальцев. Неожиданно я почувствовала хлопок по спине и чьё-то странное на ощупь поглаживание. Я вздрогнула и резко открыла свои опухшие от кровавых потоков глаза.
– Я смотрю, тяжело тебе дался опыт первой загадочной двери, – прошептал Лорд, слегка облизывая свою верхнюю губу и нежно поглаживая меня по спине.
– Знаешь, бывало и лучше! – дёрнула лопаткой я, сбрасывая его холодную липкую руку, а потом добавила, – просто, наверное, не мой день!
– Вот как! – произнёс Лорд, облизывая свою одёрнутую руку в местах, где его пальцы были испачканы моей пылающей кровью. – Какой аромат, невозможно даже оторваться!
От отвращения я резво встаю, но еле-еле держусь на ногах. Слабость и озноб парализуют моё окровавленное тело, дышать тяжело, а передвигаться тем более, но я, собрав все свои силы в кулак, двигаюсь, кое-как перебирая ногами к двери номер два.
– Давай продолжим! Хочу поскорее вернуться домой, – сказала я, не поднимая своих стыдливых нефритовых глаз. – Впервые за всю свою жизнь я хочу извиниться и обнять свою Мамочку!
– Это похвально! Мне нравится то, что уже из такого ничтожного опыта ты начала извлекать самое главное, хотя и нарушила многое, но об этом поговорим позже, когда кончатся все твои испытания.
– Тогда не будем медлить, а начнём новую битву! – с внутренней постоянно растущей гордостью за себя выпалила в ответ ему я.
– Непременно начнём, моя дорогая, только нанесём на тебя следы твоего первого путешествия, – произнёс Лорд слова, которые никак не отразились в моём сознании, пока не стали выпячиваться наружу, констатируя своё появление.
Не успев даже дойти до второй дубовой двери, я падаю на колени, испытывая острую боль. В том самом месте на моей голове, куда псевдо-мать нанесла удар камнем младенцу, вырос огромный десятисантиметровый костный шип с отвратительными наростами у основания. Кисти рук и ступни обоих ног покрылись чешуёй болотного цвета, которая отвратительно пахла и нескончаемо мокла так, что слизь от неё каплями падала на шлифованный глянцевый пол. Я попыталась содрать несколько чешуек с руки, но на их месте моментально образовывались несуразной формы костные небольшие наросты, чем делали ещё более неприглядным мой теперешний облик.
– Что за чёрт? Что ты со мной сотворил, – закричала я, очухавшись от нестерпимой по уровню боли.
– Всё то, что ты сама с собой сделала, Наоми. – Лорд покачал головой. – Это лишь плата за содеянное и не более. Никакой самодеятельности и энтузиазма с моей стороны!
– Мой внешний вид теперь выглядит более чем ужасно! – не сбавляя крик, выпаливала я фразу за фразой, – исправь это, я не такая!
– Разве? – Лорд прислонился спиной ко второй двери. – А по-моему, это именно ты! Зло решило вылезти наружу! Ты очищаешь душу, выпуская, прямо скажем, освобождая своё зло, которое занимает любое подвластное ему место, в данном случае, оно отыгрывается на твоём внешнем облике. И это ужасно, но поспорить или изменить всё равно ничего не могу, так что прими это просто как данность!
– Данность? – от ужаса я закрыла свой рот руками, боясь ещё что-то ему высказать. Хотя в душе я с ним соглашалась. Зло, спящее у меня внутри, было огромно. Теперь я знаю, с чем так усердно боролась моя Мать. Теперь-то я ей не завидую, хотя поначалу я мечтала о подобной уготованной мне судьбе. Прости, Мама, я была совсем не права. Но гордость и несломленный внутренний дух не дают мне возможности выказать Лорду всю бурю, разыгравшуюся на просторах моей потемневшей души, поэтому я, лишь сглотнув от напряжения, произношу все слова слишком отрывисто, в общем, делаю так, как только могу. – Надеюсь, после окончания моего псевдо-турне всё это исчезнет, – я дотронулась до ужасного шипа на виске и нервно сглотнула. – Может, отойдёшь от двери, чтобы я продолжила вновь испытывать уготованные мне кем-то мучения!
Глава 3
Дверь вторая – «Точный удар»
На вид дверь под номером два такая же огромная и выполнена аналогично первой из тёмного дерева. Единственное, что их и отличало, так это латунная ручка, которая во втором случае была представлена боксёрскими перчатками, свисающими с одинокого крючка одёжной вешалки. Я кое-как, превозмогая сильнейшую боль по всему телу, подошла к этой деревянной грани, отделяющей меня от грядущих и без сомнения мучительных испытаний, но, закрыв глаза и наслаждаясь глубоким очистительным вдохом, всё-таки дотронулась до холодного блестящего позолотой металла.
– Ну, будь, что будет! – произнесла я и повернула ручку.
Дверь распахнулась, а я без капли малейшего сопротивления погрузилась в мутные воды второго затяжного плавания. На этот раз пространство было не таким агрессивным, как в первом случае, и напоминало скорее мягкую грязную вату, поэтому я достаточно быстро прошла сквозь неё, очутившись в новом непредсказуемом мире.
Внезапно открываю глаза, которые, если честно, с трудом поддаются на мои мышечные позывы, и сразу натыкаюсь на купольный потолок и десятки светильников, затем опускаю свой взгляд чуть ниже, и моему взору открываются цветные канаты ограждения ринга, определяя моё нынешнее местоположение. Мужчина в полосатой рубашке лежит рядом и бьёт ладонью о пол ринга, что-то отсчитывая.
– Один, два, – произносит он звонким командным тоном.
Я резко вскакиваю на ноги и, не успев даже себя обсмотреть, свожу автоматически вместе свои одетые в красные кожаные перчатки мускулистые руки.
– Со мной всё в порядке, в порядке! – кричу я.
– Бокс, – коротко, но слишком ёмко произносит судья.
Мы сходимся на ближней дистанции, голова слегка кружится, но по-прежнему ясная. С каждой секундой силы в руках становится всё больше и больше. Мой противник в хорошей физической форме, судя по удару, которым он недавно меня наградил. Хотя, в общем-то, по его разбитой физиономии об этом не скажешь. Наверное, парень пропустил ударчик, когда моя душа вселилась в его спортивное тело. Подпускаю его ещё ближе к себе, пусть думает, что мои силы на грани, и с лёгкостью наношу хук с ближней руки. Кулак моментально достигает уголка челюсти противника, и он без каких-либо шансов падает в нокаут, лишаясь первичных признаков жизни. Судья моментально останавливает бой, а я торжествующе поднимаю руки вверх, празднуя свою первую победу. А парень, в которого я неожиданно для себя переместилась, кажется, очень и очень неплох в боксе, судя по силе искусно выполненного нокаутирующего левого хука. Толпа болельщиков воет от радости, а я, заряженная их энергией, ликую изнутри, и мне определённо нравятся эти совершенно новые для меня ощущения.
После боя разглядываю свой новенький пояс и слегка подбитый противником фейс. А я, оказывается, вполне ничего. Судя по внешнему виду, мне не больше двадцати пяти лет и я симпатичный блондин, если так можно выразиться, глядя на мой слегка искривлённый нос и опухшую скулу.
Я не слишком-то быстро покидаю комнату, погружаясь в кишащее болото фанатов. Они меня не особо радуют, когда вторгаются в моё личное пространство, обнимая и поздравляя меня. Но один крик, отчётливо звучащий для меня из толпы, мне особенно приятен.
– Стив! Ты, как всегда, просто великолепен! Нисколько не сомневалась в твоей очередной и, надеюсь, не последней победе! – произносит девушка перед стремительным поцелуем.
– Сегодня, малыш, я и тебя нокаутирую в своей тёплой постели, – выпаливаю я, впиваясь рукой в её слишком холёную попку.
– Только не делай это так же быстро, как в своём чемпионском бою, – со смехом произнесла девушка и, слегка отстранившись, взяла меня за руку.
Прежде, чем покинуть здание победной для меня арены, мы толпимся в рядах спонсоров и организаторов и наконец, спустя какую-то пару часов, вместе с подружкой выходим на прохладный ночной проспект, ослепляемые лучами неоновой уличной рекламы.
– Воздух, наконец-то свежий прохладный воздух и тишина! – с наслаждением произношу я. – Ты не будешь против того, что мы пройдёмся до дому пешком, а водитель пригонит машину?
– Как пожелаешь, сегодня я не смею тебе перечить ни в чём, – сладко щебечет моя пассия, нежно целуя меня в правую щёку.
– Сегодня ты будешь покладистая, моя маленькая тигрица? – приобняв свою девушку за талию, отвечаю ей моментально.
– Да, – смеётся она, – сегодня ты это, как никогда, заслужил!
Прогуливаясь вдоль ночной набережной, которая сейчас была слишком погружена в темноту и овеяна мягким прибрежным успокаивающим воздухом, волей-неволей задумываешься о том, что всего каких-то пару часов назад эта улица была такой многолюдной, что невозможно было даже протолкнуться. Торговцы, туристы, уличные музыканты и актёры кишели среди многообразных по форме и содержанию ларьков и киосков, мило соседствующих со сдержанного вида небоскрёбами, в которых господствует холодный металл и стекло. Простота и сдержанность, участливость и отрешённость – всё переплелось в воздухе каменной мостовой лучшей на всём северо-западе набережной.
Неожиданно вспыхнувшее в голове и душе чувство заставляет меня пойти на вовсе несвойственный моей натуре поступок, с утра о котором я даже и думать не мог. Хотя это и неудивительно, ведь с утра все мои мысли были заняты боксом, настраивая меня на победу.
– Милая Энджи! – произношу я, запрыгнув на бетонные перила мостовой, слегка касаясь округлых светильников, установленных на расстоянии десяти метров друг от друга и озаряющих набережную нежно голубым светом. – Мы вместе с тобой уже почти год, я с тобой счастлив и умиротворён, ты понимаешь меня, как никто другой, поэтому, принимая на себя всю ответственность и взвесив все за и против, с лёгкостью на сердце и радостной негой в душе прошу тебя стать моей женой. Обещать простоты в отношениях я в принципе не могу, но любить тебя я клянусь вечно!
– О, Стив! – по щеке Энджи прокатилась огромная одинокая слезинка, а улыбка слегка коснулась её припухшего от ботокса рта, который чуть-чуть приоткрывшись, выпустил короткое «да».
Я спрыгиваю к ней, закрепляя наши слова уверенным, но чувственным поцелуем. На душе становится ещё легче и спокойнее, словно будущее стало для меня понятно и читаемо, и ничто уже не сможет меня сбить с ног, свалив на грязную неплодородную почву.
Остаток пути мы проходим в обнимку, но в полном молчании, словно все вопросы заданы, а ответы на них в одночасье получены. Тишина и тёплый ветерок, дующий с моря, обволакивал наши тела, погружая в очищающую безмятежность. Нежные и застенчивые блики луны играли в салки с золотистыми волосами Энджи, мягко подсвечивая их. И даже наши дыхания были синхронизированы друг с другом и ветерком, дышащим прохладой и мнимой свободой.
Подойдя к одному из царапающих небо домов, в котором я стал жить после первой своей значимой победы, мы увидели небольшое скопление прессы. Никаких заявлений я делать сейчас не собирался просто потому, что не хотел разрушать созданную мною же слишком красивую, подобную сказке, хрустальную идиллию.
– Энджи, давай зайдём в дом с тыльной стороны через гараж и поднимемся спокойно на лифте? – как бы спрашивая, произнёс я, до конца не пребывая в полной уверенности, что она поддержит эту идею.
– Ты прав! – спокойно и уверенно произнесла Энджи, – сегодня я не хочу делиться своим счастьем ни с кем!
Мы огибаем стеклянно-металлический небоскрёб и проникаем внутрь, одиноко спускаясь в гараж. Многочисленные камеры и несколько охранников у самого входа подчёркивают статусность здания и феномен персон, проживающих здесь. Я киваю головой, здороваясь с ними в немом, но учтивом и уважительном жесте, слегка подмигивая левым не слишком опухшим глазом. В гараже тишина, мой серебристый «Макларен» стоит уже на своём месте, соседствуя ещё с парочкой агрессивных недетских игрушек. Я останавливаюсь ненадолго, оглядывая свой автомобильный отсек, думая, что придётся ещё немного увеличить его ради машинки своей девочки и какого-нибудь комфортабельного семейного авто. Погружённый в мужские мечтания я теряю из вида Энджи, которая и выдёргивает меня, словно забитый гвоздь из доски, из этого странного, но приятного состояния своим скрипящим вовсе не характерным для Энджи голосом.
Я поворачиваюсь в сторону лифта и вижу, как мой лучший водитель, охранник и друг в едином обличье сжимает худенькое тело Энджи, плотно приставив к её горлу огромный охотничий нож.
Испуг – это всё, что поначалу почувствовал я. Тело стало как ватное, а ноги слегка подкосились. Курьёзность и нелепость всей ситуации просто не давала мне покоя, заставляя все извилины мозга судорожно шевелиться. Я не мог никак себе объяснить и отыскать весомую причину происходящего. Майкл работал со мной уже, как мне показалось, сто лет, я исправно и много ему платил, закрывая глаза на многие мелочи и невинные шалости. Ему не за что на меня злиться и жаловаться.
– Прости друг! Ты тут совсем ни при чём! – голос Майкла скрипит, выдавая свою невменяемость.
– Как раз и при чём! Энджи – моя невеста и будущая жена. Отпусти её, и я тебе помогу, – произношу я как можно мягче, чтобы внушить ему больше доверия.
– Ох, глупец, я спасаю тебя! Эта девка испортила всю мою жизнь! – кричал он как бешеный.
– Мы же были детьми! – смогла как-то выкрикнуть Энджи, поплатившись при этом целостностью своей нежной кожи на шее. Алая струйка проложила себе путь по удлинённой наклоном шее, обрамляя кремового цвета кардиган.
– Детьми! Разве может ребёнок, унизить и растоптать человека, учась в пятом классе? Ты, Энджи, не ребёнок, ты – монстр! И я не позволю тебе счастливо жить, испортив при этом ещё одну душу!
Майкл ещё сильнее прижимает к горлу Энджи нож, увеличивая поток крови, который буквально заливает кардиган, скапывая неистовой струйкой на холодный бетонный пол гаража. Не в силах больше терпеть это, я делаю выпад вперёд, нанося одной рукой слабый удар по лицу Майкла, а другой – выхватываю из его опущенных рук огромный уже окровавленный тесак. Энджи сгибается, хватаясь руками за горло. Я пытаюсь её приподнять, но падаю назад, получив увесистый удар рукояткой пистолета в висок. Майкл хватает Энджи за горло, пытаясь задушить, хотя мог просто застрелить нас обоих. В это время я вскакиваю, собравшись с последними силами, и наношу ему отличный удар по корпусу, отшвыривая Энджи в ту же секунду в сторону лифта так сильно, что она ударяется головою о стену и падает. Теперь она находится именно в том месте, которое хорошо просматривается сразу несколькими камерами, а сам продолжаю находиться в невидимой зоне со своим мнимым другом и обидчиком. Я выбрасываю демонстративно нож и наношу одним за другим удары по его уже неузнаваемому от побоев лицу без малейшей возможности и желания остановиться. Я так зол на него, что просто не имею на это право, хотя в спорте меня учили совсем иным постулатам. Неожиданно меня с ног сбивает один из охранников, заваливая на землю, а два других, наваливаясь на меня, сковывают кое-как наручники за моей могучей спиной. Я кричу как дикий зверь, позабыв обо всём, что меня окружает, но постепенно всё-таки возвращаюсь обратно к существующей жизни.
– Помогите Энджи, он её порезал! – кричу я им, но они даже не обращают на меня никакого внимания.
Спустя какое-то время, я вижу огоньки камер сотрудников прессы, пытающихся прорваться сюда, но охрана действует слажено и моментально опускает гаражные входные ворота, отгораживаясь от всего насущного мира. Через каких-то пару минут они подходят к лежащей на полу Энджи, пытаясь привести её в чувство.
– Мисс Смит, как вы? – пытается растормошить её охранник, но она только стонет, хотя и пытается встать. – Служба спасения уже в пути к нам, потерпите, пожалуйста.
– Энджи! – не вытерпев, я выкрикиваю её имя, но она, к моему удивлению, поворачивается ко мне испуганным каменным лицом полным непонимания и просто молчит.
– Кто вы и что мы вам сделали? За что вы напали на нас с Майклом? – каскад обвинительных вопросов зазвучал из её невинного ротика, который недавно ещё сказал мне короткое «да».
– Энджи, что ты несёшь? – кричал я, но вопросы всё сыпались и сыпались из её уст, раня меня в самое сердце.
Я, не выдержав такого расклада, просто обмяк, впадая в обморочную безмятежность, но продолжаю следить за всем происходящим, словно выглядывая из-за прозрачной с моей стороны ширмы. Наблюдая за тем, как служба спасения увезла с собой Энджи, а охранники погрузили меня в тесный полицейский микроавтобус, отправляя ночевать в холодный сырой изолятор, мне было уже глубоко плевать на всё то, что со мной сейчас делают эти люди. Я просто ещё не мог осознать и принять, что всё это происходит именно со мной, а не с кем-то другим.
Месяцы пребывания в камере и тяжёлое запутанное расследование окончились страшным судом. Мой хрупкий мир рухнул! Всё, что я годами наживал и выстраивал, плавно исчезало, просачиваясь сквозь пальцы. Я терял всё: себя, карьеру профессионального боксёра, Энджи, будущую семью и, в общем-то, жизнь. Оказывается, жизнь взрослого мужчины может разрушиться всего лишь от маленькой детской и даже не твоей шалости.
Суд состоялся тридцать первого октября в половине второго. День был ужасный. Нескончаемый ливень и град размером с куриное яйцо освежил наш прибрежный городок своей сумбурной внезапностью. Энджи на судебном заседании не присутствовала. Она, оказывается, после моего спасительного бросания её к лифту сильно ударилась головой, и всё, что она теперь помнит, сводится к первым семнадцати годам её жизни, поэтому показания никакие она дать не смогла. Но я за это её не виню, я счастлив, что Энджи хотя бы жива и почти что здорова.
Поначалу я отрицал всё, полагаясь на записи камер, но они запечатлели совсем не то, что мне было нужно. Одна камера зафиксировала то, как мы с Энджи входили в гараж, другая – мою остановку напротив отсека с авто, третья – то, как я с ножом в руке толкаю Энджи в сторону лифта. Перечислять дальше нет смысла, потому что все записи демонстрируют меня не с лучшей стороны, хотя и оголяют неправду, но кому до этого дело. Может, Энджи когда-нибудь вспомнит всё это и освободит меня из тюрьмы государства и собственного затворничества. Я мечтаю об этом и смею надеяться, что это произойдёт быстрее, чем я сломаюсь от горя.
Кстати, на ноже найдут лишь мои отпечатки, Майкл умело работал в перчатках. Талантливый парень! Всё подстроил и срежиссировал так, что и комар носу не подточит, что говорить о простых смертных людях. А его речь на суде была просто божественна. Некий добрый отзывчивый мальчик, спасающий свою бывшую одноклассницу от боксёра-ревнивца, заподозрившего её в измене. Якобы между ними вспыхнули прежние школьные чувства, но Энджи, захотев сделать всё как можно честнее, рассказала мне обо всём и захотела уйти, а я, взбесившись, что какой-то водитель обыграл меня на этом поприще, ударил Энджи ножом. Хорошо, что Майкл поджидал свою любовь неподалёку и смог прийти ей на помощь, потому что, если бы не он, неизвестно чем бы всё это закончилось. Он плакал перед присяжными, говоря, что безумно расстроен, что Энджи не помнит об их заново вспыхнувшем романе, а только презирает его за школьную драму, произошедшую с ними ещё в пятом классе, хотя и благодарна ему за спасение. Под конец заседания я уже просто молчал, зная, что все мои выкрики и слова просто бессмысленны – я не в силах ничего изменить!
Суд вынес мне за попытку убийства Энджи Смит и причинение средней степени тяжести вреда здоровью личному водителю Майклу Джонсу, считая при этом мою профессиональную карьеру боксёра отягчающим обстоятельством, весьма суровый приговор, который вылился, не глядя, в семнадцать лет тюрьмы строго режима. На вопрос судьи о том, считаю ли я себя виновным во всём случившемся и признаю ли я свою вину в этом, я ответил лишь гордым молчанием, потому что слова не имеют уже никакого значения.
Меня перевезли в стены нового казённого дома сразу же после приговора суда. Огромная тюрьма, базирующаяся на острове посередине бушующих волн, меня принимала не слишком радушно, но, а чего я, в принципе, мог ожидать – это же не отдых в Бали, к которому я так привык. Моя одиночная камера, но с двухъярусной почему-то кроватью должна была стать моей комнатой на семнадцать долгих лет, если, конечно, Энджи не вспомнит обо мне раньше. Я жил надеждой и верой, что это когда-нибудь произойдёт, пока в одно злополучное утро я не получил отпечатанную на компьютере записку без адреса и отправителя, которая и разрушила миф моей и без того слабой надежды:
«Милое солнышко, не старайся сильнее светить! Твоя гусеница уже не сможет превратиться в красивую бабочку и спасти тебя, чему я, если честно, несказанно рад. Если ты захочешь спустя семнадцать долгих мучительных лет всё же увидеть свою бабочку, тебе придётся покинуть этот мир, потому что твоя бабочка сгорела в лучах моего, никого не щадящего, солнца!»
Я впервые плакал. Мне было больно за себя, за Энджи и за нашу мечту, которая не сможет исполниться теперь ни у одного из нас. И недолго думая, я начал рвать простынь на полоски, скручивая их в трубочки и связывая узлами. Грубая ткань впивалась в мои руки, оставляя глубокие, местами рваные, порезы, но мне было всё равно, я больше так не смогу, я не стану терпеть. Перекинув один конец верёвки через перила кровати второго яруса, я привязал другой её конец к своей шее. Потом, сидя на своей кровати внизу я связал себе ноги в согнутом положении, не давая им ни малейшего шанса выпрямиться и коснуться бетонного пола. Затем я натянул верёвку между шеей и спинкой кровати второго яруса и просто сполз с матраса собственной лежанки, падая на пол. И вися на расстоянии каких-то пяти сантиметров от пола, я задохнулся, отправляясь в другой, более счастливый для меня, мир.
Когда так мучительно и болезненно умер Стив, душа Наоми стала свободна. Облегчение от того, что не придётся терпеть семнадцать лет долгих страданий, заставило Наоми феерически метнуться из этого мира навстречу своим новым препятствиям, но вскоре обретённая свобода и небывалое счастье омрачились внезапно вспыхнувшей болью, буквально изрешетившей мою успокоившуюся хоть и на время ипостась. Просто и разом зазеркалье второй двери рухнуло, возвращая избитую душу Наоми в её не менее страдающее от всего этого тело. Испытание под номером два так же успешно было провалено, оказывается, далеко не всё находится в силах Наоми. Пора бы ей уже это понять!
Глава 4
Дверь третья – «Закон подлости»
Открыв глаза и выпустив холодный сожалеющий вдох, я коснулась руками уже слегка примятого заляпанного моей кровью коврика. Голова кружилась, а всё тело болело так, словно меня пытали и издевались надо мной в течение нескольких дней. Хотя каюсь, вряд ли я могла своё нынешнее состояние сравнить с чем-то из моего прошлого, которое ещё недавно так ненавидела. Но в отличие от сегодняшнего со мной обращения в прошлом меня холили и лелеяли, заботясь обо мне, как только могли. Ох, моя милая Мамочка, я так хочу вернуться домой! Я так хочу к тебе, к папе и дядям. Никогда больше не усомнюсь в твоей ко мне любви, никогда. Если я, конечно, вернусь вообще!
Мои руки по локоть и ноги по самое колено теперь были покрыты чешуёй болотного цвета. В местах, где грубая тюремная ткань разрезала мои ладони, когда я рвала простыню на верёвки, торчали щипы. И чем глубже и разодраннее был порез, тем больше и безобразнее был костный нарост, торчащий из тела. Теперь буквально все руки были покрыты костными образованиями разной величины и формы. Но самое страшное зрелище заключалось не в этом! Мои ноги, которые я связала верёвкой, чтобы они не смогли выпрямиться при сползании Стива с кровати, теперь выглядели более чем странно, напоминая фигуру тонкого полумесяца, обращённого чашей наружу. Но это меньшее из зол, которые меня ожидали. Моя шея была красочно обрамлена грязно-чёрным ободком разлезшейся, не первой свежести, плоти. Гной и кровавые потёки то и дело сочились из глубокой испорченной временем раны, омывая наросты, спокойно соседствующие с кусками обвисшей и иногда шевелящейся плоти. Тело под чешуёй чесалось и изнывало, но я пока изо всех сил сдерживала порывы содрать чешуйки с моего по-девичьи прекрасного тела, зная, что наросты моментально займут место болотистой наледи.
– Я гляжу, ты вернулась, – доносится где-то со стороны моей полусогнутой бременем спины заносчивый и уверенный голос Лорда, – не прошло и два года, как мы снова вместе.
Его внешний вид меня просто обескуражил: это был уже не тот Лорд, которого я оставила перед путешествием по просторам содержимого второй деревянной двери. Его светлая футболка, джинсы и рубаха, не застёгнутая и надетая просто поверх, были чистыми и целыми, словно никаких дырок и не было вовсе. Его волосы теперь были игривого каштанового цвета, который прежде мне не удавалось разглядеть из-за грязных сосулистых образований. А самым главным, что изменилось в его образе, были глаза: налёт злости и отчаяния исчез, обнажая сочный коньячного цвета оттенок.
– А я гляжу, ты время пока не терял и здорово сумел прихорошиться к моему появлению, – с такой злостью и обидой прошипела ему я в ответ.
– О, дорогая, это всё ты! – сложив свои руки в замок на груди, произнёс Лорд с лёгкой ухмылкой на своём бледном лице, – это ты меня так балуешь, сам бы я так преобразиться не смог!
– На здоровье! Пользуйся, пока можешь! – я шипела и злилась на него, как пустынный гремучник, потому что причинить боль я всё равно ему не могла.
Я с трудом подползла к двери под номером три, едва совладав со своими изогнутыми странной формы ногами, и, дотянувшись рукой до новой латунной ручки, которая теперь воплощала собой пару детских пинеток, заключённых в холодный плен золотого металла, просто распахнула деревянную дверь, не желая больше ни говорить, а тем более видеть похорошевшего Лорда.
Густой туман обвил моё тело, и я, не сопротивляясь, погрузилась в реалии третьей двери с одним только желанием выжить, не меняя истории.
– Милая, с тобой всё в порядке? – заботливый мужской голос раздался где-то за моею спиной, а затем я почувствовала лёгкое сжатие плеча надёжной, но нежной ладонью.
– Да, просто всё это для меня слишком волнительно! – слова вырвались у меня изнутри сами собой, словно второе я, в которое душа Наоми только что вселилась, чётко следовало намеченного им же плана. – Извините меня за вызванную неловкость.
– Ничего, мэм! Я понимаю, что не каждый день вы принимаете столь серьёзные для вас и не только для вас решения, – произносит элегантная девушка, держа в руках огромную кипу бумаг.
– Мы для себя уже всё давно выяснили и решили, – произносит мужчина, видимо, муж, – Иви просто волнуется перед первым свиданием.
– Ну, мистер Тейлор, не стоит так волноваться, ваш выбор свёлся к грудничкам, а они молчаливы и, к счастью, мало, что понимают, – произносит уверенно девушка, слегка опуская очки на нос, – просто постарайтесь прочувствовать, когда ваше сердце забьётся сильнее. Это и будет тот самый малыш, которого вы будете любить больше всего на свете.
– Спасибо, мисс Кларк, за совет, – мой муж неловко улыбался, явно плохо расценивая её шутку, но всё же добавил, – и прошу, зовите меня Сайман.
– Хорошо, мистер Тейлор, точнее Сайман. – Слишком приветливо улыбается девушка, но мне пока явно не до неё. – Миссис Тейлор, Иви, готовы пойти на первое ваше свидание?
– Да! – всё, что я смогла сейчас выдавить из своего сжатого от страха горла.
– Тогда давайте приступим! Может, уже сегодня вы найдёте своего единственного!
– Может и найдём. На всё воля Божья! – тихо-тихо почти шёпотом произносит Сайман слова, которые звучат слишком жалобно и страдальчески, но, несмотря на всё это, он крепко сжимает мою ладонь в знак поддержки и настоящей решимости.
Мы выходим из кабинета, где так долго беседовали и заполняли кучу основных предшествующих этому событию справок, канцелярских форм и требуемых от нас тестов. Если кабинет был выполнен в сочных радостных жёлто-зелёных тонах, то коридор представлял собой белый слишком длинный и освещённый тоннель с многочисленными дверями, состоящими наполовину из толстостенного слегка затемнённого со стороны коридора стекла.
– Отделение с грудничками находится в самом конце коридора, – разбавляет своими словами белоснежный плен нескончаемого тоннеля грусти и ожидания милая девушка, работающая с нами в качестве специалиста по усыновлению.
На вид слишком юная, но хорошо разбирающаяся в своём деле и, как ни странно, в детях в целом, она находилась здесь явно на своём месте. Её нежность и чуткость были заключены в оболочку или, сказать лучше, с годами сформированную броню или кольчугу, разрушение которой не поддавалось никому: ни ей самой, ни всем окружающим. Некий прекрасный только что распустившийся рыжий цветок с шипами на стебле мог с лёгкостью постоять за себя и принудить всех сидеть только лишь на своём месте.
Не дойдя до конца коридора всего-то пару метров, из боковой двери справа вылетает, буквально сбивая нас с ног, белокурый мальчишка с зелёными цвета первой травы глазами, которые горят нечеловеческим желанием, погруженным в недетскую грусть. Боль и обида навсегда запечатлены на его милом личике, так рано выросшем и повзрослевшем.
– Привет, Кэти Кларк! – настолько непринуждённо малыш общается с нашей помощницей по усыновлению, что сразу и не скажешь, сколько в действительности ему было лет. – Сегодня ты опять привезла к нам родителей? – последнее сказанное им слово звучит надменно и с отвращением, что волей-неволей становится не по себе. – И, как всегда, их желание свелось к грудничкам, – сочувственный вздох вырывается из его маленького хрупкого тельца, а зелёные глаза, не отрываясь, рассматривают меня.
– Здравствуй, Дэнни! Ты, как всегда прав! Но не отчаивайся, и на твоей улице когда-нибудь будет праздник! – произносит мисс Кларк с совершенно несвойственным ей чувством трепета, поглаживая мальчика по голове, – возвращайся в свою группу, я зайду к вам чуть позже.
Мальчишка разворачивается и молчаливо уходит, а я понимаю, что уже не хочу идти в отделение грудничков. Мой выбор сделан и изменению он не подлежит.
– Мисс Кларк, я хочу усыновить этого мальчика! – очень уверенно и настойчиво произношу я, сама себе удивляясь, а сама в глубине души думаю: «Наоми, детка, да ты и впрямь повзрослела, вот бы Мама сейчас меня видела!».
– Миссис Тейлор, Иви, вы уверены? – произносит Кэти с недоверием, явно желая меня остановить.
Поделиться книгой: