С тех пор она больше не говорила на пенджаби. Языком ее последних дней стал хинди.
Фортепьянная соната № 23 фа минор.
Двадцать три минуты между первым и последним прикосновением пальцев к клавишам. Двадцать три минуты до дома от места, где останавливается автобус. По гравиевой дорожке – в музыку, которую играет мата.
Я слышу ее, еще не видя открытое, подпертое снизу книжкой окно. Мелодия вырывается в пространство между подоконником и рамой. Вьется по дубовой роще и улетает в поля. Развевается по ветру, как длинный сорвавшийся с шеи шарф.
После трех часов дня мата играет только Бетховена.
Я выхожу из автобуса в конце нашей подъездной дорожки, но не бегу домой по ней, а срезаю напрямик.
Если срезать через луг, я успеваю к третьей части.
Поймав ритм, я бегу по осенней стерне.
Когда я подбегаю к дому, над прерией громом прокатываются
финальные аккорды второй части и без передышки
начинается
ботинки в пыльный угол и через ступеньку несусь наверх. Там
на площадке я распахиваю дверь и вижу, как раскачивается
похожая на метроном длинная черная коса маты. Руки летают,
как бы свободные от тела, пальцы ударяют по черным и белым
клавишам. Она играет так, будто дом грозит вот-вот упасть,
и только ее музыка его от этого удерживает.
Как в «Ромео и Джульетте». Смертельная вражда между семьями. Монтекки и Капулетти. Кхурана и Двиведи строили друг другу козни, старались разлучить юных влюбленных.
Но отец мой, рассказывала мата, был настоящим воином, статным и величавым. Тюрбан у него был словно отлит из бронзы.
А отец, когда удавалось расшевелить в нем воспоминания, говорил, что мама вся сияла, словно ее тело было единственным источником света в комнате. Благодаря ей исчезали все тени – и там, где она в этот момент была, и вообще во всем мире.
В этом мире для него не существовало ничего кроме нее.
Кроме Лилы. Чье имя означает
Это хороший знак, говорит моя индусская мама.
Его тюрбан должен был ее отпугнуть. Родные ни за что не согласятся на брак между девушкой из семьи брахманов и юношей-сикхом.
Но мою маму не остановить. Она поправила свое сари. Шелковое, цвета заката. Вышла из-за колонны и отважно посмотрела моему отцу прямо в глаза.
В тот же момент он пропал.
Или обречен?
Два месяца Лилу не выпускают из дома одну. Мать предупреждала ее:
Мать бапу не разговаривает с ним целых шесть недель.
Но отец его не молчит. Он все твердит о долге сикха перед Богом. Говорит, что вожделение к девушке из брахманов грозить бапу духовной гибелью. Цитирует поэта Шаха Абдуллу Латифа:
Мой отец глух к уговорам. Без любви к Лиле для него нет Бога.
Мой дед пугает бапу. Говорит, что моя мама из мира Майи, видимости и иллюзии, а не из подлинного Божьего мира.
Но влюбленные стоят на своем. Им хочется верить, что родители проклинают их только для виду. Что сердятся лишь из желания сохранить лицо.
Три месяца спустя играют свадьбу. Лила ни на миг не отрывает глаз от жениха. А он от счастья ничего не видит вокруг.
Милая Майя, любить – это как смотреть на приближение любимого. Тянуться навстречу друг другу руками. И быть готовым хоть целую вечность ждать прикосновения.
В обеих семьях – праздничное настроение. Кто бы чего
ни думал, но праздник есть праздник. Всех, подобно штормовому
ветру, захватило и понесло общее свадебное действо.
Жених является верхом с красным тюрбаном на голове.
Молодые обходят вокруг священного огня. Пояс моего отца
привязывают к сари моей мамы.