Помоги проекту - поделись книгой:
Дым застилал небо. Наступал вечер, и город пылал. Повсюду красные сполохи распарывали ночь. Ухали выстрелы, но людских голосов больше не было слышно. Даже редкие прохожие, которых Карл умолял помочь его раненой матери, молчали и шли мимо. Один или двое даже грубо рассмеялись. С помощью Карла мать ухитрилась перевернуться и теперь сидела, прислонясь спиной к стене. Она трудно дышала и, кажется, не узнавала Карла, неотступно уставившись, как и всегда, куда-то вдаль. Растрепанные волосы обрамляли непроницаемое узкое тревожное лицо. Карл хотел принести ей воды, но боялся оставлять ее одну. Наконец он вскочил и заступил дорогу какому-то мужчине, что шел в сторону бульвара Сен-Жермен.
— Пожалуйста, помогите моей матери, месье! — сказал он.
— Помочь ей? Ну конечно! А потом они меня тоже расстреляют. Хорошо это будет, по-твоему, а?
Мужчина запрокинул голову и зычно рассмеялся. Затем пошел своей дорогой.
— Она никому ничего не сделала плохого! — закричал Карл.
Мужчина остановился, как раз дойдя до поворота.
— А это с какой стороны посмотреть, молодой человек, — он указал на бульвар. — Вон кто тебе нужен! Эй, вы! Стойте! Тут для вас еще пассажир!
До ушей Карла донесся пронзительный скрип. Затем скрип прекратился. Мужчина, стоя у поворота, обменялся несколькими словами с кем-то невидимым. Затем мужчина исчез. Инстинктивно Карл подался назад — у него мелькнуло смутное ощущение, что его матери угрожает опасность. Из-за поворота появился какой-то мерзкий старик.
— Продыха не дают, окаянные! — пожаловался он Карлу.
Старик отодвинул Карла в сторону, кряхтя, вскинул мадам Глогауэр на плечо, повернулся и, шатаясь под ношей, пошел по улице. Карл пошел следом за ним. Неужто этот человек и в самом деле поможет матери? Может, он отвезет ее в больницу?
За поворотом стояла телега. Лошадей в упряжке не было. Всех лошадей (Карл это уже знал) съели во время осады. Вместо лошадей в оглоблях стояли несколько оборванных мужчин и женщин. Увидев, что старик возвращается, они двинулись вперед. Телега со скрипом тронулась с места. Карл увидел, что в телеге навалены друг на друга людские тела обоих полов и всех возрастов. Большинство из них были мертвы. У многих на телах зияли громадные раны или отсутствовали части лиц и тел.
— Эй, вы там! Помогите! — буркнул старик.
Один из мужчин, тот, что помоложе, выпростался из упряжи, пошел навстречу старику и помог взгромоздить мадам Глогауэр поверх кучи. Она застонала.
— Куда вы ее увозите? — спросил Карл.
На него никто не обратил внимания. Телега пронзительно скрипела. Карл шел за ней. Время от времени он слышал жалобные стоны матери.
Карл очень устал. Глаза слипались. Он едва различал окружающее. Но он шел и шел за телегой, шел на звук, слыша резкий стук башмаков, шлепанье босых ног, скрип колес, а временами крики и стоны живых пассажиров. К полуночи они достигли одного из отдаленных районов города. Телега с пронзительным скрипом въехала в какой-то сквер. Здесь было много версальских солдат, стоящих на затоптанном газоне. Посреди газона зияло темное пятно. Старик что-то сказал солдатам, а затем он вместе со своими компаньонами начал разгружать телегу. Карл пытался в темноте разглядеть, где его мать. Оборванные мужчины и женщины таскали тела в сторону темного пятна и там сбрасывали их. Теперь Карл увидел, что это была свежевыкопанная яма, в которой было множество тел. Он всматривался в темноту, уверенный, что различает среди стонов раненых голос матери. Не было ни малейшего сомнения в том, что раненых собираются похоронить вместе с мертвыми. В обступивших сквер домах оконные ставни были закрыты, огни погашены. Подошел солдат и оттащил Карла прочь от могилы.
— Проваливай, — сказал он. — Или окажешься вместе с ними.
Скоро телега снова уехала. Солдаты уселись возле могилы и раскурили трубки, громко пеняя на трупную вонь, которая становилась уже непереносимой. Из рук в руки передавалась бутылка вина.
— Я буду рад, когда все это кончится, — сказал кто-то.
Карл сидел на корточках, прислонясь к стене одного из домов, пытаясь различить голос матери среди стонов и воплей, доносящихся из ямы. Ему казалось, что он явственно слышит, как она умоляет вытащить ее оттуда.
К тому времени, когда забрезжил рассвет, голос ее затих. Со скрипом вернулась телега, груженная новыми телами. Эти тела также были сброшены в яму. Затем послышалась команда офицера. Солдаты неохотно поднялись на ноги, составили винтовки и подняли с земли лопаты. Затем они начали забрасывать тела землей.
Когда солдаты закончили свою работу, Карл поднялся, и побрел было прочь.
Солдаты побросали на землю лопаты. Видно было, что они подбодрились. Появилась еще одна бутылка вина. Один из солдат заметил Карла.
— Эй, молодой человек! Раненько поднялся.
Солдат взъерошил Карлу волосы.
— Небось, любопытство чуть свет на улицу выгнало, а?
Солдат приложился к бутыли, а затем протянул ее Карлу.
— Не хочешь глотнуть?
Он засмеялся.
Карл улыбнулся ему в ответ.
Карл учащенно дышит и извивается на кровати.
— Что ты делаешь? — шепчет он.
— Тебе не нравится? Впрочем, тебе не обязательно это должно нравиться. Это не всем нравится.
— О, Бог мой! — говорит Карл.
Чернокожий встает. Его тело поблескивает в слабом свете, сочащемся из окна. Движения грациозны. Он отходит назад, исчезая из поля зрения Карла.
— Думаю, тебе лучше поспать. Еще достаточно времени.
— Нет…
— Ты хочешь еще?
Пауза.
— Да…
Глава 3. Конфуз на Каффе-Гезелльшафт. Брунсвик, 1883: Злая шутка
Бисмарк очень гордился той популярностью, которую получила его излюбленная теория о мужском и женском началах европейских наций. Принципиально «мужскими расами», по мнению Бисмарка, являлись сами немцы, три скандинавских народа, голландцы, англичане, шотландцы, венгры и турки. Русских, поляков, чехов, — вообще славянские народы, — а также всех кельтов Бисмарк решительно относил к «женским расам». По его неделикатному определению, «женские расы» отличались следующим набором качеств: неимоверным многословием, непостоянством, отсутствием настойчивости. Впрочем, Бисмарк признавал за «женскими расами» и некоторые преимущества, естественно вытекающие из их расового «пола», а именно — потрясающее обаяние, умение привлечь к себе внимание «народа-избранника», а также красноречие, мягкость и напевность языка, напрочь отсутствующие у более «мужественных» наций. В своих взглядах железный канцлер был непоколебим, считая, что совершенно бесполезно ждать чего-то путного от любой из женских рас; отсюда его откровенно презрительное отношение к кельтам и славянам. По мнению Бисмарка, наибольший интерес представляют нации «среднего рода», несущие в себе черты обоих полов. В качестве примера он имел обыкновение приводить Францию и Италию. Обе эти страны, по словам Бисмарка, были совершенно «мужскими» на севере и абсолютно «женскими» на юге. В качестве доказательства Бисмарк указывал, что области северной Франции бесчисленное количество раз спасали свою страну от «южных безумств». Мужественность населения северных провинций Франции Бисмарк объяснял тем, что франкская и норманнская кровь, текущая в жилах населяющих эти провинции французов, куда менее разбавлена, нежели у жителей южных и центральных провинций. Франки же были германским племенем, а норманны, как это следует из их имени, — северяне, скандинавы, также, следовательно, имеющие тевтонское происхождение. Бисмарк заявлял, что белокурые пьемонтцы всегда представляли в Италии движущую силу нации — якобы благодаря своему происхождению от орд германцев, вторгшихся в V веке в Италию под предводительством Алариха. Бисмарк был железно убежден, что всякая национальная активность, где бы она ни проявлялась, обязана своим происхождением тевтонской крови; это утверждение, с которым я спешу согласиться.
Как создатель «Практической политики» (real politik), Бисмарк откровенно презирал не только говорунов, способных, по его мнению, «заболтать» любые факты, но и слова вообще, заявляя, что болтать о свершенном — удел глупцов. Впрочем, при этом он цинично добавлял, что слова приносят определенную пользу, чтобы «затыкать на время принципиальные дыры в политических конструкциях».
Будучи исключительно авторитарной личностью, Бисмарк совершенно не выносил малейших возражений или какой бы то ни было критики. Мне часто приходилось видеть его в рейхстаге — тогда рейхстаг помещался в очень скромном здании — в то время, когда железный канцлер подвергался нападкам, особенно со стороны социалиста Либкнехта. Бисмарк даже не пытался скрыть свой гнев, имея обыкновение с размаху хватать по столу тяжеленным пресс-папье с металлическим резаком сбоку, производившим страшный лязг. Лицо Бисмарка в эти минуты багровело от гнева.
Сам Бисмарк был отличным оратором, говорил очень ясно и всегда с напором. Он обладал счастливым талантом рождать на ходу афоризмы.
В номере был большой цветной телевизор.
Нигериец подходит к нему. Его пенис все еще слегка топорщится.
— Тебе хочется еще?
Карлу восемь лет. Идет 1883 год. Город Брунсвик. У Карла очень респектабельные родители. Они добры, но строги. Это очень удобно.
Карл качает головой.
— Ну ладно, тогда ты не будешь возражать, если я посмотрю новости?
Карлу восемь лет. Идет 1948 год. Мужчина в пижаме в комнате матери.
Идет 1883 год…
Карлу восемь лет. Его матери тридцать пять. Отцу Карла сорок. Они живут в большом современном доме в лучшем районе Брунсвика. У отца бизнес в центре города. Торговля хорошо идет по всей Германии, и особенно хорошо — в Брунсвике. Глогауэры принадлежат к высшему обществу города. Фрау Глогауэр входит в кофейный кружок, который собирается раз в неделю по очереди в доме одного из участников. На этой неделе дамы собрались у фрау Глогауэр. Карлу, конечно же, запрещено появляться в большой гостиной в это время. Няня Карла присматривает за ним, пока он играет в саду. Теплый летний день. Через распахнутые французские окна Карлу видны мать и ее приятельницы. Как изящно, отставив мизинец, они держат тонкие фарфоровые чашечки! При разговоре наклоняют головы друг к другу. Они не устали, а вот Карл устал.
Он качается взад-вперед на качелях. Вверх и вниз, назад и вперед, вверх и вниз, и назад. На нем парадный вельветовый костюмчик. Карлу в нем жарко и неудобно. Но Карла всегда одевают в этот костюмчик, когда наступает очередь его матери устраивать у себя каффе-гезелльшафт[1], хотя Карлу запрещено находиться в гостиной. Обычно его зовут подойти поздороваться перед самым уходом маминых приятельниц. Вот и в этот раз Карл ждет, когда его позовут. Мамины приятельницы будут задавать ему те же самые вопросы, которые задают каждый раз, а затем будут наперебой расхваливать, говорить матери, как хорошо выглядит ее сын, какой он большой, какой здоровый. Потом Карлу дадут какую-нибудь безделушку. Карл всегда думает об этой безделушке, когда мамины подруги собираются на каффе-гезелльшафт.
— Карл! Надень шляпу! — говорит ему мисс Хеншоу.
Мисс Хеншоу англичанка. На свое несчастье она умудрилась выучить немецкий язык в деревне. В той деревне все говорили на нижненемецком. В результате мисс Хеншоу изъясняется, как деревенщина. Родители Карла и их друзья говорят на более сложном верхненемецком. Нижненемецкий звучит почти как английский. Карл не понимает, зачем мисс Хеншоу понесло учить именно нижненемецкий.
— Шляпу, Карл, надень шляпу! Тебе напечет голову.
В нелепой полосатой блузке, глупейшей серой юбке и белой полотняной панамке мисс Хеншоу выглядит просто ужасно. Какой старой и оборванной нескладехой выглядит она по сравнению с муттер. В своем корсете с декольте, со своими шелковыми лентами, пуговицами, ожерельями и кружевами муттер плывет с величием шестимачтового клипера. Мисс Хеншоу, при всей ее претенциозности, — всего лишь служанка. Это сразу становится видно, стоит лишь сравнить ее с матерью.
Дрожащей рукой мисс Хеншоу протягивает Карлу маленькую соломенную шляпу. Карл не обращает на мисс Хеншоу внимания, продолжая раскачиваться.
— Карл, вы получите солнечный удар. Ваша мать очень рассердится на меня за это.
Карл только пожимает плечами и продолжает раскачиваться, вытянув вперед ноги, забавляясь беспомощностью мисс Хеншоу.
— Карл! Карл!
Голос мисс Хеншоу почти перешел в крик.
Карл улыбнулся. Он увидел, что мамины дамы смотрят на него через открытое окно. Карл помахал руками матери. Дамы заулыбались и вернулись к своим сплетням.
Карл знает, что в гостиной сейчас перемывают кости всем и каждому в Брунсвике. Он это знает, потому что однажды залег возле окна в кустах и подслушивал, пока не был пойман мисс Хеншоу. Многое из речей маминых подруг Карл не понял. Но, по крайней мере, узнал одну полезную вещь: что отец Фрица Вьювига появился на свет потому, что его надуло ветром из форточки. Карл не очень понял, что это означает, однако фраза оказалась могучим оружием. Когда Фриц Вьювиг, по своему обыкновению, закричал Карлу: «Еврейская свинья!», то ответный вопль «Эй ты, ветром надут!» заставил Фрица тут же заткнуться.
Так что из сплетен можно извлечь пользу.
— Карл! Карл!
— О, подите прочь, фройляйн Хеншоу! Я не имею надобности в моей шляпе в настоящее время!
Карл захихикал от собственной находчивости. Стоит заговорить с мисс Хеншоу так, как это делает отец, и у нее сразу появляется растерянное выражение на лице.
В окне появилась мать Карла.
— Карл, дорогой, здесь кое-кто хочет встретиться с тобой. Мы можем отвлечь Карла на минуточку, мисс Хеншоу?
— Конечно, фрау Глогауэр. — Мисс Хеншоу метнула на Карла взгляд, полный мрачного торжества.
Карл замедлил качели и спрыгнул. Мисс Хеншоу взяла его за руку, и они пошли по выложенной плитками дорожке к окнам. Мать Карла сердечно улыбнулась и покивала головой.
— Карл, здесь фрау Шпильберг. Она хотела бы поговорить с тобой.
По тону ее голоса Карл понял, что фрау Шпильберг, должно быть, какая-то важная пташка, а не просто одна из маминых подруг. За спиной матери возвышалась какая-то статная женщина, разодетая в пурпурный и белый шелк. Женщина дружески улыбнулась Карлу. Карл отвесил два очень глубоких поклона.
— Добрый день, фрау Шпильберг.
— Добрый день, Карл, — ответила фрау Шпильберг.
— Фрау Шпильберг только что из Берлина, Карл, — сказала мать. — Она встречалась с самим великим канцлером Бисмарком!
Карл снова поклонился.
Дамы засмеялись. Фрау Шпильберг сказала с обаятельной, почти кокетливой скромностью:
— Я должна особо отметить тот факт, что не нахожусь с принцем Бисмарком в близких отношениях!
И она залилась визгливым смехом.
Карл знал, что все мамины подружки переймут этот смех после того, как фрау Шпильберг уедет назад в свой Берлин.
— Я бы хотел поехать в Берлин, — заявил Карл.
— Это очень красивый город, — с сожалением сказала фрау Шпильберг. — Но ваш Брунсвик тоже очень миленький.
Карл не знал, что ответить. Он нахмурился, а потом его осенило.
— Фрау Шпильберг… — он еще раз поклонился. — А вы встречались с сыном канцлера Бисмарка?
Поделиться книгой: