Помоги проекту - поделись книгой:
ГАНС ХРИСТИАН АНДЕРСЕН
СКАЗКИ И ИСТОРИИ
ТОМ I
СКАЗКИ АНДЕРСЕНА
Ганс Христиан Андерсен — один из немногих писателей мировой литературы, сумевших до конца отразить свое время, выразить свое отношение к вещам, свои мысли, чувства, свое мировоззрение не в романах, рассказах, драмах, а только в сказке.
В первой половине XIX века, вслед за немецкими романтиками, в Норвегии, Швеции и Дании развертывается широкое собирание и изучение народных сказок. Интересно отметить, что, наряду с совершенно самобытными сказками, в сборниках, выходящих в середине века, широко представлены и сказочные сюжеты, имеющие всемирное распространение и, в частности, нашедшие место в собраниях немецких народных сказок братьев Гримм: «Сказка о трех лесных мужичках», «Белоснежка», «Одноглазка» и др.
Однако сюжеты своих сказок Андерсен черпал прежде всего не из книг, а из воспоминаний детства.
«Моя родина Дания, — говорит он в автобиографии, — поэтическая страна, богатая народными сказками, старинными песнями, историческим прошлым…»
В детстве мальчик часто слушал сказки из уст бедных старух богаделок, занятых рукоделием, и его первые сказки, такие, как «Огниво» или «Маленький Клаус и Большой Клаус», явились пересказом этих, когда-то им слышанных, народных сказок. С 1835 года Андерсен начинает печатать собрания своих сказок, причем вскоре к ним добавляется все нарастающее количество самостоятельно созданных сказок, в которых раскрывается вся безграничная творческая фантазия Андерсена, все богатство его наблюдений реального мира, его поэтический взгляд на жизнь, его любовь к людям.
В тематике своих сказок, в их образах Андерсен выходит далеко за пределы той архаической действительности, которая отразилась в датских народных сказках. И все это потому, что сказка была для Андерсена не литературным понятием, не жанром (вернее, не только жанром), не совокупностью фантастических событий, а чем-то значительно большим.
В сказке Андерсен нашел форму, в которой он органически сумел выразить свое отношение к жизни. Сказка в какой-то мере явилась для него способом видеть мир, способом познания мира.
Сказки Андерсена содержат целую жизненную философию.
Они учат нас большим человеческим чувствам, учат и детей и взрослых, их знают и любят дети и взрослые всего мира.
В «Сказке моей жизни» Андерсен поясняет, почему жизнь маленького мальчика, сына полунищих родителей, была так прекрасна:
«В 1805 году в городе Оденсе, в бедной каморке проживала молодая чета — муж и жена, бесконечно любившие друг друга. Это был молодой, двадцатидвухлетний башмачник, богато одаренная поэтическая натура, и его жена, несколькими годами старше, не знавшая ни жизни, ни света, но с редким сердцем. Муж только недавно вышел в мастера и собственными руками сколотил всю обстановку своей мастерской и брачную кровать. На эту кровать пошел деревянный помост, на котором незадолго перед тем стоял во время печальной церемонии гроб с останками графа Грампе. Уцелевшие на досках кровати полосы черного сукна еще напоминали о прежнем их назначении, но вместо графского тела, окутанного крепом и окруженного горящими свечами в подсвечниках, на этой постели лежал 2 апреля 1805 года живой, плачущий ребенок, я — Ганс Христиан Андерсен».
Сказка, по Андерсену, не связана с представлениями о веселой, радостной, внешне благополучной жизни. Радость и счастье — в стремлении к добру, в твердом сопротивлении человека мрачным силам действительности, в стойкости и самоотверженности, в бескорыстной борьбе за правду.
Мать Ганса Христиана выросла в нищете, и родители выгоняли ее из дому просить милостыню; она не могла решиться на это и целые дни просиживала в слезах под мостом у реки. Эта история уже предвосхищает знаменитый сюжет «Девочки со спичками».
Но где здесь «сказка»? Не в самой нищете и жестокости, конечно, а в героической твердости и сопротивлении, в душевной чистоте маленькой девочки. Столкновение этих двух сил и внутренняя победа добра над злом в условиях жестокого мира и создает «сказку» Андерсена.
И хотя сказки Андерсена по своей форме большей частью вполне доступны детям, тем не менее писатель умеет ставить в них большие жизненные проблемы.
Среди этих проблем видное место занимает проблема искусства. Андерсен полагает, что лишь такое искусство имеет право на существование, которое правдиво отражает жизнь и близко народу. Эти мысли он излагает в своей знаменитой сказке «Соловей», сохраняющей все очарование и всю душевную ясность андерсеновских сказок для детей.
Столкновение подлинного искусства и искусства ложного — тема этой сказки. И сущность подлинного искусства обрисована здесь вполне недвусмысленно: это искусство, близкое к природе.
Искусственная птица в сказке Андерсена является воплощением ложного искусства. Оно мертво, лишено подлинной силы и нравится разве лишь важничающим придворным. Это они предпочитают мертвую, механическую имитацию живому существу. В то время как песня настоящего, живого соловья побеждает даже смерть, заводная игрушка в час испытания умолкает.
В эстетике Андерсена природа противопоставляется искусственности, жизнь — «механике». В этом противопоставлении ясно слышны отзвуки романтической эстетики. Но если механический соловей у Андерсена жалок и ничтожен, то это отнюдь не затрагивает области механики как таковой, не относится к подлинным завоеваниям техники и науки.
Андерсен высоко оценивает человеческие изобретения, технические завоевания, которые действительно служат человеку, раскрывают перед ним новые горизонты. Андерсен прославляет телеграф и железную дорогу; в споре с реакционными романтиками, возвеличивавшими поэзию и принижавшими науку, он заявляет: «На мой взгляд, то явление, что ныне люди, страны, города сближаются между собой, соединяются посредством пара и электромагнетизма, так грандиозно и великолепно, что одна мысль о нем возвышает душу не менее любого вдохновенного поэтического произведения».
Сказки Андерсена подчас непосредственно вмешиваются в идейные споры его времени. В «Калошах счастья» советник юстиции Кнап нападает на статью ученого Эрстеда, в которой современность сопоставляется с феодальным прошлым и предпочтение отдается современности. Но разглагольствования советника тут же опровергаются самым наглядным образом: он надевает калоши счастья, после чего, испытав ряд малоприятных приключений в Копенгагене XVI века, с восторгом возвращается обратно в современность.
Попытки романтиков идеализировать феодальное средневековье вызывают гневный протест Андерсена. Для него характерна просветительская вера в силу человеческого разума. И именно это просветительство, сложно переплетавшееся как с романтической направленностью, так и с сентиментально-религиозными тенденциями, сближало Андерсена с прогрессивной датской идеологией его времени.
Сила просветительских традиций в период общего господства романтизма в европейской литературе составляет важнейшую своеобразную черту датской национальной культуры начала и середины XIX века, определяясь общими историческими условиями развития Дании в эту эпоху.
Глубокая связь Андерсена с прогрессивным направлением в датской национальной культуре первой половины XIX века не исключает, однако, и того, что Андерсен занимает в этом направлении свою особую позицию. Демократизм Андерсена несравненно глубже и непосредственнее, чем демократизм его современников Эленшлегера или Эрстеда. В датской литературе того времени один только Андерсен был подлинным певцом простого человека, труженика, бедняка.
И именно в этой связи мы находим в сказках Андерсена не только юмористическое обыгрывание смешных сторон датского мещанского быта, но и прямую сатиру на современные отношения, на ложь и бесправие буржуазного общества, на бесчеловечность угнетателей. Андерсен бичует крепостников, показывает их жестокость в сказке «Всему свое место», уничтожающе рисует кулака-кровопийцу, эксплуатирующего бедняка, в сказке «Маленький Клаус и Большой Клаус».
Иногда сказки Андерсена настолько реалистичны по отраженным в них конфликтам и по изображаемой в них современной действительности, что перестают быть сказками и перерастают в повести лишь с некоторыми элементами фантастики. Такова сказка «Иб и Кристиночка», где показано, как бедность стоит на пути у любящих и как она безвозвратно губит их счастье.
Интересна сказка «Свинья-копилка», где игрушки вздумали играть в людей и где показано, что из этого получилось: какие они стали отвратительные и завистливые. Главную роль в этой сказке играет глиняная копилка в форме свиньи, господство которой над другими игрушками символизируется се «возвышенным» положением, — она стоит на шкафу и взирает на всех сверху вниз.
Жизнь в буржуазном обществе, где всем повелевают деньги, есть, по Андерсену, некое «вечное движение», из которого нет выхода. Когда свинья падает на пол и разбивается, на шкаф ставят новую свинью, еще пустую, но с видами на накопление. Таков пессимистический взгляд Андерсена на современное ему общество.
В знаменитой сказке «Новое платье короля» сатира на лицемерие и ложь современного Андерсену буржуазного общества нашла гениальное воплощение в сюжете, заимствованном автором из старинных источников.
Сила сказки Андерсена в том, что в его изображении ложь и обман, на которых строятся отношения между королем и его придворными, становятся основным принципом государственной жизни.
Начавшись, казалось бы, с невинной уловки, история с несуществующим платьем короля перерастает в грандиозный спектакль, в который его основные актеры-лжецы стремятся втянуть и народ. И только маленький ребенок, чуждый всякой корысти и всякому преклонению перед условностями, произносит правду: «Да ведь король голый!»
По остроте, емкости и многоплановости сатирического звучания эта сказка Андерсена может быть поставлена в один ряд с лучшими произведениями Свифта и Сервантеса.
Но особенно гневным становится голос Андерсена, когда он говорит о войне. Чудовищный образ безжалостного завоевателя, упивающегося своей наглой силой, но обреченного на неминуемую гибель, Андерсен рисует в сказке «Злой князь». Глубочайшим состраданием к жертвам войны полна сказка «Блуждающие огоньки в городе». «Война — отвратительное чудовище, питающееся кровью и пылающими городами!» — восклицает Андерсен в одном из своих писем.
Единой и бесконечно повторяющейся темой сказок Андерсена является тема любви, борьбы светлых человеческих чувств с темными силами, данная и в плане социальном, историческом, и в общефилософском. Эта проходная тема превращает собрание сказок Андерсена в цельное захватывающее произведение, в гимн человеколюбию, самоотверженности, смелости и героизму человека.
Философской основой творчества Андерсена является мысль об органической взаимосвязи всего сущего. Это относится и к людям, и к животным, и к растениям. Отношения любви, дружбы, взаимопомощи охватывают в андерсеновских сказках весь мир. Прогрессивная взаимопомогающая сила разлита в окружающей нас жизни и в конечном счете торжествует над силами зла.
В знаменитой сказке «Снежная королева» великая сила любви и светлых человеческих чувств, мужества и стойкости показана особенно ярко.
Когда, в поисках Кая, Герда, верхом на олене, приближается ко дворцу Снежной королевы, олень просит мудрую финскую женщину наделить Герду небывалой силой — иначе ей не вернуть Кая.
Но вот что отвечает ему эта женщина: «Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Неужто ты сам не видишь, как велика ее сила?
Подумай, ведь ей служат и люди и животные! Она босиком обошла полсвета! И эта сила скрыта в ее сердце».
Такова сила любви в сказках Андерсена — она поистине движет горами, она побеждает горе и разлуку, она возвращает к жизни обреченных на смерть.
Иной раз, сохраняя общий демократический характер народной сказки, Андерсен придает ей оттенок «социальной жалости», характерной для буржуазно-демократической литературы середины XIX века. Отсюда его гадкий утенок одновременно напоминает и Золушку народной сказки и героя какого-нибудь диккенсовского романа, например Оливера Твиста.
Именно с ослаблением этого критерия активности и самостоятельности героя связано то, что помощь в сказках Андерсена иногда приходит к герою свыше, от бога. Именно здесь начинается путь Андерсена к сентиментально-религиозным мотивам, которые особенно сильно развиваются в его позднем творчестве. Однако не эти примирительные тенденции составляют своеобразие Андерсена как писателя.
В творчестве Андерсена, в той особой вселенной, какую представляет собой мир его сказок, господствует суровый нравственный закон. Ведь недаром же маленькая русалочка или бедная маргаритка, стойкий оловянный солдатик и его бумажная невеста жертвуют жизнью ради высокой любви.
Мотив немой, обреченной, но самоотверженной, верной до конца любви, всесильной наперекор обстоятельствам, наперекор беспомощности и униженности героя, постоянно повторяется в сказках Андерсена.
Это и есть подлинные герои Андерсена: беспомощные и униженные внешне, они полны мужества и великой нравственной силы. И перед лицом их трагической гибели прощать бездушных, пустых, корыстных, тщеславных — просто ради счастливой концовки — было бы кощунством с точки зрения автора. Поэтому так часто, в противовес традициям «happy end» буржуазной литературы середины века, сказки Андерсена заканчиваются печальной и скорбной нотой.
Сам Андерсен говорил о мире своих сказок следующее: «Сказочная поэзия — это самая широкая область поэзии, она простирается от кровавых могил древности до разноцветных картинок простодушной детской легенды, вбирает в себя народную литературу и художественные произведения, она для меня представительница всякой поэзии, и тот, кто ею овладел, может вложить в нее и трагическое, и комическое, и наивное, и иронию, и юмор, к услугам его и струны лиры, и лепет ребенка, и речь естествоиспытателя».
И действительно, мир андерсеновских сказок всеобъемлющ, в него могут, наряду с вещами и животными, фантастическими существами и предметами домашнего обихода, на равных правах входить и новые явления науки и техники, как, например, «великий морской змей», то есть телеграфный кабель, проложенный между Европой и Америкой по дну океана. Погруженный в воду, он вступает в своеобразное общение с жителями подводного царства, становится одним из героев сказочной подводной драмы.
Всякий новый предмет, входящий в орбиту андерсеновской сказки, подчиняется ее закономерностям, так сказать получает свой паспорт, становится равноправным действующим лицом. Убедительность и правдоподобие действующих в сказках Андерсена персонажей держится в значительной мере на этой всеобщей погруженности в сказочную стихию, где нет границ и градаций одушевленности и неодушевленности.[1]
Всякой вещи, всякому живому существу, всякому фантастическому созданию в сказках Андерсена присущ свой характер, исходя из которого они живут и действуют. Все эти характеры увидены и показаны вполне реалистически в меру их принадлежности к какой-либо среде, в меру их роли и значения в природе и обществе. Вот почему описание повадки какого-либо животного, описание свойств какого-либо предмета или растения всегда у Андерсена звучит убедительно[2]. И все же наиболее андерсеновскими и в то же время наиболее близкими детям являются те сказки, материал для которых Андерсен черпал непосредственно из окружающего быта.
Простые домашние вещи: кухонная утварь, детские игрушки, предметы одежды, растения и цветы, которые можно встретить в поле, в огороде, в садике около дома; совсем обыкновенные, окружающие нас домашние животные и домашняя птица: собаки, кошки, куры, индюки; обитающие в саду певчие пташки — все это излюбленные сказочные персонажи Андерсена, — каждый со своей историей, характером, манерой речи, своим юмором, капризами и причудами.
Необычайный, непревзойденный дар вселять в эти привычные, окружающие нас существа и предметы особую жизнь присущ был Андерсену. Он сам отдавал себе отчет в этом и сам об этом говорил: «Материала у меня бездна, больше, чем для любого другого рода поэзии; часто мне кажется, будто каждый плетень, каждый самый маленький цветочек говорят мне: «Только взгляни на меня, и тебе откроется история всей моей жизни». И действительно, стоит мне сделать так, как они велят, и рассказ о любом из них готов».
Как же достигаются это необычайное правдоподобие и убедительность, достоверность всех этих жизнеописаний? Почему кажется, что именно эта букашка, именно этот цветок должны быть героями данной истории?
Дело в особом сочетании острейшей наблюдательности, точного знания действительной жизни всех этих существ с богатым воображением художника, которое и создает эффект этих рассказов.
В каждой маленькой сказочке такого рода как бы слились воедино две действительности. Одна — подлинная жизнь цветка, мухи, дерева, чашки или кофейника; другая — не менее подлинная жизнь человека. Чаще всего это люди городского, окружающего Андерсена общества, обыватели, светские жеманные барышни и кавалеры («Жених и невеста»), а то и прижимистые богачи («Свинья-копилка»); иной раз — сентиментальные герои-любовники («Пастушка и трубочист») или же подлинные романтические герои, храбрые и самоотверженные («Стойкий оловянный солдатик»). А в других случаях это биография человека, близкого Андерсену, почти что автобиография («Гадкий утенок»).
Две действительности сливаются воедино, склеиваются в удивительном взаимодействии, поддерживая и освещая друг друга, в редком сочетании юмора и пафоса, сатиры и идиллии.
А фантастика? Того, что принято называть фантастикой сказки, невероятных приключений, вымышленных сверхъестественных существ, фей, троллей, всякого рода чудищ в сказках Андерсена может и вовсе не быть, а если они встречаются, то не в них главное. Реалистичны (то есть правдоподобны в своих действиях, своими характерами) как сами герои, так, в основном, и их окружение, вполне последовательны их поступки, мысли, понятны их чувства, данные автором как результат воздействий на них окружающего мира. Фантастика начинается не в ущерб этой реальности, а как бы в виде свободного, творческого продолжения ее, в результате очень тонкого с ней сочетания.
Так, например, сказать, что серебряная монетка бродит и скитается по свету и при этом переживает множество приключений, что она — «бродяга», значит исходить из реальной сущности этого предмета, в то время как сказать, что стул, или стол, или шкаф — «бродяги», означало бы обречь повествование на неизбежные натяжки, вызвать недоумение читателя.
Юмор, фантазия и в конечном счете реализм Андерсена в значительной мере проявляют себя в этой меткости и остроумной находчивости, в постоянно проводимых им блистательных аналогиях и параллелях, из которых вырастает двойная жизнь его образов.
В той легкости, простоте, убедительности, с какой Андерсен в едином сюжетном развитии сталкивает биографии предметов, животных, растений с жизнью человека, в истории какого-нибудь зверька или предмета домашней утвари провидит схему человеческой жизни — детство, юность, зрелость, старость, смерть, притом иногда в самой общей, обобщающей форме — во всем этом он является подлинным наследником народной сказки и одновременно подлинным новатором, сумевшим приблизить метод народного искусства к современной действительности.
Кажется, будто Андерсен, в начале своей творческой жизни находившийся под особым влиянием Генриха Гейне, воплотил в своих произведениях те основные черты народного творчества и народной литературы, которые Гейне сформулировал в своем «Путешествии по Гарцу», сопоставив при этом метод сказочного мышления с мышлением ребенка:
«Лишь благодаря такой глубине созерцательной жизни, благодаря «непосредственности» возникла немецкая волшебная сказка, своеобразие которой состоит в том, что не только животные и растения, но и предметы, кажущиеся совершенно неодушевленными, говорят и действуют. Мечтательному и наивному народу, в тишине и уюте его низеньких лесных и горных хижин, открылась внутренняя жизнь этих предметов, они приобрели неотторжимую от них, последовательную индивидуальность, восхитительную смесь фантастической прелести и чисто человеческого мышления; и вот мы встречаем в сказках чудесные и вместе с тем совершенно понятные нам вещи: иголка с булавкой уходят от портного и в темноте сбиваются с дороги; соломинка и уголек терпят крушение, переправляясь через ручей… По тем же причинам так бесконечно значительна наша жизнь и в детские годы: в то время все для нас одинаково важно, мы все слышим, все видим, все наши впечатления соразмерны, тогда как впоследствии мы проявляем больше преднамеренности…»[3]
Содержанием творчества Андерсена, как всякого большого писателя, является жизнь во всем ее объеме, выраженная и отраженная по-своему в тех формах, в тех интонациях, тем голосом, той манерой, какая свойственна, необходима и доступна ему одному. Сказки Андерсена — это иносказание жизненной правды в форме фантастики.
Но присмотримся более внимательно к такого рода сказкам, попробуем разглядеть их внутреннее движение, их формулу. Начнем со сказки «Лен».
Это история промышленного растения, которое проходит все самые обычные стадии своего развития. В сказке рассказывается о том, как лен вырос и расцвел под влиянием солнца и дождя, как его затем вырвали с корнем из земли, как стали мять и трепать, а затем спряли пряжу, соткали холст, из холста сшили дюжину белья, которое в конце концов сносилось и было переварено на бумагу, а на бумаге напечатали интересные и поучительные книжки.
Способ переработки льна, порядок следования технологических процессов — все это дано с полнейшей точностью и достоверностью, здесь нет ничего вымышленного.
Что же в таком случае превращает этот полезный для детей рассказ в пленительную сказку для детей и для взрослых? То, что каждая форма существования льна и все переходы из одной стадии развития в другую даны как периоды развития одушевленного существа, думающего, чувствующего, переживающего свои радости и невзгоды со всей естественностью живого человеческого характера.
Отсюда типичный процесс обработки льна становится индивидуальной биографией, технология превращается в поэзию.
На поэтизацию этого самого скромного и прозаического материала и направлен стиль Андерсена.
Вот первый абзац сказки про лен:
«Лен цвел чудесными голубенькими цветочками, мягкими и нежными, как крылья мотыльков, даже еще нежнее! Солнце ласкало его, дождь поливал, и льну это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать сначала умоет их, а потом поцелует; дети от этого хорошеют, хорошел и лен».
И вот уже нет здесь ничего напоминающего учебник ботаники или техническое руководство. Весь рассказ освещен изнутри переживаниями льна и улыбкой автора, который с такой нежностью относится к своему маленькому герою. Да и кто этот герой? Конечно, уже не просто лен, и история его — это не просто история растения, но полное драматизма жизнеописание человека, с его надеждами, радостями, разочарованиями, победами, взлетами и неизбежным концом, одновременно печальным и возвышенным, когда в пламени, охватившем связку старой бумаги, он возносится прямо к солнцу.
В одухотворении образов своих героев Андерсен поступает как тонкий «физиономист», за внешними чертами какого-нибудь цветка, букашки, предмета домашнего обихода угадывающий его внутреннюю душевную сущность и черты его биографии.
Казалось бы, что привлекательного и интересного в поношенном крахмальном воротничке, отданном в стирку? Но крахмальный воротничок сопровождал своего ветреного хозяина во всех его приключениях, следовательно, ему при желании есть чем похвастаться. А его знакомство с дамской подвязкой, одновременно и кокетливой, и застенчивой, и скрытной, как бы само собой наводит на игривые мысли.
А сколько приключений переживает воротничок, уже расставшись со своим хозяином! И притом ведь это действительно «его» приключения, которые ни с кем больше не могли произойти. Ведь его действительно стирают, крахмалят (после чего он входит в прежнюю силу — слово Stivelse по-датски означает крепость, силу и одновременно крахмал, накрахмаленность), а затем гладят (тут еще одна любовная история — с мадемуазель Утюжок, но эта барышня так обожгла его при первом знакомстве, что проделала в нем дыру, и ему пришлось поспешно отступить).
А ножницы, задача которых срезать нитки у обтрепанного воротничка? Здесь уже для Андерсена существенно не то, что они делают, а внешний вид ножниц, наводящий на ассоциации с грациозной и в то же время язвительной балериночкой, способной нанести поклоннику столько неисцелимых ран!
История стирки воротничка — это история взлетов и падений, надежд и разочарований. Чем дальше, тем прочнее однажды установленные связи закрепляются за героями, и мы с увлечением следим за тем виртуозным мастерством, с каким автор продолжает развивать намеченные им характеры и развертывать свой сюжет.
Взять хотя бы подвязку. Что с ней сталось? Просто исчезла из нашего поля зрения? Нет, оказывается, уже на склоне лет воротничок хвастает, что несчастная влюбленная бросилась из-за него в ушат с мыльной водой! Факты изложены точно — добавлено лишь психологическое «из-за него»!
Так снова и снова обеспечивается двойной сюжет, двойной, иногда даже тройной ряд сюжетных мотивировок.
И мы не только следим за приключениями воротничка, но и послушно прослеживаем вторую — человеческую — линию развития, которая постоянно, многими способами, сохраняется и обновляется автором, — иногда отдельными, само собой понятными сюжетными ходами, иногда с помощью лексики, поскольку то или иное слово своим двойным значением обеспечивает такое сложное восприятие.
И если мы постараемся повнимательнее сравнить все эти андерсеновские сказочные сюжеты, то увидим, что история льна, бабочки, оловянного солдатика — это все одна и та же история человеческой жизни, воплощенная в предельно конкретных и предельно индивидуализированных образах-характерах.
Здесь, правда, могут быть и различные вариации. Гадкий утенок достиг полноты счастья, а бабочка, а воротничок, а оловянный солдатик замерзли, сгорели, расплавились. Но все это одна и та же алгебраическая формула, только в различном буквенном выражении.
В своем бесконечном разнообразии Андерсен, можно сказать, одновременно и схематичен, он принципиально не доходит до сложных психологических глубин, лежащих не в вариациях сюжетной схемы, а в подробностях, в душевном их наполнении. Если бы это было иначе, сказка Андерсена, эта коротенькая история человеческой жизни, переросла бы в роман, в эпическое полотно.
К более углубленному изображению человеческой жизни Андерсен переходит внутри самого жанра сказки. Наряду с маленькими забавными историйками, в которых человеческая жизнь присутствует лишь в качестве обобщающей схемы, притом часто с юмористическим или социально-критическим оттенком, Андерсен уже в ранние годы творчества и позднее создает более обширные и психологические сказки-повести, среди которых наиболее замечательны «Русалочка» (1837), «Снежная королева» (1846), «Иб и Кристиночка» (1855), «Ледяная дева» (1861). Чаще всего эти сказки-повести посвящены истории молодого человека или девушки, начиная с дней раннего детства, за которыми следуют первые жизненные испытания и первая любовь. Но Андерсен строго судит о чувствах, он не прощает легкомыслия и тщеславия, и поэтому для его героев ранняя юношеская любовь есть главная и основная, покидающая их вместе с жизнью.
В первой из названных нами сказок-повестей, в «Русалочке», речь идет о любви фантастического существа к человеку. Но это лишь внешняя оболочка фабулы. На самом деле здесь рассказывается о бескорыстной, самоотверженной, все затмевающей, хотя и безответной, именно человеческой и человечной любви.
И здесь также реально-человеческое и фантастическое сливаются до полного правдоподобия, при этом иной раз они, невзирая на трагический обертон, вызывают юмористический эффект. Так, русалочка, дочь морского царя, рано лишилась матери, и «хозяйство ведет» на дне морском ее бабушка, «женщина умная, но очень гордая своим родом: она носила на хвосте целую дюжину устриц, тогда как вельможи имели право носить всего-навсего шесть».
Однако остроумное сплетение двух планов — реального и фантастического — уже не является в сказках-повестях самоцелью, как это мы наблюдали в «Счастливом семействе», в «Женихе и невесте» и в других сказках-шутках, где человеческая история выступала лишь как известная, легко узнаваемая схема.
Здесь, в «Русалочке», это скрещение двух планов, эти хитроумные многозначительные подробности становятся средством, ведущим к совсем иной, более глубокой цели — к раскрытию трагедии безответной любви.
История водяной феи и ее любовь к смертному, к человеку, неоднократно становилась темой художественной обработки. Но у Андерсена (вслед за «Ундиной» Фуке) история эта является не историей прекрасной коварной колдуньи, завлекающей полюбившегося ей человека (или всякого путника) в пучину («Лорелея» Гейне), а историей безнадежной любви прекрасного и беспомощного создания. Именно у Андерсена это создание жертвует собой в полном смысле слова для спасения и счастья любимого. Андерсен смог так по-детски просто и правдиво рассказать о жизни и характере мечтательной и тихой русалочки, что мы целиком поверили в нее и целиком верим ей, несмотря на ее сказочное обличье. Принц, которого любит русалочка, милый, незлой юноша, но он гораздо более схематичен, чем она со своим рыбьим хвостом и своими «водоплавающими» сестрами…
Трагические любовные перипетии и далее становятся основой для развернутых сказок-повестей Андерсена. Их уже нельзя безоговорочно называть сказками. Фантастический элемент там в различной дозировке еще сохранен, но он уже не играет главной формообразующей роли.
«Иб и Кристиночка» — повесть, в которой история любви, и притом любви горестной, трагической, стоит в центре повествования.
Здесь возникает тот же моральный конфликт, который является ведущим для сказок «Снежная королева» и «Ледяная дева». Это конфликт между бескорыстной привязанностью и суетным миром роскоши, богатства, преуспеяния. Иб свободен от этих соблазнов, в то время как Кристиночка легко становится их жертвой и погибает.
Содержание сказки «Иб и Кристиночка» по своей психологической глубине и тому жизненному материалу, который в нее вложен, могло бы составить содержание целого романа. Однако у Андерсена эта история уместилась в произведении объемом менее одного печатного листа.
Чем и как это объясняется? Что в своей истории автор описывает наиболее подробно и что считает возможным дать кратко или вовсе обойти молчанием? Ответ на этот вопрос есть одновременно ответ на вопрос о том, каков метод Андерсена-повествователя и почему его повести, даже самые реальные, все же в конечном счете остаются сказками.
Поделиться книгой: