Уставшая от любви

И она достала из кармана рубашки мятую, перепачканную землей фотографию. И когда она положила ее на стол, удивлению моему не было предела: это была одна из серии фотографий, представленных мне сегодня утром Мишиным, где была изображена любовная сцена: я и молодой мужчина. Да только на этот раз лицо мужчины можно было разглядеть, поэтому я быстро схватила ее, смяла и сунула уже в свой карман. Я была уверена, что Катя ничего не заметила, не узнала в моем молодом любовнике своего племянника.

– Да уж, неловко как-то получилось. – Я попыталась улыбнуться. По выражению лица Светланы Петровны я поняла, что возврата к этой находке, как и к разговору, с ней связанному, не будет.

Моя садовница расспросила, что украли, испортили, и когда в ряду исчезнувших вещей я упомянула английские розы, она вскочила, выбежала из дома, чтобы самой лично убедиться в этом варварском акте.

– Ну я понимаю, плазма и все такое… Ну розы-то кому понадобилось выкапывать? Это точно кто-то из местных баб, – сокрушалась она. – Я обязательно выведаю. Мужики не стали бы выкапывать. Смотрите, ямы большие, так бережно выкапывать может человек, хотя бы немного разбирающийся в садоводстве, я хочу сказать, что розы вынули с комом земли. Точно это женщина! Я узнаю, кто это сделал, обещаю.

– Светлана Петровна, а вы можете показать, где точно нашли фотографию? – спросила Катя.

– Конечно, могу! Под яблоней! Идемте, покажу вам! Я еще подумала тогда: и кому это понадобилось забредать в самую гущу сада? До яблок еще далеко.

Она была права. Вот взять, к примеру, меня. Как часто я бываю в нашем саду? До тех пор, пока в нем не созреют яблоки или абрикосы с грушами, я лишь наблюдаю его из своего окна. Мне нравится бывать рядом с моим цветником, в зоне отдыха, в беседке, люблю качаться в гамаке, устроенном между двумя старыми липами в стороне от сада, но вот там, куда нас повела Светлана Петровна, я бываю крайне редко.

Мы забрались в самую гущу сада.

– Вот эти ветки надо бы обрезать, но это уже осенью… – говорила наша садовница со знанием дела, пригибаясь под ветками. – Смотрите. Видите, тропинка, она идет как раз от калитки, вот по этой тропинке я и прихожу сюда. И вот здесь, смотрите, вот прямо здесь, у ствола яблони заметила что-то белое… Подошла, смотрю – фотография.

Светлана Петровна присела и подняла что-то с густой, давно не стриженной травы под деревом.

– Смотрите, зажигалка.

Я выхватила из ее рук зажигалку Сережи! Маленькая, черная с золотом, подарок Паравиных! Сердце мое забилось сильнее.

– Катя, что это? Значит, он все-таки здесь был?

– Выходит, что так. – Она как завороженная смотрела на зажигалку.

Со стороны ворот раздался автомобильный сигнал. Приехал Мишин, как я поняла.

– О фотографии ни слова, – предупредила я Светлану Петровну. – Катя, я не хочу, чтобы снова всплыла фотография. Думаю, одной зажигалки Мишину будет достаточно. Но как она оказалась в саду?

Мы выбрались из сада, я попросила Светлану Петровну остаться, чтобы побеседовать со следователем.

– Это из-за ограбления? – спросила она, заметно нервничая.

– Вообще-то Сергей Яковлевич пропал, десять дней уже как, – сказала я, и мои слова прозвучали как-то страшновато даже для меня. Я словно услышала себя со стороны. Десять дней – огромный срок!

– Как это пропал? – спросила она, но разговор пришлось прервать – по тропинке шел Мишин, с ним еще трое неизвестных мне мужчин.

5

– Интуиция мне подсказывает, что это ограбление не имеет ничего общего с исчезновением Сережи, – говорила я часом позже Кате.

Мишин сначала довольно долго допрашивал Светлану Петровну на террасе, в то время как другие люди осматривали дом, снимали отпечатки пальцев, рыскали по саду.

– Все ищут зацепку, а здесь – такое! Ограбление! Но, с другой стороны, я действительно не понимаю, как в саду могли оказаться мои фотографии, Сережина зажигалка… Да его сюда было не заманить! Катя, а ты как думаешь?

У меня сильно болела голова. Все-таки я выпила довольно прилично алкоголя, слушая Грушеньку и компанию. Сама не понимаю, как удалось так быстро протрезветь. Но пить хотелось адски. Катя приготовила мне домашний лимонад из лимонов, мяты и минеральной воды со льдом. За лимонами и кое-какими продуктами она съездила в магазин, предварительно уложив меня в постель. Не представляю, что бы я вообще делала без Кати.

Наконец Светлану Петровну отпустили, она заглянула ко мне в спальню, где расположились мы с Катей, и повторила свое обещание навести справки в деревне, у кого в саду появились три английские розы.

– Светлана Петровна, если заметите или узнаете что-то странное, что, по вашему мнению, может быть связано с этими преступлениями, пожалуйста, позвоните мне.

– Конечно, о чем речь!

– Да, и еще… – Уж не знаю почему, но иногда в самый неподходящий момент в моей голове срабатывает механизм, отвечающий за насущные, обыкновенные дела, никак не связанные с чувствами. Включается рассудок, желающий все привести в порядок. Так было и в тот раз: – Та зеленая лужайка перед домой, вы знаете, о чем я. Так вот, вы в курсе, что за ней ухаживает ландшафтная фирма. В садовом домике вы найдете газонокосилку, бензин и все необходимое. Полив там автоматический. Если вы справитесь, пострижете газон и будете следить за ним, я буду платить вам вдвое больше. Зачем платить какой-то фирме, когда можно заплатить вам.

– Я справлюсь, я видела эту газонокосилку. Она прекрасная! Такая же, как и у моих хозяев, только еще лучше! Спасибо!

– Это вам спасибо. – поблагодарив ее за все, дала я ей денег за работу плюс небольшую премию как бы за беспокойство, и мы распрощались.

– Как ты думаешь, она может быть причастна ко всему этому безобразию? – спросила я Катю.

– Уверена, что нет. Она хорошая женщина. Уж не знаю, как получилось, что судьба забросила ее сюда, в Лобаново, в чужой дом и сделала из нее садовницу, но держится она вполне достойно. Видно, что она много пережила и, скорее всего, либо осталась без жилья, либо сдает свою жилплощадь, чтобы как-то выжить. А может, помогает детям, откуда нам знать?

– Знаешь, Катя, вот сейчас, когда Сережа пропал, когда его нет и мы не знаем, что с ним, я никак не могу разобраться в своих чувствах. Меня сегодня, к примеру, так колотило там, у Мишина в кабинете и особенно в соседней «шпионской» комнате, что я представила, что я – фарфоровое хрупкое блюдо, которое сначала ошпаривают кипятком, потом опускают в ледяную воду, и наоборот… Еще немного, и я сломаюсь. Ну нельзя так с человеком. Постоянно спрашиваю себя, что же я такого сотворила в своей жизни, где нагрешила, что сейчас так страдаю. Неужели все, кто любит, так дорого платят за эту любовь? Да была бы она взаимная, можно было бы потерпеть, но Сережа меня никогда не любил.

– Думаю, что твой грех заключается в том, моя дорогая, что ты воспринимаешь Сергея как вещь. Тебе нет никакого дела до его чувств. Ты считаешь себя жертвой, потому что тратишь на него кучу бабок, а он изменяет тебе. А теперь представь себе, что испытывает он, когда пользуется твоими деньгами и при этом понимает, что его купили.

– Да все я понимаю. – Мне был уже неприятен этот разговор. Конечно, Катя была права. Чувства моего мужа занимали меня меньше всего. Важным для меня было обладание. Я платила. Значит, имела право обладать. Вот просто посадить его в кресло перед собой и смотреть, смотреть… До головокружения, до обморока.

– А что мне нужно было сделать, как поступить, чтобы он не страдал? Отпустить его на все четыре стороны и пообещать, что буду регулярно переводить ему необходимую сумму на его счет? Вот тогда он будет счастливым?

– Да. Ты же его любишь, значит, желаешь ему счастья.

– Но не до такой же степени!

– Ната, дорогая, но жизнь так устроена… Ты хочешь, чтобы в твоей жизни наступило равновесие, чтобы все было по-справедливому, но справедливости нет вообще!

– Как это?

– Если бы, к примеру, твой отец не оставил тебе ресторан и ты не смогла бы реализовать себя как ресторатор, как бы тогда сложилась твоя судьба?

– Не знаю. Думаю, что никак не сложилась бы. Учитывая, что я некрасива, что мужчинам не нравлюсь, и это при том, что за моим лицом и телом следят настоящие волшебники, что я одеваюсь в дорогую одежду, что все мои украшения сверкают бриллиантами, то можно себе представить, какой я была бы в дешевых тряпках, без маникюра, с помадой за рубль…

– Включи фантазию. Вот чем бы ты тогда занималась? Где жила бы, если бы родители не оставили тебе жилье?

– В каком-нибудь общежитии. Сожительствовала бы с каким-нибудь шофером или слесарем, может, курила бы и пила. Жрала бы жареную картошку, заедая ее хлебом, растолстела бы еще больше… Уф, мне от представленного дурно стало…

– Вот-вот, и я о том же. А теперь представь жизнь своего Сережи – без денег, но с амбициями и не без таланта. И тут судьба ему предлагает нежную дружбу с тобой, с человеком, который ради него, ради его улыбки и поцелуя одарит его всеми земными благами… Он обыкновенный человек со своими слабостями, он принял тебя как подарок судьбы, понимаешь?

– Катя, что ты такое вообще говоришь? Какой подарок? И вообще, ты на чьей стороне: на его или на моей?

– Просто захотела открыть тебе глаза на объективные вещи. Вот мы все думаем, что с ним что-то случилось, и предполагаем худшее, так? А что, если с ним случилось что-то очень хорошее, невероятное – он влюбился!

– А мне-то что делать? – спросила я, совсем уже не понимая, куда клонит Катя. – Думаешь, если бы я его отпустила, он бы не пропадал?

– Если хочешь знать мое мнение, он был здесь, на твоей даче, и не один. Думаю, те фотографии, где ты с ним, ему принес в клюве человек, которого он нанял специально для таких дел… Возможно, Сергей предполагал, что у тебя кто-то есть, но вместо того, чтобы доставить компромат, сыщик принес фотографии, где ты вместе с самим Сергеем. Может, этот сыщик поручил проследить за тобой своему помощнику. Какому-нибудь неопытному парнишке, который не знает Сергея в лицо. Вот он и проследил… Откуда ему знать, жена ты ему или нет?

– Постой. Но фотографии нашли в саду, как они там оказались?

– Говорю же, он мог приехать в Лобаново с девушкой, а фотографии были у него в машине или в доме. Чтобы девушка случайно на них не наткнулась, он и выбросил их в саду. А иначе как объяснить, что они были под яблоней, в укромном месте?

В дверь постучали. Снова Мишин. Делает вид, что работает в поте лица, ищет грабителей. Надо же как-то отрабатывать гонорар.

Мишин вошел. По его виду я поняла, что что-то случилось. Я поднялась на постели, устремив на него взгляд. Замерла в ожидании. И вдруг в какой-то момент я поняла, что то чувство, что я сейчас испытываю, сродни тому чувству, что я придумала себе, когда мысленно расправилась с мужем и в какой-то миг осознала, что его нет. Странное чувство невосполнимой потери и одновременно облегчения. А еще страха, животного, ледяного, сметающего все хорошее на своем пути и обрекающего меня на страдания до конца моих дней.

– Мы нашли его, – сказал Мишин. – Он здесь неподалеку, в лесу.

Невидимая рука плотно сжала мой рот. Я не могла говорить. Я только сидела на кровати и смотрела на Мишина.

– Ната. – Катина рука легла на мое плечо. – Ната…

Как часто ее рука ложилась на мое плечо, то остужая меня, то согревая.

Я медленно повернула голову в ее сторону и увидела бледное лицо. Вероятно, и у меня в тот момент было такое же белое, обескровленное лицо.

– Он мертв? – Катя как будто подслушала мои мысли.

– Да. Мы случайно нашли тело. Там свежее захоронение в лесу.

Тропинка, по которой Светлана Петровна добиралась до нашего сада по небольшому лесочку, оказалась последней дорогой для моего мужа.

Тело раскопали моей садовой лопатой.

– Как вы нашли-то? – спрашивала Катя, пока я, прислонившись к дереву, стояла, глотая ртом воздух.

– Заметили монеты на траве, потом пуговицу. Люблю я эти пуговицы, – вдруг произнес Мишин, забывшись, что стоят перед разрытой могилой. Для него пуговицы – реальные улики или следы. – Вот, видите, на вашем муже пиджак с такими же пуговицами. Тело тащили по тропинке, дальше по траве, чтобы зарыть под кустами. Да и ветки еловые как-то словно наспех побросали, спешили, видно.

Я стояла и смотрела на труп своего мужа. Тело лежало на боку, лицо было присыпано землей, но я точно знала, что это он, еще до того, как эксперт очистил лицо от комьев грязи. На его прекрасном теле, которое я так любила и которое он время от времени дарил своим любовницам, была та самая одежда, в которой я видела его последний раз, только на белом тонком свитере был еще и черный бархатный жакет с золотыми пуговицами. Пижонище! Убийцам или грабителям (никто пока не знал, сколько человек участвовало в преступлениях) даже в голову не пришло, что пуговицы на пиджаке могут быть из чистого золота. И этот пиджак – тоже подарок Саши Паравиной, очевидно, так же, как и я, безответно влюбленной в Сережу.

– Сомнений быть не может, это тело вашего мужа? – на всякий случай спросил Мишин.

– Да, это он, – кивнула я, чувствуя, как сводит шею, как ломит и болит где-то в шейных позвонках, словно голова готовится отделиться от туловища и покатиться по тропинке, по той самой тропинке, которую Сережа мой, думаю, и не видел, поскольку был мертв.

– Как он умер? – спросила я эксперта, переворачивающего тело. Мне казалось, что я во сне, а потому могу делать и спрашивать все что угодно. – Он не страдал?

– Его застрелили прямо в сердце, – ответил, не поднимая головы, – вот видите!

Под черным бархатом большая часть белого свитера была бурой от запекшейся крови.

– Но как он здесь оказался? Он не любил здесь бывать и называл этот дом моей вотчиной, – зачем-то сказала я.

– Ната, пойдем уже. – Катя взяла меня под локоть и повела в сторону калитки. – Не будем мешать.

– Катя, что теперь будет? Кто его убил? За что? А может… – Я остановилась и посмотрела ей в глаза. – Может, ты думаешь, что это я?

– Не говори глупостей! – возмутилась моя подруга и обняла меня. – И вообще, забудь обо всем этом. Мало ли кто что представляет себе, фантазирует. Быть может, я, окажись на твоем месте, давно бы уже привела приговор в исполнение. Но ты у нас девушка терпеливая…

Я понимала, что она специально отвлекает меня, что она напугана не меньше моего, но переживает не за смерть Сережи, а за меня, боится, как бы я не свихнулась.

– Катя, я в порядке, – сказала я. – Думаю, что нам лучше уехать в Москву. У меня голова не поворачивается в сторону леса, я вижу его…

Мишин сказал, что я просто должна вернуться в Москву, и эта его уверенность, с которой он мне это сказал, навела меня на мысль, что ему без меня будет легче и проще работать.

– Он меня отпустил, Катя.

Я зашла на кухню, нашла в холодильнике бережно спрятанную на холод водку, закуску.

– Я не пьяница, не алкоголичка, но чувствую, что мне надо выпить. Голова раскалывается почему-то.

– Я бы и сама хряпнула, – вздохнула Катя. – Но я за рулем.

Она сама заботливо протянула мне хрустальную рюмку, я плеснула туда холодной водки и выпила, закусила ломтиком лимона, затем съела подсохший бутерброд с икрой. Затем повторила это еще дважды.

– Все, теперь поехали, – сказала я. – У меня дела.

На самом деле мне просто захотелось остаться одной. В своей квартире, чтобы все осмыслить и понять, что же произошло в моей жизни: радоваться мне или умирать от горя.

– Ты точно справишься? – спросила меня Катя, проводив до самых дверей моей московской квартиры. – Надеюсь, ты не наделаешь глупостей?

– Катя, говорю же, я в порядке. В относительном, конечно, порядке. Все-таки убит мой муж. Любимый. – Я почувствовала, как голос мой дрогнул. – Тебе лучше уйти.

– Можно я буду тебе звонить время от времени?

– Нет. Возможно, я приму снотворное и лягу спать.

– Снотворное? – Она посмотрела на меня с подозрением. – Надеюсь, ты не жахнешь целую пачку?

– Нет. От силы две таблетки приму. Чтобы уж сразу уснуть.