Помоги проекту - поделись книгой:
Роальд Даль
ЗВУКОВАЯ МАШИНА
Однажды жарким летним вечером Клаузнер прошёл через ворота, обогнул дом и очутился в саду. Добравшись до маленького деревянного сарайчика, он отпер дверь и закрыл её за собой.
Стены внутри были некрашеные. Слева стоял длинный деревянный верстак, а на нём среди груды проводов и батарей, среди острых инструментов чернел ящик длиною фута в три, похожий на детский гробик.
Клаузнер подошёл к ящику. Крышка у него была поднята; Клаузнер наклонился и начал копаться в бесконечных цветных проводах и серебряных трубках. Он схватил лежавший рядом листок бумаги, долго рассматривал, положил обратно, заглянул в ящик и снова стал перебирать провода, осторожно подёргивая их, чтобы проверить соединения, переводя взгляд с листка на ящик и обратно, проверяя каждый провод. За этим занятием он провёл почти час.
Потом он взялся за переднюю стенку ящика, где было три шкалы, и начал настройку. Следя за механизмом внутри, в то же время он тихонько говорил сам с собой, кивал головой, иногда улыбаясь, между тем как его пальцы продолжали быстро и ловко двигаться.
— Да… да… Теперь вот это… — говорил он, скривив рот. — Так, так… Но так ли? Да, а где моя схема?.. Ах, вот… Конечно… да, да… Всё правильно… А теперь… Хорошо… Да… Да, да, да…
Он весь ушёл в работу, движения у него были быстрыми, чувствовалось, что он сознаёт важность своего дела и едва сдерживает возбуждение.
Вдруг он услышал, что по гравию кто-то идёт, выпрямился и быстро повернулся. Дверь открылась, вошёл человек. Это был Скотт. Всего лишь доктор Скотт.
— Ну и ну, — произнёс доктор. — Так вот куда вы прячетесь по вечерам!
— Привет, Скотт, — сказал Клаузнер.
— Я проходил мимо и решил — зайду-ка узнаю, как вы себя чувствуете. В доме никого не было, и я прошёл сюда. Как сегодня ваше горло?
— Всё в порядке. Прекрасно.
— Ну, раз уж я здесь, я мог бы и сам взглянуть.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я здоров. Совершён-но здоров.
Доктор ощутил некоторую напряжённость. Он взглянул на чёрный ящик на верстаке, потом на Клаузнера.
— Вы так и не сняли шляпу, — заметил он.
— Да неужели? — Клаузнер поднял руку, стянул шляпу и положил её на верстак.
Доктор подошёл поближе и наклонился, чтобы заглянуть в ящик.
— Что это? — спросил он. — Вы монтируете приёмник?
— Нет, так кое-что мастерю.
— Что-то довольно сложное.
— Да.
Клаузпер, казалось, был возбуждён и озабочен.
— Но что же это такое? — снова спросил доктор.
— Да есть тут одна идея.
— Но всё же?
— Кое-что, воспроизводящее звук, и только.
— Бог с вами, дружище! Да каких только звуков за целый день работы вы не наслушаетесь?!
— Я люблю звуки.
— Похоже на то, — доктор направился было к двери, но обернулся и произнёс: — Ну, не буду больше вам мешать. Рад слышать, что у вас всё в порядке.
Но он продолжал стоять и глядеть на ящик, очень за интересованный тем, что мог придумать его чудак-пациент.
— А в самом деле, для чего эта машина? — спросил он. — Вы пробудили во мне любопытство.
Клаузнер посмотрел на ящик, потом на доктора. Наступило недолгое молчание. Доктор стоял у двери и, улыбаясь, ждал.
— Хорошо, я скажу, если уж вам так интересно.
Снова наступило молчание, и доктор понял, что Клаузнер не знает с чего начать. Он переминался с ноги на ногу, трогал себя за ухо, смотрел вниз и наконец медленно заговорил:
— Дело в том… принцип тут очень простой. Человеческое ухо… Вы ведь знаете, что оно не слышит всего; есть звуки, высокие или низкие, которые наше ухо не в состоянии уловить.
— Да, — произнёс доктор. — Это так.
— Ну, вот, короче говоря, мы не можем услышать высокого звука с частотой свыше 15 тысяч колебаний в секунду. У собак слух гораздо тоньше, чем у нас. Вы знаете, наверно, что можно купить свисток, издающий такие высокие звуки, какие вы сами не услышите. А собака тотчас же услышит.
— Да, я когда-то видел такой свисток, — подтвердил доктор.
— Конечно, есть звуки и ещё более высокие, выше, чем у этого свистка! На самом деле это вибрации, но я привык называть их звуками. Разумеется, вы тоже не можете их услышать. Есть и ещё более высокие, ещё и ещё бесконечная последовательность звуков… Миллион колебаний в секунду… и так далее, насколько хватит чисел. Это значит — бесконечность… вечность… за пределы звёзд…
С каждой минутой Клаузнер всё больше оживлялся. Он был тщедушным, нервным, его руки находились в непрестанном движении, большая голова склонялась к левому плечу, словно у него но хватало сил держать её прямо. Лицо его было безбородое, бледное, почти белое, он носил очки в железной оправе. Выцветшие серые глаза смотрели озадачивающе, отрешённо. Это был слабый, жалкий человечек, блёклая человеческая моль. И вдруг она забила крылышками и ожила. Доктор, глядя в это странное бледное лицо, в выцветшие серые глаза, почувствовал в этом чудаке что-то неизмеримо чуждое, словно дух его витал где-то очень далеко от тела.
Доктор ждал. Клаузнер вздохнул и крепко стиснул руки.
— Мне кажется, — продолжал он теперь уже гораздо свободнее, — что вокруг нас существует целый мир звуков, которые мы не можем слышать. Возможно, там, в неуловимо высоких сферах, раздаётся музыка, полная изысканных гармонических созвучий и страшных, режущих ухо диссонансов. Музыка столь могучая, что свела бы пас с ума, если бы мы только могли её услышать. А может быть, там нет ничего…
Доктор всё ещё стоял, держась за ручку двери.
— Вот как, — произнёс он. — Так вы хотите это проверить?
— Не так давно, — продолжал Клаузнер, — я построил простой прибор, доказывающий, что существует множество не слышимых нами звуков. Частенько я наблюдал, как стрелка прибора отмечает в воздухе звуковые колебания, в то время как я сам не слышал ничего. Это именно те звуки, которые я мечтаю услышать. Хочу узнать, откуда они и кто или что их издаёт.
— Так эта машина па верстаке и позволит вам их услышать? — спросил доктор.
— Может быть. Кто знает? До сих пор мне это не удавалось. Но я внёс в неё кое-какие изменения. Сейчас их нужно опробовать. Эта машина, — он прикоснулся к ней, — способна улавливать звуки, слишком высокие для человеческого уха, и преобразовывать их в слышимые нами.
Доктор взглянул на чёрный, продолговатый, гробообразный ящик.
— Значит, вы хотите перейти к эксперименту?
— Да.
— Ну, что ж, желаю удачи. — Он взглянул на часы. — Боже мой, я должен спешить! До свидания.
Дверь за доктором закрылась.
Какое-то время Клаузнер возился с проводкой внутри чёрного ящика. Потом он выпрямился и взволнованно прошептал:
— Ещё одна попытка… Вынесем наружу… тогда, может быть… может быть… приём будет лучше.
Он открыл дверь, взял ящик, не без труда вынес его в сад и осторожно опустил на деревянный столик на лужайке. Потом принёс из мастерской пару наушников, включил их и поднёс к ушам. Движения его были быстрыми и точными. Он волновался, дышал шумно и торопливо, открыв рот. Порой он снова начинал заговаривать сам с собой, утешая и подбодряя себя, словно боялся и того, что машина не сработает, и того, что она будет работать.
Он стоял в саду возле деревянного столика, бледный, маленький, худой, похожий на высохшего, старообразного ребёнка в очках. Солнце село. Было тепло, безветренно и тихо. С того места, где Клаузнер стоял, он видел через низкую ограду соседний сад. Там ходила женщина, повесив через плечо корзинку для цветов. Какое-то время он машинально наблюдал за ней. Потом повернулся к ящику на столе и включил свой прибор. Левой рукой он взялся за контрольный переключатель, а правой — за верньер, передвигавший стрелку на полукруглой шкале, вроде тех, какие бывают у радиоприёмников. На шкале виднелись цифры — от пятнадцати тысяч до миллиона.
Он снова нагнулся над машиной, склонивши голову набок и внимательно прислушиваясь, а потом правой рукой начал поворачивать верньер. Стрелка медленно двигалась по шкале В наушниках время от времени слышалось слабое потрескивание — голос самой машины. И больше ничего.
Прислушавшись, он ощутил что-то странное. Будто его уши вытянулись, поднялись вверх и будто каждое соединено с головой тонким, жёстким проводом, который всё удлиняется, а уши уплывают всё выше и выше, к некоей таинственной, запретной области ультразвуков, где они никогда ещё не были и, по мнению человека, не имеют права быть.
Стрелка продолжала медленно ползти по шкале. Вдруг он услышал крик страшный, пронзительный крик. Вздрогнул, уронил руки, опёрся о край стола. Огляделся, словно ожидая увидеть существо, испустившее этот вопль. Но вокруг не было никого, кроме женщины в соседнем саду. Кричала, конечно, не она. Нагнувшись, она срезала чайные розы и клала их в корзинку.
Крик повторился снова — зловещий, нечеловеческий звук, резкий и короткий. В этом звуке был какой-то минорный, металлический оттенок, какого Клаузнер никогда не слышал.
Клаузнер снова огляделся, пытаясь понять, кто же кричит. Женщина в саду была единственным живым существо в поле его зрения.
Он увидел, как она нагибается, берёт в пальцы стебель розы и отрезает его ножницами. И снова услышал короткий вопль.
Крик раздался как раз в то мгновение, когда женщина перерезала стебель.
Она выпрямилась, положила ножницы в корзинку и собралась уходить.
— Миссис Саундерс! — громко, в волнении закричал Клаузнер. — Миссис Саундерс!
Обернувшись, женщина увидела своего соседа, стоявшего на газоне, странную фигуру с наушниками на го лове, размахивающую руками; он окликнул её таким пронзительным голосом, что она даже встревожилась.
— Срежьте ещё одну! Срежьте ещё одну, скорее, прошу вас!
Она стояла, словно окаменев, и всматривалась в него. Миссис Саундерс всегда считала, что её сосед большой чудак. А сейчас ей казалось, что он и вовсе сошёл с ума. Она уже стала прикидывать, не побежать ли ей домой, чтобы вызвать мужа. «Но нет, — подумала она, — уж доставлю ему такое удовольствие».
— Конечно, мистер Клаузнер, если вам так хочется. Она взяла ножницы из корзинки, наклонилась и срезала розу.
Клаузнер снова услышал в наушниках этот необычный вопль. Он сорвал наушники и подбежал к ограде, разделявшей оба сада.
— Хорошо, — произнёс он. — Достаточно. Но больше не нужно. Умоляю вас, больше не нужно!
Женщина замерла, держа в руке срезанную розу, и смотрела на него.
— Послушайте, миссис Саундерс, — продолжал он. — Я сейчас скажу вам такое, что вы и не поверите.
Он опёрся на ограду и сквозь толстые стёкла очков стал всматриваться в лицо соседки.
— Сегодня вечером вы нарезали целую корзинку роз. Острыми ножницами вы кромсали плоть живых существ, и каждая срезанная вами роза кричала самым необычным голосом. Знали ли вы об этом, миссис Саундерс?
— Нет, — ответила она. — Конечно, я ничего не знала.
— Так вот, это правда. — Он старался совладать со своим волнением. — Я слышал, как они кричали. Каждый раз, когда вы срезали розу, я слышал крик боли. Очень высокий звук — примерно 132 тысячи колебаний в секунду. Вы, конечно, не могли его услышать, но я — я слышал.
— Вы и вправду его слышали, мистер Клаузнер? — Она решила как можно быстрее ретироваться.
— Вы скажете, — продолжал он, — что у розового куста нет нервной системы, которая могла бы чувствовать, нет горла, которым можно было бы кричать. И вы будете правы. Их нет. Во всяком случае, таких, как у нас. Но откуда вы знаете, миссис Саундерс… — Он перегнулся через ограду и шёпотом взволнованно заговорил: — Откуда вы знаете, что розовый куст, у которого вы срезаете веточку, не ощущает такой же боли, как вы, если бы вам отрезали руку садовыми ножницами? Откуда вы это знаете? Куст живой, разве не так?
— Да, мистер Клаузнер. Конечно, так. Доброй ночи. Она быстро повернулась и побежала к дому. Клаузнер вернулся к столу, надел наушники и опять принялся слушать. Снова он слышал только неясное потрескивание и жужжание самой машины. Наклонился, двумя пальцами взял за стебелёк белую маргаритку, росшую на газоне, и медленно тянул, пока стебелёк не оторвался.
С того момента, как он начал тянуть, и пока стебелёк не оторвался, он слышал — явственно слышал в наушниках — странный, тонкий, высокий звук, какой-то совсем неживой. Он взял ещё одну маргаритку, и снова повторилось то же. Он снова услышал крик, но на этот раз не был уверен, что в нём выражается боль. Нет, это была не боль. Скорей удивление. Но так ли? Похоже, что в этом крике не ощущалось никаких эмоций, знакомых человеку. Это был попросту крик, бесстрастный и бездушный звук, не выражающий никаких чувств. Так было и с розами. Он ошибся, назвав этот звук криком боли. Куст, вероятно, не ощущал боли, а что-то другое, неизвестное нам, чему нет даже названия.
Он выпрямился и снял наушники. Сгущались сумерки, и только полоски света из окон прорезали темноту.
На следующий день Клаузнер вскочил с постели, чуть только рассвело. Он быстро оделся и кинулся прямо в мастерскую. Взял машину и вынес, прижимая к груди обеими руками. Идти с такой тяжестью было трудно. Он миновал дом, открыл калитку и, перейдя улицу, направился к парку.
Там он остановился и огляделся, потом продолжил путь. Дойдя до огромного бука, остановился и поставил ящик на землю, у самого ствола. Быстро вернулся домой, взял в сарае топор, принёс в парк и тоже положил у ствола дерева.
Потом он снова огляделся, явно нервничая. Вокруг никого не было. Стрелка часов приближалась к шести.
Он надел наушники и включил прибор. С минуту прислушивался к уже знакомому топкому жужжанию. Потом поднял топор, пошире расставил ноги и изо всех сил ударил по стволу дерева. Лезвие глубоко ушло в кору и застряло. В самый момент удара он услышал в наушниках необычайный звук. Этот звук был совершенно новый, не похожий ни па что, до сих пор слышанное. Глухой, гулкий, низкий звук. Не такой короткий и резкий, какой издавали розы, но протяжный, как рыдание, и длившийся не менее минуты; наибольшей силы он достиг в момент удара топором и постепенно затихал, пока вовсе не исчез.
Клаузнер в ужасе вглядывался туда, где топор глубоко ушёл в толщу дерева. Потом осторожно взялся за топор, высвободил его и бросил наземь. Прикоснулся пальцами к глубокой ране па стволе и, стараясь сжать её, шептал:
— Дерево… ах, дерево… прости… мне так жаль… но это заживёт, обязательно заживёт…
С минуту он стоял, опершись на ствол, потом повернулся, побежал через парк и исчез в своём доме. Подбежал к телефону, набрал номер и стал ждать. Он услышал гудок, потом щелчок — взяли трубку — и заспанный мужской голос;
— Алло, слушаю!
— Доктор Скотт?
— Да, это я.
— Доктор Скотт, вы должны сейчас же прийти ко мне.
— Кто это?
— Клаузнер. Помните, я вам вчера рассказывал о своих опытах и о том, что надеюсь…
— Да, да, конечно, но в чём дело? Вы заболели?
— Нет, я здоров, но…
— Полседьмого утра, — сказал доктор, — а вы мне звоните, хотя здоровы.
— Приходите, сэр. Приходите поскорее. Я хочу, чтобы кто-нибудь это услышал. Иначе я с ума сойду! Я просто не могу поверить, что…
Поделиться книгой: