Наследница

— И если Гена прав, Александра снова у вас, вы же понимаете, что мы этого так не оставим? Вы не можете держать ее вечно. Она теперь наследница империи, мы сделаем все, чтобы она смогла вступить в свои права. От этого зависит слишком много жизней. Я даю вам три дня, а потом доходчиво объясняю господину следователю, почему Александры не было на похоронах отца и вообще, где находится в такой момент его дочь. А вот тогда-то, вам я не завидую. Мы не враги… Пока. Пока вы невиновны, мы готовы к диалогу, но если только выяснится, что это ваших рук дело, я лично сделаю все, чтоб вы ответили и за убийство, и за похищение.

— Ты попал, Самарский.

— Заткнись! — Эдуард рявкнул на вдруг ожившего Светличного так, что тот даже отступил. — Я надеюсь, мы поняли друг друга, Ярослав Анатольевич. Полагаю, на поминальный обед вас не ждать?

Не сказав больше ни слова, Яр развернулся в сторону ворот. Он хотел доказать свою невиновность. Очень хотел. Иначе, прахом пойдет все — бизнес, жизнь, имя. Но еще больше оградить от всего этого Сашу.

* * *

Ярослав ушел, оставив Сашу наедине с собой. Она точно знала, что его в квартире нет, каким-то образом чувствовала, а вот встать и проверить права ли — не было сил. Весь остаток этих самых сил она потратила на свою последнюю тираду, не принесшую никакого результата. Скала, непробиваемая скала досталась ей в противники. Его самообладание не могло пробить ничто, ни слово, ни действие, ни чувство. И она ему все равно не поверила. Не понимала, зачем он это сказал, но верить отказывалась.

Закрыв глаза, девушка в сотый раз представляла себе одно и то же. В отца стреляют, он сползает на землю, а потом, когда она уже не может увидеть, что происходит за стеной из людей, его спасают. Спасают по разному, иногда люди там, иногда уже скорая, это не важно. Главное — что его спасают.

Вспомнив кровавые следы на асфальте, увиденные лишь мельком, Саша почувствовала, как к горлу снова подкатывает тошнота. Добежать до туалета силы были всегда, появлялись из ниоткуда и так же пропадали, стоило опуститься на холодный кафель в ванной.

Нет. Кровь — это не верный признак смерти. Даже при ужасных кровопотерях людей спасают. Значит, и его спасли.

Поднявшись с пола, Саша заставила себя вернуться в спальню, чтобы снова лечь, снова устремить взгляд в потолок или закрыть глаза вообще, а потом думать-думать-думать, пока опять не станет тошно, в прямом смысле. В комнате творился полнейший кавардак, в последнем приступе бешенства, она перевернула все вверх дном. Относительно свободной оставалась лишь кровать. Еле плетясь обратно к ней, Саша наступила на что-то твердое. Не обратила бы никакого внимания, но висящий под потолком телевизор вдруг заработал.

«Давно столицу не поражало, как молнией такое громкое убийство. Титов Константин был убит прицельным выстрелом в спину позавчера у входа в здание его же компании. Неужели мы возвращаемся в лихие девяностые? Бизнесмену не смогла помочь ни усиленная в последнее время охрана, ни прибывшая практически сразу скорая. Так что это было? Бизнесовые разборки, следствие личной неприязни или нелепая случайность?»

Посреди экрана стояла девушка, которой, кажется, даже мигать не надо, так широко у нее открыты глаза. Тон абсолютно будничный, словно она каждый день просвещает людей о подобном. Застыв на месте, Саша продолжала смотреть на экран, не до конца еще осознавая, что же там происходит.

«Проститься с большим человеком для города, пришли многие известные люди, бизнесмены, политики, артисты.»

Картинка меняется, на фоне идущей куда-то толпы журналистка останавливает мужчину. Саша даже не сразу вспомнила, где и когда его видела — какая-то шишка из Министерства.

«— Это большая утрата, сложно сейчас найти человека, готового с такой же самоотдачей положить жизнь на осуществление мечты десятков тысяч семей. Мы приложим все усилия, чтобы убийство было расследовано быстро и эффективно.»

Картинка снова меняется, огромная гора цветов, бордовых роз, закрывает собой большую часть экрана.

«Мы приносим свои соболезнования семье Константина Титова, будем следить за дальнейшим развитием событий в этом, несомненно, резонансном деле.»

Гора цветов начала тускнеть, а вот на первый план вышла фотография… Папа фотографировался так для какого-то журнала, Саша сейчас уже не вспомнит даже для какого. Стоит вполоборота, одна рука в кармане, а другая вольно спускается вдоль туловища, на лице — беззаботная улыбка, которая появлялась лишь на «нужных» фотографиях. А правый нижний угол опоясан черной лентой.

«А мы переходим к новостям культуры…»

— Боже, — Саша выдохнула слово, опять оседая на пол. Он не просто погиб, его похоронили. Ее отца похоронили. Зарыли в землю, оставив только память…

— Саша, все хорошо? — из-за двери послышался голос Артема.

— Да, — да, все, несомненно, хорошо. Ведь хуже быть не может, а значит, вот сейчас будет лучше… Или сейчас… Или, может, сейчас?

— Тебе что-то принести?

— Нет.

Мужчина по ту сторону двери замялся, не решаясь ни войти, ни оставить ее в покое.

— Я могу войти?

— Нет. Не надо. Я сплю, — Саша нащупала давящий в колено пульт, выключила телевизор. Наверное, именно этот звук привлек внимание Артема.

— Если что-то надо — зови, — постояв еще пару секунд под дверью, он отошел, так и не решившись заглянуть.

Сколько литров слез она выплакала уже в этих стенах? Больше, чем за всю свою никчемную жизнь. Ребенок, брошенный родной матерью, ради любовника. Дочь, недостойная отца, неспособная удовлетворить его не слишком-то и заоблачные требования. Неудачница в отношениях, учебе, жизни в целом. А теперь, еще и оторвавшаяся от якоря лодка. Якорь был ей не по размеру, мощный, способный выдержать по меньшей мере фрегат, не то, что какую-то дырявую лодочку, якорь, который никогда не даст течению унести тебя в открытый океан, где слишком опасно. Он был, а теперь его нет.

Она пыталась делать вид, что это неправда все дни, проведенные тут. Пыталась так старательно, что смогла поверить, а теперь… Отец умирал сейчас для нее уже во второй раз. Только теперь не было поблизости Самарского, которого можно ненавидеть и одновременно хвататься за него, как за последнюю надежду. До крови прикусив кулак, Саша молча разрыдалась.

Как же больно, кажется, все внутри выжигается, печет, разъедает. Всепоглощающая желчь распространяется из груди по всему организму и нет сил с ней бороться, а главное — желания нет. Хочется умереть, если он умер, хочется пойти следом, за своим якорем. Отрываясь, он проделал огромную дыру в дне лодки, ей самой не выжить, а воды слишком много, чтоб получилось вычерпать ее ладошами. Как же больно…

* * *

Уже за воротами кладбища, Ярослава настигла еще одна встреча. Дима, как назло куда-то подевался, а разыскивая друга, Яр натолкнулся на пристальный взгляд приближающегося Данилова.

— Ну и что вы устроили? — он явно не считал нужным церемониться с потенциальным убийцей.

— Я спешу, если у вас что-то важное, вызывайте к себе.

— Вызову. Не сомневайтесь. Только понять хочу, вы правда не понимаете, что вам светит или это такая защитная реакция? Зачем вы все усложняете?

— Конкретно, — Яр зло блеснул глазами на мужчину.

Черти что, Николай всегда пытался слушать свой внутренний голос, он практически никогда не ошибался в своих суждениях, и вот теперь почему-то хотел помочь этому самоуверенному придурку и одновременно дать по голове за то, что он так упирается.

— Конкретно. Ваш вопрос, мой ответ.

— С кем вы разговаривали на похоронах?

— Со многими.

— Когда отошли.

— Шутов Аристарх Павлович. Имя знакомое? Еще один конкурент Титова. Тоже мог его убить, как и я. Один минус — его не было тогда на парковке. Хотя подождите… — Яр приложил палец к губам, делая вид, что над чем-то задумался. — Ведь быть рядом с убитым совсем не обязательно тому, кто убийство заказал! Я спешу, — кивнув появившемуся наконец-то Диме, Ярослав сел в машину.

Оказавшись на пороге квартиры, он сбросил треклятые очки, пропахшее кладбищной сыростью пальто. Хотелось побыстрей отмыться от всего этого и хоть ненадолго забыть, в какой заднице они все оказались. За окном уже темно, в квартире тихо так, будто тут никого нет.

— Артем?

— Да, — охранник откликнулся из гостиной.

— Что ты делаешь? — Яр застал бодигарта заглядывающим из-за гардины в окно. Свет в комнате выключен, учитывая, что они находятся на последнем этаже, их вряд ли могут заметить снизу…

— Ничего, просто показалось, что за вами кто-то ехал. Видите машину? — Ярослав подошел, заглянул в ту же щель. — Думал, может, следят. А потом оттуда вышла семейная пара, зашла в подъезд, — Артем грустно улыбнулся. — Мы скоро станем шизофрениками, Ярослав Анатольевич.

— Если бы только шизофрениками… Это меньшее, что нам угрожает. Ты заходил? — Яр кивнул на дверь, под которой сочился свет.

— Когда заглядывал в последний раз, она спала. Включала телевизор.

— Хорошо, — Яру сложно было представить, чтоб она так решила развлечься, но это уже шаг в сторону от апатии. — Спасибо, Артем.

— Не за что, — пожав Самарскому руку, Артем пошел в прихожую. Кажется, сегодня у него будет первый выходной после возвращения. Даже не выходной, просто первая ночь для сна.

Когда-то, еще во французском доме, Ярослав как-то думал о том, что будет, когда они вернутся в реальность. Вариантов было множество, но никогда воображение не заводило его в такой глухой угол. Он был счастлив, впервые переступив порог этой квартиры. Собственной квартиры в самолично построенном доме. Он хотел когда-то именно сюда привести ту, ради которой и стремился добиться в жизни всего, еще будучи с ней незнакомым. Он хотел, чтоб при этом в ее глазах лучилось счастье, а получилось все совершенно не так.

Боясь, что Саша спит, Яр очень аккуратно открыл дверь. Он просто хотел увериться, что она есть, она тут, она борется с ним, а значит, со своим горем. Он открыл дверь именно тогда, когда Саша перестала бороться…

* * *

— Что ты творишь? — Саша уже почти успела поднести горсть таблеток к губам, когда Ярослав ударил ее по руке. Несколько десятков белых колесиков разлетелись по комнате. — Что ты делаешь, Саша? — ее схватили за плечи, сильно тряхнули. Он, наверное, хотел, чтоб она пришла в себя, поняла, что собиралась сделать и раскаялась, но у него не получилось.

Так будет проще, так будет правильно. Надо смотреть правде в глаза, вряд ли человек, которого она оплакивает, мог попасть в рай, куда самоубийцам дорога заказана. Она не хотела умирать, просто жить тоже сейчас не хотелось. Ради чего? Кто заметит, что ее не стало? Кто обронит хоть одну слезу? Она не нажила за всю свою жизнь ни врагов, ни друзей, которые смогли бы удержать ее от шага в никуда.

— Посмотри на меня, — кажется, он собирался любой ценой достучаться до разума, скрытого сейчас так далеко под двойной оболочкой боли и безразличия. — Я не позволю тебе это сделать, поняла? Никогда. Ты будешь жить! Не смей даже думать об этом!

— Отпусти, — Саша попыталась сбросить стискивающие до боли руки, тормошащие, не дающие с головой уйти в себя.

— Не смей! Слышишь? Даже думать не смей! — чего бы это ему не стоило, он заставит ее выбросить из головы мысли о самоубийстве.

— Отстань, ты все равно когда-то не уследишь, — она попыталась разжать мужские пальцы, опять не получилось. — Зачем я тебе? Зачем ты вечно мне мешаешь? — Саша бросила тоскливый взгляд на россыпью лежащее на полу снотворное. Она нашла его в ванной. Не помнила, когда заснула, но проснулась с четким пониманием, что именно надо сделать, чтоб стало легче. Почти получилось.

— Я люблю тебя, дура! Люблю! — признаваться в любви принято не так. Желательно, делать это при свечах, под легкую музыку или можно попытаться под проливным теплым летним дождем, или на третьем уровне Эйфелевой башни, откупорив бутылку шампанского. Но значение эти слова имеют именно сейчас, в перевернутой вверх дном комнате, с разлетевшимся по всем углам снотворным, девушке, чьи глаза опухли от слез.

Слова дошли до нее не сразу, слишком много преград она поставила между собой и миром вокруг, но когда дошли…

— Что? — в горле пересохло.

— Я люблю тебя, Саша.

— Зачем ты это… — ей казалось, она успокоилась, на душе было так хорошо, когда она уверенными движениями набирала в ладонь снотворное, когда наполняла стакан водой, когда считала про себя до десяти прежде, чем начать по одной глотать таблетки, а сейчас дыхание снова участилось. — Зачем ты это говоришь сейчас?

— А когда? Хочешь, чтоб я сказал это над твоей могилой? Он умер, Саша. Умер, — Яр разложил слово по слогам, будто проблема была в этом, будто она не понимала значения слова. Нет, просто сложно поверить, что такое возможно в твоей жизни. — Ты его не вернешь. А ты жива. Ты дышишь, — горячая ладонь накрыла диафрагму, провоцируя резкий выдох и глубокий вдох, — ты слышишь, — вторая рука обвела контур уха, — ты ешь, спишь, любишь, ненавидишь. Ты можешь плакать, а можешь смеяться. Но не смей даже пытаться, даже думать о том, чтобы лишить себя этого. Я не позволю, я вытащу тебя из петли, соберу по частям после аварии, вытащу с морского дна и заставлю дышать, черт тебя побери!

Его слова, они казались такими правильными, такими заманчивыми, и от того такими невероятными. Он не способен забрать ее боль, но с безразличием справиться смог.

— Он бы сказал, что это для слабаков, — на глаза опять навернулись слезы, грудную клетку снова жгло, руки предательски задрожали.

— Боже, солнце, как же он прав! — облегченно вздохнув, Ярослав прижал к себе трясущуюся Сашу, рубашка тут же пропиталась слезами. — А ты сильная, ты самая сильная! Я люблю тебя, Саша, больше жизни люблю.

Слова не смогли осушить слез, хотя он к этому и не стремился, просто терпеливо укачивал свернувшееся в его руках сокровище, прислушиваясь к тихим всхлипам, разрывающим сердце на части.

Но так лучше, лучше, чем сухое горе, отрицание, ненависть. Он все это прошел, давно, много лет назад, но на это понадобилось намного больше времени, не день, не месяц и не год. А ей удалось самое главное — признать. Когда-то станет легче, когда-то отчаянье будет находить волнами, а потом отступать, главное — перенести этот первый вал.

Саша заснула все так же, уткнувшись лицом в мокрый от слез воротник рубашки, лишь стискивающие манжеты руки вдруг разжались. Плакать вечно не получится, как бы душа не болела.

Боясь разбудить, Ярослав поднялся с кровати очень аккуратно, обошел, пытаясь не раздавить что-то на своем пути, опустил девушку на постель.

Прежде, чем лечь рядом, ему предстояло еще одно дело. Ярослав не хотел, чтоб утром Саше не глаза попались эти треклятые таблетки. Нет, она больше не совершит подобной глупости. Просто это свидетельство слабости, а слабости в ее жизни места уже нет, это только начало, а впереди борьба. Собрав с пола все найденные таблетки, Ярослав отправил их в унитаз. Так-то лучше.

Стоило лечь на кровать, как спящую Сашу притянуло к живому человеку рядок, как магнитом. После пережитого за день, сложно заснуть, слишком много мыслей в голове. А вот сторожить сон той, что так доверчиво льнет еще ближе, получалось хорошо.

Что ждет их дальше? Он должен доказать причастность Шутова к смерти Сашиного отца. Не просто доказать, Шутов опасен, слишком опасен, чтобы вступать с ним в открытое противостояние. Когда-то Титов говорил что-то о том, что его сила в отсутствии слабостей, у Ярослава такая слабость есть, но именно она дает силы. Он не просто докажет свою невиновность, Саша получит то, чего заслуживает — спокойствие.

— То, что я говорила, — за своими размышлениями, Ярослав даже не заметил, когда Саша проснулась. Глаз она не открыла, просто прежде чем сказать, вздохнула чуть глубже, чем обычно, — это не правда. Мы не смеялись над тем, каким придурком ты становишься…

— Я понял, — Яр непроизвольно улыбнулся. Даже говоря, вроде бы приятные вещи, она умудряется называть его придурком, идиотом, дураком. В общем-то, он о себе мнения не намного более высокого, но звучит забавно. Осталось услышать только «я люблю тебя, сумасшедший», и можно считать, их отношения достигли небес.

— Я думала, он понятия не имел, о том, что мы…

— Имел.

— И что сказал?

— Что ты предпочтешь свободу.

На секунду, снова повисла пауза. Саша лежала, так и не открыв глаза, только чувствовала тепло такого живого, такого сейчас нужного человека рядом и его спокойное дыхание. Он спас ее, снова спас. Спас от глупости, которая могла стать фатальной.

— Я тогда передумала, когда собиралась бежать, — Саша не могла объяснить почему, но ей хотелось, чтоб он это знал. — Но услышала, что папе взорвали машину. Это было слишком серьезно.

— Почему передумала?

— Свобода — это не только право уйти, это возможность остаться.

— Спи, — Саша почувствовала, как руки сильнее прижимают ее к теплому боку, а потом мягко нырнула в сон. Он имеет право знать. Она хочет, чтоб он знал.

Глава 32

Саша проснулась, услышав какой-то шум за дверью. На часах — одиннадцать утра, Ярослава как ветром сдуло, нет так же и следа от вчерашнего беспорядка, а гул за дверью все нарастает и нарастает.

— Она тут, я точно знаю! — медленно поднявшись с кровати, Саша подошла к двери. Там что-то происходило.

* * *

— Что этот придурок тут делает? — прежде, чем открыть дверь, Ярослав посмотрел в глазок, как делал всегда, и если увидеть Данилова ожидал, то ввалившегося следом Светличного — нет.

— Поуважительней, Ярослав Анатольевич, вы разговариваете с главным свидетелем по собственному делу, — Гена попытался сдвинуть Самарского с места, пройти в квартиру, сил не хватило, пришлось заглядывать мужчине за спину, пытаясь разглядеть хоть что-то.

— Нет никакого дела, пока, — Данилов посмотрел на Яра будто извиняясь. Когда утром к нему в кабинет ввалился Светличный, с очередным сенсационным заявлением, он отнесся к нему скептически. Но не отреагировать не мог. Пришлось получать ордер, тащиться через весь город, иначе, этот банный лист от него бы не отстал.

— Пока! — Гена оглянулся на сыщика, повышая голос. — Только пока, поверьте мне! Где Алекс?

Именно с этим вопросом к Данилову заявился Гена. Удивительные вещи он рассказал в его кабинете, о том, что Александра Титова вот уже несколько месяцев силой удерживается в заложницах у того, кого следует подозревать в убийстве, что в тот самый момент, как Титова убили, она умудрилась сбежать, а ее скрутили и вернули. На просьбу не нести чушь лишь потому, что у него прорезалась личная неприязнь к господину Самарскому, сыщик получил ответ, который заставил засомневаться:

«— Как вы думаете, любящая дочь, смогла бы пропустить похорон родного отца?»

Конечно, в жизни бывает всякое, кому-то становится слишком плохо, они не находят силы, кто-то слишком далеко, чтоб успеть приехать вовремя, но он задавал этот вопрос нескольким людям, в том числе и лучшему другу Константина Титова, тот слишком подозрительно промолчал. Так они и оказались сейчас в прихожей квартиры Ярослава Анатольевича.

— Кто? — Данилов заходить в квартиру пока не рвался, а напор Гены Ярослав выдерживал достаточно успешно, следя взглядом за пританцовывающим перед ним Светличным.