Хреновый детектив

Хреновый детектив

Лев Юрьевич Альтмарк

1

Всё, что со мною было прежде,

Останется на рубеже.

Но, как последняя надежда, —

Частица Г-да в душе…

…Ну, и козёл же этот Файнберг! Срань несчастная, поц сморщенный! Это ж надо, меня — МЕНЯ! — на которого молиться должен за то, что вытащил его в люди, кинул без зазрения совести, как последнюю шалашовку вокзальную, и «спасибо» не сказал! Впрочем, я ничему не удивляюсь, потому что это вполне в его стиле. Хотя я и сам лох порядочный, если не разобрался в нём с самого начала. А ведь мог, приглядись к нему чуть повнимательней да не будь таким доверчивым…

И ведь купил он меня на элементарном. Я его сам, своими руками, сделал заместителем в Еврейском культурном центре, где был бессменным руководителем со дня основания. А кого мне, скажите на милость, было поначалу опасаться? Я же это общество единолично затеял, тридцать три пота пролил, пока все инстанции в одиночку обошёл, доказывая, что мы — не фикция, а вполне работоспособная структура, деньги выбил из Сохнута и богатеньких спонсоров-буратино, офис оборудовал, объявления по газетам распечатал, всевозможные образовательные и культурные программы раскрутил в городе — да разве этого мало?! Потом уже штатом обрастать начал, помощничками, мать их, вроде Файнберга…

Первое время опасаться мне действительно было некого: работали помощнички слабовато, специфики работы с нашими драгоценными городскими евреями не знали, зато деньги получать ой как любили. А как добываются эти деньги, и какие круги ада я при этом прохожу — это их не волновало. Да я и не обучал их высшему пилотажу, оно мне надо? Кроме того, тут одной бойкости и хорошо подвешенного языка маловато, нужен авторитет, нужны знакомства. Да ещё умение в нужный момент и в нужном месте помозолить глаза тем, кто сидит на раздаче денег. Я же к этому животворному источнику не месяц и не два подбирался, по первому свистку летал на всевозможные тусовки во все концы страны, письма спонсорам строчил чуть ли не километрами, спину гнул, да так, что до сих пор косточки ломит… Постепенно узнали меня, доверять начали, кое в чём уже советовались. Вот мне и карты в руки. А тем бойким юношам, что пришли в Еврейское общество следом за мной, — им ещё только предстоит свою тропу в джунглях протоптать. Джунгли — на то и джунгли, чтобы протоптанная другими тропа не всегда вела к успеху каждого встречного-поперечного. Без смекалки тут запросто ноги протянешь или другие, более зубастые хищники тебя схарчат.

Марик Файнберг понравился мне с самого начала. Глазки наивные и влюблённые, сверкают, как только что отчеканенные пятаки, в которых отражается синее иерусалимское небо, костюмчик хоть и не богатый, но аккуратный, щепетильность и точность бухгалтерские, а я, между прочим, страсть как не люблю в бумагах копаться. А ведь надо — офис открыли, письма и бумаги казённые туда-сюда полетели, в дела их подшивать необходимо, ответы строчить — чувствую, закапываюсь в бумажном дерьме по уши. Одно из двух: или что-то живое делать и крутиться белочкой в колесе, или барабанить день-деньской сочинения на канцелярские темы. Аж, одно время по утрам просыпаться не хотелось от такой бумагомарательной перспективы!

Тут-то он мне и пригодился. Зарплата для меня, говорит, не главное, мне важно, мол, служить великому делу возрождения еврейского народа, пользу людям приносить. Завернул, подлец, даже цитатки из Герцля и Бубера, а последнего, к слову сказать, я читал ой с каким скрипом, и разрази меня гром, если я что-то понял из прочитанного. Когда же он заявил, что больше всех на свете обожает Жаботинского, то покорил моё сердце окончательно. От кого — от кого, а от Жаботинского я действительно без ума. Впрочем, это к делу не относится. Это так — беллетристика на свободную тему…

Одним словом, сбросил я на него всю писанину и бухгалтерию, а сам остался вроде свадебного генерала, то есть, по-прежнему раскатывал по тусовкам, пил с господами-спонсорами фуршеты, трахал заезжих эмансипированных израильтянок в два раза старше меня по возрасту и в два раза тяжелее по весу, и в ус не дул. Надеялся, что тылы мои надёжно прикрыты, и трудолюбивый клерк в офисе пашет, как положено. Даже в моё отсутствие.

Здесь-то он мне козу и подстроил. Этот серенький пиджачок оказался ещё тем жуком. Очень быстро он пронюхал, как вставлять в тот или иной документик свою фамилию, чтобы она запечатлелась в чьей-то начальственной памяти, перекатал в записную книжечку нужные адреса и телефончики, покукарекал потихоньку с кем следует, прикрываясь мной, как козырем, и, гляжу вскоре, начали его приглашать на тусовки не реже моего, а со временем даже чаще. Я возмутился было, мол, что это за самодеятельность, только он и здесь нашёлся, сказал, что державный Сохнут уже положил на него глаз и зажимать молодого перспективного кадра никому не позволит. Поскрипел я зубами, помянул Сохнут добрым бранным словом, да никуда не денешься.

А он, сволочь такая, не только вширь, но и вглубь попёр. Божьих одуванчиков, старичков-активистов из синагоги, на свою сторону переманил, а уж тем только повод дай. Коммунистического задора и комсомольской энергии в них на два поколения вперёд хватит. Пока я по привычке представительствовал на очередном семинаре, Файнберг собрание общины созвал и так хитроумно доклад свой гадючий построил, что вышло, будто я никакой особой пользы общине не приношу, и даже наоборот, сосу из неё соки, как помещик из крепостных крестьян. Стоило мне лишь вернуться, как синагогальные старички вкупе с розовой молодёжью, которая всегда в оппозиции, меня чуть с гавном не съели. И съели бы, будь у меня шкура потоньше.

В результате всех этих не шибко хитроумных комбинаций скинули меня со всех постов, обзвонили начальничков, мол, я уже никто и дел со мной иметь не следует, даже ключ от офиса коллективно изъяли и передали секретарше Лене, которую я тоже в своё время разыскал и пригласил на работу. Вот как хитро обтяпали!

Но полным дураком Файнберг окажется, если решит, что я так легко крылышки опущу. Он хитрый, а я битый, даром что ли столько тусовок прошёл и столько водки на брудершафт с нужными людьми выпил! Посмотрим, чья возьмёт.

Существует масса способов приструнить негодяя. Можно по начальству пройтись с разъяснениями, можно с рядовыми членами общины беседы провести, только я решил, что это муторно и, главное, результат непредсказуем: я-то отлично знаю, как тяжело убеждать кого-то в том, что ты не верблюд. Изо всех способов я выбрал самый быстрый и самый вредный — потреплю-ка нервы этому тихоне. Состряпаем подмётное письмо от имени каких-нибудь мифических антисемитов — такое прошибёт кого угодно. Мне в своё время немало подобных писем приходило. И оскорбляли в них, и угрожали, и погромы неминуемые обещали, а пару раз даже какая-то пьянь в офис заваливала, только мне всегда везло и я выкручивался. Не скажу, что я Рембо или Брюс Ли какой-нибудь и что поджилки у меня не тряслись, ведь очко-то, оно не железное, но… обходилось, слава Б-гу. А вот как Файнберг, этот интеллигентик щупленький, будет прыгать со страху да икру метать — это ещё вопрос. По-настоящему ему быть в подобных передрягах ещё не доводилось, и бумажек подобных он в руках не держал, ведь оберегал я его от таких мерзостей, всё на себя принимал. Вот и сберёг на свою голову.

Гнусно, конечно, сочинять письма от имени психа-юдофоба, рука не поднимается — да охота пуще неволи. Надеюсь, о моём грешке никто узнает, а узнают — сведу к хохме, мол, пошутил я, но не со злого умысла, а так, подурковать. Но этому гаду нервишки потреплю. Терять-то мне больше нечего. И так всё отняли.

Чтобы не вычислили по почерку, буду писать печатными буквами. Что писать — не проблема, подобной бредятины я начитался вволю. Могу даже консультантом в каком-нибудь филиале Союза Михаила-Архангела подрабатывать. Если, конечно, окончательно с ума сойду.

Детективы я иногда почитывал, поэтому старался предусмотреть всевозможные варианты. Писать надо в перчатках, ведь дело нешуточное: отнесёт Файнберг с испугу письмо в милицию, а там, если копать начнут (у них иногда бывает и такое!), то могут и до отпечатков пальцев на бумаге добраться. Если уж делать гадости, то чтобы без сучка без задоринки.

Писем, решил я, будет три: одно — непосредственно Файнбергу, другое — в офис, третье — самому себе, чтобы — как это в детективах называется? — у меня было алиби. Ничего, мол, не знаю, сам в таком же стрёмном положении. Текст писем приблизительно одинаковый, но должен быть обязательно корявым и с грамматическими ошибками. Пусть думают, что писал человек, для которого легче дать кому-то по репе, чем сочинить пару складных строк. Так страшней.

Итак, пишем:

«Жидовские морды! Если не уберётесь со своим культурным обществом в свой Израиль, мы вам кишки выпустим и на головы намотаем. Так и знайте, сроку вам — один день. Хватит пить христианскую кровь, иуды…» Ну, и в подобном роде.

И подпись изобретём позаковыристей, в стиле дегенерата-десятиклассника, онанирующего от собственной смелости, что-нибудь вроде «Боевой дружины по борьбе с иудейской заразой».

Дело мастера боится, раз-два — и готово. Остаётся лишь заклеить конверты и отправить по почте. Хотя, если говорить по правде, когда я опускал конверты в почтовый ящик, рука моя дрогнула, а на сердце стало тоскливо и мерзко, будто я делал это с похмельной головы или не по своей воле. Но на полдороге останавливаться глупо. Раз заварил кашу, то сам и буду расхлёбывать, если понадобится.

Конечно, непорядочно я поступаю и подло, но, если говорить по существу, и Файнберг тоже запрещёнными приёмами пользовался, только более нагло и прямолинейно. Так что мы в какой-то степени квиты.

После отправки писем я несколько успокоился. А чего теперь комплексовать — птичка улетела, и назад её не вернёшь! Сиди да жди.

Через день, как и планировалось, я получил собственное письмо. Немного помяв, словно прочитал его в сильном волнении, я спрятал конверт в карман и принялся ждать. Посмотрим теперь на реакцию этого прохвоста. В том, что Файнберг тотчас надует в штаны, сомневаться не приходилось. Обязательно примется звонить, забыв про гробовое молчание с самого начала нашего конфликта, будет искать во мне союзника против неведомой угрозы. Тут-то я и разгуляюсь вовсю. Он у меня ботинки лизать станет, лишь бы я помог. Побежит в милицию? Что ж, его право, только там над ним наверняка посмеются. Нашим доблестным блюстителям порядка не хватает времени расхлёбывать уже совершённые преступления, а тут только угроза. Да и смекалки у них хватает только разбуянившихся алкоголиков усмирять, карманы у них выворачивать да за молодняком с наркотой по подвалам шарить. До остального руки не доходят.

Два часа я просидел у телефона, но звонка от Файнберга так и не дождался. Наконец, не выдержав, принялся названивать сам. Ничего, это только упрочит моё алиби, пускай думают, что я на первых порах тоже растерялся. Детектив так детектив, поиграем, чёрт побери, в эту игру!

Дома Файнберга не оказалось, а его жена Наташка была, как видно, не в курсе дел. Единственное, что удалось у неё узнать: перед обедом муж вытащил из почтового ящика какое-то письмо, страшно переполошился и помчался в офис, даже не пригубив супа.

Замечательно, отметил я про себя, всё идёт по плану. Теперь подождём сигнала из офиса, где перепуганного Файнберга наверняка дожидается ещё одно весёленькое послание.

Я сварил кофе, включил телевизор, удобно устроился на диване и час провёл вполне комфортабельно, фантазируя, какие бури сейчас бушуют в душе у этого засранца и какие авралы он наводит сейчас среди своих единомышленников.

Но час прошёл, и бессмысленное ожидание начало приедаться. Может, самому выяснить, что происходит в офисе? Позвонить туда, а лучше всего не звонить, а просто прогуляться и заглянуть как бы невзначай. Уж, тогда-то я в полной мере наслажусь страданиями патентованного труса и разыграю гениально срежиссированную финальную сцену комедии под названием «Возвращение блудного сына к жирной кормушке» со слёзным покаянием Файнберга, вылизыванием моих ботинок и возвращением собственного статус-кво на престоле нашего маленького хазарского каганата.

Легкомысленно насвистывая, я вышел на улицу, и хорошее настроение не покидало меня всю дорогу. Лишь подойдя к двери квартиры, которую сам же в своё время арендовал под офис, я немного помрачнел, припомнив, что ключа у меня нет. Ну, да ничего, скоро всё изменится, изъятый ключ вернут на бархатной подушечке, а пока мы не гордые, минутку потопчемся у двери, музицируя на кнопке звонка. В офис приходит уйма людей, и всем открывает секретарша Лена, но даже в приёмные часы дверь лучше не держать нараспашку во избежание нежелательных гостей. Скоро уже не нужно будет ждать, пока Лена оторвётся от пишущей машинки, одёрнет вечно задирающуюся короткую юбочку и лениво процокает каблучками по коридору.

Мне пришлось позвонить дважды и простоять минуты три, по-бараньи разглядывая писанную собственной рукой табличку «Еврейское культурное общество», но знакомого цокота каблучков так и не раздалось. Машинально отметив, что в четыре часа дня заканчивать работу несколько рановато, я толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что она не заперта.

Что это за новости, недовольно подумал я. Хоть сюда вход никому и не заказан, но так безалаберно не закрывать дверь не годится. Мало ли что может случиться. При мне такого не было.

Едва шагнув в прихожую, я сразу понял, что здесь что-то неладно. Штора, прикрывающая нишу с вешалкой, сорвана, красочный плакат с видом ночного Яффо изорван в клочки, запор на двери в туалет с мясом вырван и болтается на одном шурупе.

В комнате картина оказалась ещё более устрашающей. Перво-наперво, в глаза бросились книги, выброшенные из большого стеллажа — предмета моей гордости, выцыганенного из списанного имущества бывшего райкома партии. У нас довольно большая библиотека из книг, присланных Сохнутом, и из книг, оставленных отъезжающими, но лишь за последние месяцы Лена худо-бедно навела в ней порядок, завела каталог, карточки читателей. Сейчас же книги были разбросаны, а многие разорваны и растоптаны.

Но главное было не в книгах. На моём бывшем письменном столе, уткнувшись лицом в бумаги, лежал Марик Файнберг. Вокруг его головы страшным бурым овалом растеклась полузасохшая кровь. Так неподвижно лежать мог только мертвец.

2

Не раз в детективах я встречал описание убитого человека. Что и говорить, любят писатели подробно и со смаком живописать трупов. Какой-то нездоровый интерес к мертвечине. Мне казалось, что я, никогда в жизни не лишивший жизни даже муху, с ума сойду при виде этакого леденящего душу зрелища.

Но всё оказалось буднишней и банальней. С ума я не сошёл и даже не особенно растерялся, будто встречал трупы на каждом шагу. Конечно, мне доводилось видеть и сбитых машиной, и выпавших из окна высотного дома, но те трупы выглядели намного страшней, притом вокруг были люди, их крики и плач нагнетали ужас, от которого любого бы зазнобило.

Сегодня я чувствовал себя вполне спокойно, лишь стали немного подрагивать руки да началась какая-то странная икота. Я беспомощно огляделся по сторонам, не останавливая взгляда ни на сорванном со стены бело-голубом флаге, ни на вывернутых из письменного стола ящиках, ни на разбросанных по комнате папках с документами, ни на расколотом горшке с любимым кактусом Лены. В самом кошмарном сне я представлял подобную картину, и вот, наконец, удостоился лицезреть её наяву.

Подойдя к мёртвому Марику, я зачем-то потряс его за руку. Из-под локтя выглянул край знакомого конверта. Видно, Файнберг читал моё послание перед самой смертью. Другое письмо, адресованное ему, наверняка лежало в кармане пиджака, но проверять это не хотелось, да я и не смог бы обыскивать покойника.

Кто это сделал? Голова отказывалась соображать, мысли крутились туго, и пришлось даже сесть в кресло напротив стола, но долго усидеть я не мог.

Может, какой-то придурок решил, что у нас тут горы денег? Ведь всерьёз же считает кто-то, что Запад заваливает еврейские общества дармовыми долларами, на которые мы можем строить себе дворцы и кататься на Кадиллаках. Кому докажешь, что мы живём на весьма скудные гроши, присылаемые лишь для поддержки штанов, и то нерегулярно. Если это попытка ограбления, то грабитель, вернее, убийца — полный дурак. В настоящее время денег в обществе нет не только наличными, но даже и на банковском счету. А вот долги — да, есть.

С другой стороны, — и я сразу же обратил на это внимание, — ничего ценного из офиса не исчезло: ни магнитофон, ни аудио- и видеокассеты, ни красивые израильские сувениры-побрякушки. Большая ханукальная менора, похожая издали на серебряную, была на месте, только погнута и смята от сильного удара.

Выходило, что мои письменные обещания самым невероятным образом воплотились в реальность. Кто-то, по странному совпадению, осуществил мои дурацкие угрозы. Вот уж, как говорится, накаркал так накаркал!

Необходимо срочно поднимать шум. Едва ли это простая попытка ограбления и последующего убийства, ведь беда произошло почему-то именно с еврейским обществом, а не с какой-то другой общественной организацией. Кого-кого, а завистников и прямых недоброжелателей у нас больше, чем у кого бы то ни было.

Рука потянулась к телефону, чтобы звонить в милицию, но я решил немного повременить. Позвонить можно и через пять минут, а пока необходимо собраться с мыслями, продумать дальнейшие действия, ведь после моего звонка сразу наедет куча следователей и экспертов, начнётся переполох, и времени уже не останется, а я отныне вынужден буду представлять пострадавшую сторону. Больше некому.

Все наши дрязги с Мариком выглядели теперь мелкими и несущественными. Правых и виноватых больше не было, вернее, оставался один виноватый — я, но это вовсе не должно стать предметом обсуждения для кого-то из посторонних. Важно сейчас действовать так, чтобы следствие, которое начнёт раскручивать убийство, не уклонялось только в уголовное русло, тут наверняка есть что-то помимо уголовщины. (Это во мне заговорил функционер еврейского движения, не имеющий право оставлять без последствий любое проявление антисемитизма… Ох уж, этот неистребимый бюрократизм даже в такие трагические минуты!)

Но где же Лена? Куда она делась? Она должна была быть в это время в офисе. Внутри у меня всё похолодело от гадких предчувствий. Заранее готовый к худшему, я заглянул на кухню и в туалет, но там никого, слава аллаху, не оказалось. Хорошо, если она куда-то вышла до появления убийц Файнберга…

Я снова вернулся в комнату и остановился у стола. Хоть я человек и не сентиментальный, а скорее циничный и ехидный, но меня почему-то сейчас потянуло в патетику:

— Прости меня, Марк! Ещё час назад я желал тебе всяческих пакостей. Всё это было, поверь, мышиной вознёй и жалким воплем оскорблённого самолюбия. Я злился на тебя и во многом переборщил, но и ты был не прав, когда выкурил меня из-за этого рокового стола. Не сделай ты этого, может, сейчас здесь лежал бы я. А ты, сам того не желая, принял удар на себя… Трудно выбирать из двух неправых того, кто более неправ. Лишь сейчас я начинаю понимать, что ты был всё-таки последовательней и принципиальней, каждое дело доводил до конца, и никто никогда не упрекал тебя в грубости. Поначалу я видел в тебе только мальчика на побегушках, но потом, когда начал проявляться твой характер, признаюсь, втайне позавидовал той лёгкости, с которой ты всего добивался, но было поздно — джин вырвался из бутылки… Видно, так и должно было случиться, когда-то нужно уступать дорогу. Твоя смерть на многое открыла мне глаза, и лишь такой ужасной ценой я понял, что глупо ссориться по пустякам и давать недругам повод побольнее ударить нас… Ты хотел, Марк, когда-то оказаться в Иерусалиме. Обещаю, твоя жена и твой сынишка увидят Святой город. Я помогу им. Но сперва разберусь с подонками, чего бы мне это ни стоило…

Идея отомстить за Файнберга, неожиданно посетившая меня во время моего высокопарного монолога, оказалась настолько заманчивой, что я даже забыл о том, что минуту назад собирался звонить в милицию и поднимать шум.

Как отыскать убийц? Милиция этим, конечно, займётся, но я должен опередить её или хотя бы помочь в поисках. Что я буду с ними делать, когда узнаю конкретные имена и адреса, понятия не имею, но это теперь дело принципа. С чего начать поиски? Будь я профессиональным детективом, у меня наверняка появились бы какие-то версии и предположения, но тут как ножом отрезало.

Ладно, об этом подумаем позже, а сейчас надо поискать улики или — как это называется? — вещественные доказательства. Преступник всегда оставляет следы. Прежде чем появится милиция и перекроет все ходы и выходы, осмотрим и обнюхаем всё сами.

К моему разочарованию, ни традиционных окурков в пепельнице, ни вырванных пуговиц с клочками материи, ни отпечатков пальцев на полировке стола найти не удалось. Впрочем, если б я и нашёл что-то, всё равно не знал бы, как этим распорядиться. Вероятно, убийца или убийцы, если их несколько, явились сюда самым обычным способом, прикончили Файнберга, а потом всласть покрушили мебель и раскидали бумаги.

О судмедэкспертизе у меня точно такое же представление, как и у любого не очень искушённого читателя детективов, так что о причине смерти я мог судить лишь по развороченному виску трупа. Большего определить я не смог, но и этого для меня было вполне достаточно.

Отойдя подальше от стола, я стал мучительно размышлять, как поступать дальше. Как правило, у книжных детективов в подобных ситуациях уже полным-полно разных планов, я же был чист, как стёклышко. Ну, невнимательный я чтец детективных историй — читаю лишь для разгрузки мозгов, когда устану, или в туалете — что ж, мне теперь оставаться у разбитого корыта?!

Но что-то делать всё равно необходимо, потому что переваливать поиски на плечи милиции вовсе не хотелось. Легко, конечно, умыть руки и стать в позу, мол, с вас, профессионалов, и спросим результат. А кто спросит-то? Ситуация была несколько иной. Официальным властям доверять особо не стоит, потому что не раз приходилось убеждаться, что польза от контактов с ними минимальная, и если хочешь завалить какое-нибудь благое начинание, обратись к ним за помощью. Нет сомнений, что если преступников поймают, то постараются выставить обыкновенными уголовниками. Копать что-то помимо уголовщины или связывать причину преступления с антисемитизмом — это для наших пинкертонов как зубная боль. Задумайся они над этим хоть разок или копни причины поглубже, их тотчас приструнят, рты заткнут, отправят уличные драки расследовать. Никому это, по большому счёту, не интересно.

Кроме того, каким-то шестым чувством я догадывался, что погром офиса и убийство Марика — не такое простое дело. Объяснить мотивы преступников традиционной нелюбовью к евреям, конечно, можно, но ведь это не простое хулиганство, а убийство, тут и причины более серьёзные. Вдруг это звено из какой-то длинной цепочки, о существовании которой можно лишь предполагать. Где-то, может быть, я, а может, и Марик накосячили — кто теперь узнает? В одном я уверен: дыма без огня не бывает, а уж какой огонь разгорается следом за первым дымком, можно представить. Вероятно, я несколько сгущаю краски, но события последнего времени давали массу поводов для не особо весёлых размышлений.

Наше Еврейское культурное общество создано пять лет назад, но до позапрошлого года было фактически на птичьих правах, так как в официальной регистрации городские власти нам упорно отказывали. Необходимые для регистрации документы все эти годы пылились в столах у ответственных чиновников, и, может, рано или поздно их сгрызли бы мыши, но позапрошлой весной меня неожиданно вызвали в городскую администрацию, где всё необходимое было подписано и оформлено в течение дня. Что явилось причиной этому, не знаю, но факт оставался фактом. Наверное, какие-то новые веяния наступающих перемен.

Можно было бы, конечно, трубить в трубы и кричать о торжестве справедливости, если бы не одно «но». Местный «Союз православного народа» — надоевший всем до тошноты уже только своим исключительно оригинальным названием, — в отличие от нас никакой официальной регистрации не добивался, но тоже, по сути дела, обрёл право на законное существование, открыв офис и начав выпускать свою газету. До последнего времени дальше криков на своих митингах о «сионистской угрозе» эти ребята не заходили, потому и обращать внимание на них не стоило. Нас они не трогали, и, похоже, что их воспалённое воображение до поры до времени как-то не сопоставляло мифическую «сионистскую угрозу» и местных миролюбивых евреев. При случае они с превеликим удовольствием выпивали водку с нашим братом, а ненавистный Израиль был для них так же далёк, как и Антарктида. С такой же решительностью они могли бы, наверное, обличать и королевских пингвинов, получи на это соответствующую отмашку от своих спонсоров.

В отличие от нас этот «Союз» в официальные структуры, повторяю, не лез. Им хватало популярности и на уровне весёлой публики из пивбара. Ясное дело, что интеллигенция и рабочий класс, который оказывался вовсе не так глуп, как хотелось бы некоторым идеологам, их сторонились из-за какой-то сразу бросающейся в глаза искусственности. По-настоящему православного в них было маловато: обязательные крестики на шее, упоминание к слову и не к слову всяческих рюриков, мономахов и убиенных особ императорской фамилии, хождение, чаще демонстративное, в церковь, ну и, естественно, проклятия в адрес иноверцев, — достаточно ли одного этого? Думаю, нет. А самое поганое, что было в их лозунгах, это нелюбовь к иноверцам, в которых они видели своих главных недоброжелателей. В иноверцы у них попадали не только евреи и мусульмане, но и почему-то украинцы с молдаванами.

Основа же их деятельности состояла в том, что они очень любили со вкусом разглагольствовать про то, как прежние власти их гнобили по тюрьмам и лагерям, запрещали посещать церкви, а ненавистные коммунисты всячески искореняли из народа дух причастности к великому православному миру. Но это было раньше, а сегодня? Сегодня все запреты сняты, однако хорошо это или плохо? С одной стороны, теперь вроде бы раздолье — мели Емеля, твоя неделя, а с другой — исчез ореол романтики и таинственности, ведь на Руси испокон веков больше всего любят и жалеют тех, кто не в ладу с законом. Власти вроде бы официально расписались в том, что никого преследовать не будут, так что пришлось отныне ребятам менять тактику, дабы не утратить остатки интереса широких масс пивных трудящихся.

Правда, что касается нас, до последнего времени никакой прямой агрессии с их стороны не было, если не считать пьяных мордоворотов, периодически пристающих на улице ко мне и к моим друзьям. Периодически возникаемые слухи о тайных боевых организациях, готовящих погромы, несмотря на всю свою абсурдность, сделали своё чёрное дело. Многие евреи, поначалу воспрянувшие духом и зачастившие в наш офис, снова пугливо попрятались по своим норкам, и осуждать их за это, честное слово, нельзя — настолько глубоко засел в нашем брате вековой страх, что выкорчевать его за один присест невозможно. Для того, собственно говоря, и существует наше культурное общество — бороться с этим страхом, раскрепощать людей, делать их свободными.

До прямых конфликтов с «Союзом» у нас пока не доходило, но некоторые городские газеты — этакая безбашенная свобода печати! — в погоне за читателем стали провоцировать назревающий скандал, публикуя материалы то о нас, то о них. Сколько во всём этом было правды, никого не интересовало, а уж журналистов тем более. Всё это охотно заглатывалось публикой, которой уже надоели бесконечные разоблачения свергнутых коммунистических бонз, отставных кагебешников и прочего вчерашнего люда. Понятно, что участие в подобном шоу и печатание разоблачительных статей — стрельба по воробьям из пушки, но нам тоже необходимо постоянно заявлять о себе (иначе наш главный спонсор Сохнут перестанет воспринимать нас всерьёз!). Правила игры обязывали идти с «Союзом» и им подобными нос в нос. Я против этого, ведь я всегда считал, что чем меньше их замечаешь, тем меньше к ним внимание, но не я заказываю музыку…

Всё это было важно вчера. Проклятия и угрозы, пока они на устах и на бумаге, — дело для нас привычное. Кто прав, кто виноват, кто кого гнобит, кто кого ненавидит — всё это чепуха… Сегодня убит человек, и это единственное серьёзно. Всякие споры и обвинения отходят на второй план, необходимо искать убийц среди наших недоброжелателей. «Союз» это или нет — пока неизвестно, но иных явных недругов вроде бы не замечено…

Я не так наивен и понимаю, что, если убийство готовилось заранее, найти непосредственного исполнителя чрезвычайно сложно. По сути дела, даже не так важна личность конкретного убийцы, которого могут вполне разыскать по горячим следам и заковать в кандалы. Доблестные правоохранительные органы сей же момент раскрутят процесс по делу психопата-одиночки, отрапортуют общественности о восторжествовавшей справедливости и спишут дело в архив. Дёшево и сердито, преступник показательно наказан, обиженные удовлетворены, покойники погребены с почестями — фанфары, благодарности, премии… Лишь несчастные запуганные евреи, всегда всё понимающие и находящие скрытый подтекст в каждом действии, ещё глубже запрячутся в свои глубокие погреба от вполне реальной опасности. И никому не докажешь, что это случай из ряда вон выходящий, и делать выводы пока рано…

Как ни крути, остаётся одно: самому начать поиски убийцы. Хотя, по правде сказать, понятия не имею, как это делается. Одно дело — читать детективы, где действие закручено в хитрых писательских мозгах, но ключ к разгадке всегда спрятан на предпоследней странице, другое дело — самому играть в Шерлока Холмса и искать этот ключик неизвестно где. Да и существует ли он, этот ключик?

Наиболее разумный поступок сейчас — это без лишнего шума убраться. Марику уже не поможешь, а время я выиграю. Чем позже выяснится, что я первым узнал об убийстве, тем больше будет возможностей для самостоятельного поиска. Только как использовать это преимущество?

В раздумьях отправился я к выходу, но не успел сделать и пары шагов, как услышал, что в офис кто-то заходит. Может, Лена? Спрячемся, на всякий случай. Особых тайников здесь нет, поэтому я нырнул на кухню.

Кухонная дверь весело и предательски заскрипела несмазанными петлями, и только дурак не догадался бы, что на кухне кто-то прячется.

3

— Быстро же ты прирулил! — Из-за двери на меня насмешливо смотрел незнакомый сухопарый блондин в кожаной куртке с клоунскими блестящими заклёпками. — Явился, падло, не запылился!

Я лихорадочно соображал, как поступать. Роль птички в клетке меня никак не устраивала. Тем временем блондин обернулся и крикнул в полуоткрытую входную дверь:

— Костик, как ты и говорил, через полчаса весь жидовник будет в комплекте. Дуй сюда, полюбуйся на первый экземпляр!

В кухню протиснулся коренастый широкоплечий мужик в сером плаще и низко надвинутой на глаза таксистской кожаной кепке клинышками.

Ничего хорошего встреча с ними не сулила, это я почувствовал сразу. С одним блондином, если дойдёт до рукопашной, я бы ещё потягался, но с двумя — наверняка бесполезно. Да и по комплекции они оба покрупнее меня. К тому же, на роль киношного супермена, сворачивающего шеи сразу десятку противников, если кто-то из нас троих и годился, то только не я. Мой порядковый номер здесь был бы исключительно третьим. Однако ничего не поделаешь, надо как-то выкручиваться, иначе каюк. Очень уж не хочется отправляться к Марику вдогонку.

— Давайте, мужички, заходите, — через силу выдавил я, напуская на себя искусственную весёлость. — Менты будут с минуты на минуту, я уже позвонил. Так что располагайтесь. И компашка моя на подходе. Разберёмся со всеми делами, не сомневайтесь…

— Во, хмырь, ещё издевается! — почти обрадовался блондин. — На пушку берёт! Телефончик-то здесь — того, обрезан…

— Чего уши развесил? — заворчал на него коренастый мужик, которого назвали Костиком. — Делай, что надо, и сдёргиваем.

Блондин пожал плечами, подмигнул мне, как лучшему другу, и неспеша двинулся навстречу, сжимая кулаки.

— Но-но! — предупредил я и оглянулся по сторонам, но помощи ждать было неоткуда.

По-кошачьи подпрыгнув, блондин навалился на меня всей массой своего долговязого тела. Стекло кухонной двери, задетое им в прыжке, с треском вылетело, и мы кубарем покатились по осколкам. Тяжело дыша, я пытался высвободиться и краем глаза следил за Костиком. Если эта парочка убийцы Файнберга, то им нет смысла оставлять меня в живых. Свидетели в таком деле — непозволительная роскошь. Хотя для чего они вернулись назад, на место преступления? Законченные идиоты? Непонятно…

Видимо, блондин сильно поранился о стекло, и руки его были в крови, поэтому обхватить меня по-настоящему он не мог. Некоторое время мы катались по кухне, опрокидывая табуретки и хрустя битым стеклом, пока не вмешался Костик. Он тяжело взгромоздился на нас сверху, и я сразу почувствовал на своём горле его железные пальцы. В глазах поплыли круги, и я стал задыхаться.

Но убивать меня сразу, видимо, в их планы не входило, и спустя некоторое время железное кольцо на моём горле ослабло.

— Успокоился, мил-друг? — донёсся голос Костика. — Так бы сразу, а то, ишь, распрыгался. «Менты», «компашка» — это ты своей бабе трави…

Растирая передавленное горло, я приподнялся на четвереньки и огляделся. Костик неторопливо стряхнул с коленок стеклянную крошку, достал из кармана мятую пачку болгарского «Опала» и прикурил. Блондин отполз в сторону и стал слизывать кровь из глубоких порезов на кулаках.

Взглянув на часы, Костик притушил сигарету о каблук, смыл окурок в умывальнике и деловито распорядился:

— Быстро приводи его в порядок, и мотаем отсюда. Вдруг он и в самом деле куда-то успел стукнуть.

— А кровь как же? — хлюпая носом, пробормотал блондин. — Менты сюда явятся, по крови меня вычислят. Экспертиза там всякая и прочая мутотень. Может, прибрать, от греха подальше?

— Совсем охренел?! — рассвирепел Костик. — Тоже себе Мегрэ долбанный! Нужно ментам твои сопли собирать на экспертизу! В отличие от тебя, они киношки про себя не смотрят… Уходить надо. Мигом пакуй клиента!

С сожалением поглядывая на рукава своей кожаной куртки, изрезанные осколками, блондин неуклюже встал, рывком поднял меня на ноги и, злобно цыкая зубом, прошипел:

— Сейчас, сука, ты поедешь с нами. Пикнешь по дороге… — Он извлёк из кармана и продемонстрировал выкидной нож с узким голубоватым лезвием. — Тем более, за курточку с тебя должок… А сейчас мы с тобой, как лучшие кореша, под ручку выйдем из подъезда, будто бы ты выпил лишнего, а я тебя сопровождаю. Усёк? И упаси тебя Б-г шагнуть в сторону или пискнуть что-то…

Пока меня волокли по лестнице, я чувствовал, как нож, припрятанный в рукаве обхватившего меня блондина, непрерывно покалывает в бок. Сопротивляться в данной ситуации бесполезно, к тому же, на лестнице никто не встретился, а у подъезда, почти впритирку к дверям, стоял белый «жигулёнок», в который меня сразу же впихнули. Усевшись рядом со мной на заднее сиденье, блондин натянул мне на голову чёрную вязаную шапочку и спустил её на глаза так, чтобы я не видел, куда едем.

Поругиваясь сквозь зубы лихачей-автомобилистов и марамоев-пешеходов, Костик рванул с места в опор, и машина резво выскочила из-под арки на проезжую часть улицы. Сперва я пытался ориентироваться по шуму за стеклом, но вскоре сбился и решил, что более актуально сейчас подумать, как бы оттянуть момент встречи с Файнбергом на том свете. Всё больше я начинал понимать, что другого варианта распорядиться моей персоной у блондина и Костика просто нет. Больно много успел я увидеть и понять, чтобы с пол-оборота ни заложить их первому встречному милиционеру. Да и они этого почему-то не скрывали.

С каждой минутой настроение становилось всё паршивей, но настоящего страха, на удивление, не было. Не к месту вспоминая дурацкие американские боевики, я даже попробовал представить, как мой бездыханный труп сбросят с какой-нибудь живописной скалы, и я, распластавшись орлом, буду долго парить вниз, задевая камни и оставляя на них кровавые клочки одежды. Изумительная перспектива, что и говорить.

Тем временем машина, съехав с асфальта и тяжело переваливаясь на ухабах и камнях, проехала ещё минут пять и притормозила. Глуповато хихикая, блондин толкнул меня в бок:

— Приплыли, морячок, вот и твоя последняя пристань!

Корявым ногтем, больно царапнувшим веко, он сковырнул шапочку с моей головы, и я смог оглядеться по сторонам.

Удачней места для тёмных делишек не придумать. Мы находились недалеко от центра города, на замороженном строительстве нового микрорайона, куда явиться на прогулку мог лишь сумасшедший. Пространство между мёртвыми панельными каркасами будущих пятиэтажек было замусорено всевозможным строительным хламом, битым кирпичом, ржавыми металлическими конструкциями непонятного назначения.