Помоги проекту - поделись книгой:
Программы по приватизации, которые продвигает МВФ, предлагают такие широкие возможности для незаконных доходов, что они были названы «прихватизацией» (briberization). Согласно Джозефу Стиглицу, бывшему главному экономисту Всемирного банка, «государственные лидеры, которым говорили продать свои водные и электрокомпании… получали за это комиссионные, зачисляемые на счета в швейцарском банке… У них чуть глаза на лоб не вылезли», когда они поняли, какие возможности открываются перед ними, таким образом «возражения против продажи государственных предприятий стихали».[20]
Меры убеждения: кнут и пряник
А лидеры, которые преследуют популистские цели, хотят добиться национального контроля и получить прибыль от ресурсов страны? Допустим, они не попались на коррупции и не прельстились роскошной жизнью стран Первого мира. План экономических убийц включает полный перечень методов достижения уступчивости – по доброй воле или против нее.
Разделять и властвовать – конечно же, проверенная временем стратегия и завоевателей, и запуганной элиты. Подрыв политических процессов – единственный способ править среди своенравных лидеров страны. США и другие силы стремятся установить отношения с ключевыми игроками администрации, силовых структур, бизнеса, СМИ, научного сообщества и профсоюзов. После нескольких мирных собраний и снабжения фондами различных групп страна, отказывающаяся от сотрудничества, может обнаружить рост политического напряжения. Правительство наталкивается на сопротивление бывших сторонников, а политическая оппозиция оживляется. СМИ сеют панику. Напряжение растет, и экономисты прогнозируют все большие бизнес-риски: деньги вывозятся из страны в Майами, Лондон или Швейцарию, инвестиции откладываются, сокращение производства увеличивает безработицу. Если правительство понимает, что к чему, и меняет направление развития, на его улице снова праздник: деньги возвращаются в страну, и вдруг оказывается, что сотрудничество очень даже возможно. Если же правительство пытается преодолеть бурю, применяются другие, более радикальные стратегии – от убийства отдельных лидеров до военного переворота с целью развязать гражданскую войну.
Венесуэла – один из последних примеров. Национальный фонд США в поддержку демократии в 2002 году обеспечил примерно миллионом долларов несколько бизнес-, медиа и рабочих групп, помогая профинансировать их шумную кампанию против своего популистского президента Уго Чавеса за несколько месяцев до апреля 2002 года, когда его попытались свергнуть (безуспешно). Например, Национальный фонд передал 55000 долларов департаменту образования, которым руководил некто Леонардо Карвахал, которого, кстати, планировали назначить министром образования, если бы организаторам переворота удалось сделать президентом страны Педро Кармона, проамериканского бизнесмена.[21]
Нелишними оказываются военные формирования. Эндрю Роуэлл и Джеймс Мариотт исследуют растущий интерес Запада и Китая к нефти Нигерии. В книге «Нефть и новая борьба за Африку» они рассказывают о новой тайной операции: о роли агентов безопасности компании Shell в обеспечении защиты доходов от добычи нефти в дельте Нигера от местных жителей. Использование этнических или религиозных распрей внутри страны часто становилось успешной стратегией. В 1979 году США были рады поддержать исламистских фундаменталистов – моджахедов в их борьбе против социалистического правительства Афганистана, которое, по их мнению, перешло все границы, внедряя программу образования женщин; Осама бен Ладен был исламистом из Саудовской Аравии, нанятым государственной разведкой Пакистана, чтобы возглавить кампанию ЦРУ.[22] Кетлин Керн в книге «Высокая цена дешевых мобильных телефонов» рассказывает, как западные транснациональные корпорации, воспользовавшись этнической враждой племен в восточном Конго и Руанде, обеспечили себе доступ к колтану и другим ресурсам – ценой 4 миллионов жизней. В Никарагуа США использовали религиозную и этническую напряженность, чтобы настроить народность Мискиту, населяющую атлантическое побережье страны, против Сандинистского правительства.[23]
Терроризм, хотя и осуждаемый, тоже весьма полезен для экономических убийц. В декабре 1981 года никарагуанский самолет был взорван у ангара в аэропорту Мехико.[24] Люди еще не успели пройти на посадку, поэтому им повезло больше, чем 73 пассажирам рейса 455 авиакомпании Cubana, взорванного над Карибским морем в октябре 1976 года. Кубинский изгнанник Луис Посада Каррилес, признанный виновным в Венесуэле в организации взрывов, позднее сознался, что получил за эти теракты 200000 долларов от Кубино-американского национального фонда, спонсируемого США.[25]
Уничтожение несговорчивых или амбициозных лидеров Третьего мира тем или иным способом служит наглядным примером для любого президента или премьер-министра, который думает о сопротивлении. Джон Перкинс рассказывает историю «за кадром» об устранении президента Панамы Омара Торрихоса и президента Эквадора Джейми Ролдоса в 1981 году.[26] Но список лидеров, разделивших их судьбу, достаточно длинный: Патрис Лумумба (Конго) в 1960 году; Эдуардо Мондлейн (Мозамбик) в 1969 году; Амилкар Кабрал (Гвинея-Бисау) в 1973 году; Оскар Ромеро, архиепископ Сан Сальвадора, в 1980 году; Бениньо Акино (Филиппины) в 1983 году; Мехди Бен Барка (Алжир) в 1965 году. Карьера Крейга Уильямсона (Craig Williamson), агента службы безопасности в Южной Африке, типична для шакалов, участвующих в подобных точечных убийствах. Он ответственен за смерть Рут Ферст, активистки африканского конгресса и писательницы, которой бомбу прислали по почте в 1982 году, а также за нападения на других активистов анти-апартеида, в которых он участвовал.[27]
Государственный переворот – классический метод устранения оппозиционных лидеров, который, лишая их власти, устраивает облавы на активистов и вынуждает общество отказаться от результатов неугодной реформы. Возможно, самый известный пример такого переворота – свержение генералом Аугусто Пиночетом социалистического правительства Чили в 1973 году, в результате которого были убиты президент страны Сальвадор Альенде и тысячи его сторонников. Длинный список переворотов ассоциируется в основном с США и европейскими государствами – свержение усилиями ЦРУ Мохаммеда Моссадека в Иране (1953 год), устранение бразильского президента Жоао Гулара (1964 год), захват власти в Индонезии генералом Сухарто (1965 год), свержение генералом Иди Амином Милтона Обоута в Уганде (1971 год).
Военное вторжение применяется в том случае, если шакалам не удается достичь цели и использовать местные силовые структуры. Иногда оно обретает форму гражданской войны, используя партизанские методы для свержения законного правительства или изматывая население. Прекратить бойню могут только поражение правящей элиты или переговоры. Классический пример – война против сандинистов в Никарагуа. США также вели длительные войны против Мозамбика и Анголы совместно с южноафриканскими войсками, разоряя экономику обеих стран и убивая сотни тысяч людей.
Прямое вторжение приберегается для самых тяжелых ситуаций, однако этот метод может быть применен в любых случаях для смены режима. Уроки Вьетнамской войны, кажется, сделали его менее привлекательным для демонстрации власти Первого мира, однако развал Советского Союза и распространение современного оружия вновь заставили прибегнуть к этому методу. После «холодной» войны эксперты США использовали преимущества новых военных технологий, включая тотальный контроль, централизованное управление, контроль военных сил и современное оружие, чтобы поддержать самоуверенность внешней политики США. Как отметил Беллок по поводу гегемонии европейских государств над их колониями в эпоху расцвета британской империи: «У нас есть пушки типа Гатлинг, а у них нет».
В 1992 году неоконсерватор Пол Вулфовиц, заместитель министра обороны в администрации Джорджа Буша-старшего, сформулировал то, что позднее стало известно как «Доктрина Буша» в «Руководстве по планированию обороны в 1994-99 годы». Этот стратегический план основывается на трех идеях: главенство власти США для стран Нового мира; право США наносить односторонние упреждающие удары для защиты собственных интересов; а на Среднем Востоке общая цель – «оставаться господствующей внешней силой, обеспечив доступ США и стран Запада к местной нефти».[28]
Оккупация Ирака в 2003 году стала одним из следствий этих предпосылок. Дик Чейни, нынешний сторонник «Доктрины Буша», выступал против свержения Саддама после войны в Заливе в 1991 году: «Я считаю, что вмешательство американских вооруженных сил в гражданскую войну Ирака затянет нас в трясину, а у нас нет никакого желания захлебнуться подобным образом». Однако времена меняются. Привлекательность иракских запасов нефти в мире, которому грозит ее нехватка, контроль над Средним Востоком как центром власти подобного мира и перспектива получения неприлично прибыльных контрактов и скидок, как сообщает Грег Маттит в книге «Иракское дело», кажется, привели США к длительной оккупации, из которой будет сложно выпутаться. Эндрю Басевич (Andrew J. Bacevich), консервативный военный теоретик, так смотрит на эту проблему: «Иметь влияние в более чем одном регионе ключевого геополитического значения, признавать законность только своих политических и экономических принципов, провозглашать существующий порядок священным, заявлять о своем бесспорном военном превосходстве, повсеместно используя силу не для самообороны, а для обуздания и принуждения, – это действия страны, стремящейся к имперскому правлению».[29]
С одной стороны, американская империя может существовать лишь в том случае, если ее субъекты считают выгодным нахождение под ее контролем и согласны считаться с теми нормами, которые их правители полагают допустимыми. А с другой стороны, 2 миллиарда людей Третьего мира бедствуют, ютясь в городских трущобах, а горы долгов продолжают тормозить экономическое и социальное развитие их стран,[30] хотя их элита и может себе позволить богатую жизнь Первого мира. В этом контексте «Доктрина Буша» призывает к бесконечной войне ради сохранения контроля империи. Однако, как отмечает Антония Джухаш в книге «Глобальное восстание: сеть сопротивления», люди во всем мире, кажется, поняли, что лучше бороться за создание собственной демократической альтернативы глобализации, чем вечно жить в тени чужой империи.
Глава 2
Продавая деньги – и зависимость
Сэм Гвин
Странный это бизнес – продавать деньги от дома к дому в эпоху расцвета цивилизации. Еще удивительнее то, что деньги идут не из таинственных глубин рынка евровалюты – по таинственному пути через Нассау, Гонконг или Цюрих, а со сберегательных счетов американцев из Огайо.
И эти американцы, как и все их сограждане, только начинают понимать, что заработанные ими деньги уже не используются для строительства соседнего дома.
Раньше я продавал их деньги, зарабатывая этим себе на жизнь. Я путешествовал по миру, работая в среднем банке Среднего Запада с активами на 5 миллиардов долларов. Кроме того, я участвовал в удивительной банковской практике по принципу «обычный бизнес», которая начала заражать мировую финансовую систему.
Шел 1978 год. Благодаря продажному, репрессивному режиму президента Филиппин Фердинанда Маркоса, я прекрасно устроился в одном из лучших отелей Манилы – Пенинсуле. Я продвигал уникальный проект, суливший филиппинской строительной компании, стороннице клана Маркоса, 10-миллионный кредит – займ, который скоро должен был увеличиться. Но я этого пока еще не знал, спускаясь в вестибюль гостиницы, чтобы отправиться обедать. Мои мысли все еще занимал живой осьминог, которым угостил меня Тайваньский банк прошлым вечером: я пытался вспомнить, чего они от меня хотели и почему так сильно старались.
Международная банковская деятельность – интересный бизнес, особенно для меня и тех беспомощных огайцев, чьи деньги я продаю: мне 25 лет, а мой опыт в банковском деле ограничивается полутора годами. Я начал работать в банке в качестве аналитика отделов кредитов, имея степень магистра по английскому языку. Так как я свободно владел французским, 11 месяцев спустя меня повысили до кредитного инспектора и направили во франкоговорящие арабские страны. Это моя третья длительная поездка, поскольку район моего инспектирования быстро расширился: за полгода я побывал в 28 странах.
Я далеко не единственный молодой и неопытный в мире международной банковской деятельности – он полон агрессивных, способных, но совершенно неопытных кредиторов не старше 30 лет. Они путешествуют по миру, подобно странствующим трубочистам, выполняя ссудные квоты, торгуя финансовой продукцией и живя на широкую ногу. Их боссы обычно способные, но тоже неопытные 29-летние вице-президенты, одевающиеся у Brooks Brothers и имеющие степень магистра бизнеса Уортона или Стэнфорда. Однако они настолько несведущи в кредитовании, что не смогли бы оформить даже простую розничную ссуду, погашаемую в рассрочку. А их руководители, члены кредитного комитета – прагматичные банкиры до мозга костей, прекрасно разбирающиеся в местной банковской системе и имеющие 20-30-летний опыт работы. Но старшие банкиры ничего не понимают в международном кредитовании. Многие из них никогда не собирались заниматься заморским кредитованием, но были вынуждены делать это из-за интернационализации американской коммерции; когда их местная клиентура перешла на международную торговлю, они вынуждены были последовать за ними, чтобы не потерять бизнес крупных финансовых банков. Поэтому старшие банкиры с тревогой наблюдают за работой своих подчиненных – ловкачей мировой финансовой системы, неутомимых коммивояжеров, привлекающих такие кредиты в Польшу, Мексику и Бразилию, что они начинают угрожать стабильности системы, которую они призваны развивать.
Систему постоянно лихорадит. В 1975 году американские банки выдали иностранным государствам кредиты на сумму 110 миллиардов долларов. К концу 1982 года они выросли до 451 миллиарда. Ведущим девяти банкам принадлежит 31 миллиард долларов, или более 112 % их общего капитала в качестве кредитов в Мексике, Бразилии, Аргентине и других странах, которым пришлось пролонгировать займы, чтобы избежать катастрофических дефолтов.
Итак, я в Маниле, в вестибюле Пенинсулы. На балконе группа филиппинских музыкантов играет для торговцев, туристов, банкиров, местных бизнесменов и старых азиатов-рабочих, которые отдыхают за маленькими столиками внизу, поджидая подружек и друзей.
Еще не зная, что должно произойти, я чувствую приближение чего-то необычного. Я прилетел утром самолетом китайских авиалиний из Тайбэя. На трапе самолета я, к своему удивлению, столкнулся с «диспетчером», странным существом из Третьего мира, который занимался встречей и отправкой важных гостей. «Диспетчер», представившийся Джоем, был представителем моего клиента – Филиппинской корпорации по строительству и развитию (CDCP), мест ной строительной компании, которую мы годами безуспешно обхаживали. Джой, очевидно, заплатил агентам безопасности из иммиграционной службы, поэтому мы прошли таможню и паспортный контроль за 2 минуты, тогда как остальным 300 пассажирам пришлось мучиться в этой тропической жаре, проклиная все на свете, полтора часа. Затем он провел меня сквозь толпу кричащих торговцев в зале прибытия к ожидающему нас «Ягуару» с кондиционером, прекрасной стереосистемой и очень симпатичной 20-летней девушкой. Девушку я никак не ожидал. Банк Бангкока предоставил мне серебряный «Линкольн», но не девушку. Арабы – длинный «Мерседес» и подпольную бутылку темного Johnny Walker, но девушки не было. В изощренном мире азиатского бизнеса, где «услуга за услугу» – основа любой сделки, подобные вещи делаются с определенным умыслом. Да, подумал я, что-то действительно намечается…
Спустя несколько часов я опять встретился с Джоем под навесом у входа в Пенинсулу. Безукоризненно одетый Джой взял мой портфель с 5000 долларов в дорожных чеках, билетом на самолет за 9000 долларов, паспортом и кредитными карточками – всем, что отделяло меня от тюрьмы Интрамурос, – и исчез. Мы изображаем доверие. Через минуту красный «Ягуар» подъехал к отелю с моим портфелем, целым и невредимым, и мило улыбающейся девушкой, и мы мягко заскользили в удивительной тишине по гудящей, переполненной Маниле, какой она становится в субботний вечер. По дороге девушка сообщила мне, что они с «Ягуаром» предоставлены мне «в полное распоряжение» до самого отъезда.
Меня отвезли в дорогой ресторан в Макати, где был устроен шикарный обед в мою честь президентом компании, господином Руди. Мой банк обхаживал эту компанию вот уже пять лет: мы много раз угощали их обедами, возили играть в гольф и заниматься подводным плаваньем, посылали им виски и сигары на Рождество, но до сих пор единственное, что получали в ответ, – это вежливые разговоры. После восьми перемен блюд и такого количества спиртного, которым можно было бы споить все мусульманское население Минданао, произошло нечто необычнее. На невнятном английском Руди объявил, что хотел бы взять кредит на закупку землеройной техники у клиента моего банка в США для восстановительного проекта «Манила Бей».
«О какой сумме идет речь?» – спросил я на таком же невнятном английском.
«Десять миллионов», – ответил он и рассмеялся. – «Мой вице-президент обсудит с вами детали утром».
Через пять минут министр финансов Филиппин «заезжает» к нам, чтобы встретиться со мной. О займе – ни слова. Но он невероятно вежлив и обращается к Руди «мой верный друг». Не хочу ли я посетить Багуйо? Очень мило, думаю я, не подозревая, что самолет компании уже готов перенести меня в сказочную гостиницу на северном горном курорте, принадлежащую компании.
Международный банкир за границей ограничен в передвижении: он не гуляет по улицам и не заходит в местные бары, да и вообще редко где-либо появляется, дабы обезопасить себя от возможного нападения. Однако его подстерегает другая опасность: забытый израильский паспорт на таможне в Алжире, оставленная бутылка виски при въезде в Саудовскую Аравию – все эти прегрешения, как правило, приводят к аресту и заключению в иммиграционную тюрьму на неопределенный срок. А если ваш водитель вдруг попадет в аварию в одной из строгих мусульманских стран, да еще и задавит кого-нибудь? Согласно Корану, водитель и машина никогда не попали бы в аварию, если бы вы не наняли их, поэтому ответственность за причиненный ущерб полностью ложится на вас. Именно поэтому американские банкиры нередко сбегают с места происшествия, даже небольшого, захватив свой портфель и пытаясь затеряться в толпе или скрыться в арендованной квартире. В Маниле вы в полной безопасности, хотя чрезмерное гостеприимство хозяина может обернуться для вас каким-нибудь венерическим заболеванием.
Будучи кредитным инспектором, вы в основном занимаетесь займами и не задумываетесь о том, угрожает ли ваша деятельность, например, стабильности мировой экономики или нет. В этом смысле молодой банкир подобен солдату на фронте: он послушен, агрессивен и безнравственен, поскольку всего лишь выполняет чей-то приказ. Через агентства кредитных инспекторов, таких, как я, американские банки выдали множество сомнительных займов странам, у которых накопилась такая большая задолженность, что, согласно Уолтеру Ристону из Citicorp, «способность выплатить долг» уже не принимается в расчет. Важен «доступ к рынку», что говорит о возможности заимствовать еще больше. Это очень разумное объяснение, принимая во внимание активную деятельность крупных банков в странах, которые не в состоянии погасить свой долг. Теория выглядит примерно так: пока страна в состоянии брать кредиты, она сможет бесконечно откладывать выплату долга, примерно так, как США поступают с государственным долгом. А пока страна может откладывать выплаты, банки будут получать свои деньги в установленные сроки, а эти страны не будут признаны неплатежеспособными. Но банки прижаты к стенке. Если им не удастся привлечь больше денег, они будут вынуждены списать огромное количество «плохих» долгов. Кроме того, им грозят еще более серьезные последствия цепной реакции – перекрестное неисполнение обязательств, относящихся к условиям большинства займов.
Есть еще один любопытный аспект: несмотря на то что банки могут позволить такой стране, как Польша, отложить выплату долга (через 20 лет, а не через 10), процентные платежи все равно не прекращаются. Именно на них основываются итоговые результаты банковских отчетов о прибылях и убытках. Это значит, что у Citibank может быть очень успешный год, даже если многие займы оказались не погашенными. Возможно, не стоило делать ставку на кредиты, однако банки ведут себя достаточно умно и очень щепетильны, когда речь заходит о защите ценности их активов.
В основе этой всемирной кредитной проблемы лежит очень простая концепция – безопасность. Когда вы берете ссуду на покупку машины, банк, чтобы обезопасить себя, берет право на владение этой машиной. Если вы не сможете вовремя выплатить кредит, банк продаст машину и вернет свои деньги. Но международные банки не могут «забрать» электростанцию в Таиланде или больницу в Дубаи, или даже гусеничный трактор в джунглях Калимантана. Они не могут «повесить свой ярлык» на урожай бананов на Филиппинах или захватить медь на рудниках в Чили, чтобы продать ее в Чикаго. В международной банковской деятельности американские банки часто нарушают древнейшие принципы кредитования с соблюдением безопасности. Как местного кредитного инспектора меня всегда учили создавать разумную защиту активов для каждого займа, если, конечно, заемщик не является безупречно платежеспособным и честным клиентом. Но когда я стал международным кредитным инспектором, мне пришлось забыть об этом и научиться готовить логические обоснования, благодаря которым кредит был бы привлекательным для головного офиса, хотя технически он ничем не гарантировался.
В Маниле я мысленно пробегаю по своим встречам, облизываясь при воспоминании о 10-миллионном кредите. Я вижу себя весьма удачливым банкиром, ворочающим огромными суммами денег и смазывающим гигантский механизм международной торговли. Конечно, сам лично я не могу дать согласие на этот кредит. Банк, возможно, не во всем разбирается, но этот займ придется представлять в головном офисе неглупым седовласым, краснолицым банкирам из высшего кредитного комитета. Они будут всматриваться в меня поверх очков и задавать вопросы: «Почему их текущий коэффициент покрытия падает, принимая во внимание растущие продажи?» Дальнейшая часть моей поездки предполагает посещение Гонконга, Куала Лумпура, Токио и Сеула. Мне удается получить хоть какое-то представление о странах и познакомиться с тяжелейшей дизентерией. Но я продолжаю мечтать об этом кредите, заполняя страницу за страницей всеми «за» и «против», пытаясь представить себе реакцию кредитного комитета. Сквозь мой энтузиазм и растущее ощущение собственной значимости проглядывает некий жулик, которому, наконец-то, дал жизнь мой товарищ-банкир из Chase Manhattan, рядом с которым я сижу в самолете, летящем в Куала Лумпур.
«С кем ты ведешь бизнес в Маниле?» – спрашивает он, заказав нам по пятому бокалу виски, скрашивающему международным банкирам жизнь в длинных поездках. «С CDCP», – отвечаю я.
«Они заодно с Маркосом», – говорит он. – «Это хорошо. Но они по уши в долгах».
Когда банкир говорит, что компания «по уши в долгах», это значит, что ее задолженность намного превосходит акционерный капитал владельца. В США банкиров учат избегать подобных кредитов, считая, что они ставят заимодавца в очень рискованное положение, когда придется бороться за немногочисленные основные активы компании в случае банкротства. Я украдкой взглянул на долю заемных средств CDCP. Семь к одному. Один к одному считается нормальным, а два к одному – опасным. И вдруг мне в голову приходит мысль, что было бы полным безумием давать этот кредит. «Тебе лучше получить подпись Маркоса – кровью», – говорит мой товарищ, смеясь.
Дома, в головном офисе в Кливленде, еще невыспавшийся после стольких перелетов, я подвожу итоги своей поездки. Я пытаюсь восстановить все эти трехчасовые обеды с пятью переменами блюд и вином и вспомнить, что же я тогда говорил.
Говорить, что банкиры – вышколенные пессимисты, банально. Возможно, это и правда, если речь идет о банкире, занимающемся розничной торговлей, но международного банкира сегодня можно назвать оптимистом. Например, когда старший вице-президент спрашивает вас о том, как обстоят дела в той или иной стране, вы не отвечаете: «Знаешь, Фил, мне кажется, она катится ко всем чертям». Даже если это и правда, не в ваших интересах так говорить, потому что Фил с легкостью может сделать так, что вам никогда не удастся предоставить кредит этой стране. А эффективность вашей работы оценивается по количеству выданных вами займов. Будучи кредитным инспектором, я однажды заметил вице-президенту, отвечающему за кредитование Мексики, что, на мой взгляд, никакое количество нефти не изменит тот факт, что в Мехико, где к 2000 году будут жить 30 миллионов человек, никакие социальные программы не помогут сделать так, чтобы денег от продажи нефти хватило на всех этих людей. Мне было велено не указывать это в своем отчете по стране.
«Мы интересуемся только выплатой долга, ничем другим», – ответил он. – «Демография нас не касается. У них столько нефти, что они не знают, что с ней делать. Обыграй это в докладе».
Да, оптимизм. Я работал в Мексике, Аргентине, Бразилии, Польше – во всех странах, которым пришлось продлевать сроки выплаты долга – современная замена дефолта. Эта система сработала для них, сработает и для меня, как мне казалось, в этой неустойчивой, коррумпированной азиатской стране, имеющей серьезные проблемы с балансом платежей и с ее компанией, чья доля заемных средств составляла семь к одному.
Однако прежде чем мне удалось додумать аргументацию, зазвонил телефон. Это старший фининспектор компании, продающей землеройное оборудование, – дочерней компании крупного машиностроительного предприятия и давнишнего клиента нашего банка.
«Я слышал, вы разговаривали с нашими друзьями в Маниле», – говорит он непринужденно, как будто разница в нашем должностном положении ничего не значит для него.
– Они были очень гостеприимны.
– Приятные люди.
– Они хотят, чтобы мы профинансировали покупку вашего оборудования.
«Я знаю», – отвечает он. – «И мне бы хотелось, чтобы вы хорошенько рассмотрели это дело», – продолжает он тоном, призванным напомнить мне, что его компания разместила крупную сумму в нашем банке – бессрочные вклады и пенсионные фонды.
Я уверяю его, что с должным вниманием рассмотрю этот вопрос, и на этом наш разговор заканчивается. Десять минут спустя президент моего банка звонит мне по тому же вопросу. Мне опять настоятельно рекомендуют обратить на это дело особое внимание. Президент дает мне понять, что я должен вынести заявку на обсуждение кредитного комитета, не цепляясь за платежный баланс на Филиппинах.
Как только этому делу дали ход, мой энтузиазм слабеет. Я понимаю, что вполне могу превратиться в «мальчика для битья». Внимательнее проанализировав компанию, я ясно вижу, что это неосуществимая сделка. Я вынесу ее на обсуждение кредитного комитета, подвергнусь получасовому допросу и буду выброшен с позором. Затем президент банка может сказать компании, что мы должным образом рассмотрели их просьбу, несмотря на тот факт, что молодой кредитный инспектор был поставлен в дурацкое положение. Поэтому я решаю придерживаться одной удобной тактики, которой научился. Я постараюсь, по словам банкиров, «прикрыть свой зад».
Теперь мы переходим к настоящей международной банковской работе – той, которая позволяет Citigroup предоставлять 3-миллиардный кредит такой ненадежной стране, как Бразилия. Мы теперь в царстве гарантийного кредита – отличного способа превращения слабости заемщика в новые потенциальные преимущества.
Поясню. Если внешний кредит, который вы предлагаете, ненадежен, вы можете заручиться гарантией третьей стороны, чтобы поддержать его. Третьей стороной может выступить частный коммерческий банк, государственный коммерческий банк или же другое государство. Гарантия от государства – самый удачный вариант. Если сторона, дающая гарантию, выглядит на бумаге убедительно, большинство кредитных комитетов США поверят ей. И никого не смущает, что тысячи безнадежных кредитов во всем мире с радостью поддерживались зарубежными странами, включая ссуды Польше, у которой шансов вернуть долг до миллениума не больше, чем увидеть снегопад в аду. Но американские банки упорно придерживаются старого мнения о том, что «банкам и правительствам не грозит дефолт».
Ну, что же, я не возражаю. И я принялся готовить гарантию от имени крупнейшего филиппинского банка, который уже подписался под стольким количеством гарантий, что вряд ли он со всем этим расплатится. Это легкое дело. Главы банка и строительной компании принадлежат к одной и той же политической партии. Это решение не только улучшит отношения президента моего банка и его клиента, но также будет способствовать моему карьерному росту.
Нужно сделать всего лишь несколько дюжин международных звонков, чтобы получить гарантию направо и налево. С помощью согласного на сотрудничество аналитика отдела кредитов, который всего три месяца назад получил университетский диплом в штате Огайо, мы состряпали прекрасный отчет, который потряс бы все кредитные комитеты. Меня погладили по голове многочисленные вице-президенты, дали небольшую прибавку к зарплате, пригласили в оперу и отправили в Гонконг, оформлять кредит.
Три недели спустя мы выплатили 5 миллионов долларов – первый этап финансирования – за транспортировку землеройного оборудования. Несмотря на то что наш расчетный банк, Chase Manhattan, умудрился потерять эти 5 миллионов на несколько ужасных дней, деньги в итоге поступили на нужный счет.
Через полтора года после выдачи этого кредита и примерно за год до того, как этот займ стал безнадежным, я перешел на работу в один из крупных банков Западного побережья. К тому времени, как заемщик начал откладывать выплату долга, все кредитные инспекторы, которые работали над этим проектом, перешли в другие банки. Такая стремительная смена кадров не редкость в банковской сфере. Рынок рабочей силы сегодня настолько «горячий», что если вам удалось хорошо справиться со своей работой, вы можете не только рассчитывать на двойное повышение зарплаты, но и выбрать город, где хотели бы работать. Таким образом, многим сотрудникам, оформившим крупные внешние кредиты, не приходится собирать выплаты, а те, кто собирают выплаты за безнадежные долги, не чувствуют своей ответственности, поскольку не они их выдавали. Мой филиппинский кредит очень быстро стал безнадежным. В один прекрасный день ссудные проценты просто перестали поступать, без всякого извещения. Невозможно было получить хотя бы какой-то финансовый отчет компании или найти ее руководителей, которые уклонялись от встречи также и с другими многочисленными кредиторами. Мой преемник несколько месяцев пытался отыскать их, а когда нашел, ему пообещали немедленно их выплатить. Однако деньги так и не были перечислены. Переговоры продолжились, и банк решил, что разумнее продлить срок погашения долга так, чтобы компания смогла выплатить его в течение более длительного периода. Однако в назначенный день банк получил лишь крупицу той суммы, которую задолжал заемщик. Насколько я знаю, гарантия филиппинского банка не была привлечена.
Но у меня уже были другие заботы, пусть кто-то другой расхлебывает эту кашу, а старожилы кредитного комитета в недоумении пытаются выяснить, где была допущена ошибка. Да, у них теперь много вопросов, особенно с обширным мексиканским портфелем, 50 % которого находится в техническом дефолте, и с миллионными кредитами, выданными восточным странам. Никакой ошибки нет, нет даже крупицы риска, на который сегодня идут ведущие банки в крупных финансовых центрах. Это всего лишь «обычный бизнес», и так будет продолжаться до тех пор, пока с ними не произойдет какая-нибудь катастрофа, а тогда уже будет слишком поздно что-либо менять.
Глава 3
«Грязные» деньги: взгляд изнутри на секретный мир оффшорных банков
Джон Кристенсен
Куала Лумпур, июль 1985 года. Возможно, жара или «Гиннес» и «Курвуазье» притупили мои чувства, но то, что говорил мой сосед, не имело никакого смысла. Я сидел с финансовым директором одного из крупнейших инвестиционных кооперативов Малайзии – Koperatif Serbaguna Malaysia; он был энергичным человеком и ведущим деятелем в Малазийско-китайской ассоциации. Я все утро беседовал с его командой и членами совета директоров кооператива о невероятном росте его депозитов и инвестиционной деятельности. Они из кожи вон лезли, стараясь произвести на меня впечатление. После встречи мы поднялись на лифте в роскошный пентхауз их офиса в центре города, где устроили пир с королевскими креветками и французским коньяком. Но в разгар обеда, когда атмосфера стала более непринужденной, мой сосед заинтересовался местом, где я родился, – тысячи миль отсюда, на острове Джерси, одном из островов Ла-Манша. Особенно его поразило то, что Джерси был оффшорной банковской гаванью.
«Там безопасно инвестировать?» – продолжал он спрашивать. Когда я ответил ему, что мало знаком с регулированием финансовых учреждений Джерси, он заметил, что этот вопрос его совсем не волнует. Наконец, я понял: он замышлял что-то не совсем законное.
Сокращение государственного регулирования, коррупция и налоговые гавани
Я прилетел в Куала Лумпур, чтобы подготовить отчет о юридических и нормативных принципах работы кооперативов Малайзии. Я обнаружил невероятный беспорядок, который вполне мог привести к катастрофе.
Малейшие лазейки, призванные содействовать сельским сбережениям и кредитным кооперативам, позволили советам директоров ряда депозитных кооперативов предлагать проценты на депозиты по более высоким ставкам, чем Bank Negara – центральный банк страны. В результате они привлекали миллионы в депозиты, которые могли инвестировать без юридического контроля со стороны Bank Negara или Ассоциации банков и финансовых компаний. Посещая некоторые крупнейшие инвестиционные кооперативы, я обнаружил, что они дают крупные суммы взаймы своим директорам, родственникам и друзьям, часто без какого-либо залога.[31] Эти деньги затем переправлялись в секретные оффшорные тресты и компании, расположенные в различных налоговых гаванях, включая Гонконг, Лондон, Сингапур и Нью-Йорк. Капитал инвестировался в землю, недвижимость и фондовый рынок на пике активности, а потери от последующего спада достигали сотен миллионов долларов. Большая часть этих средств была безвозвратно утеряна в лабиринте оффшорного инвестиционного механизма, и в 1986 году Bank Negara был вынужден приостановить торговую деятельность 24 крупнейших депозитных кооперативов, чтобы не утратить окончательное доверие к банковской системе Малайзии.[32]
Нехватка защиты инвестора не удивила меня, так как многие директора этих депозитных кооперативов были известными бизнесменами Малайзии, связанными с политическими партиями правящей коалиции. Однако меня удивил тот факт, что в течение многих лет никто из вовлеченных финансовых посредников, включая банки, юридические фирмы, бухгалтеров и аудиторов, не усомнился в незаконности переводов этих денег в оффшорные налоговые гавани и не сообщил об этом. И не я один обратил внимание на такую непрофессиональность. Многие эксперты по отмыванию денег отметили, что схемы для перевода денег, полученных в результате убийств, продажи наркотиков и терактов, – это те же финансовые сети, созданные западными банками и юридическими фирмами десятилетия назад для облегчения незаконного вывоза капитала и уклонения от налогов. Когда Осама бен Ладен язвительно заявил в 2001 году, что финансы Аль Каиды в полной безопасности, и США не удастся их заморозить, он намекал на то, что использует «трещины в финансовой системе Запада… изъяны, которые стали для нее смертельной петлей».[33]
Сначала я все-таки пытался понять, как деньги из депозитных кооперативов могли вывозиться из страны, но обнаружил, что это невозможно. Оффшорные тресты не зарегистрированы, поэтому нельзя определить, кто за ними стоит. Столкнувшись с этой непреодолимой стеной секретности, я был вынужден сдаться. Я предупредил официальных лиц Малайзии о проблемах, которые мне удалось обнаружить, и порекомендовал усилить закон о кооперативах, чтобы решить их. А мой интерес уже был направлен на более важный вопрос о том, как прекратить отток «грязных денег» из развивающихся стран в западную банковскую систему.
Оффшорный интерфейс
После завершения своего задания в Малайзии я принял серьезное решение. Я вернусь в Джерси, чтобы выяснить, как действуют оффшорные финансовые системы. На это было непросто решиться, так как мне предстояло бросить свою карьеру в области экономики развивающихся стран и заняться тем, к чему я относился с большим подозрением. Я также понимал, что какими бы ни были мои личные взгляды на сущность этой работы и налоговые гавани, я не мог позволить себе выйти из-под прикрытия ни на минуту. В подобных обстоятельствах поездка домой в Джерси была тяжелым решением, и, честно говоря, я этого очень боялся.
Я вырос на Джерси и любил природу этого острова, его берега и потрясающее культурное наследие. Однако мне хотелось посмотреть мир, поэтому я уехал учиться аудиту и оценке проектов в Лондон. В двадцать с лишним лет я решил получить степень магистра по экономике и юриспруденции. Во время обучения я присоединился к активистам Oxfam 2000, британской неправительственной организации, и стал изучать, как финансовые ресурсы многих беднейших стран мира утекают на секретные банковские счета.
Я занимался этим и после обучения. Работая в Индии в начале 1980-х годов, я все яснее стал понимать, что рынок капитала и программы по либерализации торговли, внедряемые Международным валютным фондом и Всемирным банком, помогали богачам, корпорациям избегать налогов. Налоговые гавани играли важнейшую, однако тайную роль в нелегальном переводе денег на секретные банковские счета и в оффшорные тресты, не просто принося прибыль самым богатым и могущественным людям и компаниям в мире, но и подрывая перспективу экономического развития беднейших стран. В то время как богатство развивающихся стран вывозится за границу в огромных количествах, они влезают в долги, чтобы компенсировать сокращающиеся доходы от налоговых поступлений. Это замкнутый круг: медленные темпы роста усиливают и экономическую нестабильность, и социальное неравенство, а также политические риски, поощряя еще больший отток капитала. Из-за медленного роста этим странам сложнее выплатить свои внешние долги, выполняя при этом социальные обязательства и программы по инвестированию инфраструктуры. Таким образом, оффшорные налоговые гавани подрывают экономическое развитие и приводят к бедности.
Анализ научной литературы 1980-х годов показал, что роль налоговых гаваней или процесс их взаимодействия с появляющимися глобальными финансовыми рынками никто не изучал. Оффшорное финансирование до сих пор редко упоминается в работах специалистов по рынкам капитала и мировой торговле, не говоря уже об учебной литературе для студентов факультетов экономики в университетах всего мира.[34] Это опаснейшее упущение, особенно учитывая то, что половина мировой торговли проходит через налоговые гавани – на бумаге, если не в действительности, а миллиарды долларов ежедневно ходят по оффшорным сетям.
Моя работа в начале 1980-х годов привела меня в Юго-Восточную Азию и Северную Африку, и я повсюду сталкивался с широко распространенным мнением о том, что богатство, особенно доходы от минеральных ресурсов (например, нефти), присваивали себе коррумпированные политические и бизнес-элиты, переводя на оффшорные банковские счета и в тресты в налоговых гаванях, таких как Швейцария, Монако, Каймановы острова и Джерси. Губительное сочетание огромного социального неравенства и маргинализации в этих странах породило глубокое напряжение, особенно в странах-экспортерах нефти, где несметные доходы сосредоточены в руках небольшой элиты, в то время как масса людей не может найти работу и живет в условиях ужасающей бедности. А бедность способствует росту криминала, поощряя жестокость и усиливая влияние террористических организаций. С этой позиции легче понять связь «грязных» денег, которые переводятся на оффшорные банковские счета, с широко распространенной ненавистью к Западу многих бедных стран.
Непрекращающееся расхищение ресурсов Нигерии, а также охватившие страну бандитизм и насилие ярко иллюстрируют это. Как сообщает Economist, «когда Сани Абача был диктатором Нигерии в конце 1990-х годов, Центральный банк страны обязан был переводить примерно 15 миллионов долларов на его счет в Швейцарском банке ежедневно». Расхищение средств в подобных масштабах невозможно без обширной инфраструктуры финансовых специалистов и официальных лиц оффшорных правительств, которые получают прибыль, обеспечивая интерфейс между преступлением и ведущими финансовыми системами. Около 100 банков во всем мире участвовали в обслуживании украденных денег Абача, включая крупнейшие – Citigroup, HSBC, BNP Paribas, Credit Suisse, Standard Chartered, Deutsch Morgan Grenfell, Commerzbank и Bank of India. Согласно Реймонду Бейкеру, эксперту по отмыванию денег в Центре международной политики: «Учитывая то, что состояние Абача оценивается в сумму от 3 до 5 миллиардов долларов, разгорелась невероятная борьба за то, чтобы получать, укрывать его богатство и управлять им».[35]
Приблизительно 300 миллионов долларов похищенных денег Абача осели в банках Джерси, которые, несомненно, знали о происхождении этих средств и запросили крупный гонорар за управление капиталом столь известного политического деятеля. Разумеется, когда международное давление, наконец-то, вынудило вернуть эти деньги в Нигерию после свержения Абача, банку не был выплачен ни цент, и не был выявлен ни один преступник – «белый воротничок», не говоря уже о каком-либо наказании за содействие в организации одного из самых чудовищных преступлений в истории современной Африки. Вместо этого официальные лица Джерси во всеуслышанье объявили, как честно и безукоризненно они вели себя во время возврата денег.
Но коррупция такого масштаба в странах Третьего мира не может существовать сама по себе, без соучастия финансовых институтов богатых стран. Нигерия уже не раз возглавляла список наиболее коррумпированных стран мира, составляемый Международной организацией по борьбе с коррупцией (Transparency International), однако сложно не согласиться с профессором Элийей Фафунва, бывшим министром образования Нигерии, который сказал в 2005 году, что Швейцария должна возглавить список наиболее коррумпированных стран «за укрывательство, поощрение и привлечение расхитителей общественных богатств во всем мире, которые принесли свои деньги для надежного хранения в их грязные сейфы».[36]
В большинстве западных стран банки и другие депозитные учреждения обязаны проводить тщательные проверки для установления истинной личности их вкладчиков и источников их фондов. На практике контролеры подтвердили в частных беседах со мной, что проверки «узнай своего клиента» часто проводятся на уровне заполнения анкеты, и никакое внимание не обращается на то, уклоняется клиент от налогов или нет. В последние годы эти экспертные оценки были усилены по отношению к таким известным политическим деятелям, как Сани Абач. Однако банки все еще неохотно проводят «расширенные» экспертные проверки, частично из-за дороговизны подобных анализов, но также потому, что они предпочитают не замечать, чем на самом деле занимаются их клиенты.
На практике, как я понял на собственном опыте, многие адвокаты и банкиры симпатизируют тем, кто уклоняется от налогов, и получают крупные гонорары, управляя их делами. Чем еще можно объяснить то, что престижная американская компания Riggs Bank описала одного из своих известных клиентов-политиков в анкете следующим образом: «Клиент – частная инвестиционная компания, расположенная на Багамах, используется для выполнения инвестиционных услуг для собственника-бенефициария, профессионала на пенсии, который добился большого успеха и заработал крупные средства для достойной жизни на пенсии».[37] «Профессионалом на пенсии» был бывший чилийский диктатор Аугусто Пиночет, который с 1979 года обладал 28 счетами и депозитными сертификатами в Riggs Bank общей суммой 6–8 миллионов долларов. Пиночет был обвинен в участии в пытках и убийствах. Под его руководством чилийское государство использовало «отряды смерти» для устранения членов оппозиции и устрашения гражданского населения. Он также имел отношение к перевозке наркотиков, нелегальной продаже оружия и другим формам коррупции. В 2005 году Аугусто Пиночет и несколько ближайших членов его семьи подозревались в уклонении от уплаты налогов и мошенничестве.
Море, песок и секретность
В середине 1980-х годов Джерси переживал необычный экономический подъем. В предыдущем десятилетии многие ведущие банки со всего мира открыли оффшорные представительства, чтобы справиться со стремительным ростом услуг частной банковской деятельности для своих высокопоставленных клиентов. Юридические фирмы и крупнейшие бухгалтерские фирмы также открыли оффшорные представительства, чтобы обслуживать своих бизнес– и частных клиентов. Находясь всего в 45 минутах лета от Лондона, Джерси прекрасно расположен для предоставления оффшорных услуг лондонскому Сити, которое само является крупнейшей налоговой гаванью. Еще в 1960-е годы местные юридические фирмы, стремящиеся брать пример с Бермудских и Каймановых островов, провели серию нормативно-правовых изменений в правительстве Джерси, которые создали то, что бизнес-сообщество любит называть «привлекательной средой для оффшорного инвестирования». Эта среда не имеет ничего общего с поощрением исследований и развития или производства товаров и услуг. Напротив, она просто состоит из сверхнизких или нулевых налогов и минимального регулирования иностранного бизнеса. Большая часть этого бизнеса основана на незаконном уклонении от налогов под легким прикрытием, чтобы все это выглядело как легальное избежание выплаты излишних налогов.
Рост спроса на оффшорные услуги был слишком велик, чтобы остров справился с ним. Банкам и финансовым учреждениям был необходим персонал, но рабочей силы оказалось слишком мало, и опытных людей было сложно найти. Несмотря на снижение требований при найме сотрудников, банки не могли быстро набирать людей, чтобы соответствовать растущему спросу. Хотя у меня было мало опыта в банковской деятельности или доверительном управлении, предложенные зарплаты намного превышали то, что я получал раньше как профессиональный экономист. Я выбрал работу в компании Walbrook Trustess (Jersey) Limited, филиале сегодняшней Deloitte Touche – бухгалтерской фирмы мирового масштаба. Клиенты компании были разбросаны по всему миру, и этот бизнес идеально подходил мне для изучения оттока капитала и уклонения от налогов на практике.
Из окон моего офиса, выходящих на порт Сан Хельер, я мог наблюдать за перевозками Джерси в оффшорный финансовый центр. Старые городские дома и магазины торговцев сельскохозяйственной продукцией стремительно уступали место офисным блокам международных банков и бухгалтерских фирм, а на месте туристических сувенирных лавок открывались винные магазины и дорогие бутики, обслуживающие состоятельных деятелей финансовой индустрии. Несмотря на максимальное ограничение скорости до 40 миль в час, улицы за моим окном были забиты машинами. «Порше», «Ягуары» и «БМВ» стали самыми излюбленными марками на острове размером всего лишь девять на пять миль. В прежде консервативном и сдержанном обществе стало нормой сорить деньгами, чтобы повысить свой статус.
К середине 1980-х годов традиционное сельское хозяйство острова уже практически развалилось, как и туристическая индустрия. Им мешали развиваться непомерно высокие цены и рост зарплат, вызванные ростом сферы оффшорных финансовых услуг. Симптомы экономического вытеснения были очевидны, и, так как традиционное производство было задушено слишком стремительным развитием экономики, остров все больше становился зависимым от деятельности налоговой гавани. С ростом этой зависимости правительство острова, которое действует большей частью автономно от Великобритании, стало больше опираться на доходы от неконтролируемой индустрии, которая может использовать огромное политическое давление для обеспечения особого отношения к себе. Несколько лет спустя у меня впервые появилось опасение, что оффшорные банкиры могут «захватить наше государство».
Через несколько недель после того, как я приступил к новой работе, у меня появилось нехорошее предчувствие по поводу сущности услуг, которые мы оказываем нашим клиентам. Обязанности большинства рядовых бухгалтеров заключались в выплате или переводе капиталов с одного оффшорного счета на другой в соответствии с инструкциями, которые, как правило, либо передавались по факсу, либо по электронной почте юристами из Лондона, Люксембурга, Нью-Йорка или Швейцарии. Истинная личность настоящих владельцев (бенефициариев) этих денег держалась в строжайшем секрете, а владельцы оффшорных компаний именовались номинальными директорами и акционерами. Очень часто компании принадлежали оффшорным трестам – абсолютно секретным и даже не зарегистрированным. Эти процедуры, как мне сообщили, формируют хорошую практику почти для всех оффшорных операций, которые обычно предполагают использование, по крайней мере, трех средств перевода (тресты, компании и конкретные банковские счета), рассеянных по разным оффшорным юрисдикциям. Тщательно обдуманные методы работы были призваны сохранить эту секретность, включая настройку налоговых механизмов таким образом, чтобы создавалась видимость работы компаний-клиентов в действующих офисах в Джерси и обеспечивались бесконечные предосторожности, дабы никто из «чужих» не смог определить истинную личность клиента. Это было особенно удобно для одного клиента, синдиката биржевых брокеров из Лондона, использовавшего анонимную оффшорную компанию из Джерси в качестве базы для управления своей весьма активной нелегальной внутренней торговлей практически абсолютно безнаказанно. Денежные суммы, вовлеченные в одну только эту компанию, достигали сотен миллионов фунтов.
Эти секретные соглашения необходимы для того, чтобы помешать расследованию судебных органов, однако, для предоставления еще большей гарантии безопасности клиентам большинство трастовых договоров включают «пункт о секретности», согласно которому доверенные лица переводят активы в другую юрисдикцию и назначают новых доверенных лиц при первых же признаках расследования. Разумеется, эти услуги обходятся дорого. Но потенциальная прибыль клиента и экономия за счет уклонения от налогов гораздо больше. Уклонение от налогов – основная цель большинства наших клиентов. Публично налоговая система очень эффективно использует разницу между незаконным уклонением от налогов и минимизацией налогов. Однако на практике эта разница далеко не такая четкая; бывший министр финансов Великобритании сравнивает ее с «толщиной тюремных стен».[38] Большая часть налоговых схем, с которыми я работал в Джерси, скорее всего, не прошла бы проверку налоговых органов тех стран, где жили бенефициарии. Если бы их налоговое планирование было абсолютно законным, то им не понадобились бы тайные банковские счета и оффшорные тресты. Конечно же, любому, кто начнет задавать вопросы об этой секретности, скажут следующее: предполагается, что вкладчики из Великобритании и других стран подали декларации о своих доходах в налоговые органы. Но внутренние эксперты системы знали, что это маловероятно, пока клиенты уверены в том, что их финансы скрыты от чужих глаз.
Специалисты, планирующие налоговые поступления, оправдывают чрезвычайную секретность тем, что в мире политической нестабильности и произвола людям нужна защита от ненасытного государства. Секретность, согласно небольшим рекламам, размещенным в финансовой прессе членами Ассоциации швейцарских банкиров (борющихся за восстановление своей запятнанной репутации во время пика скандала с нацистским золотом), «необходима, как воздух, которым мы дышим». Один защитник налоговых гаваней из Фонда культурного наследия (США) даже нашел связь между оффшорной секретностью и необходимостью защищать права гомосексуалистов в Саудовской Аравии![39] Моя работа с развивающимися странами сделала меня особенно чувствительным к вопросам защиты прав человека, но за 30 лет профессиональной деятельности я ни разу не сталкивался с тем, чтобы секретными оффшорными счетами пользовались журналисты, занимающиеся расследованиями, диссиденты-интеллектуалы, профсоюзные активисты, защитники прав человека или любые другие люди, подвергающиеся преследованию со стороны тоталитарных государств той или иной политической направленности. Наоборот, именно диктаторы, такие как Фердинанд Маркос (Филиппины), Сухарто (Индонезия), Альфредо Стресснер (Парагвай), Теодоро Обианг (Экваториальная Гвинея), Аугусто Пиночет (Чили) и их семьи и приближенные пользовались оффшорными счетами, чтобы скрыть украденные средства и избежать налогов. Аргумент, что секретность оффшорных банков защищает права человека, не выдерживает никакой критики.
Смазывая нефтью колеса глобального бизнеса: механизмы уклонения от налогов
Львиная доля уклонения от налогов корпораций предполагает неточную оценку доходов от торговли (миспрайсинг). Многие наши клиенты были транснациональными предприятиями, которые использовали налоговые гавани для вывода прибыли из высоконалоговой юрисдикции через то, что называется «трансфертным ценообразованием» – процессом, при котором два или более предприятий одних и тех же хозяев ведут торговлю между собой. С технической стороны трансфертное ценообразование законно и необходимо, потому что большая часть мировой торговли происходит между филиалами одной компании. Однако на практике международные конвенции, затрагивающие трансфертное ценообразование, весьма неэффективны, так как не существует рыночной цены на товары, торговля которыми ведется между отделениями транснациональной компании. Так, предприятия используют свои филиалы в налоговых гаванях, чтобы устанавливать завышенную цену на свой импорт и заниженную – на экспорт, таким образом значительно снижая свои налоги. Оффшорные филиалы также используются для предварительной регистрации прав на имущество (например, патенты), которые затем выдаются за огромные суммы местным предприятиям. Работая в Джерси, я столкнулся с филиалами нескольких крупнейших банков в мире, нефтяных и газовых компаний и фармацевтических фирм, переводящих свои доходы на оффшорные счета именно таким способом.
Некоторые наши клиенты были владельцами сравнительно небольших бизнесов, многие из которых базировались в развивающихся странах; они учреждали оффшорные компании, чтобы отмывать деньги в Джерси с помощью процесса, называемого «рефактурированием». Он предполагает создание видимости того, что товары или услуги продаются третьей стороне, расположенной в налоговой гавани, которая затем перепродает их конечному покупателю. На практике это соглашение – обман, призванный сбить с толку налоговые органы, и большая часть денег, отмываемых за границей, оседает на секретных оффшорных счетах. Позднее некоторая часть этих средств возвращается «на родину» под видом зарубежного прямого инвестирования, которое, как правило, облагается льготными налогами.
В большинстве случаев трансфертный миспрайсинг предполагает минимальный риск разоблачения налоговыми органами. Американские исследователи раскрыли невероятное разнообразие подобных торговых операций, включая километр (примерно четыре рулона) туалетной бумаги, импортированной из Китая за 4121, 81 доллара; пластиковые ведра из Чехии за 972,98 доллара за штуку; велосипедные шины, импортированные в Россию за 364 доллара каждая.[40] Со стороны экспорта примеры устанавливаемых цен на искусственно заниженном уровне включают американские бульдозеры, доставленные в Венесуэлу за 387,83 доллара каждый и дома из сборных конструкций, проданные Тринидаду за 1,2 доллара. По данным этого исследования, налоговая недоплата американскому правительству в период с 1998 по 2001 годы составила 175 миллиардов долларов – и это только из-за трансфертного миспрайсинга.[41]
Последствия гораздо серьезнее для развивающихся стран, потому что им не хватает достаточного количества ресурсов, чтобы провести тщательное расследование секретных оффшорных центров. В экономике многих африканских государств, к примеру, преобладают транснациональные бизнесы, ведущие деятельность в таких стратегических секторах, как нефть и газ, разработка месторождений полезных ископаемых, торговля товарами и фармацевтика. Так как их налоговые органы не в состоянии проанализировать схемы трансфертного ценообразования, развивающиеся страны не могут собрать деньги, необходимые для финансирования бытового обслуживания. Один эксперт по африканскому налогообложению отметил, что ни одной из африканских стран не удавалось эффективно справиться с проблемой трансфертного ценообразования, хотя эти преступления встречаются по всему континенту.
Вообще-то некоторые экономисты одобряют подобную агрессивную минимизацию налогов. Руководители компаний, считают они, обязаны сократить издержки, включая налоги. Поступая так, они сдерживают влияние государств, проводящих политику «высокие налоги/высокие траты», вынуждая их смириться с суровыми условиями рыночной экономики. Каждый, кто на минуту серьезно задумается над этой аргументацией, поймет, насколько она полна политической идеологии. Налоги – это не издержки бизнеса в обычном понимании этого слова, как и выплаты дивидендов; корректнее было бы называть их распределением доходов, именно так налоги показаны в отчете о прибылях и убытках. Не менее важно то, насколько легко транснациональные компании могут формировать свою торговлю и инвестиции с помощью филиалов, существующих только на бумаге, зарегистрированных в налоговых гаванях, подобных Джерси, что дает им значительные налоговые преимущества по сравнению с конкурентами. Это создает неравные условия игры, предоставляя транснациональным корпорациям несправедливое преимущество над другими местными предприятиями, что практически означает предпочтение крупного бизнеса местному в развивающихся странах. Эта тенденция усиливается давлением на государства, чтобы они предлагали налоговые льготы для привлечения инвестиций – процесс, который ошибочно называют налоговой конкуренцией, которая тоже, как правило, благоприятствует транснациональным корпорациям. Ни одна из этих проблем не учитывается во время международных торговых переговоров, несмотря на доказательства того, что минимизация налогов и предоставление налоговых льгот для поощрения внешних инвестиций сыграли главную роль в формировании торговых и инвестиционных потоков за последние десятилетия.
Из-за этих попыток контролировать и искажать рынок налоговые гавани фактически сокращают мировую производительность и замедляют экономическое развитие. Фундаменталисты, отстаивающие подход «все средства хороши» в свободной торговле, проигнорировали это, а Всемирная торговая организация (ВТО) редко исследовала, как финансовые льготы и искажения налогов подрывали концепцию свободной и справедливой торговли. Есть одно интересное исключение из этого правила: в 2000 году ВТО решила запретить деятельность иностранных экспортных компаний (ИЭК), которые использовались американскими транснациональными корпорациями для избежания налогообложения своих доходов; ИЭК стали запрещенными экспортными субсидиями, как заявила ВТО. ИЭК прекратили свою деятельность, однако впоследствии их сменили похожие внешние методы снижения налогов на доходы, которые опять же были запрещены ВО в 2002 году после жалобы Европейского Союза. Мы видим, сколько сил прилагает бизнес к сохранению субсидий и налоговых льгот для себя, при этом постоянно отклоняя программы по повышению благосостояния бедных.
По мере расширения моего списка клиентов в Джерси примеры мошенничества стали более очевидными. Тем не менее, налаживая деловые отношения со своими коллегами, я видел, что большинство из них безразличны к более глубоким следствиям своей работы. Они просто зарабатывали деньги. Младший персонал переходил с места на место, чтобы обеспечить себе высокую зарплату, а старшие партнеры упорно работали, чтобы заполучить свои миллионы как можно быстрее. Все думали только о поиске новых путей уклонения от налогов. Каждый, кто когда-либо работал в сфере минимизации налогов, знает, как нанимаются команды юристов и бухгалтеров для изучения принятых правительством постановлений с целью выявления в них налоговых лазеек. Конечно, только самые богатые могут позволить себе платить 850 долларов в час тем, кто разрабатывает тщательные схемы минимизации налогов, а большая часть малого бизнеса к ним не относится. Из-за такого неравноправия в минимизации налогов крупный бизнес получает губительное для остальных конкурентное преимущество, перекладывая налоговое бремя на плечи предприятий со средним и низким доходом.
Но никого из моих коллег не взволновало то, к чему все это может привести. Они ничего не желали видеть дальше своего носа. Вне работы их разговоры обычно ограничивались местными сплетнями, машинами и ценами на дома, а мои переживания по поводу источников денег, поступающих на счета оффшорных трестов и компаний в основном из африканских стран, они просто игнорировали. Однажды в пятницу, прежде чем отправиться на отдых под девизом «Слава Богу, пятница!», супервизор моего отделения, Сандра Биссон, сказала мне в своей характерной туповатой манере, что ей не интересны подобные темы и «вообще наплевать на Африку». Сандра не была исключением. Ее жизненные интересы ограничивались спортивными кабриолетами и пьянками по выходным. Она ненавидела свою работу, считая ее скучной и однообразной, но видела в ней способ быстро разбогатеть. Как это ни странно, она мне нравилась, и мы хорошо ладили. Меня потрясала ее грубоватая откровенность и отсутствие всякого сочувствия (не говоря уже о симпатии) к менее обеспеченным людям; она старалась подлизываться к богатым клиентам. Во многих отношениях она олицетворяла 1980-е годы, с ее пристрастием к гедонизму и абсолютным эгоцентризмом. Как и большинство моих коллег, Сандра не видела никакой связи между нашей работой и существующей в мире преступностью и несправедливостью. Более того, она не хотела этого видеть.
Быстрый и свободный: неистовые крайности минимизации налогов
Поделиться книгой: