Секретный полигон

– МЫ проворонили?! – Глеб в возмущении чуть не выбил крышку люка головой. – Товарищ майор, мы выполняем то, что нам приказано, в точные сроки! Побойтесь бога, Захар Георгиевич!

– Холодов, не беси меня! – взревел начальник разведки. – А то ведь наплюю, что ты у нас в нежных отношениях с командованием, под трибунал отправлю! Ладно, прости. – Литвинец сообразил, что перегнул. – Забей, войди в мое положение. Нас дурачат, как желторотых пацанов. Противник в курсе, что мы знаем про Родянск, но все равно посылает туда диверсионную группу, правда, несколько меняет цель и время. Он просто издевается над нами…

– С чего вы взяли, что целью диверсантов была ж. д. станция? – мрачно буркнул Глеб. – Обычная дезинформация. Нападению планировалось подвергнуть штаб бригады, что они и сделали.

– Ладно, не гадай на кофейной гуще, действуй по обстановке. Прочешите с ребятами город, вы знаете диверсантов в лицо.

Вот с этим спорить было глупо. Если действуют люди, запечатленные на фотографиях (если это не очередной увод в сторону), то их лица выучили наизусть.

– А что? – прокомментировал Роман Подвойский. – Вполне достойные и порядочные люди. По рожам видать, что клейма ставить негде.

Ага, только мы одни белые, пушистые и со всех сторон положительные!

– Гони, Денис, – бросил он. – Тапку в пол, и чтобы через пять минут были в городе.

Мощный взрыв прогремел на южной окраине Родянска, в районе железнодорожной станции! Это было фактически рядом, действительно пять минут езды! От красоты и нереальности зрелища перехватило дыхание. Взметнулся в небо столб огня, и его мгновенно окутало дымом, который принял грибообразную форму. Такое впечатление, что взорвался тактический ядерный заряд. Задрожала земля, Бондарь машинально сбросил скорость, и машину чуть не протаранил джип, ведомый Мансуровым! Это точно было на станции! Ай да многостаночники! Группа диверсантов действительно была достойным противником. Фейерверк продолжался по нарастающей. Взрывы гремели, небо чертили огненные сполохи. Все пространство над южной окраиной Родянска окутало густым темно-серым дымом. «И куда теперь спешить? – мелькнула капитулянтская мысль. – Все кончено, мы проиграли».

– Мама дорогая, по ходу нас сделали… – убитым голосом сказал Васько.

– Вперед, Денис, вперед! – со злостью выкрикнул Глеб. – Не тормози, гони!

Справа по курсу опять тянулась свалка. Ржавые металлические конструкции, горы неликвидного строительного мусора. Слева был овраг, глухой пропылившийся кустарник. И как он заметил? Только случайностью это можно объяснить! Шевельнулось что-то на гребне мусорной горы, совершило смазанное движение. «А вот теперь нас точно сделали», – подумал Глеб. Засада.

Впрочем, эти люди совершили ошибку – показали себя раньше времени. И на старуху бывает проруха. В следующее мгновение Холодов крикнул:

– Денис, руль влево, на обочину!!!

Страх мобилизует. Бондарь начал действовать, когда еще Глеб не закончил свое краткое воззвание. Машина вильнула, помчалась к дальней обочине. А за спиной прогремел оглушительный взрыв! Разметало ошметки дорожного покрытия, взрывная волна ударила в задний бампер. «Фугас, с дистанционки подорвали!» – мелькнула мысль. Хорошо, что Мансуров отстал, вторая машина еще не доехала до места взрыва. Он тоже резко вывернул руль, джип сделал крутой вираж и помчался почти перпендикулярно дороге, смял кустарник и утонул носом в неглубокой лощине. Спецназовцы посыпались из него, как горох, нырнули в лощину. Первой машине повезло меньше. Сбросить скорость Бондарь не успел, тем более с мусорной кучи открыли ураганный автоматный огонь. Машина подпрыгнула на водосточной канаве, орали люди на заднем сиденье. Глеб удержался, а Бондаря бросило вперед, он врезался головой в лобовое стекло. Неуправляемый джип с ревом пробуравил кустарник, нырнул в овраг и завалился набок! Аттракцион был головокружительный, ощущения – непередаваемые. Товарищи из второго джипа уже вели ответный огонь из оврага, кричали от злости. А первому досталось по первое число. Двери заклинило, стонали люди. Трещала голова – Холодов чувствительно саданулся виском о какой-то выступ. Но кости в первом приближении были целы. Попались на удочку! Попались, как пескари! Он извернулся, высадил пяткой лобовое стекло – оно и так держалось на соплях. Первым выполз из перевернутой машины, не забыв прихватить автомат. Схватил под мышки стонущего Бондаря, поволок через капот. У спецназовца была разбита голова, правая рука висела плетью, и из нее сочилась кровь – открытый перелом. Он терял сознание, но умирать, слава богу, не собирался. Вылезли остальные – Косарь с порезанной щекой и блуждающими глазами, шипящий, как гадюка, Васько, бледный и слегка контуженный Максим Ломовой. Все живы, хоть за это спасибо господу! А над лощиной свистели пули – стреляли со свалки на другой стороне дороги. «В принципе, вражеская затея провалилась, – мелькнула обнадеживающая мысль. – Не достали. Обидно, конечно, досадно. Но ладно». – Он уже полз на склон.

– Мужики, вы там все целы?!

– Целы, командир! – выкрикнул бывший фермер Баталов. – Отделались легким мандражом, и тачку теперь замаешься чинить!

Товарищи находились метрах в шестидесяти южнее – в том же овраге. Ничто не мешало группе соединиться, но в эту минуту каждый предпочитал воевать самостоятельно. Бондарь лежал, закинув голову, обливался кровью. К нему подполз Ломовой, разодрал индивидуальный пакет с бинтами, тот отобрал у товарища бинт, оттолкнул:

– Иди воюй, Максимка, сам перевяжусь, не маленький…

Глеб уже вскарабкался на склон, рискнул высунуться. В кустарнике, смятом машиной, зияли прорехи. Частично просматривалась дальняя сторона дороги, мусорная куча, на которой окопались диверсанты. Искрили автоматные очереди. Судя по вспышкам, диверсантов было немного – четверо или пятеро. Остальные не успели подтянуться из Родянска. «Разделились, – сообразил Глеб. – Одни работали по станции. Другие – по штабу Ахромеева и успели подоспеть сюда. Неплохо информированы гады…»

– Гриша, давай на фланг! – махнул он рукой. – Не дай бог обойдут! – И Григорий, ползущий на склон, послушно сменил направление, двинулся влево, виляя, как уж. Он прокричал то же самое второй группе, начал раскапывать амбразуру. Противник вел плотный огонь, высунуться было невозможно. Несколько пуль воткнулись в грунт рядом с челюстью, Глеб отпрянул. Снайперы, что ли?

– Олег, сможешь их подавить?

Васько уже понял свою задачу. Он карабкался по склону где-то справа, рискнул высунуться. Оценил расстояние до ямки рядом с косогором, решил рискнуть. И снова ошибка! Фальстарт – нога провалилась в пустоту. Лишняя секунда в качестве живой мишени, и он уже хрипел, пытаясь отползти с края склона. Ахнув, метнулся Ломовой, за ноги стащил товарища вниз. Этот умник успел поймать сразу две пули! Одна попала в бронежилет на уровне живота, другая в плечо. Васько хватал воздух открытым ртом, глаза выстреливали из орбит. Боль была ужасной. От такой боли можно и умереть. Но Васько умирать не собирался, кое-как выдавил из себя слово – оно оказалось, разумеется, матерным (впрочем, как и последующие). Видимо, от этого стало легче, прочистилось горло – раненый принялся выражаться конкретно и по делу: про некий интимный предмет, на котором он вертел всех этих долбаных фашистов; про карму, которую с вечера надо было протереть спиртом.

– Все в порядке, Глеб! – крикнул Ломовой. – Жить будет! Послушай, как поет! Соловей, в натуре!

– Перевяжи его!

Злость обуяла нешуточная. Глеб начал стрелять, высовываясь на короткие интервалы. Слева заговорил еще один автомат – Гриша Косарь обустроился на позиции. Справа товарищи транжирили боезапас. Диверсанты, похоже, поняли, что третья акция пошла не так. К тому же у них кончались патроны. Напор огня слабел. Ополченцы покинули лощину, перекатились к кустарнику, оттуда нырнули в водосточную канаву. Слева Григорий сверкал задницей, затеяв глубокий фланговый обход. Справа тоже кто-то полз (кажется, Гоша Василенко), скатился в низину, побежал, пригнувшись, вдоль обочины.

Диверсанты не были смертниками, не стали ждать, пока превосходящие силы ополченцев зажмут их в тиски. Мелькнула рука – швырнула гранату с гребня баррикады. Она взорвалась с приличным недолетом, но окрестности свалки заволокло дымом. Посыл был понятен: мы еще встретимся, господа «террористы»! Разозленный спецназ пошел на штурм, забрасывая гранатами мусорную кучу. Перебегали, старались поменьше маячить на открытом пространстве. Умные в гору не пошли, стали растекаться. Каждый рывок сопровождался броском гранаты. Но все это было напрасно. Гриша Косарь первым оказался в тылу вероятного противника и начал ругаться. К востоку от свалки простирался обширный пустырь с редкими кустами и проплешинами глины. Четверо удирали со всех ног к стоящему метрах в четырехстах автомобилю. Сами серые, в развевающихся маскировочных накидках, и авто такое же серое, никакое, да еще прикрытое куцым кустарником. Стрелять по ним было глупо, эти четверо буквально на ходу запрыгнули в машину, и она как будто сквозь землю провалилась! Вероятно, там была низина, невидимая со свалки. Ополченцы злобно плевались. Преследовать не на чем! Гриша в сердцах что-то выкрикивал, грозил кулаком. Глеб насиловал рацию, требовал выслать все имеющиеся силы в заданный квадрат. Противник уходит! И медиков сюда – в группе раненые!

– Да ладно психовать, – расстроенно махнул рукой мент из Белгорода Саня Коломиец. – Ну, уделали нас, бывает. Хорошо хоть «двухсотых» нет. Признайте, парни, укры начинают кое-чему учиться, воевать с ними становится интереснее.

– Да все понятно, – фыркнул Роман Подвойский. – Их же америкосы тренируют. Надо нам вьетнамских инструкторов нанять.

– Зачем? – не понял Баталов.

– А что тут непонятного? – удивился Ромка. – Вьетнамцы всегда американцев бивали, им это в привычку…

Расстроенные ополченцы возвращались к своим разбитым джипам. Стонали и ругались раненые. Группа понесла потери – слава богу, без убитых. Васько удалось стащить с себя бронежилет, теперь он дышал глубоко и без хрипа.

– Лежим, мужики? – подмигивал пострадавшим Ломовой. – Лежим и ничего не делаем? Хорошо лежать, пока где-то свирепствует работа?

– Да пошел ты, остряк… – стонал Бондарь.

– Мужики, только не говорите, что вы их упустили… – взмолился обессилевший Васько. Все невольно прислушались. Где-то на дороге надрывалась сирена – спешили эскулапы на помощь пострадавшим.

– Упустили, Олежка, упустили, – сокрушенно вздохнул Косарь. – Так что отложим пока торжества по случаю победы справедливости. Но ты не волнуйся, еще перевернется на нашей улице грузовик с удачей…

Глава 8

Такого ущерба, таких тяжелых потерь не было даже в военное время! Кучка диверсантов натворила такое, что ей могла позавидовать вся украинская армия. Железнодорожная станция города Родянска фактически перестала существовать. От взрывов на станции разлетелись стекла по всему городу. От эшелона с боеприпасами, который так и не успели разгрузить, осталось мокрое место. Сила детонации была настолько велика, что рвалось полотно, гнулись рельсы, пламя охватывало соседние эшелоны. Взлетали на воздух цистерны с бензином. Горели здания на станции, горели машины, околоток. Уцелевшие люди спасались бегством. Начальник станции, впрочем, сохранил самообладание. Он прекрасно понимал, что после такого разлива опасных веществ весь город может превратиться в необитаемую местность. Все силы МЧС, пожарной охраны бросились спасать объект. Вся техника, имеющаяся в наличии – бульдозеры, тракторы, экскаваторы, – запрудила горящую станцию и подъездные пути. Места разлива жидкого аммиака ограждали земляными валами, обильно заливали водой (за неимением раствора соляной или серной кислоты) – это было рискованно ввиду вероятности образования взрывоопасных смесей аммиака с воздухом, но другого выхода не было. Тремя километрами севернее разрушения были менее ужасающими, но человеческих жертв на порядок больше. Штаб бригады перестал существовать. Погибло все высокое начальство, включая командиров подразделений, множество рядовых сотрудников (включая женщин и гражданских), много ополченцев. Мощность взрывчатки, заложенной в «УАЗе», была не менее 15 килограммов в тротиловом эквиваленте. Здание бывшего заводоуправления просто развалилось, а то, что устояло, – сгорело. Досталось соседним строениям, цехам. В обугленные остовы превратились припаркованные машины. Многих погибших невозможно было опознать – от них остались угли. Машины «Скорой помощи» вывозили раненых, ополченцы и добровольцы из местных жителей разбирали завалы, надеясь отыскать живых. Царила суматоха. Носились реанимобили, машины из моргов, патрульные джипы. Город замер в тревожном ожидании. Все выезды из Родянска были перекрыты, патрули никого не выпускали. Остаток дня команды ополченцев плюс примкнувшая к ним группа Холодова прочесывали город в поисках диверсантов. Вооруженные люди врывались в дома – где-то вели себя относительно вежливо, где-то не очень – опрашивали жителей, зачищали участки. Но все было тщетно. Ежу было ясно, что банда успела покинуть город до начала облавы – времени на это хватало. Во всяком случае, четверо со свалки сделали это давно. Городок надрывался от ругани и воя – многие погибшие в штабе были жителями Родянска. Глеб понимал, что поиски ничего не дадут. Его люди опрашивали выживших на заводе и на станции. Отдельные счастливчики кое-что припоминали. Группа диверсантов была небольшая – не больше десятка активных членов («Это точно – членов», – мрачно резюмировал Баталов). И та разделилась – часть пошла на штаб, другая на станцию. Они четко знали, что делать, работали решительно, хладнокровно, а главное, безжалостно. Глеб предъявлял фотографии раненым и перепуганным людям. Несколько человек опознали капитана Бурковского и еще парочку – неких Лихо и Гаевского. Эти типы были одеты как ополченцы, вошли в здание как ни в чем не бывало, точно так же вышли. Они обвели вокруг носа ополченцев после взрыва и беспрепятственно покинули штаб. Застрелили парней на воротах и бесследно пропали. А буквально через минуту, когда концентрация людей во дворе стала максимальной, прогремел мощный взрыв…

Значит, та самая группа, размышлял Холодов. Прав Литвинец – эти твари опасны и непредсказуемы. Куда они собираются ударить в следующий раз? На станции их тоже заметили. Рабочий с околотка – ветеран железной дороги, отдавший ей 50 лет своей жизни, – заприметил странных «коллег» в оранжевых жилетах. Они шатались по станции, делали вид, что работали. Он всех тут знал, не было в коллективе таких типов. Может, подвезли с других станций? Но зачем, штат укомплектован полностью, люди справлялись с работой. Мелькнула мысль сообщить куда следует, своим рассказал. Его на смех подняли – заняться больше нечем? Станция забита поездами, на десятом пути формируется эшелон, надо туда бежать. Забыл, Петрович, про формулу работы – «вкалывай, пока не сдохнешь»? В общем, в споре родилось коллективное заблуждение. Он виноват, он кается, нужно было никого не слушать, сразу сообщать… На фотографиях он признал некоего Майданова и неприятного типа по фамилии Карась, напоминающего откинувшегося зэка…

Злые, раздосадованные спецназовцы возвращались на базу в Северодон. Васько и Бондарь уже лежали в гарнизонном госпитале, где продолжали ругаться и посыпать голову пеплом. Их жизням ничто не угрожало. В штабе группировки царило кладбищенское уныние. Полковник Дмитриенко был зол, как голодная барракуда. Почему сорвали план противодиверсионных мероприятий?! Почему допустили проникновение группы – тем более знали заранее, что она проникнет?! Почему в подразделениях, ответственных за разведку и контрразведку, царит такой беспросветный бардак?! Всем работать! Немедленно взять головы в руки и предоставить план по ликвидации диверсионной группы противника!

Опасения, что на группу Холодова свалят всех собак, не подтвердились. Поздно поступил сигнал, да и куда бежать – Родянск большой! Хоть на удочку диверсантам не попались. Вернее, попались, но отделались малой кровью. Полковник с досадой махнул рукой и покинул кабинет начальника разведки, хлопнув дверью. Те, кто остался, тоскливо молчали. Разгром был показательный, впору в анналы записывать. Перемирие, так сказать, на дворе…

– Это первая ласточка, товарищи офицеры, – угрюмо вымолвил майор Литвинец. – Нас демонстративно и цинично отымели. Горстка бойцов противника устроила такой тарарам. Нам должно быть стыдно. Разрушения – дело исправимое, нужно только время. Но обезглавленная бригада, шестьдесят с лишним погибших, половина из которых даже не военные… Это не прощается, господа офицеры.

У начальника разведки был такой вид, словно он уже собрался пустить пулю в лоб. Майор осунулся еще больше, ссутулился, в глазах поблескивал тоскливый огонек. Он мрачно разглядывал подчиненных. А те готовы были провалиться сквозь землю. Капитан Поповский сначала надул щеки, потом передумал это делать, изобразил виноватый вид, заерзал. Побледнел Басардин – сделался каким-то высушенным, обезжиренным. В кабинете властвовало безмолвие. «Молчание – не знак согласия, а предвестник беды, – подумал Глеб. – Сейчас предложит всем присутствующим уйти куда-нибудь подальше и застрелиться».

– Такое случается, товарищ майор, – елейно пробормотал Поповский. – Информация о планах диверсантов поступает из Киева. Это игра в испорченный телефон. Информация первым делом идет в Москву. Потом в Донецк. Потом к нам. Мы не знаем, кто работает в Киеве – и было бы странно, если бы знали. Сообщение было скупое: «Группа «Гепард» выступает в Родянск, чтобы провести крупную диверсию. Подробности неизвестны. Примите меры». Полковнику Ахромееву об этом было доложено. Возможно, он принял меры, но этих мер оказалось недостаточно.

– Группу перебросили из Таврова, – вступил в беседу хриплым голосом Басардин. – Об этом тоже имелась информация. Тавров – объект, не имеющий стратегического значения, и у нас там нет агентуры. Видимо, противник об этом знал и этим воспользовался. Группа незаметно перешла линию разграничения…

– И проникла в наш тыл аж на восемьдесят километров! – возмутился Литвинец. – И при этом никто из ваших доблестных ищеек даже не почесался! И чего стоит их «бесценный» опыт работы в ГРУ, СБУ… да хоть в «Моссаде»! Смахивает на саботаж, товарищи офицеры. Ладно, нечего мне вам больше сказать, – махнул рукой Литвинец. – Идите работайте, грабли сами на вас не наступят, – съязвил он напоследок.

– Разрешите задержаться? – сказал Глеб.

Поповский как-то вздрогнул, быстро мазнул Холодова глазами и отвел взгляд. Сглотнул Басардин, пошел к выходу.

– Тебе здесь удобно, Холодов? – спросил Литвинец. – Ну, задержись, если не боишься. Может, тебя чаем напоить? А что, не стесняйся, сейчас вызовем секретаршу, коньячок, все дела…

За офицерами закрылась дверь. Наступило тягостное молчание. Литвинец сцепил руки за спиной, хрустнули костяшки пальцев. Он нервно стал вышагивать по кабинету, остановился возле примитивного школьного глобуса и пристально на него уставился – куда-то в район острова Фиджи. «Решил на старости мир посмотреть», – подумал Глеб.

– Прошу понять меня правильно, Захар Георгиевич, – начал Глеб. – Я нисколько не снимаю с себя ответственности, но происходит какая-то чертовщина, в которой я не могу разобраться. Нас водят за нос, если не сказать, что просто издеваются. На подъезде к Родянску нашу группу тупо ждали. Часть группы диверсантов орудовала на станции, другая обустроилась за мусорной свалкой. Нас спасло только чудо – им не удалось до нужного момента сохранить маскировку. То есть противник был в курсе передвижений моей группы.

Литвинец беспокойно шевельнулся, уставился на капитана с нескрываемым раздражением. Мысль читалась на лице, ее можно было не озвучивать: «И ты считаешь, умник, что я об этом не думал?!»

– Вопросы на засыпку, Захар Георгиевич, – дерзко продолжал Глеб. – Как противник узнал о совещании у Ахромеева, которое было назначено за сутки? Обычно такие вещи не рекламируются широкой публике. Электронные средства связи при этом не используются. В курсе несколько порученцев. Диверсантам хватило времени подскочить в Родянск, все спланировать, подготовить – и даже, уверен, озаботиться планом «Б», который им не понадобился. Вопрос второй: как они узнали о прибытии на станцию эшелона с реактивными снарядами для «Градов» и прочими боеприпасами? Информация тоже не для печати. Даже если возникает проволочка с разгрузкой, такие составы должны охраняться, как золотой запас. Но террористы беспрепятственно проникают на станцию под видом дорожных рабочих, уничтожают сопровождающих лиц, немногочисленную охрану, спокойно минируют эшелон и удаляются. Третий вопрос: откуда им, черт возьми, стало известно, что моя группа вот-вот подъедет к Родянску? Не могли же они просто так, от нечего делать, обосноваться на этой мусорной куче? Лестно, конечно, что они считают нас достойным противником…

Литвинец чуть не врезал кулаком по глобусу! Резко отодвинул стул, сел и тяжелым взглядом уставился на собеседника.

– К чему ты клонишь, Холодов?

– Это не совпадение, Захар Георгиевич. Режим секретности мы худо-бедно сохраняем… Известно, кто сливает информацию о «Гепарде» из Киева?

– Издеваешься? – Начальник разведки немного расслабился. – Как об этом может быть известно?

– Но была информация, что в украинском Генштабе недавно поймали российского «крота»…

– Информация была, – согласился Литвинец. – Но не поймали, а пристрелили. Случайно, при задержании, когда он схватился за пистолет. А это, как ты понимаешь, совсем другое дело. Впрочем, все улики указывали на него. Возможно, он и был агентом. От меня-то ты что хочешь? Будь я хоть трижды начальником разведки группировки ополчения, а подобная информация мне недоступна. Не нашего поля ягоды, знаешь ли. Совсем другой уровень.

– Просто интересно, – вздохнул Глеб. – Заслуживает ли этот источник доверия.

– А если заслуживает, тогда что? – Литвинец снова насупился и поджал губы.

– Вы же понимаете это лучше меня, Захар Георгиевич. Зачем ходить вокруг да около? Держу пари, вы сами измучили себя этим вопросом. Опустим Родянск, штаб Ахромеева и клятую жэдэ станцию. Оставим только мою группу. Ее ждали. Езды от Северодона – полчаса. Кто знал, что группа спецназа направляется в Родянск? Знала сама группа, командующий, вы и Басардин с Поповским. За своих людей я уверен. Павла Николаевича и вас подозревать не хочу…

– Вот за это тебе огромное спасибо, Холодов… – не сдержался Литвинец.

– Простите, Захар Георгиевич. – Глеб тоже немного смутился. – Предлагаю не обижаться, а руководствоваться фактами. А факты говорят, что никто другой располагать информацией не мог. А если мог, то вероятность того ничтожно мала, полагаться на такой источник противник не может. Его интересуют люди, которые знают ВСЕ. Вы уверены в капитане Поповском и капитане Басардине?

– Ну, знаешь ли… – Литвинец вспыхнул и начал яростно сжимать и разжимать кулаки. – Хорошо, капитан, признаюсь тебе. Я об этом думал. Но это чушь. Оба бывшие кадровые военные, работавшие в разведке. У Поповского трудная судьба, он порядочный человек – не смотри, что выглядит таким скользким сукиным сыном. Да, он служил в украинской армии. Но кто в ней не служил? Год назад он потерял семью – укропы разбомбили дом. Остался только старший сын, живет где-то на Украине, с ним Поповский не общается. Басардин работал в ГРУ, до мозга костей наш. Тоже год в ополчении, вырос с комвзвода, в августе его разведывательно-диверсионный взвод закрепился в Наваховке и неделю держал оборону, сдерживая укров, благодаря чему и закрыли «котел» под Синельниково. Пять человек во взводе осталось, сам весь израненный был, но врага не пропустили. Иначе разбежались бы укропы, и остались бы мы без «котла». Это надежные люди. Они допускают огрехи в работе, но это не предатели, слышишь меня?.. Ну, и чего ты на меня так смотришь, Холодов? – снова разозлился Литвинец.

– Задал вам задачку, Захар Георгиевич? – усмехнулся Глеб. – Ладно, мозгуйте, вы же большое начальство. Разрешите идти?

– Ой, вали уж, – проворчал Литвинец, хватаясь за сигаретную пачку…

Около полудня Холодов вырвался на час из ада. Скорее в рай, пока не схватили за одно место! Коломийца за старшего – с наказом немедленно сообщать, если будут неприятности. Но не будет сегодня неприятностей, диверсантам тоже надо отдыхать. Он прыгнул в разбитую «четверку» Барановича, коротающую свой век в кустах под гаражом (молодец хирург, на своей тачке воевать приехал), и поехал через весь город. Выпрыгнул у подъезда барака, распугав стайку бомжеватых хлопцев, загремел по трухлявым ступеням. С пустыми руками в гости не ходил, тащил два пакета с продуктами длительного хранения. Настя по стуку поняла, что это он, распахнула дверь, застонав от счастья, втащила его в квартиру. В доме было прибрано, все коврики лежали на месте, пахло приятным дезодорантом. Она целовала его упоенно, шептала что-то с придыханием, прижималась так, словно хотела это сделать каждой клеточкой. Потом спохватилась, стала отбирать у него пакеты.

– Давай, родной, я унесу на кухню, я сильная. А то не нравишься ты мне сегодня, весь какой-то согнутый…

– Ну да, с прямохождением что-то, – признал Глеб, но не позволил ей таскать тяжести, сам отволок, взгромоздил на стол. Девушка, напевая что-то под нос, стала раскладывать добычу по полкам холодильника.

– А смысл? – не понял Глеб.

– Свет дали, – объяснила Настя и тихо засмеялась. – Непонятно, в честь чего, может, по ошибке, но факт остается фактом. А в кране есть вода.

– Здорово, – восхитился Глеб. – Ты даже квартиру пропылесосила.

– Куй железо, пока горячо, – рассмеялась девушка, отыскивая его подслеповатыми глазами. – Все равно еще столько дел. Как всегда – вроде ничего не делаешь и все равно ничего не успеваешь. Я даже телевизор посмотрела – у нас один канал работает – донецкий. Сплошные новости.

– И что-то почерпнула? – удивился Глеб.

– Да нет, ничего нового, – она пожала плечами. – Нас никто не хочет признавать. Очень милая дама из госдепа так и сказала: «Мы никогда не признаем самопровозглашенные республики Донбасса и никому не позволим это сделать».

– Они еще горько пожалеют, – ухмыльнулся Глеб. – Мы тоже никогда не признаем самопровозглашенные Соединенные Штаты Америки. А то надо же, взбунтовались против Британской митрополии, поправ все нормы международного права, насильно изменили сложившийся и устоявшийся в XIX веке мировой порядок…

– В XVIII, – поправила Настя. – США образовались как государство в 1776 году. А еще Верховная Рада переименовала аэропорт в Симферополе, представляешь?

– Это опасно, – покачал головой Глеб. – Скоро эти бедовые люди доберутся до Хитроу или, не дай бог, до Шереметьева… Не обращай внимания, дорогая, дети просто самовыражаются. На то и Рада, чтобы все москали от смеха померли.

Час вылился в два. Время летело, как истребитель. Они его не замечали, лежали в кровати, крепко обнявшись, занимались разными глупостями. Было хорошо, как никогда. Никакой войны, никаких диверсантов. Он начинал отключаться от действительности, куда-то уплывал. Они пропустили тот момент, когда в доме отключили свет, воду, да это было и неважно. Запасы воды имелись в баках, а запасы электричества – в фонарике. Он опять бормотал, что скоро они уедут – война вот-вот закончится, поедут для начала в Москву, где подлечат Насте глаза, потом в Сибирь… да-да, она не ослышалась, Сибирь в наше время уже не тот кандальный край, как при проклятом царизме, там живут люди, нет войны, там есть Интернет и модные магазины. Он знает один уютный городок с населением в полтора миллиона жителей…

– Соседка снова принесла старые вещи, – вспомнила Настя. – Странное дело, она толстеет, невзирая ни на что, и просто не влезает в свою одежду. Устроить показ мод?

– Давай, – согласился Глеб, подбивая подушку и с удобством устраиваясь для просмотра. Настя красовалась перед ним, мерила какие-то трусики, кофточки, пристально глядя при этом в зеркало – как будто могла там что-то видеть, кроме мутного пятна. С грустным видом оттопыривала кофточку в районе груди, смотрела и так, и сяк, вздыхала. Потом заявила:

– Грудь бы мне побольше, а мозгов поменьше – была бы баба как баба.

Он расссмеялся. Потом ответил с серьезным видом:

– Ты не худая, просто у тебя… как это, малые формы.

– А ты специалист по малым формам, – поддержала Настя. – Ладно, родной, не льсти мне, не такая уж я слепая.

Они опять лежали обнявшись, наслаждались каждой минутой, проведенной вместе. Коммунальщики в этот день, похоже, решили отключить не только свет и воду, но и хорошую погоду. Внезапно усилился ветер, набежали тучи, дождь замолотил по стеклам. Настя сбегала за пледом, они завернулись в него, переплели конечности – и молча лежали, наблюдая, как по стеклу стекают дождевые капли. Не таким уж ласковым оказался этот май. Но им было безразлично, даже уютнее, чем при солнышке, не хотелось ни о чем думать, не представлять, что будет дальше. «Ты увлекся, – с грустью подумал Глеб. – Потом не выберешься».

И только подумал, как тревожно запищал сотовый телефон. Он пошарил по полу, отыскивая злосчастный карман в брошенных штанах. Рядом стонала Настя, шептала, что никуда его не отпустит.

– Командир, не хочу быть разлучником, но через пять минут ты должен быть здесь, – выстрелил Коломиец. – Нам дарована еще одна попытка попасть в засаду…

Кортеж из трех внушительных внедорожников с эмблемами «БМВ» выехал с лесной дороги и запрыгал по проселку мимо поля с одуванчиками. Борта машин были разрисованы эмблемами непризнанной республики. Мощные стальные рамы обтекали кузова. В люках каждой машины были установлены спаренные бельгийские пулеметы британской модификации FN MAG под патроны калибра 7,62. Пуленепробиваемые стекла были покрыты тонировкой. Колонна казалась неприступной. Из люков торчали головы в касках – пулеметчики вертелись, как сычи, наблюдая за округой. Колонна шла по району, контролируемому ополчением, но меры предосторожности никогда не были лишними. До выезда на асфальтовую дорогу оставалось метров семьдесят. Дорога перегибалась – колонна опускалась в покатую низину, чтобы через тридцать метров снова вынырнуть на поверхность.

Но, видно, не судьба. Оператор с переносного пульта управления произвел подрыв. Сработали все три мины «МОН-50», установленные вдоль дороги с интервалом в пятнадцать метров. Их поставили на ножки и засыпали песком. Расчет оказался верен – каждой машине досталась своя «персональная» мина! Прогремел троекратный взрыв, и стальные убойные элементы ураганом ударили по бортам. Их смяло в лепешку, ударная волна отбросила джипы на правую обочину. Первый внедорожник в колонне завалился набок, сполз в канаву водостока. Его колеса продолжали вхолостую крутиться. Второй врезался в первый, его отшвырнуло в поле, но он устоял на колесах. Третьему досталось больше всех – он несколько раз перевернулся, шмякнулся в траву, выставив на обозрение деформированный бок. Из машин вываливались контуженые люди в защитном. Но на этом вводная часть не закончилась. Из зарослей бурьяна на левой стороне дороги выросли три фигуры в маскировочных накидках. Каждая держала на плече гранатомет «РПГ-7». Кумулятивные заряды покидали пусковые части, пролетали короткое расстояние и взрывались с оглушительным грохотом – под колесами, в салоне, рвали на куски металл и пассажиров. В первом джипе не осталось никого живого – его разнесло на части. Кровь лилась, как из ведра, части тел летели в разные стороны. В остальных еще не угасла жизнь. Несколько человек спрятались за обездвиженным внедорожником, отстреливались короткими очередями. Полз по полю раненый, оглашая пространство жалобным стоном – ноги были перебиты и раздавлены. В третьем внедорожнике тоже кто-то уцелел, показалась рука, бросающая гранату. Взрывом разметало дорожное полотно, никого не зацепило. Из бурьяна мерно застучал ручной пулемет. Град пуль доломал деформированную крышу джипа, поразил метателя. Он затих. Заворошилась трава – кто-то полз по ней, приподнялся, огрызнулся автоматной очередью. Оставались еще живые, они беспорядочно стреляли – из травы, из-за обугленного железа. Кто-то хрипло, с истерическим надрывом кричал в рацию, вызывал помощь. Но это были тщетные усилия – связь в заданном квадрате отсутствовала. Ожил бурьян на левой стороне дороги, появились «привидения» в накидках защитного цвета. Они передвигались к дороге короткими перебежками, вели прицельный огонь из автоматов. Они прекрасно видели цели. Вот кто-то метнулся на правой стороне – и тут же повалился, взмахнув руками. Выпрыгнул из канавы еще один – с перекошенным лицом, с какой-то пиратской косынкой на голове, выпустил от живота короткую очередь и опрометью кинулся к лесу. Но не повезло – с нескольких сторон устремились за ним вдогонку вереницы пуль, стали рвать бронежилет, одна попала в голову. Диверсанты перебежали дорогу, укрылись за остовами джипов. Они работали неспешно, вдумчиво, как-то даже с ленцой. Не иссякли еще желающие добежать до леса – терять было нечего, рассчитывать только на удачу. Под прикрытием раненого, ведущего огонь из положения на спине, поднялись трое, стали пятиться к опушке. Двое плечистых ополченцев прикрывали третьего, видимо, командира. Раненый долго не продержался, откинул голову – с подбородка капала кровь, автомат остался лежать на груди. Двое других отстреливались, надеясь на чудо – до конца выполняли свой долг. Диверсанты залегли – уж больно упорно по ним палили. Человек, которого прикрывали, сильно прихрамывал, левый рукав промок от крови. Телохранители пятились за ним, не давая диверсантам поднять головы. Но долго продолжаться такое не могло. Гавкнула снайперская винтовка Драгунова. Подломился боец, оскалился – словно даже улыбнулся на прощание. Второй самоотверженно продолжал прикрывать начальника. Кончились патроны в автомате, он выбил магазин, полез за новым. Пуля ударила в бронежилет, он качнулся, побледнел, но машинально продолжал работу – извлек магазин, вставил до щелчка. Пуля выбила автомат из рук, другая пробила шею. Он схватился за горло, повалился ничком. Командир остался в гордом одиночестве. Рука висела плетью, ноги подгибались. Он стрелял с одной руки – из 18-зарядного «стечкина». Рука тряслась, кровавый пот стекал со лба, он не видел мишеней. Диверсанты хладнокровно выдерживали паузу. Кончилась обойма, мужчина выбросил пистолет, развернулся, чтобы бежать – до опушки оставалось не больше пятнадцати метров. Пули вспороли землю под ногами, разметали одуванчики. Намек был предельно ясен. Мужчина застыл, словно напоролся на преграду. Он медленно повернулся, обхватив здоровой рукой простреленную конечность. Высокий, скуластый, с жесткой трехдневной щетиной – он угрюмо смотрел, как подходят люди. Он терпел боль. Выражение недоверчивости в глазах сменялось какой-то мутной поволокой. Он соорудил презрительную усмешку, стрельнул глазами по сторонам. Прийти на помощь в этот трудный час оказалось некому, погибла вся дюжина сопровождающих – обученные, подготовленные специалисты. Посторонних в округе не было, место для засады выбрали идеально. К мужчине приблизился кряжистый диверсант в буро-зеленом комбинезоне и наброшенной на плечи накидке. Судя по поведению, он был здесь старший. Остальные вырастали из травы, но близко не подходили, наблюдали за округой. Колючие глазки впились в раненого. Землистое лицо, измазанное сажей, озарила торжествующая усмешка.

– Так-так, – негромко сказал офицер. – Кого мы видим. Отбегались, господин Разбоев Артур Русланович, «легендарный» полевой командир сепаратистов с позывным «Вано». Отпрыгались, отстрелялись. Наши поздравления. Вы все-таки попались на удочку. Вас столько раз объявляли мертвым, и всякий раз вы выходили сухим из воды и с удовольствием раздавали интервью продажным российским журналистам. Горячо надеюсь, что больше такого не повторится.

Командир ополченцев облизал пересохшие губы. Он неплохо держался, хотя, черт возьми, меньше всего на свете ему хотелось сегодня умирать. Но все его товарищи погибли, он растерянно скользил глазами по мертвым телам, пока еще не в состоянии свыкнуться с тем, что произошло.

– Ты кто такой, падла? – прохрипел он.

– Капитан Бурковский, вооруженные силы Украины, отдельная диверсионная группа, – охотно представился диверсант.

– Да мне плевать, сука, кто ты такой…

– А зачем тогда спрашиваете, Артур Русланович? – Диверсант не смеялся, смеялись его глаза. Все было предрешено. Переправить за линию фронта такую выдающуюся личность – чертовски заманчиво, но такая морока! Да и не набегаешься через эту линию, когда дел невпроворот. Он был немного разочарован – командир террористов вел себя не так, как хотелось. А хотелось бы, чтобы он ползал в ногах, молил о пощаде, умолял сохранить жизнь в обмен на раскрытие парочки страшных военных тайн. А он стоял, качаясь, как былинка, смотрел волком, готов был грызть диверсанта зубами. Но ладно, это неважно, важен результат. Бурковский извлек из-под накидки телефон, перевел на режим фотокамеры.

– Улыбочку, Вано. Вам же не трудно? Ну, типа, передаете привет друзьям и соратникам.