Острова капитана Блада

— А почему вы пожалели именно меня? — не сдержал своего удивления я. — Выбор-то большой был. И вы не могли знать, кто из стоявших перед вами людей больше достоин сочувствия.

— Вы показались мне достойным, а милосердие является христианской добродетелью, — поучительно напомнила мне Арабелла.

И что? Что из этого следует? Что племянница Бишопа вся из себя благородная и сострадательная? Ага. То-то я смотрю, как мило она «заботится» о двух сопровождающих ее неграх! Пока Арабелла ехала верхом, бедолаги бежали рядом. И только когда девушка остановилась со мной поболтать, они присели на корточки отдохнуть. Просто образец милосердия и добродетели! И, что самое страшное, Арабелла даже не понимает, насколько нелепо выглядит в моих глазах, с одной стороны как бы жалея меня в качестве раба, а с другой загоняя негров. Понятно, что в 17 веке чернокожих за людей не считали, но выглядело все равно некрасиво.

— Мой дядя, наверно, кажется вам тяжёлым человеком. Все плантаторы — жестокие и суровые люди. Видимо, такова жизнь, — благочестиво вздохнула Арабелла. — Но поверьте, Крэбстон из Спейгстауна еще хуже. Если бы вы попали к нему в руки… это ужасный человек. Вот почему так произошло.

Ну, да. А быть купленным по желанию девицы — это не ужасно. Блин! Вот ведь! И не объяснишь дурочке, что для нормального мужчины это неприемлемо! Хотя о чем я? Арабелла родилась и выросла на плантации. И она может сколько угодно сочувствовать рабам, но издалека. Не отказывая себе ни в чем и оправдывая жестокость своего дядюшки фразой, что «все такие».

Вот и со мной точно так же получилось. Вроде бы проявила внимание, а потом и думать забыла, не интересуясь, что стало с ее собственностью. Какая-то у Арабеллы благотворительность… однобокая. И совесть очень быстро успокаивается. Мда. «Вы вечно молитесь своим богам, и ваши боги все прощают вам».

Как сочетается такое равнодушие с заявленным христианским милосердием? Бог весть, но в данный момент Арабелла смотрела на меня взглядом праведницы, оказавшей великую милость. Причем, судя по всему, гадкий я не оценил должным образом ее стараний, и теперь меня необходимо наставить на путь истинный. Как это по-женски логично: избавить меня от жестокости одного плантатора, чтобы подвергнуть жестокости другого. Мое счастье, что обстоятельства сложились определенным образом, и я смог работать врачом.

На плантации, скорее всего, я уже давно бы загнулся. Из тех 25-ти человек, которых купил Бишоп, уже человек пять отправились на тот свет. Так что как бы я ни ерничал и не злился, повод поблагодарить Арабеллу у меня был. Впрочем, земля круглая. И, вполне возможно, у меня будет шанс отдать этот долг.

— Но почему вы все-таки выбрали именно меня? — не мог успокоиться я. — Почему именно я вызвал порыв вашей жалости?

— Мне показалось, что вы не похожи на других.

А это еще что за бред? Понятно, что не похож. Каждый человек не похож на другого! Впрочем, находившийся в моем подсознании Питер О'Брайен сразу растаял и начал упрекать, что я не умею поддержать разговор с приятной девушкой. Ну, кому приятная, а кому и не очень. Но почему бы не выпустить Питера ненадолго и не посмотреть мастер-класс охмуряжа трехвековой давности?

— Я действительно не похож на других, — тут же понес пургу Питер. — К сожалению, я не принадлежал к числу умных людей, которые считали необходимым подвергнуть Англию очищению. И не был повстанцем, заслуживающим уважения.

— Мне кажется, вы ведёте изменнические разговоры, — прервала излияния Питера Арабелла. — Если услышат то, что вы говорите, вас запорют плетьми.

Как толерантно и человеколюбиво! Хотя да. Питера занесло. Не стоило давать ему слово. Увидел девицу, показавшуюся ему симпатичной, и начал хвост пушить, индюк ощипанный. Куда тебя понесло, долбодятел? Какие, нафиг, уважаемые повстанцы? Кем уважаемые? И от чего ты Англию чистить собрался, ассенизатор? Пока тебя не прихватили за яйца, ты сам считал, что восстание — полнейшая туфта. И мог убедиться, что вожди тупо кинули тех, кого поднимали на праведное дело, просто откупившись от короля. И что, ты серьезно считаешь, что при другом короле в Англии было бы лучше? Кто тебя подвиг на такую идиотскую мысль?

— Прошу меня простить за излишнюю вольность, — повинился я, загоняя Питера обратно в подсознание.

— Мне рассказывали, что вы даже не участвовали в восстании. Но раз вас осудили, значит, на это были причины. Все в руках божьих. И мы должны со смирением нести свой крест.

Ха! Тоже мне… Успокоила. Ты-то какой крест несешь, курица избалованная? Напрягаешься, читая любовные романы? Или страдаешь, путешествуя по острову верхом на лошади? Заработала бы для начала хотя бы несколько пенсов собственным трудом, а потом нотации бы читала. Интересно, как ты несла бы свой крест, если бы попала в плен к пиратам или солдатам вражеской армии, превратившись в походную шлюху?

— Вам, видимо, до сих пор тяжело об этом разговаривать, — по-своему интерпретировала выражение моего лица Арабелла. — Что ж. Я могу вам посоветовать только смириться.

Я снова вежливо поклонился, прощаясь с всадницей, и раздраженно сплюнул, когда осела пыль из-под копыт коня. К счастью, все мои идеи по поводу Арабеллы оказались бредом моего воспаленного воображения. Но состоявшийся разговор мне все равно не очень понравился. Вряд ли, конечно, она настучит на меня полковнику, но вполне вероятно, будет теперь присматриваться к недостаточно почтительному рабу. Тем более к такому, который имеет относительную свободу передвижения.

Благодаря этой свободе я исходил почти весь Бриджтаун. Городок мелкий, хоть и считается столицей, да и площадь всего Барбадоса была чуть больше 400 кв. км. По российским меркам — вообще не размер. Остров зеленый, довольно красивый и, наверняка, в моем родном мире пользуется у туристов бешеной популярностью. Тропический климат, постоянно дующие с Атлантического океана пассаты, большие поля сахарного тростника, красивые пастбища с видом на океан и мангровые болота. Романтика!

Определенно, если бы я был здесь в качестве туриста, а не раба, Барбадос понравился бы мне больше. А если бы дамы не рассказали мне местную историю, я вообще посчитал бы остров раем. Однако жизнь, увы, подкидывает неприятные сюрпризы. И где-то лет сорок назад от сильнейшей лихорадки здесь умерло более 5000 человек (и это только по официальным сводкам). А во времена английской революции плантаторы провели своеобразную децимацию — истребили десятую часть рабов, испугавшись, что те проникнутся идеей борьбы за свои права и свободы.

Хотя кому проникаться-то? Мы, конечно, не первые белые рабы на острове, но чернокожих тружеников плантаций было несопоставимо больше. И ни к каким свободам они не рвались. Несмотря на рабство, тяжелый труд и полуголодную жизнь (у подавляющего большинства), негры не унывали. Каждый вечер я слышал, как они пели свои национальные песни, а то и танцевали народные танцы.

Блин, триста лет прошло, а практически ничего не изменилось. Негры все так же не любят работать, предпочитая петь и танцевать, только в моем мире белые им за это еще и пособия платят.

Мне не хотелось становиться таким овощем, который прекрасно чувствует себя в неволе. Я так и не смирился со своим рабским положением, и постоянно думал, как бы мне сдернуть с Барбадоса. Ну и Джереми с собой прихватить, конечно. Я даже возобновил тренировки, качая руки, ноги, пресс и отрабатывая удары. Если подвернется возможность побега, следует быть готовым. Благо, и питался я теперь нормально. То, что недодавал полковник, возмещали любовницы и многочисленные пациенты. Я даже не чурался брать еду с собой, ибо раб слишком зависит от хозяина, который может решить ограничить его в еде.

Я еще немного постоял, раздумывая о разговоре с Арабеллой и наслаждаясь видом. Поверхность огромной Карлайлской бухты блестела под лучами солнца, а над кораблями, отдыхавшими у набережной, с пронзительными криками носились чайки. Был бы я художником, нарисовал бы эту красоту. Но даже осознание окружающего великолепия не могло прогнать главную мысль, засевшую в моей голове — как бы ни был красив Барбадос, для меня он все равно тюрьма. И я просто обязан из нее вырваться!

Хотя мне, конечно, еще грех жаловаться. Моим соратникам по несчастью повезло куда меньше. С самого раннего утра и до того момента, как солнце начнет садиться, они вкалывали на сахарных плантациях. А чтобы им жизнь медом не казалась, их еще и надсмотрщики кнутами подгоняли. Я периодически рисковал встречаться с Джереми, врачуя его раны, так что мне было с чем сравнить мое положение. Кстати, нужно отдать должное Питту, он не злился из-за того, что я лучше устроился. Напротив. Джереми искренне радовался, что хотя бы я смог избежать невыносимо тяжелой работы.

Выданная заключенным одежда уже начала превращаться в лохмотья, но если верить старожилам, для полковника это вовсе не являлось поводом выдать новую. Вот еще! Рабов баловать. Когда уж совсем носить нечего станет, тогда да. Пусть прикроют срам. А пока им следует отрабатывать свою стоимость и содержание!

По крайней мере, на грязь Джереми не жаловался. Воды было вдоволь, и пленники могли принимать душ. Кормежка, правда, была так себе. День на день не попадал. Но тут уж следовало винить не Бишопа, а охрану, которая норовила увести самые вкусные куски, а то и просто поиздеваться над заключенными, заставляя их есть прокисшую на жаре еду.

Одно из таких издевательств закончилось масштабным заболеванием заключенных и двумя смертями. Пришлось мне вмешаться, чтобы жертв не стало больше. С позволения полковника, разумеется. Он же не мог позволить себе потерять имущество из-за такой ерунды!

Рабы возмущались, но терпели. Слишком уж ярко стояли перед глазами примеры тех, кто лез на рожон. Один, слишком бурно отстаивавший свои права, был запорот насмерть в назидание другим, а другого поймали при попытке бежать, после чего он был выпорот и получил на лоб клеймо «БК». Чтобы все окружающие знали, что перед ними беглый каторжник. Парню повезло, что он помер и не успел насладиться своим новым обликом.

Понятно, что после такого урока всех заключенных охватила тоскливая безнадежность. Даже наиболее строптивые личности быстро присмирели. Не скажу, что враз стали покорными, но не лезли на рожон. Словом, полковник добился ровно того, чего и хотел — послушания и порядка в своих владениях.

При всем при этом Бишоп действительно считался не самым плохим и не самым злобным плантатором. Пусть и из эгоистичных побуждений, но он хоть как-то заботился о своей собственности. А тот же Крэбстон был просто садистом. Ему нравилось издеваться над рабами и унижать их. Он упивался властью и безнаказанностью.

Как же мне чертовски повезло с моей медицинской практикой! Благодаря ей, я был избавлен не только от невыносимо тяжелого труда, но и от унизительных наказаний. Даже Бишоп, не отличавшийся ангельским характером, обращался со мной вполне приемлемо. Без грубостей и срывов плохого настроения. Как же вовремя мне подвернулся губернатор с его подагрой и губернаторша с мигренью!

Стид во всем потакал своей жене, а потому я стал довольно частым посетителем их поместья. Мое общество развлекало губернаторшу, а под ее дудку плясал весь дом. Впрочем, такое положение дел было не только в семействе Стидов. Как ни странно, но при всем том, что женщина не имела особых прав и вроде как зависела от представителей сильного пола, большинство богатых мужчин Бриджтауна были явными подкаблучниками

Даже жестокий Крэбстон, славящийся своим неуживчивым характером и дурными манерами, становился шелковым в присутствии супруги. И стремился исполнить все ее капризы. Казалось бы, мог рявкнуть разок, и показать, кто в доме хозяин. Но нет, Крэбстон рядом со своей женой превращался в милого, уступчивого джентльмена. Можно, конечно, предположить, что он тупо не хотел проблем в собственном доме. Но если честно, кого и когда это всерьез останавливало?

Да и Арабелла имела слишком много воли. На мой взгляд — так даже чересчур. Девица периодически искала встреч, чтобы перебросится со мной парой фраз, но я совершенно не хотел привлекать к себе внимание. Особенно такое. Да и подсознание мое стихло, не пытаясь вылезти на первый план. Питер почему-то решил, что он обманывается изящной внешностью, грациозностью молодости, мальчишескими манерами и приятным голосом Арабеллы. По его мнению, раз девушка была племянницей Бишопа, она могла унаследовать какие-то пороки этой семьи. Например, безжалостную жестокость богачей-плантаторов.

Бред сивой кобылы! О'Брайен ведь не зеленый, сопливый пацан. Помотался по миру, много чего видел, и, наверняка, встречал людей гораздо более жестоких, чем полковник Бишоп. Да что далеко ходить. Даже здесь, в Бриджтауне, самым отвратительным плантатором считается Крэбстон. Так чего изображать из себя невинную монашку, увидевшую обнаженного мужчину? Да, все плантаторы жестоки, иначе они не преуспели бы. Нужно принять этот факт, и успокоиться.

И потом. Что значит — жестокость передалась по наследству? Это ведь не цвет волос! Да и не похожа Арабелла на какую-то самодурку, хоть я и недолюбливаю эту девицу. Да я вообще, по большому счету, не знаю Арабеллу, чего ради я буду ее осуждать? Хочется Питеру создавать себе проблемы на пустом месте — флаг ему в руки. Хотя я думал, что это больше для подростков характерно — отрицать до последнего собственные чувства и придумывать себе оправдания типа «недостойно», «не подобает» и прочую подобную хрень.

Лично у меня никаких претензий к Арабелле не было. Ну, кроме того, что одно ее появление превращало О'Брайена в полного идиота. Обычная девица. Не сует нос в дела плантации, закрывает глаза на рабство и делает вид, что в ее жизни все нормально. Однако в том, что Арабелла — далеко не законченная бездушная стерва у меня был повод убедиться.

Все началось с того, что в Карлайлскую бухту медленно втащился покалеченный английский корабль. Капитан рассказывал, что встретился в море с двумя испанскими галеонами, перевозящими ценности, и те, якобы, навязали ему бой. Он клялся и божился, что только оборонялся, но ему не особо верили.

В принципе, капитан вполне мог говорить правду. Англичане и испанцы недолюбливали друг друга, и подобные нападения происходили частенько. Обычная пиратская история, когда побеждал тот, кто сильнее, а потом официальные лица выкатывали друг другу претензии.

На этот раз сильнее оказался англичанин. Один испанский корабль от него сбежал, а второй он умудрился потопить. Однако и его собственное судно потрепали изрядно. Борта зияли многочисленными пробоинами, на месте рубки чернела большая дыра, а вместо бизань-мачты, снесённой пушечным ядром, торчал жалкий обрубок с зазубренными краями.

Впрочем, губернатору Стиду было глубоко фиолетово, как происходило сражение на самом деле. Он сделал вид, что поверил английскому капитану и предоставил кораблю убежище в порту, а так же всё, что требовалось для починки. Он, как истинный англичанин, разделял всеобщую нелюбовь к испанцам и готов был закрыть глаза на возможную вину своих соотечественников в состоявшейся заварушке.

Прежде, чем начать ремонт, английский капитан высадил на берег десятка два своих покалеченных в бою моряков и шесть раненых испанцев. Их всех поместили в длинном сарае на пристани, и даже организовали медицинскую помощь. Разумеется, испанцы достались мне. Причем не только потому, что я хорошо владел испанским языком, но и потому, что находясь на положении раба, я занимал среди других врачей низшее положение.

Мне, по большому счету, было абсолютно все равно, кого лечить. А вот Питер О'Брайен испанцев откровенно недолюбливал. И было за что. После того, как он два года прокуковал у них в тюрьме и активно участвовал в военных кампаниях на оккупированной испанцами территории Голландии, сложно было ожидать другого. Даже по меркам жестокого 17 века испанцы выделялись своей кровожадностью.

Ну, лично мне испанцы ничего не сделали, так что я спокойно выполнял свои врачебные обязанности и относился к пациентам нормально. Испанцы, кстати, были искренне удивлены тем, что о них заботятся и лечат, вместо того чтобы повесить безо всяких разговоров. Я, кстати, тоже не понимал, зачем губернатору эти пленные. Он вполне мог устроить шоу с судилищем и дать толпе крови, которую она так жаждет.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — раздался голос полковника Бишопа как раз в тот момент, когда я делал очередную перевязку. Я удивленно обернулся.

— Занимаюсь лечением раненных, — озвучил очевидное я.

— Я вижу это, идиот! — рявкнул полковник Бишоп раздражённо. — Так же как вижу, кого именно ты лечишь. Кто тебе это позволил?!

— Я выполняю распоряжение господина губернатора.

— Что? — возмутился полковник и, сжав в руке трость, направился в другой конец сарая, где стоял Стид.

Похоже, Бишоп хотел, чтобы всех испанцев просто вздернули. Однако губернатор не собирался провоцировать международный конфликт. И ему явно не понравилось, что кто-то оспаривает его решения. Так что Стид надулся и заявил, что он действительно распорядился, чтобы О'Брайен занимался ранеными испанцами, что его распоряжения должны выполняться, и вообще больше не о чем разговаривать. Полковник гневно на меня посмотрел, но я только развел руками, давая понять, что тоже не в восторге от поручения, но не смею нарушить приказ.

Глава 3

Судьба — дама непредсказуемая. Совершенно. Вот жил я в своем родном мире 32 года, и ничего особенного со мной не происходило. Все как у всех. А устоявшаяся рутина взрослой жизни и не предполагала никаких кардинальных изменений. Разве что, я наконец-то решил бы жениться. А так… дом, работа, спортзал, клубы по пятницам и симпатичные девочки, которые, обычно, надолго не задерживались.

Но стоило мне попасть в чужой мир, как меня закрутил калейдоскоп событий. Они происходили так быстро, что я не соображал, как на них реагировать. Вот и сейчас, не успел я привыкнуть к своему положению лекаря-раба, как моя жизнь неожиданно сделала очередной резкий поворот.

И, главное, началось-то все с весьма обыденного явления: испанцы, которых я лечил, начали выздоравливать. Казалось бы, что в этом такого? Но данное обстоятельство немало способствовало росту моей популярности, как врача, среди жителей Бриджтауна. Возможно, они несколько переоценивали мои таланты, но, как бы то ни было, испанцы поправлялись, а раненые, которых пользовали местные лекари, постепенно переселялись из барака на кладбище.

Разумеется, горожане были не дураки, и сделали из этого факта нужные выводы. В результате у меня прибавилось работы, а у полковника увеличились доходы. Бишоп ходил довольный, как слон. А вот два практиковавших в городе врача, как вы понимаете, не особо обрадовались, когда их практика заметно сократилась.

Разумеется, никому не понравится терять клиентов и деньги. Но я и подумать не мог, на что могут пойти лекари, чтобы избавиться от конкурента. Оба спесивых павлина до сих пор делали вид, что меня не замечают, а потому я очень удивился, когда один из них, Вакер, соизволил ко мне подойти. В его неожиданно проснувшуюся дружелюбность я не верил, а потому напрягся, приготовившись к худшему.

— Я хотел бы поговорить с вами… вдали от любопытных глаз, — предложил доктор.

— Хорошо, — осторожно согласился я.

— Я хочу помочь вам! — заявил Вакер. — Ведь рабство должно быть очень неприятно для такого талантливого человека.

— Открою вам страшную тайну. Рабство для всех неприятно, — насмешливо ответил я. — Если вам действительно есть что сказать, говорите уже наконец.

— Отсюда совсем недалеко до голландской колонии Кюрасао, — намекнул Вакер. — Мир велик, и есть много стран, где такого человека, как вы, всегда тепло встретят. А вы могли бы, как свободный человек, с удовольствием и выгодой для себя всецело отдаться своей профессии.

Ничего себе предложение! Я даже как-то растерялся от подобного. Этот тип что, предлагает мне бежать с Барбадоса? Но для этого, как минимум, нужны деньги, которых у меня нет! Последнюю фразу, видимо, я невольно произнес вслух, поскольку Вакер оживился, и начал нести пургу о том, как хочет быть моим другом и как готов мне помочь. Видите ли, у него сердце кровью обливается при виде коллеги, изнывающего в рабстве и лишённого возможности применить на деле свои чудесные способности.

Ага. Столько времени не обливалось, а теперь вдруг облилось. Придумал бы что-нибудь поправдоподобнее! Понятно же, что он просто ищет возможность убрать конкурента. Весь вопрос был в том, насколько реально такое предложение. Это нужно было обдумать. Серьезно обдумать. И лучше не одному

Неожиданная беседа выбила меня из колеи. Я не раз и не два думал о побеге, но прекрасно понимал, что без посторонней помощи сделать это нереально. Разговор с Вакером пробудил во мне надежду. Опасную и отчаянную. Стоило ли рисковать ради призрачного шанса? Не знаю. Думаю, нужно посоветоваться с Джереми Питтом. Без него я никуда не побегу. Надежный друг, с которым мы столько всего пережили, наверняка не откажется разделить опасности задуманного побега. К тому же Питт был штурманом, а путешествие предстояло довольно долгое и небезопасное.

Встретиться с Джереми удалось почти в полночь. Я смотрел на своего друга и понимал, что даже тусклый свет свечи не может скрыть того, как тяжелый труд на плантации изменил парня. Это больше не был весельчак и балагур. Лицо Питта, утратив былые краски, стало безжизненным, глаза потускнели, и он казался тенью себя самого.

Но особенно меня потрясла реакция Джереми при одном только упоминании побега. Он обхватил голову и разрыдался. Пришлось вливать в него успокоительное, чтобы он пришел в себя. Мне нужен был адекватный человек, с которым можно посоветоваться и разработать план побега, хотя бы вчерне. Да хотя бы определиться для начала, что нам понадобиться, чтобы воплотить эту идею в жизнь.

Обсуждение плана бегства неожиданно затянулось. Как я не хотел бежать без Джереми, так и Питт не хотел оставлять друзей, которыми обзавелся. В конечном итоге мы решили, что стоит набрать отряд из шести-восьми человек. Хотелось бы, конечно, чтобы они все были моряками, но наши возможности и наши желания редко когда совпадают.

Я предупредил Джереми, чтобы он был осторожен, вербуя союзников, но не уверен, что парень меня услышал. Он был слишком окрылен представившейся возможностью побега. Настолько, что даже не задал вопрос, который я ждал — действительно ли Вакер хочет нам помочь?

То, что он желает избавиться от конкурента — однозначно. Но достичь этого результата можно разными способами. И организованный побег, между прочим, самый опасный и непредсказуемый из них. Проще было бы сделать вид, что помогаешь заключенным, а потом их сдать. После этого, даже если меня не запорют насмерть, мне запретят заниматься врачебной деятельностью. Не говоря уж о том, что мой лоб обзаведется клеймом «БК».

Джереми, похоже, уже находился на такой ступени отчаяния, что ему было все равно. Может быть, смерть даже казалась ему предпочтительнее постоянных мучений. А вот мне умирать не хотелось. Значит, нужно продумать план побега как можно тщательнее.

С Вакером понятно что делать — стрясти с него денег как можно больше и забыть о нем. Если он не будет знать наших планов побега, то и сдать их не сможет. Однако финансы в данном случае не решали всех проблем. Находясь в статусе каторжника, я тупо не мог купить шлюпку. Сначала я несколько растерялся, не представляя, как мне вырулить из этой ситуации, а потом вспомнил, что не врачами едиными славен Барбадос. И что есть тут свой криминальный мир, представителям которого я несколько раз помогал, штопая раны. Поскольку мой день был расписан поминутно, помогать местным преступникам приходилось по ночам, но я никогда не отказывался от подобных приглашений. Так что пришло время стребовать должок.

На мою удачу, мои пациенты оказались людьми благодарными. И теперь единственное, что требовалось — ждать в полной боевой готовности, чтобы сбежать в тот же день, когда шлюпка будет куплена. Иначе вся авантюра может накрыться медным тазом.

Подготовка к побегу оказалась делом непростым. В сарае, где раньше находились раненные английские и испанские моряки, я потихоньку прятал самое необходимое — провизию, бочонок воды, десяток бутылок вина, компас, квадрант, карту, песочные часы, лаг, фонарь и свечи. Джереми тоже не сидел, сложа руки. Была сплетена лестница, чтобы перебраться через ограждение, изучены привычки охранников и выбран оптимальный маршрут.

Собственно, мы уже готовы были бежать, однако только дело сдвинулось с мертвой точки, как началась непруха. Сволочная судьба, похоже, решила, что еще мало постебалась над нами. Полковник Бишоп, проиграв крупную сумму и находясь по этому поводу в отвратительном настроении, поехал на плантацию, поскольку там всегда есть, на ком сорвать злость.

Сомневаюсь, что Джереми действительно сказал ему что-то резкое. Питт ни за что не подставился бы так накануне побега. Но Бишопу, по всей видимости, нужен был повод. И полковник его нашел, прицепившись к какой-то мелочи. Он настолько завел самого себя, что окончательно озверел и собственноручно исполосовал Джереми кнутом. Это уже о многом говорило, поскольку подобную грязную работу плантаторы обычно поручают надсмотрщикам.

Бедного Питта оставили валяться на земле, заковав в колодки. И его окровавленная спина тут же привлекла полчища свирепых мух.

Узнав о том, что произошло с моим другом, я мог только материться. Послав куда подальше всех пациентов, я бросился к Джереми. Следовало сделать все, чтобы не дать ему умереть! Я просто не мог потерять этого человека! Единственного, кому доверял и на кого мог положиться. Блин! Как же это все не вовремя-то!

Если Бишоп решит вернуться и застанет меня за оказанием помощи Питту, мало мне не покажется. И тогда вопрос придется решать кардинально, поскольку я вовсе не намеревался позволять полковнику ни угробить Джереми, ни сорвать наш план побега. Мы собирались сдернуть на ночь глядя, чтобы уйти от возможной погони, однако теперь в планы придется вносить серьезные изменения. Без Джереми я никуда не поеду, а это значит, что нужна удобная повозка, чтобы максимально аккуратно доставить Питта до шлюпки. Впрочем, сейчас передо мной стоит куда более важная задача — не позволить своему другу умереть. Будем надеяться, что знания, полученные О'Брайеном в Тринити-колледже, мне помогут.

Добравшись до Джереми, я ужаснулся тому, в каком состоянии он находится. Бишоп исполосовал его от души. Смотреть страшно. Отогнав мух, я осторожно промыл раны, привязал пальмовый лист к шее Питта, укрыв его спину, и обмыл ему лицо холодной водой из фляжки.

— Пить, — прошептал Джереми, и я поднес фляжку к его губам.

— Какого черта? — сердито зашипел я. — Как ты мог дать Бишопу повод так сорваться?

— Сам не понял, — прохрипел Питт. — Похоже, ему просто нужно было сорвать на ком-то злость, и, по несчастной случайности, под руку попался только я. Теперь все. Никакого побега.

— С ума сошел? — возмутился я. — Мы уберемся с этого проклятого острова сегодня же! И ты будешь с нами. Я потащу тебя на себе, если понадобится!

Какой же все-таки козел, этот Бишоп! Ну нахрена так издеваться над человеком? Питту нужна была медицинская помощь, а я не мог нормально ее оказать! Как же меня бесило наше рабское положение! Единственное, чем я мог помочь Джереми — дать ему немного лауданума. Опийная настойка действовала как обезболивающее, а это давало Питту шанс выжить. Препарат небезопасный, я это прекрасно понимаю, но ничего лучшего в 17 веке придумано не было, а если оставить все, как есть, Джереми может загнуться от болевого шока.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — раздался разъяренный рев за моей спиной. Ну, конечно. Если уж не везет, то по полной программе. Именно сейчас Бишопу и следовало появиться.

Я быстро осмотрелся по сторонам. К счастью, в пределах видимости не было никого постороннего. На территории своей плантации Бишоп чувствовал себя уверенно, а потому ограничился только двумя неграми-охранниками. В общем-то, несложно было догадаться, чем закончится наша встреча. В лучшем случае, я займу место рядом с Джереми. Но Бишоп настолько разъярен, что вполне может приказать запороть меня до смерти.

Вот только я не собирался позволять ему это делать. До вечера не так уж далеко, шлюпка с припасами уже готова и, будем надеяться, полковника хватятся не сразу. Мало ли куда он мог отлучиться по делам. У меня есть только один шанс, и я должен его использовать.

Изобразив смирение и раскаяние, я подошел к Бишопу ближе, начал склоняться перед ним, бормоча идиотские оправдания, и нанес быстрый удар ему под дых. Полковник вытаращил глаза, скрючился, задыхаясь, а я, воспользовавшись моментом, вытащил его саблю, вдарил Бишопу по кумполу и напал на негров. Бойцы из охранников оказались так себе. Может, они прилично стреляли или кнутом размахивали, но владеть холодным оружием их явно никто не учил. Обучаться этому следовало с детства.

О'Брайен, например, прилично фехтовал. Шпагой, правда, но и сабля в его руке была грозным оружием. Неудивительно, если учесть, что ему приходилось принимать участие в морских сражениях и абордажах. Поневоле научишься драться тем, что подвернется под руку. У негров вообще шансов не было.

Адреналин схлынул быстро, и меня пробила нервная дрожь. Как вы понимаете, опыта убийства людей у меня не было. И приобретать его не слишком хотелось. Однако выбор был простой — или мы, или Бишоп. И, в принципе, спеша на помощь к Джереми, я заранее был готов к такому повороту дел. Рисковать жизнью своего друга я не собирался. И профукать свой шанс сбежать с Барбадоса — тоже.

Я снова прикрыл спину Питта пальмовым листом, освободил его от оков, снял с пояса Бишопа связку ключей, обзавелся парой пистолетов, заныкал тела полковника и негров в ближайшую низину, закидал их тростником и отправился к домику надсмотрщика. Насколько я знал, там хранилось оружие, а оно пригодится нам при побеге. Да и транспорт был нужен, чтобы аккуратно перевезти тело Джереми.

Однако не успел я сделать и пары шагов, как услышал пушечные выстрелы. Это что еще за хрень? Я обернулся, вглядываясь в побережье, и от увиденного меня буквально сковал ступор. Внизу, в бухте, там, где недавно причалил большой красивый корабль, заклубились облака белого дыма. Какого черта здесь происходит? И тут я с удивлением увидел, как английский флаг быстро соскользнул с флагштока на грот-мачте и исчез в белой облачной мгле, а на смену ему через несколько секунд на этом корабле взвился золотисто-пурпурный стяг Испании. Тогда всё сразу стало понятно.

— Пираты!

Сотрясая воздух, раздался второй залп. Его грохот вывел, наконец, меня из оцепенения. Вот он! Вот он — шанс слинять с острова быстро и незаметно! Похоже, судьбе, наконец-то, надоело меня пинать, и она повернулась ко мне лицом.

Ближайшие планы срочно пришлось корректировать, и я побежал к плантации, где работали приятели Питта, с которыми он намеревался совершить побег. Всего пара выстрелов из допотопных пистолетов (странно, но я попал), и количество надсмотрщиков уполовинилось. А с остальными каторжники справились сами. Голыми руками. Жуткое зрелище, между прочим.

Я кратко объяснил народу, что происходит, и мы все вместе направились к домику надсмотрщика. Оружие разлетелось по рукам, и первым местом, куда мы отправились его опробовать, стал дом Бишопа. Мне нужна была удобная повозка для Питта, лошади, да и неплохо было бы пограбить этого упыря-полковника. Ему эти богатства все равно уже не пригодятся.

Разумеется, мы оставили наблюдателя. Во-первых, чтобы за Питтом присмотреть и давать ему напиться время от времени, а во-вторых, чтобы следить за тем, что происходит в городе. Благо, с холма это очень удобно делать.

За Джереми мы вернулись гружеными, как волы. Я предупреждал народ, чтобы они не брали крупных вещей, но некоторые не смогли удержаться. Ну, пусть теперь прут на себе. В одну шлюпку все это точно не влезет, но нам никто не помешает захватить дополнительную.