Кремль 2222. Замоскворечье

– Нет! – бросил неожиданно злым и напористым голосом дурачок. – Я пришел убедиться, что ты хорошо устроился!

Лан осторожно подошел к передней решетке. Человек-осьминог-насекомое все еще тщился достать его щупальцем, из пасти мута на пол капала слюна. Дурачок поставил ведра на пол, оперся на грабли и тяпку, словно на костыли.

Вместо одежды – лохмотья, словно на полудиком муте, который практически не держится за свою человекоподобность. Лицо в грязи и внушительных лилово-красных кровоподтеках, на голове – очень короткие плешивые волосы. Дурачок улыбнулся, – даже при почти полном отсутствии зубов это была злорадная, едкая, полная самых темных чувств усмешка.

– Узнал?

– Чур меня! – выдохнул Лан. Он был уверен, что эта встреча состоится. Знал, что кое-кто не упустит возможность поглумиться над беглым гладиатором, ныне очутившимся в плачевном и очень ненадежном положении. – Профессор! – от изумления Лан невольно открыл рот. – Вы ли это?

– Изменился, да? – грязный и жалкий человек положил бугрящиеся от кровавых мозолей руки на решетку. – И это все благодаря тебе, мой мальчик… – маленькие красные глаза глядели из-под распухших после побоев век прямо в душу Лана. Голос приобрел зловещий оттенок.

– Не могу сказать, что рад нашей встрече, – Лан немного оправился от неожиданности. – А с вами-то что случилось?

– Я потратил слишком много сил и ресурсов для поимки тебя, Титана и Мары, – сказал Профессор. – Погибло несколько десятков наемников и бандитов. Вас поймать не удалось, в итоге во всем оказался виноват я, и мне же пришлось, как говорят в некоторых районах, «ответить» перед группировками, – он тихонько засмеялся, подергивая губами, покрытыми кровавой коркой. – Потом Кудесник организовал переворот. Он отобрал все то, что было накоплено мной за годы существования Арены! Кудесник распорядился, чтоб мне отрубили голову, а тело отдали на корм био, как какого-то мертвого гладиатора. Но мне удалось вымолить пощаду! Да-да, я долго его умолял! Я лизал ему сапоги и валялся в пыли! Я пообещал, что буду служить ему до конца жизни и выполнять самую черную работу, которую мне только поручат, – Профессор отошел от клетки. – И вот я здесь, – он развел руками. – И ты теперь тоже здесь! Какое совпадение! Можешь представить мою радость?

Дело, конечно, труба. Но все пошло не так с того момента, как Лан увидел утыканные стрелами тела Кривых Шрамов. Сам по себе потерявший власть Профессор не выглядит очень опасным, в отличие от мамаши Лу или человека-осьминога-насекомого, если только бедолага не прячет под своими лохмотьями пистолет. Впрочем, последнее тоже не исключено. Профессору ничего не мешает выждать, пока пленника смотрит сон, и потом, проходя по коридору, выстрелить спящему в голову. Если жажда мести окончательно сведет бывшего хозяина Арены с ума, то он так и поступит…

Но эту ситуацию можно было бы попытаться повернуть в свою пользу, надо только надавить на нужные точки.

– Профессор, – Лан шепотом обратился к тени былого человека, – помогите мне выбраться, и вам больше не придется чистить клетки. Я уведу вас в Кремль, и вы сможете начать жизнь заново…

«И заодно расскажешь воеводе все, что знаешь о нейромантах», – договорил он про себя.

Небритая щека Профессора задрожала от мелкого тика.

– Ты… обещаешь мне защиту? – переспросил он, не веря своим ушам.

– Профессор, честное слово! – Лан положил руку на сердце. – Мне нужно поскорее выбраться! Мой друг… – он не стал раскрывать перед бывшим врагом все карты… – мой побратим попал в беду. Его взяли в плен какие-то сукины коты, которые носят черные маски на лицах и вооружены до зубов старинным оружием.

Профессор закивал. Мол, да-да, продолжай.

– Мы сейчас с вами в одной лодке! – убежденно проговорил Лан. – Помогите мне! Я знаю, что вы можете. А я помогу вам! Мне нужно поскорее отсюда выбраться!

Профессор отступил еще на несколько шагов. В зверинце было относительно тихо; лишь на нижнем уровне ворочался в клетке некто громадный, и каждое движение неведомого существа порождало небольшое, но ощутимое землетрясение. Лан слышал, как капает вода, как мамаша Лу ловит блох, а человек-осьминог-насекомое устраивается поудобнее среди теней на потолке.

– Лан, – Профессор поднял тяпку, повертел ее черенок в дрожащей руке, словно представляя, как острая стальная насадка раз за разом вонзается дружиннику в темечко. – Мой дорогой Лан… – повторил он и мечтательно улыбнулся. – Мне доставит неимоверное удовольствие наблюдать, как день ото дня ты будешь становиться слабее. Ты не сможешь спать, ты не сможешь есть и пить, каждое мгновение оставшейся жизни тебе будет грозить опасность.

Лан разочарованно вздохнул. Почему же все люди, которые сегодня встречались у него на пути, не хотят внимать голосу разума? А еще – Профессор… Ёжкин кот ты ходячий, а не ученый муж.

– Потом, когда ты совсем ослабнешь, – продолжал мечтать бывший хозяин Арены, – я впущу в твою клетку братьев Шептунов, – он указал на двух дампов, и те, увидев этот жест, снова подошли к передней решетке своего узилища и стали прислушиваться. – Они медленно разберут тебя на косточки, филе и требуху, оставляя в живых так долго, насколько это будет возможно.

– Пошабавимша… – вновь послышался шипящий гаденький голосок. – Шегодня ношью… пошабавимся!

Второй дамп неожиданно заперхал, подергиваясь всем телом и сплевывая бурую слизь. Он кашлял долго и мучительно; а следом по своей клетке принялся метаться крылатый человек, истошно вопя и колотя по решетке. Каждый крик мутанта бил по ушам, а заодно – и по нервам.

Лан отступил в глубь клетки. Профессор дождался своей минуты триумфа, не стоило давать ему повод растянуть эту минуту на больший срок.

– Из-за тебя я оказался на дне, из-за тебя я лишился всего, в том числе – и собственной личности, – сказал Профессор, когда шум в зверинце стих. – Но в моей власти сделать так, чтоб в нужный момент решетки одних клеток оказались открытыми. Этого будет достаточно, чтобы… – он сделал паузу, облизнул губы и со смаком договорил: – Чтобы насладиться тем, как ты умираешь. Твои соседи – потолочник, старая нео и дампы – идеально подходят, чтобы осуществить мою месть. Их ничему не надо учить, они сами сделают все, как надо.

Профессор пытливо заглянул в клетку Лана, он собирался добавить что-то еще, но на нижнем уровне прорычали:

– Проф, твою мать! Где тебя носит, чушка смердящая? Или навоз сам себя уберет?

– Бегу-бегу-бегу… – заблеял бывший делец, отступая от решетки. – Уже бегу-бегу-бегу…

Он исчез, только суетливо зашлепали по полу босые ноги. Потом внизу взревели – пьяно, нечленораздельно, загремели пустые ведра: очевидно, Профессора огрели за нерасторопность чем-то тяжелым.

«А как там, интересно, Денис и Мстислав?» – отстраненно подумалось Лану. Парням сейчас тоже, наверняка, непросто. Дай бог, чтоб у них все получилось, и они вернулись в крепость живыми и с найденным посольством.

«А как там Мара?..»

Лан потер ладонями виски. Быть может, все эти кошмарные сны и дурные предчувствия были предупреждением? Они предвещали, что в ближайшем будущем он серьезно влипнет… Но что теперь гадать? Что сделано – то сделано, от предложенной воеводой миссии он бы и во второй раз не отказался. Мир суров и бесчеловечен. А с воинов в нем двойной спрос. Попал в переделку – думай, как выкрутиться. А паниковать толку нет. Паникуют пахари, когда долгоносик урожай жрет.

Смотритель зверинца занялся кормежкой подопечных. Он катил по коридору тачку, на которой имелось несколько кусков сырого мяса и пара выварок со столь вонючей баландой, что ее запах перебивал даже обычный фоновый смрад. Подопечные оживились, заворчали, зашипели на разные голоса. Человек-осьминог-насекомое, которого Профессор назвал потолочником, получил половину туши крупной крысособаки. Зажав ужин в пасти, потолочник быстро взобрался на свое привычное место и там заработал челюстями, с хрустом кроша ребра и позвонки. Смотритель подошел к клетке Лана, просунул между прутьями решетки черпак на длинной ручке и до краев наполнил миску серо-желтой похлебкой. Из юшки всплыло человеческое ухо. Лан никак не отреагировал на это подношение. Смотритель, ухая то ли от икоты, то ли от смеха, покатил тачку дальше.

Лан пнул миску пяткой, та отлетела к боковой решетке и разбилась. Баланда растеклась по полу, личинки, живущие в грязи, радостно задергались.

Был поздний вечер – время, когда зрительские трибуны полны народу, а на Арене сражаются самые лучшие, любимые публикой гладиаторы. Лан измаялся. Время от времени он ходил по клетке, следя, чтоб из боковых решеток не выпросталось щупальце потолочника или лапа мамаши Лу. А в основном – сидел, уткнувшись лбом в колени, пока не начинала одолевать дремота.

По коридору снова прошелся смотритель, на этот раз в его руках была жердина с петлей. За ним следовали с полдесятка крепышей в камуфляжной экипировке наемников. Смотритель остановился возле клетки с собакоголовым и свистом разбудил мутанта. В следующее мгновение на шее чудища затянулась петля. Собакоголовый угрожающе заворчал, вцепился пальцами в веревку. Заскрипел замок, отворилась решетчатая дверь; клетку мутанта заполнили наемники. Не прошло и минуты, как собакоголового уже вели по коридору с заведенными за спину руками и с веревками на шее и в пасти.

«Ослаблен», – подумалось Лану. И это немудрено: в таких условиях содержания и с такой едой. Ему показалось, что, будь собакоголовый в лучшей форме, всем этим людям пришлось бы плохо.

Он подошел к передней решетке своей клетки и ударил по ней кулаками.

– Мне нужен Кудесник! – закричал, не жалея легких. – Позовите Кудесника!

Что он хотел от этого хлыща? О чем с ним думал договориться? Может, собрался валяться у его ног, обутых в хромовые сапоги, по примеру Профессора?

На Лана словно затмение нашло. Он продолжал колотить кулаками по решетке, требуя встречи с новым хозяином Арены. Но всем было наплевать на поднятый им гам, кроме крылатого человека, который ожидаемо всполошился и принялся метаться, оглашая зверинец пронзительными криками, похожими на скрежет раздолбанных сервоприводов биоробота.

В конце концов, Лан сдался и снова сел на пол в глубине клетки. Рассаженные ладони ныли. Плохо, что он умудрился потерять контроль. А еще, ёжкин кот, дружинник…

В плечо снова настойчиво ткнуло нечто тупое. Лан повернул голову и увидел потолочника, приникшего к боковой решетке клетки. С пасти мутанта капало, между зубами темнели ошметки крысособачьего мяса. Пыхтя от усилий, человек-осьминог-насекомое пытался оплести соседа щупальцем.

– Не нажрался, да? – Лан вскочил. Волна гнева снова накрыла его с головой. Этот густой от вони воздух, это отвратительное копошение червей под ногами, вопли крылатого человека, звероподобные фигуры, утробные рыки – всего этого было слишком много для одного молодого воина: измаявшегося, переполненного жаждой действия и страхом за попавшего в беду брата.

– Добавки хочешь? – Лан без страха шагнул в объятья щупалец, и те, горячие, как трубы с кипятком, трепетно обвили ему спину и плечи, подтолкнули навстречу раскрывшейся, словно вычурный алый цветок, пасти.

Лан одним неуловимым движением подхватил с пола осколок миски, – тот был жирным и скользким на ощупь, – сразу же вонзил его в фасеточный глаз потолочника на всю длину. Брызнула стеклянистая влага, смешанная с кровью. Мутант еще толком ничего не успел понять, а Лан уже перехватил его щупальца, будто это были поводья фенакодуса, и потянул к себе. Потолочник отпрянул, гибкие конечности натянулись и затрещали от напряжения. Мутант был силен… даже – дьявольски силен, но куда ему состязаться в «перетягивании каната» с взбешенным дружинником?

Лан рванул потолочника на себя, заставил его удариться грудью и мордой об решетку. Клацнули устрашающие зубы, чудовище откусило само себе половину языка. Когда Лан во второй раз приложил потолочника об решетку, в пасти у мутанта уже булькала кровь. Но Лан не останавливался, он с силой дергал за щупальца, раз за разом посылая беспокойного соседа на стальные прутья. От ударов содрогались сразу несколько клеток. Притихшие обитатели зверинца молча глядели на происходящее и лишь подергивали ноздрями, ощущая пьянящий запах крови.

Когда избитый потолочник обмяк, Лан просунул руку в его клетку, обнял мута за шею, словно старого приятеля, а потом с силой сжал. Хрустнули шейные позвонки, из пасти вывалился укороченный язык, а щупальца заметались, сворачиваясь кольцами и разворачиваясь обратно, словно гигантские дождевые черви.

Убедившись, что мутант мертв, Лан вернулся на середину своей клетки и снова сел. Он восстановил дыхание и приготовился терпеливо ждать, однако не прошло и десяти минут, как появился смотритель зверинца. Здоровяк вальяжно шел по коридору, звеня связкой ключей на поясе и громыхая по прутьям решеток жердиной с петлей. Возле клетки с мертвым потолочником он остановился, точно налетел на невидимую преграду. Его маленькие поросячьи глазки недоуменно заморгали.

– Кузя! – позвал он, осторожно приближаясь к решетке. – Кузнечик, ты чего? Приболел?

Потолочник, само собой, ничего ответить не мог. Он валялся с широко распахнутой пастью и глядел в пустоту помутневшими фасетками единственного уцелевшего глаза. Кончик одного из щупалец все еще подрагивал, реагируя на затухающие сигналы нервной системы.

– Кузя! – смотритель встревожился не на шутку. – Кузя, что стряслось?.. – он собрался было открыть дверь, но потом его осенила внезапная догадка. Здоровяк медленно отпустил связку ключей, и так же заторможенно, словно пребывая в сильнейшем шоке, повернулся к Лану.

– Ты! – в этой коротком выкрике можно было услышать и вопрос, и невозможность поверить собственным глазам, и обвинение.

Лан виновато развел руками и покачал головой.

– За него же было серебром уплачено! – вскипел смотритель. – Прекрасная половозрелая особь из МГУ! Да за это Кудесник с тебя шкуру спустит! – и, не имея больше сил сдерживать гнев, здоровяк перехватил покрепче свою жердину, а затем с привычной сноровкой сунул ее в клетку Лана, чтоб набросить на шею дружинника петлю. Но у Лана ушки уже были на макушке, и он не позволил поймать себя столь унизительным образом во второй раз.

У него не было плана действий. Он даже смутно не мог предположить, как будут развиваться события дальше. Все, что ему оставалось, – лишь действовать по ситуации, и искать возможности. Для начала – возможности сохранить себе жизнь.

Петля захлестнулась на левом предплечье Лана, которое тот специально выставил вперед. Когда веревка врезалась в мышцы, Лан вцепился в жердину пальцами, точно кузнечными клещами. Смотритель попытался освободить свой нехитрый инструмент, но не тут-то было. Лан ударил по жердине ногой и перебил ее на середине длины; мгновенно освободил предплечье из петли, перехватил оказавшийся у него в руках обломок, и накинул веревку на шею смотрителя. А дальше – поступил с ним примерно так же, как и с потолочником: бросил здоровяка физиономией на решетку своей клетки. Смотритель обиженно хрюкнул, вытащил из кармана складной нож, но Лан отобрал это оружие до того, как здоровяк успел понять, что происходит. Следом за ножом в руках у дружинника оказалась и связка ключей.

– Э! А ну – руки! – послышался чей-то испуганный голос. К клетке подбежал охранник арены, вооруженный помповым ружьем. Наемник был совсем юным, и старая, с чужого плеча, «горка» сидела на нем, точно мешок. – Ты чего?.. Совсем?.. Отпусти его! – от волнения он глотал слова.

Лан спрятался за прижатым к решетке здоровяком, словно за живым щитом. Чтоб у смотрителя зверинца отпала любая мысль о сопротивлении, Лан нанес ему короткий, но сокрушительный удар под дых.

– Руки! – молодой охранник метался за спиной у смотрителя, прикидывая, как бы подстрелить возмутителя спокойствия, не задев своего человека. – Помогите! Эй! – он запоздало принялся бить тревогу.

Лан метнул в охранника нож, бросать из-за решетки было не очень сподручно, но он все-таки попал в цель: острие вошло наемнику между шеей и ключицей. Рана была явно неглубокой, но кровь хлынула, как из зарезанной свиньи. Охранник смертельно побледнел и привалился к решетке находящейся за его спиной клетки. Лан увидел, как между прутьями просунулись руки, обмотанные грязными полосками ткани, как почерневшие пальцы схватили охранника, мгновенно лишив его возможности сопротивляться.

– Пошабавимся! Пошабавимся! – предвкушали дампы в два голоса.

Лан отбросил смотрителя зверинца подальше и, прикусив от усердия язык, принялся подбирать ключ от своего узилища. Дампы тем временем выдернули из раны на шее охранника нож и им же вспороли наемнику горло. Лан напрягся, когда увидел, что в руках у одного из братьев Шептунов появилось ружье.

– Быштрее! – дамп навел ствол на дружинника. – Клющ с ршавым верхом!

Действительно, ржавый ключ со скрежетом провернулся в замке, и Лан распахнул дверь. По полу коридора растеклась горячая кровь охранника. Смотритель зверинца лежал на боку и слабо хрипел, схватившись за объемистое пузо. Лан быстро осмотрелся: больше никого. Но то ли еще будет! Новоарбатовка хорошо охраняется, и, устраивая переполох, надо было брать в расчет, что придется иметь дело с вооруженными старинными стволами крепкими и в меру обученными ребятами, а не с очередным отрядом мародеров. Двустворчатая дверь, через которую Лана завели днем в зверинец, оказалась закрыта. Но так было даже лучше: никто со двора не увидит, что происходит внутри сруба со зловонными обитателями.

– Ошвободи нас! – потребовали дампы, продолжая держать Лана на мушке. – Пошабавися вмеште!

Ох, вот таким союзникам Лан бы ни за что не доверил свои тылы по доброй воле, но торг неуместен, когда тебе в лицо смотрит дуло МР-133.

– Такой ше клющ! Што ты пялишься? Делай шкорее, што тебе говорят!

Но Лан все еще сомневался. Дампы, заляпанные с ног до головы кровью, выглядели более чем зловеще: настоящие исчадия ада, посланники дьявола, а не подвергнувшиеся мутации коренные москвичи.

– А не кинете, братцы? – Лан встряхнул связкой ключей; в этот момент, наверное, все обитатели зверинца, которые обладали разумом или его зачатками, выстроились перед передними решетками своих клеток. Мутанты скулили и взлаивали, привлекая к себе внимание.

– Чешное шлово! – ответил дамп с ружьем, а его братец показал Лану язык и зашелся булькающим смехом, мол, ничего не обещаю.

Ключ действительно подошел к замку от клетки дампов. Братья Шептуны вырвались на волю, старший водил из стороны в сторону стволом ружья, выискивая, в кого можно было бы пострелять, а младшенький поигрывал ножом. Смотритель немного оклемался и поднял голову, он успел окинуть зверинец ошеломленным взглядом, прежде чем под подбородок ему вонзилось еще не успевшее забыть тепло предыдущей жертвы острие. Лан в это время отпирал клетку мамаши Лу; жирная, покрытая свежими шрамами самка нео монотонно бормотала что-то благодарное. Лан ее не слушал, он торопился освободить еще хотя бы несколько мутов для большего переполоха. И желательно таких, какие не вопьются в своего освободителя клыками, как только тот справится с замком.

Загремели по деревянным ступеням каблуки; с нижнего уровня поднялся второй охранник – матерый, лысоватый тип, вооруженный карабином СКС-45. Старший Шептун в него выстрелил, но, само собой, промазал. Впрочем, охранник не пожелал связываться со всей шайкой-лейкой и, недолго думая, отступил на этаж ниже.

Дампы кинулись к дверям, навалились на створки, но те не поддались. Выход во двор был закрыт.

– Вот шука! – выругался старший Шептун.

Лан открыл клетку с крылатым человеком, уродец недоверчиво высунул в коридор лысую носатую башку, а потом вспорхнул под потолок, подняв при этом нешуточный ветер.

Мамаша Лу присоединилась к дампам, створки прогибались под натиском мутантов, но не поддавались. Тогда старший Шептун принялся стрелять в дверь, рассчитывая сбить то, что могло препятствовать выходу. Бум! – убедительно рявкнуло ружье, и щепки раскидало по зверинцу. Бум! Бум! Запах пороховой гари немного перебил вольерную вонь.

Со стороны двора почти сразу последовала «ответка». Застрекотал автомат, очередь косо прошила дверь. В коридоре засвистели пули, часть из них высекла из решеток искры и разлеталась рикошетами по всему зверинцу. Оставшиеся в клетках чудища принялись метаться и вопить на все голоса. Мамаша заныла, схватившись за жирный бок. Старший Шептун запрыгал на одной ноге, поскольку колено второй разлетелось вдребезги. Младший дамп забрал у него винтовку, вручив взамен нож. Старший смиренно уселся на пол, запрокинул голову и вогнал себе лезвие под подбородок: Лан уже видел подобное на Арене, но в том случае искалеченный дамп использовал ритуальный клинок с волнистым лезвием. Сейчас же старшему Шептуну пришлось орудовать тем, что имелось… но он справился.

Лан не стал испытывать удачу возле расстрелянной двери, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: во дворе ждет готовая к бою охрана. Всех смутьянов положат, как в тире, даже самых живучих мутов.

– За мной! Вниз! – было до омерзения дико и противоестественно обращаться ко всей этой богомерзкой нечисти, не сохранившей в своем облике, а главное – в душе, ничего человеческого. Но раз захотели «позабавиться», – кушайте теперь, не обляпайтесь.

Лан прыгнул с верхней ступени лестницы на пол нижнего уровня. Приземлился на руки и тут же ушел кувырком в сторону, ожидая услышать над собой визг пуль. Выстрелов не последовало, что с одной стороны обнадеживало, а с другой – настораживало. Коридор впереди был пуст, по обе его стороны возвышались грубо сваренные из разного металлического хлама ворота – по паре с каждой стороны. За ближайшими воротами слева возилось что-то здоровенное. Ворота справа были распахнуты, за ними виднелся неосвещенный бокс, в котором запросто поместился бы танк, на присыпанном соломой полу высились кучи навоза высотой в половину человеческого роста.

По ступеням неловко скатилась мамаша Лу, отмечая свой путь кровавой капелью. За ней спустился, цепляя крыльями стены, бестолковый летун. Младший дамп шел последним, на середине лестницы он задержался, словно задумался: не перестрелять ли ему временных союзников, пока есть такая возможность.

Послышался отрывистый всхлип. Неприметная тень пронеслась над полом открытого бокса от одной навозной кучи к другой. Лан сделал шаг за ворота: в сумраке пряталось до смерти испуганное ничтожное создание – Профессор. Бывший хозяин Арены стоял на коленях, обхватив руками голову, и хлюпал носом. Лану стало противно, он быстро отступил в коридор и двинулся вперед, – но уже в хвосте разношерстного отряда. Глядя на гротескные фигуры мутантов, самым несуразным из которых был летун, опирающийся при ходьбе на крылья, как это делают рукокрылы, Лан впервые за несколько насыщенных действием минут задумался о шансах на успех этого неожиданного для всех, в том числе – для него самого, восстания.

Скорее всего, шансов – ноль.

Но уж лучше погибнуть в бою, чем в клетке – в компании червей и обрастая нечистотами. Лан понимал, что для задания, конечно, было бы полезно затаиться, сделать вид, будто он – покорная скотина, но… много ли он сможет выведать, сидя за решеткой? Все-таки – не пахарь, несмотря на отставание и неудачи в мечевом бое. А у дружинника душа кипит и жаждет честной схватки. Дружиннику претит притворяться и подыгрывать врагу. Тем более, когда брат и боевой товарищ в беде.

Дамп выстрелом снес навесной замок с решетчатой двери, перегораживающей коридор. Мутанты устремились вперед и оказались в очередной пещере со стенами из ноздреватого бетона. И снова путь перегородила решетка, через которую лился яркий – особенно после сумрака зверинца – свет.

Мамаша Лу с силой дернула за решетку и практически сорвала дверь с петель. Крылатый человек надсадно завопил, затем протиснулся вперед и вдруг взлетел, обдав всех горячим ветром с запахом мускуса.

Лан в глубине души уже догадывался, что им предстоит увидеть за очередным порогом. Дамп опустил ружье, плечи его устало поникли. Мамаша Лу сгорбилась, оперлась на костяшки пальцев рук и что-то заныла, Лану показалось, будто она напевает колыбельную. Лишь крылатый человек гордо парил над бунтарями… раз за разом врезаясь и отскакивая от деревянного купола Арены.

Под ногами зашуршал серый песок. Ненадолго Лану казалось, будто воцарилась тишина, которую можно было бы назвать «мертвой» или «абсолютной», если бы не этот шорох. И если бы не бешеный стук сердца. И не полоумное бормотание мамаши Лу. И не шум крыльев над головой. И не гул зрительских трибун.

Органы чувств снова включились на полную мощность. Лан перешел из одной реальности в другую. Вот она – Арена. Дождалась его, стерва. Дождалась, упырица.

Глинобитное ограждение высотой в два человеческих роста опоясывало овальную площадку, размерами, примерно, тридцать на двадцать пять метров. В верхней части ограждения крепились факела, и их было много. Арену озарял мерцающий красноватый свет, трибуны же напротив скрывались в тени. Как раз был час наибольшего наплыва зрителей, и Лан различил в их гомоне самые разные эмоции. Удивление – ни с того, ни с сего текущий бой был прерван появлением весьма пестрой компании. Предвкушение – наверняка, сейчас что-то произойдет, и вполне обыденное вечернее шоу заиграет новыми красками. Ликование искреннее или злорадное – многие узнали беглого гладиатора Лана, и теперь ожидали, что же произойдет дальше: поглотит ли Арена парня из Кремля, или же он сможет оседлать злобную суку, как это бывало в прошлом.

На песке валялись тела. Люди в легких доспехах, а рядом – их мечи, боевые топоры, клевцы и копья. Воины-нео, защищенные грубой броней из досок, цепей и листовой стали, сжимающие в лапах утыканные арматурой дубины и мечи из заточенных рессор. Все были изувечены. Не просто изувечены, а буквально растерзаны некой злобной сущностью, наделенной огромной физической силой. Лан не слышал, чтоб кто-то мог раскатать нео в тонкие лепешки, если только на Арену не выпустили биоробота. Но биоробот на Арене – это было бы чересчур…

На созерцание и осмысление картины бойни ушло не более двух секунд, а затем расплывчатое буро-красное пятно, которое Лан до сих пор ловил боковым зрением на противоположной стороне ристалища, вдруг пришло в движение. Раздался рев, от которого задрожали стены и пол. Оглушительно зазвенели цепи, взорвались восторженными овациями трибуны…

На миг Ланом овладело чувство смертельной усталости и обреченности. Захотелось, словно в детстве, закрыть руками глаза, мол, я спрятался.

На Арене вместе с ними оказалось существо, вид и мощь которого подавляли волю. Огромное – не меньше старинной грузовой машины, шестилапое, полностью покрытое пластинами хитиновой брони, как танк – динамической защитой. Чешуйчатая, влажно блестящая морда, смутно напоминающая крысособачью, слюнявая пасть… «Жук-медведь!» – промелькнула в голове Лана страшная догадка, хотя об этих чудовищах ему было известно лишь понаслышке. Но не так трудно «сложить два и два», когда от такого экземпляра тебя отделяет не больше двадцати метров.

Жук-медведь приник к земле, словно готовясь к прыжку. Но через миг он выгнулся дугой, высоко выбросил вверх переднюю пару лап, точно гарцующий фенакодус, и потом с силой опустил на песок Арены. Сейсмическая волна едва не сбила Лана, мамашу и дампа с ног.

И только тогда Лан заметил толстые цепи, что крепились к крючьям, вбитым прямо в хитин исполинского мутанта по обе стороны головогруди. А еще – полурастерзанного собакоголового и лысого тщедушного подростка. Паренек на первый взгляд казался мертвым, но стоило жуку-медведю отвлечься на новых участников шоу, как он вскочил и на четвереньках бросился подальше от нависающей над ним горы хитина, мышц и рафинированной злобы. Однако было видно, что парнишке далеко не убежать, поскольку ему тоже досталось – будь здоров, и на этот рывок он потратит остаток сил.

– Назад! Уходим! – закричал Лан, обращаясь к мамаше, дампу и крылатому человеку; он еще не успел понять, что их временный союз распался, и что дальше каждый сам за себя.

Лан бросился к выходу, через который они попали на Арену, но этот путь уже был перекрыт. Пара охранников прилаживала на место свороченную мамашей решетку, и еще трое стояли, нацелив старинные ружья на дверной проем.