Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945

Фон Манштейна назначили командовать 56-м моторизованным [танковым] корпусом в Восточной Пруссии, куда он прибыл в середине марта. В качестве командира корпуса его не касались мероприятия, связанные с осуществлением полицейской власти, хотя позднее, на его процессе, широко освещались действия айнзацгрупп, о существовании которых он едва ли был осведомлен.[21]

В мае Гитлер проинформировал своих генералов, что ему стало известно о намерении русских вторгнуться в Германию и что такое вторжение можно упредить только контрударом. Фон Манштейн верил, что летом 1941 г. русские собирались напасть на Германию.[22] Он присутствовал на маневрах Красной армии и составил высокое мнение о военном потенциале России. Огромный военный успех на начальной фазе немецкого вторжения в значительной степени стал результатом того, что русские силы в большой массе сконцентрировались на границе, а не в глубине страны. С точки зрения Манштейна, русское командование было в достаточной степени компетентно, чтобы таким образом расположить свои силы, если бы намеревалось обороняться. Он считал, что приготовления, предпринятые русскими, преследовали только одну цель – сосредоточение сил на границе с целью массированного вторжения. В подтверждение этой теории генерал Власов, защищавший Москву в 1941 г., впоследствии переметнувшийся на другую сторону и командовавший прогерманской, так называемой армией Власова (так называемая Русская освободительная армия, РОА – название вооруженных формирований Комитета освобождения народов России – КОНР, воевавших на стороне Третьего рейха, а также совокупность частей и подразделений из русских коллаборационистов в составе вермахта в 1943–1945 гг. – Пер.), сообщил немцам, что вторжение намечалось на август – сентябрь 1941 г. И если фон Манштейн не ошибся, то у нас куда больше оснований быть благодарными русским, чем мы полагали. Однако, в свете послевоенных данных, лично я не считаю, что фон Манштейн прав в отношении намерений русских, и тот факт, что их диспозиции казались ему, как солдату, абсурдными, был лишь следствием политического вмешательства в военные планы.

Соединения корпуса Манштейна были расквартированы в Тильзите, в Восточной Пруссии, и входили в 4-ю танковую группу генерала Эриха Гёпнера (в 1941 г. командовал 4-й танковой группой. Казнён в 1944 г. за участие в заговоре 20 июля. – Пер.) группы армий «Север» Вильгельма фон Лееба (с 1940 г. генерал-фельдмаршал, в 1941 г. командующий группой армий «Север», организатор блокады Ленинграда. – Пер.). 56-й корпус состоял из 8-й танковой дивизии, 3-й моторизованной дивизии и 290-й пехотной дивизии. Справа от Манштейна сосредоточились 16-я армия; слева 41-й моторизованный [танковый] корпус генерала Георга Ганса Рейнгардта (с 1942 г. генерал-полковник. – Пер.). 21 июня фон Манштейн получил приказ – на следующее утро приступить к военным действиям. Расположенные на границе русские войска предполагали возможность наступления. И Манштейн с утра 22 июня немедленно ввязался в тяжелые бои вдоль дороги на Каунас, стоящий на реке Неман, севернее этой реки. Ему удалось прорваться, и тем же вечером 8-я танковая дивизия захватила переправу через р. Дубиса неподалеку от города Арегала примерно в 60 милях от точки, с которой началось наступление. Фон Манштейн находился вместе со своими передовыми танками, поскольку, подобно Роммелю, считал, что командир должен быть впереди. Но 16-я армия южнее реки Неман и 41-й танковый корпус севернее задерживались, и корпус Манштейна оказался предоставленным самому себе. Он продолжал рваться вперед, не опасаясь риска оказаться с перерезанными коммуникациями. Манштейн считал, что, сохраняя мобильность, сможет настолько ошеломить противника, что следующие за ним войска восстановят коммуникации, даже если противник будет им мешать. Самое пагубное – остановиться в стремительном движении вперед. В последующие дни Манштейн продвинулся через Кедайняй и Паневежис в направлении Даугавпилса, и утром 26 июня 8-я танковая дивизия под командованием фон Манштейна захватила два больших моста через Западную Двину (Даугаву) до того, как их успели уничтожить. За четыре дня он проделал почти 200 миль от своей границы, оказавшись на 80 миль впереди ближайшего немецкого контингента войск. Ежедневно он ввязывался в тяжелые бои, и рассеянные русские формирования перерезали пути его коммуникаций и мешали снабжению.

К ярости Манштейна, на Западной Двине ему пришлось сделать то, что он считал фатальным, – остановиться. Его войска вырвались вперед столь стремительно, что даже собственное высшее командование пришло в смятение, и, когда он вышел к Даугаве (Западной Двине), они еще не решили, в каком направлении ему двигаться дальше. Поэтому Манштейну приказали закрепиться на занятых позициях. Русские использовали эту возможность, чтобы подтянуть свежие силы. Вскоре их число сильно превысило личный состав Манштейна, и в течение недели он вынужден был вести тяжелые оборонительные бои, чтобы удержать позиции на другом берегу Даугавы. Если бы у Манштейна были развязаны руки, он мог бы, воспользовавшись замешательством русских, двинуться прямо на Ленинград, и он был уверен, что смог бы взять его.

Только ко 2 июля 16-я армия и 41-й моторизованный корпус подтянулись к Манштейну. Ему предстояло прорываться со своих позиций. И он осуществил прорыв, разгромив почти вдвое превосходящие его силы русских.[23] Но и теперь ему не стало легче. Манштейн двинулся на восток, через Резекне, и наткнулся на линию Сталина (в 1930-х гг. – система узловых оборонительных сооружений на старой границе СССР (до 1939 г.), состоявшая из укрепрайонов от Карельского перешейка до берегов Черного моря. – Пер.), долговременную фортификационную линию на прежней русской границе, состоявшую из бетонных бункеров.[24] Местность оказалась болотистой, и пересечь ее можно было лишь в несколько энергичных бросков. 8 июля Манштейн прорвался сквозь линию Сталина. Затем повернул на северо-восток и 14 июля с тяжелыми боями достиг озера Ильмень. И снова он оказался предоставленным самому себе. 41-й мк двинулся на север, в направлении Луги, а 16-я армия отстала от него где-то на 60–70 миль. 15 июля противник подтянул подкрепления, и корпус Манштейна был атакован с севера, востока и юга. Коммуникации оказались перерезаны, и он остался без снабжения. 16 июля Манштейну удалось прорвать кольцо окружения с западной стороны, и теперь он повернул на север, к Луге, оставив противника – благодаря скорости передвижения – далеко позади. Теперь Манштейн очутился в лесистой местности и несколько последующих дней вел тяжелые бои в окрестностях Луги, откуда он стремился снова двинуться на Ленинград. Однако его направили на соединение с 41-м моторизованным корпусом, и, проделав 75 миль, 14 августа он оказался южнее Нарвы. Не успел он прибыть на место, как получил приказ возвращаться на юг, на помощь 16-й армии, оказавшейся в трудном положении из-за того, что ее обошли с флангов западнее Старой Руссы. Манштейн проделал 160-мильный марш по труднопроходимым дорогам до города Дно и врезался во фланг русских войск, атаковавших немецкую 16-ю армию. Прорвавшись с боем сквозь них, он форсировал реку Ловать и, ведя тяжелые бои в русском тылу, достиг города Демянска. Там Манштейн и находился до 12 сентября, покуда не получил приказ принять командование 11-й армией в южном секторе Восточного фронта.

Наступление на Ленинград

Пока фон Манштейн командовал 56-м моторизованным корпусом, не выдавалось и дня, начиная с пересечения границы, чтобы он не участвовал в боях. Корпус его редко находился ближе чем в 50-мильной досягаемости от остальных немецких соединений. Виляя по бездорожью, соединения корпуса покрыли 625 миль. Военная кампания под командованием генерала Манштейна по праву относится к разряду тех, что заслуживает тщательного изучения любыми честолюбивыми командирами бронетанковых соединений. Метод командования фон Манштейна состоял в том, чтобы в бою находиться вместе со своими передовыми частями, а в остальное время более или менее постоянно инспектировать другие подразделения и части. С самого начала кампании стало ясно, что война в России вряд ли будет такой же относительно спокойной, как на Западе. Метод исключительной мобильности фон Манштейна допускал случайную потерю полевых лазаретов и небольших подразделений, оторвавшихся от основных сил. Фон Манштейн, передвигавшийся от части к части на машине, постоянно рисковал быть захваченным каким-нибудь русским отрядом. У его адъютанта был приказ иметь под рукой яд, чтобы, оказавшись в безвыходном положении, покончить с собой. Такими вот методами велась война на территории России. И только значительно позже русские стали брать пленных.

Глава 5

11-я армия

Вечером 17 сентября фон Манштейн прибыл в Николаев, чтобы принять командование 11-й армией, заменив погибшего генерала фон Шоберта (Ойген Зигфрид Эрих Риттер фон Шоберт, 1883–1941, принимал участие в Первой и Второй мировых войнах. Погиб, когда его легкий штабной самолет приземлился на советском минном поле. – Пер.). Фон Шоберт слыл относительно спокойным баварцем, полковым служакой, а не штабным офицером. Под его руководством оперативное командование было возложено на начальника штаба, полковника Воглера, и начальника оперативного отдела штаба, полковника Теодора Буссе (с 1944 г. генерал пехоты, в 1945 г. командующий 9-й армией). Приняв новую должность, фон Манштейн поначалу сделался почти таким же «популярным», как позже Монтгомери (в английской 8-й армии в Северной Африке, командующим которой стал в августе 1942 г.). Беспечная жизнь в штабе армии закончилась, и всех штабных, привыкших ни в чем себе не отказывать, перевели на спартанские рационы. Фон Манштейн взял на себя полный и тщательный контроль за всеми операциями – к крайнему недовольству Воглера и Буссе. Где бы Манштейн ни оказался, он повсюду замечал недостатки и делал по этому поводу едкие замечания. Составлявшим основную массу 11-й армии солдатам из Южной Германии казалось, что Манштейн вобрал в себя самые неприятные черты характера пруссаков. Но довольно скоро откровенная нелюбовь сменилась восхищением и в итоге преданностью. Полковник Буссе, который сам впоследствии станет командующим армией, рассказывал мне о фон Манштейне: «В первые недели я с трудом переносил его характер; я никогда не покидал его, не будучи расстроенным. Но, вопреки самому себе, восхищался его удивительной хваткой. А однажды, поздно вечером, он вызвал меня к себе и спросил: «Буссе, я понимаю, что вы больше других заняты штабной работой. И мне неловко просить вас, но не могли бы вы взглянуть на эти бумаги и поискать, не найдется ли каких-либо возможных оснований для помилования этих людей?» Бумаги касались смертного приговора двоим солдатам, осужденным за трусость. Его терзания были очевидными, и с тех пор я стал относиться к Манштейну совершенно по-другому. Под холодной внешностью скрывалась добросердечная и чувствительная натура. Я полюбил его, как до этого не любил ни одного человека. И сейчас люблю».

Генерал Буссе, оставшийся, как и все немецкие солдаты, без гроша в кармане, бросил свою работу и целый год посвятил защите Манштейна, получая только мизерное денежное пособие. Отношение Буссе типично для всех офицеров 11-й армии, с которыми мне довелось встречаться. О Манштейне говорили, что, приняв командование, он поднял дух каждого немецкого гренадера, поскольку тот знал, что Манштейн не потребует невозможного.

Немецкие штабы были значительно меньше наших британских. Штаб 11-й армии насчитывал менее 100 человек, а штабы соединений около 20. Буссе являлся начальником оперативного отдела. Полковник Гаук отвечал за то, что мы называем «внутренними делами». Майор Ранк возглавлял службу разведки. Тыловые зоны и основные городские службы находились в ведении генерала фон Доглера, который не входил в состав штаба 11-й армии. Связь с ним осуществлялась через майора Гаука.

Карта Крыма

11-я армия состояла из трех немецких корпусов, 3-я румынская армия также подчинялась Манштейну в тактических вопросах. 4-я румынская армия атаковала Одессу, до сих пор удерживаемую русскими. 3-я румынская армия все еще находилась западнее Днепра. 54-й армейский корпус готовился штурмовать Перекопский перешеек и вторгнуться в Крым. 49-й горнострелковый и 30-й армейский корпуса преследовали русских, отступавших от Днепра на восток.

Манштейн, как командующий, начинал день с чтения утренних докладов из соединений. Затем начальник оперативного отдела подробно излагал ситуацию, и сразу же начиналось обсуждение – с ним и начальником штаба, – какие приказы следует отдать. Когда с этим заканчивали, глава разведки докладывал ситуацию у противника. То же самое повторялось и с дневными, и с вечерними докладами. В промежутках между ними Манштейн связывался по телефону с полевыми штабами соединений и штабом группы армий «Юг», а также получал доклады от различных служб штаба своей 11-й армии. Квартирмейстер докладывал о состоянии снабжения, адъютант о личном составе, судья армии о смертных приговорах, а начальники инженерных войск, артиллерии и ветеринарной службы о состоянии дел в своих формированиях. Таков был обычный распорядок дня. С докладами следовало разбираться очень быстро, поскольку два дня из трех Манштейн находился в войсках на передовой. И ему всегда было жаль времени, потраченного на канцелярскую работу. Он ненавидел бумажную волокиту и редко читал бумаги, которые клали перед ним. Манштейн ждал от своих офицеров сжатого доклада по существу, а затем ставил на бумагах подпись, дабы пометить, что они приняты к сведению. Многословие у офицеров не поощрялось.

В поездках Манштейн виделся не только с полевыми командирами, но и с теми, кто непосредственно участвовал в боях. Дабы чувствовать боевой дух солдат, он постоянно находился на линии фронта. Про него говорили, что он заколдован. Как-то он сказал мне: «Войска обычно делают то, что считают возможным для себя сделать. Мои тактические решения в значительной степени зависели от боевого духа тех конкретных частей и подразделений, которым предстояло их выполнять». Когда я сообщил об этом генералу Буссе, тот сказал: «Да, это так, а когда фельдмаршал говорит с солдатами, они всегда чувствуют, что способны сделать то, что он просит». Много времени Манштейн проводил с румынами, не подчинявшимися никому из немцев, кроме него самого, и требовавшими особой тактичности.

Утром 18 сентября начальники отделов штаба, как обычно, сделали доклады Манштейну. Покончив за день с штабной работой, Манштейн 19 сентября уже находился в 54-м армейском корпусе, вникая в детали предстоящей атаки на Перекопский перешеек. 20 сентября он вернулся в Николаев, чтобы издать приказ о наступлении, а на следующий день вместе с оперативным отделом штаба выехал в степи, в Асканию-Нова. Квартирмейстерские службы остались в Николаеве. Следующие два дня он снова провел с 54-м ак, а 24 сентября началось наступление на Перекоп. 26 сентября русские 9-я и 18-я армии контратаковали 30-й армейский корпус и 3-ю румынскую армию, которая недавно сменила 49-й горнострелковый корпус, дабы тот присоединился к наступлению на Крым. 27 сентября румынская оборона была прорвана, и горнострелковому корпусу едва не пришлось возвращаться, чтобы исправить положение. Тем временем Манштейн лично помчался к румынам. Ситуация оказалось непростой. Он увидел, что штабные машины, с уже заведенными моторами, смотрят в западном направлении. Две дивизии 54-го корпуса обнаружили, что на перешейке против них находятся 6 русских дивизий.[25] Ситуация складывалась более чем затруднительная. 1 октября наступил еще один кризисный момент. Две русские армии прорвались между 30-м армейским корпусом и румынской армией. Однако 3 октября 1-я танковая группа (с 6 октября 1-я танковая армия) фон Клейста атаковала фланг русских с севера, и наступление русских начало захлебываться. 13 октября две русские армии оказались прижатыми к морю, и 11-я армия взяла 40 000 пленных.[26]

По завершении этого сражения у Азовского моря Манштейн вернулся на перешеек, к 54-му армейскому корпусу. 16 октября русские оставили Одессу и переправили свою отдельную Приморскую армию в Крым. Через несколько дней соединения этой армии появились на перешейке. Для наступления к 54-му корпусу присоединился 30-й. Немцы имели 5 дивизий против 14 русских на подготовленных оборонительных позициях, с обеих сторон защищенных морем.[27] Вдобавок ко всему у русских имелось превосходство в воздухе. Здесь произошла самая жестокая пехотная битва из всех, где участвовал Манштейн. В течение семи дней русские удерживали позиции, и на седьмой день Манштейн издал приказ. «Исходя из моего опыта, – говорилось в нем, – русские начинают сдавать между седьмым и девятым днями. Поэтому я считаю оправданным призвать вас собраться с новыми силами». 28 октября – на девятый, кстати сказать, день – сопротивление русских было сломлено. Манштейн приказал немедленно начать преследование.[28] У него не имелось моторизованных частей, но 54-й армейский корпус двинулся прямо на Севастополь, чтобы атаковать его, пока русские не организовали оборону. 30-й армейский корпус направился на Симферополь и Феодосию, чтобы попытаться отрезать отступающие русские армии от Севастополя. Из-за отсутствия моторизованных частей Манштейн не смог достичь Севастополя прежде, чем русские организовали оборону, хотя его войска, после 8 дней изматывающих боев, за 3 дня прошли маршем 75 миль. В этой битве 11-я армия взяла в плен 101 тысячу пленных. Число, почти равное численности всех немецких сил, участвовавших в сражении. В операциях зачистки было взято в плен еще 48 тысяч. К 15 ноября весь Крым, за исключением Севастополя, оказался в руках немцев.[29] Только в горах Южного Крыма хозяйничали партизаны, как из гражданского населения, так и из бойцов Красной армии.

Дороги оказались настолько плохи, что к середине ноября половина транспортных средств 11-й армии уже не подлежали ремонту, и из пяти паровозов, переправленных через Днепр, использовать можно было только один.

Положение Манштейна выглядело крайне опасным. На оккупированной территории, по площади равной примерно Уэльсу, у него имелось около 300 тысяч человек, включая административный личный состав. Единственная современная дорога шла от Севастополя к Симферополю и к Феодосии. Остальные дороги были грунтовыми и ни по каким расчетам в это время года не годились для колесного транспорта. Железных дорог на юге полуострова не было. Противник обладал неоспоримым контролем над морем вокруг Крыма, а партизанские отряды господствовали в Крымских горах. Если Манштейн не попытался бы захватить Севастополь, то у русских остался бы современный порт и военно-морская база, откуда они смогли бы наносить любые удары. Но если он попытался бы взять Севастополь, то для этого пришлось бы сосредоточить большую часть своих сил у города, и тогда коммуникации оказались бы уязвимыми для атак небольших десантных отрядов.

Оказавшись перед подобной дилеммой, Манштейн все-таки решился на захват Севастополя, не дожидаясь, пока русские успеют оправиться. Самую большую трудность представляли строительные приготовления для осады. Состояние дорог, нехватка транспорта и активность партизан делали задачу еще более сложной. Проблемы со снабжением усугублялись еще и тем, что приходилось кормить не только собственную армию, но и огромное число военнопленных. Русские, отступая, сжигали каждую скирду хлеба, поэтому Манштейн не только не мог проводить реквизиции в сельской местности, но, наоборот, был вынужден снабжать имеющимся провиантом местных жителей. Не сделать этого – значит сыграть на руку партизанам.[30]

Манштейн всегда считал хорошее обращение с местным населением лучшим способом борьбы с партизанами. Он не верил в эффективность террора по той простой причине, что люди, прожившие двадцать лет под большевиками, стали невосприимчивы к террору. Ничем не испугать тех, кого пугали годами. Манштейн делал все возможное, но было непросто создать для жителей Крыма сносные условия жизни зимой 1941/42 г. Их запасы уничтожили, а транспорта для подвоза новых запасов попросту не существовало. Фон Манштейн издал приказы, предписывающие войскам вести себя достойно, и эти приказы в целом оказались достаточно эффективны, вопреки пропаганде совершенно противоположного эффекта, доходившего до армии с верхов. Он предписывал уважать любые религиозные конфессии, особенно татар-мусульман. Согласно его приказу, ни при каких обстоятельствах нельзя было реквизировать последнюю корову, последний початок кукурузы. В целом такая политика имела успех, и к лету стало возможным вооружить местных жителей и позволить им создавать собственные отряды для защиты от партизан.

Армейские рационы пришлось урезать, но тем не менее из всех тех, кого требовалось обеспечить достаточным питанием, – войск, местных жителей и военнопленных – последним пришлось хуже всех. На долю многих из них выпали трудные времена, и я не могу отделаться от мысли, что удивительно низкий уровень смертности среди захваченных Манштейном в Крыму военнопленных – менее 2 % – является свидетельством невероятной способности русских солдат выживать в самых суровых условиях. Тогда как уровень смертности среди взятых русскими в плен немцев приблизился к 70 %.[31]

Осаду Севастополя не удалось начать раньше 17 декабря. Шесть из семи находящихся в Крыму немецких дивизий были сосредоточены перед крепостью. Седьмая находилась на Керченском полуострове, как наиболее вероятном месте для десанта русских. Остальную территорию должны были охранять румыны.[32] Продолжавшиеся до Рождества атаки принесли очень незначительный результат.

Тем временем Сталин приказал вернуть Крым любой ценой, как жизненно важный для русского контроля над Черным морем и для нападения на румынские нефтяные промыслы. 26 декабря русские высадили десант сразу в трех местах Керченского полуострова. 46-я пехотная немецкая дивизия контратаковала их и взяла ситуацию под свой контроль. 29-го русские высадились под Феодосией, на полпути между Севастополем и Керчью, их прикрывал Черноморский флот. Здесь было совершено одно из худших зверств этой ужасной войны. В Феодосии находился главный немецкий госпиталь. Пациентов вытаскивали из постелей и бросали на морском берегу, где соленая вода пропитывала их повязки, и оставляли там замерзать.[33] Защищавшие город румыны разбежались, то же самое сделала и шедшая им на помощь румынская дивизия. Прибывший из штаба Манштейна офицер обнаружил, что два румынских командира дивизий рыдают в объятиях друг друга. Генерал, командовавший 46-й дивизией, распорядился эвакуировать полуостров, в процессе чего потерял всю артиллерию и вывел свою дивизию едва пригодной для сражения.

5 января русские высадили десант на западном берегу, в Евпатории. Десант был скоординирован с восстанием партизан, просочившихся в город.

11-й армии пришлось, в преимущественно ветреную погоду, совершить 14-дневный марш от Севастополя. Если бы русские поспешили выдвинуться вдоль железной дороги Феодосия – Джанкой (а тут некому было их остановить), они могли бы перерезать единственный железнодорожный путь снабжения 11-й армии; или если бы они высадились у Геническа, то отрезали бы доставку боеприпасов, которые быстро закончились бы при штурме Севастополя. Но они замешкались, и Манштейн выиграл время.

Штурм Севастополя был сорван. Оставив 4 немецкие и румынские дивизии блокировать крепость, из которой русские намеревались совершить прорыв, к 15 января Манштейн сосредоточил силы для контрудара по Феодосии, где русские совершили грубый стратегический просчет, оставшись на месте. 3 немецкие дивизии и 1 румынская противостояли здесь 8 русским.[34] После пяти дней боев Феодосия была возвращена (18 января). Русские потеряли 6700 человек убитыми и 10 тысяч пленными. Тем временем полковник Вальтер Мюллер (1914–2003, командир егерского соединения) снова захватил Евпаторию. У Манштейна не хватало сил для атаки на Керченский полуостров, но ему удалось блокировать его в самом узком месте – Парпачском (Ак-Монайском) перешейке. После захвата Феодосии он распорядился провести расследование, касающееся убийства немецких раненых. Следствие установило, что добивали раненых солдаты Красной армии под руководством своих комиссаров. Фон Манштейн не стал наказывать местных жителей за их нелояльное поведение во время присутствия русских войск – как и военнопленных солдат Красной армии. Благодаря его мягкосердечию немцы больше не испытывали неприятностей в Феодосии.[35]

Русские не оставляли надежд вернуть Крым, поскольку, даже после поражения у Феодосии, у них сохранилось преимущество как в людях, так и в ресурсах. На Керченском полуострове у них вскоре было 14 дивизий, 4 отдельные бригады и 5 танковых батальонов. В Севастополе – приблизительно 10 дивизий. У немцев было в общей сложности 10 дивизий и ни одной танковой. 27 февраля русские предприняли широкомасштабную атаку с Керченского полуострова на Парпачском перешейке. Для этого они задействовали 7 дивизий, столько же оставив в резерве. Атаку скоординировали с атакой на немецкие позиции из Севастополя. И если под Севастополем немецкие линии устояли, то на Парпачском перешейке 18-я румынская пехотная дивизия на северном фланге была опрокинута, и Манштейну пришлось задействовать свой последний резерв с целью заткнуть образовавшуюся брешь. Тяжелые бои на обоих фронтах продолжались с 27 февраля до 3 марта, когда наступило временное затишье, вызванное тем, что обе стороны выдохлись. 1 марта русские, при поддержке двух танковых дивизий, снова атаковали Парпачский перешеек. Битва была ужасной. Некоторым немецким полкам приходилось отражать до 20 атак в день. К 18 марта немецкие войска оказались на грани разгрома. Из 42-го армейского корпуса на северном фланге доложили, что не в состоянии отразить следующую атаку. Фон Манштейн немедленно перенес свой штаб на позиции, удерживаемые этим корпусом, и своим присутствием вселил отвагу в сердца солдат. Отступление для них было невозможно. Если бы они побежали, превосходящие русские силы взяли бы их в окружение на узком перешейке. Фон Манштейн часто говорил мне, что это сражение в Крыму заставило его, как командира, испытывать самое сильное напряжение, какое он когда-либо испытывал в жизни. Все его коммуникации оказались незащищенными. Зима стояла суровая. Любые передвижения давались с трудом. Любая брешь в позициях могла быть использована противником для уничтожения всей армии.

Ситуация на Керченском фронте выправилась к 20 марта, с прибытием 22-й танковой дивизии (180 танков). Это было первое немецкое танковое соединение, появившиеся в Крыму, но дивизия оказалась только что сформированной и не имела боевого опыта. Фон Манштейн немедленно бросил ее в бой на северном фланге. Танкистам удалось удержать оборону, но, как вспоминал Манштейн, из-за отсутствия опыта на тот момент они не смогли произвести эффективную контратаку. После кратковременной передышки 26 марта русские снова начали третье серьезное наступление. Его удалось отбить, но ненадолго. Наконец, 9 апреля русские, снова получив подкрепления, атаковали 8 дивизиями и 160 танками, и снова эта последняя атака была отражена.

Теперь Манштейн получил серьезную поддержку в виде танковой дивизии и больших сил люфтваффе. Он немедленно начал приготовления к наступлению на Керченский полуостров с позиций на Парпачском (Ак-Монайском) перешейке, которые немцы так отчаянно защищали. Успех основывался на том, чтобы быстротой проведения операции застать противника врасплох. Манштейн рискнул прорвать русские позиции на юге и использовать этот прорыв для столь стремительного броска, что русские оказались бы отрезаны от путей отхода через Керчь на Кубань. Операция завершилась полным успехом. Противник, ожидавший атаку севернее, был опрокинут на южном участке фронта на перешейке, и немецкие танки и пехота прорвались 15 мая к Керчи. К 22 мая Керченский полуостров был очищен от русских. Почти никому из них не удалось эвакуироваться.[36] 170 тысяч пленных, 1133 орудия и 258 танков достались немцам.[37] Манштейн задействовал 5 пехотных, 1 танковую и 2 румынские дивизии (а также 1 бригаду) против трех советских армий, насчитывавших 19 дивизий и 4 танковые бригады.

Немаловажно отметить, что тогда мы находились в слишком сильном смятении из-за многочисленности русских войск, чтобы в полной мере осознавать качественное превосходство немецкой армии над русской. Где бы ни довелось немцам столкнуться с русскими на ограниченном пространством поле боя, они могли победить, даже несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства.[38] Немецкие войска терпели поражение там, где они продвигались в глубь России, как бы поднимаясь вверх по воронке. И чем дальше они продвигались, тем сильнее растягивалась их линия фронта, и по всей длине этой линии русские, благодаря своей численности, могли нащупать слабые звенья – обычно войска союзников – и взять немецкие фланги в окружение. Именно растянутость фронта стала для русских решающим фактором против качественного превосходства немцев. Если русские двигались на запад, они как бы спускались вниз по воронке. И чем дальше они продвигались, тем уже становилась их линия фронта. А на ограниченной линии соприкосновения они могли потерпеть поражение от значительно менее многочисленных сил противника, если те обладали качественным превосходством и лучшим командованием.

Сразу же после керченской победы Манштейн перебросил всю армию, за исключением одной дивизии, на Севастопольский фронт, однако ему пришлось вернуть 22-ю танковую дивизию группе армий «Юг», которая на Украине оказалась в сложной ситуации. 1 июня началась артиллерийская подготовка к штурму Севастополя. Немцы теперь имели преимущество в артиллерии и в воздухе, однако местность вокруг крепости была труднопроходимой, состоявшей из скалистых холмов, поросших густыми зарослями. Продолжительные тяжелые бои длились весь июнь и не прекращались до конца месяца, когда немцы пробились с севера к бухте Северная. На юге позиции противника на Инкермане и Сапун-горе прикрывал мощный форт «Максим Горький II».[39] Здесь немцы понесли тяжелые потери. Наконец они решились нанести удар через бухту Северная, использовав гребные лодки. Об этом смелом предприятии Манштейн выразился так: «Теоретически шансов на успех не было, но противник был захвачен врасплох, что дало нам возможность овладеть позицией на Инкермане». Именно здесь потом произошло событие, одновременно героическое и жуткое. Русские устроили огромный склад боеприпасов в обширных пещерах под Инкерманом и там же разместили тысячи своих раненых. Устроенный комиссарами мощный взрыв обрушил пещеры, похоронив под собой раненых и все, что находилось в пещерах.[40]

1 июля Севастополь пал, а 4 июля остатки Красной армии сдались в плен на Херсонесском полуострове. В руках немцев оказалось 90 тысяч пленных.[41] За взятие Севастополя фон Манштейна произвели в фельдмаршалы, и 6 июля он навсегда оставил Крым. За десять месяцев командования 11-й армией его силы никогда не превышали 350 тысяч человек, и зачастую их оказывалось менее 200 тысяч. Он брал штурмом Перекоп, Парпачский перешеек и Севастополь, три из самых укрепленных позиций в Европе, причем две последние удерживались превосходящими силами противника.[42] Он укрепился на полуострове, даже не обладая контролем над морем и воздухом, в условиях русской зимы, и взял 430 тысяч русских военнопленных.

Глава 6

Группа армий «Дон»

После Севастополя Гитлер стал считать Манштейна специалистом по осадам и предложил перебросить его армию с самого юга, из Крыма, на самый север, под Ленинград. Город оказался крепким орешком. Манштейн и его армия должны были найти способ, как его расколоть. Гитлера не волновали трудности переброски целой армии по всей протяженности линий немецких коммуникаций. В должное время Манштейн со своим штабом прибыл под Ленинград, чтобы составить план наступления. Большая часть его армии так и не появилась, поскольку потребовалась где-то еще.

Русские начали мощное контрнаступление севернее и южнее Сталинграда. 6-я немецкая армия попала в окружение. Фон Манштейна назначили командующим группой армий «Дон» (приказом от 21 ноября 1942 г.). Он столкнулся с отчаянной ситуацией. Группа армий «А» до сих пор находилась на Северном Кавказе. Ее главной базой снабжения и центром коммуникаций был Ростов-на-Дону недалеко от устья реки Дон, впадающий в Азовское море. 6-я армия, составом около 20 дивизий, оказалась окруженной под Сталинградом русскими силами численностью примерно 60 дивизий.[43] 4-я румынская армия на юге была разгромлена и, по словам Манштейна, «не имела значительной боевой ценности». Гитлер не отдавал 6-й армии приказа на прорыв, и самое благоприятное для этого время было упущено. Только остатки 4-й танковой армии Германа Гота (генерал-полковник. – Пер.) прикрывали брешь, возникшую на фронте между Сталинградом и Азовским морем, прикрывая коммуникации группы армий «А» на Кавказе. В 4-й танковой армии осталась неразбитой только одна целая дивизия. К западу от кольца окружения 6-й армии кое-как удерживали фронт сформированные на р. Чир соединения из частей облуживания военно-воздушных сил и тыловых войск. Им противостояло 30 русских дивизий. Дальше на север находились остатки 3-й румынской армии и разрозненные немецкие формирования, известные как оперативная группа «Холлидт» (Карл Адольф Холлидт, генерал-полковник, командовал дивизией, корпусом, оперативной группой «Холлидт», новой 6-й армией. – Пер.).

Боевые действия у Сталинграда

План Гитлера состоял в следующем – Гот должен был получить подкрепления из группы армий «А» и атаковать с юга для освобождения из кольца окружения 6-й армии, в то время как Холлидт наступал бы с северо-запада. Наступление планировалось начать в первых числах декабря.[44] Однако на практике оказалось, что у Гота не было возможности начать наступление раньше 18 декабря, тогда как Холлидт вообще не мог сдвинуться с места, поскольку 3 декабря русские предприняли наступление на северном участке фронта на р. Чир, и Холлидту с трудом удалось удержать позиции. 14 декабря немецкий фронт на р. Чир был разгромлен. 48-й танковый корпус не мог поддержать Гота, поскольку мост через Дон оказался в руках противника. Тем не менее этот корпус следовало попытаться использовать для стабилизации обстановки на северном участке. 16 декабря русские начали новое наступление севернее, и 18 декабря итальянцы, удерживавшие позиции на р. Дон севернее оперативной группы Холлидта, отступили.[45] То же самое сделали два румынских корпуса на юге от него.[46] Погодные условия не давали авиации ни участвовать в сражении, ни даже обеспечивать снабжение 6-й армии.[47]

Когда я находился в Гамбурге, генерал Буссе, бывший начальник штаба фон Манштейна, отвел меня в комнату с картами и наглядно показал всю историю отступления немецких армий в 1943 и 1944 гг. Всякий раз, когда на фронте возникала серьезная ситуация, либо итальянцы, либо румыны бежали, оголяя фланги. Я пояснил Буссе, что в последнюю войну для нас огромным удовлетворением было видеть немецкие войска рука об руку с нашими бывшими союзниками по войне 1914–1918 гг. Тот засмеялся и сказал: «Да, если в будущем представится еще одна возможность, неплохо было бы иметь союзника, который не бросится в бегство при первой же опасности!»

Тем временем Гота остановили превосходящие силы противника в 30 милях от окруженной 6-й армии, да и сам он находился в опасности попасть в окружение.[48] Холлидт, ввиду того что русские преследовали итальянцев на севере и румын на юге от него, оказался в том же положении. Даже в такой отчаянной ситуации Гитлер запретил 6-й армии предпринять попытку прорыва из окружения. Ему была невыносима сама мысль оставить Сталинград, на котором он сосредоточил все свои усилия и который олицетворял для него противостояние со Сталиным. Поскольку оставался единственный шанс, фон Манштейн решил ослушаться Гитлера и направил Фридриху фон Паулюсу (с 1943 г. генерал-фельдмаршал и командующий 6-й армией, окруженной и капитулировавшей под Сталинградом; один из авторов плана «Барбаросса») приказ о 24-часовой готовности совершить прорыв. Однако Паулюс доложил, что имеющегося горючего хватит его танкам только на 20 миль пути и что прорыв невозможен, пока 4-я танковая армия не подойдет поближе. Таким образом, Паулюс вяло дожидался своего конца, и Манштейн, пытаясь отсрочить неизбежное, перебросил часть соединений 4-й армии для ликвидации опасной ситуации на фронте у реки Чир. А к 25 декабря 4-я танковая армия начала отступление.

Так закончилась попытка прорвать кольцо окружения 6-й армии. Следующие недели прошли в отчаянных усилиях сохранить коридор для отступления группы армий «А» с Северного Кавказа. 6-я армия продолжала сопротивляться, сковывая около 60 русских дивизий.[49] Отступая дальше на юг, Гот переправился через реку Сал. 18 декабря русские совершили прорыв и вскоре на широком фронте вышли к реке Северский Донец. Тем временем 1-й танковой армии удалось отступить с Северного Кавказа и соединиться с Готом на р. Маныч восточнее Ростова-на-Дону. Остальные соединения группы армий «А» отступали на Таманский полуостров и далее в Крым. В конце января, пока позиции групп армий «А» и «Дон» оставались весьма ненадежными, на севере на немцев обрушилась другая беда. Здесь русские прорвали удерживаемый 2-й венгерской армией фронт, в результате чего образовалась брешь длиною около 200 миль – от Ворошиловграда на левом фланге Манштейна до Воронежа. Русские могли обойти группу армий «Дон» с тыла и окружить ее под Ростовом. Но, помимо этого, перед ними лежал открытый путь к мостам в нижнем течении Днепра, от которых зависело обеспечение обеих групп армий. 2 февраля 6-я армия Паулюса капитулировала.[50]

1-я танковая армия теперь подчинялась Манштейну, и он отозвал ее от Ростова-на-Дону, чтобы бросить в бой с русскими в среднем течении р. Северский Донец. Одновременно 4-я танковая армия также была развернута на восток, чтобы широким фронтом ударить во фланг наступавших в сторону днепровских переправ русских войск. План предусматривал оставить позиции на реке Дон и вернуться к позициям на реке Миус, откуда началось наступление в 1942 г.

Гитлер отказался принять этот план, поскольку психологически для него всегда было невозможно признавать необходимость отступления. Манштейн, понимавший, что судьба двух групп армий зависела от этого решения, настоял на личной встрече с фюрером, которая состоялась 6 февраля, и в течение шести часов эти две незаурядные личности спорили друг с другом. Манштейн указал Гитлеру на то, что личное военное руководство фюрера является ошибкой и что следует передать верховное командование несущему полную ответственность начальнику Генерального штаба. Никто и никогда не осмеливался говорить такое Гитлеру. В конечном счете Манштейн добился своего, по крайней мере в том, что касалось разрешения на отступление к реке Миус. Манштейн был единственным из немецких военачальников, чьей силе воли Гитлер уступил.

В то время как 48-му танковому корпусу удалось остановить русских южнее реки Северский Донец, Холлидт успешно отступил к реке Миус, а Гот вышел западнее, на левый фланг. Манштейн развернул свой фланг, и теперь его фронт смотрел на северо-восток. Русские, остановленные у реки Северский Донец, двинулись на запад и захватили Харьков. 17 февраля Гитлер встретился с Манштейном в Запорожье. Он был взбешен потерей Харькова и потребовал его вернуть. Манштейн отказался. Дальнейшее продвижение русских за Харьков более чем устраивало его. Он намеревался опрокинуть русские войска, угрожавшие днепровским переправам. Манштейн перегруппировал свои войска таким образом, чтобы русским пришлось прорывать фронт вместо того, чтобы обойти его с фланга. А Манштейн был не из тех генералов, чей фронт можно было с ходу прорвать.

Отступление от Сталинграда к Ростову-на-Дону

21 февраля танки противника находились близ штаба Манштейна в Запорожье. Но он все еще держал удар. Затем, 26 февраля, под Павлоградом, между реками Днепр и Северский Донец, ударил во фланг наступавшим русским. К 3 марта русские 6-я и 1-я гвардейская армии, а также подвижная группа генерала Попова в замешательстве отступили. Один танковый корпус был полностью уничтожен,[51] а пять остальных отступили. Немцы захватили 615 танков и 1000 орудий.[52] Теперь Манштейн имел возможность возобновить наступление на противника, рвущегося от Харькова на запад. Атакуя в северо-восточном направлении, он ударил во фланг противника, и к 14 марта Харьков снова оказался в руках немцев. Фронт, восстановленный ранее вдоль р. Миус, теперь протянулся и вдоль р. Северский Донец до самого Белгорода.

Фон Манштейн сражался, как некогда Александр при Гавгамелах (331 до н. э. – решающее сражение между армиями Александра Македонского и персидского царя Дария III, после которого империя Ахеменидов прекратила свое существование. – Пер.). Избежав окружения обоих флангов, он перестроил свой фронт и ударил бронетанковыми соединениями по изгибам русских боевых порядков. Сталин, как и Дарий, обладал примерно таким же численным превосходством, поскольку фон Манштейн имел расклад сил – на каждую из своих дивизий по восемь русских.[53] Трудно найти в истории войн более безнадежное положение, из которого столь блестяще выходили.[54]

Однажды я спросил Манштейна, когда он осознал, что война проиграна. На что он ответил: «Зимой 1942 г. я понял, что нам не победить. Наша линия фронта в России к тому времени была до такой степени растянута, что у нас не оставалось возможности поддерживать ее. Я знал, что численно превосходящие нас силы русских должны постепенно частями брать нас в окружение. Однако после сражений за Харьков в марте 1943 г. я полагал, что предоставил Верховному командованию возможность сократить протяженность наших фронтов и, возможно, избежать безвыходной ситуации. Однако Гитлер отверг этот шанс, и тогда поражение стало неизбежным».

Сражение в районе Харькова

Функционирование Красной армии основывалось на том же принципе, что и у революционных армий Франции, – на сочетании фанатизма и террора. Фанатизм был сформирован в комиссарскую систему, которая, в свою очередь, сформировала террор. Простые массы знали, что если пойдут в наступление, то могут погибнуть, но если не пойдут, то погибнут наверняка. Каждый командир каждой воинской единицы имел при себе комиссара. «Почему вы прервали атаку? Немедленно продолжайте атаковать, или вас ждет расстрел». Такие радиосообщения постоянно перехватывались в России во время наступления. В такой организации армии таились одновременно как сила, так и слабость.[55] Русские имели возможность отправить на фронт значительно большую часть своих войск. В нашей английской армии более 80 % состава не имели отношения к боевым подразделениям, занимаясь в основном либо обучением, либо вопросами обеспечения. За исключением технических частей, русские в большинстве случаев обходились как без служб обеспечения, так и без обучения. Например, у них практически не было какой-либо службы учета личного состава. Никто не знал, убит ли некий конкретный солдат, ранен или попал в плен, или, если уж на то пошло, жив ли он еще и несет ли службу.[56] Подразделения просто отправляли рапорты о необходимости замены такого-то количества выбывших. При наступлении русским не хватало транспорта, и в большинстве случаев они разбивали лагерь под открытым небом. В освобожденных территориях они пополняли за счет местных жителей не только запасы провианта, но и свои ряды. Все физически годные мужчины направлялись прямо в передовые фронтовые части. Во время русских атак немцы постоянно брали пленных, срок службы которых исчислялся тремя-четырьмя днями.[57] Русским солдатам, ценой собственной крови, приходилось учиться в настоящих сражениях, и в результате естественный отбор оставил только самых стойких.

При такой организации Красной армии русские, возможно, наилучшим образом использовали свои ресурсы. После потерь 1941 г. пополнение их личного состава в значительной степени происходило за счет выходцев из Азии, выносливых гуннских народов Средней Азии, некогда составлявших основу орд Аттилы и Чингисхана. Это были слаборазвитые, почти полностью неграмотные и зачастую совсем не знавшие русского языка люди. Такие солдаты вряд ли могли чему-либо обучиться, кроме как обращению с личным оружием, зато они обладали природными выносливостью и упорством.[58] Сила их основывалась всегда на численности, а не на боевом искусстве, и русский метод предполагал максимальное численное превосходство на линии фронта (в конце марта 1942 г. был издан приказ начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Народного комиссариата обороны СССР армейского комиссара 1-го ранга, генерал-полковника Щаденко. 2 апреля 1942 г. этот приказ был доведен до военкоматов и командования частей директивой штаба Северо-Кавказского военного округа. Архивная ссылка – ЦАМО. Ф. 144. Д. 93. Оп. 13189. Л. 222. Приказ гласил: «Всех военнослужащих рядового и младшего начальствующего состава по национальности чеченцев и ингушей уволить в запас и отправить по месту своего жительства с отметкой в военном билете «уволен в запас до особого распоряжения». Аналогичные приказы существовали не только в отношении чеченцев и ингушей, но и других горских народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Директива того же Щаденко за номером М/1/1493 г. от 9 октября 1943 г. Архивная ссылка ЦАМО. Ф. 209. Оп. 999. Д. 332. Л. 142 предписывала: «Вплоть до особых указаний не подлежат призыву в армию призывники и военнообязанные местных национальностей Узбекской, Таджикской, Туркменской, Казахской, Киргизской, Грузинской, Армянской, Азербайджанской ССР, Дагестанской, Северо-Осетинской, Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской АССР, Адыгейской, Карачаевской и Черкесской автономных областей». 13 октября 1943 г. было принято специальное постановление Государственного комитета обороны за номером 4322. – Пер.).

Красная армия показала свою большую эффективность в наступлении, а не в обороне. Ее сержантскому и младшему офицерскому составу недоставало выучки и интеллекта для командования своими подразделениями. Отступление под натиском противника вскоре превращалось в беспорядочное бегство. Им навязывался статичный метод обороны, поскольку младшим командирам нельзя было доверить отступление подразделений со ставших непригодными для обороны позиций, а также потому, что их войска никогда не обучались маневрированию при отступлении. Они цеплялись за свои позиции с невероятным упорством, что, в таких случаях, как оборона Ленинграда и Сталинграда, оказалось верной стратегией. Однако чаще это вело к окружению и становилось причиной огромных потерь Красной армии. Если какой-либо участок оборонительных рубежей оказывался потерянным, то обычно терялся и весь рубеж, потому что их войска были не способны во время передислоцироваться для исправления внезапно изменившейся ситуации.[59] Во время позиционных боевых действий 1914–1918 гг. мы и сами были близки к тому, что наша армия точно так же оказалась неспособной к оборонительным маневрам.

При наступлении негибкость русских методов стала серьезным недостатком и открывала широкие возможности для войск противника, способного на быстрое маневрирование. Русское наступление планировалось на уровне армии, а подготовительная перегруппировка представляла собой длительный процесс. Перед каждым подразделением ставилась конкретная задача, и им не разрешалось отклоняться от нее ни на йоту. Огромная численность войск, которую Красная армия могла выставить на линию фронта, позволяла атаковать противника одновременно во многих местах. Атаки в большинстве случаев производились почти по одному шаблону. Сначала пехота прощупывала немецкие позиции, затем начиналась основная атака – масса пехоты, с воодушевлением и не считаясь с потерями, бросалась вперед. Порой на позиции обрушивалось до тридцати атак в день. И когда где-то находился слабый участок, появлялись танки и вперед выдвигались резервы, расширяющие образовавшуюся брешь. Каждый солдат нес за плечами вещмешок с продовольствием и самым необходимым, чтобы подкрепиться при первом удобном случае и ненадолго встать на отдых.

Фон Манштейн всегда стремился избежать сражения на условиях русских, или сам атакуя и разбивая противника до того, как закончится перегруппировка, или отступая и потом нанося контрудар в тот момент, когда русские упускали инициативу. Однако Гитлер всегда хотел перенять те стратегические ограничения, которые навязывал русским сам характер их армии. Он искренне восхищался упорством, с которым русские удерживали свои позиции, и это действительно достойно восхищения. Но Гитлер был не в состоянии понять, что необходимость удержания позиций любой ценой всего лишь частный случай тактики и что принятие на регулярной основе подобной практики могло оказаться губительным для армии, не обладавшей значительным численным превосходством. Он никогда не мог смириться с мыслью об отступлении и постоянно отказывался давать разрешение на временные отступления, необходимые для сопротивления тактическим приемам русских. И фон Манштейну приходилось сражаться не только с русскими, но и с патологическим невежеством Гитлера.

Глава 7

Большое отступление

На последних этапах битвы за Харьков Манштейн доложил Гитлеру оперативную обстановку. Для удержания 550 миль фронта в его распоряжении имелось где-то от 35 до 40 дивизий, против которых русские выставили от 200 до 300 своих.[60] Манштейн объяснил, что, с его точки зрения, русские наверняка начнут наступление на юге, поскольку южное направление сулило им большие выгоды. И если они прорвутся к морю, то возьмут в кольцо не только группу армий «Юг» Манштейна, но и группу армий «А», до сих пор удерживавшую надежные позиции на Кубани. С политической точки зрения можно было ожидать, что успех русских втянет в войну Турцию. Манштейн выразил мнение, что совершенно невозможно удержать столь протяженную линию фронта имеющимися в его распоряжении силами. Русские станут атаковать сразу в нескольких местах и неизбежно где-нибудь совершат прорыв.

Затем Манштейн предложил план, который по своей сути повторял тот, что он осуществил во время битвы за Фландрию. Он дождется русского наступления, отойдет на юг, временно оставив бассейн реки Северский Донец, и отведет свой правый фланг к Днепру. Вдохновленные успехом, русские бросят на юг новые силы. Тем временем он сконцентрирует свои бронетанковые и другие наиболее боеспособные соединения в районе Харькова, а когда русские будут полностью заняты своим продвижением в южном направлении, он ударит им как бы «под лопатку», как сделал это союзникам в Арденнах, и, прорвав их фронт, продолжит наступление вниз вдоль реки Северский Донец. Таким образом, русские окажутся в кольце и прижатыми к морю.

Однако Гитлер не мог смириться с мыслью отступить из Донбасса. Он никогда добровольно не сдавал то, что захватывал. В их конфликте перед битвой за Харьков он спорил с Манштейном по вопросам стратегии, и Манштейн победил. Теперь же Гитлер оперировал терминами экономики и политики, в которых Манштейн не мог состязаться с ним на равных. Гитлер заявил, что минеральные и промышленные ресурсы Донбасса жизненно важны для немецкого военного потенциала и что немецкая военная промышленность не сможет нормально функционировать, если они будут потеряны; с политической же точки зрения, отступление из этого района повлечет за собой немедленное вступление Турции в войну [на стороне союзников]. Манштейн находился не в том положении, чтобы возражать таким заявлениям фюрера. И Гитлер настоял на своем.

Операция «Цитадель»

Тогда Манштейн предложил второй вариант. Если бассейн Донца необходимо защищать, то следует упредить русское наступление, ударив по их выступу фронта с юга и севера. Грязь высохнет только к началу мая, и если начать немедленно, то, как предполагал Манштейн, русские танковые соединения окажутся еще не перегруппированными и станут вводиться в сражение по частям, что, таким образом, расстроит план наступления русских. И если бы группа армий «Центр» под командованием Ганса Гюнтера фон Клюге[61] смогла нанести удар [по Курскому выступу] с севера одновременно с ударом по нему с юга, то стало бы возможным пересечь Северский Донец и ударить по готовящимся к наступлению силам русских. Эта последняя из наступательных операций немцев в России получила кодовое название «Цитадель». С точки зрения Манштейна, основным залогом успеха операции являлось то, что она должна была начаться как можно раньше, пока русские не закончили перегруппировку своих танковых соединений.

Манштейн [и его группа армий «Юг»] был готов к началу мая, однако 4 мая его и фон Клюге вызвали в Мюнхен. Вальтер Модель (с 1944 г. генерал-фельдмаршал, в 1943 г. командовал 9-й армией, которая наносила главный удар по северному фасу Курской дуги. – Пер.), которому поручили командование наступлением с севера, доложил Гитлеру о надежности русских оборонительных рубежей и о совершенствовании противотанковой обороны. Тогда Гитлер велел отложить операцию до середины июня, надеясь к тому времени усилить имеющиеся для наступления танковые соединения. И Клюге, и Манштейн выразили несогласие. Манштейн заявил, что отсрочка разрушит весь смысл наступления, состоявший в том, чтобы застать русских врасплох до того, как они перегруппируют свои силы для летнего наступления. Даже если отсрочка даст возможность пополнить танковые соединения, то все равно приведет к тому, что русские также успеют усилить свои танковые формирования в еще большем объеме. А в перспективе еще и высадка союзников в Италии, что, вероятнее всего, будет означать неизбежное отвлечение туда войск позже летом.

Совещание закончилось без принятия Гитлером какого-либо окончательного решения. По возвращении в свой штаб Манштейн получил приказ Гитлера – операция «Цитадель» откладывается до середины июня, а когда наступила середина июня, ее снова отложили. Тогда Манштейн отчаянно попытался осуществить свое первоначальное предложение – получить разрешение отступить на правом фланге и нанести удар на левом. В этом ему снова категорически отказали.

1 июля Гитлер внезапно приказал своим командующим прибыть к нему в район города Летцен (ныне польский город Гижицко в бывшей Восточной Пруссии. – Пер.). Там он произнес длинную речь, возвещая о немедленном начале операции «Цитадель». 4 июля Манштейн начал наступление с юга, в направлении Курска, тогда как Модель, командовавший 9-й армией, нанес удар с севера.[62] У Моделя особых успехов не наблюдалось, но зато армии Манштейна прорвались сквозь первые две неприятельские линии обороны. Как он и предполагал, русские начали один за другим перебрасывать свои танковые соединения на южное направление из района Курска. Продвижение замедлилось, однако свежие танковые соединения противника удалось отбросить. Поэтому, несмотря на провал наступления Моделя на севере, Манштейн полагал, что в конечном итоге сражение может достичь своей первостепенной задачи – разрушить наступательные планы русских.

Однако 13 июля фон Манштейна и фон Клюге снова вызвали в Летцен (в ставку «Вольфшанце» в 1 км восточнее Растенбурга. – Ред.), где Гитлер приказал немедленно прекратить наступление, поскольку союзники высадились на Сицилии и для противодействия им необходимо перебросить войска из России. Случилось именно то, о чем Манштейн предупреждал Гитлера 4 мая.

И все же Манштейн настаивал на том, что единственный шанс предотвратить наступление русских к реке Миус, которое он не смог бы сдержать, – это продолжать битву при Курске. Однако Гитлер отказал.[63] Несмотря на провал Моделя на севере, Манштейн добился значительных успехов. Противник потерял 17 тысяч убитыми и 32 тысячи пленными, было захвачено или уничтожено 2089 танков и около тысячи орудий. Из участвовавших в битве 11 танковых и моторизованных корпусов противника 9 оказались выведенными из строя на длительное время. Как и ожидал Манштейн, русские наступали на юге, но теперь они явно испытывали недостаток бронетехники.

Следующие 8 месяцев велись непрерывные бои в условиях отступления. За вторую половину июля русские наступали как на фронте вдоль реки Миус, так и вдоль реки Северский Донец и навели несколько переправ через обе реки. Манштейн был вынужден отвести задействованные в операции «Цитадель» силы на исходные позиции, чтобы сформировать резерв для контрударов.

На позициях у реки Миус с линией фронта длиной 20–25 миль русские сконцентрировали 20 дивизий. Немцы контратаковали танковым корпусом и четырьмя отдельными дивизиями и добились успеха, отбросив русских обратно за реку и захватив 700 танков, 600 орудий и 20 000 пленных.[64] От реки Северский Донец Гитлер забрал танковые дивизии, сгруппированные для контрнаступления, и перебросил их в Италию. Поэтому со стороны русских укрепленных позиций нависла угроза над всей диспозицией немцев.

Русские никогда не ценили те выгоды, которые они получили благодаря открытию союзниками второго фронта в Италии. Будь армия Альберта Кессельринга (генерал-фельдмаршал люфтваффе; с декабря 1941 г. главнокомандующий немецкими войсками юго-запада, в Средиземноморье и Италии) в России, им никогда не добиться бы успехов 1943–1944 гг.[65]

В Италии даже к началу сентября количество немецких войск увеличилось только до 17 дивизий и 1 бригады. На Восточном же фронте в конце августа 1943 г. гитлеровское командование имело 226 дивизий, в том числе 20 танковых и 6 моторизованных, и 11 бригад, в резерве 1 охранная дивизия и 2 пехотные бригады. И в дальнейших грандиозных операциях буквально сгорали десятки дивизий немцев и их союзников – например, с ноября 1942 г. по декабрь 1943 г. было разгромлено 218 вражеских дивизий, из которых 56 перестали существовать.

В августе русские возобновили наступление на Северском Донце и прорвались в харьковском направлении. Ближе к концу месяца они перешли в наступление на реке Миус, 23 августа Харьков был русскими взят, а весь фронт по реке Миус в конце августа перестал существовать (1 сентября немцы начали отвод с уцелевших его участков). 27 августа Манштейн встречался с Гитлером, который обещал подкрепления, но отказал в разрешении на необходимое широкомасштабное отступление. К 30 августа 29-й армейский корпус попал в окружение под Таганрогом и лишь с огромным трудом прорвался на запад. Подкрепление так и не подошло. (В ходе Донбасской операции 13 августа – 22 сентября было разгромлено 13 немецких дивизий, в том числе 2 танковые. – Ред.)

3 сентября фон Манштейн вылетел в ставку фюрера в районе Летцена, в Восточной Пруссии, с целью попытаться убедить Гитлера изменить оперативное управление боевыми действиями. Теперь, когда в Италии открылся второй фронт (сильное преувеличение. – Ред.), единое оперативное командование, осуществляемое компетентным и ответственным начальником Генерального штаба, стало насущной необходимостью. Уже во второй раз Манштейн убеждал Гитлера, что его стратегическое руководство являлось ошибочным и что его следует передать в руки опытного военачальника. Но Гитлер только пришел в ярость и категорически отказался терпеть какое бы то ни было вмешательство в его в руководство боевыми действиями.

Я всегда считал, что те, кто критиковал немецких генералов за неспособность сопротивляться политическим решениям Гитлера, недооценивают могущество диктатора в полицейском государстве. Масштаб его власти наглядно демонстрируется способностью фюрера навязывать своим генералам не только политические решения, лежавшие вне сферы их деятельности, но и стратегические установки, которые, как они знали, могли привести к катастрофическим последствиям. А СС Гиммлера всегда были наготове, чтобы, по первому же слову Гитлера, произвести зачистку в штабе любой армии или группы армий.

8 сентября Гитлер приехал к фон Манштейну в Запорожье и наконец санкционировал отступление к Днепру. Это отступление оказалось одной из сложнейших операций, когда-либо предпринимавшихся армией. Войска фон Манштейна растянулись вдоль линии фронта длиной в 500 миль и должны были отойти на запад примерно на 200 миль. Отход начинался не с хорошо укрепленных рубежей, а с позиций, уже находившихся на грани коллапса. Их преследовал противник, обладавший превосходством примерно 6 к 1.[66] Войска должны были сконцентрироваться у пяти основных мостовых переправ, а затем перегруппироваться на другом берегу вдоль русла Днепра до того, как русские достигнут реки на широком фронте, потому что резервов для обороны позиций на реке до подхода отступавших войск попросту не было. Их не ждали подготовленные для них оборонительные рубежи, поскольку Гитлер отказался санкционировать подобные приготовления.[67]

Сначала Манштейн надеялся укрепить линию фронта Мелитополь – излучина Днепра – Полтава и далее на север. Это составило бы самую короткую из всех возможных линий фронта, но, поскольку обещанные Гитлером подкрепления в очередной раз не появились (см. примечание выше. – Ред.), возникла необходимость отвода за Днепр и северного фланга. Спасение немецкой армии зависело от задержки русского наступления – чтобы войска успели переправиться через реку и занять позиции, которые еще следовало подготовить к подходу Красной армии. Как уже было сказано, русская армия, не обладая достаточным количеством транспорта, зависела от снабжения, которое она обеспечивала за счет окрестных сел и деревень.[68] И единственным способом задержать продвижение русских являлось уничтожение всего, включая постройки, которыми они могли воспользоваться.[69] Также было необходимо привлечь каждого военнопленного и каждого пригодного гражданского к земляным работам по устройству фортификаций, необходимых для обороны реки. Пять лет спустя юристы долго спорили по поводу законности конфискаций и разрушений, производимых немецкой армией во время отступления, но я боюсь, что не найти подходящего закона, который противоречил бы необходимости выживания армии. Немецким войскам грозило полное уничтожение, и предпринимаемые ими действия являлись условием их выживания.

Отступление от Харькова к Днестру

К 1 октября войска Манштейна уже находились по ту сторону среднего течения Днепра, и тактика выжженной земли, которую он применял, задержала широкомасштабное наступление русских примерно на три недели.[70] 15 октября русские, силами четырех стрелковых и двух танковых корпусов, начали наступление к северу от Днепропетровска, в направлении Кривого Рога, пробив значительную брешь в немецких позициях. 28 октября они 47 дивизиями атаковали южнее излучины Днепра, у Мелитополя и отбросили немцев в Крым за Перекопский перешеек и на правый берег нижнего Днепра.[71] В конце октября немцы контратаковали в районе Кривого Рога и достигли некоторого успеха, но снова выйти на днепровский рубеж не смогли. Таким образом, у немцев образовался опасный выступ фронта в излучине Днепра. Фон Манштейн хотел эвакуировать его, но Гитлер не позволил. Марганцевые рудники, заявил он, жизненно необходимы немецкой промышленности. 3 ноября русские атаковали с плацдарма на реке севернее Киева, и 6 ноября Киев был взят (освобожден. – Ред.). Фронт по Днепру трещал по швам, и дальнейшее отступление стало неизбежным. 7-го Манштейн снова полетел к Гитлеру в его Ставку, чтобы убедить его разрешить отступление – хотя бы от Никополя, – чтобы высвободить войска для стабилизации положения на севере, и снова получил отказ.

К 14 ноября русские собрали пять армий по ту сторону Днепра, в районе Кривого Рога, с целью ликвидировать Никопольский выступ. 17 ноября немцы контратаковали юго-западнее и западнее Киева и на этот раз добились значительного успеха, уничтожив и захватив 600 танков и 1500 орудий.[72] Они все еще были способны побеждать, пока могли концентрировать силы на ограниченном поле боя, но это было осуществимо только при условии, что им давали возможность маневрировать. В Никополе же их зажали в тиски, пока вокруг передвигались массы русских армий. Однако Манштейну, путем нескольких локальных контратак, рассеявших необходимые для главного наступления русские группировки, удалось на время наладить коммуникации Никополя.

Тем временем Манштейн перегруппировал войска для атаки русских позиций на севере. И здесь он одержал победу у Фастова, захватив 700 танков и 668 орудий.[73] Но все эти победы оказались не способны задержать безостановочное продвижение русских. Ближе к концу января они снова пошли в наступление, форсировав Днепр между Фастовом и Кривым Рогом, взяв в кольцо южнее Черкасс два немецких корпуса. Фон Манштейн собрал танковую группу для освобождения окруженных корпусов, которым приказал идти на прорыв навстречу танкам. Гитлер лично отменил его приказ и велел окруженным корпусам закрепиться на позициях. По каким-то безрассудным причинам, которые я не в силах объяснить, именно такой была его неизменная реакция на окружение войск. Им следовало закрепляться на позициях и биться до последнего.

Командиры корпусов, за плечами которых стоял опыт Сталинграда, осмелились предпочесть подчинение Манштейну и успешно соединились с пробивавшимися к ним силами, хотя завязшие в грязи орудия пришлось бросить. 35 тысяч человек все же были спасены.[74]