Россия и Запад. От мифов к истине

А количество полков «нового строя» росло. К 16611663 гг. в составе русской армии было 22 стрелецких полка, 48 солдатских, 8 драгунских, 22 рейтарских, 1 гусарский. Появились и два «выборных», гвардейских полка, Кравкова и Шепелева (позже они станут Бутырским и Лефортовским). У всех частей было единообразное вооружение, форма. Полкам «нового строя» полагались кафтаны покороче стрелецких, до колена. А шапки были похожи на стрелецкие, но без меховой оторочки. Форма разных полков и родов войск отличалась цветом воротников, шапок и сапог, а военные чины определялись по цвету нагрудной шнуровки на кафтане.

Иерархия офицерских званий была уже достаточно развитой. В нашей армии были полковники, полуполковники, капитаны, ротмистры, маеоры, поручики, прапорщики. Были уже и русские генерал-майоры, генерал-поручики. А в 1669 г. Боярская Дума утвердила три цвета флага: белый, синий и красный (как основные цвета на иконе Св. Георгия-Победоносца). Хотя порядок их чередования оставался произвольным, и на знаменах разных полков цвета применялись в различных сочетаниях, под различными углами.

Эта армия обеспечила России впечатляющие успехи. Польшу настолько разгромили, что она навсегда выбыла из числа великих держав. Отныне ей осталось гордо петь «Еще Польска не сгинела», но ее судьбами распоряжались другие. Россия стала неоспоримым лидером в Восточной Европе. Когда в войну сунулась Швеция, ей тоже всыпали так, что мало не показалось. Вмешалась Османская империя, но под Чигирином русские похоронили две турецких армии. Заодно, между делом, отразили попытки Персии прихватить Кавказ, а под Албазином и Нерчинском рассеяли китайские полчища…

Спрашивается, почему же победоносной армии не стало при Петре? Почему пришлось что-то изобретать, почему мы были разгромлены под Нарвой? Почему шведы «учили» русских воевать? Отчасти вооруженные силы оказались разваленными в период крутых «перестроек», правления старшей сестры Петра Софьи Алексеевны и ее фаворита Голицына. Тем не менее, старая армия существовала. С ней одерживал победы сам Петр, брал Азов. Но он не готовился к царствованию, надлежащего образования не получил, собственной страны не знал. Попал под влияние иностранцев на Кукуе, заслушивался их рассказами о западных государствах.

Ну а когда сам съездил в Европу, вернулся с квадратными глазами от нахлынувших впечатлений. Взбунтовались четыре полка стрельцов – Петр под горячую руку разогнал остальные. А за границей он увидел вымуштрованные парады в Пруссии, Голландии, Саксонии.

Молодому царю чрезвычайно понравилось, и он захотел иметь такое же войско. Повелел боярам распустить многочисленную дворню, и из конюхов, псарей, лакеев, образовал 29 полков, нарядив их в «немецкое платье». Русскую знать государь полагал необразованной и непригодной к трудным задачам. На командные посты в «новой армии» назначил своих собутыльников и иностранцев, навербованных за рубежом. Но кого он мог там навербовать? В Европе назревала большая война за Испанское наследство, хорошие офицеры без работы не слонялись.

Под Нарву двинулись 29 полков вчерашней прислуги, домашних холопов, привыкших к сытной и нетрудной жизни, плохо обученных, не понимающих иностранных команд своих горе-начальников. Печальный результат известен. А первые победы над шведами одержал потом Шереметев с «худшими» войсками – дворянской конницей, казаками, калмыками, саратовскими и псковскими стрельцами. Да и почему бы им не побеждать? Они робости перед шведами не испытывали, их предки лупили того же противника, отлупили и теперь.

Но и прежняя армия никуда не делась. После Нарвы государь спохватился. Начал снимать с южных границ и перебрасывать на запад «старые» солдатские, драгунские, рейтарские части. Распорядился заново собирать на службу стрельцов из расформированных полков – понял, что настоящие воины на дороге не валяются. В общем, Карл XII и его генералы «учили воевать» не русских. Учиться пришлось самому царю. А уж в последующую эпоху придворные лизоблюды и понаехавшие в Россию иностранные ученые подправили картину. Возвышали Петра, затирая и отбрасывая дела его предшественников. Хотя вряд ли подобную методику можно считать справедливой и корректной.

Куда «утекали мозги» в XVII веке?

С какой-то стати в истории внедрилась версия о неком многовековом отставании российской науки и техники от западной – и лишь после «прорубания окон в Европу» стали «догонять». Факты говорят другое. Ведь и сами естественные науки в современном понимании родились незадолго до «прорубания окон». Да, университеты в Европе существовали давно. Но забывается, что в них обучались лишь схоластическому богословию, юриспруденции и (не везде) медицине. Преподавалась, правда, «физика», но она была частью философии, и ее учили по Аристотелю. С конца XVI в. в иезуитских школах ввели и математику – хотя изучали ее по Евклиду, другой математики еще не знали.

А об уровне медицинской науки можно судить по тому, что общепризнанными средствами от всех болезней считались кровопускания и очищение кишечника. Королю Генриху II, раненому копьем в глаз и мозг, дали слабительное и стали делать кровопускания. Франциску II при нагноении абсцесса за ухом в дополнение к этим средствам закрыли выход гноя и вызвали гангрену. Слабительными довели до смерти королеву Марго при воспалении легких. Людовик XIII с детства страдал катаром желудка – кровопусканиями ему обеспечили малокровие. А Ришелье при геморрое мучили ежедневными клизмами. А ведь их-то лечили лучшие врачи!

Из естественных наук неслучайно первой начала развиваться астрономия – она стала «побочным продуктом» модной тогда астрологии. И серьезные исследования долго оставались уделом энтузиастов-одиночек. О каком уж тут научном уровне можно говорить, если в конце XVI в. сожгли основоположника теории кровообращения Сервета, Везалия за труд «О строении человеческого тела» уморили в тюрьме голодом, в 1600 г. сожгли Джордано Бруно, в 1616 г. Ватикан наложил запрет на работы Коперника, а Галилея принудили к отречению в 1633 г…

И на самом-то деле наука стала прогрессировать только в середине XVII в. Причем это никак не было связано с нуждами производства и с государствами, где уже появилась крупная промышленность. Наоборот, рывок произошел в странах абсолютизма, где богатые аристократы спонсировали ученых для собственных развлечений. Толчок к прогрессу машинной техники дал… театр. В помпезных придворных постановках считалось шиком, чтобы сцена оборудовалась хитрыми механизмами, ездили облака и колесницы «богов» и т. п., для чего и привлекались изобретатели. При строительстве фонтанов вдруг выяснилось, что вода не может подняться выше определенной высоты. Откуда последовали опыты Торричелли, Паскаля – и родилась гидродинамика. А побочное открытие «торричеллиевой пустоты», вакуума, впервые опровергло авторитет Аристотеля, утверждавшего, что «природа не терпит пустоты». Придворная мода на азартные игры породила заказ – вычислить вероятность выигрыша. И возникла теория вероятностей… Ну а в борьбе за должности профессоров математики при иезуитских колледжах кандидаты старались доказать свой профессионализм – и перешагнули рамки Евклида.

Но и тогда наука оставалась уделом горстки энтузиастов. Британский философ Бертран Рассел писал, что если бы в XVII в. было убито в детстве 100 ученых, то современный мир не существовал. Их действительно были единицы. Галилей, Кардано, Тарталья, Бесон, Ферма, Торричелли, Декарт, Паскаль, Кавальери, Гюйгенс, Роберваль, Дезарг, Виет… И о результатах своих исследований они сообщали не в публикациях, а в переписке между собой – связующим центром переписки всех тогдашних ученых стал по своей инициативе монах Мерсенн. Только в конце XVII в. появляются настоящие научные общества и академии, строится Гринвичская обсерватория, медики широко занимаются анатомированием, Левенгук изобретает микроскоп, Лейбниц разрабатывает дифференциальное и интегральное исчисление, расцветает гений Ньютона, который в 1687 г. опубликовал свой главный труд «Математические начала натуральной философии». Как видим, совсем незадолго до того, как Петр поехал в Европу «учиться».

А существовала ли в России наука до Петра? Да, существовала. Хотя, конечно, тоже далекая от современной. Была своя система образования, еще в 1550 г. Стоглавый собор указал на необходимость «грамоте учиться». Но обычно детей учили лишь чтению, письму, счету, Священному Писанию, а остальные знания человек должен был добирать сам, в общении со «знающими людьми» и «многообильном чтении». То есть, каждый продолжал образование индивидуально, в зависимости от выбранной профессии. Имелась и соответствующая литература, например, «Азбуковники» – наставления для учителей со значительной суммой практических знаний в разных областях. Гюльденстерн в 1602 г. упоминает русский букварь. А в 1634 г. московский Печатный двор издал учебник Василия Бурцева: «Букварь языка славенского сиречь начала учения детям». Иностранцы описывают на московском рынке Книжный ряд «длиной в милю». Значит, спрос на книги был.

Впрочем, в XVII в. возникают уже и постоянные учебные заведения. При Михаиле Федоровиче – для подготовки священнослужителей, а при Алексее Михайловиче и для светских лиц – школы при Чудовом, Заиконоспасском монастырях (ученикам полагалась стипендия – 10 руб. в год!), «Гимнасион» при церкви Иоанна Богослова в Китай-городе, училище при церкви Иоанна Богослова в Бронной слободе, школа при Печатном дворе. Наконец, при Федоре Алексеевиче создается Славяно-греко-латинская академия.

Существовала своя медицина. Фоскарино в XVI в. писал: «Врачи лечат по опыту и испытанными лечебными травами». Была медицинская литература – «Травники», «Зелейники», «Лечебники». Существовал Аптекарский приказ, что-то вроде «минздрава». В Москве имелся Зелейный ряд, торговавший лекарственными травами и прочими медицинскими снадобьями. И там же можно было нанять «лечьца», «зубодера», «глазника», «костоправа», «кровопуска» и даже «бабичьих дел мастера». Аптекарский приказ выделял лекарства и медицинский персонал для армии, существуют подробные росписи на этот счет – сколько «лечьцов», хирургов, костоправов. При царице упоминается русская «дохтурица» (а «дохтур» был выше «лечьцов», обычно «дохтурами» являлись иностранцы). Специалисты-врачи имелись среди монахов почти каждого монастыря.

Издревле существовала и математика. Причем своя, вытесненная впоследствии европейской. Использовалась не только десятеричная система – считали еще девятками и сороками. Не буду спорить, насколько это удобно, но отнюдь не примитивно. Попробуйтека считать в нескольких системах и легко переходить из одной в другую! (А считать умели все – какая торговля без счета?) В дошедших до нас учебниках начала XVI в. слагаемые именуются – «перечни», сумма – «исподний перечень», разность – «остатки», уменьшаемое – «заемный перечень», вычитаемое «платежный перечень», делимое – «большой перечень», частное – «жеребеный перечень», остаток – «остаточные доли». Были пособия по геометрии «с приложением землемерных начертаний», где даются сведения о вычислении площадей разных фигур. Расчеты площадей содержатся и в сочинении Ермолая Еразма «Благохотящим царем правительница и земледелия». А теоретическая математика оперировала числами до… 10 в 48 степени! И тоже имела собственную терминологию. «Тьма» в математике означала тысячу тысяч – т. е. миллион, миллион миллионов – «легион», легион легионов – «леодр», а леодр леодров – «ворон». Единица 49-го разряда. Кстати, древнерусская математика вообще часто оперировала не линейными, а степенными зависимостями – тысяча тысяч, сорок сороков.

Были высокообразованные специалисты – «арифмометры», картографы. Разумеется, без фундаментальных знаний в самых различных областях не могли работать такие литейщики, как Андрей Чохов, создавший Царь-пушку, огромный колокол «Реут» и др. Тут уж природных талантов и «русской смекалки» было явно недостаточно. Как и для зодчих, решавших сложнейшие инженерные задачи. И Фульвио Руджиери, восхищавшийся в 1568 г. строительством наших крепостей, уважительно именовал русских градодельцев «инженерами». Умели делать хитрые механизмы. Лжедмитрий прислал Марине Мнишек часы, которые выделывали разные «штуки московского обычая» – били в бубны, играли на флейтах и трубах. А при Михаиле Федоровиче на Спасской башне установили часы, как пишет чех Таннер, «наподобие пражских» – они вызванивали на колоколах «музыкальную гамму».

Были ученые-энтузиасты. Архив игумена Соловецкого монастыря Федора Колычева содержит описания множества изобретений, внедрявшихся под его руководством. Это и гигантские гидротехнические сооружения монастыря с хитрыми трубопроводами, когда вода из 52 озер подавалась к мельницам, приводила в движение меха и молоты кузниц. И механическая сушилка, веялка, и устройство для разминки глины при изготовлении кирпичей, и даже оригинальные устройства, ускоряющие и облегчающие изготовление кваса. Боярин Матвеев занимался алгеброй и ставил химические опыты. Стольник Годунов составил «Чертеж Сибирских земель», а архиепископ Холмогорский и Важский Афанасий Любимов занимался архитектурой, медициной, астрономией, наблюдал за небесными телами через «стекло зрительное круглое в дереве», составил карты Поморья и Украины, «Описание трех путей из Поморских стран в Шведскую землю», разрабатывал проект освоения Новой Земли.

Но отметим и то, что Россия отнюдь не была промышленно-отсталой страной. Еще с XVI в. крупными мануфактурными предприятиями были солеварни – например, предприятия Строгановых давали 110 тыс. т. соли в год (там, кстати, имелась своя школа для подготовки специалистов, писались технические инструкции). Были канатные дворы в Вологде и Холмогорах (Холмогорский обеспечивал канатами 1/4 британского флота). А московский Пушечный двор иностранцы называли «литейным заводом». Он имел несколько цехов, свой полигон для испытаний орудий, молоты приводились в действие гидравлическими механизмами. Однако бурный промышленный рост начался в XVII в. – попозже, чем в Голландии и Англии, но намного раньше, чем во Франции, Италии, Испании.

При Михаиле Федоровиче строится еще один канатный двор в Архангельске, в Москве – 2 «пороховых мельницы», швейные мануфактуры – Царская и Царицына мастерские палаты, ткацкая – Хамовная изба, шелковая – Бархатный двор, Верхняя типография. Их работники являлись «бюджетниками», жили на оклад от казны, и Олеарий не без удивления сообщает: «В Москве принято, чтобы ежемесячно все царские чиновники и ремесленники получали в срок свое жалование; некоторым оно даже приносится на дом». Крупными предприятиями являлись кирпичные заводы. Так, потребности Москвы обеспечивал завод в с. Калитниково. Добавим мощное кожевенное производство в Казани и Муроме. А в 1632 г. голландцы Марселис и Виниус получили лицензию на строительство в Туле «железоделательного», т. е. металлургического завода. (Кстати, Шведскую металлургию развивали тоже голландцы). Но достойно внимания, что в царской грамоте оговаривалось – хозяевам нанимать на работу людей «по доброте, а не в неволю», «тесноты и обид никому не чинити и промыслов ни у кого не отнимати».

Во времена Алексея Михайловича процесс пошел еще интенсивнее. Нередко от предприятий, создаваемых при участии иностранцев, перенимая их технологии, отпочковывались другие, с русскими мастерами. Духанинский стекольный завод строился итальянцами, а потом возникает казенный Измайловский, изготовлявший, по оценкам иностранцев, «довольно чистое стекло». Бумажную фабрику на Пахре построили немцы, а от нее отделяется казенная, на Яузе. В Москве стали действовать часовой завод, Гранатный двор, еще 2 типографии. А тульский завод Марселиса и Виниуса приносил огромные прибыли владельцам и казне, и их же компания получила разрешение на строительство новых – они появляются в Каширском, Малоярославецком уездах, на Ваге, Шексне, в Костроме и Воронеже.

Предпринимательством занимались не только иностранцы и купцы, но и высшая знать. Боярин Морозов в подмосковном Павловском построил собственный плавильный завод, использовавший передовую технику. В его вотчинах действовали и винокуренные, поташные заводы. Свои предприятия, в том числе металлургические, основали Милославские, Одоевские. И показателен факт, что уже к 1648 г. Россия поставляла в Европу не только воск и мед, но и… пушки! «За море по вольной цене» шло до 800 орудий в год. Их сбывали голландцам, а уж они перепродавали в третьи страны – в ту же Францию, где собственное производство возникло лет через 30, при Кольбере.

На Руси росли, как грибы, кожевенные, суконные, полотняные мануфактуры. И участие в этом принимали даже сам царь с царицей! Коллинз описывал, как в 7 верстах от Москвы были построены «красивые дома» для обработки пеньки и льна, «которые находятся в большом порядке, очень обширны и будут доставлять работу всем бедным в государстве… Царица будет заведовать женщинами в этом заведении для своих польз и выгод» (всего же за время царствования Михаила Федоровича и Алексея Михайловича было создано 60 «дворцовых» мануфактур). В это же время началось промышленное освоение Урала. Близ Соли Камской нашли медь (прежде Россия ее закупала), тут стал действовать Пыскорский медеплавильный завод. Были уже построены и Невьянские заводы (те, которые Петр отдаст Демидову).

Велась геологическая разведка в Сибири. Приказ Рудного сыска рассылал воеводам указания «кликать по площадям» насчет поиска полезных ископаемых, за что полагалась награда. Прилагались и инструкции как брать пробы, пересылавшиеся в Москву, где давалось заключение о целесообразности разработок. В результате обнаружили железо в Томском, Кузнецком, Енисейском, Якутском уездах, выявили цветные металлы, серебро под Нерчинском, свинец на Аргуни, селитру на Олекме, слюду, «камень наздак» и т. п.

Были построены металлургические заводы – Ницынский, Долматова монастыря. Правда, в большинстве месторождений дошло только до пробных шурфов и выплавок, но столь авторитетные исследователи Сибири, как С.В. Бахрушин и С.А. Токарев однозначно установили: «Изыскания академиков XVIII в. базировались на предшествующие поиски и опыт служилых людей XVII столетия».

Так в чем же было отставание России? В том, что она приглашала иностранных специалистов? Но перенять лучший и новейший опыт – дело вполне нормальное в техническом прогрессе. Допустим, если были и свои прекрасные литейщики, то почему было Михаилу Федоровичу не переманить в Москву знаменитого нюрнбергского мастера Ганса Фалькена (того самого, от чьего имени получила название легкая пушка – фальконет)? По сути, Петр I продолжил практику своего деда и отца. И ведь с какой охотой ехали! Сам Лейбниц навязывался (только напугал царя слишком крутыми социальными проектами). А швейцарский естествоиспытатель Бернулли, отправляясь в Россию, писал:

«Лучше несколько потерпеть от сурового климата в стране льдов, в которой приветствуют муз, чем умереть от голода в стране с умеренным климатом, в которой муз обижают и презирают». Вот и судите сами, что же это было на самом деле – «отставание» или мудрая политика царей, в результате которой «утечка мозгов» шла в направлении, противоположном нынешнему?

О чем поведали святые Петр и Февронии?

Житие муромских чудотворцев свв. благоверных Петра и Февронии (иногда его именуют «Повестью о Петре и Февронии») наверняка знакомо многим читателям. Это великолепный памятник литературы XVI в., написанный живым, красочным языком народных сказаний и былин. Это и замечательный духовный памятник, представляющий нам идеал великой и чистой любви. Но редко обращают внимание, что Житие, кроме того, может дать весьма интересную историческую информацию – о том времени, когда оно создавалось.

Автор его хорошо известен, Ермолай Еразм: псковский монах, один из ученейших людей своей эпохи, не только писатель, но и богослов, мыслитель, математик. В феврале 1549 г. Иван Грозный созвал первый Земский собор, так называемый «Собор примирения». Обратился ко «всей земле», вскрыв злоупотребления и недостатки, происходившие в период его юности, призвал простить друг другу прошлые вины и обиды, и были приняты решения о подготовке реформ, чтобы избежать подобных явлений в будущем. Народ откликнулся, к царю стали пересылать пожелания, проекты.

До нас дошли работы преподобного Максима Грека, дворянина Ивана Пересветова. Среди авторов был и Ермолай Еразм. В 1549 г. он пишет «Благохотящим царем правительница и землемерие», ряд других сочинений. И если Пересветов делает упор на положении служилых людей, «воинников», то у Ермолая Еразма в центре внимания оказывается крестьянство. Он указывал: «В начале же всего потребни суть ратаеве, от их бо трудов есть хлеб, от сего же всех благих главизна»; «вся земля от царя и до простых людей тех трудов питаема», предлагал ряд реформ в налогообложении, земельном устройстве и т. д. Отсюда можно предположить, что и сам он был выходцем из крестьян или сельского духовенства.

В целом его проекты были слишком смелыми для того времени и осуществлены не были, но, вероятно, Иван IV что-то использовал в своих преобразованиях. В начале 1550-х Ермолай Еразм переселяется в Москву, становится священником собора Спаса-наБору. А это была отнюдь не рядовая церквушка, это был дворцовый, привилегированный храм. Получить в нем место священника просто так, для неведомого приезжего «со стороны», было невозможно. Но путь к такому возвышению выглядит очевидным. Царь, ознакомившись с трудами Ермолая Еразма, счел их интересными и приблизил автора. Вызвал из Пскова и назначил на дворцовую службу, чтобы и дальше использовать его знания и способности.

А в 1552 г. состоялся поход на Казань. Эта война почиталась священной, после многих неудач требовалось раз и навсегда покончить с гнездом хищников, замучивших Русь вторжениями. Дорога на фронт самого царя напоминала паломничество. Во Владимире он поклонился мощам Александра Невского и других святых князей, в Муроме – свв. Петру и Февронии, крестителям здешней земли свв. блгв. Константину с чадами его Михаилом и Феодором. И молитвы были услышаны, Господь даровал нашим ратникам победу. В благодарность Иван Грозный повелел строить целый ряд храмов. Только в Муроме их было заложено три: Спасо-Преображенский, Свято-Благовещенский (где упокоились мощи свв. Константина, Михаила и Феодора), Рождества Пресвятой Богородицы – куда перенесли мощи свв. Петра и Февронии.

Приближенный царя Аркадий в это время составляет Житие св. Александра Невского (во время молебна у гробницы святого у Аркадия исцелилась больная рука – это сочли добрым предзнаменованием в Казанском походе). Очевидно, тогда же Ермолаю Еразму было поручено написать Житие свв. Петра и Февронии. Они являлись не только одними из заступников Руси, но и покровителями семьи и брака, и к ним Иван Грозный испытывал особую благодарность – жена Анастасия провожала его на войну беременной, и почти одновременно с победой он получил известие о рождении сына, наследника Дмитрия. Примерную дату написания Жития подтверждают и обстоятельства работы над ним. Его основой стали муромские предания, которые собирал Ермолай Еразм. Вряд ли он мог заниматься этим, когда жил в Пскове. Другое дело, став служителем столичного дворцового собора. Не исключено, что он вместе с многими другими священниками участвовал в походе на Казань.

Но как только мы уточняем время написания, невольно обращает на себя внимание сюжет Жития. Св. Петр убивает лютого змея, потом следует тяжелая болезнь. Петра выхаживает мудрая красавица Феврония, дальше – бунт бояр, не желающих служить княгине низкого рода, и супруги садятся на струги, плывут в изгнание… А теперь сопоставьте с реальными событиями, происходившими как раз в 1552–1553 гг. Иван Грозный берет Казань (а в русских сказаниях змей издревле символизировал ордынскую угрозу). Вслед за этим – опасная болезнь, Анастасия днюет и ночует у постели царя. И боярский бунт. Заговорщики не желают присягать младенцу Дмитрию, подчиняться царице (князь Ростовский возмущался, что царь «нас истеснил… поял рабу свою» – и как же нам «служити ей»?) До бегства дело не дошло, но после выздоровления, в мае 1553 г., государь и Анастасия отправляются на стругах на богомолье…

Сколько совпадений! Учтем, что автор был близок ко двору. В ходе работы над столь важным Житием его обязательно должны были читать и царь, и царица. А отсюда напрашивается, в общем-то, логичный вывод. В литературных образах свв. Петра и Февронии Ермолай Еразм так или иначе, вольно или невольно, должен был отразить какие-то черты… Ивана и Анастасии! И это подтверждается текстом Жития. Например, в нем настойчиво подчеркивается, что муромские князья были «самодержцами» в своих владениях. Историческим реалиям XII – начала XIII вв., когда жили и правили свв. Петр и Феврония, это не соответствует. Но было очень актуально в XVI в., Иван Грозный всюду выделял, что власть царя должна быть только самодержавной.

Причем стоит обратить внимание, св. Петр изображен в Житии довольно схематично. Главное действующее лицо – св. Феврония. Конечно, это вовсе не означает, что в царствующей семье лидировала жена. Это может означать другое – что Ермолай Еразм был ближе к ней, чем к царю. Известно, что в данное время за влияние на Ивана Грозного боролись группировки «избранной рады» Сильвестра – Адашева, и родственников царицы, Захарьиных. В мятеже во время царской болезни отец Адашева поддержал князя Владимира Старицкого, собиравшего воинов для переворота. Карамзин и другие историки признают, что сторону Старицкого тайно держал Сильвестр. Но Ермолай Еразм в Житии явно не симпатизирует крамольным боярам – что подтверждает его близость к партии Захарьиных.

Кстати, если еще раз вспомнить об авторах реформаторских проектов, то и Иван Пересветов был человеком из окружения Захарьиных. Еще раньше он внес в правительство предложение об изготовлении щитов нового образца, и мастерскую, где начали их делать, возглавил боярин Михаил Захарьин-Юрьев. Вероятно, через родственников царицы Пересветов получил выход на государя, передал ему свои работы. Вполне может быть, что и труды Ермолая Еразма попали к Ивану Грозному тем же путем.

Ну а в итоге получается, что в образе св. Февронии, который изображен в Житии, мы с вами имеем литературный портрет Анастасии. Нет, разумеется, не доскональный «рисунок с натуры». Автор был глубоко верующим человеком и писал именно о святой. Тем не менее, в произведении должны были отразиться реальные черты царицы. И ее портрет оказывается очень далеким от того, какой мы привыкли представлять Анастасию – эдакой бессловесной «тенью», сидевшей где-то в тереме, молившейся потихонечку и не игравшей никакой самостоятельной роли. Нет, мы видим весьма яркую личность. Умную, деятельную, энергичную, женщину-правительницу, женщину-политика, советницу царя, «чадолюбивую мать» для народа.

Неожиданно? Но, как ни парадоксально, все это подтверждается другими источниками! Если русские летописи приводят для Анастасии «стандартный» набор эпитетов: добродетель, смирение, набожность, то отмечают и ум – а его выделяли отнюдь не у всех цариц. Иван Грозный, отправляясь под Казань, дал жене чрезвычайно большие полномочия, «царскую волю». Вряд ли такие права могла получить женщина, не имевшая понятия о политических проблемах, чуждая вопросам государственного управления. Англичанин Горсей отмечает, что Анастасия была «мудрой», «влиятельной». А к тому, что ее почитали и любили подданные, добавляет – «боялись». Кто боялся? Уж наверное не простонародье, которое души в ней не чаяло.

Зато изменник Курбский в своих обвинениях откровенно нападает на «жен-чародеек», якобы дурно влиявших на московских властителей, настраивая их против «лучших» советников. Здесь имеются в виду жены Ивана III, Василия III, Софья Палеолог и Елена Глинская – и Анастасия тоже. После мартовского мятежа 1553 г. она становится главной противницей «избранной рады», к которой принадлежал и Курбский (и он подтверждает, что все «зло» шло «от Захарьиных»). Иван IV в данное время еще вовсе не был Грозным по отношению к оппозиции. Оправившись от болезни, он простил всех изменников. Сильвестр и Адашев остались могущественными временщиками. Многие участники бунта получили повышения, чины бояр, окольничих. Царь старался действовать истинно похристиански: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…» Но царица в страшные дни кризиса видела или слышала нечто такое, чего не знал муж, находившийся в беспамятстве. Она сохранила твердое убеждение, что лидеры «избранной рады» – тайные враги царя и его семьи. Анастасия была уверена в этом, хотя и не имела доказательств.

И она повела собственную борьбу.

Кстати, датировать написание Жития свв. Петра и Февронии косвенно помогает и предисловие к нему. Оно большое и довольно необычное для агиографической литературы, представляет собой как бы развернутый «символ веры». Кратко излагаются основные догматы Православия, учения о Св. Троице, сотворении мира, пришествии Христа, прославлении Господа через Его святых. Наличие такого предисловия становится понятным, если учесть: в конце 1553 – начале 1554 г. важное место в жизни страны заняли процессы над ересью «жидовствующих». Она выявилась из болтовни еретика Башкина, была раскрыта крупная организация. За ней следствие обнаружило еще несколько групп – Артемия Пустынника, Феодосия Косого. Прошел ряд заседаний Освященного Собора. И предисловие к Житию служит явным откликом тогдашних споров, оно буквально по пунктам противопоставляет православные взгляды утверждениям еретиков.

Именно эти процессы Анастасия и ее партия попытались использовать для атаки на противников – потому что открылись их связи с сектантами. Башкин вместе с Адашевым и Шуйским прежде выступали поручителями за князя Турунтая-Пронского, пытавшегося сбежать в Литву. Члены еретической организации Борисовы-Бороздины приходились дядями по матери Владимиру Старицкому, поддерживали его во время бунта. А с Артемием Пустынником был напрямую связан Сильвестр. Передавал Ивану IV его поучения, ввел к царю его самого. По протекции Сильвестра никому не ведомый «старец» получил вдруг высокое назначение – игуменом Троице-Сергиева монастыря. Но пробыл им недолго, монахи заподозрили в настоятеле неладное, и он сбежал.

С обвинением выступил дьяк Висковатый. Однако из материалов суда видно, что он действовал не от себя лично. Нужные книги, чтобы подкрепить доводы, дьяку дали родственники царицы, Василий Захарьев-Юрьев и Михаил Морозов. Висковатый подал митрополиту «писанье», что «Башкин с Артемьем советовал, а Артемий с Сильвестром». Но удар был нанесен неумело. Желая поразить противника посильнее, к обвинениям добавили «до кучи» все что можно. В частности, что Сильвестр поместил в Благовещенском соборе неканонические иконы. А это легко опровергалось. Сильвестр имел сторонников среди церковников, бояр. Нажали на митрополита. И наряду с иконами все обвинение в целом было признано клеветой, за что собор наложил на Висковатого трехлетнюю епитимью.

Ну а царь даже к еретикам подошел очень милостиво для XVI в. Никого не казнил, ограничившись монастырским заключением. Причем главные фигуранты, Артемий Пустынник и Феодосий Косой, вообще не понесли наказания! Феодосий удрал из Москвы, Артемий – по пути на Соловки, куда был сослан. Оба каким-то образом скрылись из-под стражи, благополучно пересекли границу и очутились в Литве. А это, в свою очередь, служит еще одним доказательством – еретики и впрямь имели очень могущественных покровителей.

Царица и ее партия потерпели неудачу, но не успокоились, готовили следующую атаку. И летом 1554 г. внезапно задумал бежать в Литву князь Семен Ростовский. Он являлся одним из участников мятежа, но был прощен, получил боярство – а полтора года спустя он и его родня Ростовские, Лобановы, Приимковы, Катыревы почему-то настолько перепугались, что решили бросить огромные владения, богатства и спасаться за рубежом. Почему? Как позже выяснилось, многие важные подробности заговора 1553 г. царю еще не были известны. А Ростовский обнаружил – к нему подбирается следствие, вот и забеспокоился, что «не удастся это дело укрыть». Спрашивается, кто же вел расследование? Не царь. Его действия по-прежнему контролировались «избранной радой» (куда входил и Ростовский). Остается единственный вариант – разбирательство вели Анастасия и ее родственники.

Попытка бегства провалилась. К королю Сигизмунду II был послан Никита Лобанов-Ростовский, договориться, чтобы приняли высокопоставленных эмигрантов. Его задержали, он раскололся. Изменники предстали перед судом Боярской Думы. Семен Ростовский действительно выложил много нового о прошлом заговоре, назвал организаторов, планы, признался, что царевича Дмитрия (а значит и царицу) намеревались умертвить. Но, как отмечает академик Р.Г. Скрынников, исследовавший материалы процесса, судьи «намеренно не придали значения показаниям князя Семена насчет заговора… Главными сообщниками Семена Ростовского были объявлены княжие холопы». То есть, дело замяли, не стали раскручивать клубок в боярской верхушке.

Хотя обвинений и без того хватило. Открылось, что крамольники были связаны не только с еретиками, а уже давно поддерживали контакты с Литвой, передавали ей военные и государственные секреты. Боярский суд приговорил Ростовского «со товарищи» к смерти. Но… и в этот раз кары не последовало. С ходатайством выступили митрополит, бояре. Сильвестр очередной раз напомнил царю о греховности гнева и ненависти, о долге государя быть милосердным и «кротким». Да и сам Иван Васильевич все еще не хотел проливать кровь своих подданных. Казнь заменил на довольно мягкую ссылку в Белоозеро. А временщики помогли, чтобы ее условия были еще мягче. Впоследствии Грозный писал Курбскому, что после осуждения Ростовского «поп Селивестр и с вами, своими злыми советниками, того собаку учал в великом бережении держати и помогати ему всем благими, и не токмо ему, но и всему его роду».

Нет, не Анастасия умиротворяла «ярость» царя! Он сам считал нужным воздерживаться от жестоких мер. А фавориты умело играли на этом в своих целях, поддерживали его убеждения. Царица, же, напротив, была сторонницей более решительных и радикальных действий. И мы имеем доказательство, что именно она и ее сторонники инициировали дело Ростовского, подтолкнувшее его к бегству. Сразу после суда над ним «избранная рада» нанесла ответный удар – по партии Анастасии! Власть временщиков оставалась огромной. В частности, Адашев возглавлял Челобитный приказ, имел прекрасную возможность инспирировать доносы на неугодных. Летописцы отмечали: если кто-либо посмел вызвать неудовольствие Адашева, такому человеку «бысть в тюрьме или сослану».

И покатилось! Летом 1554 г. Данила Захарьин-Юрьев был отстранен от должности дворецкого Большого Дворца, вслед за ним Владимир Захарьин-Юрьев снят с поста тверского дворецкого, отправлен в Казань. Опалам и ссылкам подверглись родственник Захарьиных казначей Головин, близкий к ним хранитель государственной печати Никита Фуников Курцов… Партия царицы подверглась самому натуральному разгрому! Зато в 1555 г. получили боярские чины Курбский – друг Адашева и Старицких, Катырев-Ростовский – один из вчерашних подсудимых, не сумевший сбежать в Литву. Да и Семен Ростовский через год был возвращен из ссылки ко двору.

Что ж, временщики подмяли под свое влияние Боярскую Думу, формировали из своих людей окружение царя, удаляли из него противников. Кроме одного. Одного противника они удалить не могли. Анастасию. Она оставалась и каналом для передачи информации мужу. Не той, которую преподносили ему фавориты, а объективной – что реально делается в стране. И постепенно она добилась своего. Иван Васильевич начал по-иному оценивать ближайших советников, усомнился в их верности и честности. Об этом свидетельствует проведенная им вторая полоса реформ – во многом противоречившая первой, начала 1550-х.

В 1556 г. царь упразднил всю существовавшую систему администрации, наместников и волостелей.

«Кормления», которые платило им население, обращались в государственный налог. Это позволило увеличить и реорганизовать армию, платить ей жалованье. Основой вооруженных сил становились не боярские дружины, а мелкое служилое дворянство (как предусматривал в свое время проект Пересветова). Административные и судебные функции наместников государь отдал земским выборным органам, наделив их огромными полномочиями. Отныне Русь превращалась в совершенно новый тип государства, земскую монархию! И сам Иван IV становился народным царем, опиравшимся на широкие слои населения. А для управления страной создавались новые учреждения, приказы: Поместный, Разрядный, Разбойный, Ямской, Конюшенный и др., «четверти» – для сбора налогов. Царь выводил все важнейшие вопросы из компетенции бояр и передавал профессиональным чиновникам, дьякам.

Кто помогал царю осуществлять эти реформы?

«Избранная рада»? Вот уж нет! Как раз для нее был выгоднее старый порядок. Она же все посты наместников и волостелей захватила для своих родственников и клевретов, получавших на этом крупные доходы и безнаказанно творивших хищничества. Позже Курбский очень ругал царя за то, что он сделал своей опорой дьяков и выходцев из «низов» – в противовес знати. Реформы проводил сам государь. Но при этом он, без сомнения, должен был с кем-то посоветоваться, обсудить, взвесить свои шаги. А таким человеком рядом с ним была Анастасия. Возможно, она и подсказывала какие-то идеи, почему же нет? Ведь и св. Феврония «в женской голове имела… мудрость святых мужей», и они с мужем правили вместе, «как чадолюбивые отец и мать. Имели ко всем равную любовь, не любили ни гордости, ни грабительства». Мы видим тот же идеал «народной» монархии.

Царь утратил доверие к временщикам и во внешней политике. Решающим шагом стал его отказ выполнять план, выработанный «избранной радой» – в союзе с Литвой выступить в поход на Крым. К чему это привело бы, мы сейчас знаем на примерах катастрофических походов Голицына в 1687 и 1689 гг. А ведь при Голицыне граница России лежала на 400–500 км южнее, чем при Иване IV. Крепости и базы снабжения продвинулись гораздо ближе к Крыму, идти требовалось меньше… Но вдобавок Литва, о «союзе» с которой договорился Адашев, на самом-то деле заключила тайный союз с Крымским ханом. Авантюра неизбежно завершилась бы гибелью армии, возможно и царя. Или поражение, потери и вызванное ими возмущение облегчили бы переворот. В горячих спорах, разыгравшихся по данному поводу, Анастасия поддерживала мужа, помогала ему твердо противостоять уговорам и давлению Сильвестра и прочих советников. Это стоило ей жизни. 7 августа 1560 г. царицы не стало.

В рамках одной главы затруднительно раскрыть ту роль, которую сыграла Анастасия в жизни не только Ивана IV, но и всей страны. Более полно и подробно я постарался осветить это в своей книге «Царь Грозной Руси». Но красноречивой иллюстрацией, какой любовью и популярностью пользовалась царица, служат описания похорон. Летописи сообщают, что царь не мог сам идти, его «от великого стенания и жалости сердца едва под руки ведяху». Рыдал и весь народ. Люди запрудили улицы, мешая траурной процессии, старались прикоснуться к гробу, называя покойную «матерью». Власти пытались по обычаю раздавать милостыню – нищие ее не брали. Говорили, что в такой день не хотят никакой радости…

Точный «диагноз» Анастасии был поставлен уже в ХХ в. при химическом исследовании останков. Яд. Содержание мышьяка – в 10 раз, содержание ртути в костях в 4 раза, а в волосах в 100 раз выше максимально допустимого уровня. Судя по всему, травили не один раз, несколькими способами. Она и болела несколько раз. Слегла осенью 1559 г., но сумели выходить, выкарабкалась. Летом ее добили. Однако и заговорщики, устранив Анастасию, ничего не выиграли. В XVI в. химических анализов еще не делали, но симптомы отравления знали. И как раз тогда-то, после убийства любимой жены, Иван IV стал Грозным…

В Житии свв. Петра и Февронии изменники-бояре сами истребили друг друга. Изгнав княжескую чету, передрались за власть и «погибли от меча, кто хотел править – сам себя погубил». А святые супруги, вновь призванные народом, правили долго и мирно. На старости лет приняли монашеский постриг и ради своей любви испросили у Господа великую милость – преставиться в один день и один час. Благоверным Иоанну и Анастасии такого счастья было не дано… Им выпал иной подвиг – борьбы.

Исторический детектив с «сокрытием трупа»

Исследователей, старающихся очистить фигуру Ивана Грозного от наслоений клеветы, почему-то стало модно обвинять в подтасовке фактов. Однако берусь утверждать, что столпы либеральной исторической науки, закладывавшие ее основы в XIX в., совершили весьма откровенную и немаловажную подтасовку. Причем она явная, лежащая на поверхности – но ее не замечают уже 200 лет. Примерно так же, как не замечают предмет, находящийся у всех на виду и примелькавшийся. Речь идет о трагических событиях 1569–1570 гг.

Из многих работ мы можем узнать, что в конце лета 1569 г. новгородский дворянин Петр Волынский доложил царю – верхушка бояр и толстосумов Новгорода во главе с архиепископом Пименом заключила договор с польским королем Сигизмундом II. Заговорщики собирались осуществить переворот, возвести на престол двоюродного брата царя, Владимира Старицкого, а полякам за содействие обещали Новгород и Псков. Волынский сообщил, что экземпляр договора хранится в тайнике в храме Св. Софии, и Иван Грозный послал с ним доверенное лицо – проверить и снять копию с улики.

А в сентябре царь вдруг вызвал к себе Владимира Старицкого. Историки сообщают нам: Иван Васильевич обвинил его, «якобы был подкуплен царский повар», которому Владимир «будто бы дал деньги и яд», чтобы отравить государя и его семью. И разные авторы соревнуются, приводя ужасающие подробности.

Как Старицкий доверчиво ехал к брату со всей семьей, как налетел Грозный с целым полком опричников, как князя, его жену и детей заставили выпить яд, а многочисленную женскую прислугу княгини расстреляли из луков, зачем-то при этом раздев донага (интересно, зачем? чтобы удобнее было целиться? или чтобы у читателей слюнки потекли?) Мать князя Ефросинью Старицкую, шесть лет жившую в монастыре, тоже повезли к царю, а по пути то ли утопили, то ли удушили дымом. А с ней – «12 стариц». И историки рассуждают, что это, конечно же, были замечательные мастерицырукодельницы, оставившие великолепные вышивки Старицкой.

Ну а в декабре Иван Грозный наконец-то вспоминает про сообщение об измене Новгорода (трехмесячной давности), организует поход. По пути зачемто громит все города от Клина до Вышнего Волочка, истребляет пленных, содержавшихся в них. А потом устраивает бойню в Новгороде, людей тысячами топят в Волхове, а опричники ездят на лодках и добивают желающих выплыть (на лодках ездят в январе, вероятно – по льду).

Что ж, для начала имеет смысл наложить все эти известия на конкретный исторический фон – каково было положение России и вокруг нее. С 1558 г. шла Ливонская война. В нее вмешались Литва, Швеция, Дания, Крымское ханство. Добавились измены знати. Перебежал Курбский, выдав русские планы и обеспечив врагу победы под Невелем и Улой. Один за другим следовали заговоры. Тем не менее, наша страна успешно справлялась с трудностями. Сумела расколоть и перессорить западные державы. Разгромила Литву, отражала татар, а для искоренения внутренней оппозиции был введен чрезвычайный режим – опричнина.

Но как раз в то время, которого мы коснулись, положение стало меняться. Против шведского короля Эрика XIV, заключившего союз с Россией и, подобно Грозному, установившему самодержавную власть, в 1568 г. возник заговор аристократов. Помогли иезуиты и польская агентура. Эрик был отравлен, долго лежал больным, а оппозиция выпустила из тюрьмы своего лидера, королевского брата Юхана, женатого на католичке – сестре польского Сигизмунда. Эрика его советники убеждали не воевать с братом, искать пути примирения и вести переговоры. Но как только войско мятежника подошло к Стокгольму, те же советники открыли ворота. Короля объявили сумасшедшим и заточили в темницу, где он вскоре умер, а Юхан, взойдя на престол, расторг союз с русскими и принял сторону Литвы.

В Польше и Литве иезуиты и эмиссары Рима тоже хорошо поработали. Эти государства имели одного монарха, но оставались самостоятельными, у них были отдельные органы управления, разные законы. Ватикан давно желал их слияния, чтобы поставить население Литвы, в основном православное, под контроль католиков-поляков, но этому противились литовские магнаты. Удары русских облегчили задачу. С одной стороны, была раздута кампания, что без объединения Литва погибнет. С другой, демократия всегда зависела от денег, а литовские финансы были истощены войной, разорением страны. И в 1569 г. на сейме в Люблине удалось провести решение, выгодное Риму и Польше. Два государства стали одним – Речью Посполитой. Прежде Россия вела борьбу только с Литвой, поляки помогали союзнице весьма скромно. Теперь противницей стала единая могучая держава.

Наконец, на русских сумели натравить Османскую империю. Правда, план турецкого наступления был нереальным – подняться по Дону, прорыть канал, провести флот в Волгу и захватить Астрахань и Казань. Султан Сулейман Великолепный, далеко не друг Москвы, но умный человек, данный проект отверг, да и вообще воздерживался от столкновения с Русью. Но в 1566 г. он умер, на трон взошел его сын Селим II – который не добавил к своему имени эпитетов Великолепного, Победителя и т. п. Он заслужил прозвище Селим-Пьяница. Ясное дело, что споили его не поборники ислама и не патриоты Турции. И вот он-то двинул в 1569 г. армию Касима-паши на Дон. Кто подтолкнул его, известно. Султанский гонец приехал к Касиму вместе с польским послом, убеждавшим пашу не снимать осаду и обещавшим наступление королевских войск. Уж кого-кого, а ляхов ничуть не волновало, что для турок план гиблый. Главное, что для России он был очень опасным, одно лишь появление османов на Волге должно было вызвать восстания в Астрахани и Казани. Ну а теперь сложите все это вместе и посмотрите на карту. Русь охватывалась кольцом…

Царь угрозу осознавал. Когда дошли вести о турецком вторжении, велел собирать армию в Нижнем Новгороде, а командовать ею назначил Владимира Старицкого. Хотя отношения Грозного с двоюродным братом были сложными. В заговорах он был уличен уже трижды – в 1553, 1563, 1567 гг. Точнее, инициировал крамолу не он. В послании к Курбскому Иван Васильевич не зря назвал Владимира «дураком». Он был удобным кандидатом на престол, которого двигали оппозиционные бояре, им вовсю руководила мать, ярая интриганка Ефросинья Старицкая. Она даже на вышитых покровах, подаренных в Троице-Сергиев монастырь, подчеркнула претензии сына на трон, назвав его «благоверным государем».

Иван Грозный не был склонен мстить родственникам. После мятежа 1553 г. простил, и мало того, в завещании на случай своей смерти назначил Владимира опекуном малолетнего царевича и вторым наследником. Но в 1563 г. открылось, что Старицкие, нарушив присягу, вновь замышляют переворот. Государь опять воздержался от жестокости, только отправил в монастырь главную смутьянку, Ефросинью. Причем обошлись без скандала, она постриглась как бы «по собственному желанию», ей выделили щедрое содержание, княгиню сопровождали слуги и 12 ближних боярынь, получивших поместья около монастыря. Нет, не помогло. В 1567 г. пришлось даже прервать военный поход – от агентуры и пленных узнали, что Сигизмунд II ожидает переворота в России. Государь допросил брата, и тот сам выдал соучастников во главе с боярином Челядниным, купив прощение их головами.

Тем не менее, в 1569 г. Грозный доверил Старицкому пост главнокомандующего. Военными талантами князь не обладал, но было важно имя царского брата. Это позволяло избежать местничества среди воевод, должно было подействовать на племена Казанского края – чтобы удержались от восстания. Но была еще одна причина. Как выяснилось позже, в заговоре участвовали ближайшие советники царя, Басмановы и Вяземский. Видимо, они немало поспособствовали, чтобы Владимир получил в свое распоряжение войско. И этим же летом, как упоминалось выше, последовало донесение Волынского о договоре с поляками новгородской верхушки (а Старицкие были издавна связаны с Новгородом).

Из общей обстановки нетрудно видеть, в случае реализации их планов России пришлось бы очень туго. Она теряла западные области, весь Север (принадлежавший Новгороду), отпали бы Астрахань и Казань, страна оставалась зажатой в границах «Московии» XIV в. Но все персональные участники оказывались в выигрыше. Владимир получал корону, бояре – «демократические свободы», как в Польше, Пимен – пост митрополита, к которому он рвался с 1563 г. (однако царь уже имел в его отношении какие-то подозрения и четырежды отводил его кандидатуру на выборах). Ливония тоже доставалась Польше, но новгородские олигархи, перейдя под власть Сигизмунда, получали свободный выход на балтийскую торговлю.

Отметим и такой факт. Турецкое наступление шло с огромными трудностями. Тяжелые корабли долго тащили по донским мелям. Лишь в августе войско и флот сосредоточились на Переволоке. Пробовали рыть канал, перетягивать суда на Волгу волоком. 2 сентября, убедившись, что это невозможно, Касим-паша отослал флот обратно и направил войско к Астрахани налегке. А Старицкий был назначен главнокомандующим еще весной. Но, имея в запасе целое лето, бездействовал и Астрахани ничем не помог. Город спас не он, а воевода Карпов, организовавший оборону, и казаки – они начали войну на коммуникациях, разгромили и разогнали изменивших астраханцев, осуществлявших снабжение турецкой армии, и ей пришлось отступить. Владимир Андреевич все это время устраивал торжества, пиры, завоевывая популярность в войсках. Держал полки при себе, под рукой. Ждал. Чего?

И вот здесь-то мы подошли к подтасовке, о которой говорилось в начале статьи. 9 сентября умерла царица, Мария Темрюковна. Ничем не болела и внезапно скончалась – как отмечалось на Освященном Соборе, «в муках, в терзаниях». После убийства первой жены Ивана Грозного, Анастасии, потребовалось разбирательство. Но в данном случае признаки отравления были настолько явными, что причину смерти установили сразу и однозначно. Вот вам и «будто бы», «якобы» подкупленный повар. Вот вам и «вымышленное» покушение. Мы не знаем, по какой причине не пострадал сам царь. Может, решил в тот день попоститься, а может, дела задержали, не сел за стол вместе с женой. Но ведь яд на самом деле был применен!

А подтасовка заключается в том, что смерть Марии Темрюковны намеренно отрывают от дела Владимира Андреевича, упоминают ее в других разделах, других главах книг, на других страницах. Хотя достаточно сопоставить даты: 9 сентября убийство, а в конце сентября царь вызывает Старицкого. Как все просто, правда? Видимо, как раз из-за этой простоты подтасовку так долго не замечают историки, и она перетекает от автора к автору, из работы в работу. Юридическим языком, почтенные либеральные ученые совершили «сокрытие трупа». Как говорят криминалисты, «нет тела – нет и дела». Но ведь труп был! Труп молодой, красивой и здоровой женщины, не только любящей и любимой супруги, но и деятельной помощницы царя. Бойкая и умная кабардинка была незаурядной личностью. Она была одним из авторов идеи опричнины, организовывала охрану мужа, активно участвовала в дипломатии, вела переписку с кавказскими князьями, с любимой женой Крымского хана – своей двоюродной сестрой.

И оказывается достаточным восстановить выпавшее (то есть, выброшенное) звено, убийство, как все дальнейшее становится очевидным. Следствие выявляет повара, на допросах он называет заказчика. Еще раз обратим внимание на даты. Удар был нанесен 9 сентября, в самый напряженный момент военной кампании. Турки в этот день только шли от Переволоки к Астрахани. А сняли осаду 26 сентября. То есть, Владимир Старицкий был вызван к царю не из своих владений, а из армии. Значит, ехал без жены и детей. Соответственно, и без служанок своей супруги. Факт, что он прибыл к государю один, подтверждает в своих записках Горсей.

А мать князя Ефросинья не была ни утоплена, ни удушена. Ее останки сохранились, и химический анализ показал причину смерти – содержание мышьяка в 150 раз выше максимально допустимого уровня. Это дает ответ на многие вопросы. Властолюбивая княгиня и в монастыре не унялась, плела интриги. Повидимому, Владимир Старицкий точно так же, как он сделал в 1567 г., заложил и мать, и других сообщников в надежде заслужить прощение. Но прощали уже много раз, и мягкость приводила ко все более тяжким последствиям. Да и заговор был направлен не только против царя, а против России. Поэтому Владимиру и Ефросинье предложили скушать то же самое, что они предназначали для царской семьи и передали повару.

В «синодике опальных» рядом с Ефросиньей упоминаются «12 стариц». Правда, это документ сомнительный. Иван Грозный и впрямь считал своим долгом молиться о душах казненных, в XVI в. это было отнюдь не мелочью и не формальностью. Но «синодик» был «реконструирован» Р.Г. Скрынниковым из обрывков, собиравшихся по разным монастырям. А царь заказывал поминовение как казненных, так и умерших в заключении, ссылке. И конечно, он поминал не одних лишь опальных, а тех людей, которых любил и почитал. В «реконструкции» все они смешались. Но все же в данном случае «синодику» можно верить, только «12 стариц» – вовсе не мастерицы-рукодельницы, а те самые 12 ближних боярынь, ушедшие с княгиней в монастырь. Ее доверенные помощницы, через них обеспечивалась связь с сыном, боярами, согласовывались планы. Они были полноправными участницами преступления и понесли соответствующее наказание. Но дети Владимира Андреевича, вопреки клевете, остались живы. Его сыну Василию царь вскоре вернул владения отца, старшую дочь Евфимию просватал за датского принца Магнуса, а когда она умерла, выдал за принца младшую дочь Марию. Судьба жены Старицкого Евдокии неизвестна. Русские источники сообщают о смерти одного лишь Владимира, и похоронен он один. А казнь Евдокии ставит под сомнение красноречивый факт: через три года ее родного брата Никиту Одоевского Иван Грозный назначил командовать армией. Как вы считаете, можно ли доверять целую армию брату казненной? Скорее всего, Евдокия Старицкая была пострижена в монахини или сама ушла в монастырь после смерти мужа.

От Владимира Андреевича, повара, «стариц» потянулись другие нити, в октябре-ноябре продолжилось следствие. Оно подтвердило информацию об измене в Новгороде. Кроме того, в средневековой Европе политическая оппозиция почти всегда была связана с религиозной. Это давало «идейную» связку, моральное оправдание, позволяло нарушать присягу (ведь присяга являлась священным актом). Так было и на Руси. Еще в 1553 г. обнаружилось, что многие крамольники входили в секту «жидовствующих». К ней принадлежали братья Ефросиньи Старицкой БорисовыБороздины, близкий Старицким поп Сильвестр дружил с проповедником ереси Артемием Пустынником. Артемия глубоко почитал и Курбский. В тот раз подобные связи удалось замять, теперь они вскрылись. Иван Грозный позже писал Курбскому: «Я хотел подчинить вас своей воле, и вы за то святыню Господню осквернили и поругали! Осердясь на человека, на Бога восстали».

И зимой царь провел «спецоперацию» в Новгороде. Разумеется, он не громил попутных городов. В ближайшие годы по той же дороге много раз ездили иностранные посольства, в том числе недружественные России. Но ни одно из них никаких следов «погромов» не заметило и ни о чем подобном не сообщило. Наконец, основой операции была секретность. Требовалось нагрянуть внезапно, захватить преступников с поличным. Но посудите сами, какая могла быть тайна, если собирать армию, да еще и разорять Клин, Городню, Тверь, Медное, Торжок, Вышний Волочок? Известия разносились быстро, все заговорщики (и не только заговорщики) успели бы разбежаться. Единственное, чему можно поверить – уничтожению пленных, содержавшихся в некоторых городах. Потому что в Торжке, как сообщается, они оказали вооруженное сопротивление, ранили Малюту Скуратова, в опасности был сам царь. Вам не кажется, мягко говоря, странным – вооруженные пленные? Если это сообщение верно, оно может означать, что заговорщики сформировали из пленных отряды для участия в перевороте.

Рейд был сугубо полицейским, в нем участвовали небольшие силы. Опричников было всего-то 6 тыс., а многие из них остались в Москве, Александровской Слободе, выполняли другие задачи. 2 января 1570 г. отряд Малюты из 1000 человек прибыл в Новгород, перекрыл заставами все ворота и произвел аресты по заранее намеченным спискам. 8 января приехал царь со свитой в 500 человек. Кстати, собирать значительное войско и не требовалось. Новгород являлся важной прифронтовой базой, в нем располагался крупный гарнизон. Ни один источник не упоминает о столкновениях опричников с военными или их репрессиях: судя по всему, гарнизон был привлечен к проведению операции.

Есть еще один факт, подтверждающий, что поход царя был быстрым и четко рассчитанным по времени. Выезжая из Александровской Слободы, Иван Грозный одновременно распорядился созвать в Москве Освященный Собор. Прибыв в Новгород, он не принял благословения у архиепископа Пимена, но дозволил ему отправлять службы. Однако в тот же день привезли решение Собора о низложении Пимена и лишении священства, и только тогда царь арестовал его (сам государь был не вправе низложить иерарха и не превысил своих полномочий). Главных виновных отправили в Москву, рядовых изменников покарали на месте. Всего было казнено от 1490 до 1505 человек. На этой цифре сходятся все современные исследователи, как уважительно относящиеся к Грозному, так и его противники.

Из храмов, оскверненных еретиками, были изъяты иконы и святыни. У монастырей, где они устроили свои гнезда, конфисковали казну. Ряд других монастырей и священников, знавших о ереси, но не боровшихся с ней, предпочитавших помалкивать, были наказаны крупными штрафами. Но, вдобавок к измене, в Новгороде накопилось много обычных злоупотреблений. Структуры земской выборной власти захватили богатые купцы, притесняли бедноту, нарушали правила торговли и т. д. Царский суд, рассмотрев жалобы, приказывал «грабить» виновных, т. е. конфисковывать имущество, налагал штрафы.

Жестоко? Но такие наказания следовали строго по закону – за измену, злоупотребления служебным положением, коррупцию, торговые обманы, контрабанду, подпольную продажу спиртного и др. И сами же рядовые новгородцы вовсе не сочли их чрезмерными. В 1581 г. Баторий пытался поднять их на восстание, разослал грамоты, расписав все обиды, которые царь нанес Новгороду. Однако на призывы короля не откликнулся никто. То есть, население признавало, что лица, наказанные государем, поплатились справедливо. И жители соседнего Пскова тоже были в курсе, что казни в Новгороде идут не без причины. Иначе разве стали бы они дожидаться царя? У них литовская граница была рядом, их никто не стерег. Но они прекрасно знали, за что карают новгородскую верхушку, а за собой такой вины не чувствовали.

К изложенному остается добавить, что по показаниям арестованных в Новгороде следствие длилось еще полгода. К смерти было приговорено около 300 человек. Казнь была назначена на 25 июля 1570 г. на Поганкином болоте (ныне Чистые пруды). Царь лично обратился к собравшимся массам москвичей и приезжих, рассказал о вине осужденных и испросил подтверждения у народа: «Ответствуй, прав ли мой суд?» Тысячи людей единодушно поддержали его решение. Тем не менее, 184 приговоренных, почти две трети, Иван Грозный помиловал. Часть освободил, другим заменил смерть заключением или ссылкой. Главные обвиняемые были казнены, что и поставило в деле последнюю точку.

А начало расследованию положило убийство Марии Темрюковны. Поэтому, казалось бы, «маленькая» подтасовочка оказалась ох какой важной! Изъятие одного факта разорвало всю дальнейшую логическую цепочку. Получилось, что она повисает «в воздухе», на пустом месте. Кстати, ведь существовало и подлинное следственное дело о новгородской измене. Оно пережило Смуту, все пожары и, как свидетельствует опись московского архива, хранилось до XIX в. А потом… исчезло. Исчезло примерно в то же время, когда либеральные историки, исковеркавшие наше прошлое, «прятали труп» царицы. Как это прикажете оценивать? Как досадную случайность? Или как еще один факт сокрытия истины?

Грозный царь и «английский бантик»

Иногда решение сложных исторических проблем (как, впрочем, и технических, математических, философских и т. д.) зависит всего лишь от правильного подхода. Если пытаться разбирать их «не с той стороны», как ни бейся, а ничего путного не выйдет. Одной из таких проблем оказывается «английский узел», завязавшийся вокруг Ивана Грозного в последние годы его жизни. Узел, на первый взгляд, настолько странный и нелогичный, что представляет собой настоящую головоломку. Посудите сами: в начале 1582 г. Россия с немалым трудом смогла выйти из войны с Польшей. Выиграла несколько сражений против шведов, но и с ними царь начал переговоры о мире. Для страны требовалась передышка, а вдобавок вспыхнуло крупное восстание в Поволжье, спровоцированное крымской и турецкой агентурой. И вдруг одновременно с этим начинается обсуждение союза с англичанами – против поляков и шведов.

Мало того, Иван Грозный был вполне счастлив с молодой супругой Марией Нагой, ждал рождения ребенка – но неожиданно разворачиваются переговоры о его возможном браке с англичанкой Мэри Гастингс, которую он ни разу не видел, не знал и даже не представлял, что такая существует. Ну и наконец, в это же самое время, когда возникают предложения о союзе и браке, царь… отбирает у англичан привилегию на беспошлинную торговлю! Устанавливает, что отныне они должны платить подати в русскую казну. Интересно, зачем, как вы думаете? Чтобы расположить британцев к любви и дружбе? В целом-то полная чепуха получается.

Однако эту чепуху следует дополнить еще рядом фактов. Союз с Елизаветой Английской царь уже пробовал заключить в 1569 г. Но в полной мере успел убедиться, как он сам писал королеве, что Елизавета государством не «сама владеет», что все ключевые вопросы решают «мужики торговые» из парламента, которые только «ищут своих торговых прибытков». И к войне они абсолютно не расположены, а тем более к войне за русские интересы. Да и союзницей Англия была сомнительной. В 1573 г. под давлением парламента, урезавшего субсидии, Елизавета была вынуждена вообще распустить армию, а королевский флот свести до минимума в 40–50 кораблей. Но, несмотря на это, Грозный почему-то повторяет попытку создать коалицию. И повторяет не в тот момент, когда России приходилось труднее всего, когда и впрямь приходилось хвататься за любой шанс, а уже после войны. Причем попытка была заведомо бесперспективной! В период войны английские «торговые мужики» помогали не только русским, но и полякам, шведам, в частности, субсидировали Батория, получив за это право торговли польским хлебом. А, как показывают записи переговоров, в Москве о таких связях хорошо знали…

Историки упрямо продолжают лобовые атаки «английского узла», но ни малейшей ясности до сих пор не внесли. Наоборот, еще больше запутывают его, накручивая собственные домыслы, версии, гипотезы. А может, надо просто поискать другой подход? Для начала давайте оторвемся от данного «узла» и взглянем пошире вокруг него – что творилось в Европе, в Англии? Елизавета действительно правила страной не одна. И власть ей приходилось делить не только с парламентом, но и с группировкой могущественных вельмож, которые в свое время возвели ее на престол.

Это были так называемые «новые люди», аристократы, политики, но одновременно крупные дельцы, извлекавшие из своего положения огромные выгоды. Деятели это были энергичные, талантливые. Состав команды «новых людей» и их дела я анализировал в своей книге «Царь Грозной Руси, отец казачества». Здесь же нам стоит обратить внимание на одного из них – министра иностранных дел Френсиса Уолсингема.

Сферы его компетенции отнюдь не ограничивалась дипломатией. Он создал лучшую в тогдашнем мире систему разведки, которая успешно противостояла даже иезуитам. Ведь Рим и Испания очень активно вели против Англии тайные операции, надеясь осуществить переворот и вернуть страну в лоно католической церкви. Филипп II Испанский имел права на английский престол – как муж прежней королевы Марии Кровавой. Оказывалась поддержка другой претендентке на трон, католичке Марии Стюарт. Один за другим в Лондоне организовывались заговоры Ридольфи, Трокмортона, Бабингтона. Но Уолсингем имел своих агентов при различных европейских дворах, в церковных, деловых кругах, и обо всех заговорах узнавал, когда они только начинали формироваться. Брал их «под колпак», позволял вобрать в себя оппозицию, а потом арестовывал. Уолсингем заблаговременно узнавал и о военных, политических планах других держав.

В описываемое время Иван Грозный обратился к Елизавете с просьбой прислать ему хорошего врача. Она откликнулась немедленно, летом 1581 г. в Россию прибыл лейб-медик Роберт Якоби с превосходными характеристиками – королева писала, что только ради «кровного брата» Ивана Васильевича уступила замечательного доктора, буквально от сердца оторвала. Подумайте-ка над вопросом: а мог ли Якоби не быть агентом Елизаветы и Уолсингема? Ни в коем случае!

Он обязательно был их агентом. Представился уникальный шанс устроить своего человека прямо к царю! Только полные дураки упустили бы такую возможность. А кем-кем, но дураками англичане не были. И именно агент Якоби, целенаправленно посланный к государю, сразу же, в первый год пребывания в Москве, рассказывает Ивану Грозному про очаровательную племянницу королевы Мэри Гастингс (кстати, если рассказывал, значит, заранее готовился, русский язык изучил)…

Вот теперь все встает на свои места. Это не царь хотел жениться на англичанке, это англичане задумали его женить! И как раз для них-то не стояло проблемы, женат ли Иван Васильевич, какая по счету у него супруга. Ведь сама Елизавета была дочкой Генриха VIII, запросто менявшего надоевших жен или отправлявшего их на плаху. Подумаешь, какая мелочь, что женат? Очевидно, распутать «английский узел» до нынешнего времени мешали два фактора: слепая инерция «устоявшихся» взглядов и традиционно узкая специализация исследователей. Те, кто занимается историей России, почти не уделяют внимания другим странам, и наоборот, специалисты по зарубежью не занимаются Россией. Но как только мы взглянем на «узел» с другой, британской стороны, он превращается в изящный «бантик». Видны кончики, и стоит потянуть за них, он сам развязывается. Все оказывается очень даже простым, понятным и логичным…