Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Россия и Запад. От мифов к истине - Валерий Евгеньевич Шамбаров на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

В доселе бедненькую Европу хлынули колоссальные богатства. Именно они, а не передовая наука или общественно-политическое устройство обеспечили взлет всей западной цивилизации. К борьбе за колонии подключились Англия, Голландия, Франция. Они разрешения у папы уже не спрашивали. Хватали, что «плохо лежит». Кабот, венецианец на британской службе, обнаружил о. Ньюфаундленд, приняв его за Китай. Но, несмотря на ошибку, объявил «Китай» владением Англии! А флорентиец на французской службе Веррацано провозгласил земли от Флориды до Ньюфаундленда «Новой Францией».

Новые колонизаторы сперва были слабоваты спорить со старыми. Да и для завоеваний силенок у них не хватало. Влезали хитростью. Англичане заигрывали с индийскими и индонезийскими правителями, прикидывались друзьями, предлагали себя в союзники против португальцев. А за это выпрашивали привилегии в торговле, право строить крепости. В Америке прибирали земли, не нужные испанцам. У британских королей вечно не было денег, поэтому американскими территориями они расплачивались за долги, награждали ими за важные услуги. В религиозном раздрае XVII столетия туда принялись ссылать радикальных сектантов. А многие сектанты сами побежали за океан от преследований. Разные секты враждовали между собой, и по берегу возникла цепь отдельных колоний, которые впоследствии превратятся в штаты США.

В Африке племенная верхушка слишком увлеклась европейским образом жизни и товарами. Так, в Конго правитель принял титул короля, прочая знать – герцогов, маркизов, графов. Подданные в набедренных повязках плясали под барабаны у костров, а их вожди нарядились в европейские платья и парики, строили дворцы, танцевали чопорные менуэты, покупали лучшие вина и деликатесы, отправляли детей учиться в Лиссабон. Это стоило дорого, но португальцы брали оплату рабами. Чтобы добыть их, конголезские короли и графы продавали своих подданных, вели войны, перессорившись со всеми соседями. А португальцы помогали и соседям, продавали оружие – за рабов. Королевство пало. Прочих вождей это не образумило.

Работорговля стала считаться нормальной и важной статьей дохода. Ради этого велись постоянные войны, силы Африки подрывались, готовилась почва для ее порабощения.

Крошечная по площади Европа раскидывала щупальца на весь мир. Формировалась цивилизациявампир, сосущая соки из других стран и народов. Чтобы обосновать подобное хищничество, создавались теории о «высокой миссии белого человека» – руководить остальным человечеством, приобщать «дикарей» к культуре. Под культурой в данном раскладе подразумевалась единственная, западная. И под маркой мировой истории стали подразумевать европейскую – события в прочих частях света почти не замечают, отбрасывают как второстепенные.

Со временем англичане, голландцы, французы взяли верх над старыми колониальными империями. Но даже это отразилось в истории весьма своеобразно. Бесчинства испанцев и зверства инквизиции стали как бы хрестоматийными, выставляются напоказ. А англичане или голландцы выглядят добродушными, благородными парнями. Даже их пиратство против испанцев выглядит вполне оправданным. Потому что писали историю победители. На самом же деле картина выглядела обратной. Когда испанские солдаты завоевывали Америку или Филиппины, они и в самом деле вели себя очень круто. Но после того как народ покорился, его обращали в католицизм, люди признавались подданными испанского короля, попадали под защиту законов. Колумбовская система «репартименто» через несколько десятилетий была отменена. Испанские дворяне считали честью жениться на индейских «принцессах» – дочерях вождей. Бывшие владения Испании до сих пор населяют потомки древнего населения, хоть оно и перешло на испанский язык и отчасти смешалось с завоевателями.

Протестанты оказывались куда более свирепыми поработителями, чем католики. В буржуазных Нидерландах государством заправляли крупные олигархи, и их не интересовал ни территориальный размах своей империи, ни количество подданных. Их занимала только прибыль. Распространением христианства захватчики тоже себя не утруждали. Они исповедовали кальвинизм, и в соответствии с этой верой считали себя единственным «богоизбранным» народом. А «дикари» обязаны трудиться на «богоизбранных», их скопом объявляли рабами. В случае неповиновения объявлялось, что они выступают против самого Бога! За столь страшную вину истребляли целые народы – население островов Банда, Лонтор, Серам, Амгон, Рун. Они специализировались на выращивании пряностей, продукты были привозными. Голландцы окружали острова кораблями, пушками отгоняли жителей от берега и ждали, когда они вымрут от голода. Потом для работы на плантациях привозили рабов с других островов.

Не менее жестоко вели себя англичане. Среди британских переселенцев, а потом граждан США бытовала пословица: «Хороший индеец – мертвый индеец». Результат известен. В Индии хищническое хозяйничанье британских колонизаторов несколько раз приводило к катастрофическому голоду, когда вымирали десятки миллионов людей. Кстати, и в столь выгодном промысле, как торговля рабами, англичане быстро обогнали португальцев. Из Африку в Америку было вывезено 13 миллионов человек. Примерно столько же погибло при транспортировке (потери в 50 % считались нормальными, вроде усушки-утруски). И вдвое больше погибли в войнах за захват невольников.

Китай был слишком уж большим и многолюдным для завоевания. Но Англия и Франция дважды, в 1848-м и 1858 г. развязывали опиумные войны. Бомбардировали флотами китайские порты, пока правительство не разрешило ввоз опиума. Народ порабощали, превращая в наркоманов, и это не требовало затрат, а приносило колоссальные прибыли! Для слабых и миролюбивых аборигенов Тасмании подобных ухищрений не понадобилось. Их истребили полностью – и не в средневековую эпоху, а в «цивилизованном» ХIХ веке. А в Кении в отместку за восстание и убийство 32 «белых» умертвили более 300 тыс. Это еще более близкая эпоха, 1950-е годы. Вот такими были последствия «великих открытий», распространение «западной культуры».

Расширение России на восток зарубежными исследователями нередко приравнивается к колониальной политике западных стран. Да и отечественные историки XIX в, ослепленные собственным преклонением перед Западом, называли землепроходцев «нашими Кортесами», а Сибирь «вторым Новым Светом». Хотя реальные процессы разительно отличались. Русские в Сибири не имели такого военно-технического превосходства, как западные державы по отношению к странам Америки или Африки. У восточных народов была сильная конница, развитая металлургия, нередко имелось огнестрельное оружие. Русских было очень мало. В начале XVII в. – 2–3 тыс. служилых людей на всю Сибирь. Базировались они не по морским берегам, не могли получить быструю помощь флотов и армий. Из сибирских городов в Москву ездили по несколько лет.

Тем не менее, экспедиции по 10–20 человек продвигались в таежном море, приводили местных жителей в подданство царю, облагали ясаком (данью). А потом на сбор ясака ходили к отдаленным племенам по 1–2 человека. Казалось бы, стрела в спину – и ищисвищи. Не вернулся человек из тайги, мало ли что случилось? Но возвращались, новые сведения привозили.

В чем же дело? А в том, что механизм взаимоотношений не был «завоевательным». Ясак не был обременительным. С главы семьи брали в год от 1 шкурки лисицы до 30–40 соболей (с крупного хозяина, имеющего много родни и работников). Для племен, промышляющих охотой, это было не тяжело. Но ясак был не безвозмездным! Он считался царской службой. Сдавший его получал «государево жалованье» – ремесленные изделия, ткани. После сдачи ясака сибиряки получали и право свободно продавать излишки мехов. Возникали ярмарки, купцы привозили разнообразные товары. Это оказывалось выгодным.

А главное – ясачному обеспечивались покровительство и защита со стороны русских. В Сибири это было очень важно. Ермак смог победить из-за того, что Кучум был захватчиком, силой удерживал в узде и грабил местное население. Точно так же и в другие времена селения по Оби, Иртышу, Енисею подвергались набегам степняков, а на Дальнем Востоке их пыталась подмять китайская (маньчжурская) империя Цин. Во всех случаях местные жители предпочитали власть русских. Постоянно вспыхивали и внутренние драки между сибирскими родами и племенами. Отбирали друг у друга скот, имущество, обращали в рабство, облагали данью. Русские заступались, гасили конфликты.

При этом никакого порабощения они с собой не несли. Царские указы категорически запрещали обращать ясачных в холопство. Они полностью сохраняли свои угодья, самоуправление, верования, традиции. Наказы и инструкции государей воеводам раз за разом повторяли одно и то же: «Приводить инородцев под высокую государеву руку» и собирать ясак «ласкою, а не жесточью». «Держать к ним ласку и привет и бережение, а напрасные жесточи и никакие налоги им ни в чем не чинить некоторыми делы, чтоб их в чем напрасно не ожесточить и от государевой милости не отгонить». К ясачным запрещалось применять смертную казнь – даже в случае восстаний! А русским казакам, охотникам, крестьянам, потянувшимся в Сибирь на промыслы, строго возбранялось «угодья у ясачных имати». Дозволялось селиться только на «порозжих местах». За притеснения и попытки отнять чужую землю били кнутом. Так что история с покупкой Манхэттена за 24 талера в России никак не прошла бы.

Сражения случались. Первое знакомство русских с тем или иным племенем нередко начиналось с вооруженных столкновений. Но, как правило, очень быстро устанавливалось взаимопонимание. Якуты, юкагиры, тунгусы, обращались к русским с просьбами защитить от соседей, выручить из плена сородичей. Многие местные жители в спорных ситуациях предпочитали идти на суд не к своим князькам и тойонам, а к русским воеводам и атаманам, считая их суд более справедливым. А с бурятами отношения сложились настолько дружеские, что в документах тех времен их называют не буряты, а «браты», «братские люди».

Иностранцы еще в XVII в. удивлялись, как «горсть людей овладела таким громадным пространством». Ответ они давали верный: причиной успеха стало вовсе не «покорение военною силою, но по убеждению туземцев и исключительно в надежде на выгоду в будущем от торговых отношений с московитянами». Но играла роль не только материальная выгода. Американский сенатор Бэверидж, посетивший в 1901 г. Дальний Восток, отмечал: «Русский отличается от других наций тем, что он не проявляет никакого оскорбительного способа обращения с расами, с которыми превосходно уживается».

Местных жителей уважали, признавали равными. Кстати, никогда не «учили их жить». Зато сами не гнушались учиться, перенимали местную одежду, виды жилья, транспорта, хозяйствования, удобные в здешних условиях. К национальным особенностям относились очень внимательно. У русских не возникло какого-либо обобщенного названия для жителей Сибири. Как, скажем, многочисленные этносы Америки оказались свалены в кучу под прозвищем «индейцы», народы Африки – «негры», Океании – «папуасы». Нет, каждый этнос в документах выделяли особо, никогда не смешивая эвенков с эвенами, бурят с калмыками, якутов с юкагирами. А уж слово «дикарь» наша интеллигенция начала употреблять лишь в XIX в., нахлебавшись западной «культуры». В донесениях землепроходцев и воевод, осваивавших Сибирь, оно не встречается ни разу! Местных жителей привлекали на службу, с неприятелями сражались плечом к плечу. Например, в Забайкальском казачьем войске три полка составились из русских, два полка были бурятскими и один тунгусский.

Большая разница между западными и русскими открытиями состояла и в том, что европейские экспедиции обычно организовывались в частном порядке, купцами и авантюристами, а посему ограничивали круг своих поисков источниками быстрой наживы: золото, пряности, слоновая кость, рабы и пр. Настоящие научные исследования Америки, Африки, азиатских стран развернулись гораздо позже, в XIX–XX вв. Русские же осваивали Сибирь централизованно, под контролем правительства. Поэтому поиск «необъясаченных землиц» велся практически одновременно с научными изысканиями. Академик В.Н. Скалон показал, что землепроходцы XVII в. умели составлять карты даже точнее, чем дипломированные географы XIX в. В то время как карта северных морей, составленная Баренцем, оказалась совершенно неверной.

Уже в самых ранних наказах землепроходцам Москва требовала собирать сведения о месторождениях полезных ископаемых, о флоре и фауне. Приказ Рудного сыска рассылал сибирским воеводам запросы о геологических богатствах края. При этом давались детальные указания, как брать образцы, которые потом пересылались в Москву для оценки специалистов. Аналогичным образом Аптекарский приказ требовал «по государеву указу» сведений о местных лекарственных растениях. Получив подобные указания, воеводы поручали «бирючам кликать по многие дни» на площадях и базарах, собирая информацию на очередные запросы Москвы. Тем, кто сообщит ценные сведения, полагалось вознаграждение от правительства. Были обнаружены месторождения железа, цветных металлов, селитры, свинца, серебра. Их разработки только начинались, но исследователи Сибири С.В. Бахрушин и С.А. Токарев однозначно установили: «Изыскания академиков XVIII века базировались на предшествующие поиски и опыт служилых людей XVII столетия».

И конечно, ни у кого не повернется язык назвать производство железа в Тобольске ограблением татар, а добычу серебра в Нерчинске ограблением тунгусов и бурят – в отличие от разработок, которые вели в своих колониях англичане, французы, голландцы. Освоение Сибири получалось взаимовыгодным для всех, и для русских, и для местных племен. Известен и итог: во времена Ермака коренные народы Сибири насчитывали около 200 тыс. человек. За 200 лет их численность возросла в 4 раза – это не считая смешанного населения, поскольку русские сплошь и рядом создавали семьи с татарами, якутами, бурятами. Сопоставить с индейцами Северной Америки не столь уж трудно.

«Домострой» и русские красавицы

В зарубежных исторических трудах сложился устойчивый штамп о жалкой участи женщин в допетровской Руси. Впрочем, над созданием этого штампа немало потрудились и отечественные либеральные авторы. Костомаров сокрушался, что «русская женщина была постоянною невольницею с рождения и до гроба». Ее держали взаперти, мужья избивали жен плетью, розгами, дубинами. На чем же основываются подобные утверждения? Оказывается, источников не так уж много. Один из них – австрийский дипломат XVI в. Герберштейн. Его миссия в Москву провалилась, и он оставил о нашей стране злые и язвительные воспоминания (даже иезуит Поссевино после посещения России отметил, что Герберштейн многое наврал). Среди прочего негатива он описывал, что русские женщины постоянно сидят под замком, «прядут и сучат нитки», а больше им ничем заниматься не дозволяют.

Но самым известным документом, на котором строятся доказательства, является «Домострой». Название этой популярной книги XVI века даже стало ругательным, поместилось где-то рядышком с «черносотенством» и «мракобесием». Хотя в действительности «Домострой» – полная и неплохая энциклопедия хозяйственной жизни. Это было характерно для всей средневековой литературы, книги стоили дорого, и покупатель хотел, чтобы в одной книге было собрано «все» в той или иной области знаний. «Домострой» как раз и представляет собой попытку объединить «все». Как правильно молиться, как содержать дом, как строить отношения между членами семьи, хозяевами и работниками, как принимать гостей, ухаживать за скотом, как заготавливать рыбу, грибы, капусту, как делать квас, мед, пиво, приводятся рецепты сотен блюд. И все это объединяется понятием «дома» как единого организма. Здоровый организм – будет хорошо жить, неладно в доме – дела пойдут наперекосяк.

Но по различным работам – научным, публицистическим, художественным, кочует одна и та же цитата из «Домостроя»: «А увидит муж, что непорядок у жены… и за ослушание… сняв рубашку и плетию вежливенько бити, за руки держа, по вине смотря». Казалось бы, здесь все ясно! Какое варварство! Жестокость не только допускается, но и предписывается, возводится в обязательную практику! Стоп… Не спешите делать выводы. На самом деле, перед нами один из самых наглых примеров исторической фальсификации. Текст и впрямь выдернут из «Домостроя», но… обратите внимание на многоточия. В них пропущены не отдельные слова. Пропущено несколько абзацев!

Возьмем подлинный текст «Домостроя» и посмотрим, что оборвано первым многоточием: «А увидит муж, что у жены непорядок и у слуг, сумел бы свою жену наставлять да учить полезным советом». Как вы считаете, в подлиннике и цитате сохранен одинаковый смысл? Или его исковеркали до неузнаваемости? Что касается поучений о порке, то они относятся вообще не к жене: «Но если слову жены или сына или дочери слуга не внемлет, и не делает того, чему муж, отец или мать его учат, то плетью постегать, по вине смотря». И поясняется, как надо наказывать слуг: «Плетью же наказывая, осторожно бить, и разумно, и больно, и страшно, и здорово, если вина велика. За ослушание же или нерадение, рубашку сняв, плеткой постегать, за руки держа и по вине смотря…»

Я здесь не спорю, правильно это или нет, выпороть слугу, если он, предположим, ворует (может быть, правильнее отправить сразу на виселицу, как делали в Англии?) Хочу лишь отметить, что в отношении жен была внедрена явная подтасовка. Писатели и журналисты, переписывающие друг у друга цитату с многоточиями, могут этого не знать. Но неужели не читали полный текст «Домостроя» историки XIX в., которые и запустили в оборот искалеченную цитату? Не могли не читать. Следовательно, совершили подлог преднамеренно. Кстати, некоторые переводчики допускают еще и дополнительные фальсификации. Например, вместо «снявши рубашку», как в подлиннике, пишут «задрав рубашку» – чтобы прилепить цитату к женщине, а не мужчине. А читатель не заметит, проглотит! Неужели кто-нибудь станет изучать подлинный текст на церковнославянском языке и сверять с переводом? Между прочим, истинные отношения между мужьями и женами, или между возлюбленными, принятые на Руси, нетрудно увидеть из других источников. Их сохранилось предостаточно. Послушайте народные песни, почитайте былины. Или «Повесть о св. Петре и Февронии» – она была написана в те же годы, что «Домострой». Где вы там найдете жестокость, грубость, варварство? Конечно, любовь святых покровителей семьи и брака или любовь сказочных, эпических героев, являлась идеалом. Но это был тот самый идеал, к которому стремились и тянулись наши предки.

А русские женщины никогда не были забитыми и робкими. Можно вспомнить хотя бы талантливую правительницу обширного государства св. равноапостольную великую княгиню Ольгу. Можно вспомнить и дочку Ярослава Мудрого Анну, выданную замуж за французского короля Генриха I. Она оказалась во Франции самым образованным человеком, свободно владела несколькими языками. Сохранились документы, где красуется ее аккуратная подпись на латыни, а рядом крест – «подпись» неграмотного мужа.

Именно Анна впервые во Франции ввела в обычай светские приемы, начала выезжать с дамами на охоты. До нее француженки просиживали по домам, за пяльцами или пустой болтовней с прислугой.

Русские княжны проявляли себя в роли королев скандинавских стран, Венгрии, Польши. Внучка Владимира Мономаха Добродея-Евпраксия поразила своей ученостью даже Византию – культурнейшую страну той эпохи. Она была великолепным врачом, умела лечить травами, писала медицинские труды.

Унижая русских и поливая их клеветой, зарубежные авторы почему-то не обращают внимания на собственное прошлое. Ведь представления о западном галантном отношении к дамам сложились только в XIX в. из художественных романов Дюма, Вальтера Скотта и пр. В реальности «рыцарского» было маловато. Лютер поучал, что «жена обязана неустанно работать на мужа, во всем ему повиноваться». В популярной книге «О злых женщинах» утверждалось, что «осел, женщина и орех нуждаются в ударах». Известный германский поэт Реймер фон Цветтен рекомендовал мужчинам «взять дубинку и вытянуть жену по спине, да посильнее, изо всей силы, чтобы она чувствовала своего господина». А британский писатель Свифт рассуждал, что женский пол – нечто среднее между человеком и обезьяной.

Во Франции, Италии, Германии даже дворяне откровенно, за деньги, продавали красивых дочерей королям, принцам, аристократам. Подобные сделки считались не позорными, а крайне выгодными. Ведь любовница высокопоставленного лица открывала пути к карьере и обогащению своим родным, ее осыпали подарками. Но могли запросто подарить другому хозяину, перепродать, проиграть в карты, отлупить. Английский король Генрих VIII в приступах плохого настроения так избивал фавориток, что они на несколько недель «выходили из строя». Двоих надоевших жен отправил на плаху. А на простолюдинок нормы галантности вообще не распространялись. С ними обращались, как с предметом для пользования. Кстати, Костомаров, осуждая отечественные обычаи, ссылался на некоего итальянца – который сам забил до смерти русскую женщину, чем и хвастался за границей. Но разве это свидетельство о нравах русских? Скорее, о нравах итальянцев.

На Руси женщина пользовалась гораздо большими свободами, чем принято считать. Закон защищал ее права. Оскорбление женщин наказывалось вдвое большим штрафом, чем оскорбление мужчин Они полноправно владели движимым и недвижимым имуществом, сами распоряжались собственным приданым. Вдовы управляли хозяйством при несовершеннолетних детях. Если в семье не было сыновей, наследницами выступали дочери. Женщины заключали сделки, судились. Среди них было много грамотных, берестяными записками обменивались даже простолюдинки. В Киевской Руси существовали специальные школы для девочек. А в XVII в. небезызвестный протопоп Аввакум гневно обрушивался на некую девку Евдокию, начавшую изучать грамматику и риторику.

Но русские представительницы прекрасного пола умели и владеть оружием. Имеются неоднократные упоминания, как они обороняли стены городов вместе с мужчинами. Участвовали даже в судных поединках. Вообще в таких случаях разрешалось нанимать вместо себя бойца, но Псковская Судная грамота оговаривала: «А жонки с жонкою присужати поле, а наймиту от жонки не быти ни с одну сторону». Если присудили поединок женщине с мужчиной – пожалуйста, выставляй наемника, а если с женщиной – нельзя. Сами облачайтесь в доспехи, выходите конными или пешими, берите мечи, копья, секиры и рубитесь сколько влезет. Очевидно, закон имел и хитрую подоплеку. Повздорят две бабы, заплатят бойцам, и один из них погибнет или покалечится из-за пустяковой ссоры. А сами-то не будут по мелочам рисковать, помирятся. Ну а теперь давайте попробуем разобраться с «общепризнанными» свидетельствами о домашнем заточении русских женщин. В эпоху Московской Руси 90 % населения составляли крестьяне. Вот и подумайте – могли ли они держать своих жен под замком? А кто будет работать в поле, на огороде, ухаживать за скотиной? С крестьянками данная концепция явно не стыкуется. Может быть, взаперти держали только горожанок? Нет, опять не сходится. Кроме упомянутого Герберштейна воспоминания о нашей стране оставили десятки иностранцев, посещавших ее в разные времена. Они описывают толпы женщин вперемежку с мужчинами на различных праздниках, торжествах, богослужениях. Рассказывают о продавщицах и покупательницах, переполнявших базары. Чех Таннер отмечал: «Любо, в особенности, посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда московитянок. Несут ли они полотно, нитки, рубахи или кольца на продажу, столпятся ли там позевать от нечего делать, они поднимают такой крик, что новичок, пожалуй, подумает, не горит ли город».

Москвички трудились в мастерских, в лавочках, сотни их стирали белье у мостов через Москву-реку. Описывались купания на Водосвятие – множество женщин погружались в проруби вместе с мужчинами, это зрелище всегда привлекало иноземцев. Почти все зарубежные гости, приезжавшие в нашу страну, считали своим долгом описать и русские бани. В Европе их не было, бани считались экзотикой, вот и лезли туда поглазеть на раздетых баб. Взахлеб пересказывали своим читателям, как они, распаренные, выскакивали в снег или в речку. Но… как же быть с затворничеством?

Остается предположить, что в домашнем заточении сидели одни лишь дворянки… Нет. Им просто некогда было прохлаждаться! В те времена дворяне каждый год уезжали на службу. Иногда от весны до поздней осени, иногда отсутствовали несколько лет. А кто же руководил поместьями в их отсутствие? Жены, матери. Подтверждением может послужить, например, «Повесть о Юлиании Осорьиной», написанная в XVII в. сыном героини. Он рассказывал, как отец служил в Астрахани, а мать вела хозяйство. Придворный врач Коллинз описывал семью стольника Милославского, служившего в Пушкарском приказе. Сообщал, что они жили очень бедно, и дочь Милославского Мария – будущая царица, вынуждена была собирать в лесу грибы и продавала их на базаре.

Что же касается представительниц высшей знати, княгинь и боярынь, они тоже занимались хозяйством своих мужей, вотчинами и промыслами. Не оставались в стороне от политической, духовной жизни. Марфа Борецкая фактически возглавляла правительство Новгорода. Морозова заправляла раскольничьей оппозицией. Но большинство боярынь сами числились на придворной службе. Они заведовали гардеробом царя, занимали важные посты мамок и нянек у государевых детей. А у царицы имелся собственный большой двор. Ей служили боярыни, дворянки, в штате состояли дьяки-делопроизводители, русские и иностранные доктора, учителя детей.

Жены государей ведали дворцовыми селами и волостями, получали доклады управляющих, считали доходы. У них имелись и собственные владения, угодья, промышленные предприятия. Коллинз писал, что при Алексее Михайловиче для его супруги Марии в семи верстах от Москвы были построены мануфактуры по обработке пеньки и льна. Они «находятся в большом порядке, очень обширны и будут доставлять работу всем бедным в государстве». Царицы широко занимались благотворительностью, обладали правом помилования преступников. Нередко они с сами, без мужей, ездили в монастыри и храмы, в паломничества. Их сопровождала свита из 5–6 тыс. знатных дам.

Маржерет и Гюльденстерн отмечали, что при поездке в Троице-Сергиев монастырь за царицей ехало «множество женщин», и «сидели они на лошадях по-мужски». О том, что боярыни часто ездили верхом, пишет и Флетчер. Ну-ка попробуйте после комнатного сидячего затворничества прокатиться в седле от Москвы до Сергиева Посада! Что с вами будет? Получается, что знатные дамы где-то тренировались, катались на лошадях. Очевидно, в своих деревнях. А если в период проживания в столице боярские дочери или жены значительную часть времени проводили в собственном дворе, то необходимо учитывать, что представляли собой боярские дворы! Это были целые городки, их население состояло из 3–4 тыс. человек челяди и прислуги. В них раскинулись свои сады, пруды, бани, десятки строений. Согласитесь, времяпровождение в таком дворе отнюдь не равнозначно тоскливому заключению в «тереме».

Однако упоминание Герберштейна, что русские женщины «прядут и сучат нитки», в какой-то мере близко к истине. Каждая девушка училась рукоделию. Крестьянка или жена ремесленника обшивала семью. Но жены и дочери знати, конечно же, корпели не над посконными портами и рубахами. До нас дошли некоторые образцы их работы – великолепные вышивки. В основном, их делали для церкви. Пелены, плащаницы, покровцы, воздуха, знамена, даже целые вышитые иконостасы. Так что же мы видим? Женщины занимаются сложными хозяйственными вопросами, в свободное время создают произведения высочайшего искусства – и это называется закрепощением?

Некоторые ограничения действительно существовали. На Руси не были приняты балы и пиры с участием женщин. Хозяин в виде особой чести мог представить гостям супругу. Она выйдет, по рюмочке им поднесет и удалится. На праздниках, на свадьбах, женщины собирались в отдельной комнате – мужчины в другой.

«Домострой» вообще не рекомендовал для «прекрасной половины» хмельные напитки. Но иностранцы, которым довелось близко общаться с русскими дамами, восхищались их воспитанием и манерами.

Немец Айрман описывал, что они появляются перед гостями «с очень серьезными лицами, но не недовольными или кислыми, а соединенными с приветливостью; и никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее с теми жеманными и смехотворными ужимками, какими женщины наших стран стараются проявить свою светскую приятность. Они не изменяют своего выражения лица то ли дерганьем головы, то ли закусывая губы или закатывая глаза, как это делают немецкие женщины. Они не носятся точно блуждающие огоньки, но постоянно сохраняют степенность, и если хотят кого приветствовать или поблагодарить, то при этом выпрямляются изящным образом и медленно прикладывают правую руку на левую грудь к сердцу и сейчас же серьезно и медленно опускают ее, так что обе руки свисают по обе стороны тела и так же церемонно возвращаются к прежнему положению. В итоге они производят впечатление благородных личностей».

Наши далекие прапрабабушки любили и умели принарядиться. Шились удобные и красивые сарафаны, летники, шубки, шапочки с меховой опушкой. Все это украшалось затейливыми узорами, праздничные костюмы – жемчугом, бисером. Модницы щеголяли башмачками на очень высоких каблуках, перенимали у татарок обычай красить ногти – кстати, то и другое на Западе было в новинку, описывалось как диковинки. Русские ювелиры изготовляли изумительные серьги, браслеты, ожерелья. Айрман отмечал: «Они по своему обычаю сверх меры украшают себя жемчугом и драгоценностями, которые у них постоянно свисают с ушей на золотых кольцах, также и на пальцах носят драгоценные перстни». Девушки делали сложные изысканные прически – даже в косы вплетали жемчуг и золотые нити, украшали их шелковыми кисточками.

Да и нравы, в общем-то, были достаточно свободными. Как и во все времена, женщины тянулись к радости и веселью. Любили поплясать, покачаться на качелях. Девушки собирались с парнями за околицей покружиться в хороводах, попеть задорные частушки, порезвиться в молодых играх, зимой – покататься на коньках, на санках с горы. На каждый праздник существовали свои обычаи. На Успение – «дожинки», на Рождество – колядки, на Масленицу – блины, штурмы снежных крепостей, а женихи с невестами и молодые супруги лихо мчались на тройках. Как и во все времена, людям хотелось семейного счастья. В Устюге в 1630 г. объявили набор 150 девушек, желающих поехать в Сибирь «на замужество» – там не хватало жен казакам и стрельцам. Нужное количество набралось мгновенно, покатили через всю Россию!

Впрочем, русские бабы были не чужды и обычных женских слабостей, как же без этого? Допустим, при очередном пожаре в Москве начали выяснять причину – оказалось, что вдовушка Ульяна Иванова оставила непогашенной печку, вышла на минутку к соседу, дьячку Тимофею Голосову, да и засиделась, заболталась в гостях. Чесала языком, пока не закричали, что ее дом полыхает. Наверное, такая вдовушка могла жить в любой стране и в любую эпоху.

Олеарий описывает случай в Астрахани. Немцы здесь тоже надумали посмотреть на русских купальщиц, пошли гулять к баням. Четыре девицы выскочили из парной и плескались в Волге. Немецкий солдат вздумал окунуться с ними. Они принялись в шутку брызгаться, но одна зашла слишком глубоко, стала тонуть. Подруги воззвали к солдату, он вытащил молодку. Все четверо облепили немца, осыпая поцелуями благодарности. Что-то не слишком похоже на «закрепощенность». Очевидно, сами же девушки разыграли «несчастный случай», чтобы поближе познакомиться. Посол Фоскарино похвалялся, как несколько московских бабенок очутились в объятиях итальянцев – из любопытства, захотели сравнить их с соотечественниками. Олеарий и Таннер упоминали, что в Москве были и девицы легкого поведения. Они околачивались возле Лобного места под видом продавщиц холста, но обозначали себя, держа в губах колечко с бирюзой. Очень удобно – если появится наряд стрельцов, спрятать колечко во рту. Хотя до повального распутства, как во Франции или Италии, дело не доходило. Причем ситуация получалась во многом парадоксальной. В большинстве стран Европы сохранялись средневековые драконовские законы, за блуд полагалась смертная казнь. Но об этих законах никто не вспоминал, разврат процветал открыто. В России таких законов не было. Вопросами нравственности занималась только Церковь. Но моральные устои оставались куда более прочными, чем на Западе.

Конечно, не в каждой семье воцарялись «совет да любовь». Иногда случались супружеские измены – это был грех, и духовники назначали покаяние, епитимью. Но если муж обижал супругу, она тоже могла найти защиту в церкви – священник разберется, вразумит главу семьи. В подобных случаях вмешивался и «мир» – деревенская, слободская, ремесленная община. А общины на Руси были крепкими, могли обратиться к властям, воеводам, к самому царю. До нас дошла, например, общественная жалоба на посадского Короба, который «пьет и бражничает безобразно, в зернь и в карты играет, жену свою бьет и мучит не по закону…» Община просила унять хулигана или вообще выселить вон.

Да и сами русские женщины были отнюдь не беззащитными тепличными созданиями, умели постоять за себя. В народной «Притче о старом муже и молодой девице» (XVII в.) богатый вельможа сватает красавицу вопреки ее желанию – принуждает к браку родителей. Но девица заранее перечисляет арсенал средств, которыми будет его изводить – от угощения сухими корками и недоваренными мослами до побоев «по берещеной роже, неколотой потылице, жаравной шее, лещевым скорыням, щучьим зубам». Действительно, бывало и так, что не жена страдала от мужа, а мужу доставалось от жены. Так, дворянин Никифор Скорятин дважды обращался к самому царю Алексею Михайловичу! Жаловался, что жена Пелагея била его, драла за бороду и угрожала топором. Просил защитить или дозволить развестись.

Конечно, я привожу этот пример не в качестве положительного и не в качестве оправдания склочных баб. Но он тоже подтверждает, насколько же несостоятелен «общепризнанный» стереотип о забитых и несчастных русских женщинах, всю жизнь сидевших за запертыми дверями и стонавших от побоев.

Моряки средневековой руси

310 лет назад, в октябре 1703 г., Петр I вышел на лодках в Финский залив, осматривал подступы к основанному им Санкт-Петербургу. На острове Котлин наметил места для гаваней и крепости, будущего Кронштадта. Из Архангельска по рекам и волокам сюда переправлялись корабли. Судоверфи появились и в самом Петербурге. С этими событиями связано рождение Балтийского флота. Семью годами раньше подняли паруса и загремели пушками русские эскадры на юге, в Азове и Таганроге.

Но из достижений наших предков нередко делаются довольно уродливые выводы – что кораблестроение и мореплавание долгое время оставались чуждыми для русских. Они разве что тупо смотрели на приплывающих к ним высокоразвитых иноземцев, а потом царь-реформатор подстегнул их перенимать зарубежную науку и опыт. Не лишним будет отметить, что подобные построения не имеют никакого отношения к истине. Регулярный военный флот в нашей стране действительно строил Петр. Однако начало русского мореплавания теряется в глубине веков.

О славянских эскадрах византийцы довольно часто упоминали с VII в. В 773 г. в составе армии императора Константина Копронима, воевавшего против болгар, была отмечена целая флотилия «русских кораблей». Еще одна флотилия примерно в эти же годы напала на Крым, с нее высадилась «великая рать новгородская» князя Бравлина, проутюжила берег от Херсонеса до Керчи, после десятидневной осады взяла штурмом Сурож (Судак).

В дальнейшем подобные упоминания стали постоянными. Русские приплывали к греческим берегам то торговать, то сражаться. Одной из главных причин периодических войн с Византией были как раз попытки греческих императоров лишить нашу страну выхода к морю, оттереть ее от выгод торговли (а заодно обезопаситься от набегов с моря). Угроза была и в самом деле нешуточная. Эскадры с севера неоднократно появлялись на подступах к Константинополю, громили греческие владения в Крыму и в Малой Азии. Иногда заключали и союзы, выходили по Волге в Каспийское море, наносили удары по византийской противнице, Персии.

В 937–944 гг., при великом князе Игоре, русичи построили постоянные портовые базы. Высадились на Кинбурнской, Тендровской косах, в Крыму. Арабский историк Аль-Масуди в эти годы называл Черное море «морем русов, по которому не плавают другие племена, и они обосновались на одном из его берегов». Утвердиться еще не удалось. После ряда столкновений греки навязали мирный договор, запретивший русичам останавливаться на побережье даже на зимовку. Славянские суда этой эпохи представляли собой «моноксилы», лодки-однодревки. Ствол большого дерева выдалбливался или выжигался, досками наращивались борта, ставилась мачта с прямым парусом. Но не позднее середины X в. русичи научились строить большие корабли, с каютами.

В 957 г. великая княгиня св. Ольга нанесла визит в Константинополь, с ней ехало внушительное посольство, 35 дам ее свиты, 88 бояр, купцов, представителей городов. Греки всячески силились обозначить дистанцию с «варварами», три месяца тянули с аудиенцией у императора и не позволяли приезжим сходить с кораблей. Ясное дело, что правительница великой державы и придворные дамы жили не на лодках, а с относительными удобствами. А внук св. Ольги – св. Владимир Креститель, около 985–986 гг. присоединил хазарские города Таматарха и Самкерц (Тамань и Керчь), здесь было основано Тмутараканское княжество, наша страна наконец-то приобрела портовые ворота на юге.

Такие ворота издревле существовали и на западе – Ладога, Новгород. Здешние мореходы бороздили просторы Балтики, поддерживали регулярные связи со скандинавами, с княжествами прибалтийских славян – ободритами, ругиями, ваграми. В Германии около 750 г. ладожским купцам были выделены подворья в городе Дорестад в низовьях Рейна, а император Карл Великий назначил для торговли с ними особых чиновников. «Варяги-русь» появлялись у берегов Испании, взяли штурмом и разграбили Севилью. Купцы через Константинополь доплывали до Сирии, Египта. Былина о Садко сочинялась еще в языческие времена. А новгородские епископы записали легенды, похожие на древнегреческие или ирландские – о том, как местные моряки добирались до края света, до неких «райских» островов, или наоборот, населенных чудовищами.

Однако в 1093 г. византийский император Алексей Комнин провернул блестящую интригу – поддержал в междоусобице князя Олега Святославича, а тот расплатился за помощь, отдал грекам Тмутараканское княжество. Русь лишилась выхода к Черному морю. А Прибалтику в XIII в. захватили немецкие крестоносцы, активизировались и шведы, препятствуя русским выходить на Балтику. В 1230 г. Новгород соблазнился вступить в Ганзу, торгово-политический союз германских городов. Но альянс получился неравноправным. Ганзейцы монополизировали торговлю на Балтике, основали подворья в Новгороде, там разместилась одна из главных контор Ганзы. Русских же на свои рынки не пускали, навязывали свои цены. Новгородское мореплавание было постепенно задушено.

Но искусство кораблестроения на Руси не исчезло. На севере поморы строили довольно большие суда, кочи. По размерам они не уступали испанским или португальским каравеллам. Коч имел одну мачту с парусами, крепившуюся с помощью «ног» (ванты), рулевое управление на корме. Если корабль был военным, могла ставиться пушка. Команда составляла 6-12 человек во главе с кормщиком-вожем, а на борт брали до 50. Имелись одна-две каюты для хозяина и кормщика, трюм под палубой. Там размещались припасы, товары и остальная часть команды – жилая часть отделялась от грузовой перегородкой. На борту были специальные приспособления для стаскивания с мели (кочна – род ворота) и водоотливные устройства – гидравлические насосы, приводимые в действие ветряками. При попутном ветре коч мог пройти до 250 км в сутки.

Имелись компасы («матки»), они обнаружены при раскопках Мангазеи и при находках следов погибших экспедиций на берегах залива Симса, на о. Фаддея у Таймыра. Также употреблялись глубинный лот и солнечные часы – все эти навигационные приборы изготовлялись поморскими мастерами. А главной особенностью кочей была малая осадка, позволявшая им плавать в прибрежной полосе, очистившейся ото льда. Борта имели выпуклую, «бочкообразную» форму. Если судно все же попадало во льды, его не раздавливало, а выжимало на поверхность. Оно могло дрейфовать вместе с ледяным полем.

Поморы на таких судах регулярно ходили на Шпицберген, в Норвегию, на Новую Землю – это считалось обычным делом. При Иване III, в 1480 г., добрались до Англии, и после этого бывали там неоднократно. Иван III попытался возродить мореплавание и на Балтике, в 1492 г. повелел строить порт Ивангород – напротив ливонской Нарвы, но на своей территории. Однако Ганза и Швеция не желали терпеть новых конкурентов, захватывали и топили появившиеся в море русские суда. Иван III заключил союз с Данией и начал войну. В 1496 г. отмечена первая военно-морская операция Московской Руси. Эскадра поморских судов под командованием Ивана и Петра Ушатых вышла в Белое море, обогнула Кольский полуостров, атаковала и захватила три шведских корабля и высадила десант в Лапландии, приведя ее жителей к присяге царю.

Цель войны была достигнута, в 1497 г. русские получили право свободной торговли в Швеции и Дании. Но шведы и ливонцы постоянно нарушали договор, старались запереть русским дороги на Балтику. А западные державы в это же время боролись за морские пути в богатые восточные страны. В 1553 г. Англия направила экспедицию Уиллоби на поиски Северовосточного прохода, который позволил бы попасть в Китай в обход испанских и португальских владений. Два корабля погибли, а третий, капитана Ченслера, был занесен в Белое море и спасен поморами. Англичане заговорили, что они «открыли» Россию! (Забывая, что русские моряки «открыли» их на 70 лет раньше).

В дальнейшем для поисков Северо-восточного прохода предпринимались экспедиции: Бэрроу, Пэта и Дэкмена, Баренца, Гудзона. Переносили лишения, погибали. Но… историки проходят мимо очевидных фактов. Эти капитаны путешествовали в краях, где и без них существовали оживленные морские сообщения. Точно так же, как Ченслера, поморы спасали остатки команды Баренца, погибшего при «открытии» Новой Земли, давно освоенной русскими. Что ж, англичане и голландцы были прекрасными моряками, их корабли в XVI–XVII вв. считались лучшими. Но лучшими только на просторах Атлантики. А для Северного Ледовитого океана они были не приспособленными, в отличие от наших судов. И не случайно уже в ХХ в. Ф. Нансен, создавая для полярных путешествий свой «Фрам», выбрал для него конструкцию, сходную с кочем.

Ни одна из зарубежных экспедиций так и не смогла пробиться через льды восточнее Новой Земли! А русские ходили туда регулярно и каким-то подвигом не считали. Поморские корабли плавали в Карском море еще в XV в., достигли Обской губы, и не позднее 1570-х гг. закрепились на р. Таз, основав там город Мангазея. К началу XVII в. это был довольно крупный центр с населением 2 тыс. человек, и только в 1610 г. в мангазейский порт пришло 16 кочей из Холмогор и Архангельска. Отсюда прокладывались пути и дальше на восток – на Таймыр, в Хатангский залив. Кстати, наши предки были весьма квалифицированными исследователями. В.Н. Скалон, составляя в 1929 г. карту р. Таз, обнаружил, что «чертежи XVII в. стояли ближе к действительности, чем те, что были выпущены два века спустя».

Еще один центр полярного мореходства образовался в 1630-х годах, после выхода русских на р. Лену. Возникли верфи в Усть-Куте, Якутске, Жиганске. В море Лаптевых сомкнулись трассы кораблей, ходивших от Мангазеи и с Лены на «восточные реки» – Яну, Индигирку, Колыму. Об интенсивности плаваний можно судить по тому факту, что в 1647 г. якутская таможенная изба зарегистрировала 15 кочей, проследовавших к океану. Ну а в следующем, 1648 г., из Среднеколымска отправилась экспедиция Федота Попова и Семена Дежнева – очень трудная экспедиция, когда в Чукотском море в урагане погибло 5 кочей, но оставшиеся 2 обогнули «Большой каменный нос» (ныне мыс Дежнева), обнаружили «край и конец земли Сибирской».

Любопытно отметить, что в Северном Ледовитом океане были и свои пираты! Одним из них стал первооткрыватель Лены казачий десятник Василий Бугор. Он совершил несколько экспедиций на службе правительства, а потом захотел «погулять». С ватагой из 22 человек угнал в Якутске коч, грабил купеческие суда, прибрежные селения. Добыча пропивалась в кабаках заполярного Жиганска, где никаких властей отродясь не было. Тем же самым занимался в море Лаптевых сбежавший со службы Герасим Анкудинов с командой из 30 человек. Военных сил в здешних краях не хватало, и на подобные «шалости» правительство смотрело сквозь пальцы. Воеводам указывалось: ежели «воры» объявятся и покаются, возместив убытки потерпевшим, то и ладно, пускай дальше служат, искупают вину. Они искупили. Анкудинов пристал к эскадре Попова и Дежнева, погиб на Камчатке. Бугор отправился с экспедицией на Анадырь, также присоединился к Дежневу. После многолетних героических трудов он был отправлен в Москву с донесениями, с картами открытых земель, и пиратство ему простили. Судостроение на Руси существовало не только на Севере. По рекам вовсю ходили ладьи, струги, дощаники, будары. Среди них встречались суда отнюдь не маленькие: струги имели водоизмещение 30–35 т., есть упоминания о стругах «чердачных дощатых косящетых с чердаки и с чуланы» (с каютами и трюмами). Судоверфь в Воронеже существовала задолго до Петра I – ее основал в 1620-х гг. патриарх Филарет Романов, тут строились будары (баржи) для ежегодной перевозки донским казакам «хлебного жалования».

А в Черное море чуть ли не каждый год выплескивались челны донцов и «чайки» запорожцев. Это были большие лодки без палубы. С каждой стороны имелось по 10–15 весел, в хорошую погоду поднималась мачта с прямым парусом. Экипаж составлял 30–70 человек, вооружение – 4–6 фальконетов (легких пушек). Кстати, такими же судами пользовались знаменитые флибустьеры в Карибском море. Великолепные многопушечные фрегаты у них появились только в художественных романах и фильмах. За всю историю карибского пиратства у джентльменов удачи был лишь один фрегат, британский губернатор предоставил им 36 пушечный «Оксфорд». Флибустьеры на радостях перепились, кто-то полез с трубкой в крюйт-камеру, и корабль взлетел на воздух.

Но фрегаты были им без надобности. В морские сражения они никогда не вступали. Лодки были удобнее, чтобы в проливах Антильских островов выследить испанский корабль, отставший от конвоя, подкрасться ночью и взять на абордаж. Или внезапно обрушиться на прибрежный город. Казаки действовали аналогично. Низкие челны, почти сливаясь с водой, следовали на отдалении за турецкими судами, нападая на них в темноте. Либо, собираясь в эскадры, грабили берега Турции, Крыма. Налетали, когда никто не ждет. А пока противник очухается, приведет войска и флот, казаков уже след простыл. Они успевали отчалить, рассыпались по морю, исчезли в устьях рек.

Но и первая русская морская победа на Балтике была одержана казаками. В 1656 г. началась очередная война со Швецией, и патриарх Никон предложил отправить туда несколько сотен донцов. Их включили в отряд воеводы Потемкина, совершивший рейд по тем же местам, где через полвека будет воевать Петр I. Отряд блокировал крепость Нотебург (Орешек), затем спустился по Неве и внезапным налетом взял г. Ниеншанц в устье реки. Казаки вышли в Финский залив и возле острова Котлин обнаружили эскадру шведских военных кораблей, перевозивших солдат. Их атаковали, разгромили и пожгли – отличились прямо возле будущего Кронштадта!

А на Волге и Каспийском море дважды предпринимались попытки построить флот по подобию европейского. Здесь пролегал важнейший торговый путь в Персию, в Москву поставлялись пряности, драгоценности, а главное – шелк. В Европе он стоил баснословно дорого. Англичане, французы, голландцы, неоднократно уговаривали русских царей, чтобы им разрешили транзит через Россию, торговать с персами напрямую. Но всякий раз им отказывали. Уступать кому-то сказочные прибыли было глупо.

Однако в 1633 г. со сходной просьбой обратился голштинский герцог Фридрих III, и для него сделали исключение. У его нищего княжества не было ни денег, ни товаров. Русское правительство сочло, что такие конкуренты нам не страшны, а Россия получала через Шлезвиг-Гольштейн прекрасный выход на западные рынки. Царь Михаил Федорович даровал голштинцам право торговли с Ираном на 10 лет, в Нижнем Новгороде предполагалось построить 10 больших кораблей, которые будут курсировать до Персии, возить шелк. В договоре учитывалась и возможность ознакомления с зарубежными технологиями: немцам разрешалось нанимать русских плотников и матросов, но с условием – чтобы от них «корабельного мастерства не скрывать».

Руководили работами родившийся в России немец Ганс Берк (он же Иван Бережитский) и специалисты, прибывшие из Германии. В 1635 г. на воду был спущен корабль «Фридрих». Плоскодонный, но в остальном построенный по типу морских судов – трехмачтовый, 12-пушечный, с каютами для команды и большим трюмом для товаров. Правда, русские и персидские купцы, путешествовавшие в Иран на легких судах (Олеарий писал, «наподобие небольших барж»), выражали сомнение, будет ли пригоден «Фридрих» для здешней навигации. Они оказались правы. На Волге тяжелый корабль то и дело садился на мели, от Нижнего до Астрахани шел полтора месяца. А в мелководном, но бурном Каспийском море попал в шторм. Громоздкая плоскодонная конструкция была неустойчивой, судно валяло и било волнами. Корпус, пострадавший на волжских мелях, начал разрушаться. Чтобы спасти людей, корабль посадили на мель у берегов Дагестана. Остальные суда строить не стали.

Вторая подобная попытка произошла при Алексее Михайловиче. Расширению шелковой торговли мешали «воровские казаки», грабившие суда на Каспии и Волге. У российского канцлера Ордина-Нащокина возникла идея создать для охраны грузов регулярный флот. 19 июля 1667 г. был подписан указ об основании верфи и строительстве кораблей на Оке, в селе Дединове. Для этого привлекались голландские специалисты. Плотников, «бичевных и парусных дел мастеров» набирали русских. По распоряжению Алексея Михайловича были присланы царские живописцы, резчики по дереву – он хотел, чтобы его корабли были красивыми.

Вскоре на воде заколыхались трехмачтовый 22-пушечный «Орел», одномачтовая 6-пушечная яхта, две шнеки и бот. В экипаж вошли 15 голландцев во главе с капитаном Бутлером, рядовые матросы были русскими. Бутлер и Ордин-Нащокин разработали первый в России корабельный устав, утвержденный царем. Но печальный опыт «Фридриха» не учли. Повторилось то же самое. Эскадра тронулась по Оке и Волге в мае 1669 г., и тяжелый «Орел» полз от мели к мели. До Астрахани добирался три месяца и встал на ремонт. А в 1670 г. к городу подступил Стенька Разин с «воровскими казаками» – для борьбы с которыми как раз и предназначался «Орел». Но выяснилось, что в военном отношении он бесполезен. На реке он не мог маневрировать, был беспомощным перед юркими челнами. Голландская команда бросила его без боя, бежала на шлюпках в Персию. «Орел» разинцы сожгли.

Некоторые члены экипажа попали в плен, в том числе Ян Стрейс – кстати, профессиональный пират, разбойничавший в Индийском океане, потом в качестве посольского конюха попал в Россию и нанялся на «Орел». Видать, у голландских пиратов перед русскими оказалась кишка тонка. Между прочим, записки Стрейса – единственный источник, упоминающий вошедший в песни эпизод с персидской княжной. На самом же деле Разин в своем рейде на Иран захватил княжича Шабын-Дебея, впоследствии освобожденного. В дипломатической переписке по данному поводу никакая княжна не фигурирует. Другие современники описывали вовсе не княжну, а некую безвестную татарку, утопленную Стенькой по пьяному делу.

Но если вернуться к нашей теме и подвести некоторый итог, то совсем не трудно увидеть – отнюдь не невежество мешало русским создавать собственные морские силы. Наоборот, они строили суда, которые гораздо лучше европейских подходили к конкретным условиям эксплуатации в тогдашних российских водах. А когда Азовские походы Петра I и Северная война открыли возможность для создания большого регулярного флота, он сразу же появился.

Чья армия лучше?

Один из мифов, внедрившихся в историческую науку, рассказывает, как Россия хронически отставала от Запада в военно-технической области. Только Петр I начал подтягивать к современному уровню вооружение, подготовку войск. А взбучки, полученные от шведов, учили русских воевать. Все это не более чем сказки. Такого отставания наша страна не знала никогда. Еще древние скифы громили всех врагов, создали передовое для своего времени конное войско, имели великолепные доспехи и оружие. У славян в данном отношении тоже было все в порядке. Герои англосаксонского эпоса «Беовульф» рубятся лучшими в ту эпоху антскими (восточнославянскими) мечами. Эти мечи VI–VII вв. хорошо известны археологам. В IX в. продукцию киевских оружейников расхваливали и хазары, и арабы. Высококачественные русские кольчуги упоминаются во французском эпосе. А в XIV в. в «Задонщине» среди лучших типов вооружения наряду с «сулицами немецкими» и «копьями фряжскими» названы «щиты московские».

Свойства этого оружия испытали на себе византийцы, венгры, поляки, германские крестоносцы, шведы. Пока Русь не разделилась и не передралась в усобицах, ни один враг даже не мечтал сокрушить ее. Но и татаро-монголы, воспользовавшиеся раздраем, оценивали русских куда выше, чем западных рыцарей. В нашей стране Батый держал войско в едином кулаке вплоть до взятия Владимира, а перед вторжением в Европу разделил на несколько корпусов – один раздавил поляков и немцев у Лингице, второй венгров и хорват при Шайо.

Поляки и литовцы вдохновенно описывали, как они одолевали русских. Как устилали поля тысячами убитых, набирали сказочную добычу, как разбегались в панике трусливые и глупые «московиты», совершенно не умеющие воевать. Эти оценки попадали в западные исторические труды, появились и в работах отечественных западников XIX в. Что ж, Литва и в самом деле хорошо поживилась после разгрома Руси татарами. Поглощала раздробленные ошметки целыми княжествами, граница дошла до Калуги и Можайска. Но ценители польско-литовской доблести почему-то упорно не замечают некоторые факты. С начала XV в. граница стала сдвигаться только в одном направлении – на запад. Постепенно, но однозначно, на запад. Что ж получается, побеждали и пятились? Нет, просто шумели о победах, а поражения замалчивали. А враждебное отношение к русским подталкивало изображать их в карикатурном виде.

Хотя и в эту эпоху говорить о каком-либо отставании нашей страны в военной области говорить не приходилось. На Куликовом поле св. Дмитрий Донской распотрошил не только лучшую в мире татарскую конницу, но и лучшую в Европе генуэзскую пехоту. Тогда же на Руси появилось огнестрельное вооружение. Сперва оно пришло не с Запада, а с Востока, о чем свидетельствует название «тюфяк» (от персидского «тупанг» – труба). Тюфяки использовали в 1382 г. при осаде Москвы Тохтамышем. При падении города артиллерия была утрачена, и в 1389 г. «вывезли от немцев арматы на Русь и огненную стрельбу». Но их производство быстро наладили в Москве, Новгороде, Твери. Похвальное слово Борису Александровичу Тверскому упоминает, как он послал в помощь Василию Темному «пушечника с пушками по имени Никула Кречетников, и таков был этот мастер, что подобного ему нельзя было найти и среди немцев».

При Иване III в Москве было построено весьма крупное предприятие, Пушечный двор. Развернулось производство орудий и ручного огнестрельного оружия, в армии появились отряды пищальников – их выставляли города. А в 1550-х годах, при Иване Грозном, была создана первая регулярная пехота, стрельцы. У них уже появилась единая форма: красочные кафтаны, шапки, единообразное вооружение пищалями, бердышами, саблями. Основу конницы составляли полки детей боярских (мелкопоместных дворян, получавших деревеньку-другую в виде жалованья за службу). А русскую артиллерию той эпохи исследователи считают лучшей в мире. Василий III брал мощную крепость Смоленск, а Иван Грозный Полоцк без штурмов, одной лишь бомбардировкой.

Западные страны могли только позавидовать подобной армии. Их рыцарская конница отживала свой век, знать была недисциплинированной, постоянно изменяла. Войска составлялись из наемников. Этим подрабатывали немецкие и итальянские князья, «кондотьерри». Формировали полки из всякого сброда, продавали тому, кто заплатит. Послушание таких солдат поддерживали палками и виселицами, но и им позволялось вытворять что угодно. Наемники жгли, насиловали и резали всех подряд, за войсками оставались руины городов с грудами трупов. Родины у солдат не было, они грабили и бесчинствовали повсюду. Собранное войско побыстрее выпихивали на территорию противника, пускай пасется там.

Никакой формы в помине не существовало, армия выглядела скопищем оборванцев, за ней тащился огромный обоз перекупщиков награбленного, маркитантов, проституток. Части, подобные стрельцам, появились в западных странах лишь полвека спустя. Во Франции это были мушкетеры, но их насчитывалось всего лишь 2 роты, они составляли личную охрану королей. А в России Иван Грозный учредил 6 полков московских стрельцов, потом полки стали создаваться по другим крупным городам, их количество достигло 10–15 тыс.

По-прежнему славилась продукция русских оружейников. Их брони были намного легче и удобнее европейских лат – кольчуга из 50 тыс. колец весила всего 6-10 кг. Превосходного качества были и сабли – хорошей считалась такая, чтобы можно было на лету рассечь газовый платок. Для их изготовления применялась особая сталь-«уклад», видимо, сродни восточному булату. Поляк Маскевич писал, что русские сабли «не уступят настоящим турецким». Венецианец Тьяполо сообщал, что «в Москве делают ружья в большом количестве». Поляк Немоевский также отмечал «хорошие пищали и мушкеты». В эпоху Грозного русские стали экспортировать огнестрельное оружие. Значительные партии пушек и ружей закупала Персия.

Фульвио Руджиери восхищался искусством фортификации. Описывал, как во время войны с Польшей русские «инженеры» (!) осматривают место будущих укреплений, потом где-то далеко в лесу рубят бревна, там же подгоняют и размечают их, сплавляют по реке, а затем по сделанным на бревнах знакам «в один миг соединяют», засыпают ряжи землей и ставят гарнизон. Противник не успевает отреагировать, как у него под носом уже стоит крепость.

Правда, овладеть Ливонией и выйти к Балтийскому морю Грозному все-таки не позволили. Но причина состояла вовсе не в отсталости русских, а в том, что против них сплотилась вся Европа: Польша, Литва, Швеция, Ливонский орден, Пруссия, Венгрия, всемерную поддержку им оказали римский папа и германский император, Стефану Баторию хлынуло щедрое финансирование, позволяющее набирать массы наемников. Западная дипломатия подключила к союзу Турцию, Крымское ханство, и целью сформировавшейся коалиции провозглашалась отнюдь не оборона, а наступление, уничтожение России. Но ведь не получилось! После нескольких побед полчища неприятеля завязли под Псковом и понесли такие потери, что от глобальных планов пришлось отказаться. Потеснить Русь, отобрать у нее хоть клочок ее исконной, довоенной земли Баторий не сумел.

А в дальнейшем русское военное искусство и техника продолжали развиваться. Оборонительные сооружения, созданные Федором Конем – Смоленская крепость, Белый Город в Москве, считались чудом фортификации. Павел Алеппский сообщает о стене Белого Города, что она была «изумительной постройки, ибо от земли до середины высоты она сделана откосом, а с повышением до верху имеется выступ, и потому на нее не действуют пушки». Бойницы были наклонные, позволяя простреливать «мертвое пространство» у стен. «Таких бойниц мы не видели ни в Антиохии, ни в Константинополе, ни в Алеппо». Ворота прикрывали башни, и проходы через них были не прямыми, а «с изгибами и поворотами и железными решетками». Вышибить их пушками или тараном было невозможно, а желающий прорваться через ворота попадал в «изгибах и поворотах» под огонь защитников. Смоленская крепость имела подземные камеры-«послухи» с особой акустикой. Дежуривший в них человек мог обнаружить, откуда осаждающие роют минный подкоп.

«Царь-пушка», отлитая Андреем Чоховым в 1605 г., существовала не в единственном числе. Подобных гигантов было четыре – на каждой стороне Красной площади стояло по два орудия. Правда, ими никогда не пользовались – заряжать долго и трудно, ядра надо поднимать с помощью специальных приспособлений.

Скорее, они играли роль психологического оружия. Приедут, допустим, послы крымского хана, полюбуются – и призадумаются, стоит ли на Москву лезть? Но изготавливались и действующие огромные орудия. Осадная пищаль «Единорог» весила 450 пудов (более 7 т), а ее ядро – 1 пуд 30 гривенок. Пудовыми ядрами стреляли и пушки «Пасынок», «Волк» (каждая по 350 пудов), чуть поменьше были «Кречет», «Ахиллес», «Грановитая», «Павлин», «Василиск», «Вепрь» и др.

Иностранцы, побывавшие в России, удивлялись «огромному количеству артиллерии». Описывали орудия, «в которых может сесть человек» или «стреляющие сотней пуль с гусиное яйцо». Единственный раз поляки и шведы смогли одержать верх над Россией, оторвать от нее обширные области – но не в честной схватке, а с помощью политической диверсии, заброски Лжедмитриев и разжигания Смуты. Но даже в полной разрухе добить и поработить нашу страну у оккупантов оказалась кишка тонка. Кстати, когда поляки обманом захватили Кремль, то именно русская многочисленная артиллерия, попавшая к ним в руки, позволила так долго выдерживать осаду и отражать штурмы.

Последствия лихолетья преодолевались под руководством царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета. При этом Пушечный двор был не только восстановлен, но и модернизирован. Олеарий характеризует его, как «литейный завод за Поганкиным бродом, где льют много пушек и колоколов». Тут было возведено 2 каменных цеха вместо прежних деревянных, построена «кузнечная мельница», чтобы «железо ковать водою». При заводе имелся свой полигон для испытания орудий. Были построены две «пороховых мельницы» (фабрики).

В то время в европейских армиях начались важные реформы. Голландский полководец Мориц Оранский, сражаясь с испанцами, облегчил доспехи конницы, вооружил ее пистолетами. А пехоту разделил на мушкетеров и пикинеров. Одни ведут огонь, другие прикрывают их длинными пиками от атак кавалерии. Развил и углубил эти реформы шведский король Густав II Адольф. Учредил постоянные полки, внедрил облегченные мушкеты, придал пехоте легкие пушки. Шведская армия стала лучшей в Европе, в Тридцатилетней войне разгуливала по разным государствам, крушила всех противников.

Что ж, русские никогда не считали зазорным перенимать полезное. И от Европы они вовсе не были оторваны. Полки «нового» или «иноземного» строя начал формировать вовсе не Петр I, а его дед Михаил и прадед Филарет. Указ об учреждении первых двух полков был издан в апреле 1627 г. За образец бралась шведская армия, нанимались иностранные командиры. Каждый полк состоял из 8 рот по 200 солдат, из них 120 мушкетеров и 80 пикинеров. С 1632 г. создаются и рейтарские полки – из 2 тыс. всадников, защищенных кирасами, вооруженных карабином, 2 пистолетами и шпагой. Потом появились драгуны, легкая конница с карабинами.

Правда, Россия еще недостаточно окрепла после Смуты. Войну с Польшей в 1632–1634 г. она выиграла, но с очень небольшим результатом. Удалось отобрать лишь один город, Серпейск с уездом. Но военные силы продолжали совершенствоваться. А новинки военной науки в Москве отслеживали очень четко. Так, еще в 1606 г. подьячие М. Юрьев и И. Фомин перевели с немецкого «Военную книгу» Л. Фронспергера. В 1621 г. подьячим О. Михайловым был составлен «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», обобщивший передовой опыт европейских государств, ценные сведения по фортификации, баллистике, артиллерии.

В 1647 г. в Москве была издана огромным для того времени тиражом в 1200 экз. книга «Учение и хитрость ратного строя пехотных людей» – полный перевод учебника И. Вольгаузена «Военное искусство пехоты». В 1650 г. перевели с голландского уставы по обучению рейтарскому строю. Царь Алексей Михайлович учредил первую офицерскую школу для подготовки командных кадров. Шведский резидент в Москве де Родес докладывал в Стокгольм о двух учебных полках по тысяче человек, «большей частью все из благородных дворян», которых полковник Бухгофен готовил к командной службе – «он их теперь так сильно обучил, что среди них мало найдется таких, которые не были бы в состоянии заменить полковника».

Эти шаги совпали с периодом бурного экономического подъема, по всей России множились крупные мануфактурные предприятия, в том числе металлургические заводы. К 1646 г. наша страна даже поставляла артиллерийские орудия на экспорт, в Европу! «За море повольною ценою» продавалось до 800 пушек в год! Было освоено и производство облегченных мушкетов, заряжавшихся бумажным патроном, по образцу шведских. Кстати, можно упомянуть для сравнения, что во Франции в эти же годы не было не то что заводов, а даже оружейных мастерских. Все, от дворянских шпаг до пушек, закупали в Бельгии, Голландии, Германии. Или в России – через голландцев.

Когда против польского гнета и католических притеснений восстала Украина, и Богдан Хмельницкий обратился о помощи, о переходе в подданство царя, Россия была уже готова к решающей схватке. Пушкарский приказ доносил государю: «Литых пушек сделать мочно сколько надобно», пушки на лафетах придавались теперь всем полкам. А Ствольный приказ в феврале 1654 г. докладывал, что в войска отпущено 31464 мушкета, 5317 карабинов, 4279 пар пистолетов, и в приказе еще осталось 10 тыс. мушкетов и 13 тыс. стволов к ним. Все это – отечественного производства!

Только в учебниках истории глава о воссоединении Украины с Россией почему-то завершается Переяславской радой в 1654 г. На самом деле война только-только начиналась и продлилась еще 27 лет, и опять с целой коалицией вражеских держав. Передовая русская техника сыграла в сражениях немалую роль. И любопытно отметить, что столичный Пушечный двор являлся не только производственным предприятием, а играл роль первого КБ нашей «оборонки». В 1659 г. Москву посетили послы союзной Дании. Через своего соотечественника, полковника русской службы Баумана, они попали на Пушечный двор, описали некоторые разработки, которые там велись. В частности, модель гигантской мортиры, вес которой должен был достигать 8750 пудов (140 т), вес гранаты – 14050 фунтов (5,6 т), для заряда требовалось 2000 фунтов пороха (800 кг), а для воспламенения гранаты и заряда – 200 фунтов (80 кг). Причем порох в камеру засыпался с казенной части, которая закрывалась на винтах. В общем, для осады городов главное – как-то доставить такое чудовище на место. А там одну бомбу кинул – и хватит.

Вряд ли супер-мортира была изготовлена в реальности, описывается лишь модель, которая «доходила до подбородка». Упоминают датчане и чертежи других новейших конструкций. Но указали и на образцы, запущенные в серийное производство – это легкие полевые пушки на лафетах, их везла 1 лошадь, а расчет состоял из 2 человек. И заряжались они «сзади», с казенной части! На западе таких еще не было. На вооружении русской армии в это время появились «винтовальные» (нарезные) и «органные» (многоствольные) орудия. Для степной войны на московских мануфактурах штатно изготовлялись «гуляй-города» – разборные укрепления на телегах. С 1667 г. начался серийный выпуск ручных гранат, в Москве был построен Гранатный двор. Только за 5 лет их изготовили 25 тыс. Были гранаты в металлических рубашках, были «скляночные» – в стеклянных, их носили на поясе в специальных сумках. Иностранцы отмечали их отличное качество.



Поделиться книгой:

На главную
Назад