Помоги проекту - поделись книгой:
– Мы уже давно живем продажей, вернее, обменом драгоценностей, дорогой золотой утвари на еду, на самое необходимое, – ответил ему король и, подумав, продолжил:
– Вот посмотри, видишь? – и он показал, что на троне, украшенном сверкающими драгоценными камнями, узор. Этот узор был сложен из изумрудов и гранатов, рубинов. Но узор был кое-где нарушен. Камней явно не хватало. И было заметно, что камни очень грубо выковыривали.
– Вот так, наковыряешь алмазов, рубинов или изумрудов, и посылаешь на базар соседнего королевства повара и казначея купить еды, мыло и прочее. На время хватало. Вот только это берегу в целости и полной сохранности, – и с этими словами он с гордостью поправил сверкающую прекрасную корону и достал из широкого и глубокого кармана потертого халата скипетр, на секунду осветивший своим сверканием и трон, и короля.
– Да! Я обратил внимание, что все-то у вас во дворце роскошно, но… как-то потёрто, – поделился своими впечатлениями волынщик.
– Это верно: «роскошно, но – потерто!» – рассмеялся король и спросил:
– А, кстати, тебе удалось выспаться и отдохнуть? Починил ли ты свою волынку?
– Выспаться, признаться, не удалось. Все время меня будил скрип колес, который раздавался то с одной, то с другой стороны. Просыпаясь, я чувствовал, что весь этот бесконечный дворец наполнен был этим скрипом. Но постепенно этот скрип стихал. И вскоре совсем смолк, – сказал волынщик.
– Это был скрип колёс. Мои придворные разъезжаются, видя, сколь сильное разрушение дворца произвела твоя волынка. Они понимают, что восстановить нет средств, и поэтому они разъезжаются, стараясь успеть уехать ночью. Не прощаясь. А я вот тут сижу с мышонком. Сижу, не выхожу, чтобы им не мешать. Пусть уезжают и ищут, где им будет лучше. Думаю, что к утру во дворце останутся только трое: мы с вами и мышонок! А как волынка твоя? – спросил король.
– Я починил её. Она теперь не та безумная, все разрушающая на своем пути, а просто прежняя, моя добрая и надежная спутница и кормилица волынка. Она звучит как прежде!
– Я рад, что твоя волынка утратила свои разрушительные способности. Очень рад. Потому что, когда я отправил тебя отоспаться после всего, что произошло, и повелел поскорее восстановить волынку, у меня в голове была только одна грешная мысль: вооружившись её разрушительной силой, пойти с твоей волынкой войной на соседние королевства. Отвоевывать их плодородные земли. Обогатиться грабежом, как это делали мои предки в случае безденежья и недостаточности средств на дальнейшее строительство этого дворца. Словом, я собирался, как говорится, идти по стопам своих предков. И стало мне вдруг так скучно от этих зряшных мыслей. И к тому же я поймал себя на мысли, что я рад тому, что этот дождь, льющий сквозь кровлю, своими струями разогнавший прочь из дворца жалких и трусливых, годных лишь на интриги придворных. А теперь смотрите: после ночного дождя в проломе дворцовых сводов появилось солнце. И я вижу, как оно прекрасно – это великолепное зрелище восхода. Недоступное в прежних стенах дворца! Я почувствую себя счастливым и… свободным. Впервые в жизни! В жизни, в которой я был постоянно должен, должен. Вечно должен блюсти, охранять, соблюдать, пресекать. Король такого дворца становится в конце концов рабом, самым несвободным человеком в этом дворце.
Когда дворец стал рушиться, я думал, что это величайшее горе для меня. А теперь, любуясь забавными выкрутасами этого мышонка, я впервые за многие годы счастлив, потому что я давно так не смеялся. Посмотри, волынщик, как уморительно танцует мышонок! – от души веселился король, сняв с головы корону и постукивая по ней в такт танца мышонка массивным золотым, щедро украшенным драгоценными камнями скипетром.
– О! Отлично! – изумился волынщик и тоже заиграл веселую песенку, под которую и сам не заметишь, как запляшешь!
И в этом опустевшем дворце, освещаемом яркими лучами солнца, проникающими сквозь кровлю, стало весело. Весело и хорошо! Волынщик играл с удовольствием, радуясь, что удалось восстановить свою любимицу-волынку. И к тому же был приятно удивлен тому, как славно, как в бубен, бил король. Как заправский музыкант! А мышонок – да он просто создан для выступлений и увеселения на праздниках! И, конечно, то, что король весел и доброжелателен. И доволен тем, что его дворец разрушен, а значит, волынщик избежал наказания за пусть невольное, но произошедшее разрушение дворца, нарушившее ход жизни целого королевства. Он так боялся быть казненным, закованным в кандалы – словом, он был готов ко всему худшему. И, обрадованный и счастливый оттого, что надвигавшаяся было опасность, улетучилась, растаяла как страшный сон, волынщик, осмелев, сказал королю:
– Король! Если тебя так радуют солнце и дождь и ты, похоже, совсем не дорожишь своей королевской властью, да и сам дворец – не более чем обуза для тебя, могу предложить тебе бродить вместе со мной. Играть на свадьбах, крестинах, всевозможных праздниках, конечно, захватив вместе с собою мышонка. Вот уж настоящий плясун-весельчак. Мы могли бы славно зарабатывать своими выступлениями! Веселиться и всюду быть желанными гостями! Да и одет ты как раз для праздника, а горностаевая мантия, золотые цепи, сверкающие перстни, а сама королевская корона вместо бубна! Да мы будем сказочно богаты! – восторженно размечтался вслух волынщик.
Король глубоко задумался. И вдруг резко поднялся со своего сверкающего трона. Он обошёл его и остановился позади него, что-то пристально рассматривая там.
– Эй! Волынщик! – сказал ему король. – В левом подлокотнике трона, изображающем сидящего и рычащего льва, нужно нажать на его нос, сделанный в виде большой черной жемчужины.
Волынщик нажал. Что-то заскрипело, зажужжало, но… все осталось на своих местах.
– Попробуем еще раз! Я вспомнил, что в правом подлокотнике в виде грифона нужно нажать еще и на красный рубин в левом глазу грифона, но одновременно следует, как в прошлый раз, нажать на черный нос льва в левом подлокотнике! – выкрикнул пытающийся что-то сделать за троном, король. Во всяком случае, чем-то он там гремел и скрипел.
Волынщик сделал всё, как сказал король. И действительно, что-то заскрипело еще сильнее и громче. Но всё осталось на своих местах.
– А чего, собственно, мы добиваемся? – спросил волынщик – Решили идти, так в путь скорее!
– Здесь, внутри трона, вмонтировано устройство. Его создал мой дед. Он славный был король и умелец – самоучка замечательный. Эта штуковина превращала обычный трон в летающий. Тогда, в детстве, он сажал меня вместе с собой, и мы летали над залами дворца. Это было несколько раз, когда он ссорился с королевой, моей бабушкой. Тогда он хотел улететь куда подальше из королевства-дворца.
Но, конечно, собранные королевой бабушкой врачи и придворные запретили ему летать. А за это время механизм, видимо, проржавел, так что в путь мы отправимся… пешком! – нисколько не огорченный сказал король, запахивал мантию.
– Впрочем! – вспомнил он – Пожалуй, стоит запастись в дорогу кое-чем! Тем более что я, честно говоря, давненько далеко пешком никуда не ходил! – и с этими словами он стал проворно отковыривать изумруды, гранаты и другие волшебные камни, которые украшали этот прекрасный королевский трон. Выковыривая центральный, самый крупный сапфир, король всё же задел что-то в таинственном механизме трона. Раздался оглушительный хлопок. Короля и Волынщика отбросило назад. Хорошо, что мышонок к этому моменту был надежно защищен – он сидел в котомке волынщика, готовый к путешествиям и впечатлениям. Все трое в ужасе замерли на месте. И только приподнимали голову, любопытствуя в недоумении, что же произошло.
А происходило нечто немыслимое. Королевский трон стал прыгать на месте, издавая страшный скрип и треск. Целый сноп искр вспыхивал и вырывался то из сиденья, то из точеных фигурных подлокотников.
Потом повалила сначала гарь, затем дым с едким запахом. Этот дым пренеприятно разъедал глаза так, что смотреть на этот ополоумевший трон стало совершенно невозможно.
Но вдруг все стихло. Только такой тихий шелестящий звук, напоминающий шелест веера, исходил оттуда, где стоял обитый пурпурным бархатом трон.
Все трое открыли глаза и… О! Какое чудо они увидели!
Прямо на глазах из подлокотников трона вырастали и расправлялись большие крылья, похожие на крылья бабочки. Они были сделаны из шелка, кружев, сверкающих тканей. Вместо узоров – королевские вензеля были старательно расшиты на этих рукодельных крыльях. Их легкая, подвластная каждому движению сквознячка конструкция была явно рассчитана на то, чтобы в неё продевали руки, что давало бы возможность взмахивать ими как крыльями.
Пока они любовались этими крыльями, подобными крыльям бабочки, сбоку, спереди и сзади сиденья выросли также сделанные крылья, похожие на крылья стрекозы. А сам трон стоял не только на гнутых золоченых в виде львиных лап ножках, но и на колесах. А из двух задних лап, то есть ножек трона, медленно вырастал потрясающий павлиний хвост.
Все трое замерли, рассматривая эту причуду дедушки-короля.
– Волынщик! Мышонок! Приглашаю в полет!!! – радостно выкрикнул король. Они забрались на готовый к полёту трон. Король продел руки в крылья бабочки, словно это были огромные причудливые перчатки-крылья. А волынщик просунул ноги таким образом, что ему оказалось очень удобно ими управлять широким павлиньим хвостом. Мышонку, правда, работы не нашлось.
– Внимание! Приготовились! – приказал король своим друзьям.
– Мы готовы! – воскликнул волынщик.
– Ура! Вперед! – одновременно с ним пискнул мышонок.
Король что-то где-то дернул, где-то нажал. И стрекозиные крылья трона, словно лопасти мельницы, завертелись. И трон, с сидящей на нём весёлой компанией, стал медленно подниматься. Он воспарил над тронным залом. Немного полетал по опустевшему и разграбленному дворцу.
– Да, и поэтому я сидел в тронном зале, стараясь не мешать им. Раз уж кончилась жизнь в этом дворце, и я, король, ничего не могу дать своим придворным, пусть возьмут то, что им по силам взять, что смогут унести. Да и какой король я им, если даже кровлю над головой теперь уж не мог им предложить? – усмехнулся король.
Облетев опустевший дворец, бросив прощальный взгляд вниз, король сказал:
– И моим предкам, да и мне самому раньше казалось, что главное владеть богатством, дворцами, всевозможными ценностями в этом мире, но нам принадлежит только то, что мы помним и любим, что умещается в наших сердцах. И я запомню этот дворец прежним – мощным и прекрасным, таким он будет жить в моем сердце. Такой огромный, а легко уместится в сердце старого короля. Он будет всегда со мной. Я и мои предки содержали когда-то целую армию, чтобы защищать этот дворец величиною в королевство. А тот прекрасный дворец, что живет в моем сердце, не отнять у меня никому: ни злому разбойнику, ни всем армиям мира, вместе взятым!
– Как хорошо, что ты это понял, король! Все пережитые мною праздники, все подаренные мне улыбки – всегда со мной и греют мою душу! – обрадовался волынщик, глубоко вдыхая свежий воздух, потому что они как раз вылетали из этого дворца-горы. Они парили над зияющим отверстием в куполе этого дворца. И вот, бросив прощальный взгляд, король, что-то где-то резко дёрнул – и хвостатый и крылатый трон с седоками взлетел высоко в небо. Они улетали все дальше и дальше. Они улетели, а сказка осталась. Но осталась не только сказка, но и песенка, которую распевают в наших местах с незапамятных времен, рассказывая всякие небылицы о летающем троне, на котором перелетали от города в город, из одного королевства в другое удивительные весельчаки – бродячие музыканты с ручным пляшущим мышонком.
Вор
Дождливой и ненастной ночью в дом уединённо живущего учёного проник вор. Когда-то этот вор решил, что нож и угроза самый простой и легкий путь к тому, в чём нуждается каждый: хлеб, деньги, ночлег, одежда. И с тех пор, став заложником своей ошибки, он жил жизнью вора и бродяги. И оказалась эта жизнь и горестной, и трудной. Однажды пришлось вору бежать из города, спасая свою жизнь от разгневанных его воровством горожан. Струи дождя хлестали его, как немилосердные плети, но он всё бежал и бежал, спасаясь от наказания.
Спотыкался, падал, поднимался и опять бежал, пока не увидел маленький дом, стоящий на самой окраине города.
Это и был дом ученого. Вор заглянул в незапертую дверь и увидел, что хозяин дома стоит у окна. За его спиной на длинном дубовом столе что-то кипело в тонких стеклянных сосудах, подогреваемых горелкой. Что-то плавилось, меняя цвет. Резкие запахи сменяли друг друга, как набегающие волны, выбрасываемые время от времени из раскаленных реторт. Небрежно разбросанные на столе несколько золотых монет тотчас же привлекли внимание вора. А одна почти уже совсем расплавленная монета плавала в растворе, шипела, как живая, в реторте с кислотой.
– Закройте, пожалуйста, дверь. Дует! – не оборачиваясь к незваному гостю произнес учёный. Но разбойник глаз не мог отвести от монет. Он уже сгребал монеты со стола и хотел бежать, но услышал, что хозяина дома произнёс:
– Господи! Да неужто вы не чувствуете сквозняка?! Закройте, пожалуйста, дверь! Я не могу оторваться от работы. Наконец-то я нашёл главную драгоценность своей жизни.
– Драгоценность?!! – завизжал разбойник от радости.
– Где?! Где драгоценность?!! Я тоже хочу видеть драгоценность.
– Вам действительно интересно? Как это трогательно, что и вас это интересует. Пожалуйста, подойдите поближе и посмотрите сюда! – сказал добродушный ученый, умиленный горячей заинтересованностью незнакомца, неожиданно появившегося в его доме. И он подозвал незнакомца посмотреть в телескоп, находящийся здесь же, в его лаборатории.
Разбойник взглянул в телескоп и увидел звёздное небо. Оно было прекрасно в сверкании звёзд. И в первое мгновение душу его охватил давно забытый восторг детства. Но всё плохое и тяжелое в его жизни быстро вернуло его на грешную землю, и он смог только вымолвить:
– Так где же ваша драгоценность?!!
– Вот та звезда! Сначала я вычислил её, а теперь нашёл там, на небе. Какая удача, что я нашёл её! Землетрясения, засухи, разрушительные ураганы… Теперь многие беды можно предсказывать, эта удивительная звезда, как спасительный маяк на берегу во время шторма в бушующем море, указывает путь к спасению. О, как обогатилось человечество новыми знаниями! О! Как я счастлив! – прослезился от радости ученый. И, зябко потирая руки, растерянно заметил:
– Но… разве вы не чувствуете? Сквозняк…
– Сквозняк?! – злобно прохрипел разбойник. – Сквозняк он чувствует! Ха! Ха! А больше ты ничего не заметил, старый дуралей? – вскричал озлобленный разбойник, взбешенный тем, что счел себя обманутым. Ведь он рассчитывал поживиться не только оставшимися на столе золотыми монетами, но и некой драгоценностью, о которой поведал ученый.
В это мгновение золотая монета, что плавилась в реторте, расплавилась окончательно. Увидев это, разбойник взвыл от досады. Он схватил реторту с огня и, обжигая пальцы кислотой, швырнул её об пол.
– О-о-о! Что вы натворили? Это же снадобье!!! Бесценное лекарство! Это спасение для многих людей. Я столько лет работал над его созданием! – в отчаянии воскликнул ученый.
– Это золото! Это монеты! Это деньги и только деньги, глупец! – ответил ему разбойник, продолжая крушить в лаборатории учёного всё, что подворачивалось ему под руку.
Ученый попытался ему помешать громить лабораторию. Но вдруг схватился за сердце, потом застонал и стал падать. Падать…
И уже через мгновение старый ученый упал замертво. А разбойник, переворачивающий лабораторию в поисках наживы, даже не заметил этого. Так ему хотелось найти еще золото, как можно больше золота! Вдруг дверь дома распахнулась, и в дом вошли люди. Изнуренные и болезнями, и долгой дорогой, с головы до пят, как одним общим серым плащом, покрытые дорожной пылью. Они вошли и, увидев, что ученый мертв, они заплакали от горя. Они схватили разбойника и требовали, чтобы он сказал им: не поведал ли перед смертью ученый о том, где то чудесное лекарство, которое он должен был приготовить к их приходу? Лекарство, составленное из редких драгоценных минералов и чистого золота в соединении с травяным настоем. Чудодейственным становилось в тот момент, когда на небе восходят только одному этому ученому известные звезды, только в час, ведомый одному ему.
Но разбитые реторты, разбросанные по дому травы, инструменты ученого всё объяснили людям лучше всяких слов. Они горько оплакали учёного, прощаясь с ним навсегда. А разбойнику самый старший из них сказал:
– Самое страшное наказание для тебя – это оставить тебе жизнь. Потому что теперь ты заражен. Ты заразился, едва прикоснулся к монетам, оставленными нами же этому ученому. Это мы принесли их ему для составления спасительного для нас снадобья!
Люди, боясь заразиться, не берут от нас даже золото. А он не боялся. Лекарство, составленное им, было чудодейственно. Оно спасало нас. Поэтому он ничего не боялся. Теперь ты погибнешь вместе с нами в страшных мучениях!
И впервые вор понял, но, к сожалению, поздно, что всю свою воровскую жизнь он крал, а теперь окончательно украл – свою собственную жизнь.
Как, впрочем, и любой вор. Что бы ни украл у другого, у себя он украл больше: свою жизнь и душу.
Поэт, или судьба-злодейка
Молодой, совершенно никому не известный поэт подрабатывал на мельнице. Погруженный в причудливый мир своих грез и фантазий, он не замечал робких взглядов дочери мельника. Постиранную и заштопанную её трудолюбивыми ручками одежду он принимал с искренней благодарностью и ценил как простое и доброе человеческое участие.
Но и сам Поэт тоже страдал и томился от неразделенной влюбленности в прекрасную принцессу, дочь самого короля.
Прекрасная и недоступная принцесса жила в королевском замке. И все ночи Поэта – звездные и безлунные, дождливые и безмолвные, были отданы поэзии, воспевающей её красоту. По ночам он засыпал над стихами, посвящёнными ей одной, просыпался и снова писал.
Узнал Поэт, что вскоре должна состояться коронация принцессы. Ему так хотелось поздравить её и выразить своё восхищение, что он ночь напролёт думал, как осуществить задуманное. Ведь он прекрасно понимал, что помощник мельника, неизвестный поэт, не может быть представлен ко двору. Но влюбленный Поэт всё же придумал один единственный способ, как оказаться на придворном торжестве, чтобы познакомиться с принцессой. Он склеил листы бумаги, сплошь исписанные его же стихами в честь её восхождения на престол. Потом обклеил ими причудливо сплетённые между собой ветви. И получились крылья для полёта. Потом сбегал в лес и набрал там большую корзину полевых цветов. Обвязался канатом, закрепив себя между крыльями так, чтобы они оставались легко управляемыми. Прикрепив котомку со стихами, взял в руки корзину, полную цветов, и…
Рано утром с попутным ветерком Поэт полетел поздравлять принцессу. На прощанье помахать ему вслед выбежала дочь мельника. По её милому лицу, среди ярких веснушек, катились слезы. И она всё махала, махала ему вслед своими натруженными красными ручками, прощаясь с ним. А Поэт, изо всех сил размахивая своими самодельными крыльями, поднимался всё выше и выше.
И поэтому дочь мельника, там, внизу на земле, становилась всё дальше и дальше, казалась маленькой куколкой, пока вовсе не затерялась и стала едва различима среди цветущих лугов.
Поэт догадывался о её чувствах и ценил её сердечность, но уж слишком она была непохожа на принцессу. Трудно было отнести к ней те возвышенные метафоры, которыми дышала его поэзия.
С попутным ветром он летел высоко, и вскоре показались башни королевского дворца, откуда раздавалась торжественная музыка. Поэт стал сильнее дергать за канат. Крылья захлопали чаще, и он полетел еще быстрее, обгоняя стаи пролетающих мимо птиц. И тут он увидел, что летит над дворцовой площадью. Его крылья-стихи, распахнутые над процессией коронации, лучшее поздравление, как ему представлялось. Из корзины он брал душистые цветы и бросал вниз, а из котомки, висящей у него на шее, щедрой рукой осыпал стихами процессию, впереди которой шествовала принцесса. Пятьдесят пажей чинно несли за нею длинный шлейф, на котором был вышит золотыми нитями и драгоценными камнями её древний герб. Казалось бы, и дальше всё должно было бы продолжаться точно, как в его мечтах Принцесса должна была поднять голову и, прочитав его стихи, посвященные ей, восхититься и…
И принцесса подняла голову. Но лишь ужаснулась и испугалась, не желая даже строчки прочесть, не то что целые поэмы, посвященные её коронации. Дико завопила и заметалась по площади. И её, и придворную свиту испугало появление летучего самозванца, бросающего бог весть что на их головы, нарушая прекрасный дворцовый этикет коронации. Подоспевшая стража натянула луки. И стая проворных стрел устремилась в сторону Поэта, а с их точки зрения – смутьяна. Хорошо, что огромная корзина, полная цветов, и котомка, плотно набитая стихами, спасли его, приняв на себя удары стрел. Поэт стал отчаянно дергать канаты. Слезы обиды и досады застилали его глаза. Горько сетуя на судьбу-злодейку, не разбирая направления, он летел и летел, спасаясь бегством. Его уносило всё дальше и дальше от тех мест. И в разлуке с мечтою он не заметил, как долго был в полете. Но вдруг увидел, что летит над чужими, незнакомыми ему местами. Как бескрайнее песчаное море, под ним простиралась пустыня. Поэт присмотрелся и увидел, что через пески идёт женщина, за подол которой цеплялось несколько дочерна загорелых ребятишек. Следом за ними брёл верблюд. Поэт стал спускаться.
– Наконец-то я смогу узнать, куда меня занесло! – обрадовался он, начиная снижаться.
Увидев летящего человека с крыльями, скрипящими на ветру, женщина, прижимая к себе детишек, в ужасе закричала и замахала на него руками. В довершение всего верблюд от страха шарахался и плевался в его сторону.
Но Поэт всё же приземлился. Отвязав крылья, подбежал к ним, дружелюбно протянув им корзину. Конечно, те цветы, что ещё оставались в ней, увяли, но всё же они очень обрадовали верблюда и его хозяйку. Еще бы! Лучшего корма уставшему верблюду здесь, в пустыне, не найти. Даже увядшие цветы любви, – это не сухие колючки!
Сгустившаяся ночная тьма принесла прохладу. Вместе с детишками разобрал Поэт свои стихо-крылья и разжег из них хороший костер. Пощелкивая искорками, взлетая к звездам, горели и его стихи, и сухие ветви, из которых были сделаны крылья, и вонзившиеся в них стрелы. Погрустив ещё немного и помянув недобрым словом Судьбу-злодейку, он спросил женщину о том, где же он оказался. Она закурила трубку. И то жестами, то рисуя на песке, сумела объяснить, что она вдова и вот уже седьмой день идет с детишками на праздник совершеннолетия дочери султана, который начнется утром. Как только рассвело, она разбудила спящих в шатре детишек. Поэт помог ей сложить шатер и погрузить его на верблюда, усадив туда же её детей. Так они и двинулись в путь.
Приближаясь к дворцу, они услышали праздничную восточную музыку. Там, на дворцовой площади, праздник звучал, гремел, пестрел. Звенел и смехом, и песнями. Благоухал манящими ароматами угощений, цветов и фруктов. Четверо слуг только что вынесли в украшенном цветами паланкине дочь султана. Народ ликовал, приветствуя Прекраснейшую из Прекрасных. Одно печалило Поэта. Увидеть красоту дочери султана, сидящей в зашторенном паланкине, да еще и сокрытой под расшитой узорами чадрой, было совершенно невозможно. Разочарованный и опечаленный, стоял он у стены. Но вдруг в тот самый момент, когда сверкающий на солнце расшитый золотом и драгоценностями паланкин с дочерью султана оказался рядом с Поэтом, налетел бог весть откуда сильный ветер. Этот ветер взметал чёрные клубы пыли и вскоре превратился в смерч. Слуги в ужасе разбежались, непочтительно бросив паланкин прямо на землю. Праздник превратился в панику. Все вокруг метались в поисках укрытия. Небо почернело. Крупный град так и сыпался с неба. В этом нежданном кошмаре и посчастливилось Поэту увидеть дочь султана. Она легкой газелью выпрыгнула из брошенного слугами паланкина, занавески которого ураганом разметало в разные стороны. Находиться на площади стало опасно. Дождь и град хлестали с невиданной силой. Мощные порывы ветра поднимали в воздух людей. Поэт размотал канат, что остался от прошлого полета, обмотал им и дочь султана, и женщину с её детишками, и привязал их между витых колонн дворца султана. Места хватило и для верблюда. Потом он укрыл всех шатром. А ураган побушевал еще какое-то время и угомонился так же внезапно, как и налетел. Люди вокруг приходили в себя, подсчитывая удары и ушибы. От праздника, который только что царил здесь, не осталось и следа. Кругом лишь стоны и разорение.
Убедившись, что опасность миновала, Поэт развязал канат и сдернул шатер.
Дочь султана была чуть жива от пережитого. Поэт, сраженный её красотой, едва успел полюбоваться ею, как подбежали слуги и усадили её в другой, сухой и тоже невероятно украшенный паланкин. И унесли её во дворец.
А Поэт смотрел ей вслед, и в его душе уже слагались строки новых стихов, полных восхищения её красотой. Его окликала спутница. Кричали и тормошили Поэта пятеро её кучерявых ребятишек, но он, улетевший далеко в своих грезах, ничего не слышал.
Но… Казалось, сама Удача обратила к ним ко всем свое полное милости лицо.
Сам султан пригласил его и его спутницу вместе с детьми во дворец, чтобы отблагодарить спасителя его дочери. Во дворце их ждал торжественный прием. Его спутницу взяли в прислуги во дворец. Даже её верблюда было решено держать в султанской конюшне. А он, Поэт, был произведен в придворные поэты.
Поэт был очень рад, что всем нашлось место. И что эта добрая женщина, и её детишки, и даже верблюд отлично устроены в этой нелегкой жизни.
Но по традициям восточного дворца дочь султана вела уединенный образ жизни на женской половине дворца.
Поэт метался. Как!!! Как открыть свое сердце прекраснейшей из прекрасных, как подарить ей ту поэзию, что озарена её красотой? Столько поэм и гимнов, воспевающих её красоту, бушевало в его сердце с того дня, как он увидел её. И, как всегда в печали, он сетовал на Судьбу-злодейку.
И вот что пришло ему в голову. Как-то раз, перебирая свои рукописи, он придумал, почти изобрел, удивительный, не то летательный, не то стреляющий аппарат. Из ставшего ненужным шатра своей приятельницы он сделал воздушный шар. Прикрепил к нему корзину. В корзине воздушного шара установил устройство для метания особо крупных ядер. А вместо ядра кувшин, который он наполнил множеством стихов, пропитанных восточными ароматами, смешанных с лепестками роз.
На рассвете Поэт поднялся на воздушном шаре над балконом той, что наполнила собой, сама того не ведая, мир его поэзии. Потом он выстрелил так ловко, что вылетевший кувшин разбился о стену так, что весь балкон оказался усеян лепестками роз и его стихами.
Но… опять неудача! Вместо желаемого впечатления – только переполох. Вопли о покушении на жизнь дочери султана разрушили негу раннего утра.
Горько сетуя на Судьбу и искренно сожалея не только о невозможности объясниться с той, что невольно разбила его сердце, но и о том, что оказался лишенным возможности по-доброму попрощаться со своей приятельницей, о нежных чувствах которой он, конечно, догадывался. Но как далека была она от поэтического идеала. Он вспоминал и её огрубевшие от работы руки, и нелепую привычку курить трубку, внимательно слушая его, не понимая ни слова на его родном языке. И её обветренное от работы на палящем солнце доброе лицо. И пятерых смуглых, крикливых, но, конечно, славных малышей. Вот если бы она не курила. Если бы кожа её была бы белее, а нос покороче или что-то ещё недостающее, о чём он вскоре забыл. Потому что заснул, пока улетал всё дальше и дальше от дворца султана.
И так он всё летел и летел по воле то одного, то другого ветра, сетуя и сетуя на Судьбу. Очнулся он где-то далеко в Африке. И здесь Судьба приготовила для него новое испытание. Там, в Африке, Поэт влюбился в царевну, дочь вождя неизвестного африканского племени. Он слагал оды и гимны, воспевающие её красоту. Но на сей раз: ни бумаги, ни пера, ни чернил у Поэта не было. Чтобы прочесть ей свои стихи, в надежде очаровать прелестную царевну-дикарку, он приручил больше сотни попугаев. Долго он учил их громко произносить слова его стихов. Поэтому в один прекрасный, а вернее, злосчастный день Поэт собрал всех прирученных им попугаев. А чтобы они не разлетелись, привязал к их лапкам верёвочки, концы которых он крепко держал в своих руках. Более сотни попугаев загалдели разом, выкрикивая имя очаровавшей Поэта прелестницы. Поднялся такой галдеж, что различить в нём слова его поэм было невозможно.
Поделиться книгой: