— Не заявила же ты на нас мусорам? Не заложила? А сделай это — сейчас бы мы не лежали в твоей кровати и не трахались… Лежала бы ты, красотка, в земле сырой, а квартирку твою занял бы какой-нибудь лох! Деловик с толстой мошной. Перед смертью ты написала бы заверенную дарственную на нее… Вот какие дела теперь творятся в нашем Отечестве, Кристинка!..
Три бандита, ворвавшиеся месяц назад к ней, — среди них был и Хрущ — ничего не взяли в квартире, не били ее, не пытали, но зато очень популярно все объяснили: их интересует НПО «Аист», даже не так само НПО, как его генеральный директор Иванов, они его называли «дядей Ваней». Кристина должна будет передать ему письмо, причем положить прямо на письменный стол. К директору были вхожи почти все сотрудники «Аиста», поэтому поручение бандитов не показалось ей очень уж трудным. Но как говорится, дальше в лес — больше дров. Михаил Ломов, по прозвищу «Хрущ», каким-то образом обзавелся ключами и предпочитал заявляться без предупреждения, что еще больше травмировало молодую женщину. Правда, после смерти мужа она не завела постоянного мужчину, но ее коллега из цеха по производству мини-заводов инженер Саша Мордвин претендовал на это место. В мае этого года он навязался к ней в гости (была веская причина — день рождения) и остался на ночь. После это они два-три раза встречались. Мордвин был женат. Как только грянула эта беда, Кристине пришлось с ним порвать. Ей совсем не хотелось, чтобы интеллигентный и в общем-то нравившийся ей Саша повстречался у нее дома с бандитом… После того как она положила на стол Иванова конверт без адреса, Ломов потребовал, чтобы она скрупулезно описала весь рабочий день генерального директора: когда приходит и уходит, в каких цехах чаще всего бывает, время и место обеда, его привычки, увлечения…
Еще в тот день, когда бандиты ворвались к ней, а потом «мирно» ушли, Кристина долго мучилась сомнениями: позвонить в милицию или нет? Может, все рассказать Ивану Ивановичу? Или Саше Мордвину?.. Бандиты очень посоветовали ничего подобного не делать, если хочет остаться живой и невредимой. Хрущ красочно расписал, что может с ней произойти, если она ослушается… Смерть от ножа или от пули — это пустяк! Она может лишиться глаза, руки или ноги, симпатичное ее личико от соляной кислоты может превратиться в сырое мясо, ей могут забить бутылку шампанского в одно место… И все-таки она позвонила дежурному в районное отделение милиции и сказала, что завтра утром хотела бы встретиться с начальником…
Утром она встретилась с Михаилом Ломовым, который пожаловал перед самым ее уходом из дома. Тогда она еще не знала, что у него есть ключи от ее квартиры. Она многого тогда еще не знала… И была крайне удивлена, когда он по-хозяйски открыл дверь и вошел. Не успев даже высказать свое негодование, она вылетела из прихожей в узкий коридор и растянулась на линолеуме. Хрущ мощной рукой поставил ее на ноги и звонко отхлестал по щекам, стараясь не оставлять заметных следов.
— Мы же тебя предупредили, курва, что не надо звонить в милицию, — приговаривал он. — К начальничку разбежалась?
Он сгреб ее под мышку, унес в спальню и там, разодрав на ней узкую юбку, грубо изнасиловал, оставив синяки на груди и бедрах. Это было настолько дико и отвратительно, что она даже не плакала и не умоляла не трогать ее. Перед ней понемногу открывался совершенно иной, страшный мир… Кто из нас, читая детективные романы, может представить себе, что с ним произойдет когда-нибудь то, что претерпевают жертвы буйной фантазии автора?..
Хрущ снова, будто гвозди в доску, вбивал ей в голову:
— Еще одна ошибка с твоей стороны, и тебе кранты, красотка! Неужели ты подумала, что мы так глупо подставимся? У нас везде свои люди… Каждый твой шаг нам известен… Кстати, скажи своему черненькому хмырю в галстучке, чтобы он больше к тебе не приходил… — (Она поняла, что это про Сашу Мордвина.) Он ухмыльнулся. — Я его заменю… Будешь хорошо себя вести — вылезешь из этой ямы живой и невредимой, а скурвишься — пожалеешь, что и на свет родилась!..
Он совершенно правильно выразился, Миша Ломов! Ее бросили в глубокую зловонную яму, из которой уже и не чаяла живой выбраться. Как смогли бандиты узнать, что она звонила в милицию и собиралась встретиться с начальником? Неужели у них и там свой осведомитель? Она даже не запомнила фамилию дежурного…
И вот они сидят на кухне, косой луч августовского солнца заставил багровым огнем пылать окно напротив, там мелькает женская фигура. Живут люди, и им в голову не может прийти, что в квартире напротив их окон сидит на табуретке молодая женщина, а рядом махровый бандит, который чувствует себя в ее квартире, как у себя дома. И она не знает, уйдет ли он сегодня или останется на ночь? Будет тискать ее груди, бедра, грубо и больно, врываться в нее, скрипеть зубами и рычать, как дикий зверь. Еще хорошо, что он не требует от нее никакой отдачи: овладевает ею, быстро получает удовольствие и откатывается в сторону. Кто она для него? Вещь, игрушка! Прикажи ему главный бандит — и он не моргнув глазом задушит ее или зарежет. Неужели нет никакого выхода? Кристина вспомнила, что в «Аист» две недели назад пришел новый начальник охраны, фамилии его она не знала. Выше среднего роста, зеленоглазый, буйные русые волосы, строгий правильный профиль. Девушки говорили, что он везде уже побывал, со многими побеседовал. А вот с ней еще нет… Сегодня утром она видела его в приемной генерального — тот собирал в кабинете инженеров на короткое совещание. Начальник охраны небрежно сидел на широком подоконнике с журналом в руке и внимательно провожал взглядом всех входящих в кабинет. Умное, симпатичное лицо, правда, взгляд серо-зеленых миндалевидных глаз жестковат. Увидев ее, он чуть приметно улыбнулся, будто хотел что-то произнести, но промолчал. И пока она шла от обитой черным дерматином двери кабинета шефа, она чувствовала его пристальный взгляд. Взгляд мужчины. Кристина знала, что у нее хорошая фигура, красивая походка. Но все это сейчас принадлежало не ей, а грубому животному с волосатыми руками, ногами и широченной грудью — Михаилу Ломову. Даже от одной мысли, что он в любое время может, вот как сегодня, прийти к ней и швырнуть ее на постель, не хотелось жить…
— Ладно, теперь о деле, — взглянув на часы, озабоченно сказал Хрущ. Она поняла, что он скоро уйдет, и от этого чуть-чуть стало легче на душе. — Ты была права: этот мудак дядя Ваня не хочет платить… Мой босс недоволен, а я рад. Понимаешь, он бронзовой статуэткой проломил голову моему корешу, он жив, но ему грозит большой срок… Вся наша кодла склоняется, что Ваню надо замочить. По сути дела, он грохнул наших двоих, и третий все еще в гипсе… Такие вещи нельзя прощать фраерам. Дядя Ваня должен получить свое, чтобы другим деловикам было неповадно подымать хвост на нас. А «зелененькие» нам будет платить тот, кто займет его место…
Хрущ уже считал, что полностью подмял под себя — в буквальном и фигуральном смысле — молодую женщину, и не таился от нее…
— Я тебе дам одну штучку, ты положишь ее в кабинете дяди Вани… Конечно, чтобы он не заметил ее.
— Какую штучку? — вырвалось у нее.
— Слушай сюда, — повысил голос Михаил. Голубые глаза стали еще более жесткими и хищными. — К себе ты его никак не сможешь заманить? Он ведь у вас не бабник.
— Никак, — согласно кивнула Кристина, хотя внутри все дрожало от ужаса. Вот она, страшная правда: теперь ее заставляют участвовать в убийстве генерального директора…
— Даже на такую красотку с отдельной квартирой не клюнет? — насмешливо пялил на нее заблестевшие глазки Хрущ.
Кристина промолчала.
— Штучка небольшая, незаметная, весь вопрос — куда ее положить, — продолжал тот. А положить нужно так, чтобы… — Он поднялся с табуретки, вышел в прихожую и принес коробку. В ней лежала бутылка шампанского с горлышком в желтой фольге и завернутый в коричневую бумагу какой-то предмет размером с кулак — какая-то серая масса, напоминающая пластилин с вмонтированным внутри цифровым табло. — Поближе к письменному столу или креслу, где Ваня штаны просиживает… Усекла?
— Это что? — содрогнулась Кристина.
— То, что надо, — резко сказал он. — Твое дело положить завтра утром так, чтобы не было видно. В тумбочку, ящик письменного стола или, наконец, в мусорную корзину для бумаг. Можно прилепить лентой к креслу.
— Я не знаю… — промямлила Кристина, с ужасом глядя на страшный предмет. Она уже догадалась, что это такое: какая-то синтетическая взрывчатка с устройством, позволяющим взрывать ее на расстоянии. Она слышала про такие «адские штучки», но вот увидела впервые.
— Это последнее твое задание, — отводя глаза, пообещал Хрущ. — Больше я к тебе никогда не обращусь. Главное, держи язык за зубами. Расколешься — умрешь! Я не пугаю тебя, цыпка, таковы наши правила… Буду с тобой как на духу: наши хотели убрать тебя после… — он взглянул на пакет. — Но я отговорил… Наверное, потому что ты мне сильно нравишься, красотка! И потом, ты не так уж много и знаешь. Может, мы еще с тобой встретимся…
Она отрицательно покачала головой, отводя взгляд в сторону. Нет уж, встречаться с ним она никогда больше не будет!
— А ключи мне вернешь?
— Ради Бога! — усмехнулся он и, достав из кармана ключи на кольце, небрежно бросил на стол. — Насчет встретиться я имел в виду не дело, а…
— Ни «а», ни «б»! — твердо взглянула Кристина бандиту в глаза. — Я должна точно знать, что больше никогда никого из вас не увижу! Я хочу забыть про весь этот кошмар! Может, уйду с работы и уеду на край света… Как я буду жить с этим? — кивнула она на пакет. — Пусть вы меня заставили под страхом смерти, но… это же ужасно! Я буду чувствовать себя такой же убийцей, как и вы!
— Придержи язык, дурочка! — оборвал он. — Никто никогда ничего не узнает. Мы работаем чисто, иначе давно бы на моей могилке торчал крест.
— Ты — православный? — с презрением посмотрела на него Кристина. — Да святые апостолы и близко тебя не подпустят на том свете, даже к Чистилищу! Твое место, Миша, в огненном аду!
— Пусть в аду жарятся на сковородке те, кто нас сделал такими… какие мы сейчас есть! — Как ни странно, он не обиделся. — Не было бы этих реформ, перемен, гайдаров-чубайсов, я бы дубасил боксеров кожаной перчаткой на ринге и в ус не дул. Может, ездил бы на заграничные турниры. Я тебе говорил: тренер сулил мне большое будущее…
— Так какие ты мне дашь гарантии?
— Гарантии?
— Ну в том, что все кончилось? — устало сказала она. — И я не буду больше видеть… тебя?
— Ты рвешь на куски мое сердце, красотка! — ухмыльнулся Ломов. — А я-то думал, что оставишь меня при себе… Неужели этот чернявый хлюпик в галстуке лучше в постели, чем я.
— Значит, ты мне ничего не обещаешь… — проигнорировав его слова, тусклым голосом произнесла молодая женщина.
— Что переливать из пустого в порожнее? — жестко посмотрел он ей в глаза. — Я уже сказал, что это последнее твое задание. Положи эту штучку в кабинет дяди Вани и дай мне знать, что дело сделано. — Заметив, как напряглось ее лицо, усмехнулся: — Встречаться мы не будем: я позвоню тебе с автомата на работу. Если все о’кей, скажешь: «В кино я не пойду, а в театр — пожалуйста!» Врубилась?
— Я даже знаю, что ты сидишь у окна, а этот бабистый хмырь в галстучке — у двери, — ухмыльнулся Хрущ.
— Я постараюсь, — сказала она, когда он поднялся из-за стола, снова взглянув на часы. Ей даже не верилось, что он встанет и уйдет и она больше не увидит эту бандитскую рожу со сломанным носом и сплющенными ушами.
На пороге Хрущ задержался, повернувшись к ней, заглянул в ее синие глаза, пошевелил плечом, будто хотел до нее дотронуться, но передумал и только сказал:
— Только, красотка, без булды…
— Без чего? — округлила она свои большие глаза.
— Не дурочка — сама знаешь, — грубо продолжал он. — Если даже мелькнет мыслишка меня подставить — с корнем вырви ее из себя! Ты уже поняла — мы не шутим! Могила, забудь про все — и живи как хочешь. Сорвешь дело — вот этими руками… — он пошевелил сильными короткими пальцами, поросшими редкими жесткими волосинками. — Разорву на куски! Помни об этом!
— Я ничего не забываю, — глухо ответила она.
Он еще раз впился своими блекло-голубыми глазами в ее лицо, криво усмехнулся:
— Кое-что тебе придется забыть… Прощай, красотка!
Ей много раз хотелось крикнуть ему в наглое лицо, мол, не называй меня «красоткой», это вульгарно! Но она не крикнула, даже не попросила: ее мнение, заботы, переживания — все это для него пустой звук.
А Хрущ, шагая по тротуару в сторону Смольного, размышлял: Кристинка все сделает, потому что он явственно видел ее смертельный страх и ужас перед ним и его дружками, когда они в первый раз ворвались к ней. Кто может так бояться, из того можно веревки вить. В надежности Кристины убедил он и своих приятелей вместе с боссом. Весь этот месяц следил за ней, ходил по пятам на улицу Рылеева, где ее НПО, возвращался к дому на Суворовском проспекте после шести вечера. Конечно, она его не видела. Кореш на Некрасовском телефонном узле прослушивал ее телефон — никаких подозрительных звонков за весь месяц! И Ломов поверил, что Кристина Васильева в его руках. Да что Кристина! Они умели заставить дрожать от страха как осенний лист на ветру и крепких на вид мужчин с тугой мошной, счетами в банках! Богатые за красивую жизнь еще больше держатся, чем бедные… Впрочем, с бедными они дел не имели. Бедные — это выброшенное за борт жизни быдло, которое медленно умирает от нищеты, болезней и голода. Ему, Хрущу, было противно видеть мужчин и женщин, ковыряющихся по утрам в металлических мусорных баках. «Сильные, здоровые — выживаю, больные, слабые — умирают!» — вот девиз их банды. Или, как они себя называют, питерской группировки. Так называют себя многие, это и хорошо: попробуй найти среди всех этих группировок их немногочисленную — всего-то двадцать человек — банду! Немного их по сравнению с другими, но «командиры» имеют отдельные квартиры, приличные иномарки да и «зелененьких» у каждого в заначке достаточно, чтобы прибарахлиться, слетать на Канары или Лазурный берег, поиграть в казино или на ипподроме… Все плачут, клянут жизнь, а он, Хрущ, чувствует себя в этой жизни как рыба в воде. Идет он по Невскому, смотрит на прохожих и знает, что любого, если захочет, может взять за горло, почувствовать его страх, потребовать в обмен за жизнь, которой он распоряжается, все что угодно… Весь Санкт-Петербург превратился для него в один гигантский ринг, где победителем и чемпионом чувствовал себя он, Мишка Ломов!..
ТВЕРДЫЙ ОРЕШЕК
Листая личные дела работников «Аиста», Князем часто вспоминал голос за кадром из «Семнадцати мгновений весны», когда Ефим Капелян зачитывал выдержки из характеристик высокопоставленных гитлеровцев. И в наших отделах кадров почти все личные дела сотрудников учреждений были похожи одно на другое: «Не был, не имел, не состоял...» Ну, еще были вписаны благодарности, взыскания, переводы из одного цеха в другой. Смешно было бы искать в номерном, бывшем оборонном НИИ человека с подмоченной репутацией или уголовным прошлым! А состав работников у Иванова почти не изменился с тех пор, как НИИ был переименован в «Аиста». Вот уволенных было много. Став единовластным хозяином предприятия, Иван Иванова вскоре избавился более чем от половины ненужных ему работников. Раньше парторганизация, профсоюз защищали лентяев, пьяниц, прогульщиков, а теперь защищать их стало некому. Остались лишь нужные, способные люди, дорожащие своей работой... И как же среди них искать предателя? Но кто-то же положил на стол генеральному директору гнусное послание? Причем незапечатанное, таким образом, сам мог прочесть его, а значит, был заодно с вымогателями.
Пять папок отобрал Артур, направляясь к Иванову в кабинет. До этого он побеседовал с каждым из этих показавшихся ему подозрительными людей. Интуиция подсказывала, что они ни при чем. Директор полистал личные дела, пожал широкими плечами:
— Я верю этим людям, — он потер широкой ладонью чисто выбритый подбородок. А что тебя заставило заподозрить именно их?
— Селиванов любит выпить, а пьющий человек может запросто попасть в какую-нибудь историю. Предположим, возвращался домой из ресторана, на него напали, возможно, похитили. Под угрозой пыток и смерти заставили сделать то, что им нужно. И уж конечно держать язык за зубами.
— Павел Семенович пришел бы ко мне, — уверенно заявил Иванов. — Это наш лучший фрезеровщик. Раньше мог пойти в ресторан, а теперь вряд ли. Дорожит своим местом, да и знает, что в рестораны теперь трудовой народ не ходит. И дорого, и опасно.
Отмел и остальных четверых Иван Иванович. Он всех знал, всем верил, не допускал и мысли, что эти люди способны на предательство. И Артур понял, что в этом деле генеральный директор ему плохой помощник. Он, Князев, подозревал всех, а Иванов — никого! Артур понимал, что проверка личных дел, знакомство с сотрудниками «Аиста» все это обычная рутинная работа, от которой вот так сразу нельзя было ожидать какого-либо ощутимого результата. Но делу безопасности НПО это отнюдь не повредит: он познакомился почти со всеми работниками, сделал для себя кое-какие выводы. Оптимизма Иванова он не разделял — письмо не залетело само собой в форточку, его кто-то, не вызывающий подозрения у секретарши и шефа, положил в его отсутствие на письменный стол. Учитывая демократизм Ивана Ивановича, к нему без предварительной договоренности мог зайти любой сотрудник. Да и секретарша — пожилая, близорук женщина — не всегда сидела за пишущей машинкой и ждала вызова в кабинет шефа. Иванов и сам мог выйти и передать ей бумаги или распоряжения. Заходил он в кабинеты к другим сотрудникам, часто появлялся в цехах, на складе. Человек старой закалки, уверенный в себе и своих людях, он и вел себя по старинке: мало беспокоился о собственной безопасности, лишь после двух неудавшихся нападений на его квартиру завел телохранителей. Ребята были здоровенными, неплохо подготовленными — оба закончили школу телохранителей, но до бойцов Князева им было далеко! Артур посадил обоих телохранителей на вахту у ворот «Аиста», а Иванова отныне сопровождали его люди. Пока они не заметили слежки и вообще ничего подозрительного со стороны рэкетиров. А бойцы ничего подобного не пропустили бы. Это специалисты высшего класса! И полковник Селезнев морщился, когда Князев забирал их у него.
— Может, на этом все и кончится? — кивнул Иванов на коричневый конверт, лежащий на столе. — Если бандиты имеют сюда доступ, то уже знают, что ты меня взял под... — он улыбнулся, — колпак?
— Вы не знаете нынешних бандитов, рэкетиров, — ответил Артур. — Если они на кого «наехали», то будут добиваться своего. И потом, не забывайте — вы с коллегой двоих чуть не прикончили в этом кабинете и сдали в милицию. А эта мразь очень мстительна!
— Ну а что они могут сделать?
— Напасть на вас, похитить, подложить взрывчатку в машину, убить, — перечислил Князев. — Это когда убедятся, что ничего им не обломится. А просто так никогда не отступятся! Они ведь тоже живут не в изоляции, перед кем-то нужно показать свою силу, жестокость, норов... И тут уже дело не в наживе, а в бандитской амбиции. Пусть все знают, что мы крутые! С нами шутить нельзя!
— Со мной тоже, — помолчав, произнес Иван Иванович. — На поводу у бандитов я не пойду! Лучше смерть, чем потеря собственного достоинства, уважения к самому себе... В мои годы люди не меняются. Я верю тебе, Артур! И даю полную свободу действий в «Аисте». Делай все, что сочтешь нужным... Я слышал от Селезнева, что ты подполковник спецназа? А я — полковник в отставке. И буду тебе полностью подчиняться, мой друг! Так что командуй, трать любые суммы на охрану, бери за шиворот любого моего сотрудника. Война так война!
Артур с удовольствием смотрел на этого человека: такие люди ему нравились! Но и ответственность на него обрушилась немалая! Может, попросить у Селезнева еще пяток бойцов? И потом, зачем сидеть в офисе и ждать? Лучше бы, конечно, самому напасть на них, но кто они и где они? Придется снова просить Романова, чтобы он по своим каналам навел справки: какие бандитские формирования базируются рядом — у них все районы города поделены, на чужую территорию не полезут. Значит, они где-то близко, по крайней мере в центре, а не на окраинах. У Романова есть агенты, разведчики, «подсадные утки». Если он, Артур, первым нанесет удар по банде, то есть шанс спасли Иванова и его «Аист». Вымогатели наверняка следят за НПО. Если не найти предателя в НПО, значит, нужно искать вымогателей вне «Аиста». Чутье разведчика подсказывало Князеву, что враги близко, рядом...
Мало кто из главарей банд знал его в лицо, но некоторые уже слышали про некоего Скорпиона, к которому в лапы лучше не попадаться! Прозвище его знали, но почему так прозвали Артура, подполковника спецотряда, пожалуй, никто, кроме Владислава Романова и полковника Селезнева, не знал... И дело не в том, что Князев родился в ноябре под созвездием Скорпиона. Его прозвали так не поэтому. И скорее всего прозвали именно те, кто столкнулся с ним в рукопашной схватке и был уколот кончиком его ядовитого жала...
Но пользовался «жалом» Князев очень редко. И только тогда, когда его жизни непосредственно угрожала опасность...
— Так что прикажешь мне делать? — нарушил молчание Иванов. Он был в сером в полоску, с серебристым блеском костюме, черной рубашке без галстука, русые волосы немного завивались у висков, на полных губах легкая улыбка, от него пахло хорошим одеколоном. Не скажешь, глядя на него, что человек живет под дамокловым мечом! Но то, что он смелый человек, — это хорошо. Бандиты, как любые хищники, остро ощущают идущий от человека запах страха — и нападают. А тот, кто храбр, озадачивает, останавливает смертельный прыжок… Поэтому даже уличные хулиганы обходят стороной смелого человека, а нападают гурьбой на слабого, робкого.
— У вас есть оружие? — спросил Артур.
— А что, надо обзавестись?
— Не помешает, — сказал Князев. — Мне поговорить или...
— С Володей Селезневым? — улыбнулся Иванов. — Он предложил оформить пистолет Макарова после... после нападения на меня.
— Ну и вы?
— Я позвоню ему и все оформлю, — пообещал Иван Иванович.
— И не тяните, — сказал Князев. — Вот сейчас снимите трубку и наберите его номер.
Артур отметил, что генеральный директор разговаривает с его шефом, как со старым приятелем и на «ты», а он-то знал, что полковник Селезнев не многим позволяет подобную вольность. Шеф Князева — суровый человек и не терпит фамильярности. И в выборе друзей очень осторожен.
— Велел написать заявление на имя начальника УМВД, срочно переслать ему с курьером, а к концу рабочего дня подойти к нему, — доложил Иванов.
Артур про себя усмехнулся: бандитам не надо писать заявления — у них навалом любого самого современного оружия от пистолета и автомата до гранатомета, а честному бизнесмену даже такого высокого ранга, как Иванов, нужно побегать, поунижаться, чтобы получить разрешение на пистолет. И потом отчитываться за каждый выстрел... Эх, наши дурацкие законы, пыль да туман!..
Выходя из кабинета Иванова, Артур в приемной увидел высокую красивую женщину с синими глазами: лицо бледное, на нем выделяются подкрашенные губы. Она о чем-то негромко разговаривала с секретаршей Иванова, сидящей за пишущей машинкой. Кругом факсы, принтеры, компьютеры, а пожилая секретарша печатает приказы и бумаги на видавшей виды «Оптиме», еще оставшейся со старых времен...
«Что-то ее тревожит...» — профессионально отметил Артур, скользнув заинтересованным взглядом по грустному лицу красивой женщины. Он уже знал, что ее зовут Кристина и работает она программистом. Знал о смерти у Белого дома ее ученого мужа. Кристина нравилась ему. Подождать, когда выйдет от шефа, и поговорить? Потом решил, что не стоит: подумает, что подбивает к ней клинья... Высокие синеглазые женщины с красивой фигурой и светлыми волосами, которые можно назвать и золотыми, ему всегда нравились. Покойная Ирина была такой...
И уже выходя из проходной — ему нужно было наведаться к Романову,— снова подумал: «Мужиков я почти всех проверил, а женщин? Разговаривал с секретаршей, официанткой в буфете, бухгалтером и кассиром, инженером-экономистом, а вот с Кристиной Васильевой, пожалуй, самой симпатичной женщиной здесь, ни разу еще не поговорил!..» Улыбнувшись, решил при первой же возможности исправить это упущение.
— Какой-то мордастый тип в тенниске ошивался на той стороне улицы, будто кого-то дожидался, — сообщил за проходной боец Вася Гимнаст, стройный мужчина лет двадцати трех в голубой футболке, джинсах и кожаных сандалетах. Глядя на него, не подумаешь, что он может одним ударом правой руки переломить две доски, положенные одна на другую, а кирпичи вообще щелкает как орехи.
— Ну и дальше?
— Увязался за какой-то брюнеткой в шортах.
— А раньше тут околачивался?
— Я не видел, — ответил Гимнаст. Он был похож на известного американского киноартиста Кристофера Ламберта, исполняющего главную роль в фантастическом фильме «Горец», чьи портреты были намалеваны на афишах кинотеатров.
— Если шеф поедет обедать домой — сопровождай его, — распорядился Князев. Он посоветовал Иванову перекусить в офисе, но тот сказал, что привык обедать дома — жена вкусно готовит, да и обидится, если он не приедет. Артур настаивать не стал, хотя в буфете тоже можно было вкусно поесть. Большинство работников обедали здесь.
Артур взглянул на часы и направился к белой «девятке», стоявшей у проходной. Эту машину закрепил за ним Иванов.
УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА
Злость распирала Михаила Ломова: на все его телефонные звонки Кристина Васильева лаконично отвечала: «Нет!» Сунулся было к ней на квартиру, но она сменила все замки. И дверь не открывала. И до дома ее провожал коллега. Этого худощавого смазливого пижона в кожаной куртке и джинсах он смог бы одним ударом сразу послать в нокаут. И что она нашла в нем? Хлипкий, остролицый, с розовыми, как у девушки, щеками, наверное, для мужественности он отпустил короткие черные усики. Нет, это была не ревность. Хрущ вообще не умел ревновать: в его новой компании девушки являлись общим достоянием. С этим проблем не было. Любую симпатичную ларечницу, продавщицу бери и веди на хату: банда контролировала многие торговые точки в своем районе. Хрущом его прозвали свои же ребята, которые были свидетелями, как он при большой разборке с хрустом свернул шейные позвонки двум конкурентам. Кстати, этот прием он подсмотрел в крутом американском боевике, оттуда многое можно было позаимствовать...
Кристину Хрущ перехватил лишь на третий день после того, как вручил ей «адскую машинку». Уж как она старалась отгородиться от него — все бесполезно. Уж если попала в лапы банды, то могла бы сообразить, что вырваться будет трудно, а точнее просто невозможно. Благодарила бы, дурочка, Бога, что жива останется... Михаил не врал, когда говорил, что вступился за нее перед главарем. Но как вступился, так же может и отступиться, и тогда прощай, синеглазая красотка Кристина с круглой попкой и тугой грудью!
Было около семи вечера, когда он подкараулил Васильеву у Заячьего переулка. Молодая женщина вышла из троллейбуса и направилась в ближайший гастроном. Минут через десять с пакетом пошла пешком к своему дому по Суворовскому проспекту.
— Не вздумай орать, — негромко предупредил, приблизившись к ней сзади Михаил. — «Перо» под лопатку — и кранты!
Нельзя сказать, что она испугалась. Даже не оглянулась, все так же шла, играя округлыми бедрами, обтянутыми короткой юбкой. Было тепло, крыши зданий багрово светились, далеко впереди сияли позолоченные купола Смольнинского монастыря. Машины с шелестом проносились по асфальту, прохожих было немного.
— Я не могу одна попасть к нему в кабинет, взглянув сбоку на Хруща, негромко произнесла Кристина. — В приемной все время кто-нибудь находится: секретарша или охранник. Какой-то новый, я его раньше не видела.
Ломов помолчал, переваривая услышанное, злость постепенно испарялась: значит, Кристина не продала, не отказалась от поручения — это главное.
— Только один?
— Да нет, еще несколько незнакомых молодых мужчин ходят по цехам, коридорам, дежурят на проходной, о чем-то беседуют с работниками.
— А с тобой?
— Пока нет.
— Заговорят — гони им какую-нибудь туфту.
— Чего?
— Лапшу на уши вешай! — повысил он голос.