Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка

Во-первых, рынок в данном случае занимается удовлетворением порочного желания, реализация которого не имеет никакой общественной пользы. Можно по-разному относиться к «большой охоте», но в данном случае мы имеет дело с чем-то иным. Желание убить беспомощное млекопитающее с близкого расстояния, без риска или погони, просто ради того, чтобы пополнить список своих жертв, недостойно исполнения, даже если это приносит инуитам дополнительный доход. Во-вторых, для самих эскимосов продажа чужакам права убивать моржей в рамках выделенной для аборигенов-охотников квоты извращает смысл и цель исключения из правил, сделанного для местной общины. Данная привилегия является выражением уважения к традициям и жизненному укладу инуитов, учитывающим их давнюю зависимость от возможности охоты на моржей. Превращение этой привилегии в денежный эквивалент и концессию на убийство никоим образом не соответствует изначальной цели сделанного для эскимосов исключения из правил.

Финансовые стимулы и их моральные ограничители

Во второй половине ХХ века основным учебником по экономике была «Экономика: вводный анализ» Пола Самуэльсона. Недавно я заглянул в раннее издание (1958) этой книги, чтобы узнать, как автор определял предмет своей науки. Оказалось, что в те годы экономика ограничивалась традиционной тематикой: «Мир цен, заработной платы, процентных ставок, акций и облигаций, банков и кредита, налогов и расходов». Задачи, которые ставил перед собой автор, были конкретными и ограниченными: объяснить, как избежать депрессии, безработицы и инфляции, изучить принципы «повышения производительности труда» и «улучшения жизненных стандартов»[129].

Сегодня экономика вышла далеко за пределы своих традиционных границ. Согласно определению, предложенному Грегом Мэнкью в недавно выпущенном учебнике: «Нет никакой тайны в том, что означает термин “экономика”. Экономика – это просто взаимодействие групп людей в процессе их жизнедеятельности».

Из этого следует, что экономика уже не ограничивается исключительно производством, распределением и потреблением материальных благ. Действие этой науки распространяется и на взаимодействие людей, и на принципы, которыми они руководствуются при принятии решений. Одним из наиболее важных принципов, по мнению Мэнкью, является то, что «люди реагируют на стимулы»[130].

Обсуждение финансовых стимулов получило настолько широкое распространение в современной экономике, что они даже вошли в определение этой дисциплины. Во введении к своей книге под названием «Фрикономика»[131] Стивен Левитт, экономист из Чикагского университета, и Стивен Дабнер заявляют, что «стимулы являются краеугольным камнем современной жизни» и что «экономика, по сути, занимается изучением стимулов»[132].

Довольно легко упустить из виду новизну этого определения. Понятие стимулов лишь относительно недавно получило свое отражение в экономической мысли. Слово «стимул» не упоминается в трудах Адама Смита, других экономистов классической школы[133]. На самом деле это понятие не являлось предметом экономического дискурса вплоть до ХХ века и не играло заметной роли до 1980–1990-х годов. Оксфордский словарь английского языка относит первое использование данного понятия в экономическом контексте к 1943 году со ссылкой на Reader’s Digest: «Мистер Чарльз Уилсон… призывает представителей военной промышленности к применению “стимулирующих выплат” – т. е. платить рабочим больше, если они больше производят». Частота использования слова «стимулы» резко возросла во второй половине ХХ века, с усилением позиций рынка и рыночного мышления. Согласно статистическим данным, приводимым компанией Google, инцидентность данного термина в период с 1940 по 1990 годы увеличилась более чем на 400 процентов[134].

Восприятие экономики как учения о стимулах означает нечто большее, чем проникновение рыночных отношений в нашу повседневную жизнь. Экономисты начинают играть более активную роль. «Теневая цена», на которую Гэри Беккер ссылался в 1970-х годах для объяснения человеческого поведения, в то время была размытым, неактуальным термином. Это была скорее метафора, которую экономисты использовали в своем кругу. Стимулы же, напротив, явились теми интервенциями, которые экономисты (или политики) создали, усовершенствовали и распространили по миру. На их основе разрабатывались способы заставить людей похудеть, больше работать или меньше загрязнять окружающую среду. «Экономисты любят стимулы, – пишут в своей книге Левитт и Дабнер. – Им нравится с ними возиться, выдумывать их и находить им практическое применение. Типичный экономист считает, что мир еще не столкнулся с такими проблемами, которые нельзя было бы решить путем разработки правильной схемы стимулирования. Предлагаемое им решение не всегда является идеальным – оно может предусматривать принуждение, или непомерные штрафы, или нарушение гражданских свобод, – но, будьте уверены, исходная задача будет при этом решена. Стимул – это пуля, рычаг, ключ: зачастую почти незаметные предметы обладают удивительной силой, способной изменить ситуацию»[135].

Это совсем не похоже на представление Адама Смита о «невидимой руке рынка». После того как стимулы стали «краеугольным камнем современной жизни», «рука рынка» перестала быть невидимой и предстала в виде массивного манипулятора (вспомните о денежных стимулах, подталкивающих людей к стерилизации и получению хороших отметок). «Большинство стимулов имеет искусственное происхождение, – отмечают Левитт и Дабнер. – Кто-то – экономист, политик или родитель – должен их придумать»[136].

Все более широкое использование стимулов в современной жизни и необходимость их искусственного создания нашли свое отражение в появлении нового глагола – «стимулировать». Согласно Оксфордскому словарю, «стимулировать» означает «мотивировать и поощрять (кого-либо, особенно сотрудников или клиентов) путем предоставления (как правило, финансовых) стимулов». Появление данного слова датируется 1968 годом, но особенно популярным оно стало в последние десятилетия, прежде всего, среди экономистов, руководителей, чиновников, политических аналитиков, политиков, и журналистов. В книгах это слово практически не упоминалось до 1990 года. Но затем частота его использования увеличилась более чем на 1400 процентов[137]. Статистика, приводимая службой поиска по материалам ведущих газет LexisNexis подтверждает эту тенденцию:

Упоминание слова «стимулировать» в материалах ведущих газет[138]

В последнее время слово «стимулировать» вошло в лексикон президентов. Джордж Буш-старший был первым президентом США, который использовал этот термин в публичных выступлениях, употребив его дважды. Билл Клинтон, так же как и Джордж Буш-младший, за восемь лет воспользовался им только один раз. Барак Обама за первые три года своего президентства использовал глагол «стимулировать» двадцать девять раз. Он надеется, что стимулирование врачей, больниц и медицинских учреждений позволит уделять больше внимания профилактической помощи, хочет «призвать, подтолкнуть [и] стимулировать банки» к предоставлению кредитов ответственным домовладельцам и представителям малого бизнеса[139].

Британскому премьер-министру Дэвиду Кэмерону тоже нравится это слово. Выступая перед банкирами и бизнесменами, он призвал их приложить больше усилий для «стимулирования» «инвестиционной культуры». Обращаясь к британскому народу после возникших в 2011 году в Лондоне беспорядков, он пожаловался на то, что «некоторые из худших проявлений человеческой природы» были «восприняты, оправданы, а иногда даже простимулированы» государством и его представителями[140].

Несмотря на новое прочтение роли стимулирования, большинство экономистов продолжают настаивать на существовании значимых различий между экономикой и этикой, между рыночным мышлением и представлениями о морали. Экономика «просто не вращается в моральной среде, – объясняют Левитт и Дабнер. – Моральные принципы представляют мир таким, каким мы хотели бы его видеть, в то время как экономика показывает, как все происходит на самом деле»[141].

Представления, согласно которым экономика является наукой, свободной от оценочных суждений моральной и политической философии, всегда выглядели сомнительно. Но растущие экономические амбиции делают защиту этих сомнений все более трудной задачей. Чем больше рынок расширяет свое присутствие в неэкономических сферах жизни, тем более запутанными становятся вопросы, связанные с соблюдением морали.

Рассмотрим экономическую эффективность. Почему нам следует о ней заботиться? Предположительно, ради максимизации общественной полезности, под которой понимается сумма потребительских предпочтений. Как объясняет Мэнкью, эффективное распределение ресурсов максимизирует экономическое благополучие всех членов социума[142]. Но зачем нужно максимизировать общественную полезность? Большинство экономистов либо игнорируют этот вопрос, либо ссылаются на некоторые версии утилитарной моральной философии.

Но к утилитаризму предъявляются давно известные претензии. И одна из них имеет самое непосредственное отношение к рынку: спрашивается, почему мы должны в максимальной степени удовлетворять потребительские предпочтения, независимо от их моральной ценности? Если одним людям нравится опера, а другим собачьи бои и женская борьба в грязи, должны ли мы отречься от осуждения и наделить эти предпочтения равным весом в утилитарном исчислении?[143] Когда рыночные рассуждения касаются исключительно материальных благ, таких как автомобили, тостеры и телевизоры с плоским экраном, указанное возражение не приобретает угрожающих размеров, поскольку допущение того, что стоимость товара зависит от потребительских предпочтений, является разумным. Но когда рыночные представления используются применительно к сексу, продолжению рода, воспитанию детей, образованию, здравоохранению, уголовному наказанию, иммиграционной политике и охране окружающей среды, предположение о том, что любые человеческие предпочтения имеют одинаковую ценность, выглядит весьма сомнительно. С моральной точки зрения предпочтения в этих областях заслуживают разной оценки. И если это так, то непонятно, почему мы должны удовлетворять все предпочтения без разбора и без учета их моральной ценности. (Неужели ваше желание научить своего ребенка читать является столь же значимым и должно учитываться наравне с желанием вашего соседа расстреливать в упор беспомощных моржей?)

Поэтому, когда рыночные рассуждения выходят за рамки сферы материальных благ, они должны «вращаться в моральной среде», если, конечно, они не направлены на слепое достижение максимальной социальной полезности, без оглядки на моральную ценность удовлетворяемых предпочтений.

Существует еще одна причина, по которой расширение рынка делает более сложными различия между рыночным и нравственным мышлением, между объяснением устройства мира и стремлением к его улучшению. Отражением одного из главных принципов экономики является ценовой эффект – когда цены идут вверх, люди покупают меньше, а когда цены снижаются, они покупают больше. Этот принцип, как правило, действует в том случае, если речь идет о рынке таких товаров, как, например, телевизоры с плоским экраном.

Но, как мы смогли убедиться, он куда менее применим к социальной практике, которая регулируется нерыночными нормами, как, например, приход родителей в детский сад за ребенком. Как мы видели в приведенном выше примере, при установлении цены за опоздание количество опозданий увеличилось. Такой результат противоречит ожидаемому ценовому эффекту. Но это объяснимо в том случае, если вы признаете, что перевод блага на рыночные рельсы может изменить значение и свойства этого блага. Установление цены за опоздание меняет отношение к этому явлению. То, что раньше рассматривалось как моральное обязательство прибыть вовремя, чтобы избавить воспитателя от дополнительных неудобств, стало восприниматься через призму рыночных отношений, с точки зрения которых опоздавшие родители могут просто заплатить воспитателю за сверхурочную работу. В результате введение стимула в данном случае привело к получению результата, обратного ожидаемому.

Данный пример демонстрирует, что в том случае, когда рынок проникает в те сферы жизни, которые регулируются нерыночными нормами, принцип ценового эффекта может не выполняться стандартным образом. Повышение (экономической) стоимости опоздания привело к увеличению, а не к уменьшению количества опозданий. Таким образом, чтобы объяснить происходящее в мире, экономисты должны, в том числе, выяснять, не будет ли установление цены в каждом конкретном случае вытеснять существующие нерыночные нормы. Чтобы это сделать, они должны будут исследовать моральные договоренности, которые имеют отношение к сложившейся практике, и определить, к каким изменениям в каждом конкретном случае приведет внедрение рыночных норм (путем предоставления финансовых стимулов или установления препятствий).

Исходя из этого, экономисты должны признать, что для того, чтобы объяснить происходящее, им придется окунуться в изучение моральной психологии или антропологии, чтобы выяснить, какие нормы являются преобладающими в анализируемом контексте и какое влияние окажет на них внедрение рыночных подходов. Но почему им следует это сделать? По следующим причинам.

В случаях, когда рыночные отношения подрывают нерыночные нормы, экономист (или любое заинтересованное лицо) должен решить, приведет ли это к нежелательным последствиям. Хотим ли мы позаботиться о том, чтобы родители перестали чувствовать вину за поздний приход за своими детьми и могли рассматривать свои отношения с воспитателями в более практичной плоскости? Мы должны выяснить, приводит ли плата за каждую прочитанную книгу к тому, что дети начинают воспринимать чтение как работу, не получая радости от самого процесса? Ответы будут варьироваться в зависимости от конкретного случая. Но сама постановка данных вопросов уводит нас за пределы простого прогнозирования того, будет ли работать тот или иной финансовый стимул. Она требует от нас моральной оценки: какова моральная ценность существующих норм и отношений, может ли внедрение рыночных подходов привести к их ухудшению или вытеснению? Приведет ли вытеснение нерыночных норм к таким изменениям сложившейся практики, о которых мы вынуждены будем сожалеть? И если ответ на этот вопрос является положительным, то должны ли мы отказаться от введения финансовых стимулов в анализируемую практику, даже в том случае, если они несут с собой что-то хорошее?

Ответ будет зависеть от цели и характера рассматриваемой практики и действующих в ее отношении моральных норм. Даже детские сады отличаются друг от друга заведенным в них порядком. Вытеснение рыночными нормами сложившихся отношений, предусматривающих, например, что родители в качестве волонтеров отрабатывают в детском саду несколько часов в неделю, окажется более разрушительным, чем в обычных детских заведениях, где родители просто платят воспитателям за то, чтобы те присматривали за их детьми. Ясно, что в любом случае мы имеем дело с взаимодействием в моральной среде. И чтобы решить, следует ли в каждом конкретном случае полагаться на финансовые стимулы, мы должны спросить, не навредят ли они тем существующим отношениям, которые нам стоило бы оберегать. Чтобы ответить на этот вопрос, рыночные рассуждения должны стать моральными. Поэтому экономистам в конце концов все же придется «вращаться в моральной среде».

Глава 3

Как рынок вытесняет мораль

Существуют ли такие вещи, которые невозможно было бы купить за деньги? Если да, то как определить, какие именно товары и услуги должны покупаться и продаваться, а какие нет? Соответственно, я предлагаю подойти к решению главного вопроса, видоизменив его следующим образом: существуют ли такие вещи, которые нельзя покупать за деньги?

Что можно и что нельзя купить за деньги

Большинство людей скажут, что вещи, которые нельзя купить за деньги, существуют. Например, дружба. Предположим, что вы хотите иметь больше друзей, чем у вас есть. Вы попытаетесь их купить? Вряд ли. Не потребуется много времени для того, чтобы понять, что финансовая схема в данном случае работать не будет. Нанятый друг – это далеко не то же самое, что реальный. Вы можете нанять людей, которые могут выполнить некоторые ваши просьбы, с которыми обычно обращаются к друзьям, – забирать почту, пока вы находитесь в отъезде, присмотреть за вашими детьми в форс-мажорных случаях или, как в случае с психотерапевтом, выслушать ваш рассказ о существующих проблемах и предложить вам сочувствующий совет. До недавнего времени вы могли даже подкрепить свой авторитет в социальных сетях, увеличив количество «друзей» на вашей личной странице в Facebook, заплатив по 99 центов в месяц за каждого «друга». (Сайт phonyfriend был закрыт, когда выяснилось, что использование пользователями фотографий, в основном моделей, не было санкционировано)[144]. Несмотря на то, что все перечисленные выше услуги можно получить за деньги, вы не можете купить реального друга. Так или иначе, покупка дружбы за деньги извращает это понятие, превращает его в нечто иное.

Или, например, Нобелевская премия. Предположим, что вы отчаянно хотите получить Нобелевскую премию, но не можете претендовать на нее в установленном порядке. Возможно, вам в голову придет мысль о том, чтобы ее купить. Но вы быстро поймете, что этот вариант не сработает. Нобелевская премия не та вещь, которую можно купить за деньги. То же самое можно сказать о традиционном призе Американской бейсбольной лиги самому полезному игроку сезона. Вы сможете купить этот трофей лишь в том случае, если кто-то из его нынешних обладателей решится его продать, тогда у вас появится шанс украсить им свою гостиную. Но при этом вы ни за какие деньги не сможете купить собственную награду.

Это объясняется не только тем, что Нобелевский комитет и Американская бейсбольная лига не предлагают свои награды для продажи. Даже если бы они продавались с аукциона, скажем, одна Нобелевская премия в год, то купленная награда не имела бы той же ценности, что и честно заработанная. Рыночный подход приведет к нивелированию реальной ценности, заложенной в этой награде. Нобелевская премия является почетным знаком. Возможность ее покупки приведет к потере именно этой составляющей ее ценности. Как только станет известно, что приз был куплен, он перестанет служить отражением заслуг своего владельца и выражением того признания, которое получают люди, удостоенные Нобелевской премии.

То же самое относится к бейсбольным наградам. Они тоже представляют собой объект, ценность которого теряется в случае его покупки вместо получения за реальные спортивные достижения на бейсбольной площадке. Существует огромная разница между трофеем, который символизирует награду, и самой наградой. Известно, что некоторые лауреаты голливудского «Оскара» продали свои статуэтки или это сделали их наследники. Некоторые из этих «Оскаров» были проданы «Сотбис» и другими аукционными домами. В 1999 году Майкл Джексон заплатил 1,54 млн долларов за «Оскар», врученный в номинации «Лучший фильм» картине «Унесенные ветром». Киноакадемия выступает против таких сделок и в настоящее время настаивает на том, чтобы лауреаты «Оскара» подписывали специальное соглашение о том, что награда не будет выставлена на продажу. Таким образом Киноакадемия старается избежать превращения знаменитой статуэтки в предмет коммерческого коллекционирования. Так или иначе, совершенно очевидно, что покупка «Оскара» за лучшую женскую роль вовсе не равнозначна победе в этой номинации[145].

Эти достаточно очевидные примеры предлагают нам ключ к ответу на более сложный вопрос, который и является предметом нашего исследования: существуют ли вещи, которые можно, но не следует покупать за деньги? Рассмотрим товары, которые можно купить, но при этом возможность их покупки и продажи является сомнительной с моральной точки зрения, – например человеческие почки. Некоторые люди выступают за существование рынка органов для трансплантации, другие считают это морально неприемлемым. В данном случае мы не имеем дело с проблемой нивелирования ценности объекта при его продаже, как это было бы с Нобелевской премией. Почка будет работать (если приживется) независимо от факта ее приобретения за деньги. Таким образом, чтобы определить, может ли человеческая почка быть предметом рыночной сделки, мы должны оперировать понятиями морали. Мы должны рассмотреть аргументы за и против возможности продажи человеческих органов и выяснить, какие из них являются более убедительными.

В этом же контексте можно рассматривать и продажу детей. Несколько лет назад судья Ричард Познер, один из лидеров движения «Закон и экономика», предложил организовать рынок детей, предлагаемых для усыновления. Он признавал, что более здоровые дети будут иметь более высокую цену, чем те, которые страдают различными заболеваниями. Но при этом он утверждал, что свободный рынок лучше справится с работой по распределению детей, чем нынешняя система, которая позволяет агентствам по усыновлению взимать плату с приемных родителей, но не предусматривает продажу детей с аукционов и установление на них рыночной цены[146].

Многие люди не согласны с предложением Познера и утверждают, что дети не должны быть объектом купли-продажи, невзирая на степень эффективности рыночного подхода. Обращаясь к этой полемике, стоит заметить отличительную особенность предмета обсуждения: как и в случае с продажей человеческих органов, существование рынка детей не привело бы к ухудшению предмета купли-продажи на данном рынке. В этом отношении покупка ребенка отличается от покупки друга или Нобелевской премии. При наличии такого рынка люди, которые заплатили деньги, приобрели бы именно ту ценность, которую они хотели получить, – ребенка. Допустимо ли существование такого рынка с нравственной точки зрения – это уже другой вопрос.

На первый взгляд, из вышесказанного следует, что существует четкое разделение между двумя видами благ: те, которые нельзя купить за деньги (например друзья или Нобелевская премия), и те, которые, хотя это и возможно, но, видимо, не следует покупать за деньги (например человеческая почка или дети). Однако я считаю, что граница, разделяющая эти виды благ, является куда более размытой, чем это кажется на первый взгляд. При более внимательном рассмотрении мы можем заметить связь между очевидными случаями обесценения благ в результате вмешательства товарно-денежных отношений и случаями, когда негативное влияние рынка на истинную ценность блага оказывается не столь явным.

Оплаченные извинения и свадебные тосты

Мы можем исследовать эту связь, рассмотрев некоторые примеры, которые представляют собой промежуточные варианты между покупкой дружбы и человеческой почки. Например, если невозможно купить дружбу, то что в этом плане можно сказать о знаках дружеского расположения, внимания, привязанности или раскаяния?

В 2001 году в The New York Times была опубликована статья о китайской компании, предлагающей необычную услугу: если вам нужно перед кем-то извиниться – отвергнутым любовником или бизнес-партнером, с которым вы испортили отношения, но вы не можете заставить себя сделать это при личной встрече, вам на помощь придет компания Tianjin Apology и профессионально принесет извинения от вашего имени. Девиз компании: «Мы произносим слова извинения за вас». Согласно приведенным в статье данным, профессиональный «извиняющийся» – это «человек среднего возраста, мужчина или женщина, с высшим образованием, одетый в темный костюм. По профессии он обычно юрист, социальный работник или педагог, обладающий “отличными вербальными способностями” и значительным жизненным опытом, прошедший дополнительную подготовку по искусству проведения собеседований»[147].

Я не знаю, насколько успешно идут дела у этой компании и существует ли она в настоящее время. Но приведенная в статье информация заставила меня задаться вопросом: могут ли работать купленные извинения? Если кто-то вас обидел или оскорбил, а затем, чтобы загладить свою вину, прислал к вам наемного извиняющегося, вас бы это устроило? Это может зависеть от конкретных обстоятельств или даже от стоимости данной услуги. Считаете ли вы дорого обошедшееся заказчику извинение более значимым, чем дешевое? Или извинения могут быть приняты только при наличии искреннего раскаяния, поэтому они не могут быть переданы на аутсорсинг? Если не учитывать описанную возможность покупки извинения, которую следует все же считать экстравагантным исключением, то извинение, как и дружбу, следует отнести к категории таких вещей, которые нельзя купить за деньги.

Обратимся к другой социальной практике, тесно связанной с дружбой, – к свадебным тостам в честь жениха и невесты. Традиционно с теплым, веселым, искренним выражением добрых пожеланий на свадьбе, как правило, выступает самый лучший друг жениха. Но сочинить элегантную поздравительную речь не так легко, и многие, даже самые лучшие друзья, не чувствуют себя способными успешно справиться с этой задачей. В результате некоторые прибегают к покупке свадебных тостов в интернете[148].

Сайт ThePerfectToast.com является одним из ведущих интернет-ресурсов, предлагающих написанные на заказ свадебные речи. Компания занимается этим бизнесом с 1997 года. Вы отвечаете на вопросы онлайн-анкеты, описывая жениха и невесту, рассказывая о том, как они познакомились, указываете, хотите ли вы, чтобы поздравление было юмористическим или сентиментальным, и через три рабочих дня получаете профессионально написанный текст свадебной речи, продолжительностью в три–пять минут. Стоимость данной услуги составляет 149 долл., к оплате принимаются кредитные карты. Для тех, кто не может себе позволить сделать персональный заказ, существуют другие веб-сайты, такие как InstantWeddingToasts.com, на которых за 19,95 долл. продаются уже написанные тексты более стандартных свадебных поздравлений. Владельцы сайта настолько уверены в качестве предоставляемой услуги, что предусмотрели даже возможность возврата денег по гарантии[149].

Теперь предположим, что в день вашей свадьбы ваш лучший друг выступает с трогательным тостом, вызывающим слезы умиления на глазах всех присутствующих. А позже вы узнаете, что он не сочинял эту речь сам, а купил ее в интернете. Вас это покоробит? Стало бы это поздравление значить для вас меньше, чем тогда, когда вы еще не знали, что оно написано профессионалами за деньги? Большинство из нас, вероятно, ответит, что да, купленный свадебный тост имеет меньшую ценность, чем придуманный лично.

На это можно возразить, что президенты и премьер-министры регулярно прибегают к услугам спичрайтеров, но никто не осуждает их за это. Однако свадебное поздравление нельзя поставить в один ряд с протокольным выступлением. В первом случае речь идет о выражении дружеских чувств. Хотя купленный тост тоже может «сработать» в смысле достижения желаемого эффекта, но этот эффект будет нести в себе элемент фальши. Вот вам вопрос на засыпку: если бы вы, зная, что вам предстоит выступить на свадьбе лучшего друга с поздравительной речью, приобрели душещипательный шедевр в интернете, вы раскрыли бы молодоженам происхождение своего тоста или попытались бы утаить чужое авторство текста? Если факт покупки поздравительного тоста влияет на степень производимого им эффекта и у вас возникает желание скрыть его происхождение, значит, есть все основания подозревать, что покупка текста поздравления действительно снижает его ценность.

Извинения и свадебные поздравления относятся к категории вещей, которые могут быть куплены. Однако факт покупки меняет характер этих обращений и снижает их ценность.

Аргументы против подарков

Теперь рассмотрим еще один способ выражения дружеских чувств – подарки. В отличие от свадебных поздравлений подарки неизбежно имеют материальное выражение. Однако если в случае с одними подарками их денежная стоимость не имеет особого значения, то в других случаях денежный аспект оказывается ярко выраженным. В последние десятилетия наблюдалась тенденция к монетизации подарков, что являет собой еще один пример коммерциализации общественной жизни.

Экономистам подарки не нравятся. Или, если быть более точным, им трудно воспринимать подарки как рациональную социальную практику. С рыночной точки зрения, наличные деньги почти всегда имеют преимущество перед любым подарком. Если исходить из того, что люди, как правило, знают свои предпочтения лучше других и что смысл подарка заключается в том, чтобы сделать вашего друга или любимого человека счастливым, то нет ничего лучше, чем подарить ему деньги. Даже если у вас изысканный вкус, вашему другу или подруге все равно может не понравиться выбранный вами галстук или ожерелье. Поэтому если вы действительно хотите своим подарком максимизировать благо для вашего друга, не покупайте подарок, а просто дайте ему возможность самостоятельно потратить ту сумму, которую вы собирались израсходовать на подарок. Ваш друг или любимый человек может потратить эти деньги на нужную ему вещь или (что более вероятно) на что-нибудь, что доставит ему удовольствие.

Такова экономическая логика тех, кто выступает против подарков. Но она заслуживает некоторой критики. Если вы собираетесь подарить своему другу такую вещь, о существовании которой он не знает, – например какой-нибудь новейший гаджет, – то вполне возможно, что этот подарок доставит вашему другу больше удовольствия, чем то, что он или она купил бы за эквивалентную сумму наличных. Но это особый случай, который согласуется с основной экономической предпосылкой о том, что целью подарка является максимизация блага или полезности для получателя.

Джоэль Вальдфогель, экономист из Университета штата Пенсильвания, доказывал экономическую неэффективность подарков на конкретном примере. Под «неэффективностью» он имел в виду разрыв между ценностью, которую представляет для вас узорчатый свитер стоимостью в 120 долл., подаренный вам на день рождения, и ценностью того, что вы сами могли бы купить на эти деньги (например iPod). В 1993 году Вальдфогель в своей статье под названием «Безвозвратные потери Рождества» обратил внимание на эпидемию расточительности, связанную с приобретением праздничных подарков. Он переработал и развил эту тему в своей недавно вышедшей книге под названием «Скруджономика: Почему вы не должны покупать подарки к праздникам». Вальдфогель пишет: «Суть в том, что когда другие люди приходят в магазины, чтобы найти там для вас одежду, или музыкальные диски, или что-то еще, весьма маловероятно, что они выберут именно то, что предпочли бы вы сами. Можно ожидать, что их выбор, какими бы благими намерениями он ни сопровождался, окажется ошибочным. Ценность такого подарка еще более снижается, если подумать о том, что вы сами могли бы потратить ту же сумму денег с куда большей для себя пользой»[150].

Исходя из стандартных рыночных принципов, Вальдфогель делает вывод о том, что в большинстве случаев было бы лучше дать одаряемому деньги: «Экономическая теория и здравый смысл подсказывают нам, что покупка вещей для себя самого на ту же сумму евро, долларов или шекелей, которые были потрачены на покупку вещей для других, приносит больше удовлетворения… Купленный подарок обычно не имеет ценности, соответствующей его стоимости, и лишь в особых случаях является таким же ценным благом, как наличность»[151].

Помимо оперирования экономической логикой Вальдфогель провел исследование, направленное на то, чтобы измерить величину неэффективности практики дарения подарков. Он попросил получателей подарков оценить денежную стоимость полученных ими подарков и назвать сумму, которую они сами готовы были бы за них заплатить. Его вывод: «Мы оцениваем стоимость вещей, которые получаем в качестве подарков, в расчете на каждый потраченный доллар на 20 процентов ниже по сравнению с теми вещами, которые покупаем сами для себя». Полученное значение, 20 процентов, позволило Вальдфогелю оценить общую сумму «безвозвратных потерь», вызванных приобретением подарков в масштабах страны: «Учитывая, что общая сумма расходов американцев на приобретение подарков составляет 65 миллиардов долларов в год, это означает, что мы получаем на 13 миллиардов долларов меньше удовлетворения, чем могли бы получить, если бы тратили эти деньги обычным способом – с умом и на себя. Американцы во время праздников устраивают оргию уничтожения стоимости»[152].

Если дарение подарков представляет собой массовую расточительность и является неэффективным, то почему же эта традиция сохраняется? В рамках стандартных экономических рассуждений найти ответ на этот вопрос довольно затруднительно. В своем учебнике экономики Грегори Мэнкью предпринимает отважную попытку. Он начинает с замечания о том, что «дарение подарков является странным обычаем», но признает, что вообще это плохая идея – дарить своим друзьям на день рождения наличные деньги вместо подарка. Но почему?

Объяснение Мэнкью состоит в том, что дарение подарка является «посылкой сигнала» – экономический термин, обозначающий использование рыночных инструментов для преодоления «информационных асимметрий». Так, например, компания, выпустившая хороший продукт, заказывает дорогую рекламу не только для прямого воздействия на потенциальных клиентов, но и для «посылки сигнала» о том, что компания настолько уверена в качестве своей продукции, что может позволить себе проведение дорогостоящей рекламной кампании. Мэнкью предполагает, что дарение подарков выполняет подобную сигнальную функцию. Мужчина рассматривает подарок для своей подруги «как способ передачи ей личной информации, которую она хотела бы получить: ответ на вопрос, действительно ли он ее любит? Выбор хорошего подарка – это сигнал мужчины о своей любви». Поскольку это требует затрат времени и усилий, поиск подходящего подарка обеспечивает мужчине способ «сказать ей о своей любви»[153].

Однако это довольно топорное представление об отношениях любящих друг друга людей и о подарках. Подача любовных «сигналов» – это не то же самое, что выражение любви. Мысль о сигнализации основана на ошибочном предположении о том, что любовь является частью личной информации, которую одна сторона предоставляет другой. Если бы это было так, то ту же функцию смогли бы выполнить наличные деньги. Кроме того, бо́льшая сумма подаренных денег означала бы (предположительно) наличие более сильной любви. Но любовь не заключается в личной информации. Это способ быть с человеком и реагировать на него. Дарение подарков, особенно тщательно подобранных, может быть выражением любви. С этой точки зрения ценность подарка измеряется не только его способностью удовлетворить потребительские предпочтения получателя. Если подарок подходит получателю, он таким образом отражает наличие определенной близости. Вот почему правильный выбор подарка для любимого человека настолько важен.

Конечно, далеко не всегда подарки выражают наши чувства описанным способом. Если вы приглашены на свадьбу дальнего родственника или на бар-мицву[154] ребенка своего делового партнера, наверное, правильнее будет купить к этому случаю какой-нибудь традиционный подарок или подарить конверт с наличными. Но дарить деньги вместо тщательно продуманного подарка близкому другу, любимому человеку или супругу равносильно проявлению равнодушия. Это похоже на стремление отделаться «малой кровью».

Экономисты соглашаются с тем, что подарки несут в себе выразительную функцию, даже несмотря на то, что это необъяснимо в терминах экономической науки. «Сидящий во мне экономист говорит, что лучший подарок это деньги, – пишет экономист и блогер Алекс Тэбаррок. – Но остальная часть меня протестует против этого». Он предлагает хороший контрпример к утилитарному представлению о том, что идеальный подарок это тот, который мы купили бы сами для себя: Предположим, что кто-то дает вам 100 долл. и вы покупаете на них комплект шин для вашего автомобиля. Это максимизирует полезность. Однако вы вовсе не были бы счастливы, если бы любимый человек подарил вам на день рождения автомобильную резину. В большинстве случаев, указывает Тэбаррок, мы бы предпочли, чтобы нам подарили что-то менее обыденное, что мы сами не стали бы покупать для себя. По крайней мере, от близких нам людей мы предпочитаем получить в подарок что-то, отражающее «наше дикое, страстное и романтичное внутреннее содержание»[155].

Я думаю, он недалек от истины. Смысл подарка далеко не всегда заключается в эффективной передаче содержащейся в нем рациональной полезности и максимизации блага. Некоторые подарки служат выражением нашего отношения, внимания и помогают переосмыслить нашу идентичность. А все потому, что дружить означает нечто большее, чем быть полезными друг другу. Кроме того, здесь можно вести речь о формировании характера и о познании себя в кругу других людей. Как учил Аристотель, дружба, в лучшем своем проявлении, выполняет формирующую, воспитательную функцию. Монетизация традиции обмена подарками в дружеском кругу может навредить дружбе насаждением утилитарных норм поведения.

Даже экономисты, рассматривающие дарение подарков исключительно с точки зрения потребительской полезности, не могут не заметить, что денежные подарки являются скорее исключением, чем правилом, особенно среди коллег, супругов и других близких людей. Для Вальдфогеля это источник неэффективности, которую он порицает. Что же, по его мнению, заставляет людей так упорно соблюдать традицию, которая приводит к массовой потере стоимости? Он считает, что виновником этого является тот факт, что наличные деньги считаются «безвкусным подарком», несущим в себе некий негатив. Он не задается вопросом о том, насколько правильным или неправильным является подобное восприятие. Он просто принимает наличие негативного отношения к денежным подаркам как социологический факт, сопровождающий печальную тенденцию к снижению суммарной полезности[156].

«Единственной причиной того, что так много рождественских подарков вручается в натуральной форме, а не в виде наличных денег, является негативное восприятие денежных подарков, – пишет Вальдфогель. – Если бы не это клеймо, то дарители вручали бы получателям подарков деньги, которые те могли бы потратить на покупку тех вещей, которые они действительно хотят получить, что позволяло бы достичь максимального удовлетворения от потраченной суммы денег»[157]. Стивен Дабнер и Стивен Левитт предлагают аналогичную точку зрения: нежелание дарить деньги по большей части объясняется наличием «социального табу», которое «крушит мечту экономиста» о «прекрасной рыночной эффективности»[158].

Экономический анализ практики дарения подарков демонстрирует наличие двух изобличительных особенностей в рыночных суждениях. Во-первых, мы видим, что экономисты прибегают к осуждению сложившихся моральных норм, вместо того чтобы сохранять свою нейтральную позицию. Вальдфогель не оценивает справедливость негативного отношения к денежным подаркам; он ни разу не задается вопросом, является ли это отношение оправданным. Он просто считает его иррациональным препятствием на пути к достижению максимальной полезности, «нефункциональным элементом системы», который в идеале должен быть устранен[159]. Он не учитывает вероятность того, что негативное отношение общества по отношению к денежным подаркам может являться отражением некоторых моральных представлений, которые стоит сохранить, поскольку такие нормы связаны с понятием дружбы.

Утверждение о том, что целью всех подарков является максимизация полезности, основывается на не подкрепляемом аргументами предположении о том, что концепция максимизации полезности, с моральной точки зрения, подходит для дружбы наилучшим образом. Утверждается, что гораздо правильнее взаимодействовать с друзьями, удовлетворяя их предпочтения, а не развивая, углубляя или усложняя дружеские отношения.

Таким образом, экономические аргументы против подарков нельзя рассматривать как морально нейтральные. Они навязывают нам собственную концепцию дружбы, которую многие считают ущербной. И все же в эпоху дефицита морали экономический подход к подаркам постепенно набирает силу. В этом заключается вторая из выявленных нами особенностей рыночного суждения о подарках. Спорные с моральной точки зрения экономические представления о подарках все чаще доказывают свою близость к реальности. На протяжении последних двух десятилетий денежный аспект подарков постепенно приобретал все бо́льшую значимость.

Монетизация подарков

Обратим внимание на рост популярности подарочных сертификатов. Вместо поиска подходящего подарка к празднику люди все чаще предпочитают «не заморачиваться» и дарят сертификаты или карты с определенной номинальной стоимостью, которые могут быть использованы предъявителем для получения товаров в розничных магазинах. Подарочные сертификаты представляют собой компромисс между выбором конкретного подарка и дарением наличных денег. Они облегчают жизнь тому, кто дарит подарок, и предоставляют свободу выбора тому, кто является его получателем. Пятидесятидолларовый подарочный сертификат супермаркетов Target, Walmart или Saks Fifth Avenue позволяет избежать «уничтожения стоимости» из-за покупки свитера, неподходящего на два размера, и обеспечивает одаряемому возможность самому выбрать то, что он или она действительно хотели бы получить. И при этом дарение сертификата несколько отличается от вручения наличных. Правда, в этом случае получатель подарка знает точную сумму потраченных вами денег. Но несмотря на этот факт, подарочные сертификаты конкретного супермаркета воспринимаются менее негативно, чем купюры, вложенные в подарочный конверт. Возможно, сглаживанию негативного отношения в какой-то мере способствовал тот факт, что даритель все же потратил некоторое время на размышление о том, сертификат какого именно магазина выбрать в качестве подарка.

Тенденция к монетизации праздничных подарков начала набирать обороты в 1990-е годы, когда в качестве подарка все чаще стали использоваться подарочные сертификаты. В конце 1990-х годов переход на пластиковые подарочные карты с магнитной полосой ускорил эту тенденцию. С 1998 по 2010 годы годовой объем продаж подарочных карт увеличился почти в восемь раз и превысил 90 млрд долларов. По данным опросов потребителей, подарочные карты в настоящее время являются наиболее востребованным подарком к празднику – они обгоняют предметы одежды, видеоигры, бытовую электронику, ювелирные изделия и другие товары[160].

Наличие данной тенденции весьма печалит традиционалистов. Колумнист Джудит Мартин, освещающая тему этикета, известная под именем Мисс Манера, жалуется на то, что подарочные карты «лишили праздники былой сердечности и душевности. Теперь вы просто платите, чтобы побыстрее отделаться». Журналист Лиз Пуллиам Уэстон, ведущая колонку, посвященную личным финансам, беспокоится по поводу того, что «искусство дарения подарков быстро уступает свое место обычной процедуре коммерческого обмена. Как много времени, – спрашивает она, – пройдет до того момента, когда мы начнем одаривать друг друга стопками долларовых банкнот?»[161]

С экономической же точки зрения подарочные карты являются шагом в правильном направлении. Пройти весь путь до дарения непосредственно долларовых банкнот было бы еще лучше. Почему? Несмотря на то, что подарочные карты сокращают объем «безвозвратных потерь стоимости» подарков, они не устраняют их полностью. Предположим, ваш дядя дарит вам подарочный сертификат супермаркета Home Depot на сумму 100 долл. Конечно, это лучше, чем абсолютно ненужный вам набор инструментов за ту же сумму. Но если вы не собираетесь в ближайшее время заняться обустройством своего дома, вы бы предпочли получить в подарок наличные деньги. В конце концов, деньги тоже можно рассматривать как подарочный сертификат, отоварить который можно в любом месте.

Неудивительно, что рыночные решения данной проблемы уже появились. В настоящее время большое количество интернет-компаний занимаются покупкой подарочных сертификатов (с дисконтом к их номинальной стоимости) с целью их дальнейшей перепродажи. Так, например, компания под названием Plastic Jungle готова купить стодолларовый сертификат супермаркета Home Depot за 80 долл., чтобы затем перепродать его за 93 долл. Величина скидки варьируется в зависимости от популярности супермаркета. За стодолларовые подарочные сертификаты таких магазинов, как Walmart и Target, Plastic Jungle готов заплатить 91 долл., а вот стодолларовый сертификат от Barnes & Noble[162], к сожалению, оценивается всего лишь в 77 долл., немногим больше (79 долл.) дадут за аналогичный сертификат Burger King[163].

С точки зрения экономистов, говорящих о безвозвратных потерях стоимости при дарении, этот вторичный рынок позволяет оценить масштаб потерь от использования в качестве подарков подарочных сертификатов вместо наличных денег: чем выше дисконт при перепродаже, тем больше разрыв между стоимостью подарочного сертификата и стоимостью потраченных на него денежных средств. Конечно, ни в том, ни в другом случае не может быть и речи о выражении заботы и внимательности, с которыми ассоциируются традиционные подарки. Эти добродетели теряются при замене подарков подарочными сертификатами и, в конце концов, наличными деньгами.

Один из экономистов предложил следующий способ, позволяющий примирить экономическую эффективность подарочных сертификатов и выражения неравнодушного подхода к выбору подарка: «Тот, кто собирается преподнести в качестве подарка подарочный сертификат, возможно, захочет добавить к его номинальной стоимости свои мысли о подарке с помощью специальной приписки о том, что эти деньги можно потратить в [впишите название магазина]»[164].

На самом деле передача денег вместе с милой припиской о том, где получатель может эти деньги потратить, окончательно разрушает сам смысл подарка. Это подобно упаковке потребительской и выразительной составляющих подарка в две отдельные коробки, перевязанные одной ленточкой.

Моим любимым примером коммерциализации подарков является недавно запатентованная система электронного передаривания. Статья в The New York Times описывает ее следующим образом: «Предположим, что тетя решила подарить вам на Рождество кекс. Компания-продавец присылает вам по электронной почте уведомление о том, что вы стали счастливым обладателем столь хорошо продуманного подарка, и предоставляет вам возможность выбора: принять этот дар, обменять его на что-нибудь другое или отправить кекс ничего не подозревающему человеку, входящему в список тех, кому вы сами собирались сделать подарок. Поскольку сделка проводится в онлайновом режиме, вам не придется беспокоиться о получении и переупаковке подарка, если вы предпочтете его передарить. Новому получателю будет предоставлен точно такой же выбор. Поэтому вполне возможно, что несчастный кекс, попутешествовав некоторое время в киберпространстве, вернется бумерангом к вашей тетушке»[165].

Однако здесь имеется неприятный нюанс: политика некоторых ритейлеров в отношении раскрытия информации позволяет каждому получателю подарочного кекса отследить его маршрут. Это может привести к возникновению неловкой ситуации. Увидев, что кекс уже был передарен несколькими предыдущими получателями, вы, скорее всего, существенно понизите степень своей благодарности за такой подарок, и его выразительное значение будет утрачено. Это несколько напоминает то, как если бы вы узнали, что текст трогательной поздравительной речи, с которой ваш лучший друг выступил на вашей свадьбе, был приобретен им на специальном сайте в интернете.

Купленный почет

Хотя дружбу нельзя купить за деньги, можно приобрести некоторое ее подобие и признаки выражения дружеских чувств. Как мы уже видели, превращение извинений, свадебных поздравлений и подарков в потребительские товары не приводит к их полному уничтожению. Однако снижает их ценность. Это снижение связано с невозможностью купить друзей: дружба и поддерживающие ее социальные практики образуют определенные нормы, отношения и добродетели. Перевод этих практик в товарный вид приводит к вытеснению нравственных норм – сочувствия, щедрости, заботы, внимательности – и подменяет их рыночной стоимостью.

Практически каждый человек может описать, чем нанятый друг отличается от реального. Единственное исключение, которое я могу вспомнить, – это персонаж, сыгранный Джимом Керри в фильме «Шоу Трумана». Его герой всю свою жизнь провел в безмятежном городе, не подозревая, что на самом деле он участвует в телевизионном реалити-шоу. В какой-то момент он неожиданно для себя узнает, что его жена и лучший друг – нанятые актеры. Хотя, конечно, нанимал их не он сам, а телевизионный продюсер.

Мы (обычно) не покупаем друзей – покупка разрушит дружеские отношения, – и это проливает свет на то, каким образом рынок вредит выражению дружеских чувств. Когда мы узнаем о том, что извинение или свадебное поздравление является купленным, при всей своей похожести на «настоящее» оно тем не менее теряет свою ценность в наших глазах. Эти вещи, конечно, можно купить за деньги, но только в несколько деградированном виде.

Аналогичным образом происходит деградация при превращении в товар такой категории, как почет. Да, Нобелевскую премию купить нельзя. Но как насчет других форм чествования и признания? Рассмотрим присвоение почетных званий. Колледжи и университеты присваивают почетные степени выдающимся выпускникам, ученым, представителям культуры и государственным деятелям. Однако в некоторых случаях такой же чести удостаиваются и благотворители, пожертвовавшие на нужды образовательных учреждений крупные денежные суммы. Что можно сказать о почестях, приобретенных таким способом: являются они купленными или действительно заслуженными?

На этот вопрос может не найтись однозначного ответа. Если колледж открыто заявляет о побудительных мотивах своего решения, это может разрушить ценность присвоенного звания. Представим, что присуждение почетной степени сопровождается следующими словами: «Обычно мы присваиваем почетные звания ученым и деятелям культуры за их выдающиеся достижения. Но сегодня мы решили вручить вам эту награду в благодарность за те 10 млн долларов, которые вы пожертвовали нам на строительство новой библиотеки». Такое награждение вряд ли может иметь что-то общее с присвоением почетных званий. Конечно, никто и никогда не сопровождает чествование лауреатов подобными заявлениями. В таких случаях обычно говорят о служении обществу, социальной ответственности и преданности университетской миссии, используют иные обороты, которые способствуют стиранию различий между описанием реальных заслуг и сообщением о покупке почетного звания.

Аналогичные сомнения возникают в отношении купли-продажи студенческих мест в элитных университетах. Университеты не продают право на зачисление с аукциона, по крайней мере открыто. Хотя многие ведущие колледжи и университеты могли бы существенно пополнить свои бюджеты, если бы брали с родителей абитуриентов хорошие деньги за поступление на первый курс. Но даже при наличии желания увеличить свой доход университеты не будут продавать с аукциона все места, поскольку это неизбежно привело бы к падению престижа учебного заведения, потери им своего почетного статуса. Странно было бы гордиться тем, что вы (или ваш ребенок) поступили в Стэнфорд или Принстон, если бы всем было известно о том, что для поступления в эти учебные заявления достаточно заплатить определенную сумму денег. В лучшем случае это было бы сродни гордости за свою способность купить яхту.

Предположим, однако, что большинство мест на первом курсе распределяется по заслугам и лишь некоторая часть по-тихому продается. При этом мы исходим из того, что при приеме в учебное заведение учитывается множество факторов – успеваемость, участие в общественной работе, расовое, этническое и географическое представительство, спортивные достижения, наследный статус (является ли абитуриент ребенком выпускника вуза), – и потому в каждом конкретном случае трудно определить, какие именно факторы стали решающими при зачислении того или иного абитуриента. В подобных условиях университеты могли бы продавать часть мест детям богатых спонсоров без ущерба для своего престижа.

Критики системы высшего образования утверждают, что этот сценарий довольно точно описывает то, что на самом деле происходит сегодня во многих колледжах и университетах. Они считают, что статус «потомка выпускника вуза» учитывается при поступлении именно для того, чтобы обеспечить преимущество для детей богатых спонсоров. Они указывают и на некоторые случаи, когда университеты шли на снижение планки своих стандартных требований лишь для того, чтобы ее могли преодолеть менее способные абитуриенты, чьи родители, хотя и не были выпускниками вуза, могли позволить себе внести существенный вклад на покрытие его финансовых нужд[166]. Защитники этой системы утверждают, что частные университеты сильно зависят от финансовой поддержки со стороны выпускников и богатых спонсоров и что такие взносы позволяют университетам выплачивать стипендии и оказывать финансовую помощь менее обеспеченным студентам[167].

Таким образом, в отличие от Нобелевской премии, места в колледже вполне могут покупаться и продаваться, при условии, что это происходит незаметно для общества. Должны ли колледжи и университеты прибегать к такой практике, это другой вопрос. Идея продажи мест на первом курсе престижных вузов сопровождается двумя возражениями. Одно из них связано с несправедливостью, а другое с коррупцией. Первое возражение состоит в том, что зачисление в учебное заведение детей состоятельных спонсоров в обмен на финансовые пожертвования является несправедливым по отношению к тем абитуриентам, кому не посчастливилось родиться в богатых семьях. Это возражение рассматривает высшее образование как стартовую площадку для построения карьеры, и, соответственно, такой подход приводит к предоставлению преимуществ детям из богатых семей и закреплению социально-экономического неравенства.

Возражение, связанное с коррупцией, направлено на защиту институциональной идентичности. Это возражение указывает на то, что высшее образование не только дает студентам шанс на получение высокооплачиваемой работы, но и воплощает в себе определенные идеалы – стремление к познанию истины, поощрение научных знаний, развитие преподавания и обучения, воспитание гражданских качеств. Несмотря на то, что все университеты нуждаются в деньгах для достижения своих целей, наличие платного приема на обучение способно привести к искажению этих целей и разрушению самих основ существования университетов. О том, что коррупция угрожает институциональной идентичности вузов – их верности заявленным идеалам и ценностям, – можно судить по ставшим известным общественности обвинениям в «продажности».

Два возражения для рынка

Приведенные выше возражения вытекают из дискуссии о том, что можно и что нельзя покупать за деньги. Возражение, связанное с обеспечением справедливости, обращено к принципам, на основании которых рынок осуществляет распределение благ; возражение о коррупции отражает опасение в том, что рыночный подход может привести к разложению существующих норм и отношений[168].

Вернемся к примеру с покупкой человеческой почки. Это правда, что ее можно купить за деньги, не нарушив при этом функциональность самого органа. Но должны ли человеческие органы продаваться и покупаться? Те, кто говорят, что такая практика является неприемлемой, приводят один из двух аргументов: они либо утверждают, что существование рынка человеческих органов приводит к организации охоты на бедных граждан, чье решение о продаже почки нельзя считать действительно добровольным (аргумент о справедливости), либо говорят о том, что существование такого рынка унижает человеческое достоинство, рассматривая личность как ходячий набор запчастей (аргумент о коррупции).

Или рассмотрим пример, связанный с покупкой детей. Можно было бы создать рынок детей, которым требуется усыновление. Но должны ли мы это делать? Те, кто возражают против этого, приводят следующие аргументы: во-первых, установление цены за усыновление приведет к тому, что этой процедурой смогут воспользоваться лишь богатые родители, либо менее обеспеченные родители смогут получить лишь тех детей, которые неинтересны богатым усыновителям (аргумент о справедливости); во-вторых, продажа детей приведет к нарушению представлений о безусловной родительской любви; неизбежные различия в цене будут пропагандировать идею о том, что ценность ребенка зависит от его расы, пола, интеллектуального потенциала, физических особенностей и других признаков (аргумент о коррупции).

Эти аргументы в пользу установления моральных ограничителей для распространения рынка стоит дополнительно уточнить. Первое возражение указывает на несправедливость ситуации, которая может возникнуть, когда люди покупают и продают вещи, будучи поставленными в неравные условия или находясь в тяжелом материальном положении. В соответствии с этим возражением рыночный обмен не всегда является настолько добровольным, как это представляют энтузиасты рынка. Крестьянин может согласиться на продажу своей почки или роговицы, чтобы прокормить голодающую семью, но такое согласие нельзя считать действительно добровольным. По сути, он будет действовать под несправедливым принуждением, обусловленным наличием крайней нужды.

Второе возражение указывает на опасность коррупционного разрушения, под которым понимается уничижительное влияние установления рыночных цен на определенные товары и социальные практики. В соответствии с этим возражением ценность общественно значимых благ уменьшается или повреждается самой возможностью их купли-продажи. В этом смысле коррупция не может быть устранена путем установления справедливых условий рыночного договора, поскольку его стороной может выступать человек, поставленный в заведомо невыгодное положение. Это можно проиллюстрировать на примере имеющей давнюю историю дискуссии о проституции. Некоторые люди выступают против данного явления на том основании, что лишь в редких случаях, если вообще когда-либо, занятие проституцией является действительно добровольным. Противники утверждают, что те, кто продает свое тело, как правило, действуют по принуждению, будь то бедность, наркозависимость или угроза насилия. Данное возражение опирается на аргумент о справедливости. При этом другие оппоненты возражают против проституции на том основании, что она унижает женщин, независимо от того, действуют ли они по принуждению или нет. Согласно этому аргументу, проституция является одной из форм коррупции, которая унижает женское достоинство и способствует извращенному восприятию секса. Данное возражение не ссылается на недобровольность согласия, оно осуждает проституцию даже в обществе, где нет бедности, даже в тех случаях, когда речь идет об элитных проститутках, которым нравится их род занятий и которые свободны в своем выборе.

Каждое из возражений подкрепляется своим нравственным идеалом. Аргумент о справедливости опирается на идеальное представление о согласии сторон договора, достигаемом на абсолютно справедливых условиях. Один из главных аргументов в пользу использования рыночных подходов при распределении товаров основан на присущей рынку свободе выбора, под которой подразумевается наличие у человека права принять решение, стоит ли ему продавать тот или иной товар по определенной цене.

Однако возражение о справедливости указывает, что в некоторых случаях выбор человека не является исключительно добровольным. Выбор на рыночных условиях нельзя считать абсолютно свободным, когда совершающие его люди отчаянно бедны или не имеют возможности торговаться на справедливых условиях. Таким образом, чтобы понять, является ли выбор в условиях рынка действительно свободным, мы должны выяснить, имеются ли признаки неравенства в условиях, на фоне которых стороны сделки приходят к согласию. В каком случае неравенство рыночных позиций сторон следует трактовать как принуждение, подрывающее справедливость заключаемой сделки?

Коррупционный аргумент указывает на различия нравственных идеалов. Он апеллирует не к добровольности сделки, а к моральной стороне купли-продажи того блага, которое теряет свою ценность, превращаясь в рыночный товар. Таким образом, чтобы понять, допустимо ли для колледжа продавать места для зачисления абитуриентов, мы должны обратить внимание на те моральные и общественные ценности, источником которых выступает данный колледж, и спросить, приведет ли продажа мест для зачисления к деградации этих ценностей. Чтобы решить, следует ли создавать рынок детей, нуждающихся в приемных родителях, мы должны выяснить, какими моральными нормами должны регулироваться отношения родитель-ребенок, и спросить, не приведет ли купля-продажа детей к нежелательному пересмотру этих норм.

Приведенные возражения отличаются по своим последствиям для рынков: аргумент о справедливости не содержит в себе возражений против рыночной продажи определенного блага на том основании, что оно является священным или бесценным. Вместо этого он указывает на наличие достаточно серьезных оснований подозревать, что при сложившихся обстоятельствах покупка и продажа блага будет осуществляться на условиях, несправедливых по отношению к одной из сторон сделки. Этот аргумент не направлен на создание каких-либо препятствий для коммерциализации блага (будь то человеческие органы, секс или место в колледже) в том случае, если переход к рыночному способу его распределения происходит с соблюдением принципа справедливости и равноправия сторон сделки.

Аргумент, апеллирующий к опасности коррупции, напротив, сосредоточен на характере самих благ и нормах, которые должны регулировать их потребление. Поэтому снять это возражение просто путем установления справедливых условий договора не получится. Даже в абсолютно справедливом обществе, в котором люди имеют равные права и возможности независимо от наличия власти и богатства, все еще будут вещи, которые не должны покупаться за деньги. Причиной этого является тот факт, что рынок не является исключительно механизмом распределения; он несет в себе определенные нормы и правила. И в некоторых случаях переход на рыночные отношения приводит к вытеснению нерыночных норм, которые нам стоило бы сохранить.

Вытеснение нерыночных норм

Как именно происходит такое вытеснение? Как рыночная оценка ухудшает, размывает или вытесняет нерыночные нормы? В соответствии со стандартными экономическими представлениями превращение блага в товар не изменяет его свойства. Рыночный товарообмен лишь способствует повышению экономической эффективности без изменения самих товаров. Именно поэтому экономисты, как правило, поддерживают применение финансовых стимулов, имеющее целью вызвать желаемую ответную реакцию. Спекуляция билетами на выступления популярных артистов, спортивные мероприятия и даже папскую мессу; торговля квотами на загрязнение окружающей среды, прием беженцев и деторождение; замена подарков наличными деньгами – все это примеры использования рыночных механизмов для сокращения разрывов между спросом и предложением на всевозможные товары, включая человеческие органы. Рыночный товарообмен направлен на взаимовыгодное удовлетворение потребностей обеих сторон сделки без ущемления интересов третьих лиц – но лишь при условии, что рыночные отношения и отношения, которые они порождают, не приводят к снижению ценности товаров, являющихся предметом рыночной сделки.

Однако выполнение последнего условия вызывает сомнения. Мы уже рассмотрели целый ряд примеров, на основании которых можно сделать вывод, что такие сомнения являются обоснованными. Когда коммерция проникает в те сферы жизни, которые традиционно регулируются нерыночными нормами, заявления о том, что рынок не затрагивает и не ухудшает свойства своих товаров, выглядят менее правдоподобно. Все большее количество исследований подтверждает то, что и без того подсказывает здравый смысл: финансовые стимулы и другие рыночные механизмы могут иметь неприятные последствия из-за вытеснения нерыночных норм. В некоторых случаях финансовое стимулирование, заставляющее потребителей вести себя определенным образом, приводит к тому, что последние получают не больше, а даже меньше, чем раньше.

Хранилище ядерных отходов