Помоги проекту - поделись книгой:
– Вот именно. Так что к этому времени труп наверняка частично мумифицировался. Я бы сказал, предварительно, конечно, что третья жертва скончалась ориентировочно около года назад. Может быть, чуть меньше.
– Прошлым летом, – прикинула Катя. – А что с остальными?
Патологоанатом указал на скелет брюнетки в сарафане и шагнул к нему, водя вокруг нее шариковой ручкой, как указкой.
– Познакомьтесь с жертвой номер два. Как видишь, мягкие ткани и связки разрушены полностью, начался процесс окончательного распада трупа на кости. Уже исчезают связки и хрящи. Грудь и живот запавшие, нижняя челюсть уже практически отделена от черепа. Процесс скелетирования начался в области головы и конечностей. Скоро останутся только кости…
– Срок, – напомнила Катя.
Медик почесал затылок.
– Нужно провести обследование костей, потому что на определенном этапе начинается ярко выраженное высыхание костей скелета. Их масса снижается, повышается их пористость и хрупкость. Для всех этих значений у нас есть таблицы. Поэтому после детального обследования я смогу назвать более точный срок или подтвердить предварительный. Но пока могу сказать, что перед нами скелет молодой женщины, которая скончалась ориентировочно полтора-два года назад. Повторяю, Катюш, это предварительно.
– Само собой. – Катя взглянула на третий скелет. – А здесь у нас старожил?
– Вроде того. Скелет начал распадаться на отдельные кости, так как весь связочный аппарат разрушен. Учитывая предварительные сроки смерти жертв номер два и три, я могу пока только предположить, что первая жертва оказалась здесь в срок от трех до пяти-шести лет назад.
Катя вспомнила слова Халилова.
– Дом пустует только пять лет.
– Значит, от трех до пяти, – патологоанатом снял очки и, протирая их платочком, покачал головой. – Если хочешь стать философом, иди работать с трупами. Пока мы живем, мы работаем, спешим любить, горим, несемся куда-то вперед и постоянно боремся с другими людьми и с самим миром. Но потом приходит великий уравнитель. Смерть, гниение, распад… И как итог – минерализация. То, что несколько лет назад любило и спешило жить, распадается на отдельные химические элементы и простые соединения. От праха к праху.
Катя решила промолчать, чтобы дать медику время проникнуться его грустными мыслями. Но она была на работе.
– Со способами убийств у нас засада, да?
– Почему же, – вдруг оживился патологоанатом. – Вовсе нет.
– Хм, – недоверчиво отозвалась Катя.
Вместо уточнений медик поманил Катю пальцем и подошел к третьей жертве в центре комнаты. Кате пришлось подчиниться и встать рядом. Медик склонился над убитой, аккуратно опустил закрывавшую ее горло складку шерстяного платья и осторожно ткнул пальцем в темную полосу вдоль темно-серых мумифицировавшихся тканей шеи.
– Видишь? Это же странгуляционная борозда. Ткани мумифицировались и оставили для нас этот след. Борозда глубокая. Чем душили, не знаю, рядом нет ничего подходящего. Убийца мог с собой захватить удавку. Как трофей. Учитывая, во что девушка одета…
Катя кивнула, поняв его мысль:
– …Это могли быть колготки.
Ее голос дрогнул. Собравшись с духом и пытаясь справиться со смесью отвращения и брезгливости, она опустилась перед убитой на корточки. Катю интересовали глаза. Пустые глазницы убитой, смотрящие в никуда.
– У трупа номер один удавка так и осталась на шее, как видишь, – продолжал медик. – Труп номер два нужно будет проверить. От кожи мало что осталось, но при наличии аппаратуры…
Катя уже не слушала его. Чувствуя себя святотатцем, она заглянула в иссохшую глазницу третьей жертвы, пытаясь найти на внутренней поверхности впадины характерные царапины.
Патологоанатом замолчал. Он удивленно наблюдал за Катей, таращась на нее исподлобья – поверх очков.
– Как ты догадалась?
– Что?
– Им выкололи глаза, – сказал медик. – На внутренних стенках глазниц характерные повреждения, я обнаружил их у второй и третьей жертвы. В лабораторных условиях найду и у первой, скорее всего. Всем им выкололи глаза. Ты же это проверяешь? Как ты узнала?
Катя молилась, чтобы очередной приступ не случился с ней прямо здесь и сейчас. Она собрала волю в кулак и стиснула зубы, прогоняя зародившуюся в основании позвоночника и мерзким ручейком ползущую вверх по спине змею страха.
Им выкололи глаза. Господи.
– Потому что… – начала Катя, но ее подвел голос. Дрогнул. Кашлянув, она закончила: – …Потому что все это я уже видела.
Она мечтала убраться отсюда подальше. Из этой землянки с тремя трупами, которых убили тем самым способом. Из Ямы, в которой Катя не была 18 лет и очень надеялась, что больше никогда здесь не окажется. Она хотела забиться куда-нибудь и закрыть глаза. А потом проснуться и узнать, что все это было сном. Пусть кошмарным, но – всего лишь сном.
Снаружи накрапывал дождик. Прижимая папку к груди, Катя осторожно шагала по узкой и скользкой дорожке сквозь горы мусора. К проему в воротах, где когда-то была калитка. Оказавшись снаружи, за линией оцепления, Катя вдохнула полной грудью.
В стороне Халилов курил с кем-то из местных. Он с сочувствием покосился на Катю и, поколебавшись, подошел к ней.
– Мы поговорили с местными. С теми, кто вообще согласен говорить. Таких немного. Никто ничего вспомнить не может. Говорят, не бывает здесь никто. Землянка-то заброшенная.
Холодный мокрый ветер прилепил, как кляксу, прядь волос к лицу Кати. Убирая волосы, Катя посмотрела вдоль улицы. На горизонте виднелись трубы расположенных за пределами Ямы заводов Промышленного района города.
– Когда мы в детстве ходили здесь, по этой улице, в школу… А ведь нужно было пройти черт знает сколько. До конца Ямы, до самого переезда, а уж там по прямой двадцать минут до школы…
Халилов оторопело смотрел на Катю.
– Что? Вы… вы здесь жили?
– Родилась и выросла, – кивнула Катя. – Что, удивлен?
Халилов смутился.
– Ну, вы такая, не знаю… хрупкая. А Яма самый поганый район в городе. А может, и вообще в стране. Вы уж извините, но я, честно говоря, не могу представить.
Здесь была такая же грязь, – невесело улыбнулась Катя. – Всегда. А знаешь, тогда, в детстве, мы с сестрой пробирались в школу по этой самой улочке. В сапогах до колена, но все равно обходили самые большие лужи. Потому что никогда не знаешь, какой она будет глубины. И мы шлепали по этой грязи. И смеялись. В детстве казалось, что все нормально.
– Сейчас уже не кажется?
Халилову ответил кто-то за спиной Кати:
– Тогда мы не подозревали, что есть другой мир. Иначе здесь очень сложно.
Катя обернулась. И это было уже третьим за день потрясением. Сначала – Яма. Потом – девушки, умерщвленные Тем Самым способом. А теперь вот – он.
– Поляков, – изумленно сказала Катя, не веря своим глазам.
Поляков загадочно улыбнулся, приветствуя ее кивком…
…И словно прошедших лет не было вовсе.
3
– Катька!
Обернувшись, Катя прищурилась. Валя махала рукой и бежала к ней. Простенькое платье, доставшееся старшей сестре от матери, и джинсовая куртка. Предмет зависти Кати. Ее родители купили Вале на 18-летие, специально отправившись для этой цели на вокзал – к шедшему из Средней Азии поезду с челноками, торговавшими прямо на перроне.
– Привет! А я ору тебе, ору. О чем замечталась?
Катя покрепче прижала к груди пакет с буханкой хлеба, так и норовящий выскользнуть из рук и плюхнуться на пыльный гравий.
– Ты уже с экзамена? – выпалила Валя. – Ну и как?
Катя вздохнула.
– Откуда я знаю. Завтра только скажут результаты. Надеюсь, не завалила…
Валя звонко рассмеялась.
– Еще бы! Думаешь, я не слышала, как ты у окна до полуночи халяву ловила? – Валя передразнила Катю тоненьким голосочком, зная, что сестру это всегда жутко раздражало: – «Халява, приди! Халява, приди-приди!».
Катя смутилась. Она была уверена, что сестра все еще гуляет с подружками. А та, вон, стояла перед домом – и наверняка хохотала, давя смех ладонью.
– Да ну тебя…
Посмеиваясь, Валя забрала у младшей сестры пакет с хлебом и двинулась вперед. Все, как всегда. Катя поплелась за ней, помахивая потрепанным полиэтиленовым пакетом с выцветшим изображением Леонардо Ди Каприо из того самого «Титаника». В форме в школу разрешили не ходить уже лет пять назад, и только старательно уложенная прическа выдавала Катю.
– А ты? – нашлась Катя, вспомнив, куда сегодня должна была пойти сестра, и обрадовавшись, что можно перевести тему. – Была на фабрике? Взяли документы?
Валя только отмахнулась.
– Лучше не спрашивай…
– В смысле?
– Я тетю Машу там встретила, – поведала Валя. – Помнишь ее? С мамой вместе в райпо раньше работала?
В памяти Кати всплыл смутный образ из глубин детства.
– Полная такая, с «химией» на голове?
– Она, оказывается, сейчас там работает, – кивнула Валя. – И лучше бы, говорит, не работала. Швеям уже два месяца зарплату не дают, представляешь?
– Да ты что? И там тоже?
– Я вообще в шоке, – по лицу Вали пробежала тень, демонстрируя, что сестра действительно переживала. – Два года в каблухе оттарабанила, и ради чего все?
Катя вздохнула. Скоро она закончит все экзамены. Потом выпускной, аттестат… И те же самые проблемы. Куда пойти работать, чтобы помочь родителям сводить концы с концами.
– Ну, это же временно все, – попыталась она утешить сестру. – Перестройка и все такое. Скоро это закончится. По телеку вон вчера говорили, что…
Катя осеклась, заметив тень. Человек был сразу за насыпью железнодорожного полотна, к которому приближались сестры. Тянущаяся вдоль жидкой лесопосадки железная дорога отделяла Яму жирным пунктиром от остальной части северо-западного промышленного массива их города. Перешел через рельсы – и ты в Яме.
Это был Кирилл. Катя всегда пугалась, видя его. Особенно его взгляд. Кирилл смотрел волком, исподлобья. Он был невысоким, щуплым, и на вид ему можно было дать лет 10—12, не больше, хотя от девчонок Катя слышала, что ему уже все 14. Кирилл испуганно и диковато, как волчонок, таращился на девушек, прижимая к груди недопитую бутылку лимонада. В этой желтой жиже плавали кусочки начинки от какого-то пирожка. Сколько Катя его помнила, Кирилл всегда ходил по улицам Ямы с чем-то, что можно попить или пожевать. Словно внутри него жил кто-то, требовавший постоянной кормёжки.
– Привет, – машинально пробормотала Катя.
Валя хмуро покосилась на сестру.
– Пошли отсюда!
Она торопливо дернула Катю за руку, увлекая дальше. Они перешли через рельсы. Та же дорожка и та же жидкая лесопосадка, тянущаяся по обе стороны от тропинки. Но теперь они перешли границу и были дома. Катя невольно обернулась. Кирилл таращился им вслед.
– Ты чего? – буркнула Катя.
Валя неопределенно махнула головой.
– «Привет», – сестра не могла удержаться, чтобы снова не передразнить Катю, но на этот раз вполголоса, почти шепотом. – Нафига ты с ним вообще говоришь? Не связывайся ты с ним. Он же того!
Валя многозначительно покрутила пальцем у виска.
– Ты в это веришь, что ли? А по мне, так обычный. Ну, странный слегка, конечно, но с ним же никто не общается просто, и…
Валя лишь отмахнулась, затыкая младшей сестре рот.
Дома их уже ждала мать, которая тут же погнала девушек к столу – суп, да еще и на мясном бульоне, остывал. За обедом только и разговоров было, что об экзаменах Кати и попытках Вали трудоустроиться.
А после Валя вдруг предложила сестре погулять. Они брели по узким петляющим улочкам родного поселка, которые, как змеи, опоясывали уходящий в никуда огромный овраг. Это и была яма, давшее название месту, где они родились и выросли. Беспорядочные улочки с натыканными там и тут домишками, все как на подбор ветхими и трухлявыми, привели их к окраине поселка. За окраинными домиками уже тянулась непроходимая чаща леса. Здесь, словно импровизированный шлагбаум, отделявший жилой сектор от царства флоры, валялось когда-то и кем-то поваленное дерево. Местная молодежь отдыхала здесь по вечерам, облепив эту огромную иссохшую «скамью». Валя первая присела на бревно.
– Этот дурачок, Кирилл, – вдруг сказала она. – Он раньше жил здесь.
Валя кивнула на барак, поросший со всех сторон кустарником, как леший. Ветхое деревянное строение с заколоченными черными окнами, в котором, как была уверена Катя, никто не обитал целую вечность, пряталось посреди зарослей наступавшего леса.
– Где? – удивилась она. – Здесь?
– Вот в этом самом бараке.
Валя сорвала травинку и засунула ее в рот. Катя присела рядом, чувствуя кожей ног колючую кору иссохшего дерева.
– Да ладно. Я вообще никогда не слышала, чтобы там кто-то жил.
– Странно! – иронично хмыкнула Валя. – Аж сама Катька ничего не слышала! Такое бывает разве?
– Хорош издеваться.
– Ты в этой части поселка вообще часто бываешь?
Катя смутилась.
– И что мне тут делать? Наш дом в другой стороне совсем.
Поделиться книгой: