Высшая милость

– О господи! – едва слышно простонала Сара. – И что будет, если они уличат тебя?

– Не знаю. Такую сумму трудно прикрыть. Я не думаю, что Салли может каким-то образом отсрочить проверку. Время проведения назначают его инвесторы, а они не любят давать отсрочку, чтобы не было времени для махинаций и подделки финансовых документов. А мы, конечно, их подделывали. Еще как подделывали. Не знаю, постарается ли он отсрочить проверку, узнав о землетрясении и поняв, что я не перевел деньги. Шестьдесят миллионов – не иголка в стоге сена. Такую прореху нельзя не заметить. Хуже всего то, что они сразу выйдут на меня. Если Салли не совершит чуда за оставшееся до понедельника время. Если не совершит, нам конец.

Он помолчал, кусая губы. И начал снова:

– Если аудиторы обнаружат недостачу, то Комиссия по ценным бумагам и биржам выйдет на мой след уже через пять минут. А я сижу тут, как подсадная утка, и жду, когда это случится. Я не смогу уехать отсюда, если это произойдет, а это произойдет. Нам надо будет нанять самого лучшего адвоката и посмотреть, можно ли будет договориться с федеральным прокурором. Если дело дойдет до этого. Для меня лучше было бы уехать в Бразилию, но я не делаю этого из-за тебя. Так что будем сидеть здесь как на иголках, пока не уляжется пыль после землетрясения. Придется ждать, что будет дальше… Мне очень жаль, Сара, – добавил он.

Больше ему нечего было сказать. Сара глотала слезы, ей тоже нечего было сказать. У нее было чувство, словно ее ударили чугунной грушей.

– Как ты мог этим всем заниматься? – одними губами спросила она, по ее щекам катились слезы. Она оцепенела. Сидела и смотрела на него, не в состоянии поверить в то, что он ей сказал. Но все было правдой. Ее жизнь в мгновение ока превратилась в горстку пепла.

– Я был уверен, что нас никогда не поймают, – ответил он, пожимая плечами. Для него это тоже было невероятным, но по другим причинам, не тем, которые повергли Сару в ужас. Ее муж оказался предателем – предал ее и детей, их любовь.

– Даже если бы тебя не поймали… как ты мог поступать так бесчестно?! И ты нарушил все мыслимые законы, предоставляя заведомо ложную информацию своим инвесторам. А что, если бы ты потерял все их деньги?

– Я все рассчитал. Я мог покрыть недостачу. Я всегда так делал. А на что ты жалуешься? Посмотри, как быстро я построил свой бизнес. Как ты думаешь, откуда все это? – он обвел руками спальню, и она поняла, что совсем не знает его. Она думала, что знает, но нет… Словно тот Сет, которого она знала, исчез, а на его месте появился преступник.

– А что будет со всем этим, если тебя посадят в тюрьму?

Раньше она и думать не думала, что он добьется такого успеха. Однако он выстроил карточный домик, который рушился у нее на глазах. А они – ни он, ни она – ничего не могли с этим сделать…

– Боюсь, что все пойдет прахом, – тихо сказал он. – Даже если я не сяду в тюрьму, мне придется заплатить штраф и вернуть проценты за те деньги, которые я занял.

– Ты не занял, ты взял их. И они не были деньгами Салли, чтобы он мог их тебе дать. Они принадлежат его инвесторам, а не тебе. Ты совершал сделки со своим подельником, и поэтому тебе удавалось обманывать людей. И то, и другое безобразно, Сет. У меня даже нет слов… Гадость какая…

Она, разумеется, не хотела, чтобы его поймали – и ради него самого, и ради их всех, но она знала, что будет справедливо, если его поймают.

– Спасибо за лекцию на тему морали, – ернически отозвался он, но в его голосе была горечь. – Скажу в утешение твоей честной душе, что да, меня поймают. И это произойдет, скорее всего, достаточно быстро. Они конфискуют все наше имущество или какую-то его часть, и оба дома, и самолет, и большую часть того, что останется. Все, что они не возьмут, мы продадим.

Он говорил об этом как об уже случившемся: едва началось землетрясение, он уже знал, что его песенка спета и разрушается весь его бизнес. Содрогание земных пластов перевернуло воздвигнутое им здание собственного успеха, стерев его в порошок.

– И как мы будем жить? Это ты себе представляешь?

– Займем денег у друзей, я думаю. Не знаю, Сара. Давай будем решать, когда все произойдет. Прямо сейчас, сегодня, у нас все хорошо. Никто не придет за мной, пока не ликвидируют эти завалы. Посмотрим, что будет на следующей неделе.

Но Сара уже не могла думать иначе, чем в трагических красках. Все эти махинации, которые проделывал Сет… Ими он поставил их жизнь в рискованное положение – самым худшим из возможных вариантов.

– Думаешь, они могут забрать наш дом? – Она вдруг ощутила панический ужас, обведя глазами комнату. Этот дом принадлежал ей. Ей не нужен был такой дорогой дом, но это было то место, где они сейчас жили, куда она принесла своих новорожденных крошек… Перспектива потерять все это пугала ее. С минуты на минуту их могли оставить без средств к существованию, если Сета арестуют и осудят. От одной этой мысли она впала в отчаяние. Ей придется искать работу и жилье. А где будет Сет? В тюрьме? Еще несколько часов тому назад единственное, что ее беспокоило, это живы ли дети, спаслись ли они, не обрушился ли на них дом. И вдруг после всего, в чем признался Сет, все, что действительно теперь принадлежало им, были только их дети. А дом и правда разрушился. А она четыре года была замужем за незнакомым человеком. Он был отцом ее детей. Она любила его и доверяла ему.

Все эти мысли кружились в ее мозгу без остановки. Она начала плакать еще сильнее. Сет попытался обнять ее, но она отстранилась. Она не могла понять, кто он ей в эти минуты – родной человек или враг…

– Я люблю тебя, детка, – сказал он тихо, когда она с удивлением взглянула на него.

– Как ты можешь такое говорить? Я тоже тебя люблю, но посмотри, что ты с нами сделал. Не только с собой и со мной, но и с нашими детьми. Нас могут выбросить на улицу. А ты можешь оказаться в тюрьме.

Именно так, скорее всего, и будет, подумала она.

– Может быть, все еще обойдется, – попробовал он разуверить ее, но она его просто не слышала. Она слишком хорошо знала правила Комитета, чтобы поверить той ерунде, которую он ей сейчас пытался втереть. Над ним нависла ужасная опасность ареста и отправки в тюрьму. Они оба понимали, что если это произойдет, то вместе с арестом уйдет и их жизнь. Они уже никогда не будут жить так, как сейчас.

– Что нам делать? – спросила она прерывистым голосом, совершенно потерянная. Трудно было узнать в ней ту молодую гламурную кошечку, которая была на благотворительном вечере. Это была просто насмерть перепуганная женщина. Поверх вечернего платья на ней был свитер, ноги босые, она сидела на кровати и плакала – подросток, чей мир в одночасье рухнул. И это только что произошло стараниями ее мужа.

Она распустила волосы, и они темным водопадом упали на ее плечи. Сейчас она выглядела вдвое моложе. Она сидела и смотрела на Сета. Да, ее предали. Раньше это чувство было ей незнакомо. Сет украл у них ту счастливую жизнь, которую сам же устроил. Вор. Предатель и вор. И предал он ее не из-за того, что отнял у нее дорогую жизнь. А из-за того, что отнял чувство надежности и веры в любимого человека. Ту надежность, на которую она рассчитывала.

– Мне кажется, единственное, что нам остается, это ждать, – спокойно повторил Сет, подойдя к окну. Они с Сарой словно поменялись ролями – она была в панике, он же – спокоен, как, вероятно, бывает спокоен преступник, осужденный на казнь. Все. Край. Внизу бушевали пожары, и в утреннем солнечном свете он видел разрушенные соседние дома. Их дом был цел, но… изрядно пострадал… Было много поваленных деревьев, причудливо накренившись, свисали балконы, валялись сорванные с крыш трубы. Вокруг бродили люди. Но никто из них не был так потрясен, как рыдающая в спальне Сара. Их с Сетом привычная жизнь потерпела крах, а может быть, и пришел конец их браку, а конкретные события, лишь вопрос времени.

Глава 4

В ту ночь Мелани долго пробыла на улице рядом с отелем «Ритц-Карлтон». У нее не было медицинских знаний, таких, как у сестры Мэри Магдален, но она деятельно присутствовала на месте происшествия, помогая людям всем, чем могла: нашла двум потерявшимся девочкам их обезумевшую от беспокойства маму, привела спасателей к груде камней, откуда слышались стоны, кого-то просто утешила, успокоила – сердечное теплое слово и простая поддержка очень много значат для человека в такую минуту, когда неожиданность случившегося и растерянность лишают возможности быстро принять решение и оценить ситуацию. Но вот помочь раненым она не могла почти ничем. Один из ее музыкантов какое-то время был с ней, но потом его энтузиазм угас, и он почел для себя за благо отправиться в предоставленное всем потерпевшим убежище, полагая, что его миссия исчерпала себя. Другие из свиты пришли к этому выводу раньше. Так что никто из ее многочисленного окружения не остался подле нее. На ней все еще было рваное концертное платье, туфли на невероятной платформе, в которых она выступала на сцене, и пиджак Эверета Карсона – уже порядком потрепанный, пыльный и в пятнах крови тех несчастных, кому она помогала. Но он весьма ее выручил, этот пиджак, сейчас, на улице, без крыши над головой, даже без учета того, что платье на ней порвалось.

Почувствовав, что устала, она поискала глазами, куда бы присесть, и тут ее окликнул какой-то пожарный из тех, что расчищали дорогу, – они сделали коротенький перерыв, чтобы съесть по пончику и выпить горячего кофе из походного термоса. Мелани с готовностью присела к ним на заднюю ступеньку машины и взяла протянутый ей наполненный пластиковый стаканчик. Но что тут началось! Пожарные узнали ее и пришли в восторг, что сама Мелани Фри не погнушалась побаловаться кофейком в их компании, глотая вместе с кофе известковую пыль. Поболтать с пожарными оказалось прелюбопытно, они наперебой стали рассказывать ей подробности, как они спасали людей, из каких передряг их вытаскивали. Но более всего заинтересовала их она.

– Ну как это, быть Мелани Фри? – спросил самый молоденький из пожарных. Родился он в Сан-Франциско и вырос в округе Мишин. Отец его был копом, так же как и два его брата. Сестры его повыходили замуж сразу, как окончили колледж. Мелани была невероятно далека от их жизни, но в своем нынешнем непрезентабельном облике казалась этому парнишке обычной девчонкой.

– Большей частью мне это нравится, – призналась она. – А иногда – тягомотина. Как арестант: работаешь, работаешь… жуткое напряжение, особенно когда концерты даем. И журналисты донимают, как кровососы…

Они рассмеялись. Мелани потянулась еще за одним пончиком. Тот пожарный, что задал ей этот вопрос, был лет двадцати двух, но у него уже было трое своих ребятишек. По лицу его расплылась зависть – эх, надо же, а вот его жизнь не идет ни в какое сравнение с ее жизнью, хотя он любит свою жену и детей.

– А ты? Нравится тебе то, что ты делаешь? – спросила его Мелани.

– Ну да. Чаще всего. Особенно в такие ночи, как эта. По гроб жизни ее не забыть. Реально понимаешь, что делаешь что-то важное, спасаешь жизни. Бывает, конечно, что в тебя запускают пивную бутылку или стреляют в упор в Бей-Вью, когда ты появляешься там, чтобы потушить пожар, который они сами же и учинили. Но ведь не всегда же… Чаще мне нравится быть пожарным.

– Пожарные – крутые ребята, – кивнула Мелани и усмехнулась: она не могла припомнить, когда ей было позволено умять два пончика один за другим. Мать бы убила ее сейчас, если б увидела. Она строго бдит, чтобы Мелани не слезала с диеты, хотя сама не отказывает себе ни в чем вкусненьком. В эти мгновения Мелани была счастлива – сидит, болтает с ребятами, трескает пончики… Свобода!

– Это ты обалденно крутая, – бросил ей более взрослый пожарный. Он только что четыре часа вытаскивал застрявших в лифте людей. Для всех эта ночь была бесконечно длинной. Мелани помахала рукой тем девчонкам, которым она нашла их маму, они как раз проходили мимо, торопясь пробраться среди камней в убежище за два квартала отсюда – мама приостановилась поблагодарить ее и замерла как вкопанная, узнав в этой растрепе, что-то самозабвенно жующей, звезду эстрады.

– Устаешь от того, что тебя везде узнают? – спросил потом Мелани третий пожарный, когда девчушки и их мама ушли.

– Да, очень. А особенно звереет мой парень. Аж бесится. Было даже, что он шарахнул одного фотографа по башке, за что отсидел в тюрьме.

– Похоже на правду, – пожарный ей улыбнулся. Они закончили трапезу и принялись ее уговаривать пойти в убежище – она уже достаточно помогла здесь, да и там, в конце концов, требовались рабочие руки, если она позарез рвется оказывать помощь.

Самый молоденький из пожарных вызвался проводить ее. С неохотой, но она согласилась. Было уже совсем утро, семь часов, и ее мать, наверное, близка к помешательству от неизвестности, где ее дочь. Еще, чего доброго, отправится на ее поиски. Всю дорогу, пока они шли в убежище, которое устроили в большом церковном зале и куда сейчас направляли людей, Мелани разговаривала со своим провожатым, и пришли они быстро. Как оказалось, помещение было заполнено людьми под завязку. Волонтеры Красного Креста и служители церкви как раз разносили завтрак. Мелани ужаснулась. Как можно в этой толпе отыскать кого-то? И, распрощавшись с пожарным и поблагодарив его за эскорт, она медленно побрела по помещению, вглядываясь в лица и вслушиваясь в голоса. Люди стояли, беспорядочно передвигались и просто уныло сидели на полу, кто-то спал.

Ей повезло. Протискиваясь в толпе, она нашла наконец свою мать – та сидела у стенки, рядом, прислонившись друг к другу спинами, сидели Эшли и Пэм. Они уже несколько часов были на взводе: где Мелани? Куда запропастилась? Джанет первая ее увидела и, вскрикнув, вскочила и бросилась обнимать беглянку, стискивая в объятиях и одновременно осыпая упреками за причуды – какая от нее польза, ну что это она выдумала, пропадала где-то всю ночь, а они места себе не находят от беспокойства, хоть бы подумала о родной матери…

– Господи, Мел, я уж думала, тебя нет в живых – током убило или на голову свалился кирпич…

– Ну что ты такое городишь, ма, я просто там помогала, – тихо ответила Мелани. Ее голос всегда затихал и был едва слышен, когда рядом громогласно присутствовала ее мать. Эшли была бледна. Всю ночь она просидела, прижавшись к Джейку, который не обращал на нее никакого внимания. Его вывернуло всем, что он выпил и выкурил еще до того, как все началось.

Он медленно, словно веки были пудовыми, открыл глаза на звук их голосов – взгляд был мутным, отстраненным, кажется, он не вполне понимал, где находится и что вообще происходит, да и выступление подруги на сцене он вряд ли помнил, мучимый жутким похмельем.

– Пиджачок классный, – неожиданно пробормотал он невнятно. – Откуда такой? И где ты болталась?

Надо же. Что-то еще соображает в своем дурмане!

– Занималась делами, – сдержанно ответила Мелани, даже и не подумав, чтоб наклониться поцеловать его. И уж тем более держать перед ним отчет. Очень уж он был в этот момент ей неприятен. И, странное дело, люди, которым она помогала, тоже были отнюдь не в вычищенных костюмах, кого-то тошнило, кто-то не знал, чем вытереть кровь, от кого-то не слишком приятно пахло, но она не испытывала к ним брезгливости, как сейчас к Джейку. Даже его пиджак, свернутый и подложенный кем-то ему под голову вместо подушки, ей не хотелось брать в руки. Большинство из их администрации и оркестранты спали на полу тут же.

– Неужели тебе не было страшно? – с ужасом округлив глаза, спросила ее Эшли, чем отвлекла от нехороших мыслей о Джейке. Мелани покачала головой: нет.

– Нет, – повторила она. – Многим нужна была самая обыкновенная помощь – хотя бы просто встать на ноги, сориентироваться. Кто-то порезался, ведь кругом битые стекла, обломки, кто-то ушибся и едва мог идти, так что я делала все, что могла.

– Да какой в тебе прок? Ты не медсестра, черт подери! – внезапно оборвала ее мать. – Ты победительница конкурса «Грэмми». А ее обладатели не бегают по руинам и не утирают всем подряд сопли… – Джанет возмущенно сверкнула глазами. От состояния страха за дочь она мгновенно перешла к негодованию по поводу якобы утраты той имиджа – шляется по пыльным завалам, позабыв, что спасать первым делом надо ее, звезду.

– Как это какой прок, мама? Не горячись, пожалуйста. Я же цела-невредима, а кому-то досталось. И я могла им помочь… Что в том плохого – помогать людям? Да просто успокоить кого-то… помочь найти сумку, допустим, какие-то важные вещи… при людях были ведь и их документы… да что я тебе объясняю… В таких обстоятельствах всегда нужен кто-то, кто мог бы хоть чем-то помочь!

– Пусть это делает кто-то другой. Есть врачи и спасатели, есть опытные волонтеры, – сказала, как отрезала, Джанет и потянула дочь, чтобы та прилегла рядом с ними. – Ляг, ты устала, – как всегда, она была безапелляционна. – Господи, сколько нам еще предстоит здесь торчать. Говорят, все авиарейсы отменены. Черт. Но я все же надеюсь, что они нас отправят на каком-нибудь самолете. Ведь есть же частные, надо только договориться.

В этом вся ее мать! Они чуть не погибли, а она заладила – самолет ей подайте немедленно! Мелани вполне бы устроил скромный автобус, если бы такой вдруг отыскался.

– Кому сейчас до нас дело, мам? Ну какой еще самолет! Может быть, получится взять напрокат машину какую-нибудь… Не на век же мы тут застряли… Службы работают, всем надо домой, и мы доберемся. Кстати, если ты помнишь, до следующей недели у меня нет ни одного концерта – а уж за неделю…

– Я не собираюсь валяться на церковном полу неделю! – взорвалась ее мать. – У меня спина разламывается. Они должны перевести нас в более приличное место.

– Какое еще более приличное, ма? Все отели закрыты. Да и опасно в них находиться – что-нибудь может обрушиться через время, надо, чтобы спасатели и строители все проверили. Да и холодильники отключены, свет. – Мелани узнала обо всем от пожарных и теперь утверждала авторитетно. – А здесь по крайней мере мы в безопасности.

– Ничего не знаю. Хочу побыстрее в Лос-Анджелес, – гнула свое Джанет. – Они нас попросили, даже, сказала бы я, уговаривали, вот пусть теперь и находят выход из положения.

– Но может быть, они пострадали, а мы тут капризничаем…

Но мать ее больше не слушала. Она наказала Пэм, чтобы та взяла под контроль информацию о движении самолетов, и та пообещала, что будет держать ее в курсе. Пэм восхитило то, что Мелани осталась на развалинах помогать людям. Сама она всю ночь провела на побегушках, бегая по приказу Джанет то за одеялами, то за сигаретами и кофе, который готовили на газовой плитке в импровизированной столовой. Эшли была так напугана, что ее дважды вырвало. Джейк был в отключке. Ночь выдалась ужасной, но все они были живы.

Еще на входе Мелани увидела своего парикмахера и менеджера, которые разносили по залу бутерброды и печенье и раздавали бутылки с водой. Еда с огромной церковной кухни, где обычно кормили бездомных, быстро закончилась. Они начали раздавать консервы с индейкой, пряной ветчиной и вяленой говядиной. Но скоро и это должно было закончиться.

В обед им сказали, что их собираются перевезти в округ Пресидию[4]. За ними пришлют автобусы и отвозить будут группами. Им раздали одеяла, спальные мешки, личные принадлежности – зубную пасту и щетки.

Чтобы сесть в автобус, Мелани и ее свита ждали своей очереди до трех часов дня. Она успела поспать пару часов и теперь чувствовала себя бодро, помогая матери сворачивать одеяла. Джейк продолжал спать. Она потрясла его за плечо.

– Джейк, вставай, мы уезжаем, – тормошила она дружка, размышляя, какой наркотик он принял нынешней ночью. Весь день он пребывал в полной прострации и все еще не мог окончательно прийти в себя. Джейк был красивый парень, но, когда он встал и обвел окружающих мутным взором, вид у него был ужасный.

– Иисусе, я ненавижу такое кино. Это не декорация к фильму про глобальную катастрофу? А я не участник массовки? И мне сейчас не разукрасят физиономию «кровью» и не забинтуют голову?

– Даже в крови и забинтованный, ты бы выглядел великолепно, – заплетая волосы в косу, заверила его Мелани, как уговаривают ребенка.

Весь путь до автобуса ее мать продолжала жаловаться. Такое обращение по отношению к ним возмутительно. Будто они не знали, с кем имеют дело. Мелани спокойно ей возражала. Перед стихиями все равны. Они просто горстка людей, которым сказочно повезло – землетрясение их пощадило. Нечего бога гневить. И они ничем не лучше других.

– Закрой рот, детка! – грубо прикрикнула на нее мать. – Не пристало звезде так рассуждать. Ты должна чувствовать свою исключительность!

– Мама, здесь я не звезда. Всем наплевать, что бог дал мне голос. Все мы нуждаемся сейчас в спасении, в элементарных вещах. Все устали, все голодные и напуганные, и все хотят скорее домой, как и мы. Мы такие, как все.

– Давай, Мелли, объясни ей, что почем в этом мире, – хмыкнул кто-то из музыкантов, когда они погрузились в автобус. И тут две девочки-подростка, видимо сестры, так они были похожи, вероятно погодки, узнали ее и закричали: «Мелани Фри! Мелани Фри!», а мать посмотрела на нее взглядом победительницы, который свидетельствовал: ну что я тебе говорила?.. Но Мелани чувствовала себя кем угодно, только никак не звездой – полуодетая, грязная, в мужском пиджаке, в порванном сетчатом с блестками платье.

– А спойте для нас что-нибудь прямо сейчас, – стали упрашивать ее девочки. – И еще мы хотим ваш автограф… – Мелани рассмеялась. Она сказала им, что о пении не может быть и речи, но свою подпись поставила на протянутом ей обрывке бумаги. Пусть радуются, если это радость для них. Им всего по тринадцать-четырнадцать, и они еще такие глупые. Девочки рассказали, что едут с родителями, вон они сидят на заднем сиденье, а та часть дома, где была их квартира, обрушилась. Их спасли полицейские. Никто не пострадал, только одна пожилая женщина с верхнего этажа сломала ногу. У них было много чего порассказать о страшных событиях этой ночи. Но теперь к ним прибавится восторженный рассказ о том, как они ехали в одном автобусе с Мелани Фри. Фантастика, говорили их лица. Но как в жизни все перемешано, невольно думала Мелани…

Через двадцать минут они прибыли в округ Пресидию, и их проводили в старые военные казармы, где Красный Крест установил для них раскладушки и организовал столовую. В одной из казарм, напоминавшей ангар, был развернут полевой госпиталь, укомплектованный добровольцами из числа медицинского персонала, спасателей Национальной гвардии, врачей, медсестер, команды волонтеров из местных церквей и добровольцев Красного Креста.

– Может быть, они эвакуируют нас отсюда на вертолете, – поделилась мечтой Джанет, плюхнувшись на раскладушку в состоянии отчаяния от условий, в какие они попали неизвестно на какой срок. – Я устала и совершенно разбита, чтобы выстаивать очередь за едой, – объявила она. Вот только в действительности она не была столь беспомощна, чтобы так утверждать. Это была рисовка чистой воды. Но Джейк – ему ничего не оставалось, как очухаться и обрести самостоятельность передвижения – и Эшли пошли добывать пропитание, а Пэм сочувственно взирала на Джанет, дабы не оставлять ту в одиночестве: ребята из оркестра и свиты Мелани вышли на улицу покурить.

Когда все ушли, Мелани незаметно от матери прокралась к столу при входе в помещение. Тихим голосом она заговорила с женщиной – сержантом Национальной гвардии в запасе. На ней была камуфляжная форма и армейские ботинки. Она удивленно взглянула на Мелани и сразу же ее узнала.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, мягко ей улыбаясь. Она не произнесла имени Мелани. Но обе друг друга поняли.

– Я выступала на благотворительном вечере здесь вчера, – сказала она и улыбнулась женщине в камуфляже. – Я застряла здесь, как и все.

– Что я могу сделать для вас? – Она, похоже, таяла от восторга, так близко созерцая Мелани Фри.

– Я хотела узнать, чем я могу вам помочь. – «Это лучше, чем сидеть на раскладушке и выслушивать жалобы матери», – добавила она мысленно. – Вам нужны волонтеры?

– Я знаю, что в столовой их уже много, они готовят и разносят еду. Тут неподалеку полевой госпиталь, но я не уверена, что им нужны добровольцы. Могу поставить вас на стойку регистрации, если хотите, но, боюсь, если вас узнают, то вокруг соберется толпа…

Мелани согласно кивнула. Она и сама об этом подумала.

– Попробую узнать в госпитале, – отвечала она. Ей казалось, что госпиталь – это как раз то, что ей надо для приложения своих сил.

– Хорошо. Свяжитесь со мной, если ничего там не найдете. Здесь просто зоопарк какой-то, с тех пор как начали прибывать автобусы. Сегодня вечером мы ожидаем прибытия еще пятидесяти тысяч людей. Их везут сюда со всех концов города.

– Спасибо. – Мелани пошла обратно, убедиться, что с матерью все в порядке. Джанет лежала на раскладушке и ела мороженое на палочке, которое принесла ей Пэм. В другой руке она держала пачку печенья.

– Где ты была? – спросила она, грозно взглянув на дочь, и та поняла, что с ее мамой действительно все в порядке.

– Выясняла, как там дела, – ответила она расплывчато. – Я скоро буду, – добавила она скороговоркой, чтобы мать не начала расспрашивать, и опять удалилась. Пэм догнала ее, что-то почуяв.

– Ты куда? – настигнув, тронула она ее сзади за рукав пиджака. Мелани честно ответила, что идет волонтером в полевой госпиталь.

– Ты уверена, что тебе туда надо? – забеспокоилась Пэм.

– Да, я уверена. Не хочу сидеть здесь без дела и слушать мамино нытье. Возможно, я тоже как-нибудь пригожусь.

– Я слышала, у них достаточно волонтеров из Национальной гвардии и Красного Креста.

– Может, и так. Но мне думается, в госпитале помощь лишней не бывает. А здесь, кроме как раздавать воду и еду, делать нечего. Я скоро вернусь, а если нет, то можешь найти меня там. Полевой госпиталь совсем рядом.

Пэм кивнула и пошла обратно к Джанет. Та теперь начала жаловаться на головную боль и требовала аспирин и воды… У Пэм тоже раскалывалась голова, и не только от событий минувшей ночи, но и от вздорных претензий Джанет.

Мелани вышла из здания тихо, никем не замеченная, низко опустив голову и засунув руки в карманы. Пальцы что-то нашарили. Монетка! Она вытащила ее и принялась рассматривать на ходу. На ней была римская цифра I, буквы АА, а на оборотной стороне молитва о терпении. Монетка Эверета Карсона, того фотографа, который одолжил ей пиджак? Она опустила ее на прежнее место, в карман, и едва не споткнулась – идти по дороге мешали вкрапления гальки. Скорее бы переобуться во что-то удобное!

Меньше чем через пять минут она была в полевом госпитале. Здесь кипела бурная деятельность. Зал освещался генератором, и в нем было невероятное количество оборудования, которое хранилось на складах в Пресидии и было прислано из ближайших больниц. Все выглядело очень профессионально. Повсюду сновали люди в белых халатах, армейской форме и с повязками Красного Креста. В первую минуту Мелани почувствовала себя не в своей тарелке и подумала, что сглупила, решив прийти сюда волонтером.

При входе стоял стол для регистрации поступающих, такой же, как в их ангаре, к которому они были приписаны. Она спросила солдата, сидящего за столом, требуется ли им какая-то помощь.

– Черт, конечно! – У него был сильный южный акцент и зубы, похожие на клавиши пианино. Она с облегчением отметила, что парень ее не узнал. Уйдя, он через минуту вернулся.

– Вы готовы поработать с бездомными? У нас их особенно много.

– То, что надо, – улыбнулась она в ответ.

– Мы уже несколько часов зашиваем их тут, совсем зашились, – скаламбурил он и засмеялся. Она опять улыбнулась.

Бездомные были сложными пациентами, и без того не отличаясь отменным здоровьем. Плюс теперь ушибы, переломы и раны. У многих были психические расстройства, и с ними было трудно общаться. Но Мелани это все не пугало. Она была готова к тому, что ее ждут трудности – людей были тысячи, значит, приблизительно столько же трудностей.