Высшая милость

– Нет, – радостно улыбнулась она ему, – никогда. Эта жизнь как раз по мне. Я ушла в монастырь сразу после окончания колледжа медицинских сестер. Я выросла в Чикаго, была самой старшей из семи детей. Я всегда знала, что это будет правильно для меня.

– А парень у вас когда-нибудь был? – Он очень хотел услышать ее ответ.

– Один, – легко призналась она без тени смущения. Она не вспоминала о нем все эти годы. – Когда училась в колледже.

– И что случилось? – Он был уверен, что какая-то романтическая история заставила ее уйти в монастырь. Он не мог и представить, что могли быть другие причины. Он вырос в семье лютеран и первую монахиню увидел только тогда, когда уехал из дома. Сама идея монашества всегда казалась ему бессмысленной. Но теперь он видел эту радостную, уверенную в себе маленькую сильную женщину, которая с безмятежным спокойствием, радостью и дружелюбием рассказывает ему о своей жизни среди проституток и наркоманов. Это производило на него невероятное впечатление.

– Он погиб в автокатастрофе, когда я была на втором курсе. Но если бы он даже остался жив, это не повлияло бы на мое решение. Я сразу, в самом начале, сказала ему, что собираюсь стать монахиней, хотя до сих пор не уверена, что он мне поверил. После него я ни с кем не встречалась, потому что уже все для себя решила. Скорее всего, я бы и с ним перестала встречаться. Но мы были молоды, невинны, а наши отношения – абсолютно безобидные. По нынешним понятиям, разумеется.

Эверет понял, что, другими словами, она была девственницей, когда ушла в монастырь, и оставалась ею до сих пор. Но что за нелепость? Пропадает зря очень красивая женщина. При чем тут монашество?

– Поразительно.

– Да ну что вы… Просто это мой выбор. И я не одна такая.

Они помолчали.

– А вы? Женаты? Разведены? Дети? – Она не могла не почувствовать, что ему было бы приятно с ней поделиться. С ней было легко разговаривать, и ее присутствие доставляло ему удовольствие. Теперь он догадался, что ее скромное черное платье было рясой.

– Мне было восемнадцать, когда моя девчонка залетела, и мне пришлось жениться – ее отец пригрозил, что убьет меня, если я слиняю. А на следующий год мы разбежались. Семейная жизнь была тогда не для меня. Вскоре она подала на развод и вышла замуж за кого-то другого. Своего ребенка я видел только однажды, ему тогда было около трех лет. Я не был готов к отцовству. Я чувствовал, что виноват, но для того пацана, каким я тогда был, это оказалось сверх сил. И я ушел. Я не знал, что еще можно было бы сделать. Большую часть своей жизни я потратил, мотаясь по миру. Писал про события из горячих точек и оттуда, где происходили разные катастрофы, для агентства «Ассошиэйтед пресс». Жизнь моя была сумасшедшей, но она меня устраивала. Мне нравилось так жить. И вот сейчас, когда я повзрослел, сын тоже вырос. Он не нуждается во мне больше. Его мать так возненавидела меня, что даже аннулировала наш церковный брак, чтобы опять выйти замуж. Поэтому официально меня никогда и не было, – тихо рассказывал Эверет, чувствуя на себе ее пристальный взгляд.

– Родители нужны нам всегда, – мягко отвечала она, и они замолчали. Он размышлял над ее словами.

– Агентство будет счастливо заполучить ваши сегодняшние фотографии, – сказала она, зная, что ему приятно это услышать. Он не сказал ей про свою Пулицеровскую премию. Он никогда не говорил о ней.

– Я больше там не работаю. Они разорвали со мной контракт год назад, когда – черт бы меня побрал! – я чуть не загнулся с перепою в Бангкоке. Меня спасла проститутка – доставила в больницу. Наконец я вернулся и завязал с выпивкой. После того как меня уволили, а они имели на это полное право, я лег в реабилитационный центр. И вот не пью уже год. Это меня радует. Я только что начал работать в журнале, для которого освещал события благотворительного вечера. Это не мое, все эти великосветские сплетни. Я бы предпочел, чтобы мне подстрелили задницу в каком-нибудь гиблом месте, а не в бальном зале, как сегодня вечером, да еще когда на тебе этот дурацкий смокинг.

– Светские приемы, – рассмеялась она, – это тоже не мое. – Она объяснила, что знакомая дала ей билет, и она пошла, чтобы билет не пропал – место за бесплатным столом, который выделил благотворительный комитет.

– Всему остальному я предпочитаю свою работу с этими вот людьми на улице. А как ваш сын? Вы когда-нибудь интересовались им или, может быть, хотели увидеть? Сколько ему сейчас? – Эверет тоже вызывал в ней любопытство. И она вернула разговор к его сыну. Она искренне верила в важную роль семьи в жизни людей. Но у нее редко выпадал случай поговорить об этом с таким человеком, как он. Для нее это было даже необычнее, чем его разговор с монахиней.

– Через несколько недель ему стукнет тридцать. Иногда я думаю о нем. Но поздновато… Нельзя вернуться в жизнь тех, кому уже тридцать, и начать интересоваться, как у них дела. Я не удивлюсь, если он смертельно ненавидит меня за то, что я его бросил.

– А вы сами себя не ненавидите?

– Иногда. Но не часто. Я думал об этом, когда лежал в реабилитационном центре. Невозможно вот так вломиться в жизнь взрослого человека.

– Возможно, у вас получится, – кротко возразила она, – и, может быть, ему захочется вас увидеть. Вы знаете, где он сейчас?

– Раньше знал. Я мог бы это выяснить, но не думаю, что стоит. Что бы я ему сказал?

– А вдруг он захочет вас о чем-то спросить. Было бы неплохо, если бы он узнал, что ваш уход никак не был связан с ним.

Она умная, эта женщина. Взглянув на нее, Эверет кивнул.

Они еще походили по кварталу. Странное дело, но все было в относительном порядке. Раненых увезли по больницам, кто-то попрятался, кто-то продолжал обсуждать случившееся.

Было шесть тридцать утра, когда Мэгги сказала, что хотела бы попробовать немного поспать, перед тем как через несколько часов она снова вернется на улицу. Эверет сказал, что постарается на чем угодно поскорее добраться до Лос-Анджелеса. Он уже достаточно наснимал, но ему хотелось еще пройтись по городу, посмотреть, вдруг попадется что-нибудь особенно интересное. Он вез с собой большой материал, и не хотелось ничего упустить. У него возникло искушение остаться здесь еще на несколько дней, но он не знал, как на это отреагирует его издатель.

– Я сделал несколько ваших удачных снимков, – сказал Эверет, оставляя Мэгги на ступенях у входа в дом – ветхий и неприличный, но, кажется, это ее не волновало, она сказала, что прожила здесь много лет. Он быстро записал ее адрес, пообещал прислать фото и попросил у нее номер телефона на случай, если когда-нибудь здесь появится.

– И тогда я обязательно приглашу вас на обед, – посулил он. – Мне было приятно поговорить с вами.

– Мне тоже, – ответила она, улыбнувшись. – Боюсь, порядок теперь здесь наступит не скоро…

Без электричества и сотовой связи они были отрезаны от всего мира. Ощущение было странным.

Начинался рассвет. Они распрощались. Суждено ли ему еще раз увидеть ее? Скорее всего, нет. Это была невероятная и незабываемая ночь.

– До свидания, Мэгги, – сказал он, когда она заходила в дом. Коридор был усыпан кусками штукатурки, но она с улыбкой заметила, что едва ли он сейчас выглядит хуже, чем обычно.

– Берегите себя.

– Вы тоже! – Она помахала ему рукой и дернула дверь на себя. В нос им ударила жуткая вонь. Как она может жить здесь? И вправду – святая женщина… Он усмехнулся: провести ночь после землетрясения в Сан-Франциско с монахиней. Ему не терпелось увидеть ее фотографии. И потом как-то неожиданно, уже удаляясь от ее дома, пересекая округ Тендерлойн, он поймал себя на мыслях о сыне. Он вспоминал того маленького Чада и впервые за все эти годы ощутил нечто вроде тоски по нему. Возможно, когда-нибудь он увидит его, если, конечно, попадет в Монтану и если Чад все еще там живет. Кое-что, о чем говорила Мэгги, засело у него в мозгу, и он пытался освободиться от ее слов. Его тяготило чувство вины перед сыном, и он не хотел считать себя виноватым. Да, время упущено. Какие-то действия с его стороны никому не принесут пользы. Он шагал в своих счастливых сапогах мимо пьяниц и проституток, живущих на одной улице с Мэгги. Вставало солнце. Он возвращался в центр города. Для снимков была уйма возможностей, особенно для него, который знал свое дело и не терял надежды, что в один прекрасный день получит еще одну Пулицеровскую премию. Даже после ужасных событий прошедшей ночи он чувствовал себя гораздо лучше, чем все эти годы. Как журналист он опять был на коне. Его наполняло чувство уверенности и полного контроля над своей жизнью, чего раньше не было.

Глава 3

Сет и Сара тронулись в путь от отеля «Ритц-Карлтон» в сторону дома. Господин Маноло Бланик отнюдь не рассчитывал, что в его босоножках дамы будут разгуливать по улицам после землетрясения. Но и разуться и идти босиком было нельзя – кругом под ногами валялись острые обломки и осколки стекла. С каждым шагом у Сары натирались мозоли. Повсюду свисали оборванные провода, они искрили, и приходилось аккуратно их обходить. Наконец им повезло – их подобрала машина, и последние несколько кварталов до дома они проехали. Их подвез врач, возвращавшийся из госпиталя Святой Марии. Было три часа утра. Он пристраивал в больницу раненых, которых подобрал на улице. В целом в больнице обошлось без больших разрушений. Аварийные генераторы работают, рассказывал врач, пострадало только небольшое помещение в рентгеновском отделении на главном этаже и люди – морально, многих еще предстоит выводить из состояния шока.

Как и везде в городе, в больнице отсутствует телефонная связь, но они слушают сообщения по приемникам и телевизорам, работающим на батарейках.

Врач рассказал им, что район Марина опять подвергся сильнейшему удару, как в тот памятный 1989 год, хотя тогда землетрясение было не столь мощным. Этот район был построен на месте бывшей свалки, и сейчас там бушевали пожары. Стало известно и о случаях мародерства в городе. И Рашен-Хилл, и Ноб-Хилл сравнительно благополучно перенесли удар в семь и девять десятых балла. А вот некоторые западные районы города пострадали особенно сильно: Ной-Велли, Кастро и Мишин. Здорово тряхнуло и в районе Пасифик-Хайтс. Пожарные вытаскивали людей, попавших под завалы, и тех, кто застрял в лифтах. А тушение пожаров при поврежденной системе водоснабжения почти во всем городе было просто подвигом.

Вдалеке, пока они ехали, слышались звуки сирен. Оба городских моста – Бей-Бридж и Голден-Гейт – через несколько минут после начала землетрясения были перекрыты. Голден-Гейт ужасно раскачивало, и несколько человек были ранены. Две секции верхнего яруса моста Бей-Бридж рухнули. Сообщалось, что несколько машин с запертыми в них людьми были погребены под обломками. Но до сих пор дорожно-патрульная служба не могла провести спасательные работы, и пока было невозможно даже приблизительно назвать число погибших. Нетрудно было догадаться, что их будет много, не говоря о тысячах раненых.

Сара назвала врачу адрес и за все время дороги не произнесла больше ни слова. Она молилась. Единственное, что она хотела сейчас узнать, это что ее Молли и Оливер живы, не ранены, и с ними ничего не случилось. Сет упрямо пытался куда-то дозвониться и чертыхался, когда очередная попытка заканчивалась неудачей. Наконец они добрались до своего дома, стоявшего на самой вершине холма на пересечении улиц Дивисадеро и Бродвей. Окнами он смотрел на залив. Кирпичный дом их, слава богу, был цел и невредим. Они поблагодарили врача, пожелали ему удачи и вышли из машины. Сара, сбросив босоножки, ринулась к входу, Сет устало побрел за ней.

Она уже успела открыть дверь, когда Сет догнал ее. Электричества в квартире не было, свет не горел, и было непривычно темно – обычно к ним проникал уличный свет, которого сейчас не было. С гулко колотящимся сердцем, с дрожью в руках и ногах она пробежала через гостиную и поднялась наверх. Все трое – няня, Оливер, Молли – мирно сгрудились на диване. Пармани спала, держа на руках малыша, Молли тихо сопела у нее под боком. На столе горели свечи. При появлении Сары Пармани встрепенулась. Лицо у нее было страдальческое.

– Привет… ох, вы целы, силы небесные! – горячо зашептала она. – Надо же, такое случилось, такое… кто мог ожидать… – И она забормотала что-то еще, покачивая Оливера, чтобы он не проснулся.

В комнату вошел Сет, и от их разговоров, хоть они и старались говорить шепотом, дети зашевелились. Оглядывая криво висящие картины и общий хаос – две разбитые статуэтки, упавшие стулья, опрокинутый антикварный столик для игры в карты, – Сара смогла представить себе, что тут творилось во время толчка. На полу валялись книги и мелкие предметы. Но с детьми и их няней все было в порядке, это главное. Они были живы и не были ранены. И только когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела на лбу у Пармани ссадину. Та рассказала, что, когда начало трясти, она побежала вытаскивать из кроватки Оливера, и тут накренился, но не упал книжный шкаф, на нее посыпались из него книги, прямо ей на голову, а распахнувшаяся дверца угодила по лбу. Сара перекрестилась – а ведь Пармани могла потерять сознание… и на детей могли бы попадать какие-то вещи, и неизвестно, чем бы все это закончилось… Господи… спасибо, что уберег, отвел беду… В 1989 году во время землетрясения в районе Марина погиб грудной ребенок – на него с полки слетело что-то тяжелое. Оливер, почувствовав рядом мать, открыл глазки и приподнял голову. Сара в порыве, почти религиозном экстазе, схватила его и прижала к себе. Молли крепко спала, и Пармани смирно сидела на месте, чтобы не потревожить ее, – они все здорово перепугались…

– Привет, милый! – ласково заворковала Сара. Но, видимо, она все ж таки его напугала. Малыш сонно посмотрел на мать, личико его сморщилось, нижняя губка скривилась, и он расплакался. Но Сара, вытирая ладонью слезы, бегущие по щекам, слезы величайшего счастья, невольно подумала, что это самый чудесный крик, какой она когда-либо слышала. Такой же прекрасный, как и в тот день, когда ее сын появился на свет. Какая мучительная была эта ночь. И не только от совершающегося земного катаклизма – а и от неизвестности и страха за близких. Она наклонилась и тихонько дотронулась до ножки Молли, словно хотела удостовериться, что ее дочь жива.

– Досталось же тебе… тут одной, в такую минуту… Спасибо тебе… – пробормотала Сара, молящими глазами глядя на Пармани. Сет в это время возился в своем кабинете, проверял телефон, чем-то шуршал, что-то двигал. Телефоны еще не работали, ни сотовый, ни городской.

– Дьявол… – сердито проворчал Сет, вернувшись в комнату. – Подумать только, могли бы хоть сотовую связь поддерживать. Ну и что, они думают, мы должны делать? Смиренно сидеть отрезанными от всего света всю следующую неделю? Пусть немедленно чинят, что у них там полетело, и налаживают нормальную связь…

Сара знала, как, впрочем, и Сет, что шансов было ничтожно мало, что это произойдет в ближайшие же часы.

Пармани весьма разумно сразу перекрыла газ. В доме было прохладно, однако ночь была теплой. Если бы стояла обычная для Сан-Франциско ветреная ночь, они бы замерзли.

– Придется какое-то время пожить без удобств, – спокойно сказала Сара. К ней вернулась ее рассудительность. – Подождем немного, и все наладится. Все службы этим сейчас занимаются, и все и так знают, что надо восстанавливать разрушения и неполадки как можно скорее.

– Может быть, завтра я съезжу в Стэнфорд или Сан-Хосе, – рассеянно ответил ей Сет. – Мне обязательно нужна связь.

– Врач сказал, он слышал, как в больнице говорили, что дороги закрыты. Боюсь, мы и в самом деле пока изолированы.

– Такого не может быть, – изменившись в лице, возразил Сет. Он взглянул на светящийся циферблат своих часов.

– Наверное, мне надо поехать туда прямо сейчас. В Нью-Йорке уже семь утра. Пока я туда доберусь, на Восточном побережье люди уже приедут на работу. У меня сегодня завершение сделки.

– Может быть, возьмешь выходной? – предложила Сара. Но Сет рванул наверх, не сказав ей ни слова. Через пять минут он спустился переодетый в джинсы, свитер и прогулочные ботинки. Лицо его было напряженно-сосредоточенным, в руках он держал портфель.

Обе их машины остались под завалами в отеле, и, скорее всего, больше они их никогда не увидят, если учесть, во что превратился гараж. Сет повернулся к Пармани с выражением надежды. В мягких сумерках гостиной было видно, что он просительно улыбается. Олли опять заснул на руках у Сары, успокоившись от привычного тепла ее тела и звука голоса.

– Пармани, ты не возражаешь, если я возьму твою машину на несколько часов? Я хочу проверить, можно ли прорваться на юг и позвонить оттуда. Возможно, там мой телефон заработает.

– Конечно, возьмите, – ответила няня, глядя на него с легкой растерянностью. Его вопрос показался ей странным, а Саре он показался таким еще больше. Сейчас было совсем не время пытаться попасть в Сан-Хосе. Нельзя же так зацикливаться на делах и из-за этого оставлять их одних в городе! Весьма эгоистично с его стороны. Мало ли, что еще может произойти в ближайшее время!

– Неужели ты не можешь оставить пока все как есть? Никто не ждет сегодня звонков из Сан-Франциско. Это глупо, Сет. А вдруг будет повторный толчок? Мы будем одни, а ты не сможешь вернуться.

Да и путепровод над дорогой может разрушиться и придавить машину, добавила она мысленно. Она совсем не хотела, чтобы он куда-то сейчас уходил. Но непреклонность и решительность Сета, когда он пошел к выходу, насторожили ее. Пармани сказала, что ключи в машине, машина в гараже. Это была старая помятая «Хонда Аккорд», лет двадцать служившая ей верой и правдой. Однако Сара никогда бы не позволила посадить туда их детей, и идея Сета воспользоваться этой машиной не вызывала в ней энтузиазма. Пробег у «Хонды» сто тысяч миль, и в ней нет никаких современных средств безопасности.

– Дамы, прошу вас не беспокоиться, все будет нормально, – одарил их улыбкой Сет. – Я вернусь. – И, прихватив в прихожей фонарь, он выскочил за дверь, только его и видели.

Что он затеял, ее дорогой муж? Сару накрыла волна тревоги. Улицы темные, не работают светофоры. На дороге могли оказаться завалы. Но она видела, что его не остановить никакой силой. Она не успела ему ответить ничего вразумительного, одни междометия сорвались с ее губ… Пармани, поудобнее уложив детей на диване и пристроив подушки так, чтобы малыши не упали, если завозятся, пошла за другим фонарем. Сара, обессиленная, сидела в гостиной, освещенной слабым мерцающим светом свечей, и думала о своем муже. Одно дело быть трудоголиком, и совсем другое – мчаться куда-то сломя голову сразу после землетрясения, бросая на произвол судьбы жену и детей. Ей показалось это абсурдным. Просто какой-то бред! Или на него так подействовало волнение? Да он в своем уме, если начистоту?

Сара и Пармани просидели и тихо проговорили почти до рассвета. Ей хотелось подняться наверх, в спальню, и лечь вместе с детьми, но она не могла сейчас оставаться одна, наедине со своими мыслями и растревоженной отъездом Сета душой. Пармани сказала, что наверху сорвалось с креплений и разбилось большое зеркало, а в саду упало дерево и выдавило несколько окон в задней части дома, бетонная площадка теперь вся в стекле. Кухне тоже досталось… Уточнять Пармани не стала, но хотела было пойти прибираться, только Сара остановила ее, сказав, что все приберет сама, но чуть позже. Наконец она собралась с духом и пошла на кухню. Увиденное отвлекло ее от мыслей о муже, хотя это был пустяк по сравнению с тем, какой она пережила страх за детей. Дверцы шкафов были распахнуты, и все их содержимое валялось теперь на полу. Казалось, за один день порядка тут не навести, но она, оставив Пармани караулить детей, вооружилась веником и совком. Потом они поискали, что бы поесть, хотя Сара голода не испытывала. Пармани позавтракала бананом.

И тут в дверь вошел Сет. Он был подавлен и бледен.

– Быстро ты, – кратко прокомментировала Сара его появление.

– Дороги перекрыты. Все дороги. Вообще. Въезд на сто первую закрыт – при выезде на главную дорогу обрушилась эстакада, – мертвым голосом сообщил он.

Он не стал ей говорить про то ужасное кровавое месиво, которое предстало перед его глазами. Повсюду были кареты «Скорой помощи» и полиция. Дорожный патруль развернул его и строго наказал вернуться домой и никуда не выезжать. Он попытался объяснить им про важность своей поездки, но офицер не стал слушать, а еще раз повторил, что ему придется задержаться в городе, пока дороги не будут открыты. И в ответ на вопрос, когда они будут открыты, сказал, что не через несколько дней, а, возможно, через неделю.

– Я попытался по Девятнадцатой авеню попасть на Двести восьмидесятое шоссе… Но – то же самое. Набережная вся в оползнях. Ее заблокировали. Проехать через мосты я не стал даже пытаться. Мы же слышали по радио в машине, что они закрыты. Черт, Сара, – воскликнул он нервно, – мы в ловушке!

– На время. Не пойму, почему ты так нервничаешь. Кстати, нам предстоит большая уборка. И никто в Нью-Йорке не ждет твоего звонка. Они больше нас знают о том, что здесь происходит. Поверь мне, Сет, никто не ждет от тебя звонка!

– Ты не понимаешь, – мрачно пробормотал он, взбежал по лестнице и хлопнул дверью их спальни. Сара, оставив детей с Пармани, поднялась вслед за мужем. Он метался по комнате, как лев в клетке. Очень злой лев, словно он хотел кого-нибудь сожрать. И за неимением другой жертвы, готов был наброситься на нее.

– Я все понимаю, милый, – вкрадчиво проговорила она. – Я понимаю, что сделка в самом разгаре. Но ты не можешь контролировать природные катаклизмы. Ведь так? Мы ничего не можем сделать. Сделка подождет несколько дней.

– Нет, не подождет, – прошипел он с остервенением. – Есть дела, которые не могут ждать. Это – одно из них. Все, что мне надо, – это чертов телефон.

Но оба они понимали, что телефонная связь сейчас невозможна. Она была безмерно благодарна судьбе, что их дети не пострадали, а его погруженность в работу казалась ей святотатственной, хотя она отдавала себе отчет, чем достигаются бизнес-успехи ее супруга. Сет не останавливался. Совершая сделки, он не выпускал из рук телефона ни днем ни ночью. А без него он чувствовал себя совершенно беспомощным, как зверь в капкане, или словно ему перерезали голосовые связки и связали руки. Его пригвоздили к полу в мертвом городе, где не было никакой связи с внешним миром. Сара видела, какая это для него катастрофа, и очень хотела уговорить не нервничать и успокоиться.

– Что я могу сделать для тебя, Сет? – ласково спросила она, села на кровать и похлопала по покрывалу рядом с собой, приглашая его сесть рядом. Она думала предложить ему сделать массаж, принять ванну или успокоительное, размять шею или обнять, полежать бок о бок, насладиться теплом друг друга.

– Что ты можешь для меня сделать? Да ты шутишь, дорогая моя? Это шутка такая? – Он почти кричал на нее в их красиво обставленной спальне. Солнце уже встало, и мягкие желтые и голубые тона, в каких она отделала спальню, дивно смотрелись в утреннем свете. Сет ничего не замечал, он сердито упер в нее взгляд.

– Я серьезно, – спокойно отвечала она. – Я сделаю все, что в моих силах.

И теперь не она на него, а он глядел на нее как на ненормальную.

– Сара, ты не представляешь, что происходит!

– Тогда объясни мне. Мы вместе учились бизнесу. Я не идиотка, ты знаешь.

– Это я идиот, – обреченно сказал он, не поднимая на нее глаз, сел на кровать и провел рукой по своим волосам.

– Я должен перевести шестьдесят миллионов долларов со счетов нашего фонда сегодня к полудню, – глухо выдавил он. Сара подумала, что ослышалась.

– Ты делаешь… такие крупные инвестиции? А что ты покупаешь? Жилье? Слишком рискованное дело при такой сумме.

Надо признать, покупка жилья была не только рискованным, но и прибыльным делом. Все зависело от того, сколь удачно выбран момент. Сара знала, что Сет был гением в вопросах размещения инвестиций.

– Я не покупаю сейчас, Сара, – сказал Сет, отвернув от нее лицо, – я спасаю свою задницу. Вот и все, что я делаю, и если я не смогу, то мне крышка… нам всем крышка… все, что у нас сейчас есть, будет конфисковано… Может быть, мне даже светит тюрьма.

Он говорил это монотонно, уставившись в пол, в одну точку.

– О чем ты? Не понимаю… – Сара занервничала. Он явно шутит. Но весь его вид – какой-то убитый – говорил об обратном.

– У нас были аудиторы на этой неделе. Они проверяли наш новый фонд. Это были аудиторы со стороны инвесторов. Они проверяли, действительно ли заявленные суммы лежат на наших счетах. В конце концов, конечно, недостачу мы бы покрыли, в этом нет никаких сомнений. Я проделывал такое и раньше. Салли Макхам прикрывал меня от аудиторов таким образом. Через какое-то время в итоге мы зарабатываем деньги и возвращаем на счет. Но иногда, в самом начале, когда у нас нет их, Салли помогает мне закрывать небольшие недостачи на время аудита инвесторов.

– Небольшие?! Ты называешь шестьдесят миллионов долларов небольшой недостачей? Господи, Сет, о чем ты думаешь? Тебя могли бы поймать, или ты не смог бы вернуть деньги…

Говоря это, она вдруг поняла, что это именно то, что сейчас происходит. Так вот о чем он толкует… Господи…

– Я должен добыть эти деньги, или Салли поймают в Нью-Йорке. Ему необходимо получить деньги обратно на свой счет сегодня. Банки закрыты. У меня не работает этот гребаный телефон, и я не могу сообщить Салли, чтобы он как-то обезопасил себя!

Сара внутренне собралась.

– Наверняка он уже прикинул, как это сделать, – сказала она. – Он понимает, что в разрушенном городе ты не можешь ничего предпринять.

Она, хоть и пыталась храбриться, но побледнела. Даже в самых страшных мыслях она не могла и представить, что Сет может повести себя как мошенник. Шестьдесят миллионов – это не какой-нибудь мелкий промах. Это крупное нарушение. По большому счету, это уголовное преступление. Неужели жадность так испортила Сета, что он стал заниматься делами подобного рода. Это ставило под вопрос их отношения, более того, всю их жизнь, но самое главное, возникал вопрос: кто же в действительности был ее муж, ее Сет?

– Я собирался сделать это вчера, – решительно сказал тот. – Я пообещал Салли, что сделаю это еще до конца рабочего дня. Но аудиторы просидели почти до шести часов. Вот почему я поздно приехал в «Ритц». Я знал, что ему надо получить деньги до двух часов дня сегодня, то есть по-нашему до одиннадцати, поэтому был уверен, что смогу успеть перевести деньги сегодня утром. Я беспокоился, но паники не испытывал. А вот сейчас я в настоящей панике. Мы подставились по полной программе. В понедельник у него должна начаться аудиторская проверка. Ему необходимо отложить ее. Наши банки не откроются до этого времени. И, черт возьми, я даже не могу позвонить ему, чтобы предупредить!

У Сета было такое выражение лица, словно он сейчас расплачется.

– Наверняка он уже проверил счета и увидел, что ты не перевел деньги, – ответила Сара, чувствуя легкое головокружение. У нее перехватывало дыхание, словно ее болтало вверх и вниз, а она была не пристегнута.

Но это было ничто в сравнении с тем, что сейчас испытывал Сет. Ему и правда грозила тюрьма. И если это так, что будет с ними, с его женой и детьми?

– Хорошо, допустим, он знает, что перевод не сделан, и что тогда? Из-за этого чертова землетрясения я не могу достать для него деньги. В понедельник аудиторы обнаружат у него недостачу в размере шестидесяти миллионов. А я вот просто сижу тут и ничего не могу сделать.

Оба они, и Сет, и Салли, нарушая законы штата, занимались разного рода мошенничеством и кражами. Сара понимала, как, в общем, и Сет, когда делал это, что это государственное преступление. Это было ясно, как божий день. Нечего было даже и думать. Она смотрела на мужа не сводя глаз, и при этом у нее было такое ощущение, что все вокруг нее плавает и вращается.

– Что ты собираешься делать, Сет? – почти неслышно спросила Сара. Она отчетливо представляла себе последствия им содеянного. Она только не могла понять, что заставило его пойти на это и когда он стал преступником. Как это могло с ним произойти?

– Я не знаю, – честно сказал он и заглянул ей в глаза. В его взгляде застыл смертельный ужас, Сара была не лучше.

– Не исключено, что в этот раз я погорю, Сара. Я делаю это не первый раз. И Салли выручал меня тоже не раз. Мы старые друзья. Все сходило нам с рук, и я всегда успевал замести следы. Сейчас я по уши в дерьме.