Чтения по случаю 80-летия Юза Алешковского ч. II

Яков Якулов

Если я когда-нибудь решусь написать оперу – шаг, требующий в наши дни воинской доблести и весёлой безрассудности новобранца, то в поисках оных, а также сюжета и вдохновения непременно открою трёхтомник Юза Алешковского, живущий в моей библиотеке уже второе десятилетие и им же подаренный. Почему непременно? Во-первых, потому, что словосочетание «написать оперу», т. е. «оперуполномоченному» – (затёртый каламбур из древнего советского анекдота) – уж очень в духе самого автора будущего либретто; а во-вторых, благодаря весьма неожиданному и в той же степени забавному обстоятельству, что как раз в данном случае никакого либретто мне и не понадобится. Вообще, читать оперные либретто мучительно – медвежья шкура животного слова наспех кроится тупоумными ножницами скорняка – либреттиста. Ещё недавно защищавшая дикую свободу своего хищного хозяина, она теперь обнимает вешалку, – сомнительное меховое изделие, смирившееся со своей участью. Заказчик – композитор, соучастник варварского убийства, получив товар, открывает первый чистый лист партитуры и довершает содеянное. Слова, как и все вещи на свете, обладают свойствами, поэтому литература может быть всякой – цветной и чёрно-белой, вязкой на ощупь, как воспоминание, и, как воспоминание же, терпкой на вкус; с запахом вишнёвого сада, рыцарской стали и общественного супа. Внутри слова бывает холодно, как в раю и грустно, как на вокзале, а в пустотелой бесконечности междометий и тире часто мерцает стеклянная ниточка одинокого горизонта.

Для музыканта, приговорившего мир к пожизненной немоте, амнистии подлежат сущности, по праву первородства получившие голос – стихии ветров и вод, аккорды грома и гудящий шелест леса. А также всё живое – способное как на крик, так и на молчание. Звук – это слово, лишённое гражданства, пугливый беженец, как от места жительства отречённый от своего первоначального значения. Он присваивает себе чужие адреса и имена слов и объявляет себя легитимным. Именно так, скитаясь, бродяжничает он в детeрминированной строгости русской словесности, пока не находит надёжного пристанища в прозе Платонова, Зощенко и Алешковского. И здесь он вдруг получает паспорт, вернее сразу два – слово растворяется в звуке в «бес», а, значит и во «все» – смысленности своих значений, а звук благодарно оркеструет слово, как мёртвый нотный знак под смычком скрипача.

В прозе Алешковского не бормочут, не ворчат под нос, не причитают вполголоса – а поют хором. Хор этот – случайно собравшийся, робкий, но всё-таки влекомый любопытством жалкий комочек человечьей протоплазмы, одетый в спецодежду – монтёры, истопники, бутафоры и убощицы. Водопроводчики – жрецы служебных сортиров, вохровцы и их небритая детвора – все те, кому никогда не ступить на вощёный балетный пол рампы, где голосит механическая дива в ветхом оперном золоте.

Повествовательная ткань у Алешковского насквозь вокализирована интонацией доверительного похмельного разговора; интонацией, пожалуй, им одним услышанной и записанной. Текст легко избегает вивисекции, оставляя либреттиста без работы, а композитора без монополии на авторство – мелодия настолько явно проступает сквозь поверхность слова, что остаётся лишь записать её нотами. А весёлый абсурд оперного действия с раскатистыми страстями, поющими парикмахерами и круглой тыквой дирижёра, торчащей на грядке оркестрового огорода – весь этот хор невольников бельканто удивительно точно соответствует макабрическому сюрреализму мира Алешковского, как, впрочем, и всей картине существующего бытия, населённого его лихими героями.

Бостон, 2010

З А Я В Л Е Н И Е

Инна Агрон

В Редакционную Коллегию Всемирной Литературной Энциклопедии, Составителям хрестоматий и литературных пособий для старших классов средних школ и гуманитарных ВУЗов России, Очередному Поэту-Лауреату Американской Библиотеки Конгресса от Хозяйки русского магазина Березка /гор.Бостон/, выпускницы кулинарной школы Rhode School of Cuisine /гор. Теул Сур Мер, Прованс, Франция/ ИННЫ АГРОН

Бесспорно – Алешковский – Мастер слова. Известный факт. Почти что аксиома. Но он еще – большой Художник плова! Горжусь, что с этим пловом я знакома! Я не берусь судить его романы: Мне нравится, а дальше – как хотите… Когда ж о плове речь ведут гурманы, Здесь я готова выступить как критик. Была в том плове мудрость аксакала… И ароматы душного гарема… Так утонченно в нем всего хватало!.. … Я этот плов ничем не запивала, Но это – моя личная проблема…
Среди простых поэтов поварешки Юз где-то там, на самой верхотуре! Пусть он войдет в анналы по кормежке! Нельзя его отдать литературе! У вас там много – гоголи, толстые – А кто у нас?! И вспомнить не сумею! Кто на скрижалях?! Никого! Пустые!… Я вас прошу, отдайте корифея! Нет, пусть литература. Пусть писатель. Пускай стоит на «А» в библиотеке! Но мы напишем: «Пловосозидатель. Прожил сто лет. Варил в 20м веке. Век 21й – без холестерина. Живых жиров уничтожая крохи С ним вместе бой вела жена Ирина, Одна из лучших женщин той эпохи. Период этот нам не интересен. Несовместимы кухня и диета. 20й век – вот век его расцвета!» …Я знаю – проза, масса дивных песен… Не отдадим!! И нас простят на это. А я – гурман с хорошим аппетитом – Всегда войти в историю готова! Пускай напишут скромненько, петитом: «Друг. Современница. Ценительница плова.»

МИНИ-рецензии

Марк Захаров Режиссер театра и кино

Юз Алешковский – феноменальный синтез российской печали и сарказма. Его «Рука» в семидесятые годы повергла меня в счастливое изумление, а «Синенький скромный платочек» довел до опасного гомерического хохота.

Приход Юза к массовому читателю был умело задержан его возлюбленным КГБ. Это похоже на то, как если бы только сегодня мы вдруг сумели увидеть фильмы Тарковского.

Михаил Барышников Танцовщик, балетмейстер

Ни одна из книг Юза Алешковского никогда не оставляла меня равнодушным потому, что сам автор неизменно искренен в смехе над уродствами советсткой действительности, в болениях за достоинства жизни и в сострадании к людям, долгое время считавшимся винтиками. Что касается блестящих словесных пируэтов Юза Алешковского, исполненных чувства вкуса и любви к речи живых людей, а не бессловесных винтиков, то пируэты эти всегда будут казаться непозволительно свободными лишь любителям строевого шага и поклонникам ходьбы на одном месте.

Фазиль Искандер Писатель

Юз Алешковский необычайно остроумный писатель как в своих знаменитых песнях, так и в своей прозе, пока менее знаменитой. Его социальная критика всегда выражена в остропарадоксальной форме. Язык его богат, и, пожалуй, это единственный русский писатель, у которого непристойные выражения так же естественны, как сама природа.

Булат Окуджава Поэт

У русской литературы трагическая судьба. Это как постоянный признак, как клеймо. Чем истинней, чем значительней литератор, тем явственней проявляется это свойство в его работе. Юз Алешковский из этого племени. Как бы ни шутил, как бы ни увертывался, а вечное это клеймо не сходит с его страниц.

Тофик Шахвердиев Кинорежиссер

Ум и пошлость исключают друг друга. Пошлость есть воплощение глупых амбиций, несоответствие претензий и сути. Юз Алешковский все расставляет по своим местам и приводит в соответствие. В том числе и мат. Его блатные песни совсем не блатные, а пошлость он так и понимает, как пошлость. Вроде грязи под ногами. Земля не бывает без грязи – а на ней стоим. То, что мы вычитываем у Юза, куда выше. Приходится запрокидывать голову, чтобы понять себя и что там у нас под ногами.

Николай Петров Пианист

Юз Алешковский – крупный писатель, которому удалось создать узнаваемую, свойственную лишь ему манеру письма. Его романы, полные ненависти к коммунизму и всем мерзостям советской жизни, поражают стремительностью и яростью, читаются на одном дыхании. Роман-монолог “Рука”, на мой взгляд, является одним из самых ярких обличений сталинского террора.

Андрей Макаревич Музыкант

В книгах Алешковского – редкая свобода полета мысли и замечательная точность ее словесного воплощения. Кроме того, они – безупречный тест на ханжество и отсутствие чувства юмора. Впрочем, одного без другого не бывает. Я благодарен судьбе за то, что мы с Юзом встретились и даже что-то вместе делали.

Андрей Олеар

СТИШУТКА

Я приставал с утра сегодня к Музе, интимности повышенной хотел, чтоб родилось чего-нибудь о Юзе. Она – Феми(д/н)а, я – её наркомвнудел!
Она была маруха центровая, подкатывал я к ней и так и сяк; чего не заливал ей, подливая! – чтоб оказалась, падла, на сносях. Я гнул с подходцем и дышал на ушко: «Давай, давай! Пора уже рожать!», – но Муза – прежде страстная подружка – зевала и пыталась возражать. Она твердила: вновь «творить кумира», мол, не с руки, мол, всем давно дала… На свет с тобой произвела Шекспира, Иосифа тебе я родила! Ты не подумай – я всегда готова, когда зовут, тем более – нальют, цветасто матерятся через слово – так, что бледнеет праздничный салют. Дружок, скажу по чести: ты не годен! До чёрта было у меня других имён: Уолкотт, Фрост, Верлен и даже Оден… Был и талант-в-законе всех времён. Ах, как он мог! Так вряд ли кто-то сможет, всем до него – что пёхом до луны. Марлон с Брандо при нём не вышли рожей, калибром – африканские слоны.

В литературе, как на зоне, пусто, одна тупая, мелкая фарца… По матери высокое искусство признало в Юзе своего отца. Живите ж тыщу лет, товарищ Юз, и собой нам гарантируете Вы, что не проснёмся как-нибудь в Союзе, где «ум, честь, совесть» стоят головы. Он не сбежит, он фраер не таковский! – пусть тянет до последнего звонка столетний срок в культуре Алешковский – любовником РОДНОГО языка.

21 сентября 2010 г.

Мы ееннно и ннаапосслледоокк. . ссл л

Милые, самые любимые на свете люди, мама и папа, которых я так обожал выводить погулять на час-два, а то и больше!

Вы и Даня, почти тринадцать лет делали мою жизнь – по-человечески девяностолетнюю – счастливой, полной любви, ласок, всяких забот, путешествий на тачке, вкусной жратвы, хрящиков, съедобных мослов, веселейших игр с мячиками и палками, прогулок по лесам, плаванья в океанских волнах, прудах, озерах и даже во флоридской реке, где меня чуть-чуть не слопал крокодил. Я как чуял, что вы спасете меня от лишних болей и неудобств проклятой старости, поэтому спокойно уснул на ваших руках – ушел туда, где все мы пребывали до рождения и куда возвращаемся в свой час, – тем более уснул совершенно уверенным в вашей вечной памяти обо мне.

Мысленно и напоследок я успел со всегдашней любовью облизать ваши морды.

Привет всем моим друзьям. До встречи.

Ваш сын и брат – мистер Яшкин.

Об авторах

Бродский Иосиф Александрович.

Поэт. Родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. В 1964 году против него возбуждено уголовное дело по обвинению в тунеядстве. Его арестовали, судили и приговорили к пятилетней ссылке в Архангельскую область. В 1965 году Бродскому разрешают вернуться в Ленинград. В 1966 и 1967 годах в Ленинграде опубликованы 4 его поэмы, однако большинство поэтических произведений И. Бродского передавались на Запад, где вышли «Стихотворения и поэмы» (1965), «Остановка в пустыне» (1970). В 1972 году эмигрировал. После Вены и Лондона переезжает в США. Пишет стихи, прозу на двух языках, преподает в университете. Переводит на русский язык английских поэтов-метафизиков и польского поэта-эмигранта Чеслава Милоша. Сборник эссе «Меньше чем единица» в 1986 году признан лучшей литературно-критической книгой США. И. Бродскому присуждается звание профессора в Мичиганском университете, а также в колледже им. Смита, Королевском колледже, Колумбийском университете в Нью-Йорке и Кембриджском университете. В 1978 г. он становится профессором литературы и почетным доктором Йельского университета. С 1979 г. И. Бродский – член Американской академии искусств и литературы. В 1987 г. И. Бродскому присуждена Нобелевская премия по литературе «за многогранное творчество, отмеченное остротой мысли и глубокой поэтичностью». В 1992-м ему присвоено звание поэт-лауреат США. Умер в США 28 января 1996 г., завещал похоронить его в Венеции.

Битов Андрей Георгиевич.

Прозаик. Родился 27.05.1937 в Ле нинграде в потомственной Петербургской семье, так что первые воспоминания относятся к блокадной зиме 1941/1942 гг. Учился в школе в Ленинграде, потом в Ленинградском Горном институте, где начал писать в 1956 году. В 1957 г. был исключен и служил в строительных частях на Севере. Первая книга «Большой шар» вышла в 1963 г. В 1978 г. роман «Пушкинский дом» вышел в США, в 1979 г. был одним из составителей альманаха «Метрополь», куда и вовлек Юза Алешковского, в результате Алешковский уехал, а Битов остался. Встретиться удалось лишь в 1987 г. в связи с Горбачевскими переменами в СССР. Итоговым произведением А.Битова явилась «Империя в 4-х измерениях», своего рода прустовская эпопея о жизни СССР с 1945 г. до его распада в 1991 г. («Империя» переведена на английский и последовательно издана в США). Президент Русского PEN-клуба с 1991 года. Вице-президент PEN International с 2001 г. Живет в Москве и Петербурге, отец четырех детей, дед четырех внуков.

Шамборант Ольга Георгиевна.

Родилась в 1945 году в Москве в семье недобитых врагов советской власти. К литературе и сочинительству испытывала тягу с самого раннего детства, однако пытаться получить гуманитарно-идеологическое образование побрезговала. В 1969 г. закончила биологический факультет МГУ и всю жизнь, то есть, по настоящее время, трудится на ниве “биологии молекулярной”. Писать прозу в жанре “выхода из положения” начала только при временном перестроечном разгуле свободы слова. Первая публикация была в Независимой тогда еще газете и в том же году в Новом Русском Слове. Впоследствии циклы эссе регулярно публиковала в Новом мире, Постскриптуме, прежних Итогах и т.д. В Питерском издательстве Пушкинский Фонд в 1998 и в 2003 гг. вышли две книги: “Признаки жизни” и “Срок годности”. Ольга Шамборант познакомилась с Юзом Алешковском в 1968 году и непрерывающуюся, несмотря на частные и глобальные катаклизмы дружбу с ним считает одной из основных опор личного бытия.

Хазанов Борис

Прославился своим отрицательным отношением к литературе, писательству и писателям. Преодолевая отвращение, опубликовал два десятка книг. Политические взгляды: убеждённый реакционёр. Требует восстановления монархии в России, запрещения абортов, миниюбок, езды на мотоциклах, игры на электронных гитарах, крышках от стульчаков, барабанах и саксофонах. Живёт в Мюнхене. Псевдоним Геннадия Файбусовича, родился в 1928 г. в Ленинграде. В 1945 г. поступил в Московский универ- ситет,отделение классической филологии. В 1949 году арестован, приговорён к 8 годам по статье 58, пункт 10 (антисоветская агитация и пропаганда). В 1955 г. «условно- досрочно» освобождён без права проживания в Москве и крупных городах. Окончил Медицинский институт, работал врачом. Защитил диссертацию Кандидата медицинских наук. С 1974 г. – научный редактор журнала АН СССР «Химия и жизнь». Стал писателем, участником подпольного самиздатского журнала. Подвергался обыскам, допросам, конфискации рукописей и пр. Состоял под следствием. Получил указание покинуть страну и в 1982 г. эмигрировал в Западную Германию. Соиздатель и редактор журнала «Страна и мир» в Мюнхене (1984-1992). Автор книг и статей. Переведен на немецкий, французский и др. языки. Лауреат ряда литературных премий.

Майер Присцилла.

Профессор русского языка и литературы Уэслиан университета, Мидлтаун, Конетикут. Автор первой монографии о Владимире Набокове «Pale Fire, Find What the Sailor Has Hidden», 1988. Перевела произведения Гоголя, Зощенко, Гладилина, Алешковского. Редактировала английский перевод сборника рассказов Андрей Битова «Жизнь в ветренную погоду», Ардис, 1986. Автор статей о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Достоевском, Толстом, Набокове и советской прозе 1960-1970 годов. В настоящее время работает над книгой о восприятии русскими писателями французской литературы – Как русские читают французов: Лермонтов, Достоевский, Толстой.