Помоги проекту - поделись книгой:
— На рыбку мы не в обиде, Алексей Алганаич, план перевыполнили. — Петька пожал небольшую крепкую руку председателя и так же, начиная с дяди Елизара, поздоровался со всеми остальными.
На грубых загорелых лицах поморов скупые улыбки, у некоторых чуть потеплели глаза. Петька знает и ценит это сдержанное доброжелательство.
— Вот и молодцы!
— Да што там, Алексей Алганаич, просто повезло нам.
— Но-но! Я знаю, сам с восьми лет начал рыбачить. Рыбацкое счастье без старания само не приходит… Вот смотрите, мужики, молодой, а всех старых бригадиров обставил! — председатель хлопнул Петра по широкому плечу. — А когда я назначал его бригадиром, то некоторые правленцы были против. Молодец, Стрельцов, не подвел меня. На летнюю путину пойдешь бригадиром большой сетовой лодки, вот так. — Черные глаза председателя твердо и внимательно прошлись по Петру. — Сейчас же рыбу сдай на склад и можешь гулять… Да, как у тебя с дровами на зиму?
— Дровишки есть… заготовили. А что, Алексей Алганаич, дядя Елизар-то так любуется «помором». Не сглазил бы, — пошутил Петр.
— Небось, Петька, не изурочу[14]… Хочу, допрежь как залезть на печку, завернуть вам добрую посудину.
— Только чтоб не прозвали «семь гривен», — пошутил председатель.
— Э, паря, там было все наперво делано, вот и вкралась ошибка.
— Правильно. А теперь делайте катер длиньше и шире, чтоб емкости было больше.
— Ладно, сделаем.
Председатель взглянул на часы, распрощался и быстро зашагал в село. Посмотрев ему вслед, плотники ухмыльнулись в усы.
— Ишь, ему надо длиньше и шире, ядрену мать. Легко сказать, а спробуй-ка одним топором, — беззлобно ворчит старый Елизар.
Уважали поморы своего молодого председателя и часто обращались к нему с вопросами, даже не имевшими ничего общего с артельными делами.
Коза ли залезет в чужой огород, раздерутся ли в кровь или другое что — идут не куда-нибудь, не в сельсовет, а идут к Алексею Алганаичу.
И как-то он ухитрялся же! Поговорит с людьми, что да как, и те сами увидят, кто прав, кто виноват в данном случае, и сами же поставят с общего согласия все на мирный лад. Глядишь, загладится все, и вражды как не бывало. При нем народ стал дружнее жить, а это при артельной работе самое главное дело.
Утром на пирсе Петька написал записку и попросил Ивана передать ее Вере. И вот, не дождавшись назначенного времени — не хватило терпения, да и домой-то не тянуло после утренней ссоры, было как-то неудобно перед матерью, — он забрался на гору, возвышающуюся над Аминдаканом, и в условленном месте стал ждать Веру.
День хотя и клонился к вечеру, но он все еще переполнен солнечным светом. Ярко зеленеют покрытые хвойными лесами крутые склоны гор. Освещенное и прогретое солнцем море украсилось нежными переливами цветов — от светло-голубого и до самого темно-синего. От него веет какой-то сверхчеловеческой притягательной силой, так и любовался бы и любовался им. А прозрачный воздух, стелющийся над морем и прибрежными лесами, приятно бодрит и успокаивает. Совсем рядом где-то над Петькой, в густых ветвях старой березы, беззаботно и любовно перекликаются махонькие пичужки.
— И везде-то, везде любовь! — улыбаясь, вслух проговорил Петька. Ему казалось, что даже вот эта теплая, размякшая земля тихо нашептывает кому-то про свои тайные желания.
Петька лег на спину и стал следить за редкими облаками, плывущими неведомо куда. Но в ту же минуту над ним появился целый рой комаров, и некоторые из них уже успели впиться в тело и разбухли от крови.
«Днем и то едят, черти, а вечером что будет… Живьем сожрут девчонку. Нет, придется встретиться на берегу… можно на пирсе. Пойду домой, наверно, мать истопила баню», — решил Петька и пошел в деревню.
— Ты где же, Петя, пропадаешь, баня остыла, — встретила сына Наталья, — вот тебе белье, иди мойся.
После бани Петр наскоро поужинал и вышел на улицу. Напротив малышевского дома, у покосившейся скамейки бабки Анны, ребятишки играли в лапту.
— Здорово, ребята, с вами можно поиграть?
— Можно, можно, дядя Петя! — враз закричали малыши.
Отсюда Петьке было удобно наблюдать за окнами малышевского дома, на которых за розово-красными цветами герани белели тюлевые шторы.
Дом у Семена Малышева просторный, по-хозяйски добротно срубленный из толстых бревен. Тесовую крышу Семен просмолил горячей смолой с нерпичьим жиром. «Два века простоит», — говорили мужики.
Малышев работал в золотопродснабе счетоводом-кассиром, слыл хозяйственным мужиком, жил в достатке. Только одна беда: лет несколько назад он схоронил свою жену и жил вдовцом.
Громко звякнула железная щеколда, и в проеме калитки показалась розово-счастливая белокурая Люба, за ней вышли Вера и Ванька Зеленин. Любаша от счастья была на седьмом небе — отец разрешил ей выйти замуж.
— Петя, здравствуй! Идем с нами! — раздался звонкий голос Любы.
Вера, видимо, не разделяла радостного настроения сестры. Ее смуглое лицо было чем-то омрачено и выглядело бледнее обычного. Петьке показалось, что она стала стройнее, тоньше. Вера взглянула на него своими большими черными глазами и слабо улыбнулась. Петра обожгло, обдало лаской. Не сводя глаз с любимого лица, раздвигая заигравшихся ребят, он подошел к ней.
Петр с Верой спустились на песчаный берег. Над морем далеко-далеко виднелись узенькие длинные полосы темных облаков, над которыми еще разливался слабый румянец потухшей зари. А над облаками, в черной синеве, начали появляться редкие звезды.
Вера оглянулась кругом. В деревне кое-где в окнах сверкают огни. Справа, на пирсе блеснул огонек, потом потух, снова блеснул.
— Петя, кто-то на пирсе курит, отойдем подальше, — тревожно шепчет Вера.
— Уже темно, нас никто не видит.
Звезд все больше и больше. Петр обнял Веру и любуется отражением огоньков в ее глазах. Они близко-близко! Можно дотронуться до них, можно погладить, можно поцеловать.
Вера еще раз бросила по сторонам боязливый взгляд, порывисто обняла Петра и приникла к нему. Опьяневший от радости, он поцеловал Веру в нос, потом нашел горячие губы, совсем рядом, обрамленные длинными пушистыми ресницами, сверкают любимые глаза, в которых через край плещутся в веселом бесшабашном танце маленькие звезды.
ГЛАВА III
Вчера в доме Малышевых был девичник. Прощалась Любушка с подружками-поморянками. Обвили березовый веник розовой лентой и повели невесту в баню. После бани со смехом и веселыми шутками девушки накрыли стол и, выпив по рюмочке-другой красной наливки, соблюдая старинный поморский обычай, запели свадебную песню:
А затем стали петь без разбору, какие только придут на ум.
Потом забренчала балалайка, басовито стала ей вторить гитара, и девчата с веселым смехом и острыми частушками пустились в пляс.
А сегодня дом Зелениных гудит от множества голосов. Плотно окружив длинный ряд составленных столов, гости кричат «горько» и прилежно опрокидывают стаканчики. Столы просто ломятся от поморской снеди: на больших подносах красуются фаршированные сиги и ленки, лоснятся жиром осетровые пироги, вот окунь заливной, а тут розовые кусочки омуля, рыбные колобочки и многое-многое другое. Из мясных блюд всего внушительнее выглядела отваренная большими кусками медвежатина, тут же рядом красновато-темные куски жирной нерпятины. Румянились сочные, вкусные пирожки из сохатины.
Гости знали, что все это дело рук тетки Настасьи Зелениной. Она слыла самой наипервейшей стряпухой в деревне.
Жених с невестою сидят, как положено, в переднем углу. На Иване темно-синий шевиотовый костюм, кремовая чесучовая рубаха с вышитым воротничком, а на невесте — белое свадебное платье; на тоненькой нежной шее сверкают стеклянные бусы, в мочках ушей красуются массивные серьги с разноцветными камнями — поминок матери. Возле Любы сидит Вера с подружками. Она озабоченно смотрит на сестру, то поправит на ней прозрачный белый платок, то подложит что-нибудь вкусненькое.
Рядом со своим пожилым сватом Прокопием Зелениным Семен Малышев выглядит совсем жених-женихом. Веселый, нарядный, возбужденно сверкают его черные цыганские глаза.
Чуть наискосок в нарядном голубом платье сидит Наталья Стрельцова. Цветастая кашемировая шаль с длинными, из желтого гаруса кистями подчеркивает белизну ее свежего лица. Большие голубые глаза скромно потуплены. Заметно, что она старается не смотреть на Семена, но это ей плохо удается.
А под боком жениха сидят его закадычные дружки — Петр Стрельцов и Федор Бесфамильных. Петька не может и не в силах отвести глаз от Веры. Как привороженный следит за каждым ее движением. Не наглядится парень на свою зазнобу. Поднимет она длинные ресницы, взглянет на него своими жгучими глазами — дух захватит у парня.
Разбавленный спирт делает свое дело. Гости захмелели и затянули песню.
А деду Арбидоше много ли надо, он уже совсем опьянел и обалдело кричит:
— Горько! Цалуй, Ванька, свою лебедушку, горько!
В углу заиграла гармошка, и бабы, выхватив платочки, с гиком пустились в пляс; ухмыляясь, вразвалочку, небрежно приплясывая, присоединились к ним мужики.
А Семен Малышев, притоптывая ногой, хмельными глазами следит за Натальей, которая, легко неся свое статное сильное тело, выделывает какие-то замысловатые коленца.
— Р-рви, Наташа! — кричит он и совсем не в такт разухабистой «подгорной» мурлычет свою любимую:
«Уж ты-то, сидя в своей конторке, «гребешь лопатой серебро…» Все штаны-то прошоркал об стул, хромой жених… Тоже мне, туда же…» — неприязненно оглядев Малышева, подумал Стрельцов.
Петру было неприятно, с каким вожделением смотрит Семен на его мать, которая, широко и плавно размахивая руками, плясала в общем кругу, и он отвернулся.
Из дальнего угла раздался сердитый выкрик:
— Не люблю неправду!.. Рази так можно, тетка Настасья, а? — спрашивала горластая и смелая Клава Маркова у старухи Зеленихи, которая виновато моргала и упрашивала гостью не шуметь.
Клава отмахнулась и, облокотившись на стол, запела высоким приятным голосом старинную песню. Многие знали ее и охотно поддержали Клаву. Вера тоже припарилась[15], но, когда в песне незнакомая девушка стала жаловаться на свою горькую судьбу:
у Веры по бледному лицу покатились непрошеные слезы, и она, чтобы не расплакаться, бросилась к двери.
Заметив это, Петр поспешил за ней, но у дверей заслонила ему путь Нюра Лисина. Девушка была чуть навеселе, она широко раскинула руки, в шальных глазах сквозь озорную веселость пробивались укор и просьба.
— Куда разбежался?! Девки за угол по нужде, и ты к ним! Вот бесстыжий-то!
К Нюре присоединились ее подружки и с хохотом принялись теребить слабо отбивающегося Петьку. Он шутя сгреб их в охапку. Девчата с хохотом вырвались, оставив в объятьях парня Нюру, которая визжала от радости и нарочно подставляла губы.
Сзади раздался хрипловатый мужской голос:
— Так ее, Петруха, так! Жми, такую мать!
Петр оглянулся и увидел Егора Лисина, который раскачивался на своих кривых ногах и ухмылялся ему. При виде зеленовато-серых глаз Егора он сразу же отрезвел и, толкнув ногой дверь, вышел на крыльцо. Здесь его охватила приятная прохлада ночи, с высоты добродушно улыбалась луна, и она как бы успокаивала людей. Прислушался. Где-то за баней шушукались девчата.
Широко распахнув дверь, кто-то вывалился на двор и, матерно выругавшись, стал шарить у крыльца.
По голосу Петька узнал Егора Лисина и отошел в сторону, но Егор, икая и дурно дыша, подошел к нему.
— А-а, Петруха… дорогой мой! — Лисин, широко раскинув руки, намеревался обнять Петра, но парень оттолкнул его.
— Отойди!
Егор сильно качнулся, но удержался на ногах.
— Ты все еще старое помнишь? — Егор икнул и нагнулся к Петру.
— Помню!..
Егор притворно вздохнул.
— Эх, Петька, Петька, чем помнить зло, лучше бы женился на моей Нюрке. Хошь у кого спроси — золото, не девка.
— Иди ты со своей Нюркой!
— Пошто забижаешь Нюрку, чем она хуже Верки?.. Оно верно, на лицо-то Верка краше нашей, но зато кобельков за ней носится, как за доброй сучкой… Сука-то она добрая…
— Как назвал?! — взревел Петька и замахнулся.
— Петенька, милый! — Вера повисла на сильной руке парня, и удар кулака пришелся хотя и в голову, но слабый.
Егор пошатнулся и упал под телегу.
— Петя, не надо! Милый!
Вера судорожно обхватила парня и крепко прижалась к нему.
Петр ощутил тугие девичьи груди и сразу обмяк.
Вера ведет за руку Петра, а сама тревожно оглядывается назад. Он, не сопротивляясь, следует за ней и время от времени ругает Егора:
— Сволочь!.. Как он назвал!.. а?..
— Петя, не надо!
Все дальше и дальше уводит парня от шумного зеленинского дома. На дворе светло, как днем. Избы и заборы, бани и сараи, раскинувшийся невдалеке Байкал, ощетинившаяся за деревней тайга — все окутано волшебным голубовато-пепельным цветом, исходящим от диска луны.
Петька заботливо одел Веру своим пиджаком и нежно прижал к себе.
Теперь они, словно слившись воедино, слышат биение сердец, не чувствуют под собой ног, будто плывут по воздуху, что ли, на каком-то светлокрылом, похожем на большую морскую чайку судне.
Байкал встретил их приятной прохладой. Недалеко от берега на якоре стоит «Красный помор».
— Едем? — Петька мотнул головой в сторону катера.
Девушка легко запрыгнула в лодку и оглянулась в нерешительности на Петра.
— Садись в корму!
Вера услышала в голосе парня властные нотки и немедленно подчинилась.
Под напором сильных упругих гребков лодка быстро несется к катеру. С каждым взмахом весел черный контур «Красного помора» становится все ближе и ближе. Наконец он вырос с дом, как показалось Вере, и она тревожно крикнула:
— Табань, Петя, табань!.. Лодку разобьешь!..
Причалив к корме катера, парень легко поднял девушку и бережно, словно мог разбить, опустил ее на палубу и вскочил вслед за ней.
Поделиться книгой: